CC BY
23DOI 10.24411/2658-7866-2019-10011 УДК 82-1
Джун Фан https://orcid.org/0000-0001-7711-4020
Т. Ж. Калинина https://orcid.org/0000-0002-6823-2313
Региональные аспекты поэзии Н. А. Некрасова на примере поэмы «На Волге (Детство Валежникова)»: трансформация романтической лиро-эпической формы
Статья посвящена анализу поэмы Н. А.Некрасова «На Волге (Детство Валежникова)». Данная поэма рассматривается как результат действия в творчестве Н. А. Некрасова нескольких поэтических аспектов. В ее основу положена модель романтической поэмы, подвергшейся трансформации, приведшей к генезису жанра так называемой «малой» некрасовской поэмы. Эта трансформация стала возможна благодаря творческому дару поэта вводить в поэтическую ткань считавшиеся до этого сниженными, негодными для поэзии, народные мотивы и лексику. Н. А. Некрасов переосмысливает и по-новому использует такие лирические возможности как автобиографизм: во многом опирается на личные переживания и эмоции, воспоминания, использует реалии раннего ярославского периода своей жизни как материал творчества. С другой стороны, уникальность его «малых» поэм и, в частности, поэмы «На Волге» («Дество Валежникова»), основывается на виртуозном мастерстве использования автором «родовых» регистров: лиро-эпических и драматургических компонентов поэмы. Поэт способен создать драматическую зарисовку в ткани лиро-эпики, благодаря чему закрепившиеся за родовыми компонентами смыслы «сдвигаются» и переосмысливаются. В целом, статья помогает понять, как эволюционировала изжившая себя романтическая поэма и какие творческие импульсы, оставшиеся в этом жанре, дали начало новой реалистической поэзии, к которой относится творчество Н. А.Некрасова.
Ключевые слова: Н. А. Некрасов, литература ХК века, романтическая поэма, малая поэма, автобиографический миф, лиро-эпика, драматизация, региональный аспект, Волга, Ярославский край, трансформация.
Jun Fan, T. Zh. Kalinina
Regional aspects of N. A. Nekrasov's poetry on the example of the poem «On the Volga (Valezhnikov's Childhood)»: transformation of the romantic lyrico-epic form
The article is devoted to the analysis of N. A.Nekrasov's poem «On the Volga (Valezhnikov's Childhood).» This poem is considered as the result of the action in N. A. Nekrasov's work of several poetic aspects. It is based on the model of a romantic poem that has undergone a transformation that has led to the genesis of the so-called «small» non-Racist poem genre. This transformation became possible due to the creative gift of the poet to introduce into the poetry fabric folk motives and vocabulary considered to be before that reduced, disreputable for poetry. N. A. Nekrasov rethinks and in a new way uses such lyrical possibilities as autobiographism: he relies on personal experiences and emotions, memories, uses the realities of the early Yaroslavl period of his life as a material of work. On the other hand, the uniqueness of his «small» poems and, in particular, the poem «On the Volga» («Valezhnikov's Childhood»), is based on the author's virtuous skill to use «ancestral» registers: lyrico-epic and drama components of the poem. The poet is able to make a dramatic essay in the fabrics of lyrico-epic, due to which the meanings fixed by family components are «shifted» and rethought. In general, the article helps to understand how the exhausted romantic poem evolved and what creative impulses left in this genre gave rise to a new realistic poetry, to which N. A.Nekrasov's creativity belongs to.
Key words: N. A. Nekrasov, literature of the XIX century, romantic poem, small poem, autobiographical myth, lyrico-epic, dramatization, regional aspect, Volga, Yaroslavl Region, transformation.
Новаторский «личностный» канон романтической поэмы в ее байроновском варианте, который А. С. Пушкиным в начале 1820-х годов был привит к древу русской словесности (прежде более озабоченной «героическими подвигами» и «неслыханными злодействами» на троне или же идиллиями и «исправляющей нравы» сатирой), в скором времени дал уди-
вительные плоды. По наблюдениям В. М. Жирмунского [5], в течение трех десятилетий легионы русских авторов самого разного уровня дарований произвели на свет шесть сотен поэм, в которых «западные», «восточные и отечественные «отщепенцы», «скитальцы», «гордецы», «разочарованные» и «идеалисты» бесконечно «бросали вызов
© Джун Фан, Калинина Т. Ж., 2019
судьбе», творили «демонические» поступки и исповедовались «на смертном одре». Определяющей же характеристикой поэтики нового жанра стало пришедшее на смену «объективной» эпической фабуле и возвышенному пафосу «героической эпопеи» (или идиллическому пафосу пасторали) «единодержавие» романтизированного субъекта, воплощаемое в «сюжете» движения его внутренних противоречий, с максимальной приближенностью авторского сознания к субъективности «исповедального» героя.
