CC BY
33
АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЙ ФОРУМ, 2019, № 41
Рец. на кн.: С.Ю. НЕКЛЮДОВ. ЛЕГЕНДА О РАЗИНЕ: ПЕРСИДСКАЯ КНЯЖНА И ДРУГИЕ СЮЖЕТЫ. М.: Индрик, 2016. 552 с., ил.
Дмитрий Игоревич Антонов
Российский государственный гуманитарный университет 6 Миусская пл., Москва, Россия Российская академия народного хозяйства и государственной службы 82 пр. Вернадского, Москва, Россия antonov-dmitriy@list.ru Аннотация: Рецензия посвящена книге С.Ю. Неклюдова «Легенда о Разине: персидская княжна и другие сюжеты». Как можно понять по названию, ключевая тема монографии — мотив об утоплении легендарным разбойником персидской княжны в Волге. В русских сочинениях Х1Х-ХХ вв., от исторических до литературных, мотив варьировал и обогащался все новыми деталями, формируя широкий веер сюжетных схем. Помимо этого, в книге рассматриваются менее популярные, но многочисленные мотивы, связанные с Разиным, и стратегии мифологизации этого исторического персонажа в устной традиции и письменных текстах. Как показано в рецензии, принципы конструирования образа Разина в фольклоре и литературе, проанализированные С.Ю. Неклюдовым, по целому ряду признаков аналогичны тем, которые использовались в русских текстах XVII в. при разработке образа другого исторического деятеля — самозванца Лжедмитрия, занявшего московский трон в 1605-1606 гг. Рассказы об этих персонажах выстраивались в рамках двух основных тем — демонологической и апокалиптической. Как легендарный атаман, так и самозванец превращались в колдунов, наделенных сверхъестественными способностями, в проклятых грешников, связанных с дьяволом, и т.п. При этом близкие мотивы и общие повествовательные модели обнаруживаются не только в фольклоре — легендах и исторических песнях, но и в книжности. Взаимовлияние устных и письменных текстов прослеживается в рецензии на ряде сочинений XVII в.
Ключевые слова: Степан Разин, Лжедмитрий, самозванец, фольклор, книжность.
Для ссылок: Антонов Д. Степан Разин: атаман, преступник, демонический персонаж: Рец. на кн.: С.Ю. Неклюдов. Легенда о Разине: персидская княжна и другие сюжеты. М.: Индрик, 2016. 552 с., ил. // Антропологический форум. 2019. № 41. С. 161-171.
: 10.31250/1815-8870-2019-15-41-161-171 и I? 1_: http://anthrcpclcgie.kunstkamera.ru/files/pdf/041/antcncv.pdf
ANTROPOLOGICHESKIJ FORUM, 2019, NO. 41
A Review of S. YU. NEKLYUDOV, LEGENDA O RAZINE: PERSIDSKAYA KNYAZHNAIDRUGIE SYUZHETY [THE LEGEND OF RAZIN: THE PERSIAN PRINCESS AND OTHER STORIES]. Moscow: Indrik, 2016, 552 pp.
Dmitriy Antonov
Russian State University for the Humanities 6 Miusskaya Sq., Moscow, Russia The Russian Presidential Academy of National Economy
and Public Administration 82 Vernadskogo Av., Moscow, Russia antonov-dmitriy@list.ru
Abstract: The review is devoted to S. Yu. Neklyudov's book The Legend of Razin: The Persian Princess and Other Stories. As the title indicates, the key theme of the monograph is the motif of the legendary robber drowning the Persian princess in the river Volga. In Russian texts of the 19th-20th centuries, this motif varied and formed a number of different plot schemes. Moreover, the book discusses other less popular but numerous motifs associated with Razin and the strategies of the mythologization of the robber. As the review shows, the strategies of describing Razin in folklore, as analyzed by Neklyudov, are similar to those that were used by different authors of the 17th century in the description of another historical character of the time: the impostor false Dmitry, who held the Moscow throne between 1605 and 1606. The legendary stories about these characters were framed by two main themes — the demonological and the apocalyptic. Both the ataman and the impostor turned into sorcerers who possessed supernatural powers, were damned sinners associated with the devil, etc. Similar motifs and narrative patterns can be traced not only in folklore — legends and historical songs — but also in the booklore of the 17th century. On the basis of several texts of the epoch, the review demonstrates the interaction of oral and written texts.
