CC BY
11принимает Североатлантический Совет НАТО (NAC), и в данном случае неясно, насколько решения Альянса будут связаны с позицией ООН. Также нельзя не учесть, что любое политическое решение о развертывании сил для выполнения сложных боевых задач (которые предположительно должны выполнять СР) достигается крайне сложно. Но даже если сегодня в Брюсселе обсуждаются более простые с военной точки зрения задачи, это вовсе не означает, что Североатлантический Совет НАТО действует автоматически. Так, решения об использовании контингентов СР при ликвидации последствий землетрясения в Пакистане и урагана Катрина в США принимались не без труда. Некоторые члены НАТО критиковали подобные шаги, считая, что таким образом Альянс берется за выполнение не свойственных ему задач, — а это свидетельствует о серьезном расхождении взглядов на роль НАТО между союзниками. Все эти факторы становятся существенным ограничением для развертывания СР в будущем и ставят под вопрос их успешность как основного проекта военной трансформации Альянса в том виде, в котором он заявлен на сегодняшний день.
Трансатлантические отношения за последние три года действительно вышли на новый уровень, — уровень конкретного сотрудничества в реализа-
ции крупных военно-политических проектов, которые основаны на активном взаимодействии военного и гражданского компонентов кризисного урегулирования и подразумевают процесс политической стабилизации и реконструкции. Особенно ярко это проявляется в ходе операции НАТО в Афганистане, однако операции в Косово, проектам оказания помощи в Ираке, Судане, Боснии и Герцеговине и в Македонии свойственны те же характеристики. Таким образом, сегодня на этом уровне отношений союзников проявляются не только старые противоречия, но и возникают в ходе операций новые, причем как в оперативно-тактическом, так и в военно-поли-тическом плане. На саммите НАТО в Риге США и европейским союзникам удалось найти лишь частичные решения накопившихся проблем. Основные компромиссы касаются военных аспектов проведения операции в Афганистане, но даже их недостаточно для обеспечения эффективности действий военных. На более широком, военно-политическом уровне расхождения позиций союзников еще более очевидны, и принятые решения не снимают вопроса, способны ли европейские страны НАТО и США прийти к общему пониманию будущей роли Альянса.
РЕСУРС ДИАЛОГА С ГРУЗИЕЙ ПОКА НЕ ИСЧЕРПАН
После состоявшегося обмена взаимными обвинениями, скрытыми и неприкрытыми угрозами российско-грузинские отношения опустились до самой низкой в своей истории точки падения. Похоже, что сегодня в корзину летят уже не СНГ и не СССР, по которому кое-кто ностальгирует по обе стороны границы, а и сам Георгиевский трактат, датируемый 1783-м годом.
Совершенно очевидно, что нынешний характер отношений России с Грузией явно не увязывается с их историческим фундаментом. Не все в этих отношениях было гладко и ранее, но история Российской империи и Советского Союза была бы неполной без упоминания того вклада, который в нее внесли грузины — полководцы, ученые, дипломаты, деятели культуры. Грузия же через посредство России и русс-
Алла Язъкова,
Руководитель Центра Средиземноморье-Черноморъе,
Институт Европы РАН
кого языка приобщилась к достижениям европейской культуры, на что в свое время справедливо указывал выдающийся грузинский ученый академик Н. Я. Марр.
Еще важнее то, что российские и грузинские интеллектуалы издавна ощущали внутреннюю общность мировоззренческих основ, что способствовало совместному поиску путей противодействия деспотизму и авторитаризму. Это было и во времена Грибоедова, Пушкина, Лермонтова, и после 1917 г., когда многие передовые деятели русской культуры обосновались в Тбилиси в поисках убежища от кровавой российской смуты, и, наконец, в годы перестройки, знаковым явлением которой стал фильм Тенгиза Абуладзе «Покаяние».
Что же случилось с нами, если сегодня, согласно данным социологов, более 60% россиян
негативно, относятся к Грузии, а грузины воспринимают Россию как недружественное государство? Для того чтобы понять это, необходимо возвратиться на полтора десятилетия назад и попытаться ответить на вопрос об истоках конфликта — чего в них было больше — межнациональной неприязни или, все же, политики?
На чем мы споткнулись?
