CC BY
26
УДК 82-31 ТИМОФЕЕВА Ю.В.
аспирант кафедры истории литературы XI-XIX веков, Орловский государственный университет имени И.С. Тургенева
E-maihyuUyadyakova@yandex.ru КУРГУЗОВА Н.В.
кандидат филологических наук, доцент, кафедра истории русской литературы XI-XIX вв., Орловский государственный университет имени И.С. Тургенева E-mail: marusia_nv@mail.ru
UDC 82-31 TIMOFEEVA YU.V.
Graduate student, Department of History of Russian Literature of XI-XIX Centuries, Orel State University E-mail: yuliyadyakova@yandex.ru KURGUZOVA N.V.
Candidate of Philology, Associate Professor, Department of History of Russian literature of XI-XIX centuries, Orel State
University E-mail: marusia_nv@mail.ru
РЕКРУТСКАЯ ОБРЯДНОСТЬ В ПОВЕСТИ Е.И. НОСОВА «УСВЯТСКИЕ ШЛЕМОНОСЦЫ» THE RECRUITMENT RITES IN THE STORYIN THE STORY OF E.I. NOSOV "USVYATSKIE SHLEMONOSCY"
Предметом анализа в статье стали особенности трансформации рекрутской обрядности в повести Е. Носова «Усвятские шлемоносцы», исследуется проявление в тексте народных представлений о судьбе, правильном прощании с рекрутом, его традиционном поведении.
Ключевые слова: Фольклоризм, рекрутская обрядность, традиционная культура.
The features of transformation of recruitment rites become the subject of the analysis article in the story of E. Nosov " The Usvyatskie shlemonoscy".There is research of the manifestation of the people's views, fate, the correct farewell to the recruit, and his traditional behavior in the text.
Keyword: Folklore, recruitment rites, traditional culture.
Повесть Е. Носова «Усвятские шлемоносцы» неоднократно становилась предметом литературоведческого анализа, исследователи отмечали сознательное использование автором фольклорных образов и текстов для создания идиллической картины жизни довоенной деревни, особого мировоззрения русского крестьянина. И. Подзорова отмечала: «Приближение художественного строя повести к народной поэтике, к сказовости, былинной, песенной выразительности и емкости способствует замыслу художника - поставить героев в контекст истории» [14]. Е. Носов подробно описывает жизнь в Усвятах: традиционные земледельческие работы, полусказочные представления о пространстве, патриархальную этику. Н.П. Хрящева в статье «О фольклоризме повести Е. Носова «Усвятские шлемоносцы» еще в 1981 году обзорно выделила в исследуемом произведении элементы разных фольклорных жанров, не касаясь вопроса об их трансформации в авторском тексте [19]. Другим подходом к изучению фольклоризма повести Е. Носова «Усвятские шлемоносцы» стало исследование идиости-ля автора в аспекте использования им языка устной народной поэзии [6]. Г. Хасанова в своем диссертационном исследовании военной прозы 50-70-х годов XX века указывает на присутствие фольклорной сказочной и былинной традиции в творчестве Е. Носова, в том числе и в повести «Усвятские шлемоносцы» [18].
Центральное место в повести занимает тема прощания усвятских мужиков со своей деревней, со своими
домами и семьями, именно поэтому Е. Носов обращается к рекрутской обрядности, ведь именно она определяет поведение как уходящих мужиков, так и их семей. Рекрутская обрядность является сюжетообразующим элементом повести «Усвятские шлемоносцы», но до сих пор не была предметом исследования литературоведов. Новизна нашего исследования заключается в определении авторского воплощения рекрутской обрядности в тексте повести Е. Носова «Усвятские шлемоносцы».
Цель нашей статьи - сравнительный анализ эпизодов отправления мужиков в повести Е. Носова «Усвятские шлемоносцы» с традиционной рекрутской обрядностью.
Методы исследования: сравнительно-сопоставительный, историко-генетический.
Рекрутский обряд исследователи относят к обрядам перехода, он имеет общие черты с такими традиционными народными обрядами, как свадьба и похороны, хотя он и не архаичен по своему происхождению. Формируется рекрутский обряд в восемнадцатом - начале девятнадцатого века в связи с проведенной Петром I военной реформой и призывом на военную службу крестьян пожизненно, затем в течение XIX века срок военной службы постепенно сокращался. Прощание с рекрутами, а позже - мужчинами, отправлявшимися на военную службу, сохраняло свои традиционные обрядовые черты даже в первой половине XX века. В.Г. Базанов отмечал, что летом 1942 года на Русском Севере «поле-
© Тимофеева Ю.В. Кургузова Н.В. © Timofeeva Yu.V., Kurguzova N.V.
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
вые записи проводились в обстановке самого обряда» и фольклористам пришлось наблюдать «проводы по старинке» [2]. Во второй половине XX века обряд проводов в армию утрачивает многие традиционные черты.
Рекрутская обрядность долгие годы оставалась практически неизученной этнографами и фольклористами, уступая в популярности другим обрядам перехода, например, свадьбе и похоронам. Специально фольклор рекрутского обряда в конце XIX - начале XX века не собирался и не издавался, хотя отдельные причитания и частушки включались в состав общерусских и региональных сборников [12], [16], [15], [9]. Это можно объяснить повышенным интересом фольклористов и этнографов к архаичным формам русских обрядов, рекрутский же обряд таковым не являлся. За последние тридцать лет появились этнографические описания локальных традиций проводов в армию [10], [5], [21], [20], [11]. На настоящий момент единственным фундаментальным исследованием генезиса, структуры, драматургии, эволюции рекрутского обряда следует считать монографию Ж.Корминой «Проводы в армию в пореформенной России. Опыт этнографического анализа» [7].