Keywords: Stepan Razin, False Dmitry, impostor, folklore, booklore. To cite: Antonov D., 'A Review of S. Yu. Neklyudov, Legenda o Razine: persidskaya knyazhna i drugie syuzhety [The Legend of Razin: The Persian Princess and Other Stories]. Moscow: Indrik, 2016, 552 pp.', Antropologicheskijforum, 2019, no. 41, pp. 161171.
doi: 10.31250/1815-8870-2019-15-41-161-171
URL: http://anthropologie.kunstkamera.ru/files/pdf/041/antonov.pdf
Рец. на кн.: С.Ю. Неклюдов. Легенда о Разине:
персидская княжна и другие сюжеты. М.: Индрик, 2016. 552 с., ил.
Рецензия посвящена книге С.Ю. Неклюдова «Легенда о Разине: персидская княжна и другие сюжеты». Как можно понять по названию, ключевая тема монографии — мотив об утоплении легендарным разбойником персидской княжны в Волге. В русских сочинениях Х1Х-ХХ вв., от исторических до литературных, мотив варьировал и обогащался все новыми деталями, формируя широкий веер сюжетных схем. Помимо этого, в книге рассматриваются менее популярные, но многочисленные мотивы, связанные с Разиным, и стратегии мифологизации этого исторического персонажа в устной традиции и письменных текстах. Как показано в рецензии, принципы конструирования образа Разина в фольклоре и литературе, проанализированные С.Ю. Неклюдовым, по целому ряду признаков аналогичны тем, которые использовались в русских текстах XVII в. при разработке образа другого исторического деятеля — самозванца Лжедмитрия, занявшего московский трон в 1605-1606 гг. Рассказы об этих персонажах выстраивались в рамках двух основных тем — демонологической и апокалиптической. Как легендарный атаман, так и самозванец превращались в колдунов, наделенных сверхъестественными способностями, в проклятых грешников, связанных с дьяволом, и т.п. При этом близкие мотивы и общие повествовательные модели обнаруживаются не только в фольклоре — легендах и исторических песнях, но и в книжности. Взаимовлияние устных и письменных текстов прослеживается в рецензии на ряде сочинений XVII в.
Ключевые слова: Степан Разин, Лжедмитрий, самозванец, фольклор, книжность.
Дмитрий Игоревич Антонов
Российский государственный гуманитарный университет / Российская академия народного хозяйства и государственной службы, Москва, Россия antonov-dmitriy@List.ru
Степан Разин: атаман, преступник, демонический персонаж
Реконструкция «мифологической биографии», комплекса легенд, окружающих исторического или квазиисторического персонажа, в идеале основывается на широком корпусе разных источников — письменных, устных, визуальных — и, соответственно, проводится на стыке нескольких дисциплин. Это позволяет проследить, из каких элементов строится рассказ о герое / антигерое в каждой группе текстов (с разной прагматикой, жанровой спецификой, целевой аудиторией и т.п.), как конструируются и зачастую борются в публичном пространстве мифологизированные образы одного персонажа в разные периоды, что проходит цензуру коллектива и закрепляется в устной традиции и что циркулирует в литературе, историографии, визуальных изображениях или сценических практиках. Предметом
анализа оказываются не только сами мотивы, но и принципы их комбинаторики, стратегии построения различных наррати-вов, векторы идеологической борьбы (в ситуации конкурирующих образов), наконец, в самом широком ракурсе — каналы и способы трансмиссии смыслов в культуре, прежде всего в устных и письменных текстах.
