CC BY
78
ОБЩИЕ ВОПРОСЫ
2020.04.001. БОЛЬШАКОВА О.В. Рец. на книгу: БРЕЙТНАУ-ЭР Дж. ЭПИДЕМИЯ ИСПАНКИ И ЕЕ ВЛИЯНИЕ НА ИСТОРИЮ. РАССКАЗЫ О ГЛОБАЛЬНОЙ ПАНДЕМИИ 1918-1920 гг. BREITNAUER J. The Spanish flu epidemic and its influence on history: Stories from the 1918-1920 global flu pandemic. - Yorkshire -Philadelphia: Pen&Sword History, 2019. - XIV, 138 p.
Ключевые слова: эпидемия испанки 1918-1920 гг.; глобальная пандемия; микроисторическое исследование.
Эпидемия гриппа, разразившаяся на исходе Первой мировой войны и получившая название «испанки», унесла в течение 19181920 гг., по разным подсчетам, от 50 до 100 млн жизней, что намного превышает потери в Первой мировой войне (17 млн.) и, вероятно, во Второй. По всем меркам пандемия1 испанки должна была бы встать в один ряд со знаменитой Черной смертью XIV в., однако этого не произошло. Ни в одной из стран мира она не стала событием, вошедшим в национальную память, не была осмыслена современниками и фактически отсутствует в общеисторических нарративах. Долгое время пандемию испанки изучали в основном вирусологи, эпидемиологи и историки медицины. Качественные изменения произошли в 1990-е годы, когда к этой теме возник интерес у специалистов из разных дисциплин, включая экономистов и психологов. Началось историческое изучение испанки - на уровне отдельных стран и на микроуровне, так же как и в глобальном ключе. Помимо статей в специализированных журналах нача-
1 Пандемия - эпидемия, охватывающая не одну, а несколько и более стран. -Прим. рец.
ли выходить монографии и сборники, в которых не просто восстанавливалась историческая канва, но ставились серьезные исследовательские вопросы1. Тема утратила свой маргинальный характер в 2000-е годы, когда человечество столкнулось с угрозами эпидемий атипичной пневмонии и птичьего гриппа. Возникла настоятельная потребность обратиться к историческому опыту и изучить как саму пандемию испанки, так и ее наследие2.
Интерес усилился в период празднований столетия Первой мировой войны, причем наряду с научными работами3 издается все больше литературы, которую следует отнести к разряду «публичной истории». Это литература разных жанров - от научной журналистики до беллетристики, и разного качества, однако благодаря ее количеству и доступности эпидемия испанки постепенно начинает проникать в коллективную память - во всяком случае, в англоязычном мире.
Сейчас, на фоне разразившейся пандемии коронавируса, информация об эпидемиях прошлого становится актуальной как никогда, и в 2020 г. издательства в англоязычных странах включили в свои планы публикацию не одной сотни книг и книжек об испанке. Наряду с переизданиями это и новые тексты, и большинство из
1 Основополагающими для исследователей стали работы специалиста по экоистории Альфреда Кросби и сборник, выпущенный по итогам конференции 1998 г. в Кейптауне: Crosby A.W. America's forgotten pandemic: The influenza of 1918. - Cambridge; N.Y.: Cambridge univ. press, 2003. - 2 nd ed.; The Spanish influenza pandemic of 1918-19: New perspectives / Ed. by H. Phillips and D. Killingray. -N.Y.: Routledge, 2003. - Прим. рец.
2 Правительство США выпустило в 2009 г. CD-ROM для работников системы здравоохранения «1918 Great Influenza Pandemic History: Scientific, Medical, and Personal Histories of the Historic Killer Spanish Flu Pandemic - Essential Reference for Health Professionals» (CD-ROM). - Прим. рец.
3 Fanning P.J. Influenza and inequality: One town's tragic response to the great epidemic of 1918. - Amherst: Univ. of Massachusetts press, 2010; Bristow N.K. American pandemic: The lost worlds of the 1918 influenza epidemic. - Oxford; N.Y.: Oxford univ. press, 2012. Reprint edition (January 1, 2017); Davis R. The Spanish flu: Narrative and cultural identity in Spain, 1918. - N.Y.: Palgrave Macmillan, 2013; Kent S.K. The influenza pandemic of 1918-1919: A brief history with documents. - Boston: Bedford/St. Martin's, 2013; The Spanish influenza pandemic of 1918-1919: perspectives from the Iberian Peninsula and the Americas / ed. by M.I. Porras-Gallo, R.A. Davis. -Rochester, NY: Univ. of Rochester Press, 2014; Opdycke S. The flu epidemic of 1918: America's experience in the global health crisis. - N.Y.: Routledge, 2014.