Конец 1980-х — начало 1990-х гг. стали временем повсеместного открытого проявления гражданских позиций, уже не укладывавшихся в рамки, определенные идеологами перестройки. В Грузии это обрело форму массовых выступлений за демократию и независимость, кульминацией которых стали события 9 апреля 1989 г. И именно в Тбилиси союзный центр впервые решился на применение самых жестких силовых мер для разгона мирной демонстрации.
По поводу мотивов принятого решения существовали различные версии. По мнению А. Собчака, возглавившего созданную в связи с грузинскими событиями комиссию, авторитарная система «попыталась 9 апреля спровоцировать такое обострение событий, которое привело бы к свертыванию перестройки». Но случилось как раз обратное — на фоне общего взрыва возмущения пришлось вскоре уйти в отставку В. Чебрикову, а через год и «второму лицу в КПСС» Е. Лигачеву, на которого была возложена ответственность «за тбилисские события». А после того, как на Съезде народных депутатов были оглашены шифрограммы, направленные из Тбилиси в Москву с просьбой о выделении войск для наведения порядка, свои посты вынуждены были покинуть и руководители ЦК КП Грузии Д. Патиашвили и Б. Никольский.
Апрель 1989 г. стал знаковым, ускорив, наряду с последовавшими за Тбилиси событиями в Баку, Риге и Вильнюсе, агонию коммунистического режима. Одновременно шла резкая поляризация в руководстве СССР.
Публично заявленная 20 декабря 1990 г. отставка с поста министра иностранных дел СССР Э. Шеварднадзе поставила точку в его общесоюзной карьере. И с тех пор его обвиняют в том, что он «сдал Восточную Европу» и «способствовал разрушению берлинской стены», ему не могут простить и того, что он предвидел августовский путч в Москве и предупреждал об этом М. Горбачева, того, наконец, что в тяжелые августовские дни 1991 г. он был в числе защитников Белого дома.
Приход Э. Шеварднадзе к руководству Грузией совпал с одним из самых драматичес-
ких эпизодов в ее истории — началом гражданской войны и свержением 3. Гамсахурдиа, поначалу харизматического, а затем опального лидера, бывшего диссидента, ставшего на волне всеобщей экзальтации президентом получившей независимость Грузии. Провозгласив лозунг «Грузия для грузин», 3. Гамсахурдиа тем самым раскрутил опасную спираль национализма и межнациональной вражды, вольно или невольно став пособником неоимперских сил в Москве. Воспользоваться этим им тогда помешало совпадение пика националистической истерии в Грузии с финалом распада СССР. Но и поныне этот лозунг воспроизводится российскими СМИ как свидетельство якобы свойственного грузинам «исконного национализма».
Э. Шеварднадзе пришел к руководству республикой в марте 1992 г. в качестве Председателя Госсовета и быстро договорился о прекращении развязанных режимом 3. Гамсахурдиа вооруженных столкновений в Южной Осетии (бывшая Юго-Осетинская АО), подписав 24 июня 1992 г. с Б. Ельциным действующие по сей день Дагомысские соглашения. При проявлении Россией доброй воли можно было бы в бытность президентства Э. Шеварднадзе разрешить и другие спорные проблемы. Но его явное нежелание пойти на сговор с сохранившейся в Москве у власти частью бывшей советской номенклатуры еще более восстановило против него, по его собственной оценке, «красно-коричневые силы имперского реванша». Не случайными, поэтому, были события лета 1992 г., развернувшиеся на территории Абхазии.
Абхазский тупик
На фоне активно развивавшихся в конце 1980-х — начале 1990-х гг. процессов национального самоопределения советских республик реакционная часть партийного и государственного аппарата, военно-промышленного комплекса и силовых министерств, прежде всего КГБ, в противовес национально-освободительным движениям приступила к организации подвластных себе «интернациональных фронтов». Особенно это коснулось «проблемных» республик, к числу которых, наряду со странами Балтии, относилась также и Грузия.
По свидетельству последнего председателя КГБ В. Бакатина, логика была предельно проста. «Комитет безопасности, — писал он, — стоял у истоков создания «интернациональных фронтов» в союзных республиках, проявлявших строптивость в отношениях с Центром... Действовала схема: не хотите подчиниться — получите интерфронт, который призовет
ЕВРОПЕЙСКАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ: СОБЫТИЯ, ОЦЕНКИ, ПРОГНОЗЫ
к забастовкам, поставит вопрос о границах республики и о законности избранных там органов власти». По этому же образу и подобию создавались, в противовес Тбилиси, общественные, а затем и властные структуры в Сухуми.