Замечательный пример такого исследования — книга «Легенда о Разине», опубликованная Сергеем Юрьевичем Неклюдовым в 2016 г. в издательстве «Индрик»1. Эта объемная монография (552 с.) разделена на три части: в первой речь идет о Разине как мифологическом персонаже русского фольклора — духе-хозяине места, оборотне, колдуне и т.п.; во второй рассматриваются вариации истории о персидской княжне — центрального мотива для множества литературных, исторических, сценических текстов, связанных с легендарным разбойником; в третьей (приложения) опубликованы фрагменты 49 ключевых для «ра-зинского мифа» источников. Я хотел бы дать краткий обзор книги, чтобы затем проанализировать стратегии мифологизации, описанные в ее первой части, и на другом материале показать, как эти механизмы действовали в культурном контексте XVII в.
Многообразие мотивов, на которых основаны легенды о Разине, развивалось по двум магистральным линиям — демонологической и эсхатологической. Эти мифологические модели эффективно на протяжении веков осуществляли устную трансмиссию информации. В рамках первой Разин оказывается колдуном, призраком, оборотнем и т.п.; в рамках второй — либо грядущим спасителем, либо великим грешником в ожидании Страшного суда, и даже разрушителем мира. Широкий веер этих мотивов формирует «разинский миф» в фольклорной традиции Х1Х—ХХ вв.
Прежде всего, атаман наделяется множеством колдовских качеств: он неуязвим, обладает способностью не чувствовать боль, избегать вражеского оружия, исчезать из темницы, воздействовать на природу, прежде всего водную стихию, летать2. В ряде легенд Разин превращается в скованного цепями грешника, бессмертного и проклятого (вероятный рефлекс церковной анафемы), которого не принимает земля, в скитальца или странника. Он может выглядеть как старец, питаться глиной и т.п. В волжских преданиях Разин — хранитель скрытых сокровищ. Кроме того, он оказывается вечным узником некоего
1 Вместе со второй монографией С.Ю. Неклюдова «Темы и вариации» [Неклюдов 2016] эта книга формирует двухтомную серию «Литература как традиция».
2 Некоторые из этих мотивов обыгрывались авторами Х1Х-ХХ вв. — С.П. Алексеевым, И.Ф. Наживи-ным и др., при этом в литературной традиции возникали новые (квази)демонические мотивы, такие как горящие глаза, пламенеющий взор атамана.
£ скрытого пространства (холма, горы, пещеры, острова). Здесь
1 начинает работать эсхатологическая топика. Мотивы о пре-
ё бывании Разина в скрытом месте и о его грядущем возвращении
Ц (пробуждении) вписывают эти легенды в широкий круг мифо-
* логических рассказов о правителе или культурном герое, кото-| рый спит в холме или на острове (как король Артур, Карл Ве-
* ликий, Фридрих Барбаросса и др.) и однажды проснется, 5 чтобы помочь своим людям, либо о скованном гиганте, осво-5 бождение которого знаменует конец света (как в ситуации = с Локи или Сатаной Апокалипсиса). При внешней несхожести Л оба сюжетно-мотивных комплекса родственны по целому ряду ^ признаков: «В их основе лежит представление о некоем до поры | до времени обездвиженном (спящем, скованном) персонаже, £ чье возвращение в мир чревато событиями, судьбоносными для 1а людского сообщества» (С. 118). При этом грань между обнов-| лением мира и его разрушением часто размыта, и персонажи
1 таких историй необязательно являются исключительными
2 антагонистами или протагонистами, как и в случае с Разиным.
| Что касается мотива утопления в Волге персидской княжны,
£ то он активно эксплуатировался в художественной литературе
* и получил максимальную популярность благодаря песне «Из-за § острова на стрежень...» на стихи Д.Н. Садовникова. Ее сюжет | известен по сообщению голландца Яна Стрёйса, свидетеля ра-
зинского восстания, записки которого (в изложении, вероятнее ь всего, Олферта Даппера, амстердамского ученого и литератора
5 XVII в.) стали основой для множества будущих литературных
описаний. С.Ю. Неклюдов анализирует сообщения Стрёйса (1676) и его соотечественника Людвига Фабрициуса (между 1688 и 1693), который также был в Астрахани во время разин-ского бунта. Рассказы двух голландцев сильно расходятся: отличны и мотивации Разина, и обстоятельства убийства, и сам женский персонаж (персидская княжна или татарская дева), и место действия (Волга или Яик), что говорит о фиксации разных версий легенды. Ее семантическое ядро — сюжет о принесении девушки в жертву речному богу, схема, которая восходит к местному, возможно тюркскому, источнику. Это сюжетное построение прослеживается у Фабрициуса — по его версии, утопив девушку, Разин действовал рационально, совершил акт обещанного жертвоприношения речному духу. Однако у Стрёйса убийство оказывается следствием опьянения и помрачения рассудка разбойника. В будущем многие сюжетные схемы будут основываться на этой версии, разрабатывая мотивы пьянства и гневливости атамана, испуга, слез девушки и ее любви к Стеньке. Другие будут использовать мотивы обращения Разина к реке, красоты, богатых нарядов пленницы и принесения жертвы.
