CC BY
119
ЮН. ИСАЕВ
РЕГУЛЯРНАЯ МНОГОЗНАЧНОСТЬ И «ИЗОСЕМАНТИЧЕСКИЕ РЯДЫ» СЛОВ
Предисловие. Вопрос регулярной лексической полисемии неоднократно рассматривался в лингвистике и раньше. Первоначально пристальное внимание языковедов было приковано к изучению диахронического аспекта полисемии - к установлению типичных формул и закономерностей семантических изменений. Представители разных направлений по-разному объясняли исторические изменения смысловой структуры слова. Например, представители психолингвистики объясняли изменение значений действием психологических законов ассоциативных связей и разделяли эти изменения на «регулярные» и «сингулярные», регулярные семантические изменения они вполне справедливо считали обусловленными более или менее общими психологическими мотивами в их образовании. Некоторые из них выделяли регулярность в качестве черт, определяющих специфический характер семантических отношений [4, с. 253-290].
За последние 40-50 лет интерес языковедов несколько сместился к синхроническому системному аспекту полисемии, а именно - к выявлению регулярных сдвигов, переходов в семантических структурах полисемов. Но это не означает, что исследователи отказались от процессуального подхода, поскольку одно и то же синхронное явление в языке может рассматриваться с двух точек зрения: либо чисто статически, когда мы констатируем само наличие этого явления, либо процессуально, когда мы стремимся определить в результате какого процесса оно возникло. Значения многозначного слова складываются в результате исторического развития, поэтому этот аспект может быть изучен и в статике, и в динамике одновременно.
Еще в прошлом веке М.М. Покровский писал, что «слова и их значения живут не отдельной друг от друга жизнью, но соединяются в нашей душе, независимо от нашего сознания, в различные группы, причем основанием для группировки служит сходство или прямая противоположность по основному значению». В этом высказывании подчеркнуто сказано то, что «значения слова живут не отдельной друг от друга жизнью» [7, с.9]. Впоследствии это положение легло в основу определения многозначного слова, т.е. «наличие у одного и того же слова нескольких связанных между собой значений, обычно возникающих в результате видоизменения и развития первоначального значения, называется полисемией» [2, с. 335].
Регулярная многозначность на материале русского языка исследована Ю.Д. Апресяном, по мнению которого «полисемия слова А со значениями а1 и а называется регулярной, если в данном языке существует по крайней мере еще одно слово В со значениями Ь и Ь семантически отличающимися друг от друга точно так же, как а! и а^ и если а! - Ьъ аJ - Ь], попарно несинонимичны» [1, с.184].
Кроме активных значений регулярной многозначности существительных, Ю.Д. Апресян в своей книге приводит и другие типы значений, которые создают основу для дальнейшего исследования вопросов регулярной многозначности:
1. «Растение» - «плод этого растения»: абрикос, брусника, груша, инжир, калина, малина, слива.
2. «Растение» - «цветок растения»: астра, гвоздика, гладиолус, лилия, пион, резеда, ромашка.
3. «Растение» - «пищевой продукт этого растения»: горчица, хрен, какао, кофе, чай.
4. «Дерево» - «древесина этого дерева»: береза, ель, кедр, осина, сосна и т.д. Этот ряд регулярной многозначности включает всего 39 пунктов [1, с. 189-193].
Работа Ю.Д. Апресяна не единственная в этом роде. Регулярный характер пересечения нескольких семантических пространств, наблюдаемых не в отдельных лексемах, а охватывающих целые группы их, проявляющихся в повторяемости последовательностей семантических звеньев, описаны на материале географической терминологии славянских и балтийских языков [10].
Регулярной лексической полисемии (сокр. РП) посвящена статья Н.Н. Сальниковой, где систематизируются основные формулы регулярных соотношений значений в семантических структурах многозначных существительных [8, с. 7380]. Сравнивая результаты, полученные для англий-ского языка, с типами РП существительных, данных в работе Ю. Д. Апресяна, автор приходит к выводу, что перечень Ю.Д. Апресяна неполон. Автор также подчеркивает, что основные формулы РП существительных в обеих языках совпадают и имеют характер универсалий (разумеется, на уровне класса, а не отдельных существительных). Таким образом, характер универсалий (типа: если «А», то «В») решается здесь не на уровне класса существительных в целом. Но не следовало бы при этом забывать, что общее и составляет то, что присуще множеству единичных, отдельных предметов и явлений, т.е. всякое отдельное есть так или иначе общее. Единичное и общее находятся в неразрывной связи, единстве, различие их относительно, они взаимно переходят друг в друга.