В советские времена межнациональные противоречия в Абхазии не были острыми, хотя проблемы, несомненно, существовали. Как об этом писал в изданной в 1998 г. книге известный абхазский ученый и общественный деятель академик Лорик Маршания (абхаз по этнической принадлежности), Абхазия была в СССР единственной Автономной республикой, конституция которой содержала упоминание о государственном абхазском языке, на ее территории функционировали 73 абхазские (или смешанные) школы, а 41% семей было создано на основе межнациональных браков. Грузино-абхазский конфликт изобилует парадоксами, замечал Л. Маршания, и главный из них заключается в том, что «не массовая дискриминация породила в данном случае сепаратизм, наоборот сепаратизм вызвал к жизни отчуждение и непримиримость».
Для того чтобы реализовать план раскола и подчинения Грузии необходима была ключевая, харизматическая фигура — и таковая нашлась в лице Владислава Ардзинбы, выходца из Абхазии, давно проживавшего в Москве и работавшего в Институте Востоковедения, где он изучал весьма далекие от современной проблематики древние рукописи.
При обсуждении вопроса о том, кто был инициатором начавшихся в августе 1992 г. военных действий, ставших прологом трагических событий на территории Абхазии, чаще всего указывалось — и до сей поры указывается — на то, что «войну развязал Э. Шеварднадзе». Но как это было на самом деле?
Э. Шеварднадзе, разумеется, не могла не беспокоить ситуация в Абхазии — отсутствие стабильности и засилье криминальных структур, действовавших заодно с окопавшимися в районах Западной Грузии «звиадистами», совместно грабивших проходившие по территории Абхазии поезда и похищали заложников. В июле 1992 г. в заложники был взят вице-премьер Грузии А. Кавсадзе. Э. Шеварднадзе, однако, возможным силовым акциям предпочел переговоры, тем более что по времени эти события совпали со вступлением Грузии в ООН (31 июля 1992 г.), в связи с чем день 4 августа был объявлен общенародным праздником, сопровождавшимся широкой амнистией.
Но в первой половине августа 1992 г. Э. Шеварднадзе известил Президента В. Ардзинбу о необходимости срочно ввести грузинские
воинские подразделения на территорию Абхазии (которая, впрочем, оставалась также и территорией Грузии, чьи границы были еще раз документально закреплены при ее вступлении в ООН). В ходе состоявшихся 12 августа телефонных переговоров Э. Шеварднадзе и В. Ардзинба, согласно одной версии, говорилось о необходимости освобождения заложников, однако, согласно другой версии, именно в эти дни военное руководство России обратились к грузинскому Президенту с просьбой обеспечить в связи с обострением армяно-азербайджанского конфликта экстренные бесперебойные поставки военных грузов Армении, для чего требовалось усилить военизированную охрану железной дороги по территории Абхазии.
Сам ли В. Ардзинба воспользовался сложившейся ситуацией или кто-то ему это подсказал, но, вопреки достигнутым договоренностям, 14 августа им была объявлена всеобщая мобилизация и оказано вооруженное сопротивление грузинским воинским контингентам. Началась война, в ходе которой Россия поддержала абхазскую сторону военными инструкторами и вооружениями, а также санкционированным участием большого числа добровольцев из северокавказских республик. По рекомендации российской стороны видный командный пост в откровенно слабой абхазской армии занимал в те дни Ш. Басаев.
Страшные зарисовки абхазской войны содержались в корреспонденциях Д. Холодова — висящие на проволоке разрубленные тела, издевательства над пленными и мирными жителями, вооруженные до зубов и хорошо экипированные «русские наемники» и боевики батальона «Днестр», прикрывающие наступление абхазов. Последняя корреспонденция Д. Холодова («Московский комсомолец», 29 июля 1993 г.) была написана в день заключения Сочинских соглашений, которые подвели черту под этой бессмысленной войной, унесшей тысячи жизней, не говоря о 250 тыс. перемещенных лиц, вынужденных покинуть Абхазию. Вскоре после этого при до сих пор невыясненных обстоятельствах погиб и сам журналист.
А дальше начались бесконечные переговоры по урегулированию конфликта на двустороннем — российско-грузинском — и международном уровнях. В феврале 1994 г. в Тбилиси Б. Ельциным и Э. Шеварднадзе был подписан базовый российско-грузинский договор. Выступая тогда же в Академии Наук Грузии, российский Президент подчеркнул, что «в трагедии Абхазии есть и доля вины России».