В литературную традицию история о княжне проникла благодаря сочинению Стрёйса с утратой изначальной жертвенной семантики, что стало залогом ее активного использования: авторы стремились по-своему интерпретировать яркий, но не вполне понятный мотив, встраивая его в разные объяснительные матрицы. В результате «трансмиссия квазиисторического сообщения становится процессом непрекращающегося сю-жетопорожждения», основанного на нескольких опорных элементах: атаман и пленница, обращение к реке и утопление девушки (С. 388, 436). Этот механизм напоминает принципы функционирования квазиисторических сюжетов в песенной фольклорной традиции.
В сочинениях XIX в., от исторических до литературных, сюжет о персидской княжне варьировал и обогащался все новыми деталями, формируя широкий веер сюжетных схем, в которых Разин играл разные роли, от злодея до героя-любовника (тексты М.Ю. Лермонтова, П.Я. Якушкина, А. Дюма, А.В. Кольцова, С.Н. Мельникова и др.). Н.И. Костомаров вводит в рассказ о Разине новые мотивы: княжна обретает силу над атаманом, казаки начинают ревновать его к девушке, Стенька позволяет себе прелюбодеяние, по запорожскому обычаю это карается смертью (последний мотив был заимствован историком, вероятнее всего, из «Тараса Бульбы» Н.В. Гоголя). Эта версия будет активно использоваться и варьировать в литературе XIX—XX вв. Еще одним важнейшим источником для множества будущих текстов стало популярное стихотворение Д.Н. Садовникова, которое повлияло даже на лубочную традицию. В конце XIX в. начинается активное создание стихотворений, баллад, прозаических переработок сюжета о Разине и его пленнице. У девушки зачастую возникает не только биография, но и родословная. В романах, повестях, в либретто оперы Н.Я. Афанасьева «Стенька Разин» (1880-е) судьба и действия утопленницы становятся все разнообразнее: красавица стремится к власти, знает пророчество о своей гибели, танцует или поет перед казаками и т.п.
Двадцатый век переносит сюжет с княжной на киноэкраны и в пластическое искусство. Что касается живописных, графических и скульптурных образов Разина, то они отталкивались от литературных источников и разрабатывали те же ключевые мотивы: выезд на струге, «думы» Стеньки, убийство княжны и казнь атамана. Адаптация к языку кинематографа обогатила историю новыми подробностями. Так, в сценарии В.М. Гончарова («Понизовая вольница») казаки решают напоить атамана и оговорить княжну, чтобы он убил ее и прекратил затянувшиеся гуляния, из-за которых все оказались в опасности быть настигнутыми царским войском. В сценическом плане огром-
i ную популярность имела пьеса «Стенька Разин» Василия Ка-1 менского (кроме нее, футурист написал, как известно, одно-ig именные роман и поэму) — она с успехом шла во множестве Ц городов молодого Советского Союза. Здесь влюбленная перси* янка сама обольщает Разина, следует за ним, держит в любов-| ном плену и погибает из-за подозрений казаков в том, что она
* колдовством очаровывает их атамана. Влияние сочинения
5 Каменского прослеживается затем в оперных либретто.
и
6 В книге проанализирован широкий литературный материал, но у рассматривать его подробнее было бы излишним — достаточно 1 рекомендовать читателям саму монографию. Мне хотелось бы ° сфокусировать внимание на первой части исследования, т.к. f рассмотренные здесь сюжетно-мотивные схемы вписываются £ в более широкий контекст.