На основании этнографических описаний разных исследователей и монографического обзора Ж. Корминой можно представить себе общую картину этого обряда в народной традиции. Сообщение о жеребьевке и оглашение имен потенциальных призывников становилось началом рекрутского обряда, когда впервые звучали причитания матерей и родственниц юношей, подлежащих призыву. С момента жеребьёвки молодой человек получал статус рекрута (некрута), прекращал заниматься полевыми и иными хозяйственными работами вместе с остальными членами семьи. Время от жеребьевки до отправления на службу (в среднем около полугода) рекрут проводил в гуляниях на молодежных посиделках и вечеринках, в кругу таких же призывников, как и он. Гуляния рекрутов всегда отличались буйным и разгульным характером. Семьи призывников тем временем собирали молодых людей к отправке на службу, выделяли средства для приобретения хорошего костюма и гармошки. Накануне отправки на службу рекруты прощались со всеми родственниками на последнем застолье, посещали бани и кладбища. Родители обязательно благословляли своих сыновей, ведь от этого зависело их последующее возвращение домой. В день отправки рекрутов прилюдно напутствовали представители духовной и светской власти.
Призыв на военную службу, как и другие важные события в жизни человека, предвещали особые приметы, например, смола выступала из сруба на наружную часть стены и т.д. К приметам в этой связи относились очень внимательно, так как они могли подсказать, вернется ли рекрут домой живым и здоровым. В повести Е. Носов специально не рассказывает о приметах, но в качестве таковой можно счесть звук, похожий на вой собак, встретивший усвятцев сразу после известия о войне: «А из села заливисто и тревожно, каким-то далеким лисьим тявканьем опять доносилось:
-А-ай, а-ай, а-ай, а-ай...
Иван Дронов наконец первым очнулся, крутнул головой, как бы отмахиваясь от этого лая» [13].
В традиционной культуре вой собаки предвещал смерть хозяина или кого-либо из домочадцев. Получение повестки было для усвятских мужиков ожидаемо, ведь уже с того момента, как стало известно о начале войны, в колхозе никто толком не работал: «И второй, и третий день деревня жила под тягостным спудом неизвестности. Все как-то враз смялось и расстроилось, вышло из привычной колеи. Иван Дронов попытался было наладить прерванный сенокос, самолично объехал подворья, но в луга почти никто не вышел, и сено так и осталось там недокошенным, недокопненным. Ждали, что вот-вот должны понести повестки, какое уж там сено!» [13]. С одной стороны, эта художественная деталь характеризует психологическое состояние мужиков и их семей, создает атмосферу напряженного ожидания, а с другой стороны, соответствует этнографическим реалиям, ведь рекрут постепенно отстранялся от хозяйственной жизни семьи, не принимал участия в полевых работах.
Если обратить внимание на рекрутскую обрядность в том виде, как она присутствует в повести, то следует отметить, что автор изображает «неправильные» проводы. «Сход в небытие усвятских мужиков - самый зрелой и сильной части населения - в повести Носова подкреплен историческими фактами и носит апокалипсический характер. Художник знает о том, что и Касьян, и уходящие вместе с ним усвятцы обратно не вернутся. С ними прощаются всерьез и навсегда» [1], - пишет Б. Агеев. При более внимательном рассмотрении оказывается, что рекрутская обрядность в повести имеет редуцированный характер и как раз прощания «всерьез и навсегда» не происходит. Традиционное прощание семей с рекрутами длилось с мая по ноябрь, в повести же прощание с мужиками происходит в течение полутора суток, что неизбежно влечет за собой нарушение ритуала или невыполнение какой-либо из его частей.
Рассмотрим подробно все основные этапы рекрутского обряда и сопоставим их с эпизодами повести Е. Носова.
1. Причитания
Проводы рекрутов в народной культуре всегда сопровождались причитаниями матерей и других родственниц. В повести «Усвятские шлемоносцы» тексты причитаний Е.Носов почти не воспроизводит, так как, во-первых, это сугубо женский жанр и воспроизвести текст причитания автору по памяти довольно сложно, во-вторых, все усвятские мужчины крайне негативно относятся к «бабскому вою». Автор упоминает о причитаниях женщин каждый раз, когда до усвятцев доходят вести о войне. Давыдко принес страшное известие: «Старая Махотиха, Лешкина мать, обморочно всплеснула вялыми плетьми рук, закрылась ими и завыла, завыла, терзая всем души, уткнув черное лицо в черные костлявые ладони» [13]. Еще никого не убили, еще Махотиха никого не потеряла, очевидных причин при-
читать у нее нет, но она следует ритуальному этикету: причитание в традиционной культуре впервые исполняется в тот момент, когда мать рекрута получает известие о жеребьевке. Махотиха плачет, потому что так до нее поступали ее матери и бабки при известии о войне.
Е. Носов порой с юмором изображает «бабский вой»: «Народ на полянке поумолк, а какая-то бабенка в задних рядах при упоминании об убитых сдавленно завыла и, закрывшись руками, ткнулась белым платком под саженец в отросшую траву. На нее зацыкали соседки, принялись тормошить с укором. Прошка же, постучав ключом по графину, возвысил голос:
- Марья! Не мешай слушать! Сразу и в рев...
Баба малость поубавила тону, но выть не перестала» [13]. Однако Марья в данном случае опять-таки причитает сразу после того, как лектор упомянул об убитых. Все убитые должны быть оплаканы - это обрядовое правило диктует народная традиция. Когда-то, лет тридцать назад, случился страшный пожар в Усвятах, в память Касьяна (тогда еще мальчишки) врезалось: «...закричали, завыли вдруг на дальнем конце полевых Усвят... И вот уже закричали, заголосили на других полях и тех, что уже занялись и тех, что ждали своей неизбежной участи. И нынче случилось похожее на тот давний пожар» [13]. Верховой, разносящий повестки по дворам будто тот страшный пожар, вновь пробудил страшный, «погибельный крик», и подворья «вмиг занимались поветренным плачем и сумятицей, как бывает только в российских бесхитростных деревнях, где не прячут ни радости, ни безутешного горя» [13].
