CC BY
46
УДК 2 + 3S1.74 ББК 86 + 67.0
Бойко Александр Иванович Boyko Alexander Ivanovich
заведующий кафедрой уголовно-правовых дисциплин Южно-Российского института управления Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации доктор юридических наук, профессор.
Head of the Department of Criminal Law Disciplines, the South Russian Institute of Management, the Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration, Doctor of Law, Professor. E-mail: [email protected]
РЕЛИГИЯ И ПРАВООХРАНИТЕЛЬНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ГОСУДАРСТВА Religion and law enforcement activity of the State
Автор утверждает, что жизнь современного общества организуется с помощью нескольких нормативных систем, господствующее место среди которых занимает право, однако при сбоях или низкихре-зультатах государственного управления власть вынуждена апеллировать к духовному опыту нации. В статье аргументирована полезность заимствований религиозных догм и наставлений для облагораживания правоохранительной деятельности.
Ключевые слова: вера, закон, наказание, правоохранительная деятельность, преступление, религия, уголовное право.
Par nobile fratrium *
Репрессивная деятельность государства составляет излюбленный объект правозащитной критики, что справедливо и полезно одновременно, так как «сила и безопасность царств состоят в нравственных опорах» [9, с. 228], «мораль одушевляет уголовное право» [8, с. 34], «карательная деятельность... не может быть изъята из-под нравственного контроля» [7, с. 4]. Но у морали с учетом ее социальных функций есть очевидный генетический партнер - религия. Можно без преувеличения и фальши сказать, что в религии все нравственно (пусть и для своего времени). Это доказывают и авторитетные мнения: «лишь в тесной связи с религиею и нрав-ственностию уголовное право получает внутреннее освящение и внушает к себе. глубокое уважение» [5, с. 23]; «самый естественный и логичный путь (народного. - А. Б.) духа лежит через последовательность: религия - мораль - обычай» [17, с. 22]; отличительная черта христианства - нацеленность на соедине-
* Благородная пара братьев - лат.
The life of modern society is organized with the help of several normative systems, among which the rule of law prevails. However, in case of failures or poor results of state administration, the authorities are compelled to appeal to the spiritual experience of the nation. The article gives examples and substantiates the usefulness of borrowing religious dogmas and instructions for ennobling law enforcement activities.
Keywords: faith, law, punishment, law enforcement, crime, religion, criminal law.
ние этических идеалов с повседневной жизненной практикой, чем светская наука похвастаться не может [12, с. 123].
Религия и мораль - не соперничающие, а очень тесно взаимосвязанные по своему происхождению, назначению и прогнозируемому будущему формы общественного сознания. Они олицетворяют консерватизм и в этом качестве способны противодействовать политическому шарлатанству, страховать население от неэволюционных вариантов развития, служить своеобразным отвесом против идеологических обольщений, а в союзе с правом -обеспечивают «золотую середину» в поведении этногенеза. В будущем, соединившись с лучшими технологиями публичного управления, сакрально-этические представления человечества станут сердцевиной интегрированного искусства мирной жизни, а сегодня они вместе с доктриной естественного права выполняют роль некоего духовного эталона, привлекаемого и для экспертизы наиболее значимых карательных правил и экспериментов.
Все сторонники абортов - люди, уже успевшие родиться (Р. Рейган)
Названные обстоятельства позволяют говорить о полезности религиозного компонента для самой жесткой области государственного управления, каковой является сфера применения уголовного закона, и о допустимости канонического «просвечивания» официальных нормативов по борьбе с преступностью в процессе преподавания светского уголовного права. Сегодня, после многих столетий «государственного православия» и десятилетий «государственного атеизма», наблюдается своеобразный «религиозный Ренессанс», порожденный несколькими причинами: 1) светские власти в годы реформ, занятые разрушением старых порядков, обычно демонстрируют неспособность к грамотному и честному разрешению текущих проблем общежития, включая безопасность граждан; 2) духовенство, отлученное от важнейшего светского таинства -обслуживания казенных денег и имущества, напротив, лучше и оперативнее высшего чиновничества угадывает и обосновывает стратегические пути развития российского общества*; 3) в неэволюционные эпохи официальные технологии управления, основанные на дешевой пропаганде и силе, дают сбой, что вызывает почти инстинктивное, но и спасительное обращение к духовным истокам нации, к поведенческому багажу предшествующих поколений, к медленно вырабатываемым естественным порядкам, а не к «навязываемому» властями праву [10, с. 45]. В смутные времена наступает «звездный час» для нормативных систем, принимаемых людьми добровольно и потому не рассчитанных на обязательное внешнее принуждение к повиновению.