Попытки И. С. Тургенева, А. Н. Майкова, А. А. Григорьева 20 лет спустя «расшатать» этот канон, выйти из-под его власти либо в сферу частного быта, либо к герою-мыслителю, убедительных результатов не принесли. Их поэмы суть обновленный вариант романтического канона. И. С. Аксакову удалось проторить самобытный путь, лишь решительно заменив романтического «беглеца» социально узнаваемым типом крестьянского «бродяги».
Творчество Н. А. Некрасова открывает возможность рассмотреть и иные векторы трансформации романтической лиро-эпики. Причем магистральная художественная новация поэта - воссоздание в лиро-эпических формах различных аспектов народного самосознания - здесь мало чем может помочь. Скорее следует обратиться к той линии его «больших стихотворений», которые оказались так или иначе связанными с «основным биографическим мифом» [14] в некрасовском творчестве. Назовем среди них его «Отрывок» (1844), «Родину» (1846), «Памяти Асенко-вой», «Последние элегии» (1855), «Тишина» (1857) «Деревенские новости», «На Волге» (1860), «Рыцарь на час» (1862), позже -«Уныние» (1874) и некоторые другие. К наиболее масштабным из них уже давно приложено жанровое определение «малая поэма» [8]. Да и сам Некрасов подобные свои сочинения порой называет «поэмами» или «частями поэмы» (Ср. некрасовские определения: «Начало поэмы» (стихотворение 1864 г.); «Эпилог ненаписанной поэмы» (об известном тексте поэмы «Несчастные»); «...у меня есть поэма "В. Г. Белинский"« (ПСС: В 15. Т. 13. Кн. 2. С. 65); «Из поэмы Мать» (1877).
Некрасовская «малая поэма» «На Волге (Детство Валежникова)» выступает вполне
репрезентативным примером рассматриваемого жанра в творчестве поэта. Она позволяет очертить некоторые специфические для этой формы особенности поэтики, а также показать своеобразие решаемой автором художественной задачи.
Канвой «сюжета» поэмы «На Волге» или основой ее лиро-эпической ситуации выступает цепь раздумий и воспоминаний повествующего субъекта, которыми он охвачен, оказавшись в родных местах с ружьем и собакой. «Элегические раздумья» лирического героя в первой части поэмы полностью укладывались бы в русло романтической поэтики, если бы не вставка социально окрашенной «притчи», которая, возможно, в другое время читалась бы вполне в духе романтизма, однако, во время написания этой поэмы уже не может иметь романтического модуса. То есть, с одной стороны, перед нами весьма традиционная форма, многократно разработанная поэтами-романтиками, однако ее содержание - в силу неких причин - обнаруживает совершенно не романтический характер.
Что же лежит в основе этой трансформации, позволившей Н. А. Некрасову, опираясь на канву, казалось бы, изжившего себя жанра, говорить на новом, современном и актуальном, реалистическом «языке», и в результате создать новый «некрасовский» жанр «малой» поэмы?
Вступив некогда в литературу как лирик романтического типа («Мечты и звуки», 1840), а затем, заявив себя автором романтических же рассказов и повестей о всевозможных «неудачниках», Некрасов помимо овладения формами современной ему словесности открыл для себя возможность опираться в творчестве на материал собственной биографии. Поначалу он модифицировал биографические факты и реалии посредством известных ему «сюжетных» литературных конструкций. Позже он обратился к «сюжетному» структурированию самого автобиографически-прототипического материала как многоаспектного «автомифа» [14].
Параллельно Некрасов искал пути выхода за пределы романтического субъективизма, осваивая в своей «ролевой» лирике психологические перспективы чуждых сознаний. Но чтобы создать не романтическую, а реалистическую, свою, некрасовскую поэму, поэт дол-
жен был овладеть как объективным повествовательным видением, так и использовать реалистические художественные приемы нарративной интроспекции. В «больших» («народных», «идеологических», «сатирических») поэмах Некрасов пошел преимущественно эпизирующим путем. В «малых» же он подверг реалистическому преображению именно лирическую позицию героя-повествователя.