Обязательное исполнение причитаний в народной культуре было предписано во время последнего застолья в доме рекрута. Во время последнего ужина в доме Касьяна этого не происходит, уходящий на войну мужчина не оплакан, не получает «правильных» проводов, которые должны уберечь его от гибели. Мать начинает причитать только в момент прощания с сыном, на следующее утро, и то Касьян выбегает из дома при первой же возможности. «- Ох да голубчики мои белы-ы...- наконец вырвался на волю бабушкин взрыд. - Да сыночки ж вы мои послед-нии-и... - Ох да на то ли я вас, сыночки, лелеяла-а, - раскачивалась вместе с Митюнькой бабушка. - На то ль берегла-а... на черну да на бяду-у...-И, заметив насуплено молчавшего Сергунка, вдруг, в плаче же, запросила-запричетывала: - Плачь, плачь, Сергеюшко-о... Не молчи, не томись, каса-а-тик... Да нешто не видишь, горя какая наша-а... - Да что ж ты не плачешь, упорна-ай... Пожалей, пожалей свово батюшку-у... Ох, да на што сиротит он нас, на што спокида-а-ить...» [13]. И это единственный пример развернутого текста причитания в повести «Усвятские шлемоносцы». Следует отметить, что в данном случае автор использует не самые популярные мотивы рекрутских причитаний.
Усвятские мужчины стараются всеми силами избежать, оборвать «бабский вой»: «А мы тут... того... балакаем, - пояснил Селиван. - От баб подальше. А о сичас такой момент, што токмо бабу и слухать, вы-
тье ее» [13]. На пустыре перед конторой в момент переклички «завыла Матюхина Манька. Матюха растерялся: «Развылась тут... Небось не в гроб заколачивают, реветь мне» [13]. В данном случае перед нами не только позиция героев повести, но и известный всей народной культуре сценарий поведения рекрутов, которые намеренно противопоставляли свое мужское бесшабашное поведение горестному женскому оплакиванию. В.Г. Базанов отмечал: «Стоявшие на берегу во время ожидания парохода у пристани Среднее Бугаево молодые призывники переживали проводы с причетью как неприятную для них процедуру. В то время когда матери скорбели на берегу, сыновья под звуки вятского «страдания» ритмично выстукивали каблуками народный танец» [2].
2. Гуляния рекрутов
Е. Носов психологически и этнографически достоверен в эпизоде посиделок в избе Селивана. Рекруты обычно объединялись в небольшие группы по 5-6 человек и вместе гуляли, покупали в складчину водку, ездили друг к другу в гости. В данном эпизоде после получения повесток мужчины отделяются от своих семей, в частности от женщин, и собираются за общим столом в доме, который давно уже стоял без хозяйки. Именно здесь происходит их мужское застолье в складчину, которое объединяет будущих служивых товарищей: «Отныне все вы побратимы, одного кроя одежка: шинель да ремень», - читаем в повести [13].
Распитие водки или другого алкоголя - это обязательный атрибут поведения рекрутов, именно поэтому Кузьма, один из усвятских мужиков, почти все время пьян. Кузьма ведет себя как типичный рекрут, для поведения которого характерно пьянство, агрессия, хулиганство. Он не только все два дня пьянствует, но даже к месту отправлению не приходит сам: его приносят родные. «Кузьма, ведомый под руки, сморенно волокся, загребая пыль форсисто осаженными сапогами, обвисая головой со сбитой набок кепкой. Выглядывая одним глазом в расселину свалившегося чуба, словно в заборный пролом, он искал игравшего, пытался пристроиться к ладу:
Голосок мой д'хриповата-а-ай...
Ох, тут никто... не виновата-а-ай...» [13].
Давыдко поражен происходящим: « Чего в магазине деется! - Давыдко зажмурился, покачал головой. - Содом! Водку нарасхват. Из Ситного понаехали. Говорят, там уже растащили» [13]. В данном случае герой удивлен не тем, что люди в поисках алкоголя для проводов скупают алкоголь, а масштабностью происходящего, ведь на его памяти в деревне сразу не провожали мужика из каждого дома, а сами проводы рекрутов в целом не нарушали обычной празднично-хозяйственного распорядка жизни социума.
Гулянья рекрута сопровождались всегда песней, звоном колокольчиков, игрой на гармошке. Гармошка была частью внешнего облика, костюма рекрута. В сцене перед правлением гармонь оказывается в руках у Матюхи Лобова: «... Гармошка, будто вспорхнувшая
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
бабочка, замелькала рисунчатым коленкором своих мехов, и ее хозяин выдал скороговорицу: Ты, телега, ты, телега, Ты куда торопишьси-и-и? На тебя, телега, сядешь -Скоро ли воротишьси-и-и...» [13]. В свое повествование Носов включает и печальные песни. Например, Селиван со скорбной суровостью поет известную народную солдатскую песню: «Собирался Васильюшко, Ой да собирался в охотушку-у, Ой да в охоту-охотушку, Тяжелуюработушку-у...» [13].] Однако, пишет Носов, «мужики ... оставили песню без внимания: хоть и было выпито довольно, но хмель нынче не брал, не доходил до души так, чтобы позвать на песню» [13]. Таким образом автор выражает свое негативное отношение к пьяному разгулу и пьяному пению песен и, вероятно, умышленно отходит от исполнения требований обряда, считая его неуместным в столь трагический момент. Надо сказать, что в доме Касьяна тоже никаких песен не поют. Герой вслед за автором считает это действие непристойным: «- Не стану ж я песни кричать? А что выпало, то мое, на чердак не поглядываю» [13]. По мнению К. Логинова, обязательной для прощальных вечеринок является песня «Как родная меня мать провожала», которую за вечер исполняют хором по несколько раз [10]. В тексте Носова эту песню мы не слышим. «И как сквозь собачий брех где-то на задах, скорее всего на Кузькином подворье, ржавыми замученными голосами орали: Последний нонешний денечек Гуляю с вами я, друзья...» [13]. Мужики слушают рассказы о службе деда Селивана, его наставления, рассматривают георгиевский крест, приобщаясь к воинской культуре, знания о которой транслирует Селиван молодому поколению: «- Э-э, ро-бятки, негоже наперед робеть! Поначалу оно завсегда: не сам гром стращает, а страховит неприятельский барабан. А уж коли загремит взаправду, то за громом и барабана не слыхать. Сколько кампаней перебывало, усвятцы во все хаживали и николь сраму домой не приносили. Вам-то уж не упомнить, а я еще старых дедов захватил, которые в Севастополе побывали и на турок сподабливались. Оно ить глядеть на нашего брата - вроде и никуда больше негожи, окромя как землю пластать. А пошли - дак, оказывается, иньше чего пластать горазды» [13]. Таким образом усвятские мужики приобщаются к исторической памяти, цепи поколений воинов, которая в итоге восходит в повести ко временам кочевников, что разоряли русскую землю тысячу лет назад.