Политическое влияние женщин бывает низким только днем (М. Жванецкий)
А. А. Тер-Акопов писал о трех основных направлениях имплементации христианства в светское уголовное право: идейно-нравственные (использование отдельных религиозных заповедей в законодательстве стран, где церковь отделена от государства), прямо регулирующие («регулирование отношений верующих между собой и к светской власти») и нрав-
ственно-аналоговые («христианские нормы (прямо. - А. Б.) не воплощаются в правовые, но влияют на их формирование в числе прочих факторов») формы [16, с. 11-14]. Он также выделял пять принципиальных положений христианства, которые освящают государственную практику по борьбе с преступностью: а) принципиальная совместимость усилий светской и духовной властей в противостоянии преступности (греху); б) смирение и зако-нопослушание как основная линия поведения истинного христианина; в) постоянное творческое развитие законодательства (как и религии); г) ценность закона как жизненная необходимость; д) построение уголовного правосудия, исключающего «голую расправу» или ошибки в его отправлении [16, с. 21-23].
В нашем понимании многие теологические постулаты давно и прочно вошли в дух и плоть светского уголовного права, но возможности творческого поглощения религиозных идей далеко не исчерпаны и даже увеличиваются. Связано это со многими обстоятельствами современности: общим ростом криминальной активности населения, когда власть стоит перед искушением «механической мести»; появлением общественно опасных поступков в новых сферах жизни общества, что предполагает полезность и необходимость возврата к каноническим догматам об основаниях уголовной ответственности вообще; имущественным расслоением населения и порожденными этим фактом различными мотивами преступного поведения (биологическая нужда или пресыщение) у представителей противоположных групп общества; слабой результативностью уголовной юстиции и всей системы власти в рамках предупреждения преступности; увеличивающимся разрывом между «сухим» и кратким законом в сравнении с усложняющейся динамичной жизнью; духовным (нравственным) «обезвоживанием» государственного управления и попытками его однобокой коррекции посредством так называемых «общечеловеческих ценностей, которые в современном од-нополярном мире совпадают, оказывается, только с национальными интересами США»
* Сравним, что написано 15 лет назад митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским Иоанном («Творением добра и правды». 1993 год) и стало впоследствии осуществляться в России президентами В. В. Путиным и Д. А. Медведевым.
(Л. Шебаршин). Имеет место так называемые общеуголовные деликты и все возрастающие в объемах политические преступления (терроризм), существуют огромные миграционные процессы и рост посягательств «с иностранным элементом». В связи с этим и в подтверждение сказанного назовем несколько уровней влияния религии на нынешнее уголовное право и разукрупним их.
I. Не подлежит сомнению, что именно под религиозным влиянием, разделяемым населением по причине нравственности последнего, светское уголовное право приняло за основу и продолжает использовать следующие постулаты: а) необходимость криминализации поступков, которые сегодня высокопарно именуются «преступлениями против основных прав и свобод человека и гражданина» или «против личности», - отказ от содержания нетрудоспособных родителей, убийства, кражи, половые преступления, заведомо ложный донос. Зафиксированы эти злодеяния в законах Моисея (Исх. 20, 12-17), частично - в Нагорной проповеди Иисуса Христа (гл. 5, 6 и 7 Евангелия от Матфея) и в его Разговоре с богатым юношей (Мф. 19, 16-24; Лк. 18, 18-25; Мк. 10, 17-25); б) семь смертных* и четыре вопиющих греха (убийство, содом, изнасилование и насильственное удержание заработка) (Левит. 18, 22-23; 19, 13), а также семь христианских [6] добродетелей и заповеди блаженства во многом рецепированы в уголовное законодательство в форме обстоятельств, смягчающих и отягчающих наказание; в) принцип неотвратимости уголовной ответственности за преступления, на котором, за небольшими исключениями (сроки давности, иммунитет, различные форс-мажорные обстоятельства), зиждется современное уголовное право, составляет квинтэссенцию религиозного понимания основ ответственности - «что посеет человек, то и пожнет» (Гал. 6, 7-8); «все, взявшие меч, мечом погибнут» (Мф. 26, 52); «делающие зло достойны смерти» (Рим. 1, 31); «вдвое воздайте ей (великой блуднице. - А. Б.) по делам ее» (Откр. 18, 7-8); «ввергнут их (подверженных порокам. - А. Б.) в печь огненную: там будет плач
и скрежет зубов» (Мф. 13, 42, 50); «каждый понесет свое бремя» (Гал. 6, 5).