В поэме «На Волге» мы сталкиваемся с тем же традиционным романтическим «субъективизмом»: повествующий субъект возвращается в видениях памяти к тому, что в детстве было им пережито как кризис, предопределивший всю его дальнейшую жизнь. Поэтому первая часть поэмы почти полностью разворачивает перед нами «автобиографический миф» Некрасова, но в сжатой притчевой форме, повествуя о моментах, заимствованных из той «легенды» о собственной судьбе, которую Некрасов так упорно культивировал в своем раннем творчестве.
Хотя фабульные детали этой «истории» свидетельствуют, что «судьба» субъекта некрасовской поэмы, поведанная им в начале поэмы, передает установку автора на реалистическое видение жизни, она вместе с тем, никак не выходит за рамки известной романтической модели. Вводя читателя в пространство повествуемого события, Некрасов ни одним словом, ни одним примером не проясняет его реального «прозаического» смысла. Поэт как будто бы более озабочен приобщением читателя к привычному стереотипу романтического «скитальца».
Но вторая часть поэмы поистине оригинальна. По избранному литературному материалу это продолжающееся нагнетение - в духе той же романтической (но уже балладной) традиции - демонических персонажей в «национальном вкусе», как то: леших, ведьм, нечистой силы. Однако роль, которую призвана сыграть эта «нечисть» во второй части некрасовской поэмы, совершенно противоположна той функции, которую она исполняла в романтических произведениях. Если для романтиков народная демонология была знаком ухода от обыденной реальности, то у Некрасова, как это ни странно, «лешие» и «черти» стали средством возврата к прозаической, лишенной потустороннего действительности (к тому же действительности, имеющей непо-
средственное отношение к жизни самого поэта, то есть опять же к «автобиографическому» мифу). Осуществляется этот возврат тоже оригинально - стилистически, с привлечением комического элемента:
Я постоял на берегу,
Послушал - черти ни гу-гу!
Я пруд три раза обошел,
Но черт не выплыл, не пришел!
Смотрел я меж ветвей дерев
И меж широких лопухов,
Что поросли вдоль берегов,
В воде: не спрятался ли там?
Узнать бы можно по рогам...
Можно сказать, что этими «ни гу-гу», «лопухами» и «рогами» развенчивается самый дух романтической поэмы. А вместе со стилевым снижением поэтом демонстрируется отход от него и на содержательном уровне, а также на уровне самого «ритаула» призывания нечистой силы (прислушивание, троекратное обхождение пруда - а результат противоположный).
Если в первой части поэмы основой нового жанра является «тайное» внедрение в романтическую форму автобиографически-реалистического материала, то во второй части функционально значимым оказывается не столько то, что здесь Некрасов отступает от традиций романтической поэтики, сколько сам факт вовлечения в произведение фольклорного материала. Его значимость открывается в последующих частях.
Третья - самая важная, кульминационная часть поэмы. В ней стало возможно раскрытие собственно реалистической картины мира. Следы романтической поэтики полностью исчезают. Здесь мы также встречаем детали, имеющие для Некрасова автобиографическое звучание:
Кругом все та же даль да ширь,
Все тот же виден монастырь...
Посвященный в детали некрасовской биографии читатель тут же безошибочно узнает географически совершенно реальное место -Волгу напротив родовой усадьбы поэта и, на противоположном берегу, Николо-Бабайскую обитель, плывущие в оба конца волжские суда.
Здесь-то вдруг и появляются в тексте дощатая палуба мимо плывущей расшивы, молодой приказчик с его дородной подругой, их
«вкусный и свежий поцалуй». Картинка представлена повествовательными приемами, выходящими за пределы даже и лиро-эпики. Перед нами драматургически развернутая картина:
Приказчик, парень молодой, Смеясь, за спутницей своей Бежит по палубе: она Мила, дородна и красна. И слышу я, кричит он ей: «Постой, проказница, ужо Вот догоню!..»Догнал, поймал, -И поцалуй их прозвучал Над Волгой вкусно и свежо.