0
f Процесс мифологизации исторического деятеля начинается,
1 как правило, при его жизни — в создании и разработке леген-
2 дарной биографии участвуют сам герой, позиционирующий " себя в публичном пространстве, и разные группы его совре-
* менников, от сторонников до противников. При этом очевид-¡i цы событий зачастую выстраивают свои рассказы с опорой
не только, а порой и не столько на собственные наблюдения, § но и на распространяющиеся слухи, кочующие мотивы, готовые
5 объяснительные матрицы. Активное взаимодействие фолькло-
ра и письменных текстов происходит, как правило, уже на этом 1 этапе. В случае с Разиным это можно проследить уже в сочи-
нении Яна Стрёйса: будучи непосредственным свидетелем астраханских событий, он тем не менее использовал «фрагмент текста, автор которого в Астрахани не был, самого Разина не видел, а в своем изложении явно основывался на ходивших по Москве устных рассказах» (С. 14). Такая ситуация, разумеется, не уникальна — чем больше нарративов связано с персонажем, тем большим оказывается их влияние на каждое новое повествование. Это хорошо прослежено в книге на более позднем литературном материале, но это же часто происходит и на первом этапе — при конструировании сведений участниками и свидетелями исторических событий.
В литературную «биографию» исторического персонажа часто вплетаются устные мотивы, в том числе распространяющиеся слухи и толки, которые быстро утрачивают актуальность в социуме и, как следствие, исчезают в устных пересказах. Это продлевает жизнь и зачастую придает новую актуальность мотивам и сюжетным схемам, зародившимся при жизни самого героя. Что касается фольклора, то в нем долгосрочное удержание исторических деталей происходит лишь в жанрах с относительно жесткой структурой — исторических песнях,
быличках, преданиях и т.п. В результате здесь сохраняется более или менее лаконичный набор связанных с героем номинаций, характеристик, атрибутов или действий, в то время как остальной контекст определяется семантическими особенностями самого фольклорного текста. Все это четко прослеживается не только на примере Разина. За 60 лет до начала его походов аналогичные сценарии активно разворачивались вокруг другого исторического деятеля. Их персонажем был Лжедмитрий — самозванец, еретик и колдун, антигерой множества устных и письменных текстов XVII в. Культурные механизмы конструирования и трансмиссии смыслов, продемонстрированные С.Ю. Неклюдовым в первой части книги, эффективно работали в ситуации борьбы мифов и выстраивания легенды о самозванце.
Вторжение в страну поддержанного поляками «сына Ивана Грозного» привело к возникновению уникальной для Московской Руси ситуации: в публичном пространстве начали бороться принципиально разные мифологические биографии одного персонажа. В 1604 г. лагерь самозванца и правительство Годунова принялись рассылать по стране письма и воззвания, в которых конструировались две легенды: о спасенном царевиче и о беглом монахе. Вторая легенда активно разрабатывалась на протяжении Смуты и после ее завершения, в ретроспективных исторических текстах. При этом ее основой были две темы — демонологическая и апокалиптическая, которые в будущем оказались стержневыми для устных легенд о Разине. Очевидно, что эти объяснительные матрицы в равной степени актуальны как для средневековой книжной культуры, так и для фольклора.