II. Еще более значителен ряд религиозных догматов, которые либо вовсе не замечаются доктриной уголовного права, либо находятся под сомнением, либо светская власть не в состоянии качественно их принять и использовать по различным, известным только ей причинам, либо задействованы они односторонне.
1. Церковь с давних пор обеспокоена неправедностью механических юридических расправ над нарушителями общественных устоев («каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить» (Мф. 7, 1); «твоими устами буду судить тебя» (Лк. 19, 22)) и предлагает универсальные установки для сферы борьбы с преступностью. Вначале, по Ветхому Завету, справедливость видится в форме мести по закону Талиона (Исх. 21, 23-25; Левит. 24, 20), позже новозаветные пророки ставят на место мести более высокий нравственный расчет, согласно которому смысл наказания заключается уже не в отмщении, а в восстановлении справедливости [13, с. 54]: «Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А я говорю вам: не противься злому» (Мф. 5, 38); «Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А я говорю вам: любите врагов ваших» (Мф. 5, 44).
2. Будущий краеугольный принцип римского уголовного права: «nullum crimen, nulla poena sine lege» четко зафиксирован в послании римлянам: «и до закона грех был в мире, но грех не вменяется, когда нет закона» (Рим. 5, 13); «где нет закона, нет и преступления» (Рим. 4, 15).
3. Вопреки господствующим воззрениям современной доктрины, односторонне восхваляющей субъективное вменение [1], евангелисты особо выделяли идею объективного вменения в ее рациональном толковании: «по плодам их узнаете их» (Мф. 7, 16, 20). В этом завете предвосхищено будущее тысячелетнее развитие уголовного права, в основу преследования положившего преимущественно то, что и как сделано (tat justiz), а не кем и почему
* Смертный грех означает, что его нельзя искупить, он влечет за собой вечные муки в загробной жизни. К таковым в теологии причислены зависть, скупость, блуд (распутство), обжорство (чревоугодие), гордость (высокомерие), уныние (леность) и гнев.
(person justiz); в нем выражено непреходящее значение для справедливого правосудия признаков объективной стороны, общественно опасных последствий; в нем создана база для конструирования материальных составов преступлений, ныне господствующих в законе.
4. Одновременно, по правилам диалектики, субъективная сторона и ее главный признак - вина, составляющая основу упрека при-чинителю вреда, также заявлены в первых канонических памятниках: «они знают праведный суд Божий, что делающие такие дела достойны смерти; однако не только их делают, но и делающих одобряют» (Рим. 1, 28-32). Позже гигантский рывок в учении о субъективной стороне совершили теологи эпохи Реформации: от установки У. фон Гуттена на вину клира - через утверждение Э. Роттердамского о вине паствы - к призыву М. Лютера видеть в грехе свою (mea culpa) индивидуальную вину [6, с. 54-56]. В поле внимания первосвященников попал и мотив опасного поведения. Месть категорически причислена к отрицательным побуждениям («не мстите за себя» -Рим. 12, 19), а упоминание в канонических памятниках задачи исправления предвосхитило будущую постановку педагогической цели перед наказанием: «как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни. Ибо если мы соединены с Ним подобием смерти Его, то должны быть соединены и подобием воскресения, зная то, что ветхий наш человек распят с Ним, чтобы упразднено было тело греховное, дабы нам не быть уже рабами греху, ибо умерший освободился от греха» (Рим. 6, 4-7).
5. Раннее христианство пошло на разрыв с Ветхим Заветом в принципиальнейшем вопросе равенства человека перед лицом закона (ст. 4 УК РФ): «неужели Бог есть Бог Иудеев только, а не и язычников? Конечно, и язычников» (Рим. 3, 29); «нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос» (Кол. 3, 11). А в Уголовном кодексе современной России, «пожавшей» плоды гигантского имущественного расслоения после воровской приватизации, началось попятное движение к кастовости, к созданию правовых преимуществ для новоявленных хозяев страны (ст. 761, 762, прим. № 3, 3, 4, 2 соответственно к ст. 199, 198, 2001 и 2003, упразднение
конфискации имущества как вида наказания, намеренная альтернатива штрафа и лишения свободы в огромном числе санкций как возрождение диковинного средневекового расчета «нет мошны, так есть спина» и так далее). Трудно работать правоохранителям и судьям в таком юридическом поле, при таких искушениях, блокировать же кастовые «замашки» новоявленных собственников «заводов и пароходов» удобнее всего через обращение к религиозному опыту, критиковать который даже бенефициарии перемен не решатся.
