CC BY
19можно было бы только приветствовать, а вот именно только великорусским (если угодно — российским), бережно обходя, щадя и даже поощряя остальные" (с.178).
Д.Д.Николаев
РЕМИЗОВ Алексей Михайлович (1877-1957)
"Огненная Россия" (Ревель: Библиофил, 1921). Сборник очерков, объединенных темой огненной судьбы человека, народа, России в современном мире. В книгу входит "Слово о погибели земли русской" (впервые: Скифы. Пг., 1918. Сб.2) и очерки, из которых заключительным является эссе о Достоевском. С.Сумский считает, что "Огненная Россия" — произведение, где говорит не только Ремизов-художник, но и художник-мыслитель объясняет нам многие мотивы своего творчества" (Новая русская книга, 1922. №1. С.18). Анализируя первую часть книги, критик пишет, что "Слово" — это плач по умершим и сознание трагизма происходящего", объясняя свое утверждение тем, что "как большой художник, Ремизов сразу понял, что то, что было, погибло навсегда (замечательно, что "Слово" написано еще до большевистской революции), и проникновенно, и любовно Ремизов сказал прошедшему "вечная память" (там же). Говоря о других очерках сборника, критик обращает внимание, что "остальные три очерка, рассказ "Огневица" и все, навеянные темными словами Гераклита мысли о "судьбе огненной", о том, что "последнее испытание через огонь" (Там же. С.19) отвечают мысли писателя о последнем страдании-искуплении и особенно тщательно разрабатываются им в очерке о Достоевском: "От страдания ведь убежал! Было указание — отверг указание, был путь очищения — поворотил налево кругом". Эти слова ваши, Федор Михайлович, жестокий приговор, много они объясняют" (с. 16). Очерк о Достоевском, как о предтече огненной России завершает сборник и является в художественном плане объединяющим началом между "Россией погибающей" и "Россией огненной", примиряет эти понятия с помощью повышения тона: огонь — гибель — страдание — поэзия — огонь: "Поэты — это огни, излетающие из сердца народа, вестники его сил" (с.16).
О.А.Чуйкова
"Ахру: Повесть петербургская" (Берлин: З.И.Гржебин, 1922). Книга состоит из трех частей и предваряется эпиграфом-
--
заклинанием автора: "И еще скажу вам, у кого есть силы и голова крепка, пусть не покидает России. Так и скажите" (с.7). "Вся она об огне да о страде: о России огненной, о весне петербургского 20-го года тяжелая и радостная памятка" (Бахрах А. // Дни. 1922. 19 нояб.). "Ахру" — означает "огонь" на придуманном писателем обезьяньем языке — название и первой части произведения, которая ведет читателя "от первой встречи Ремизова с студентом Блоком к тяжелому послеоктябрьскому Петербургу" (там же). А.Бахрах видит в книге не только литературные достоинства, но и дорогие воспоминания: "Ремизовское "Ахру" будет излишне людям науки, но нам, сердцу нашему эта маленькая, с такой любовью... написанная книжица даст не меньше увесистых томов воспоминаний" (там же). Соглашаясь с высказанной еще в эпиграфе и развитой в этой части книги мыслью Ремизова, А.Бахрах говорит: "И как же тяжело было там: в холоде и давящем гнете, но за рубежом оказалось еще тяжелее" (там же), потому что, по словам Ремизова, "русскому писателю, да еще в такую пору — столпотворенную — без России никак невозможно" (с.47). О роли Блока в художественном, в частности, автобиографическом пространстве Ремизов говорил: "Нет ни одного из новых поэтов, на кого не упал бы луч его звезды" (с.27). Отсюда и молитвенно-трагичный настрой повествования, о котором критик, скрывающийся за псевдонимом М.Я.Р., писал: "Я сознательно не говорю ничего о необыкновенной красоте слова г.Ремизова. Перед лицом большого горя неловко говорить о том, что слезы красят плачущую красавицу" (Голос России. 1922. 18 июня). Отдавая должное поэтичности и очарованию формы, исследователь отмечает и то, что "трагедия последних месяцев жизни Блока развертывается просто, без лишних слов, без выкриков. Ни одного неверного тона, ни одной фальшивой ноты" (там же). О том, что так дорого для автора и его критиков, "о литературном гнезде Петербурге-Москве — второй очерк", озаглавленный "Крюк". Именно этой "невозможностью" объясняет Ремизов причину того, что трагедия ушедших в изгнание не для Блока, который, по рассказам писателя, "над всем ужасом слышит .музыку, и писать пробовал" (с.24). Третья часть книги носит название "Альберн", по утверждению Ремизова, произошедшее от немецкого Albern (выверт, залом, вьюн). Она является своеобразной реакцией писателя на происходящее в России. Рассказ про Обезвелволпал, откровенная звукопись, где содержание перетекает в фонетическое самовыражение — ответ абсурдом на еще больший и страшный абсурд окружающей
действительности. "Для этих отвратительных новых сгустков слова у Ремизова есть только в его ... обезьяньем царстве "Обезвелволпал", где обезьяний царь Асыка первый. и разные ... Ахру показывают свои умилительные рожицы" (Ловцкий Г. // Дни. 1925. 26 апр.).
О.А.Чуйкова
"В поле блакитном: Повесть", ч.1. (Берлин: Огоньки, 1922). Первая часть своеобразной трилогии — хроники жизни жены А.М.Ремизова — Серафимы Павловны Довгелло. Знаки фамильного герба рода Довгелло, по утверждению писателя, обернулись знаками жизни героини, а его описание: "Голова львова сера космата с огненной пастью в поле блакитном" стали заглавиями посвященных ей произведений. "В поле блакитном" — детство, деревня Ватагино, воспоминания об отце, матери, няньке Фатевне... все вместе: и важное и незначительное, и печальное, и трогательное. вне перспективы и выбора" (Мочульский К. // СЗ. 1928. №34. С.500). Являясь началом повествования об Оле, "В поле блакитном" осознавалась современниками Ремизова как зачин описания яркой и трагической судьбы. По словам анонимного критика (Голос России. 1922. 7 мая), "это повесть души маленькой Оли с самого детства", которая написана тем "особенным языком и в особой манере, которую так хорошо знает читатель, когда он (Ремизов) пишет о чем-то особенно дорогом и милом" (там же). Подобным же образом высказывается и другой критик: "Все то, что он рассказывает, такое редкостное и такое интимное" (П.Ш. // Руль. 1922. 20 авг.). Особенную, столь характерную для Ремизова внимательность к деталям, тонко чувствуемый "огонь вещей" увиден не только как разгорающееся пламя, очистительный огонь, но и как уютное тепло домашнего очага: "Пусть Ремизов говорит о вещах комнатных и обыденных, он делает это так бережно и уютно, с такой любовью,.. что мы невольно начинаем любить вместе с ним его героев" (Лурье В. // Дни. 1922. 26 нояб.). Критик писал об эмоциональном восприятии повести: "В поле блакитном" — книга очень приятная, т.к. она крайне интересно задумана и не менее удачно выполнена" (там же) дополняется впечатлением современника об ее структуре: "Вся повесть с первой страницы и до последней выдержана в совершенно особенном, строгом и четком стиле, проникнута одним настроением." (П.Ш. // Руль. 1922. 20 авг.). Рецензенты также отмечают неоднозначность концепции произведения. С одной стороны, "это повесть о глубинах человеческой