них - публичная история, в самом общем и сокращенном виде предлагающая информацию о «жесточайшей пандемии Нового времени».
На этом фоне небольшая книжка Джейми Брейтнауэр выглядит весьма привлекательно. Выпущенная в 2019 г., когда мир ничего не знал о СОУГО-19, она дает выжимку имевшегося к тому времени знания, еще не отравленного конъюнктурой. Автор книги поставила своей целью свести воедино итоги научных изысканий и беллетризованные изложения, опираясь также и на интернет-ресурсы, которых появилось достаточно много за последние несколько лет (они содержат и личные свидетельства, и архивные материалы, и периодику 1918-1920 гг.). Получилось довольно удачно, хотя совершенно очевидно, что маяком (и навигатором) в этом море разношерстных источников стала для автора весьма объемная книга научной журналистки Лоры Спинни, вышедшая в 2017 г. и получившая высокую оценку, в том числе и у специалистов 1. Однако Брейтнауэр иначе строит свое повествование, иначе расставляет акценты.
История испанки встроена в книге в историю Первой мировой войны, поскольку, по словам автора, именно война и связанные с ней миграции на фоне серьезного ухудшения условий жизни населения явились спусковым крючком для распространения эпидемии по всему миру. Соответственно сформировано и изложение: сначала рассматривается ситуация в «союзнических державах» (без России, которая к этому времени из войны вышла), затем в нейтральных (Испания, Швеция, Швейцария), потом описывается коллапс Центральных держав - Германии и Австро-Венгрии в 1918 г., и, наконец, освещается ход пандемии на колониальной периферии - в Африке, на Ближнем и Среднем Востоке, где велись военные действия, а также в Новой Зеландии, Японии и Китае.
Подход автора с уверенностью можно назвать микроисторическим, поскольку она опирается как на опыт конкретных людей -никому не известных, но оставивших свои воспоминания, так и на биографии «знаменитостей», что позволяет, по ее словам, не только встретиться с испанкой «лицом к лицу», но и рассмотреть ее
1 Spinney L. Pale rider: The Spanish flu of 1918 and how it changed the world. -N.Y.: Public Affairs, 2017.
влияние на политику, общество и здравоохранение (с. XIII). Выбор автором такого подхода обусловлен прежде всего тем обстоятельством, что память об испанке сохранялась все это время на уровне индивидуальном - по большей части в форме рассказов, передававшихся в семьях из поколения в поколение. Кроме того, такой прием дает возможность захватить внимание читателя, заставить его почувствовать человеческую трагедию, причем происходившую в одно время в самых разных уголках земного шара. Ведь история испанки - это история не коллективной памяти, а «коллективного забывания», по словам Лоры Спинни. Однако Брейт-науэр не останавливается на рассмотрении причин такой «забывчивости» человечества (этим занимались серьезные историки), она принимает эту забывчивость как факт, с самого начала отмечая, что к этому привели замалчивание эпидемии в ходе военных действий, а затем переключение на проблемы восстановления экономики после окончания войны. Между тем эта проблема была еще в 1980-е годы поставлена Альфредом Кросби, и по сию пору является центральной для серьезных исследователей пандемии испанки.
Тем не менее общая фактологическая канва воспроизведена автором весьма полноценно, и поскольку она мало известна русскоязычному читателю, имеет смысл ее привести. Изложение истории пандемии начинается с рассказа о «нулевом пациенте», которым традиционно считают Альберта Гитчелла, военнослужащего в лагере Фанстон, Форт Райли в штате Канзас, где перед отправкой в Европу находилось не менее 100 тыс. человек. Однако это был лишь первый официально зафиксированный случай. В тот же день 4 марта 1918 г. в медицинскую часть лагеря стали один за другим поступать все новые заболевшие. Симптомы были одни и те же: высокая температура, затрудненное дыхание, насморк, кашель. В течение 5 недель заболели более тысячи человек, но смертность была не слишком высокой - умерло 48, а болевшие легко и выздоравливающие были отправлены во Францию, на фронт.
Автор отмечает, что еще в январе 191 8 г. локальная эпидемия довольно специфического гриппа в Канзасе была зафиксирована местным врачом, который сообщил об этом в Американскую службу здравоохранения. Он обратил внимание, что все заболевшие работали с животными. Его сообщение было опубликовано
только в апреле, но к 11 марта вирус уже достиг Нью-Йорка (района Куинс), где смертность оказалась куда выше.