Там же, в избе деда Селивана, происходит и известный эпизод с толкованием имен, когда каждому из присутствующих вдруг открывается сакральное знание о себе самом и своей судьбе. Для народной традиции было характерно представление о солдатстве как об особой доле человека наряду с браком и смертью. Усвятские
мужики узнают, что всем им самой судьбою предопределено быть воителями, защитниками своей земли. Это знание волнует Касьяна, но Натаха, с которой он спешит поделиться, не разделяет его переживаний, оставаясь мыслями в кругу женских забот и ритуального этикета.
3. Сборы рекрута
Перед окончательной отправкой рекрута мать, сестры и другие родственницы стирают и готовят ему подорожное - бельё, портянки, полотенца. Такая кампания в Усвятах затевается в каждом доме. Натаха тоже для Касьяна собрала «стопку нижнего белья, ковригу хлеба, кучку яиц, кружку, резную ложку, ... табак и спички — десять коробок ... соль в мешочке... мыло ... в чулке —... тетрадка с карандашом ... в другом чулке — нитки с иголками и пуговками... сухари ... завернутую в тряпицу бритву» [13]. Героиня как будто нарушает ритуальный этикет в эпизоде с сумкой, которую она собственноручно сшила для мужа. «Сама, грешная, шила. Не след было шить своими руками. Поди, не положено?» - говорит героиня, имея в виду, что шить сумку и отправлять рекрута из дома должна именно мать, но, к сожалению, она теперь не может. Касьян же не совсем понимает Натаху: «Почему — не след? Я ж не покойник...» [13]. Одежду покойнику, как и все обрядовые действия, направленные на покойника (обмывание, одевание и т.д.) не должны совершать домашние, близкие родственники покойного.
В доме рекрута обязательно пекут подорожник -хлеб, который молодой человек должен взять с собой. Функция хлеба в обряде значительна, ведь это обязательная доля, которую должен получить, забрать с собой уходящий из дома (рекрут, невеста или покойник). Именно поэтому Е. Носов так подробно рассказывает о процессе изготовления хлеба, связывая его с исполнением тех или иных обрядов. Свой подорожник Касьян не съедает, а раздает лошадям в конюшне, повинуясь велению сердца, когда по обычаю прощается с хозяйством.
В народной традиции внешнему виду рекрута всегда уделяется большое внимание. Призывники должны были гулять и уходить из дому в новом костюме, подобно другим участникам обряда перехода - невесте и покойнику. Рекрут должен облачиться в особую, новую, не ношеную прежде одежду, также как невеста обряжается в венчальное платье, а покойника одевают в особую одежду. Во время посиделок у Селивана «чисто выбритый, причесанный надвое» «Афоня — кузнец был уже прибран, в сатиновой рубахе, запахнутой на все пуговицы, да еще пиджак сверху» [13]. Позднее встречаем Леху Махотина в новой синей рубахе с косым воротом, опоясанного узким кавказским ремешком, «уснащенным, ровно выездная сбруя, мелкими бляшками» [13]. Касьян тоже наряжается в новую рубаху - черную с частым рядом белых пуговиц. После напряженного спора с женой герой все же соглашается надеть новые сапоги: «Нечего! Иди человеком. Весь мой и сказ!» [13]. Натаха настаивает на новых сапогах еще и потому, что рекрут должен отправляться из дома в праздничной, новой одежде, это предписывает ритуальный этикет.
Помимо одежды рекрут менял и прическу. Острижение волос - наиболее частотный мотив в рекрутском фольклоре. При отправлении на службу молодому человеку обривали лоб, эта прическа сразу выделяла его среди неженатых парней. Память об этом находим в тексте Носова: «Лобов... когда вынырнул -оказался наголо обритым и еще больше неузнаваемым» [13]. Любопытно, что наголо остригается только один герой повести, и фамилия его - Лобов. Таким образом Е. Носов обыгрывает фамилию одного из усвятских мужиков, что, вероятно, связано с представлением о солдатчине как предназначении, судьбе персонажа.
Одной из важных частей обрядов перехода является ритуальное очищение, посещение бани: обмывают новорожденного и покойника, перед свадьбой моется в бане с подружками невеста. Рекруты также обязательно отправлялись в баню или другим образом мылись накануне отправки на службу. Усвятские мужики также соблюдают это ритуальное предписание: «С самого утра идут мужички. Моются, рубахи новые надевают. Причащаются, можно сказать. Это верно: что в гроб, что на войну - в чистом надо» [13]. В Курской области бани не строили, поэтому мыться мужики могли только в речке. Так в повести появляется поэтический эпизод прощания мужиков с родной речкой Остомлей. В этнографических описаниях нам не встречалось отдельного описания прощания рекрута с родными природными местами: рекой, полем или лесом. Здесь перед нами авторская интерпретация этнографического факта: «И уже одевшись, но еще босой, Матюха заскочил в реку и, зачерпнув пригоршню, припал к ней губами.
- Забыл попить на прощанье, - сказал он, вытираясь рукавом. - Доведется ли в другой раз...
А выйдя на береговую кромку, где еще недавно бегал кулик, - босой, в неладной большеватой рубахе, прикрывавшей подвязанные у щиколоток подштанники, будто приговоренный к исходу - обернулся к реке и низко трижды поклонился лопоухой стриженой головой.