6. Приняв в свою компетенцию душу грешника и оставив тело последнего для экзекуций светской власти, церковь уже в раннюю эпоху «замахивается» на сложнейшую уголовно-политическую и криминологическую проблему одновременно (о причинах преступного поведения). Признавая любого обывателя потенциальным преступником («если говорим, что не имеем греха, - обманываем самих себя, и истины нет в нас» (1 Ин. 1, 8); «все под грехом» (Рим. 3, 9), отцы церкви тем самым инициировали учение о причинах и условиях преступности. Разумеется, для религии более интересен индивидуальный уровень проблемы, то есть побуждения и цели отдельно взятого правонарушителя. Укор, рождающий ответственность, однозначно сделан самому виновному, которого не оправдывают никакие внешние детерминанты: а) «Бог не искушается злом, и Сам не искушает никого, но каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственною похотью; похоть же, зачав, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть» (Иак. 1, 13-15); б) «невозможно не придти соблазнам, но горе тому, через кого они приходят» (Лк. 17, 1); в) «мы знаем, что мы от Бога и что весь мир лежит во зле» (1 Ин. 5, 19); г) «все испытывайте, хорошего держитесь» (1 Фес. 5, 21); д) «смотрите же за собою, чтобы сердца ваши не отягчались объедением и пьянством и заботами житейскими» (Лк. 21, 34).
7. Давно известно, что состояние опьянения существенно влияет на психику человека. Тот, кто совершает преступление пьяным, подвергается наказанию, когда он трезв («qui peccat ebrius, luat sobrius») - требовали древние римляне и примирительно добавляли: «per vinum delapsis, capitalis poena remittitur» («наказание за преступление, за которое закон устанавливает смертную казнь, смягча-
ется, если преступление совершено в состоянии опьянения»). В посланиях же апостолов прямо выказано порицание алкогольному чревоугодию: «пьяницы... Царства Божия не наследуют» (1 Коринф. 6, 10); «трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш дьявол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить» (1 Петр. 5, 8); «и не упивайтесь вином, от которого бывает распутство» (Ефес. 5, 18). К сожалению, современный российский законодатель проявляет осторожность, признавая состояние опьянения нейтральным обстоятельством, всего лишь не препятствующим наступлению уголовной ответственности (ст. 23 УК РФ).
8. Религия может быть помощником в установлении и толковании нижней возрастной границы уголовного преследования. В период государственно-церковной симфонии в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года российский законодатель указывал, что малолетство лица, совершившего общественно опасное деяние, относится к числу причин, «по коим содеянное не должно быть вменяемо в вину» (ст. 98), и расшифровывал позицию таким доводом: «дети, не достигшие семи лет от роду и потому еще не имеющие достаточного о своих деяниях понятия, не подлежат (поэтому. - А. Б.) наказаниям за преступления и проступки» (ст. 100) [11, с. 193]. Оговорив именно православные корни 7-летнего стартового возраста уголовной ответственности, Н. С. Таганцев поддерживает законодательную мотивировку: уголовная кара справедлива лишь «со времени появления в нем (несовершеннолетнем. - А. Б.) сознания общественных обязанностей и понимания несоответственности с этими обязанностями своих поступков» [14, с. 415]. Хорошо известно, что позже светская власть в два раза повысила начальный (религиозный) порог (уголовной) ответственности до 14 лет, но обоснования этого шага в УК РФ нет. И в вузовской среде по данному вопросу разнобой мнений.
9. Разумеется, основной предмет внимания священнослужителей - падшие люди, грешники, преступники: «не здоровые имеют нужду во враче, но больные; Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию» (Мф. 9, 12-13; Лк. 2, 17). Такой же миссии устойчиво придерживается и пуб-
личное уголовное право, однако после монополизации карательной деятельности государство напрочь забыло о законопослушных гражданах и о потерпевших. Первые вовсе не интересуют уголовное право, а вторые попадают в поле зрения лишь изредка. О том, что эта установка не вполне логична и уж точно асоциальна, в последние годы говорится и пишется много [18], но положение практически не меняется.