Американцы в поисках ответственного за эпидемию немедленно указали на Китай, где действительно осенью 1917 г. в провинции Шаньси была вспышка гриппа со схожими симптомами. А поскольку почти 100 тыс. китайских рабочих обходным путем через Канаду были направлены во Францию на строительство фронтовых укреплений, Китай и стали считать источником эпидемии. Однако вспышки гриппа происходили в 1917 г. в разных частях света. К настоящему времени сведены воедино эпидемиологические данные, и указания на Китай как источник эпидемии более не кажутся убедительными. Так, известно, что в феврале 191 7 г. очаг респираторной инфекции, которая не поддавалась никакому лечению, был зафиксирован в военном лагере англичан Этапль во Франции. На сообщения о ней, опубликованные в июле 191 7 г. в «Ланцете», обратили внимание коллеги из Олдершота в Великобритании, где в казармах также имела место неизвестная и очень заразная болезнь, названная ими «гнойным бронхитом». Подводя итог, автор достаточно аккуратно формулирует, что до настоящего времени нет окончательного ответа на вопрос, откуда пришел грипп, с уверенностью можно говорить лишь о том, что Первая мировая война сыграла большую роль в распространении и эволюции вируса.
Действительно, даже само название «испанка» отражает парадоксы войны. Его возникновение принято связывать с тем обстоятельством, что в условиях военной цензуры только нейтральная Испания могла свободно сообщать о случаях заболеваний. А после того, как гриппом в мае 1918 г. заболели король Альфон-со XIII, его премьер-министр и весь испанский двор, новости заполонили прессу и дали название болезни.
Симптомы болезни не рассматриваются в книге отдельно. Более того, даже в приведенных описаниях медиков и очевидцев нет тех поистине ужасных деталей, которые можно встретить в литературе. Так что когда автор говорит, что в 1918 г. «врачи понимали - перед ними не "обычный" грипп», нам остается верить ей на слово. Она указывает, что в условиях непонимания, как лечить это крайне заразное заболевание, в медицинском сообществе «царили неразбериха и паника» (с. 6).
Во многом это было связано с тем обстоятельством, что возбудитель болезни тогда выявлен не был. Довольно долго медики находились под влиянием концепции Рихарда Пфайффера, ученика Роберта Коха, выделившего в 1892 г. у больных гриппом бактерию, которую он и счел возбудителем. Это ошибочное мнение приводило к недооценке опасности испанки, а зачастую к применению неверных способов лечения и ненужным затратам (правительства Франции и США, в частности, финансировали в 1918 г. поиски вакцины против этой бактерии). Предположения, что возбудителем испанки является вирус, не удавалось надежно подтвердить проводившимися тогда исследованиями, в то время как антибактериальная терапия снижала смертность от пневмонии.
Только в 1933 г. была надежно доказана вирусная природа гриппа, затем, после изобретения электронного микроскопа, вирус смогли увидеть; еще позднее была установлена связь между птицами как «инкубаторами» и животными как переносчиками мутировавших вирусов человеку (с. 13). В настоящее время известно о трех типах вируса гриппа - А, В и С (и подтипе Б), и о том, что пандемии вызывает вирус А. Изучая структуру вируса А, исследователи обнаружили на его поверхности два белка - гемагглютинин (Н) и нейраминидазу (К). Вирус испанки получил название Н1 N 1, вирус азиатского гриппа в Китае в 1957 г. - Н2 N 2, в Гонконге в 1968 г. - Н3 N 2. В ХХ в. была разработана концепция приобретенного иммунитета, и опираясь на нее, автор описывает реакцию организма на вторжение вируса как «борьбу крошечных титанов»: первыми в бой вступают цитокины, за ними следуют антитела. При повторном вторжении вируса антитела уже готовы к битве с врагом (именно на этом принципе основано действие вакцин). Однако такой способ хорош для борьбы с бактериями, но не с постоянно мутирующими вирусами, замечает она (с. 16-17).
Как понятно теперь, мутации вируса произошли и в ходе эпидемии испанки. Хроника пандемии известна достаточно хорошо. Дж. Брейтнауэр прослеживает «три волны смерти», прокатившиеся по земному шару, однако нигде не упоминает, что все известные пандемии гриппа имели три волны (вторая - самая тяжелая) и длились в среднем полтора года. Первая волна, в марте 1918 г. разразившаяся в США, в апреле в Великобритании и к концу мая докатившаяся до Испании и других нейтральных стран,
была довольно слабой, хотя смертность явно превышала обычную. В группе риска находились самые старые и самые молодые, и кривая смертности была традиционной, подковообразной (И^Ьаре). Однако вторая волна, накрывшая в сентябре 1918 г. весь мир от Рио-де-Жанейро до Новой Зеландии, была поистине жесточайшей. Вирус оказывался смертельным для молодых и крепких, убивая человека иногда в течение нескольких часов - все чаще сообщалось о внезапных смертях на улицах, в городском транспорте, дома. У погибших был синеватый («гелиотропный») цвет лица, что современные исследователи определили как результат «цитокино-вого шторма» - гиперактивной иммунной реакции. Легкие зараженных мгновенно заполнялись жидкостью, что и вело к быстрой гибели. Исследования 2000-х годов показали, что вирус испанки был не просто убийцей - он приводил к тому, что тела наиболее здоровых людей убивали себя сами (с. 20-21).
