CC BY
19
УДК 130.3
РЕЛИГИОЗНЫЙ ОПЫТ ЭТНОСА И КВАЗИРЕЛИГИОЗНЫЙ ОПЫТ МАССЫ В КОНТЕКСТЕ ФИЛОСОФИИ ИСТОРИИ
Л.Н. ТОЛСТОГО*
А.И. Бобков
Иркутский государственный университет, г. Иркутск e-mail: iab71@inbox.ru
Одним из основных предметов философии Л.Н. Толстого выступает этническая субъектность, как основа этнической идентичности в истории. Обозначение ее присутствия происходит через отрицание массового квазирелигиозного опыта и утверждение подлинности религиозного опыта через максимальное ненасилие по отношению к человеку и обществу. Философское табу Л.Н. Толстого на исключение этнической субъектности из истории актуализирует одну из уникальных тем русской философии, которая может быть выражена императивом: «Народ не масса!». Масса, столь лелеемая в качестве социального субъекта на Западе, в контексте философского дискурса Л.Н. Толстого предстает как субъект постоянного насилия над традицией. Насилие нал традицией не ведет к уничтожению народа, а лишь к превращению человека в сотворившего кумира массового убийцу и самоубийцу. Для возвращения из этого состояния мысль Л.Н. Толстого предлагает понимание религиозного опыта как обретение целостности, выступающей одним из главных концептов русской мысли еще у славянофилов.
Ключевые слова: народ, масса, религиозный опыт, квазирелигиозный опыт, целостность, война, мир, насилие, ненасилие, этническая субъектность, философия истории, социальная ответственность, традиция, первобытная религия.
Мыслитель, художник, солдат, крестьянин, пророк, создатель новой религии, анархист, дворянин, гений... Сколько сущностных, иногда противоречивых черт одной личности русского мыслителя, прожившего в поисках смысла человека жизнь. Жизнь как проблема, требующая проживания через осмысление или осмысления через проживание, играет роль фундаментального начала в философском воззрении Л.Н. Толстого. Ей он отдал самого себя и попытался ее гармонизировать, убрав максимально волю человека к ее прекращению, к прекращению жизни другого или своей. Такова центральная цель философствования Л.Н. Толстого. Все, что убивает жизнь, что обессмысливает человеческое бытие, не ускользнуло от его взгляда художника и встретилось как сопротивление его мышлению.
Шагнув к квазирелигиозным первоистокам антисоциального, как порождающим войну и мир, Л.Н. Толстой понял и стал утверждать, что социотворение не может быть вне религии, ибо не может быть человека творца без нее же. Он подобно Диогену пытался сохранить человеческое без массоовой цивилизации и без квазирелигиозной организации, как приспособившейся к тому, чтобы отвлечь человека от самопознания и подлинной идентичности. Заслуживает отдельного разговора понимание Л.Н. Толстым процесса творения социальной
идентичности без догматизации учения того, кому это творение удавалось? Через
*
Статья подготовлена на основе доклада, прочитанного в рамках международной научно-теоретической конференции «Война и мир, насилие и ненасилие в русской литературе и философии. К 190-летию со дня рождения Л.Н. Толстого» (г. Белгород, 27-30 июня 2018 года).
уподобление носителям религиозного опыта Л.Н. Толстой стремился научить каждого социотворению, полагая, что что-то новое он привнесет в мир, не исчезнув из него подобно тем, кому он уподобил себя.
Искать Христа в себе через Будду, значит убрать карающего бога и кесаря. Убрать войну и мир порожденный ею и создать первобытный мир того времени, когда были «мы» и не было «их», мир самобытной смодостаточности, когда «они» не враги, ибо «их» нет. И это все на основе сохранения творческой, самоидентифицирующейся личности, но не противостоящей массе, а личности, когда «массы нет».