В правительственных грамотах 1604—1605 гг. людей пытались убедить, что новоявленный царевич на самом деле монах-расстрига Григорий (в миру — Юшка) Отрепьев, чернокнижник и еретик, а настоящий Дмитрий Иванович «поколол сам себя» в Угличе. Те же идеи утверждались в зарубежных посланиях. Самозванец превращался одновременно в чернокнижника, расстригу, католика, протестанта и сторонника «ереси Фортуны». Собирательный образ демонического врага строился по принципу максимальной инверсии нормативного: претендент оказывался носителем всей возможной скверны. В 1606 г., после свержения ложного наследника, обличительная аргументация была развернута с помощью отречения Марии Нагой от «сына», рассказов о замыслах Лжедмитрия погубить православие, перебить москвичей и т.д. Кроме того, во множестве текстов отразились слухи о демоническом «аде», который возвели при самозванце на Москве-реке [Антонов 2013]. Наконец, на третьем этапе авторы публицистических сочинений (Авраамий
¡£ Палицын, Иван Тимофеев и др.) разработали совершенно но-
| вый образ Лжедмитрия — царя-Антихриста и слуги дьявола,
* чьи действия вписаны уже не в колдовской, а в эсхатологиче-£ ский контекст [Антонов 2009: 68—98]. Сосуществование этих = магистральных тем в книжности XVII в. и в устных легендах | о Разине хорошо демонстрирует их потенциал. Демонизация
* врага, характерная и для колдовского, и для апокалиптическо-
5 го дискурсов, не только очевидная стратегия идеологической
5 борьбы и способ построения инвективы, но и механизм, по-
= зволяющий долгое время сохранять и передавать информацию
1 о персонаже в разных текстах культуры.
(3
а.
° В исторических песнях, фиксируемых в Х1Х—ХХ вв., Отрепьев
= также предстает чернокнижником и еретиком. Однако кроме
^ самих номинаций здесь почти не прослеживаются связи с пра-
| вительственными описаниями XVII в. — «осколки» кипевшей
§ некогда полемики стали элементами для конструирования
= фольклорного образа, основанного уже на других объяснитель-
5 ных и повествовательных матрицах, хотя и в рамках той же
У демонологической модели. Важную роль играла здесь тема
3 антиповедения царя. Самый устойчивый элемент в разных ® вариантах песен — рассказ о походе Лжедмитрия в баню вместо § праздничной, иногда пасхальной, литургии: люди идут на | службу, а царь с царицей — париться, люди молятся Богу — они
мылятся и творят блуд (отчасти это напоминает модели «чер-ь ных» заговоров «встану не помолясь, выйду не перекрестясь»
4 и т.п.). В том же ряду стоят и другие мотивы исторических песен: свадьба Отрепьева в Филиппов пост, венчание в постный пятничный день, наказ Лжедмитрия Марине не бить челом боярам и не кланяться иконам (см. подробно: [Антонов 2017: 40—43]). В отличие от книжности, эсхатологическая топика здесь не работала (надо отметить, что и в устных легендах о Разине она была менее выраженной, чем демоническая).
Как видим, во второй половине XVII в. легендарный атаман повторил путь Лжедмитрия: как и самозванец, он был героизирован сторонниками и демонизирован противниками, отчасти под влиянием правительственных грамот (его первая официальная биография — обвинительный приговор с подробным изложением совершенных злодеяний). Вслед за этим определенные группы мотивов независимо развивались в литературе и фольклоре, что приводило к возникновению новых демонических «Разиных», как и новых «Отрепьевых».
Совпадения между самозванцем и атаманом прослеживаются и на уровне конкретных мотивов. Если спутницей «колдуна» и «монаха-расстриги» Лжедмитрия в исторических песнях оказывается Марина Мнишек, то Разина может сопровождать
«бывшая монахиня» и «колдунья» Алена (в реальности — женщина, возглавлявшая отряд крестьян в Арзамасском уезде и сожженная через несколько дней после Разина). Замечательно, что эта спутница атамана иногда получает имя Марина, которое закрепилось в былинах и исторических песнях за женскими негативными персонажами, скорее всего, под влиянием историй о польской жене самозванца.
Как и Разин, Отрепьев получает в фольклоре колдовские способности. В некоторых исторических песнях у самозванца появляется волшебная книга, по которой он колдует перед хрустальным зеркалом. Узнав о восстании, Лжедмитрий собирается сделать себе крылья и «улететь дьяволом» [Онежские былины 1873: № 14]. В других вариантах колдовские способности выделяют прежде всего Марину, которая обращается в сороку и улетает, в то время как Лжедмитрий падает из окна и погибает (легендой о магическом бегстве Марины Мнишек, по сообщению В.И. Даля, москвичи объясняли отсутствие сорок в столице; см. подробно: [Антонов 2017: 42]).
