CC BY
40
А.Н.ТОЛКАЧЕВА
РЕГИОНАЛИЗМ И ИДЕНТИЧНОСТЬ В КОНТЕКСТЕ НАЦИОНАЛЬНОГО И ГОСУДАРСТВЕННОГО СТРОИТЕЛЬСТВА В УКРАИНЕ И МОЛДОВЕ
Регионализм и идентичность как проблемы постсоветского транзита
В западной политической науке не затрагивались долгое время вопросы национальной идентичности и регионализма государств, переживающих трансформацию, последовавшую за распадом СССР. Наличие существовавших трансформационных теорий не смогло восполнить эту брешь, прежде всего потому, что при объяснении постсоветских преобразований они опирались на опыт западных демократий и прошлых демократических транзитов, т.е. ориентировались на опыт реакций на вызовы регионализма со стороны достаточно стабильных и институциализированных демократий. В постсоветских странах эти вызовы зазвучали при наличии слабо развитых государственных институтов, на фоне сложной политической и экономической ситуации. Кроме того, западные трансформационные теории не учитывали процедурный элемент конструирования идентичности в период транзита, а также влияние политического, институционального, экономического и культурного наследий.
Так, концепция Д. Растоу, в основе которой апелляция к элитам, заключающим между собой пакт для успешного завершения транзита, фокусируется в основном на процедуре этого соглашения и не объясня-
ет, почему собственно элиты решают договариваться227. Существенная критика этой теории применительно к постсоветскому контексту состояла в том, что очевидная для Растоу предпосылка перехода к демократии — национальное единство, как правило, отсутствовало и являлось, скорее, ожидаемым эффектом трансформации. Это напрямую связано с «проблемой государственности» или «тройного транзита», с необходимостью сочетания политической и экономической трансформации, с государственным и национальным строительством228.
Теории транзита концентрировались на роли элит и институтов в процессах политических и экономических изменений, рассматривая в основном государственный уровень, и не уделяли достаточного внимания процессам, происходящим на региональном уровне. Как подчеркивает ряд исследователей, в постсоветском контексте практически ни одна из теорий не анализировала возросшей роли регионов (бывших автономий, областей и т.д.) как политических акторов и
229
влияния на них советского прошлого229.
Внутренняя политика республик бывшего СССР, а теперь — независимых государств, стала влиятельной региональной составляющей. К. Зегберс назвал этот эффект «умножением и институциа-лизацией пространства/территориальных единиц, интересов и акторов»230. Институциализированная по территориальному принципу многонациональное^ задавала четкие границы для распада СССР, но государства-преемники вынуждены были решать сходные внутренние проблемы политизированной этничности и региональной политики. Слабым республиканским институтам, трансформировавшимся в постсоветские государственные образования, было нелегко справиться с внутренними вызовами региональной политической мобилизации. Поэтому в новообразованных государствах, таких, например, как Украина и Молдова, которые, включали территории с различными историей и культурой, проблемы развития регионов и утверждения единой государственной идентичности оказались слож-
227 Rustow D. Transition to democracy: Towards a dynamic model // Comparative politics. - N.Y., 1970. -Vol. 2, N. 3. - P.337- 363.
228Линч Х., Степан А. «Государственность», национализм и демократизация // Полис. - М.,1997. - № 5. - С.9-30
229Post-Soviet puzzles. Mapping the political economy of the former Soviet Union / Ed. by Segbers K., Spiegeleire S. de. - Baden-Baden: Nomos,1995. - Vol.2
230 Segbers K. Introduction// Post-Soviet puzzles... - P.19.
но переплетены. Успешное их решение во многом зависело от того, насколько регионы, уже как части новых постсоветских государств, способны были развить собственную политическую идентичность, которая могла функционировать независимо и конкурировать с единой государственной идентификацией.
Мы попытаемся рассмотреть наиболее сильные региональные движения Украины (Крым) и Молдовы (Приднестровье) как различные варианты ответа на региональные вызовы. Оба региона представляют собой классическое пограничье, и хотя, в отличие от Крыма, Приднестровье не имеет четких географических границ, региональное сознание проявилось там более отчетливо, чем на пространстве полуострова. Более того, сепаратистские тенденции, имевшие место в Украине и Молдове, только в Приднестровье вылились в вооруженный конфликт и реализовались путем образования непризнанной мировым сообществом Приднестровской Молдавской Республики, которой до 1990 г. как отдельной административной единицы не существовало.
Регионализм и сепаратизм
Сегодня регион — это не просто географический термин, а политический, экономический и социальный конструкт. В нашем случае под регионами понимаются территориальные единицы государства, возникшие в результате административного планирования, управления и политической борьбы231.