Смертность от второй волны описывалась '-образной кривой, центральный пик в ней занимал возраст 15-44 года (по другим данным - 20-40 лет, с максимумом на возрасте в 28 лет). Автор приводит следующие объяснения, которые сегодня кажутся сомнительными: старики пережили русский грипп 1889-1891 гг.1 и могли приобрести иммунитет еще тогда, а грудных младенцев поддерживал иммунитет матери. Для отдаленных уголков земного шара, население которых просто не встречалось с подобными вирусами, завезенный войсками европейских армий грипп оказался абсолютно смертельным. Было замечено также, что те, кто переболел в первую волну весны 1918 г., заболевали опять, но не погибали (с. 17-18).
Описывая ход эпидемии в разных странах, автор отмечает, что первая волна затронула центр Европы и США, на европейской и мировой периферии все началось позже - со второй волной конца лета-осени 1918 г., но и продолжалось дольше, до лета 1920 г. (как, например, в Швеции). Третья волна испанки, начавшаяся в январе 1919 г., была гораздо слабее, и в странах, первыми принявших удар, сошла на нет к лету этого же года.
1 Так называемый «русский грипп», завезенный в Бухару китайскими торговыми караванами и затем распространившийся по Европе, привел к смерти
1 млн человек (при населении земли 1,5 млрд). По последним данным, его возбудителем был коронавирус. - Прим. рец.
Особое внимание автор обращает на способы передачи инфекции, что в большой степени определяло весь ход эпидемии в мире. Основным источником являлись войска европейских армий: так, в Индии, принимавшей активное участие в войне, первые случаи гриппа были зафиксированы уже в июне 1918 г., а после небольшой летней передышки начался взлет заболеваемости. В Швецию болезнь была занесена с прибывшим в конце июня в Гётеборг из Лондона кораблем «Торстен», в Швейцарию - поступавшими туда на долечивание военнопленными; в Испании источником инфекции стали сезонные рабочие, возвращавшиеся из Франции. Несомненно, что железнодорожное сообщение намного ускорило передачу инфекции, но в принципе за заражение целых континентов летом 1918 г. были «ответственны» корабли1.
Как указывается в книге, медики и статистики с самого начала пытались осмыслить и спрогнозировать траекторию развития эпидемии. В мае 1918 г. некоторым специалистам стало ясно, что грядет вторая волна, но когда в августе их предупреждения и призывы подготовиться были опубликованы в «Ланцете» и «Британском медицинском журнале», в окопах Западного фронта она уже началась, пишет автор (с. 30). Материалы книги дают разноречивую картину эпидемии на линии фронта. Так, «развитая санитарная дисциплина во французских войсках привела к тому, что с первой волной заражений удалось справиться достаточно быстро» (с. 34). В то же время в Германии, которая после заключения Брестского мира смогла бросить все силы на Западный фронт и планировала разгром союзнических войск в кратчайшие сроки, ситуация была иной. Автор приводит мнение Людендорфа, что именно эпидемия гриппа (который в Германии называли вше-кашт) разрушила все планы. Огромное количество заболевших привело к поражению при Реймсе. Историки подсчитали, что в марте - июле 191 8 г. переболело приблизительно 2 млн германских солдат. Новая волна инфекции в сентябре-октябре, когда заболело почти 80% личного состава, довершила коллапс Германии. К моменту объявления перемирия, по данным статистики, более
1 Практика карантина для кораблей (40 дней - quarantena) известна со времен Венецианской республики. - Прим. рец.
полутора миллионов германских солдат умерли от гриппа (с. 55). Потери в окопах союзнических держав были существенно меньше.
Однако большее внимание в книге уделяется гражданскому населению. Автор подчеркивает, что и в Германии, и в Австро-Венгрии после гибели урожая картофеля зимой 1916/17 гг. наступил голод. К началу эпидемии испанки население уже было значительно истощено, широкое распространение получил туберкулез и другие бактериальные инфекции. При этом правительство Германии держало эпидемию в секрете и всячески преуменьшало угрозу. В Австро-Венгрии карантинные меры начали применять осенью 1918 г., но слишком поздно. Жизнь в городах и селах Центральных держав была парализована, что внесло более чем существенный вклад в политический коллапс, начавшийся в октябре 191 8 г.