Похожие мотивы фиксировались и в письменных текстах. Автор «Истории о первом патриархе Иове» (составлена после 1652 г., т.е. в период, когда Разин уже был атаманом донских казаков) утверждает, что самозванец, чародей и волхв, сбежал из заточения, «воочию» исчезнув на глазах охранников [РИБ 13: 933]. Это описание явно напоминает фиксируемый впоследствии круг мотивов о магическом бегстве Степана Разина из тюрьмы: он рисует лодку мелом или углем на полу темницы и переносится на Волгу или уносится «в луга»; просит у людей воды, плещет ею из ложки или из ковша и уплывает из клетки прочь (Он во клетке окатился — / И на Волге очутился) и т.п. Вполне вероятно, что в случае с Лжедмитрием мотив проник в «Историю» из устных текстов второй половины XVII в.
Тесное взаимодействие разных языков культуры — книжности, фольклора и визуальной традиции — можно проследить еще на ряде мотивов, рассмотренных в первой части монографии. Обратим внимание на круг легенд, в которых грешника-Разина мучают животные — змеи, ящерицы, лягушки. Иногда рептилии и пресмыкающиеся сосут его грудь, как грудь женщины. С.Ю. Неклюдов указывает, что такие мотивы распространены в духовных стихах (С. 99—103). Важно, однако, что они были крайне актуальны в христианских визионерских текстах (к примеру, в популярном в русской книжности «Слове Палладия Мниха о Втором пришествии») и в иконографии, в том числе в русских лицевых рукописях XVII—XIX вв. Гады, сосущие груди женщин, — обычная кара за грехи, связанные с сексуальной и детородной сферами. Змеи, впившиеся в тело, —
£ загробная казнь колдунов в «Слове Палладия Мниха» и во
1 множестве изображений [Антонов, Майзульс 2018: 178—185].
ё С большой вероятностью можно предположить, что источни-
Ц ком таких мотивов и в русских духовных стихах, и в легендах
* о Разине были не только визионерские истории, но и визуаль-| ные образы, распространенные в публичном (церкви) и частном
* (рукописи) пространстве. Такой канал влияния тем вероятнее 5 в случаях, когда грешник-мужчина получает казнь, характерную 5 скорее для женщин. Это результат либо компиляции мотивов = (сосущие женскую грудь рептилии / терзающие колдунов змеи), Л либо перенесения на нового персонажа широко распростра-^ ненной и наглядной иконографической модели. Мотив цик-| личности мук Разина, распределенных по времени суток и по £ дням недели, также характерен для визионерской традиции ^ (мучения Иуды в различных средневековых легендах, к при-| меру в «Плавании св. Брендана», мучения христиан в «Хожжде-
1 нии Богородицы по мукам» и др.) — в Средние века и Новое
2 время эта топика разрабатывалась параллельно и в книжности, " и в фольклоре.
X
£ Ценность монографии С.Ю. Неклюдова в том, что она не толь* ко реконструирует «разинский миф» в его динамике, про-§ слеживаемой в разных группах текстов, но и в каждой главе
X
| демонстрирует стратегии конструирования и трансмиссии
смыслов в книжной и устной культуре. При этом мотивы и объ-ь яснительные модели, описанные в книге, активно работали
5 применительно к разным историческим персонажам и в лите-
ратуре, и в фольклоре ХУ11—ХХ вв. Это подтверждает актуальность исследования и возможность его продуктивного использования как фольклористами и литературоведами, так и историками.
Источники
Онежские былины, записанные А.Ф. Гильфердингом летом 1871 г.
СПб.: Тип. Имп. Акад. наук, 1873. 732 с. [РИБ 13] Платонов С.Ф., Васенко П.Г. (ред.). Памятники древней русской письменности, относящиеся к Смутному времени. 2-е изд. СПб.: Имп. Археогр. комиссия, 1909. ХЬП с. + 1472 стб. (Русская историческая библиотека. Т. 13).
Библиография
Антонов Д.И. Смута в культуре средневековой Руси: эволюция древнерусских мифологем в книжности начала XVII в. М.: РГГУ, 2009. 432 с.
Антонов Д.И. Потешный ад Лжедмитрия, или монстр на Москве-реке // Антонов Д.И., Христофорова О.Б. (ред., сост.).