Регулярная многозначность автором понимается как «отработанные в сознании носителей языка и неоднократно фиксированные в семантических структурах слов формулы смыслового соотношения лексико-семантических вариантов (ЛСВ), которые при наличии у слова некоторого первичного значения предполагают у него присутствие другого (других) ЛСВ определенной семантики, регистрируемых в первичной норме его употребления (узусе) ... регулярность естественным образом вытекает из самой природы полисемии как конститутивного свойства естественных языков» [8, с.79].
Давно замечено, что некоторые отдельные существительные (принадлежащие к определенному лексико-грамматическому классу слов) имеют характер универсалий в области семантических сдвигов. Например, семантический переход «гора» - «лес» считается одним из универсальных, характерных для славянских, индоевропейских, угро-финских, тюркских, монгольских и семитских языков [5].
Опыт выявления регулярной повторяемости некоторых семантических моделей фитонимов показан в работе Л.В. Дмитриевой [3, с.152-160].
Семантический переход «гора» о «лес» продемонстрирован и в работе С. С.
Майзеля «Пути развития корневого фонда семитских языков». Автор иллюстрирует этот сдвиг следующими примерами: 1) тюрк. даг «гора» - гагауз. «лес»; 2) рус.
гора - серб.-хор. гора «лес»; 3) араб. сІаЬг «гора» - *ёеЬг «лес» [6, с.196].
Такие регулярные семантические переходы автором названы «изосеманти-ческими рядами». Такого рода семасиологические универсалии С.С. Майзелем объясняются следующим образом: ... «если в природе при одинаковых условиях всегда происходят одинаковые явления, то в языке одинаковые условия могут давать лишь одинаковые семантические связи - и только» [6, с.197]. Эти изосе-мантические ряды повторяются, по мнению исследователя, не в одном и том же языке или в родственных языках, а в языках генетически не связанных, причем речь идет не о заимствованиях или кальках, а о глубоко самобытных явлениях. С.С. Майзелю метод изосемантических рядов потребовался для проверки его теории аллотезы и метатезы согласных семитского корня как базы для превращения относительно небольшого первоначального числа семитских корней в огромное их множество в составе лексики всех семитских языков позднейшего времени. При помощи своего метода он проверял семасиологическую достоверность открываемых им генетических связей между корнями. По мнению В.П. Ста-ринина, «изосемантические ряды - универсальный семантический прием, применимый ко всем языкам во многих их ярусах и подъярусах. Он может оказать особенно большую помощь в этимологических исследованиях ...» [9, с. 353-354].
B.П. Старинин лишь повторяет здесь высказанное ранее С.С. Майзелем мнение. Вот что писал по этому поводу автор изосемантических рядов: «Изосе-мантические ряды . дают ценный материал для общей семасиологии. Во всяком случае, ассоциации, зафиксированные семасиологом в каком-нибудь одном языке или в группе родственных языков, могут бросать ориентирующий свет на развитие значений слов других, даже самых отделенных языков.
Изосемантические ряды . не фигурируют в арсенале сравнительноисторического метода, большинство представителей которого считают убедительным только сравнение слов с тождественным значением. Этимолог, исследующий эволюцию одного и того же слова, скован по рукам и ногам не только неизбежной скудностью исторического материала, но и собственными принципами сравнения, и он часто совершенно беспомощен, когда не хватает какого-нибудь важного звена в цепи эволюции значений слова. В результате этимологические словари до сих пор могут объяснить лишь незначительную часть лексического состава языков» [6, с. 194-195].
Автор вышеприведенных строк абсолютно прав в том, что предлагаемый им семасиологический способ доказательства через изосемантические ряды может раздвинуть рамки сравнительно-исторического метода и найти адекватное применение и в других языковых семьях.
C.С. Майзель в своих исследованиях шел от формы к содержанию. Исследуя явление чисто фонетического плана (консонантизм семитских языков, чередование согласных, метатеза, аллотеза) и связывая их в единый узел с семасиологией, он открыл закон изосемантических рядов как раз в то время, когда в русском языкознании царило так называемая «новое учение» Н.Я. Марра.