Начиная с 60—70-х годов регионализм определяется как идеология и политическое движение. В годы, последовавшие за его резонансным утверждением, и он становится крайне перегруженным понятием, поскольку, наряду с трактовками в качестве идеологии (государственного вмешательства, экономико-политического сотрудничества государств, внешнеполитического курса), воспринимается и как социально-политическое движение регионов за расширение их прав — экономических, политических, культурных. В итоге обнаруживается разное, нередко противоположное, понимание регионализма по отношению к государству: как включенная в национальное по-
231 Sahlins P. Boundaries: The making of France and Spain in the Pyrenees. - Berkley, 1989. Цит по.: Центр и региональные идентичности в России / Под. ред. Гельмана В., Хопфа Т. - СПб.: Изд-во Европ. ун-та в Санкт-Петербурге, 2003. - С.10
литическое, экономическое и социальное целое система, зависимая и подчиненная центру, и как нечто, что ставит под сомнение государство как структуру деятельности и идентичности.
Несмотря на то, что регионы нечасто пытаются вытеснить государство или приобрести государственные функции социального регулирования и легитимации, их существование влияет на деятельность государств, а их появление и активизация меняют соотношение власти и влияния в стране. Там, где элементы политического пространства, культурной идентичности, экономического единства, административного аппарата, общественной идентичности и территориальной мобилизации совпадают, мы сталкиваемся с сильным регионализмом. Поэтому нередко в сравнительной политологии феномен регионализма и национализма смешивают, еще больше усложняя уже существующие определения, поскольку часто регионализм узко определяют как этнический протест, ответ на деволюцию власти,
232
имеющую цель разрушить этнические разделения232.
В то же время большинство исследователей полагает, что не стоит смешивать регионализм и сепаратизм, поскольку, как правило, регионалистские требования обозначены в контексте существующего государства, а сепаратизм нацелен на перешагивание этих границ и стремится к собственной государственности233.
Тем не менее, даже исследования, которые воспринимают эт-нонациональные движения как проявление региональной политики, в итоге фокусируются на субгосударственных национальных движениях234. В определенном смысле эти выводы правомерны, поскольку регионализм в экстремальной форме может защищать развитие местных культур и институтов внутри отдельных регионов, что в принципе способно привести к сепаратизму — тенденции, которую центральное руководство стремится избежать посредством институциональных соглашений и договоренностей.
232 The social origins of nationalist movements: The contemporary West European experience / Ed. by Coakley J. - L.: Sage, 1992.
233 Pavlenko S. Administrative regionalism: Stages, actors, legitimization and prospects // Post-Soviet Puzzles... - Vol.2. - P. 19; Китинг М. Новый регионализм в Западной Европе // Логос. - М., 2003. - N 6 - С. 63-116.
234 Rokkan S., Urwin D. The politics of territorial identity: Studies in European regionalism. - L.,1982;Keating M. The new regionalism in Western Europe: Territorial restructuring and political change. - Northampton, 1998.
Поскольку территория «поддерживает государство как принцип господства и контроля» и «структурирует систему представительства и
235
участия в политической жизни в ее рамках»235, опасение, что развитие регионализма может завершиться отделением, если население территории и ее элиты будут убеждены в наличии достаточных оснований для этого, является вполне реальным. Но для того, чтобы регион стал столь политизированным, он должен быть объединен специфической территориальной идентичностью — от лоббирования региональных интересов до требований автономии вплоть до полного отделения.
Обсуждая национальную идентичность, Э.Смит предлагает различать ее внешние и внутренние функции. Первые заключаются в ее способности очерчивать территориальное пространство и обосновывать экономические и политические институты. Вторые проявляются в том, что она служит основанием социализации, связующим звеном между индивидами и классами, способом и средством локализации себя в мире236. На наш взгляд, эти рассуждения вполне можно применить к региональной идентичности. Более того, региональная и национальная идентичности могут быть взаимодополняемыми в силу сложности и множественности политических идентичностей в частности. В то же время они способны и противопоставляться друг другу, в силу чего региональная идентичность при определенных условиях перерастает в национальную.
Региональная идентичность — это своего рода ключ к конструированию региона как политического, социального и институционального пространства. Идентичность функционирует как мерило легитимации — необходимое условие для консолидации любого институционального порядка237. В контексте политики данная функция соотносится с идеологическим уровнем, хотя значимость ее проявляется, прежде всего, на уровне межличностного взаимодействия в повседневной жизни. При этом все чаще условием членства в группе становятся не «объективно» существующие, а социально задаваемые различия, в основе которых феномен категориального приписывания. С помощью придания значимости категориям, на основе кото-
235 Китинг М. Указ. соч. С.67.