10. Еще в дохристианские времена Ветхий Завет предпринимает попытку разрешить проблему посредственного причинения вреда и ответственности за преступное бездействие, сущность которого состоит в самовольном выключении из общественного разделения труда, в невыполнении социально-юридических обязанностей, что влечет наступление опасных последствий, не порожденных лично бездействующим. «Если вол забодает мужчину или женщину до смерти, то вола побить камнями и мяса его не есть; а хозяин вола не виноват; но если вол бодлив был и вчера и третьего дня, и хозяин его, быв извещен о сем, не стерег его, а он убил мужчину или женщину, то вола побить камнями, и хозяина его предать смерти» (Исх. 21, 28-29). Оправданием ответственности за пассивное поведение, ставящее соплеменников в опасное положение, служили в раннехристианские времена многочисленные притчи и религиозные заповеди. К сожалению, человеческая эволюция выхолостила из практики управления теологические корни и стала основываться только на юридической логике. Например, на Западе с его идеей «негативной свободы» или автономии личности «отрицательно решается имеющая библейские истоки (Евангелие от Луки, гл. 10, 29-37) проблема «доброго самарянина», связанная с установлением уголовной ответственности за неоказание помощи находящемуся в опасности другому лицу при наличии возможности без риска для себя оказать эту помощь, однако в отсутствие имеющей строго легальное происхождение обязанности оказать такую помощь» [4, с. 22].
11. В глубинах религиозного опыта можно обнаружить положения, служащие прообразом будущих исключительных норм уголовного права. Их первым проповедникам, пробивавшимся через запреты и преследова-
ния официальных властей, познавшим катакомбы и распятия, близкой стала мысль о том, что благочестие, вера в Абсолют, в нравственные мотивы поведения не могут быть признаны ни греховными, ни преступными, какие бы большие усилия в этом направлении не прилагала официальная власть. «Человек оправдывается верою, независимо от дел закона» (Рим. 3, 28) - в этих словах апостола Павла религиозные установления прямо противопоставляются светскому законодательству и не в пользу последнего, а в них словно проложен путь для форс-мажорных обстоятельств, отраженных в гл. 8 УК РФ 1996 года (когда вред причиняется вынужденно или по явному нравственному побуждению).
12. Раннее христианство обнаружило проблему, которая на современном языке именовалась бы пороговыми значениями преступности или антиобщественного поведения. Так эта мысль отражена в работах А. А. Тер-Акопова: «греховность общества контролируется Богом; когда это зло переходит критическую черту, становится массовым (вспомним, что Господь готов был не истреблять город Содом, если в нем найдутся хотя бы десять праведников -Быт. 18, 32), Бог уничтожает человечество. По Ветхому Завету - это трагедия Содома и Го-морры, а также всемирного потопа» [16, с. 6970]. Но на нынешнее суперинформированное, развращенное и атеизированное население [19] угрозы прижизненного апокалипсиса или посмертного ада давно не действуют. Повсеместный торговый бизнес, посредничество и ростовщичество «убили» во многих набожность, скромность, заботу о ближних и о собственной репутации порядочного человека. О каком поголовном преследовании грешников может идти речь, если более 1/3 официально признанных судимыми лиц избегают реального наказания! А либеральное наступление на уголовную кару продолжается. Но и преступность достигает по некоторым параметрам той критической черты, когда «потерявши голову, по волосам (демократическим ценностям. - А. Б.) не плачут». Что делать? Какие меры реагирования будут сочтены разумными современной общественной совестью по принципу минимального зла? В нашем представлении, путь, завещанный несколько столетий назад апостолами церкви, один: нужен официальный (и краткий) список злодеяний, в отношении ко-
торых никакие меры уголовно-правового поощрения принципиально невозможны. Усиления ответственности не будет, но и послабления (сроки давности преследования, иммунитеты, помилование, амнистия, условное осуждение и пр.) исключены. К таковым были бы отнесены преступления против мира и безопасности человечества, распространение наркотиков, терроризм, посягательства на беременных женщин, крупные хищения казенных средств, геростратовские поступки, фальсификации выборов, производство и реализация контрафактных продуктов питания и лекарств.