Тут и раскрывает свою значимость фольклорный элемент, введенный в текст предыдущей главки. Предметно преображенная картина свидания «красного молодца» и «красной девицы» как бы продолжает фольклорную тему, начавшуюся с няниных сказок. Но, с другой стороны, это вполне реалистическая и драматургически оформленная (а перейти в драматургический ракурс опять же позволяет привлеченный фольклор, в котором, как известно, все роды синкретически слиты) зарисовка, одна из многих в творчестве Некрасова, имеющих отношение к теме народа.
Благодаря этой картине завершается переход от традиции романтической поэмы к реалистической поэтике. Теперь перед нами драматическая встреча лирического героя-наблюдателя и артели бурлаков, появляющихся на «сценической площадке». Наступает очередь «улетучиться» фольклорным мотивам, и в полную силу проявляет себя реалистическая поэтика. Но авторский «биографический миф» и здесь выступает в качестве интегрирующей повествовательной основы.
Современники поэта (да и позднейшая традиция) увязали «бурлацкий» эпизод поэмы только с одним контекстом - демонстрацией векового социального неравенства и народной трагедии. Несомненно, что и сам поэт рассчитывал на подобное звучание своего произведения. Но в художественной ткани поэмы картина с бурлаками возникает для того, чтобы обозначить поворотный момент в судьбе лирического субъекта поэмы. Мы опять слышим его голос и видим настойчивое развертывание все того же «автобиографического контекста»:
Давным-давно, в такой же час, Его (вой бурлаков - авторы) услышав в первый раз,
Я был испуган, оглушен. Я знать хотел, что значит он...
И вот, когда, казалось бы, лирический компонент решительно и традиционно возобладал, именно драматическое вторжение в текст «посторонней» субъективности» качественно его трансформирует. Рассматриваемый эпизод обнаруживает поразительное совмещение в одной строке сегментов, относящихся к разным родам литературы:
.И долго берегом реки Бежал. Устали бурлаки, Котел с расшивы принесли, Уселись, развели костер И меж собою повели
Неторопливый разговор.
Со слов «устали бурлаки» и «повели. разговор» мы вновь сталкиваемся с драматургической вставкой, в которой разыгрывается трагедия:
«Когда-то в Нижний попадем? -Один сказал. - Когда б попасть Хоть на Илью... » - «Авось придем», -Другой с болезненным лицом, Ему ответил. - «Эх, напасть! Когда бы зажило плечо, Тянул бы лямку, как медведь, А кабы к утру умереть -Так лучше было бы еще... »
Почему повествователь отдает «право голоса» бурлакам? Да еще в сцене, которая является кульминационной в поэме. Полагаем, делает он это потому, что здесь для автора сокрыта глубинная причина того самого изменения в жизни лирически представленного героя, на интроспекции самосознания которого выстраивается весь лирический каркас поэмы. Это то, что заставило сердце героя «дрогнуть», то, что оторвало его от родной земли. В силу сказанного данная сцена занимает свое важнейшее место в некрасовском «автобиографическом мифе», дополняя его «фактически» и обогащая содержательно.
Осталась одна заключительная глава. Не трудно догадаться, чьей трагедии посвящена она. Здесь уже поистине эпическое начало,
типизация, обобщение и, наконец, собирательный образ народа и его трагедия:
Всю ту же песню ты поешь,
Всю ту же лямку ты несешь,
В чертах усталого лица
Все та ж покорность без конца...
Последние строфы как будто бы довершают эпическую картину: ситуация повторяется из поколения в поколение. Но на поверку оказывается, что, стилизуя, дистанцируя и отчуждая строй и поэтику романтической поэмы, поэт остается верен сущности романтической субъектной перспективы: когда весь вводимый в произведение материал дается через призму восприятия лирического субъекта, близкого самому автору. Более того, новаторское преображение романтической формы у Некрасова достигается здесь не столько через объективацию субъекта в эпической фигуре «типа» и «характера», сколько в автономиза-ции других субъектов, обладающих заведомо отличной от повествователя социокультурной природой, но уподобленных ему в праве на собственный голос личности.