Нет массы, нет массового насилия, нет общества с насилием, разграничивающей иерархией и личности, лгущей массе. Цивилизация для Л.Н. Толстого это обман и самообман. Самообман, когда личность подняла массу, и масса подняла личность. Массовый убийца пришел в мир и человек стал массовым убийцей, забыв первый принцип социотворения: «Не убий».
Масса у Л.Н. Толстого против жизни, она безжизненна тем, что всегда противостоит морали и эстетике, точнее она за телесную эстетику или за вседозволенность без ограничений. Не будем вслед за Л.Н. Толстым ее морально осуждать. Скорее попытаемся увидеть в его мысли то, что он увидел, а именно человека-массу, как не способного понять свое превращение в «массового убийцу» (Э. Фромм), путем подражания великой посредственности. Говоря в эпилоге романа «Война и мир» о смысле войны и мира, Л.Н. Толстой приходит к тому выводу, что религиозного смысла у войны не было, и нет, что война скорее отречение от религиозного опыта как акт торжества массы и посредственности во главе ее. «Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению»1.
Исходя из этих слов, следует отметить, что Л.Н. Толстой полагал причину всего этого принесение в жертву носителя религиозного опыта и его способности не допустить этнического самоубийства. Более того, его мысль постоянно говорит о том, что масса выдвигает наверх социальной иерархии людей равнодушных к власти как заботе о себе и о других, но неравнодушных к ней как к заботе о собственном господстве. Сделаться господином и породить рабов, а не самому стать рабом у тех, кто не умеет пользоваться священными заветами предков. Ушедшая со сцены духовная община, замененная квазирелигиозной иерархией, позволяет, наконец, массе сотворить кумира. Совершить акт идолопоклонства, столь долго пресекаемый носителем религиозного опыта через ненасилие над историей. Насилующий самосознание этноса идол, ксенократ ведет к состоянию потерянного разума и самопожертвованию, не имеющему смысла.
1 Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Том 12. М., 1940. С. 240.
Сцена гибели поляков при переправе через Неман столь кратко, но глубоко представленная Л.Н. Толстым, свидетельствует об этом. «Лошади некоторые тонули, тонули и люди, остальные старались плыть вперед на ту сторону, и несмотря на то, что за полверсты была переправа, гордились тем, что они плывут и тонут в этой реке под взглядами человека, сидевшего на бревне и даже не смотревшего на то, что они делали. Когда вернувшийся адъютант, выбрав удобную минуту, позволил себе обратить внимание императора на преданность поляков к его особе, маленький человек в сером сюртуке встал и, подозвав к себе Бертье, стал ходить с ним взад и вперед по берегу, отдавая ему приказания и изредка недовольно взглядывая на тонувших улан, развлекавших его внимание»2.
Почему происходит столь губительный процесс сотворения кумира? Скорее всего, по двум причинам. С одной стороны история становится рассказом о бесконечной череде насилия и восстания масс, а с другой стороны пониманием того, что ни религия, ни порождаемая ею этическая субъектность не играет роли прогрессивного начала в ней. Цивилизация поглощает культуру через отсутствие мышления традиции, через непонимание религиозного смысла философии, через независимость религии от философии (В.П. Римский). «Отрешившись от прежнего воззрения на божественное подчинение воли народа одному избранному и на подчинение этой воли Божеству, история не может сделать ни одного шага без противоречия, не выбрав одного из двух: или возвратиться к прежнему верованию в непосредственное участие Божества в делах человечества, или определенно объяснить значение той силы, производящей исторические события, которая называется властью»3.
Все это от квазирелигии, ведущей к власти только тех, кто своей идеей избранности избрал насилие масс над традицией. «И начиная с французской революции, разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться»4.
Ксенократ, не знающий традиции, является индикатором такого бессмысленного определения законов истории. «Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями, продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место»5.
Идея избранности столь тщательно лелеемая квазирелигией, скрытно возникающей в лоне религии, порождает ксенократическое преступление, как выражение подлинного бессубъектного смысла истории. «Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, - этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке»6. Преступление в истории поставлено Л.Н. Толстым во главу угла его философских исканий. Осмелимся предположить, что эти искания были направлены в пророческое русло в условиях
2 Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. URL: http://tolstoy.ru/online/90/11/. (дата обращения 6.06.2018).