В наших исследованиях мы придерживаемся аксиомы, что законы развития значений слов - явление интернациональное, поэтому не ограничиваемся привлечением материла только из одного языка или из родственных языков, это дает возможность глубоко познать семантические законы и дух языка, понять его неисчерпаемый творческий гений и ощущать пульсацию его замечательных ассоциативных энергий, образующих бесконечные гаммы понятий и форм.
§ 1. «Дерево» -о- «лес» тюрк.: чув. варман «лес», «роща», «дерево» (А V, с. 321-322), чув. йывад «дерево», «лес» (лесоматериалы). По данным Н.И.Ашмарина, варман - свежий растущий лес; йывад - сухой рубленный лес (А, V 321); общетюрк. агач «дерево», но в кум. агач «лес» (ЭСТЯ I, с.72); орман «лес», «роща», но башк. южн. диал. урман «дерево»; чешск. диал. бор «дерево», «лес»; русск. гай «большой густой лес», но в польском «отдельное одинокое дерево»; фин.-угор.: коми-зыр. яг «сосновый лес, сосновый бор, сосняк»; удм. яг «бор», хант. юх (/ух), манс. йив «дерево».
§ 2. «Лес» о «гора» тюрк.: чув. ута «роща» - ута (ср. Улап утти) «холм» (А III, с. 214); чув. курен «гора в лесу» (А, с. 83); такая закономерность, детерминированная неразличением сложных семем «гора, поросшая лесом», «лес, растущий на горе», «гора в лесу», обнаруживается в ряде языков: алт. йыш «горы, покрытые лесом», «чернь», «тайга»; тув. арга (арык) «горный лес», апеллятив арка в диалекте алтай-кижи широко входит в географические наименования, обозначая северную сторону горы, покрытую лесом; арка - лес в любой местности на горе; тайга: географический апеллятив тайга на Алтае может обозначать «снежное высокогорье», «горы, покрытые лесом»; в сибирских тюркских языках у слова тайга наблюдается энантиосемический переход «горный лес» ^ «горы, лишенные леса». Следует полагать, что первоначально термин тайга был орографическим, а не ландшафтным и отвечал понятию «гора»; ср. халха-монг. тайга «горный дремучий лес». В горах Южной Сибири и Монголии слово тайга никогда не применяется местными жителями по отношению к лесам равнин и долин. Обилие топонимов со словом тайга, особенно в горном восточном районе Тувы, и полное отсутствие их на таежных равнинах Сибири говорит о том, что оно обозначало гору, а не хвойный лес, позже стал обычным в значении «горный лес», «лес в горах», а теперь - «дремучий лес», «хвойный лес», ср. балкан «крутые покрытые лесом горы», балканлык «страна, покрытая крутыми, высокими лесистыми горами».
Семантические потенции этого явления настолько значительны, что оно распространяется и на заимствованные лексемы: в бол. орман (из турецкого, где сейчас только «лес, роща») наряду со значением «лес» также «гора, горная местность; тунг.-маньч.: эвенк. бор «горка (покрытая стлаником)», бори «возвышенность, покрытая горелым лесом», но орок. бори «возвышенность (небольшая, без леса и кустарников»), здесь наблюдается энантиосемический переход.
слав.: слвц. gora «лес», «гора, поросшая лесом»; русск. пихта «пихта, сосна, ель», но русск. диал. «пихтовый лес»; укр. кичера «гора, покрытая лесом», «крутая гора, поросшая лесом», гуцульск. ючера «крутой холм, поросший лесом»; шалга «лесистая возвышенность»; укр. барак (байрак) «возвышенность, густо поросшая лесом»; болг. креш «скалистая возвышенность, заросшая мелким лесом и кустарником»; укр. полонина «лесистая горная равнина»;
балт.: лит. alkas «небольшая гора, поросшая деревьями»; girkalnis «гора, поросшая лесом» (Там же. С. 28) лтш. «высокая гора», «возвышенное ме-
сто в лесу»;
фин.-угор. манси вана «лесная возвышенность», корп, хопр «хвойный лес»; в русских говорах Припелымя и Тавдинского района корп зафиксировано как «чернолесье (ель, кедр, пихта) на сухом возвышенном месте»; манс. eöp «лес», «покрытый лесом, горный хребет»; коми-зыр. Kepöc «возвышенность, гора, иногда покрытая лесом»; ср. манс. керас «утес, скала», хант. карысь «высокий».