Итак, данный пример жанра «малой» некрасовской поэмы показывает, что специфика этого жанра вытекает, по-видимому, во-первых, из его тесной «привязанности» к основному «автобиографическому мифу» Н. А. Некрасова, во-вторых, из необходимого сосуществования в нем нескольких драматически автономных субъектных сфер и, в-третьих, из устремленности самосознания повествователя к решению субстанциональных вопросов его бытия. Особо при этом следует подчеркнуть, что отмеченный выше «автобиографический миф» в некрасовской «малой поэме» выступает не как атрибут ее эпического компонента и не задается обычной логикой эпического или лиро-эпического произведения. Он разворачивается, следуя совершенно особым принципам, задаваемым индивидуально-авторской поэтикой, рассматривавшейся нами в другом месте [14]. В этом и состоит специфика, если угодно, уникальность «малой» некрасовской поэмы и, в частности, его поэмы «На Волге».
Мы, однако, не стали бы утверждать, что данная структура будет в равной степени при-ложима к любой «малой» поэме Некрасова. Вероятнее предположить, что каждое отдельное произведение является своеобразной кон-
фигурацией лиро-эпического и драматического компонентов с неотъемлемой фигурой лирического субъекта, которому подчиняются эти родовые «регистры» и который своей позицией, как и в романтической поэме, создает эстетическую целостность произведения.
Библиографический список
1. Гаркави, А. М. Лирика Некрасова и проблемы реализма в лирической поэзии: Уч. Пос. по спецкурсу [Текст] / А. М. Гаркави. -Калининград, КГУ, 1979.
2. Гаркави, А. М. Становление реалистических жанров в поэзии Некрасова [Текст] / А. М. Гаркави. - 1970. - вып. 5. - С. 32.
3. Гин, М. М. О так называемой «газетно-сти» Некрасова [Текст] / М. М. Гин. - В кн. Журна-листика и литература. - М., 1972.
4. Григорьян, К. Н. Наследие Лермонтова в становлении поэтического миросозерцания Некрасова [Текст] / К. Н. Гри-горьян. - Некр. сб. - Вып. 5. - 1973.
5. Жирмунский, В. М. Байрон и Пушкин: (Из истории русской романтической поэмы) [Текст] / В. М. Жирмунский. - Л. : Наука, 1978.
6. Лебедев, Ю. В. Некрасов и русская поэма 1840-1850-х гг. [Текст] / Ю. В. Лебедев. -Яр., 1971.
7. Лотман, Ю. М. Автокоммуникация: "Я" и "Другой" как адресаты [Текст] / Ю. М. Лотман // Семиосфера, 2000.
8. Мельшин, Л. (Гриневич П. Ф.). Очерки русской поэзии [Текст] / Л. Мельшин. - СПб., 1904.- С. 106.
9. Пайков, Н. Н. «Здесь всюду я - в черте малейшей.» (художественный автоцентризм в творчестве Н. А. Некрасова) [Текст] // КАРАБИХА: Историко-литературный сборник / Сост. Б. В.Мельгунов. - Ярославль, 1993. - Вып. 2.
10. Прозоров, Ю. М. Книга Некрасова «Мечты и звуки» и русская романтическая поэзия [Текст] / Ю. М. Прозоров. - В кн. Влияние творчества Некрасова на русскую поэзию. Республ. Сб. науч. Трудов. - Вып. 53. - С. 3-14.
11. Прозоров, Ю. М. Некрасов после книги «Мечты и звуки»: К проблеме преодоления романтизма в творчестве Некрасова 1840-х гг. - В кн. Некрасов и русская литература вт. пол. 19-нач.20 века [Текст] /
Ю. М. Прозоров // Межвуз. Сб. науч. Тр., 1980. - Вып. 57. - С. 3.
12. Скатов, Н. Н. Некрасов и Пушкин - в кн: Достоевский, Некрасов [Текст] / Н. Н. Скатов. - Л., 1974.
13. Скатов, Н. Н. О жанровой природе стихотворения Некрасова «Секрет» [Текст] / Н. Н. Скатов // Проблемы жанра в истории русской литературы. Уч. зап. ЛГПИ им. А. И. Герцена. - Т. 320. - Л., 1969.
14. Хакимова, (Калинина) Т. Ж. Некрасовская беллетристика (1840-1855): личный духовный опыт писателя и типология способов и форм его художественного воплощения в литературных текстах [Текст] : магистерская диссертация / Т. Ж. Хакимова. - Ярославль : ЯГПУ, 2001.
Reference List
1. Garkavi, A. M. Lirika Nekrasova i prob-lemy realizma v liricheskoj pojezii=Nekrasov's lyrics and the problems of realism in lyrical poetry [Tekst] : Uch. Pos. po speckursu / A. M. Garkavi. - Kaliningrad, KGU, 1979.