3 Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Том 12. М., 1940. С. 307.
4 Там же, с. 240.
5 Там же.
6 Там же, с. 241.
грядущего социального бедствия. Это один из способов актуализации философии тогда, когда масса, отрекшись от мышления, впав в состояние «потерянного разума» обрекает отдельных личностей творить абсурдную историю, полагая, что насилие и есть единственный способ построения человеческого социума без философии, точнее без религиозной философии.
Уподобление сверхъестественному существу в условиях квазирелигиозного господства, когда политика и экономика становятся базой для философского мышления - это ли не подлинный философский поступок, поступок пророка? И это через отрицание господства «людей маленьких, но умных» (О. Шпенглер). Отсюда отлучение от церкви. Ведь тогда в лоне церкви квазирелигиозный симулякр веры заслонял религиозный опыт так, что понимание его фундаментального значения для русской философской культуры и этнической идентичности было отменено. Она вступила в фазу пошлости, если верить И.А. Ильину, утверждавшему, что «Пошлость вносится в мир духовно-скудными и религиозно-мертвыми людьми» . Это ли не признание того, что Л.Н. Толстой обозначил в своей «Исповеди» следующими словами: «Отпадение мое от веры произошло во мне так же, как оно происходило и происходит теперь в людях нашего склада образования. Оно, как мне кажется, происходит в большинстве случаев так: люди живут так, как все живут, а живут все на основании начал, не только не имеющих ничего общего с вероучением, но большею частью противоположных ему; вероучение не участвует в жизни, и в сношениях с другими людьми никогда не приходится сталкиваться и в собственной жизни самому никогда не приходится справляться с ним; вероучение это
исповедуется где-то там, вдали от жизни и независимо от нее. Если сталкиваешься с
8
ним, то только как с внешним, не связанным с жизнью, явлением» .
Возможность личностного бытия в условиях внерелигиозного социального не допустима, ибо тогда масса соблазняет личность, уподобляет ее себе и заставляет совершать насилие над культурой и жизнью, что вполне укладывается в емкое понятие цивилизация. Фаза вторичного упрощения (К.Н. Леонтьев), фаза пошлости (И.А. Ильин) это в религиозном осмыслении истории господство исторической апокалиптики, царства Антихриста (В.С. Соловьев) и здесь вдруг пророческие идеи Л.Н. Толстого.
Это случается, и следует полагать, что в его философских построениях смысла истории случайность как концепт имеет фундаментальное значение. Только упование на то, что случается восстание масс и оно навсегда для Л.Н. Толстого не допустимо. Он понимает, что оно пришло тогда, когда по какой- то причине «свой Бог» «народа в силе» (Ф. Ницше) стал подвергаться сомнению, как и само наличие народа-субъекта истории. «Сказано, а я говорю вам.» веберовская формула харизматической личности (пророка) выступает одной из формул Л.Н. Толстого.
«Парение над историей» (Ж. Делез) с позиции созерцающего Бога вот суть философии истории, отраженной в романе «Война и мир». Борьба Антихриста как якобы возвращающего силу этнической субъектности с Христом эту субъектность сделавшего вечной сущностью народа как его соратника в творении истории и мира и есть диалектико-метафизическое понимание философии истории Л.Н. Толстого.
Переживание за судьбу человека, утерявшего традицию и имеющего только однобокую историческую память отправная точка в том, что необходимо узреть как причину обращения Л.Н. Толстого к философии истории. Безрелигиозная история с
7 Ильин И.А. Аксиомы религиозного опыта. М., 1993. С. 209.
8. Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Том 23. М., 1957. С. 2.