Грузинский парламент ратифицировал договор в феврале 1996 г., российская же
сторона его так и не ратифицировала. Нецелесообразность ратификации мотивировалась руководством профильного комитета Госдумы тем, что «в случае вступления договора в силу Россия вынуждена будет поддерживать попытки Грузии любыми средствами обеспечить свой контроль над фактически утраченными территориями и пресекать попытки содействовать им с территории России».
Такая позиция объяснялась все более тесными контактами значительной части российских военных и чиновников с сепаратистским режимом в Абхазии. Но была и другая позиция, высказанная известным российским политиком, дипломатом и ученым В. Лукиным: неприемлемая для обеих сторон (России и Грузии) ситуация могла бы постепенно измениться, если бы мы (российская сторона) отстаивали не «особые» интересы известных групп политического истеблишмента, а стратегическую линию российского государства.
Quo vadimus? (Куда идем?)
Конфликты на территории Грузии оказались надолго «замороженными». Ведущие российские политики — Президент В. Путин и Министр иностранных дел С. Лавров постоянно говорят о признании Россией территориальной целостности Грузии: «Наша принципиальная позиция на этот счет известна и неоднократно озвучивалась Президентом России. Она закреплена также в решениях ООН и ОБСЕ и состоит в том, что урегулирование конфликтов на территории Грузии может быть достигнуто исключительно мирными, политическими средствами на основе принципа сохранения территориальной целостности Грузии и при обеспечении прав и интересов многонационального населения Абхазии и Южной Осетии» (С. Лавров в интервью РИА «Новости» 17 февраля 2006 г). В. Путин еще раз подтвердил эту позицию на саммите Россия — ЕС в финском городе Лахти в октябре 2006 г.
Но именно 2006 г. стал очередной вехой резкого ухудшения российско-грузинских отношений. «Наши несдержанны на язык, а Россия воспринимает это как оскорбление со стороны моськи» — так интерпретировал сложившуюся ситуацию в частной беседе один из видных грузинских политологов. А Министр иностранных дел Грузии Гела Бежуашвили заявил о готовности грузинской стороны «учесть обоснованные интересы России» в том случае, если Москва, наконец, «определит свои интересы в Кавказском регионе».
Приоритеты российской политики на южном направлении и, в частности, в отношении государств Южного Кавказа и в самом деле остаются неясными. Не только на политическом, но и на достаточно широком общественном уровне выражается недовольство европейскими и, особенно, евро-атлантическими устремлениями Грузии, а также «оранжевыми» настроениями значительной части ее населения. Именно поэтому российская сторона использует «замороженные конфликты» как дополнительный рычаг «воздействия» на Грузию (как, впрочем, и на Молдову, Азербайджан и Армению). Наконец, нередко можно услышать оценку Грузии как «несостоявшегося государства» («failed state»).
Что касается последнего, то в условиях нашей нынешней разобщенности многое остается незамеченным. Но стоило бы задуматься о том, что по результатам проведенных Международной финансовой корпорацией исследований в 150 странах мира Грузия оказалась на втором месте, заслужив его за ускоренные темпы проведения реформ. По оценке международных экспертов, это — результат своевременного принятия парламентом ряда важных законов, приблизивших законодательную базу страны к европейской. Расширяются и экономические связи Грузии, в том числе, ее транзитные возможности на линии Запад — Восток, которые должны принести ей немалые дивиденды и расширить возможности ее обеспечения энергоресурсами.
Все это могло бы стать основой для восстановления нормального уровня российско-грузинских отношений при взаимном учете интересов. Тем более, что Россия, принимая во внимание постоянную нестабильность на Северном Кавказе, нуждается в этом не меньше, чем Грузия. При этом стоит напомнить, что именно Грузия граничит со всеми республиками Северного Кавказа — от Дагестана до Краснодарского края.
Но сегодня говорить о постепенной нормализации отношений с Грузией можно будет только после согласования наиболее острых проблем, связанных с определением условий поставок в Грузию российских энергоносителей и достижением практических договоренностей о подходах к урегулированию «замороженных конфликтов» на ее территории. Пока же перспективы российско-грузинских отношений по-прежнему остаются неясными. Не лишним, поэтому, представляется извлечение уроков из опыта последних двух десятилетий.