Одна закономерность породила другую: у лексем со сложными семемами типа «гора, поросшая лесом» постепенно начали отпочковываться дифференцированные значения: «гора» и «лес»: тюрк.: межтюрк. алан (як. алы, алт. йаланг, тув. аланды, алак, узб. диал. алак) «холм», «возвышенность», «перелесье» (ЭС-ТЯ I, с. 135); таг, таг: почти во всех тюркских языках - «гора», «вершина горы», но в як. тыа «лес, тайга», в кр.- тат. даг «лес», «горный лес», тур. диал. «лес», «густая лесистая местность»; бöк «лес», «холм», бÿк «холм с деревьями»;
монг.: слово мо-дун «дерево», «лес» можно сравнивать с тунг.-маньч. мо, др.-яп. mori «роща», кор. me < *mori «гора»; с корейским мои «гора», «лес»; др.-яп. jama «гора», «лес»;
тунг.-маньч. гириа «лес», «тайга», но ма. Гирин хада «название горы»; эвенк. урэ, hурэ «лес», «тайга горная»: эвенк. урэ ~ hурэ (уро) «гора», «горная тайга», «лес», нан. хурэ, хурэ(н) «гора», «тайга», «лес»;
слав.: русск. гора «гора», болг. гора «лес», макед. гора «лес», словен. hora «высокая гора», «горный лес»; русск. диал. калтус «небольшая гора», «чаща леса»; укр. бескид «горный хребет», «лес»; болг. бор «лес», «небольшая возвышенность»; кичера «гора», но болг. кичер «молодой лес»; чешск. kicera «старый густой лес», «лесистые горы»; с.-хорв. kicer «вершина лесистой горы», «лес», «гора»;
балт.: в балтийских языках семантический переход «гора» ^ «лес» наблюдается в 11 лексемах; ср. лтш. wir «небольшой красивый лиственный лес», «высота, возвышение»; финно-угорские: коми вöр «лес», удм. выр «возвышенность, холм «бугорок»; коми-зыр. выр «лес», фин. vor «гора»; горы могут быть покрыты лесом, именно этот признак лег в основу названия горы в финском языке. Здесь мы видим обычное метонимическое употребление слова вöр^;
германские: аналогичный семантический переход наблюдается и в лексике германских языков, напр., в немецком языке зафиксированы следующие лексикосемантические поля семем «гора» и «лес». В названиях гор Шварцвальд, Штейн-гервальд, Вестервальд, Монденвальд имеется слово Wald «лес»; в Центральной части Германии возвышаются горы Гарц, этот топоним эволюционизировал из средневекового Harz «лес»; семит.: араб. dabr-, dabr-i «гора», dur < * debr «лес»; на наш взгляд, русск. дебри арабского происхождения.