In Umbra: демонология как семиотическая система: Альманах. М.: Индрик, 2013. Вып. 2. С. 45-56. Антонов Д.И. Колдун на престоле: легенды и слухи о Лжедмитрии I как царе-самозванце // Вестник РГГУ. Серия «История. Филология. Культурология. Востоковедение». 2017. № 5 (26). С. 31-46.
Антонов Д.И., Майзульс М.Р. Анатомия ада: путеводитель по древнерусской визуальной демонологии. 3-е изд., испр. и доп. М.: Форум; Неолит, 2018. 254 с. Неклюдов С.Ю. Темы и вариации. М.: Индрик, 2016. 519 с.
A Review of S. Yu. Neklyudov, Legenda o Razine: persidskaya knyazhna i drugie syuzhety [The Legend of Razin: The Persian Princess and Other Stories]. Moscow: Indrik, 2016, 552 pp.
Dmitriy Antonov
Russian State University for the Humanities 6 Miusskaya Sq., Moscow, Russia
The Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration
82 Vernadskogo Av., Moscow, Russia antonov-dmitriy@list.ru
Stepan Razin: The Ataman, the Criminal, the Demoniac Creature
The review is devoted to S. Yu. Neklyudov's book The Legend of Razin: The Persian Princess and Other Stories. As the title indicates, the key theme of the monograph is the motif of the legendary robber drowning the Persian princess in the river Volga. In Russian texts of the 19th—20th centuries, this motif varied and formed a number of different plot schemes. Moreover, the book discusses other less popular but numerous motifs associated with Razin and the strategies of the mythologization of the robber. As the review shows, the strategies of describing Razin in folklore, as analyzed by Neklyudov, are similar to those that were used by different authors of the 17th century in the description of another historical character of the time: the impostor false Dmitry, who held the Moscow throne between 1605 and 1606. The legendary stories about these characters were framed by two main themes — the demonological and the apocalyptic. Both the ataman and the impostor turned into sorcerers who possessed supernatural powers, were damned sinners associated with
i the devil, etc. Similar motifs and narrative patterns can be traced not
H only in folklore — legends and historical songs — but also in the
g booklore of the 17 th century. On the basis of several texts of the
H epoch, the review demonstrates the interaction of oral and written
* texts.
S
| Keywords: Stepan Razin, False Dmitry, impostor, folklore, booklore.
References
Antonov D. I., Smuta v kulturesrednevekovoy Rusi: evolyutsiya drevnerusskikh mifologem v knizhnosti nachala XVII v. [Distemper in the Culture of Medieval Russia: The Evolution of Ancient Russian Myths in the Bookishness of the Beginning of the 17th Century]. Moscow: Russian State University for the Humanities Press, 2009, 432 pp. (In Russian).
Antonov D. I., 'Poteshnyy ad Lzhedmitriya, ili monstr na Moskve-reke' [The Mock-Hell of False Dmitry, or the Monster on the River Moskva], Antonov D. I., Khristoforova O. B. (eds., comps.), In Umbra: demonologiya kak semioticheskaya sistema [In Umbra: De-monology as a Semiotic System]: Almanac. Moscow: Indrik, 2013, vol. 2, pp. 45—56. (In Russian).
Antonov D. I., 'Koldun na prestole: legendy i slukhi o Lzhedmitrii I kak tsare-samozvantse' [The Sorcerer on the Throne: Legends and Rumour about False Dmitry the First as an Impostor-King], Vestnik Rossiyskogo gosudarstvennogo gumanitarnogo universiteta, series "History. Philology. Culturology. Orientalism", 2017, no. 5 (26), pp. 31-46. (In Russian).
Antonov D. I., Mayzuls M. R., Anatomiya ada:putevoditel po drevnerusskoy vizualnoy demonologii [Anatomy of Hell: A Guide for Visual Demonology in Medieval Russia], 3rd ed. Moscow: Forum; Neolit, 2018, 254 pp. (In Russian).
Neklyudov S. Yu., Temy i variatsii [Themes and Variations]. Moscow: Indrik, 2016, 519 pp. (In Russian).