2. Garkavi, A. M. Stanovlenie realisticheskih zhanrov v pojezii Nekrasova=Development of realistic genres in Nekrasov's poetry [Tekst] / A. M. Garkavi. - 1970. - Vyp. 5. - S. 32.
3. Gin, M. M. O tak nazyvaemoj «gazetnos-ti» Nekrasova=About the socalled "newspaper genre" of Nekrasov [Tekst] / M. M. Gin. - V kn. Zhurnalistika i literatura. - M., 1972.
4. Grigor'jan, K. N. Nasledie Lermontova v stanovlenii pojeticheskogo mirosozercanija Ne-krasova=Lermontov's legacy in the formation of Nekrasov's poetic world view [Tekst] / K. N. Grigor'jan. - Nekr. sb. - Vyp. 5. - 1973.
5. Zhirmunskij, V. M. Bajron i Pushkin: (Iz istorii russkoj romanticheskoj pojemy) Bajron i Pushkin: (Iz istorii russkoj romanticheskoj po-jemy)=Byron and Pushkin: (From the history of the Russian romantic poem) [Tekst] / V. M. Zhirmunskij. - L. : Nauka, 1978.
6. Lebedev, Ju. V. Nekrasov i russkaja pojema 1840-1850-h gg.=Nekrasov and Russian poem in 1840s-1850s. [Tekst] / Ju. V. Lebedev. - Jar., 1971.
7. Lotman, Ju. M. Avtokommunikacija: "Ja" i "Drugoj" kak adresaty=Auto-communication: "Self" and "Other" as destinations [Tekst] / Ju. M. Lotman // Semiosfera, 2000.
8. Mel'shin, L. Ocherki russkoj po-jezii=Essays of the Russian poetry [Tekst] / L. Mel'shin. - SPb., 1904. - S. 106.
9. Pajkov, N. N. «Zdes' vsjudu ja - v cherte malejshej...» (hudozhestvennyj avtocentrizm v tvorchestve N. A. Nekrasova)="I am here everywhere in the slightest... " (Artistic autocentrism in the work of N. A. Nekrasov) [Tekst] // KARABIHA: Istoriko-literaturnyj sbornik / Sost. B. V. Mel'gunov. - Jaroslavl', 1993. - Vyp. 2.
10. Prozorov, Ju. M. Kniga Nekrasova «Mechty i zvuki» i russkaja romanticheskaja po-jezija=Nekrasov's book "Dreams and Sounds" and Russian romantic poetry [Tekst]. - V kn. Vlijanie tvorchestva Nekrasova na russkuju pojeziju. Respubl. Sb. nauch. Trudov. - Vyp. 53, s. 3-14
11. 11. Prozorov, Ju. M. Nekrasov posle knigi «Mechty i zvuki»: K probleme preodoleni-ja romantizma v tvorchestve Nekrasova 1840-h gg.=Nekrasov after the book "Dreams and Sounds": to the problem of overcoming romanticism in Nekrasov's work in 1840s. [Tekst] - V kn. Nekrasov i russkaja literatura vt. pol. 19-nach.20 veka // Mezhvuz. Sb. nauch. Tr., 1980. -Vyp. 57. - S. 3.
12. Skatov, N. N. Nekrasov i Pushkin - v kn: Dostoevskij, Nekrasov=Nekrasov and Pushkin - in book: Dostoevsky, Necrasov [Tekst] / N. N. Skatov. - L., 1974.
13. Skatov, N. N. O zhanrovoj prirode sti-hotvorenija Nekrasova «Sekret»=About the genre nature of Nekrasov's poem "Secret" [Tekst] / N. N. Skatov // Problemy zhanra v istorii russkoj literatury. Uch. zap. LGPI im. A. I. Gercena. -T. 320. - L., 1969.
14. Hakimova, T. Zh. Nekrasovskaja bellet-ristika (1840-1855): lichnyj duhovnyj opyt pisatelja i tipologija sposobov i form ego hudozhestvennogo voploshhenija v literaturnyh tekstah=Nekrasov's bellethristics (1840-1855): personal spiritual experience of the writer and typology of ways and forms of his artistic embodiment in literary texts [Tekst] : magisterskaja dissertacija / T. Zh. Hakimova. - Jaroslavl' : JaGPU, 2001.