В книге рассказываются истории отдельных людей, позволяющие увидеть неразбериху на фронте глазами рядового австрийской армии и трагедию гражданского населения - глазами известного художника-экспрессиониста Эгона Шиле, умершего в Вене от гриппа 31 октября 1918 г., через три дня после своей беременной жены (неоконченная картина «Семья» - «печальное свидетельство непрожитой жизни и несостоявшегося счастья») (с. 53).
Картина второй волны эпидемии в разных городах мира была примерно одинаковой. В Лондоне к концу октября 1918 г. жизнь замерла, транспорт почти не ходил, почта и магазины работали ограниченное время, больницы были переполнены, а похоронные бюро не справлялись с заказами. Треть офицеров полиции по болезни не выходили на службу (с. 31). Во Франции местные учреждения власти были парализованы, не хватало людей, при этом отсутствовало централизованное руководство. В итоге каждая местность справлялась с эпидемией по-своему (с. 34).
К этому времени в мире уже существовала весьма разработанная система противоэпидемических мероприятий, включавшая в себя меры по изоляции - закрытие границ и морских портов, ограничения для общественного транспорта и торговли, закрытие театров, рынков, церквей и других мест большого скопления людей, а также соблюдение правил общегигиенического характера. Однако фактически повсеместно меры по обеспечению санитарных норм не были приняты своевременно, а многие из них не были приняты вовсе. Где-то власти запаздывали, где-то не хватало лю-
дей для осуществления указаний правительства. Большую роль играл фактор информированности. Далеко не везде опасность ситуации была осознана сразу: в ряде стран первоначально считали, что произошла вспышка простудных заболеваний, вызванная необычно холодной и ветреной погодой - в частности, в Испании. Эпидемия там стала неожиданностью, поскольку воюющие державы не сообщали о ней. Первую официальную информацию об этом министерство здравоохранения Испании получило только в июне, когда грипп уже вовсю свирепствовал в стране и в соседней Португалии.
На примере США, где за период с весны 1918 по январь 1919 гг. испанка убила около 700 тыс. американцев, автор демонстрирует разнообразие принимавшихся местными властями стратегий. В Вашингтоне администрация действовала быстро и слаженно: были закрыты общественные места, с помощью Красного креста введен масочный режим со штрафами, что, как считает автор, минимизировало потери. То же самое было сделано в Сан-Франциско, причем за отказ носить марлевые маски, которые раздавал Красный Крест, грозил арест. В итоге несмотря на относительно позднее введение этих мер - с 24 октября, к середине ноября эпидемия начала стихать, унеся с собой всего 1600 жизней. В Филадельфии не предпринималось никаких действий, что в итоге привело к настоящему коллапсу (особенно в негритянских кварталах, где власти просили выносить трупы на улицу и собирали фургонами, как в Средние века).
Власти 5-миллионного Нью-Йорка, в том числе комиссар здравоохранения Коупленд, прекрасно понимали серьезность происходящего, однако в борьбе с эпидемией они поставили во главу угла военные и экономические приоритеты, пишет Брейтнауэр. Морской порт, отвечающий за отправку войск и торговлю, не был закрыт, так же как и школы. Работали театры - для подержания духа горожан и «предотвращения истерии». Нью-Йорк сосредоточился на надзоре за населением (выявлении заболевших) и его санитарном просвещении, а не на обеспечении мер по изоляции. Только 4 октября городские власти наконец признали, что эпидемия в разгаре: больницы не справлялись, было развернуто 150 центров медпомощи, однако количество заболевших и нехватка врачей уже не позволили осуществлять необходимые меры в полном объеме.
При этом уровень смертности в Нью-Йорке осенью 191 8 г. оказался ниже, чем в других крупных городах США, замечает автор (с. 59-60).
Политика Коупленда, только что получившего этот пост и со всем энтузиазмом взявшегося за дело, - вопрос в литературе дискуссионный. Так, отмечается, что он действовал в русле многолетней практики городских властей по борьбе с туберкулезом в бедных кварталах и руководствовался новейшими веяниями. В частности, возобладало мнение, что школьники не являются основными переносчиками инфекции и лучше не отправлять их домой, в трущобы, а держать на виду, обеспечивая гигиену и предоставляя питание. Известно, что сама по себе система санитарных мер не так бесспорна и однозначна, кроме того, она имеет целый ряд социальных и политических аспектов, что и изучали исследователи испанки. Но Брейтнауэр не является сторонником «оправ-дателей» Коупленда, и присоединяется к мнению тех, кто склонен объяснять низкую смертность в Нью-Йорке не успехом его политики, а приобретенным в первую волну испанки иммунитетом горожан (с. 59-60).