- Ну, матушка Остомля, - проговорил он виноватой скороговоркой. Прости-прощай. Какие будем пить воды-реки, в какой стороне - пока незнамо. Пошли мы... » [13].
Ранее мы отмечали, что особая символическая на-груженность образа Остомли объясняется не только ритуальным этикетом, но еще и семантикой образа в народных представлениях о мире. Прощание с рекой становится одновременно и первым шагом в иной мир, так как «река в народных сказках, былинах, обрядовых и необрядовых песнях соединяет в себе одновременно и семантику границы и семантику дороги в потусторонний мир» [8].
4. Прощальное застолье в доме рекрута
В доме Касьяна в знак особого обрядового времени в красном углу была зажжена лампадка. В народной традиции лампады перед иконами зажигали накануне больших церковных праздников, в момент исполнения семейных обрядов (крестин, свадьбы, похорон) или опасности для членов семьи (грозы, родов, тяжелой бо-
лезни). Этот лампадный свет вселял в героя неприятное чувство, связанное с нарушенным течением времени, с осознанием себя в роли человека, над которым помимо его воли совершается обряд: «Но нынче, войдя в горницу, нехожено-прибранную, встретившую его алтарным отсветом лампады, он, будто посторонний захожий человек, тотчас уловил какое-то отчуждение от него своего же собственного дома и, все еще держа кошелку со сменным бельем, остановился в дверях и сумятно уставился в освещенный угол, неприятно догадываясь, что сегодня лампада зажжена для него, в его последний день, в знак прощального благословения» [13]. И. Биличенко отмечает: «Знаменательно, что сознание ответственности за судьбу родной земли окончательно овладевает Касьяном в момент какой-то таинственной внутренней связи с древней иконой Николы-защитника, поэтически обозначившей преемственность традиций» [4].
Е.Носов подробно останавливается на центральной части рекрутской обрядности - прощальном застолье: «И вот уже вскоре с еще не просохшими глазами затеют подорожную стирку, спохватятся замешивать и сами подорожники и разошлют детишек по всем Усвятам и дальше Усвят, по близким и дальним родичам - разносить по ним последнюю весть, скликать к завтрашнему прощальному застолью» [13]. На такую вечеринку приглашали всю родню, крестных родителей, девушек и парней своей деревни, если провожали неженатого парня. Приглашение всей родни и соседей было обязательно. Натаха и мать Касьяна стараются соблюсти обычай, приглашают из соседней деревни единственных родственников - брата Никифора с женой. Как отмечает А. К. Байбурин, появление скатерти на столе становится знаком обрядовой ситуации [3]. «Е. Носов особо отмечает, что стол был накрыт новой праздничной белой скатертью, а все члены семьи переодеваются в чистую одежду перед ужином - и Касьян, и все домашние вполне осознают, что они приступают не просто к ежедневной трапезе, но к совместному исполнению ритуала» [8]. Но правильного прощания с родом, с семьей не происходит, вероятно, автору было необходимо подчеркнуть будущее одиночество семьи Касьяна, которая останется один на один с тяжелой долей и бедами.
Хозяин дома наделяет каждого из сидящих за столом долей в соответствии с той работой, которую член семьи вложил в новый урожай. Однако Касьян уступает своё место за столом старшему сыну в знак того, что именно он станет главой семьи, пусть пока только формально, но на него вскоре лягут тяжелые обязанности и вся мужская работа по дому и в поле.
На стол жена и мать Касьяна ставят также традиционный набор блюд, среди которых особым образом выделяется курица и лапша. Именно курятина была излюбленным блюдом рекрутов, которые выпрашивали или воровали куриц у своих родственников и односельчан для своих гуляний и застолий. Двух куриц накануне зарезали в доме Касьяна по случаю важного события в семье, чтобы проводить хозяина на войну по обычаю.
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
Однако все члены семьи находятся в подавленном настроении и практически не притронулись к праздничному обильному столу, Касьяну не с кем разделить прощальную рюмку водки, да и нет больше охоты пить.
5. Родительское благословение
Обязательный ритуал прощания - родительское
благословение. Рекруты обязательно ходили прощаться не только с ныне живущими, но и с умершими родственниками, посещали кладбища, прося благословения, подобным образом поступали и невесты, если один из родителей к моменту свадьбы умер. Из сюжета повести мы знаем, что отец Касьяна умер, однако ни сын не идет на кладбище проститься с отцом, ни мать не напоминает ему об этом.
От того, насколько правильно и гладко пройдет благословение, может зависеть судьба уходящего, возвращение (или невозвращение) благословляемого домой. Благословение - это прежде всего «слово», особое напутствие, произнесенное при прощании, вместе с определенным действием: уходящий целует икону, которой его благословляют и/или мать осеняет его крестным знамением или перекрещивает этой самой иконой [5]. Прощальное слово матери в повести звучит, хотя и скомканное, с опозданием. Уже на площади, когда усвятское ополчение было построено, женщина «с лихорадочно-поспешным поцелуем» произнесла: «Ну, час добрый! Час добрый, сынок. Смотри там... Храни тебя господь» [13].
Во время благословения в традиционной культуре матери передавали своим сыновьям особые предметы, которые молодые люди должны были сохранять на протяжении всего срока службы. Таким предметом для Касьяна становится пуповина. «Тут пуповинка твоя. Пуповинка. От рождения твово. На случай берегла. Дак вот и случай. Бери, бери, милай. Так надо, так надо...» — шептала мать, радостная от того, что нашла заветный сверток [13]. Как отмечают авторы этнолингвистической энциклопедии «Славянские древности», пуповина служила человеку своего рода амулетом в ответственных ситуациях: он брал ее с собой, когда шел косить, жать, ткать или отправлялся в армию или в суд [17].
Автор останавливается и на несостоявшемся эпизоде прощания Касьяна со старшим братом Никифором. Необходимо отметить, что Никифор таким образом не получает благословения ни от умершего отца, ни от еще здравствующей матери. Е. Носов сосредотачивает все внимание читателя на эмоциональном состоянии своего главного героя, Касьяна, упуская порой важные для народной традиции детали. В реальности же старший сын, Никифор, был обязан прийти к матери за благословением, если, конечно, он хотел вернуться домой с войны живым.