§3. «Лес», «гора» ^ «низина», «долина», «овраг», «река», «луг», «болото» ^ «степь», «поле», «земля», «остров» Энантиосемический переход «возвышенный рельеф» ^ «низинный рельеф», «место, покрытое лесами» ^ «безлесное место» является модификацией одной из существительных семантических оппозиций «верх» ^ «низ» и «горизонталь» ^ «вертикаль»:
тюрк.: чув. диал. улёх «лес, редкий лес» ^ «луг», «пойма, долина реки»; чув. утё «лес, роща» ^ «остров» (А III, 330); (улёх «лес, мелколесье», «остров» (А III, с. 215); чув. йёлём «заволжский лес» ^ «долина», «низменность»
(А V, с. 57); як. арык «роща, чаща» ^ «лесной остров», ср. арал «берег ручья», «река» ^ «остров» (ЭСТЯ I, с. 188); тув. арга «горный лес», арыг «пойменный лес» (т.е. лес на низине); ср. др.-тюрк. art «горный перевал», «холм», «вершина», «плоскогорье»; туркм., тур. байыр «холм», «склон горы» (поросший деревьями); bair «пустыня; у Э.В.Севортяна байыр фигурирует также в названиях «невозделанное поле», «земля, пригодная для виноградника», «пастбище» (ЭСТЯ II, с. 38) и здесь же приведены следующие параллели: тур. bayir ^ болг. bajir, bairak, серб. bair «берег», укр. байрак «лесная долина», рум. бай-ур, байир «гора»; балкан «крутые покрытые лесом горы» (Р IV, с.1499), тур диал. balkan «болото, топь, трясина, лужа, грязь»; старо-узб. кол «холм на склоне горы», «низменность», «русло реки», старотуркм. къоол «долина», туркм. (совр.) гъоол «долина»; як. ой «лесок в открытом поле», «отдельно стоящий лес», «рощица», во многих тюрк. яз. ой, о : й «низина, впадина, долина, ложбина, овраг, яма», «участок земли» (ЭСТЯ I, с. 42-426); в чув. уй «поле», но раньше имело значение «лес»; уй улми «лесное яблоко» (А III, с. 167); як. тала «возвышение, гора, обрыв», «чистое поле», «ровная площадь», «равнина», ср. др.-тюрк. tala «степь», аз. тала «поляна, равнина»; ср. монг. тала «равнина, долина», яп. тани, кор. tan «долина»; кыр «возвышенность, гора», «поле, степь», «плато», «высокий берег»: кирг. кыр «горные хребты», туркм. кыр, гыр «равнина», тур. kir «поле, степь, равнина», башк. кыр «поле», тув. кыр «горный хребет»; в чув. хир «поле», раньше чув. хир имело, видимо, значения «лес», «гора», которые сейчас утрачены, но косвенно присутствуют в значениях животных: хир сысни «кабан», каждому известно, что кабан - лесное животное; хир качаки «косуля» (т.е. дикая, лесная) ^ «горная коза», хир ёни «олень» (лесная, дикая корова), хир кушакё «рысь» (лесная дикая кошка), хир майри «кедровые орехи» (т.е. лесные орехи); хак. арыг «роща, чаща», «заросли», як. арыы «остров, лесная чаща», «поле, луг»; алт. арал «лес», кирг. арал «остров» (ЭСТЯ I, с. 167); арал «покрытое кустарником острова на реке»; башк. диал. шар «мелкий тальник», - башк. лит. шар «болото»; монг.: п.-монг. oj, монг., бур. ой «лес, роща»; ср. монг. hoi, oi «долина» (ср. тунг. hoj «болото», «трясина»; тунг.-маньч.: эвенк. apajan «открытое место» (на вершине горы), эвен. араган, арагон «открытое ровное место» (не заросшее лесом); эвенк. aju «лес, тайга» ^ «тундра», болото», «поле»; эвенк. hargu «лес, тайга», «земля»; эвенк. бургак «заросли тополя», «остров или полуостров, покрытый густым лесом»; эвен. дундрэ «тайга, лес», - суша, материк», «побережье, берег».
~ слав.: русск. гора «возвышенность», русск. диал. гора «сухой и высокий берег реки», «берег моря или реки», «материк», «матерая земля»; русск. круча «возвышение, вершина, верх», «углубление, низкое место, яма»; кор, корёк «возвышенное место» «низкое болотистое место»; бор «возвышенное место», ср. польск. bor «болотистое место», «сосновый лес»; гай «лес», в русских диал. гай «отдельная камышовая топь»; русск. диал. майган «болото, поросшее лесом»; русск. диал. калтус «небольшая гора» - «чаща леса», -«болото», - «кустарник, рстущий на болоте»; русск. круг «роща», «заросли кустарника», «участок поля», «низина в лесу», «круглое поле», «нива»; олес «лес», «болото»;
Это семантическое явление неоднократно привлекало к себе внимание исследователей индоевропейской лексики: бел. балота «болото», «лес», «вековая роща», «глухое лесное место», «дубрава «дубовый лес», «лиственный лес», «болото»; пушча «большой густой непроходимый лес», «непроходимое болото»;
~ балт.: пересечением семантических полей «лес» ^ «болото» характеризуется семантика 14(15) лексем из 130 балтийских болотных терминов: лит., лтш. alksna «место поросшее ольхой», «болотистое место в лесу», «болото», «лужа», «долина», «лощина»; лит., лтш. sala «лес», «луг, поле», «остров», «небольшой луг среди ярового поля»; лтш. kalva «возвышенное место в лесу», «полуостров», «небольшой остров между рукавами рек»; финно-угор.: фин. noro «ложбина», эрзя-морд. нар «луг», коми нер «редкий сосняк с болотистой почвой»; коми-зыр. нюр «болото», ненец. нара «чаща, дремучий лес», неро «ивняк»; коми-зыр. тшь «болотистое место с низкорослым сосняком, густые заросли сосняка», удм. тэль «лес», сев. диал. «мелкий лес, поросль, подлесок». Можно сопоставить манс. тал-ква «низкий» лексемой талквама «низина».