13. В завершение отметим, что теологическому языку свойственны афористичность, намек, двусмысленность, парадоксальность, притчевой стиль, а потому священники были «приговорены» стать пионерами герменевтики. Апостолы церкви призывали своих приверженцев к умению в толковании, пропагандировали его расширительный и ограничительный типы; нужно «быть служителями, не буквы, но духа, потому что буква убивает, а дух животворит» (2 Коринф. 3, 6). Язык светского (уголовного) закона в силу его краткости, наполненности оценочными признаками, терминами, ссылочными и бланкетными диспозициями также предполагает обязательной ступенью правоприменения грамотное толкование нормативных текстов. Но легальный наставник на этом фронте (Пленум Верховного суда РФ) с постоянно демонстрируемым канцелярским стилем («судам надлежит.» и так далее) вряд ли вызывает искреннее доверие правоприменителей и может помочь им в профессиональной деятельности.
Девственность не предписывается, но всего лишь рекомендуется (апостол Павел)
Разумеется, мы живем в стране, где противодействие преступности является компетенцией светских властей, а их усилия в данном направлении оплачиваются из бюджета. Однако, если рационализированное право сконцентрировано на повышении уровня жизни и культивирует для этого сообразные технологии, отчего «мещане не одворяниваются, но дворяне как раз омещаниваются» [2, с. 437], то религия и нравственность озабочены в первую очередь тем, как сделать лучшими самих людей. Поэтому уголовное законодательство и практика его применения должны быть объ-
ектом постоянного и пристрастного «нравственного просвечивания», но не по внутрисемейному методу обмена информацией «крошки сына» и всезнающего отца (В. В. Маяковский), то есть обыденного прагматизма, а с опорой на архаичные правила коллективной жизни, так как современность без какой-либо помощи удовлетворит себя в политических исканиях и рецептах, поскольку по горькому наблюдению Сенеки, пороки легко усваиваются и без учителей [15, с. 429].
Давно сказано, что государство не может декретировать или навязывать принудительным образом благочестие, высоконравственные устои жизни, что «моральная сторона и моральные заповеди. не могут
говым листком для проходимцев и удобным оправданием для власти, допускающей возможность достижения длительного гражданского мира через выборочное применение криминального кодекса и прочие манипуляции с ним. Сегодняшние руководители России не только осознали непригодность уже осуществленной их предшественником на политическом престоле шоковой атаки на население, но и начали заглаживание ее последствия в форме социально ориентированных национальных проектов, постоянных контактов и консультаций с руководством всех отечественных конфессий через создание Общественной палаты и схожих с ней органов общественной самодеятельности, путем возрождения самостоя-
быть предметом положительного законодатель- тельного голоса на международной арене... На
ства» [3, с. 233]. Не по Сеньке шапка. С другой стороны, тоталитаризм иногда определяют как «образ правления, при котором мораль входит в компетенцию власти» [15, с. 124]. Если бы все было наоборот: когда истинный смысл управления означает вхождение морали в ответственность (а не в компетенцию) власти, тогда мы получили бы надежный вариант демократии. И на этом пути религиозный опыт может быть помощником общества и светских властей.
В психологической литературе азартно эксплуатируется притча о наставлении отца своему сыну, достигшему совершеннолетия: «обычные люди держатся Библии и того, что говорит проповедник. А для разумнейших есть и свод уголовных законов» [20, с. 105]. Пусть эта притча будет шуткой. Пока люди знают грех лучше добродетелей, пока они надеются с помощью запретов и вообще централизованной светской регламентации жизни решать все возникающие проблемы социума, тогда и свод уголовных законов не поможет - даже разумнейшим. В таких условиях он будет малоэффективным орудием борьбы с преступностью, но в гораздо большей степени послужит фи-
Олимпе российской власти гонведы* вытесняют космополитов. Эта тенденция подает надежды на замену привозного протестантского индивидуализма славянской коммунально-стью, на гармоничное сочетание базовых методик (религия, нравственность, право) существования людей.
Таким образом, религия представляет собой немалую ценность для практичного уголовного права, в особенности, как стойкая хранительница бесценного опыта предыдущих поколений, как наземная представительница Абсолюта (а небесный «голос имеет какую-то непреложность и святость» [2, с. 179]). Утверждаем, что обращение к теологическим догматам в парламентской и правоприменительной деятельности, на лекциях и семинарах по уголовному праву не разрешит всех юридических проблем, но сообщит светским нормативам по борьбе с преступностью дополнительную привлекательность, побуждая юристов, обывателей и студентов к самостоятельному поиску глубинных духовных корней уголовного законодательства, а в далекой перспективе обещает облагораживание правоохранительной деятельности.