господством социотворения как насилия человека над человеком с исключением духовных основ общества и природы не может дать понимания того, благодаря чему произошло восстание масс. Придав войне смысл столкновения квазирелигиозной массы и религиозного этноса, он установил, что квазирелигиозность с ее упованием на личность избранного ответственную за деяния массы есть причина столкновения цивилизаций. «Власть есть совокупность воль масс, перенесенная выраженным или молчаливым согласием на избранных массами правителей»9. В его трактовке смысл войны определяется как столкновение первобытного мышления с логикой, коллективных представлений с их рациональным табу.
Не случайно природные явления небо и дуб дают экзистенциальное озарение Андрею Болконскому, а чинящий этнический космос Платон Каратаев, сшивший рубашку французу, может быть воспринят как трус и предатель, а может как шаман, восстанавливающий первобытный космос. Восстановление первобытного космоса, снимающего вопросы о смысле жизни может быть воспринято вслед за О.В. Сливицкой, через следующее умозаключение: «В традиционном понимании -это внезапное озарение, зримое или слышимое проявление божественной силы. Вне религиозного смысла это - моменты бытия, часто привычные, но вдруг увиденные заново. В эти мгновенья человек погружается в жизнь со всей полнотой и мощью. Возникает чувство своей причастности ко всему»10.
Толстой однозначно разводит религиозный квазирелигиозный смысл войны, определяя первый как действие этнической субъектности и второй как игру по правилам отдельных внеэтнических масс. Масса предпочитает сдачу, а народ победу или смерть. «И благо тому народу, который не как французы в 1813 году, отсалютовав по всем правилам искусства и перевернув шпагу эфесом, грациозно и учтиво передают ее великодушному победителю, а благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в подобных случаях, с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменится презрением и жалостью»11.
Скорее всего, методологически правы те историки философии, которые отмечают, что одним из идейных течений, вызвавших к жизни философские идеи Л.Н. Толстого, является славянофильство. Ведь их идеи целостности и возможности иных начал философии до сих пор вызывают споры о том, что именно они первыми разглядели омассовленную пошлость западной цивилизации. Пошлость сохранения иерархии любой ценой даже в условиях войны есть пример наследования Л.Н. Толстого славянофильского, а точнее русско-православного историософского мировоззрения. Чтобы это подтвердить обратимся к высказыванию И.В. Киреевского, полагавшего, что массовое общество есть последствие отказа от соборного разума и предпочтение разума иерархии. Пошлость веры и следующая за не пошлость истории исходит из того, что «предоставив разуму иерархии независимо от предания и от всей полноты церкви высший суд над божественными истинами, римская церковь должна была вместе признать свою иерархию источником всякой истины и подчинить приговору того же иерархического мнения весь объем человеческого мышления, все развитие ума в науках и жизни общественной. Ибо все более или менее касается вопросов божественной истины, и если однажды разум иерархии переступил границы
9 Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Том 12. М., 1940. С. 308.
10 Лев Николаевич Толстой / под ред. А.А. Гусейнова, Т.Г. Щедриной. М., 2014. С. 120.
11 Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Том 12. М., 1940. С. 121.
божественного откровения, то не было причины ему остановиться в своем движении»12. Это предпочтение власти истины над властью справедливостью (Н.А. Бердяев) и порождает понимание войны как игры разума, а не проявления первобытной соборной, созидающей этническую идентичность веры.
Философия истории Л.Н. Толстого в том и заключается, что он узрел связь религиозного опыта с этнической идентичностью там, где они актуализированы настолько, что сомнений быть не может. Это там бытие война и это «тут бытие» (М. Хайдеггер). Человеку необходимо умирать, но не в игре, а в драме исторического бытия в его сопряженной полноте. Это мощное выражение идеи целостности славаянофилов у Л.Н. Толстого стало основанием его философии. Как отмечает
0.В. Сливицкая, «суть толстовского Универсума - сопрягать все, не подавляя ничего. «Сопрягать» - выражает закон подвижного равновесия, при котором стороны, соединяясь, сохраняют свободу и продолжают пульсировать, сливаясь и отдаляясь. Но и при самом большом отдалении они сохраняют резонансное взаимодействие осуществляя, таким образом, полноту бытия»13.