В §3, где даны скопом семантические сдвиги «лес, гора» ^ «низина, долина, пастбище»... ^ «болото» ... ^ «степь, поле» и т.д., должны быть рассмотрены каждый в отдельности, но нужно учесть, что каждый раз так или иначе мотивирующей семой оказывается «лес». Переход «лес ^ болото» определяется экстралингвистическим фактом неразличения заболоченного леса и болота, поросшего лесом, при этом этимологические основания определяют однонаправленность перехода «лес ^ болото». То же самое можно сказать и в случаях «лес ^ долина», «лес ^ луг, пастбище», «лес ^ овраг ^ река» и т.д., где обнаруживается закономерность, детерминированная первоначально неразложе-нием сложных семем «долина, поросшая лесом» «долина»; «овраг, поросший лесом, кустарником» ^ «овраг» и т.д. Уже здесь можно наблюдать поляризацию основной семы «лес ^ безлесное пространство». Это своеобразная поляризация значений ярко проявляется в семантическом сдвиге «лес ^ поле, степь». Значения «поле, степь» являются, видимо, результатом сложной деривации: «место сгоревшего леса» или «место выкорчеванного леса» ^ «поляна» ^ «пашня на месте выкорчеванного леса» ^ «поляна» ^ «пашня на месте выкорчеванного леса» ^ «разработанное поле» ^ «поле» ^ «земля». Все это связано с подсечным земледелием.
На первый взгляд, кажется, что переход «лес ^ остров» стоит особняком. Но если учесть экстралингвистические факторы, которые являются определяющими для острова, а именно: «замкнутость пространства» и его «невозде-лываемость», то термин остров может быть применен к возвышенному месту (гора), к сухому участку среди болота (обычно поросшему лесом), к участку леса среди безлесного пространства и даже к безлесному участку среди леса».
Литература
1. Апресян Ю.Д. Лексическая семантика: Синонимические средства языка. М.: Наука, 1974. 366 с.
2. Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. М.: Советская энциклопедия, 1969.
369 с.
3. Дмитриева Л.В. Словообразование и некоторые семантические модели названий, относящихся к анатомии растений в тюркских языках // Проблема общности алтайских языков. Л.: Наука, 1971. С. 152-160;
4. ЗвегинцевВ.А. Семасиология. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1957. 310 с.
5. Корнилов Г.Е. О колебаниях значений гора ~ лес // Ономастика и языки Урало-Поволжья. Чебоксары, 2002. С. 24-29.
6. Майзель С.С. Пути развития корневого фонда семитских языков. М., 1983. С. 196.
7. Покровский М.М. Семасиологические исследования в области древних языков. М., 1896. 189 с.
8. Сальникова Н.Н. О регулярной лексической полисемии // Слово и предложение. Горький: Горьковский госпединститут им. А.М.Горького, 1977. С. 73-80.
9. Старинин В.П. Изосемантические ряды // Проблемы семантики. М.: Наука, 1974. С. 349-354.
10. Толстой Н.И. Славянская географическая терминология: Семасиологические этюды. М., 1969. 262 с.; Невская Л.Г. Балтийская географическая терминология: К семантической типологии. М.: Наука, 1977. 228 с.
Сокращения
1. А I-XVII - Ашмарин Н.И. Словарь чувашского языка. Т. I-XVII. Чебоксары: Руссика, 1994-2000.
2. ЭСТЯ I-III - Севортян Э.В. Этимологический словарь тюркских языков. Т. I-III. М.: Наука, 1974, 1978, 1980.
ИСАЕВ ЮРИЙ НИКОЛАЕВИЧ - окончил Чувашский государственный университет. Кандидат филологических наук. Автор 10 научных работ, в том числе одной монографии.