Автор тем не менее неоднократно отмечает, что не все итоги эпидемии поддаются объяснению. В Марселе местный городской совет не делал ничего, в Лионе - очень много, но показатели смертности там мало различаются (с. 34). До сих пор остается непонятным, почему в Испании, где к июлю 1919 г. погибло 160 тыс. человек, самый высокий уровень смертности был на севере страны (с. 42-43). В Китае смертность повышалась по мере удаления от очага инфекции - в Маньчжурии и Гонконге, та же тенденция наблюдалась в Бразилии.
У современников возникало впечатление, что эпидемия «не знает классовых различий», поскольку в богатых и бедных префектурах Парижа заболеваемость была одинаково высокой, а смертность выше среди богатых. Но Брейтнауэр подчеркивает значение интерпретации статистических данных и поверки их практикой. Знание того обстоятельства, что молодые женщины более подвержены заражению, позволило понять - статистика учитывала служанок, которые проживали в богатых домах, но в плохих условиях. Нельзя было и бездумно полагаться на статистику. Тогда считалось, что скученность и недостаток свежего возду-
ха в городах повышает риск заражения на 40%. Однако, по словам автора, жизнь в деревне осенью 1918 г. была равнозначна смертному приговору.
Советы, как уберечься от заражения, включали в себя общие гигиенические рекомендации, в том числе «культурное» поведение на улицах («не плевать»). Необходимо было всеми силами избегать скученности и скопления людей. Как известно, перемирие 11 ноября 1918 г., когда люди в Лондоне, Париже, Окленде и множестве других городов и городков мира высыпали на улицы, сыграло роковую роль в распространении эпидемии. После этого были зафиксированы пики смертности. Внесли свой вклад и местные праздники, приуроченные к осеннему урожаю или почитанию святых, как в католической Испании. В книге рассказывается о дилемме, стоявшей перед санитарным инспектором Вальядолида: запретить праздник св. Антолина или объявить карантин лишь после его окончания? Экономические соображения, столь важные в условиях инфляции и падения доходов населения, взяли верх (с. 42).
Касаясь экономической стороны эпидемии, Брейтнауэр приводит такие цифры: страховая компания Prudential Insurance Company в течение ноября-декабря 1918 г. выплатила 650 тыс. фунтов стерлингов для покрытия промышленных потерь от гриппа против 279 тыс., выплаченных за военные потери в этот же период (с. 31). Но подробного рассмотрения экономическая сторона вопроса в книге не получила - это не входило в задачи автора.
В ходе повествования Брейтнауэр выделяет целый ряд медицинских аспектов эпидемии. Она подчеркивает, что врачи и медсестры приняли на себя удар и стали основной группой риска; в особенности это касалось сельских врачей, которые в тот момент оставались единственной надеждой для своих пациентов. Не хватало медицинского персонала (во Франции, например, 80% медиков были мобилизованы), на помощь были призваны студенты-медики. Врачи самоотверженно исполняли свой долг, пытаясь при этом понять, как лечить новую болезнь и как выхаживать больных. Несмотря на общее замешательство и неразбериху, собирались и обобщались симптомы, в результате было выявлено два типа течения болезни: молодые умирали быстро, старые - долго, от осложненной пневмонии. Автор не останавливается на проблемах диа-
гностики, отмечая лишь, что в Китае грипп первоначально приняли за легочную чуму. Между тем это известная проблема. В России, например, врачам было трудно на первом этапе отличить грипп от тифа, эпидемия которого бушевала тогда в стране. Спутали его с тифом и в Чили, начав борьбу со вшами в бедных кварталах.
Еще одна сквозная тема книги - сиротство и утраченное детство. Автор приводит воспоминания тех, кто пережил эпидемию испанки в детском возрасте - сына владельца похоронного бюро в Вашингтоне, испанской девочки, рассказавшей, как в их деревне осенью 1918 г. умерли все беременные, и ряд других. Яркий эпизод - о том, как вернувшийся в середине ноября с фронта в свой дом в Манчестере Джозеф Уилсон обнаруживает всю семью мертвой. В живых остался только младший ребенок полутора лет, который вырастет в другой семье и впоследствии станет известен всему миру под именем Энтони Бёрджесса («Заводной апельсин»).
Историю пандемии в странах условного «третьего мира» автор интерпретирует в рамках парадигмы «европейский колониализм и его жертвы», рассматривая, хотя и весьма кратко, африканские страны (с особым вниманием к Южной Африке), Индию и Иран (где был один из самых высоких показателей смертности -21%). Европейцы, замечает автор, как раз в этот момент делили ослабленный Средний Восток - эти решения через 100 лет привели к конфликтам, кульминацией которых стала Арабская весна 2011 г. (с. 78).