Литература
1. Бойко А. И. О естественности правовых обязанностей и некорректности возвеличивания субъективных прав // Правовая политика и правовая жизнь. 2004. № 1.
* «Гонведы» - защитники Родины (пер. с венг. яз.).
Bibliography
1. Boyko A. I. On the naturalness of legal obligations and the incorrectness of exaggeration of subjective rights // Legal policy and legal life. 2004. № 1.
2. Вяземский П. А. Эстетика и литературная критика. М., 1984.
3. Гегель Г. Сочинения. М.-Л., 1934.
4. Есаков Г. А. Учение о преступлении в странах семьи общего права: автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. М., 2007.
5. Баршев С. И. Взгляд на науку уголовного законоведения // «Зерцало». Журнал юридической библиографии. М., 1998. Вып. 3.
6. История философии: Запад - Россия -Восток. Кн. 2: Философия ХУ-Х1Х веков. М., 1996.
7. Карпец И. И. Уголовное право и этика. М., 1985.
8. Коган В. М. Социальный механизм уголовно-правового воздействия. М., 1983.
9. Мордвинов Н. Мнение 25 сентября 1811 года // Чтения в императорском обществе истории и древностей Российских при Московском университете. М., 1860. Кн. 2.
10. Ориу М. Основы публичного права. М., 1929.
11. Российское законодательство Х-ХХ веков. Т. 6: Законодательство первой половины Х1Х века. М., 1988.
12. Рыбаков С. В. Мировоззренческий опыт православия. Екатеринбург, 2003.
13. Суровегина Н. А. Преступление и наказание как проблема христианской этики // Государство и право. 1995. № 8.
14. Таганцев Н. С. Русское уголовное право: лекции. 2-е изд. Часть Общая. СПб., 1902. Т. I.
1 5. Таранов П. С. Управление без тайн. Симферополь, 1993.
16. Тер-Акопов А. А. Христианство. Государство. Право: к 2000-летию христианства. М., 2000.
17. Тихонравов Ю. В. Судебное религиоведение. М., 1998.
18. Бойко А. И. Пределы терпения потерпевшего от преступления и презумпция его правоты // Юридический вестник РГЭУ. 2003. № 1 (25).
19. Мудрость тысячелетий. Энциклопедия. М., 2006.
20. Юнг К. Г. Аналитическая психология. М., 1995.
2. Vyazemsky P. A. Aesthetics and literary criticism. Moscow, 1984.
3. Hegel G. Works. Moscow-Leningrad, 1934.
4. Esakov G. A. The doctrine of crime in the countries of the family of common law: abstract of dis. ... Doctor of Law. Moscow, 2007.
5. Barshev S. I. A look at the science of criminal jurisprudence // Mirror. Journal of legal bibliography. Moscow, 1998. Issue 3.
6. History of philosophy: West - Russia - East. Book 2: Philosophy XV-XIX centuries. Moscow, 1996.
7. Karpets II Criminal law and ethics. Moscow, 1985.
8. Kogan V. M. Social mechanism of criminal law influence. Moscow, 1983.
9. Mordvinov N. Opinion September 25, 1811 // Readings in imperial society of history and antiquities Russian at the Moscow university. Moscow, 1860. Book 2.
10. Oriu M. Fundamentals of public law. Moscow, 1929.
11. Russian legislation of the 10-20th centuries. Vol. 6: Legislation of the first half of the XIX century. Moscow, 1988.
12. Rybakov S. V. World outlook experience of Orthodoxy. Ekaterinburg, 2003.
13. Surovegina N. Crime and punishment as a problem of Christian ethics // State and law. 1995. № 8.
14. Tagantsev N. S. Russian criminal law: lectures. 2 nd ed. Part of the general. St. Petersburg, 1902. Vol. I.
15. Taranov P. S. Management without secrets. Simferopol, 1993.
16. Ter-Akopov A. A. Christianity. The state. Law: towards the 2000 anniversary of Christianity. Moscow, 2000.
17. Tikhonravov Yu. V. Judicial religious studies. Moscow, 1998.
18. Boyko A. I. Limits of patience of the victim from the crime and the presumption of his right-ness // Legal Bulletin of the RSEU. 2003. № 1 (25).
19. Wisdom of millennia. Encyclopedia. Moscow, 2006.
20. Jung K. G. Analytical psychology. Moscow, 1995.