6. Магические действия, направленные на благополучное возвращение рекрута
Целый комплекс ритуалов был направлен на то, чтобы служба рекрута прошла хорошо и он вернулся домой. Ключевым действием в ритуале проводов в армию является заговаривание от тоски. Целью этого
действия было предохранение уходящего на службу от тоски, которая в народном мировоззрении сближалась с болезнью. Для этого рекруту давали мешочек с землей, взятой около порога дома, или перед уходом юноше нужно было умыться водой с добавленной в нее землей. В повести же Касьян просит Натаху завернуть в тряпочку детские волоски, между которыми ложится и женин завиток, чтобы сохранить память о доме и семье. Однако в народной традиции все было наоборот: рекрут оставлял на память женщинам своей семьи волосы на память.
С темой памяти связано и обещание Натальи назвать ребенка, если родится сын, именем отца - Касьяном. По народной традиции ребенка могли назвать только именем умершего родственника, деда или отца, а вот именем еще живого близкого родственника ребенка называть было нельзя, иначе два человека с одним именем будут жить одну жизнь, новорожденный укоротит век того, в честь кого он был назван. Так что называние третьего ребенка именем Касьяна призвано еще раз подчеркнуть идею безвозвратного ухода из жизни усвятских мужиков.
Согласно русской традиции, перед дальней дорогой семья садилась на лавки. Вот и Касьян объявил: «Сядьте, посидим». Натаха, мать, ребята послушно присели на сундук [13]. По русскому обычаю, прежде чем покинуть дом, рекрут заглядывал в печь, так как при проводах фиксируется внимание на том, чтобы уходящий ориентировался на дом, не на дверь. Уже сойдя с крыльца, призывник делал вид, что забыл что-то дома, снова возвращался, брал, например, шапку и выходил обратно. Все эти действия, согласно народным представлениям, должны были помочь рекруту вернуться в родной дом. У Носова Касьян напряженно, натянуто прощается с домом, не заглянув ни в печь, ни в красный угол, поспешно убегает со двора, и вроде жалобный крик ребенка должен был заставить героя вернуться, но мать и Натаха настаивают: «Нельзя, Касьян! Не вертай-ся, ради бога!» [13].
7. Прилюдные проводы рекрутов и отправка из дома
Для сцены прощания у колхозного правления характерно многоголосие, чувствуется напряжение, овладевшее сердцами мужиков, тревога и горе провожающих женщин и детей. Эта сцена была бы трагической, если бы не звучащие частушки и комические эпизоды с буянящим Кузьмой и суровой Степанидой, которые снимают общее напряжение сцены прощания. На наш взгляд, Е. Носов создает объемность и многоголосие массовых сцен, используя фольклорные тексты (частушки и приговорки) и чередуя драматические и комические эпизоды. К подобному приему прибегал Н. Некрасов, выстраивая массовые сцены в поэме «Кому на Руси жить хорошо».
В повести «шлемоносцы» получают прощальное наставление от председателя колхоза, что сближает обряд с ритуальным действием в народной культуре, когда подобное наставление давали батюшка и сельский старо-
ста, а после революции другие официальные лица: «. оборонять вы идете не просто вот этот флаг, . а знамя... не из материалу. А из нашего дела, работы, пота и крови, из нашего понимания, кто мы есть..» [13].
Любимых рекрутами колокольчиков в повести нет. «Не с бубенцами скакать», - говорит Касьян Селивану, готовящему лошадей и телеги на выезд [13]. Все село: женщины, дети и старики - провожают мужиков на войну, шагая по пыльной дороге рядом. В ряде регионов рекрут на месте окончательного прощания с близкими обламывал верхушку у молодого деревца, чтобы, проходя мимо, девушки и домашние помнили о нем. Однако в повести этот распространенный обычай не упоминается.
Одним из центральных образов заключительной части «Усвятских шлемоносцев» становится дорога, символизирующая будущую судьбу солдат, не имеющих родного угла. Эта пыльная дорога связывает героев повести с воинами, оборонявшими русскую землю на протяжении многих веков от кочевников и татар: «Гляди, во-он на той стороне по хлебам пыль курится? Это и есть ихняя дорога. Муравский шлях. Туда, туда, за Остомлю, а там уж и Куликово поле - вот оно. Тамотка и шли поганые. Дак и оттуда, с Куликов, тем же путем и бежали, кто уцелел. На Дон да по-за Дон, в свои степя» [13]. Ранее мы отмечали, что тема воинской преемственности является одной из центральных в повести и развивается посредством пространственных маркеров. Неслучайно в повести упоминание о Севастополе, турках, Мукдене, Карпатах: автор подводит читателя к мысли о том, что усвятцы и все русские люди - единая цепь рода [8].
Усвятские мужики постоянно оглядываются назад, пытаясь разглядеть свои осиротевшие дворы, свою оставленную родную землю, хотя «рекруту заранее наказывают, чтобы он не оглядывался назад (когда будет выходить за деревню), иначе будет «тосковать по родине» [22]. Избавиться от тоски по своей земле усвятские мужики, видимо, так и не смогут: ««Вытравленным, посеревшим зрением глядел он на пригорок, и все там представлялось ему серым и незнакомым: сиротливо-серые избы, серые ветлы, серые огороды, сбегавшие вниз по бугру, серые ставни на каких-то потухших, незрячих окнах родной избы... И вся деревня казалась жалко обнаженной под куда-то отдалившимся, ставшим вдруг равнодушно-бездонным небом, будто неба и не было вовсе, будто его сорвало и унесло, как срывает и уносит крышу над обжитым и казавшимся надежным прибежищем. Не хотелось Касьяну сейчас в деревню, не тянуло его и домой. Ему чудилось, будто их изба тоже стояла без крыши, обезглавленная до самого сруба, с разверстой дырой в серую пустоту» [13].