Колонии дали основную смертность: в Африке, где разразился также и голод (эпидемия пришлась на посевную в сезон дождей), по приблизительным подсчетам в течение 10 месяцев было около 50 млн. смертей. В Индии за 1918-1920 гг. - 18 млн. (с. 81). Смертность среди коренного населения в таких странах, как Новая Зеландия, Канада, США была в несколько раз выше, чем среди белых.
Крайне низкой оказалась смертность в Китае и самой низкой в мире - в Японии, несмотря на медленную реакцию властей и отсутствие централизованного руководства. Автор объясняет этот феномен общей приверженностью японцев к чистоте и ношению масок, привычкой оставаться в постели, пока не пройдет лихорадка, разделением на внутреннее и внешнее пространство и другими
особенностями японской культуры (считается, что здоровье - это коллективная ответственность). В Китае выздоровело 97% заболевших. Большую роль тут сыграли, по мнению автора, давняя традиция борьбы с эпидемиями, детализированные описания симптомов и рецептур, внимание к гигиене; но главное - уровень доверия населения к своей медицине, которая давала людям совершенно определенные и четкие рекомендации (с. 100). Это выгодно отличало Китай от европейских стран, где явно ощущалась нехватка санитарного просвещения населения.
Рассматривая наследие эпидемии в разных странах мира, автор указывает на такие очевидные итоги, как реформирование систем здравоохранения. Она отмечает, что во Франции и Великобритании страховая и частная медицина рухнула под напором кризиса. Как выяснилось, она лишь усугубляла возникшие проблемы, поскольку не позволяла оказывать помощь тем, кто более всего в ней нуждался. Бремя ответственности за здоровье своих граждан должно было нести государство, обеспечивая доступность медицинской помощи и лекарств и осуществляя организационные меры по борьбе с эпидемией (с. 35). Началось создание системы общественного здравоохранения, однако развивалась она очень медленно. В России такая система была создана к 1920 г., но ее примеру западные страны последовали с опозданием, лишь после Второй мировой войны, хотя и пошли еще дальше. Французская система здравоохранения была в 2000 г. названа ВОЗ лучшей в мире (с. 35-36). Реформирование здравоохранения шло во многих странах, в Швеции в 1960-1970-е годы сформировалась «самая эгалитарная и самая эффективная система здравоохранения в мире», пишет автор (с. 45). Интерес к западной медицине возник после эпидемии в Африке, а в Китае усилиями знаменитого доктора У Лянде была создана новая система здравоохранения, представляющая собой «симбиоз Запада и Востока».
Тем не менее эти выводы выглядят сомнительными - уж слишком отдаленными оказываются их результаты. Историю реформирования здравоохранения нельзя вырывать из общемирового политического контекста, тренды здесь куда более долгосрочные, а пандемия испанки лишь стимулировала их, усиливая социальный вектор.
Еще одним прямым следствием пандемии автор считает усиление социальной напряженности, которое было вызвано недовольством действиями властей в борьбе с испанкой. Оно вылилось в подъем социалистических и национально-освободительных движений, в том числе в странах, не участвовавших в войне. Швейцария оказалась на грани гражданской войны, в Швеции и Испании разворачивалась классовая борьба, в Японии на фоне эпидемии шли «рисовые бунты», в Бразилии общественное недовольство приняло форму уличных выступлений против республиканского правительства.
Итоги этих движений были разными, какие-то из них, и прежде всего краткосрочные, можно увязать с опытом испанки, другие, более отдаленные, скорее ассоциируются с ней, не всегда здесь присутствует прямая причинно-следственная связь. В Швейцарии, например, сформировались исключительно сбалансированные отношения между трудом и капиталом, что сделало экономику страны одной из самых стабильных в мире (с. 48). В Индии в экстремальных условиях пандемии (с высочайшей смертностью) началось преодоление кастовых границ, что позволило Махатме Ганди развернуть свое движение, окончившееся через много лет обретением независимости. А в Южной Африке пандемия, жертвами которой оказалось главным образом черное население, напротив, внесла свой вклад в формирование политики апартеида (с. 73).
Более убедительна аргументация автора, когда дело касается непосредственных итогов Первой мировой войны, подводившихся на Парижской мирной конференции. Несомненно, болезнь ключевых участников (и прежде всего американского президента Вудро Вильсона, который после гриппа так и не вернулся к полноценной деятельности) в значительной мере повлияла на ее решения по устройству послевоенного мира. По мнению Брейтнауэр, если бы не смерть от гриппа Майкла Сайкса - одного из авторов знаменитого «соглашения Сайкса - Пико», решения по Ближнему Востоку были бы иными.