Увязывая религиозный опыт и этническое самосознание, Л.Н. Толстой понимал, что единство истории человечества и ее этническое многообразие не могут быть постигнуты тогда, когда безрелигиозная или квазирелигиозная история вызывает желание иерархизировать этнические культуры, проявив бессмысленное историческое насилие. Оценивать историю иерархически значит упускать действие этноса-субъекта-субстанции и вызывать к жизни кратковременное торжество формулы, поглощаемое в итоге иррациональной волей, основанной на вере и всеединстве. Интегрированная индивидуальность не может быть периферией исторического процесса, ибо тогда теряется смысл истории, но, видимо, эта потеря нужна квазирелигиозной иерархии пишущей политизированную историю. Поэтому завершая наше философское размышление, отметим, что связь религиозного опыта с этнической идентичностью требует понимания того, что емко выразил П.А. Ольхов. В ходе анализа понимания философии истории Л.Н. Толстого он высказал следующую мысль: «Исторической реальностью в толстовской "неисторической истории" объявляются поступки людей, с их волевой конкретностью и неформализуемостью, их речевой очевидностью, существенно предшествующей их очевидности
- 14
документальной» .
Список литературы
1. Ильин И.А. Аксиомы религиозного опыта. - М.: Рарог, 1993. - 448 с.
2. Киреевский И.В. Избранные статьи / И.В. Киреевский. - М.: Современник, 1984. - 383 с.
3. Лев Николаевич Толстой / под ред. А.А. Гусейнова, Т.Г. Щедриной. - М.: Политическая энциклопедия, 2014. - 574 с.
4. Ольхов П.А. Диалог и История: Экзистенциальные аспекты исторического мышления в XIX-XXI вв. - М.: Научная книга, 2011. - 231 с.
5. Толстой Л.Н Полное собрание сочинений. - Том 12. - М: Государственное издательство «Художественная литература», 1940. - 428 с.
6. Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. - Том 23. - М: Государственное издательство «Художественная литература», 1957. - 584 с.
12 Киреевский И.В. Избранные статьи. М., 1984. С. 242.
13 Лев Николаевич Толстой / под ред. А.А. Гусейнова, Т.Г. Щедриной. М., 2014. С. 124.
14 Ольхов П.А. Диалог и История: Экзистенциальные аспекты исторического мышления в XIX-XXI вв. М., 2011. С. 99.
RELIGIOUS EXPERIENCE OF ETHNOS AND QUASI-RELIGIOUS EXPERIENCE OF MASSES IN THE CONTEXT OF L.N. TOLSTOY'S
PHILOSOPHY OF HISTORY
A.I. Bobkov
Irkutsk State University, Irkutsk e-mail: iab71@inbox.ru
Ethnic subjectivity, as a basis of ethnic identity in the history, appears as one of the main objects of L.N. Tolstoy's philosophy. Its presence is disclosed through the denial of mass quasi-religious experience and the approval of authentic religious experience through the maximum nonviolence in relation to the person and society. L.N. Tolstoy's philosophical taboo on an exclusion of ethnic subjectivity from the history makes actual one of the unique issues of Russian philosophy, which can be expressed by the imperative: «People are not a mass!». The mass, so cherished as the social subject in the West, appears in the context of L.N. Tolstoy's philosophical discourse as a subject of continuous violence against tradition. The violence against tradition doesn't lead to extermination of the people, but only to transformation of person into a mass murderer and a self-murderer who creates some idol. To escape from this state, L.N. Tolstoy offers an idea of understanding the religious experience as finding the integrity, which is one of the main concepts of Russian thought already in Slavophiles.
Keywords: people, mass, religious experience, quasi-religious experience, integrity, war, peace, violence, nonviolence, ethnic subjectivity, philosophy of history, social responsibility, tradition, primitive religion.