В финале повести звучит старинная народная солдатская песня «В Таганроге случилася беда», которую поют все герои хором (полный текст песни Е. Носов опять-таки не приводит), предсказывая себе общую судьбу. Именно под эту песню об убитом и похоронен-
ном в поле казаке усвятские мужики навсегда покидают родные места, чтобы уже никогда не вернуться домой.
Итак, можно сделать вывод, что Е. Носов довольно точно изображает в повести «Усвятские шлемонос-цы» обрядовую ситуацию проводов мужиков на войну: сборы рекрутов, благословление родителями, прилюдное напутствие призывников. Однако ряд распространенных обычаев, связанных с проводами рекрутов, в повести не представлен вовсе или сознательно изменен автором, особенно это касается эпизода прощального застолья в доме главного героя, магических действий, которые должны были уберечь рекрута от тоски и способствовать его возвращению домой. Нарушение Касьяном и Натахой традиционных ритуалов проводов на войну, согласно народным представлениям, должно было неблагоприятно отразиться на последующей судьбе мужчины.
Главный герой повести сознательно отказывается от предписанного обычаем поведения рекрута, автор противопоставляет поведение Касьяна пьяному разгулу Кузьмы, который ведет себя согласно ритуальному этикету. Более того, этот традиционный сценарий пьяного гуляния рекрута представляется главному герою и самому автору устаревшим, неактуальным и непристойным.
Присутствующие в тексте неточности, отступления от обрядового этикета объяснимы спонтанным характером проводов: у героев просто нет возможности соблюсти все требования ритуала, и это, в соответствии с логикой рекрутского обряда и традиционным мировоззрением, неизбежно обрекает их на гибель. Искажение традиционной рекрутской обрядности в «Усвятских шлемоносцах» связано еще и с масштабностью проводов, коренным и неотвратимым нарушением празднично-хозяйственного распорядка жизни русской деревни.
Е. Носов использует в повести большое количество фольклорных текстов, отдавая предпочтение народным солдатским, историческим песням и частушкам, однако не приводит их полных вариантов, лишь намекая читателю на широко известные тексты. Для повести Е. Носова «Усвятские шлемоносцы» характерно использование частушек и поговорок для создания массовых сцен, атмосферы народного многоголосия. А вот причитания, являющиеся основным фольклорным жанром рекрутского обряда, автор в повести практически не приводит, хотя и упоминает о них в разных эпизодах.
Е. Носов не только воспроизводит или изменяет этнографические реалии проводов на войну, но и использует в повести «Усвятские шлемоносцы» важные для традиционного мировоззрения идеи о солдатчине как особой доле человека, которая суждена ему от рождения, о закреплении грядущей доли в имени человека и значении имянаречения. Постоянные апелляции героев к фольклорной и исторической памяти создают представление о слитости судьбы конкретного человека и судьбы всего русского народа.
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
Библиографический список
1. Агеев Б. Человек уходит...: (Мотив Конца Света в повести Евгения Носова «Усвятские шлемоносцы») // Наш современник. 2002. №5. С.224-34.
2. БазановВ. Г. Причитания Русского Севера в записях 1942-1945 гг. // Базанов В.Г., Разумова АП. Русская народно-бытовая лирика. М.; Л., 1962. С. 3-44.
3. БайбуринА.К. Ритуал в традиционной культуре. СПб., 1993. 240 с.
4. Биличенко В. Уходили на войну усвяты: [о повести Е.И. Носова «Усвятские шлемоносцы»] // Север. 1978. № 7. С. 119-122.
5. Ветлужская сторона. Фольклорный сборник Выпуск II / Вступ. ст., сост., прим. и общ. ред. АВ. Кулагиной. Шарьи, Кострома, 1996
6. КлимасИ. С. "Своя земля... и в горсти дорога, и в щепоти родина": (фольклоризмы в повести Е. И. Носова "Усвятские шлемоносцы") // Русский язык в школе. 2007. N 2. С.52-58.
7. КорминаЖ.В. Проводы вв пореформенной. Опыт этнографического анализа. М.: Новое литературное обозрение, 2005 - 376 с.
8. Кургузова Н.В. Тимофеева Ю.В. Фольклорная картина мира в повести Е. Носова «Усвятские шлемоносцы» // Ученые записки Орловского государственного университета. Серия: Гуманитарные и социальные науки. 2017. № 3 (76). С. 334-335.
9. Леонтьев Н. П. Печорский фольклор / Н. П. Леонтьев; предисл., ред. и прим. В. М. Сидельникова. - Архангельск : Арханг. обл. изд-во, 1939 (Вологда). - 172 с. : портр.
10. Логинов К.К. «Рекрутская» обрядность в Водлозерье // http://kizhi.karelia.ru/library/ryabinin-2007/347.html (посещение 03.02.2020).
11. Морозов И. А Проводы «некрутов* в Ульяновской области // Живая старина. 2001. №4. С. 15-17
12. Народные песни Тотемского уезда Вологодской губернии / [сост. Ф. Малевинский]. Вологда : Тип. П. А. Цветова, 1912. 76 с.
13. Носов Е.И. Усвятские шлемоносцы // Собрание сочинений: В 5 т. Т.4: Травой не порастет...: Повесть, рассказы. Защищая жизнь...: Стаьи, очерки, интервью о войне / Сост. Е.Д Спасская: примеч. Т.А. Соколовой, Е.Д. Спасской и В.А. Васильева. М.: Русский путь. 2005. с. 7-159.
14. ПодзороваН. И остаются сыновья.: [о повести Е.И. Носова «Усвятские шлемоносцы»] / Н. Подзоров // Литературная газета. 1977. 8 июня.
15. Русский фольклор. Крестьянская лирика / общ. ред. М. Азадовского. Л. : Советский писатель, 1935. 314 с.
16. Симаков В. И. Сборник деревенских частушек Архангельской, Вологодской, Вятской, Олонецкой, Пермской, Костромской, Ярославской, Тверской, Псковской, Новгородской, Петербургской губерний. Ярославль : Тип. К. Ф. Некрасова, 1913. 674 с. : ноты.