Медицинские последствия испанки, которые ранее исследовались врачами, приобретают сегодня, в условиях возрастающего авторитета экоистории, все большее значение. Автор пишет о медицинской подоснове депрессии, тревожности и чувства безнадежно-
сти, царивших, в частности, в послевоенной Великобритании. Она отмечает, что в 1919 г. Британское Королевское общество медицины документировало у постгриппозных пациентов депрессию, неврастению и симптомы неврологического характера. При вскрытии обнаруживались дегенеративные изменения в центральной нервной системе, и многие случаи неврологических осложнений диагностировались достаточно долго после пандемии (с. 112).
Однако главное наследие эпидемии, полагает автор - почти полное ее забвение. Историей опустошительного гриппа занималась горстка специалистов, в то время как из коллективной памяти она фактически исчезла. Люди старались выкорчевать тяжелые воспоминания и двигаться дальше, скорбя о погибших в славных сражениях, но не от «гриппа». О «негероической» причине смерти в официальных извещениях умалчивалось, как например, в Германии (с. 115).
Этой проблемой занимаются многие специалисты, включая психологов, пытающихся понять причины игнорирования трагедии. Существует мнение, что сама краткосрочность пандемии с точки зрения истории (2 года) не дала возможность осознать ее в полной мере. Даются и другие объяснения, но картина до сих пор остается непроясненной. Пандемия испанки как объект исследования скорее поставила целый ряд серьезных вопросов, которые требуют дальнейшего изучения. В частности, о возможностях государства (либерального и не очень), о свободе индивида и о насилии «в интересах большинства», о ценности человеческой жизни, о чем забывают политики и ученые, разговаривающие на языке цифр. Наконец, о беспомощности науки в период кризиса и о вере в научный прогресс, который позволит человечеству справляться с любыми болезнями. Новая пандемия, несомненно, поставит эти вопросы снова и предоставит новую возможность найти на них ответы.
Тем не менее научный прогресс никто пока не отменял. В эпилоге, озаглавленном «Что тела из вечной мерзлоты говорят нам о следующей пандемии», рассказывается о долгих поисках штамма вируса испанки, которые увенчались успехом в 2005 г. Его фрагменты нашли в захоронениях на Аляске, в вечной мерзлоте, и вырастили из пробирки, «как Франкенштейна», со всеми мыслимыми предосторожностями (полученный генетический код нико-
гда не публиковался). Исследователи увидели, что это поистине супервирус, каждый из восьми сегментов его гена при соединении с другим, безопасным, штаммом превращают того в убийцу. «Свиной грипп 2009 г. был вызван тем же вирусом H1 N 1, так что благодушие - недопустимая роскошь для человечества», - пишет автор. Вирусы лишь ждут благоприятного случая, и в наше время высочайшей мобильности распространение инфекции может произойти в кратчайшие сроки. Мы должны как можно больше знать о вирусах, нашей иммунной системе и о том, как с этим справляться, заключает она.
Завершает свою книгу автор довольно оптимистически, указывая, что «все-таки» самый важный итог эпидемии - не потери и социально-политические последствия (не имеющие ничего общего с голливудскими антиутопиями об опустошительных вирусах). Итог - взаимопомощь людей всех классов, понимание, что сила - в единстве и сотрудничестве. Но скорее это не итог, а урок, который дает нам пандемия испанки и о котором не следует забывать.
2020.04.002. МИНЦ М М. КРУГЛЫЙ СТОЛ ПО ИСТОРИИ АНТИСЕМИТИЗМА. (Обзор).
Ключевые слова: антисемитизм; история антисемитизма; история ксенофобских движений.
В журнале «Американское историческое обозрение» (American Historical Review), № 4 за 2018 г., опубликована подборка из восьми статей, посвященных теоретическому переосмыслению различных аспектов истории антисемитизма. Публикация подготовлена по результатам круглого стола, организованного редакцией журнала по инициативе Джонатана Джудакена (Колледж Родса, Мемфис, Теннесси, США) в сотрудничестве с Международным консорциумом по исследованию антисемитизма и расизма (ICRAR) при Биркбек-колледже (подразделение Лондонского университета с вечерней формой обучения). Как отмечает во вводной статье сам Джудакен, «антисемитизм требует переосмысления», поскольку его изучение по сути так до сих пор и не получило полноценной теоретической базы, что заметно отличает историографию антисемитизма от исследований по истории многих других общественных движений и идеологий [4, p. 1122]. В англоязычной