17. Славянские древности: Этнолингвистический словарь в 5-ти томах. Т.4 / Под ред. Н. И. Толстого. М.: Международные отношения, 2009
18. ХасановаГ. Военная проза конца 1950-х - середины 1980-х гг. в контексте литературных традиций. Автореф. на соиск. уч. степ. к.ф.н. по спец. 10.0.01. - русская литература. Брянск, 2009.
19. ХрящеваН.П. О фольклоризме повести Е. Носова «Усвятские шлемоносцы» / Н. П. Хрящева // Фольклор народов РСФСР. - Уфа, 1981. С.135-142.
20. Черных А. В. Поведенческие нормы в рекрутской обрядности (по материалам Пермского Прикамья) // Мужской сборник Вып. 1. М., 2001. С. 142-149
21. Черных А. Л, Суханова M. E. Проводы солдата в Пермском Прикамье в конце XIX— XX вв. // Этнокультурное наследие Вятско-Камского региона: проблемы, поиски, решения. Материалы нау'чно-практической конференции, посвященной 120-летию ДК. Зеленина. Киров, 1998. С. 56-59.
22. Юшков П. Обычай проводов рекрута (Статья крестьянина с. Медянки Уинского района // Кушурско-Красноуфимский край. 1925. № 11/12. С. 28-31.
References
1. AgeevB. The Man leaves...: (The motif of the End of the world in the story by E. Nosov" The Usvyatskie shlemonoscy". Our contemporary. 2002. No. 5. Pp. 224-34.
2. Bazanov V. G. The Laments of the Russian North in the records of 1942-1945. // Bazanov V. G., Razumova A .P. Russian folk household lyrics. M.; L., 1962. Pp. 3-44.
3. BaiburinA. K. Ritual in traditional culture. SPb., 1993. 240 P.
4. Bilichenko V. Usvyaty went to war : [about the story by E. I. Nosov " The Usvyatskie shlemonoscy "] // North. 1978. No. 7. Pp. 119-122.
5. The Vetluzhskaya side. Collection of Folklore Issue II / Intro. art., comp., notes and the general editorship of V. Kulagina. Shari, Kostroma, 1996
6. KlimasI.S. "Its land ... and in a handful of roads, and in a pinch of land": (folkloreisms in the story of EI Nosov "Usvyatskie shlemonostsy") // Russian language at school. 2007. N 2. Pp. 52-58.
7. Kormina J. V. How did people see off to the army? There is the experience in the ethnographic analysis. M.: New literary review, 2005, 376 p.
8. Kurguzova N. V. Timofeeva Y. V. The Folklore picture of the world in the story of E. Nosov " The Usvyatskie shlemonoscy "// Scientific notes of the Oryol State University. Series: Humanities and social sciences. 2017. No. 3 (76). Pp. 334-335.
9. Leontiev N. P. Pechorsky folklore / N. P. Leontiev; Preface . ed. and notes of V. M. Sidelnikov. - Arhangelsk: Arhang. regional publishing house, 1939 (Vologda). 172 p.: portr.
10. LoginovK. K. "Recruit" rite in Vodlozerye // http://kizhi.karelia.ru/library/ryabinin-2007/347.html (visit 03.02.2020).
11. Morozov I. A. Seeing off " recruits in the Ulyanovskaya region" / Living old times . 2001. No. 4. Pp. 15-17
12. Folk songs of the Totem district of Vologda province / [comp. F. Malevinsky]. - Vologda: Type. P. A. Tsvetova, 1912. 76 p.
13. The" Usvyatskie shlemonoscy " by Nosov E. I // Collected works: In 5 b. B. 4: Grass will not grow...: Story, stories. Protecting life...: Stories, essays, interviews about the war / E. D Spasskaya: note. T. A. Sokolova, E. D. Spasskaya, and V. A. Vasilyeva. Moscow: Russian way. 2005. Pp. 7-159.
14. PodzorovaN. And the sons remain...: [about story E. I. Nosov " The Usvyatskie shlemonoscy"] / N. Podzorov // Literary newspaper. -1977. June 8.
15. Russian folklore. Peasant lyrics / general ed. By M. Azadovsky. L.: Soviet writer, 1935. 314 p.
16. Simakov V. I. Collection of village ditties of the Arhangelskay, Vologodskay, Vyatskay, Olonetskaya, Permskaya, Kostromskaya, Yaroslavskaya, Tverskaya, Pskovskaya, Novgorodskaya, and Petersburgskaya provinces. Yaroslavl: Type. K. F. Nekrasov, 1913. 674 p.: notes.
17. Slavic antiquities: The Ethnolinguistic dictionary in 5 volumes. Vol. 4 / edited By N. I. Tolstoy. - Moscow: International relations, 2009
18. Khasanova G. Military prose of the late 1950s-mid-1980s in the context of literary traditions. Abstract for the degree of Candidate of Philology in specialty 10.0.01. - Russian literature. Bryansk, 2009.
19. Khryascheva N. P. About the folklorism of the novel by E. Nosov, " Usvyatskie shlemonoscy " / N. P. Khryascheva /// Folklore of the peoples of the RSFSR. Ufa, 1981. Pp. 135-142.
20. Chernykh A.V. Behavioral norms in recruitment rites (based on the materials of the Perm Kama region) / / Men's collection Vol. 1. Moscow, 2001. Pp. 142-149
21. Chernykh A. L, Sukhanova M. E. Seeing off a soldier in the Perm Kama region at the end of the XIX-XX centuries. / / Ethnocultural heritage of the Vyatska-Kamskiy region: problems, searches, solutions. Materials of the scientific and practical conference dedicated to the 120th anniversary of the DK. Zelenina. Kirov, 1998. Pp. 56-59
22. YushkovP. Tradition of sending a recruit (Article by a peasant from Medyanka village in Uinsky district). Kushursko-krasnoufimsky Krai. 1925. No. 11/12. Pp. 28-31.