236 Smith A. Op.cit. - P.188.
237 Berger P., Luckmann T. The social construction of reality. -
N.Y.,1966. - P.111.
рых осуществляется идентификация, закрепляется и поддерживается система господства-подчинения и групповой стратификации.
В силу этого актуальными оказываются вопросы: какие социальные силы или группы контролируют приписывание идентичностей, на какой основе эти идентичности строятся, как эти идеи распространяются в обществе, модифицируются и какой потенциал для конфликта или сосуществования они содержат. Поэтому, рассматривая процесс политизации регионов на постсоветском пространстве, мы должны обратить внимание на особенности их исторического развития, а также на их основных акторов. Это позволит нам проанализировать контекст конкурентности национальной и региональной идентичности и понять, почему регион Приднестровья развился до уровня реальной государственности, непризнанной, тем не менее, мировым сообществом.
Историческое формирование территорий и проблемы конструирования национальной идентичности
В современных границах Украина и Молдова существуют с середины XX в., когда усилиями советской власти они были окончательно сформированы как протогосударства — советские республики, обладавшие той долей символической власти, которая позволила им добиться независимости в период кризиса центра. История обеих территорий включает в себя периоды доминирования в различных их частях Габсбургской, Оттоманской, Российской империй, в силу чего ряд регионов то включали, то исключали из составов Украины и Молдовы, и до последнего времени их современные территории практически не взаимодействовали как единое целое.
В Молдове, как правило, выделяют три основных региона: Буджак, долгое время находившийся под властью Оттоманской империи и заселенный преимущественно гагаузами и болгарами; Бессарабия, составляющая сейчас большую часть современной Молдовы и входившая в состав австро-венгерских и румынских земель, и Приднестровье, которое никогда не было частью этих земель и в начале 1990-х провозгласило себя независимым государством.
Количество регионов, по линии которых выделяют раскол в современном украинском обществе, варьируется от стандартного разделения на
Восток — Запад до девяти, а иногда одиннадцати238. Это деление обусловлено спецификой формирования территорий. Исторические связи с разными империями создали сложные социально-экономические и институциональные конструкции, что сделало Украину государством, в котором регионы приобрели крайне важное политическое значение, а «украинское национальное строительство представляет собой предприятие по транс -формированию периферий нескольких наций в единую суверенную сущность, способную напрямую взаимодействовать с остальным миром»239. И хотя корни концепта украинской нации обнаруживаются в конце XVIII в., украинское государство в его современной форме можно с уверенностью назвать советским конструктом.
В значительной степени то же можно утверждать и в отношении Молдовы, поскольку ее территория была объектом постоянной борьбы великих держав. В течение всего советского периода власти усиленно доказывали, что молдаване — не румыны, что они являются отдельным этносом, и предпринимали всевозможные шаги для утверждения этого: латинский алфавит был заменен на кириллицу, переписывалась история республики и т.д. Последствия таких действий сказались после распада Союза, когда страна вынуждена была решать вопросы собственного государственного и национального строительства.
Украинцы и молдаване после дезинтеграции СССР оказались вынужденными отвечать на вопрос, действительно ли они составляют «нацию» и что является ее «содержанием». И если украинская идентичность формировалась в процессе метаний между Россией и Польшей, то сторонники молдавской идентичности после распада СССР стремились утвердить себя как нацию, отличную от румын, несмотря на культурное сходство этих народов.
Не менее напряженно стоял вопрос об идентификации регионов. Наиболее проблемными районами Украины и Молдовы оказались их последние территориальные дополнения - Крым и Придне-
238 ^el D. Language politics in independent Ukraine: Towards one or two state languages // Nationalities papers. - G1asgow,1995. - Vol. 23, N 3. - P. 597- 624; Barrington .W. Examining rival theories of demographic influences on political support: The power of regional, ethnic, and linguistic divisions in Ukraine // Europ. j. of polit. research. - Oxford, 2000. - Vol. 41. - P. 455- 491; Sasse G. The «new» Ukraine: A state of regions // Reg. a. federal studies. - L., 2000. - Vol. 11, N 3. - P. 69- 100.
239 Szporluck R. Ukraine: from an imperial periphery to sovereign state // Daedalus. -Cambridge,1997. - Vol. 126, N 3. - P. 86.
стровье, население которых в советский период значительно увеличилось за счет миграционных потоков из других регионов СССР, в основном из России, Украины, Белоруссии, что было связано с интенсивной урбанизацией и индустриализацией этих территорий. Формировался многонациональный состав населения и связанная с ним сложная структура идентичностей и лояльностей, препятствующих созданию эксклюзивных этнических идентификаций, но способствующих размыванию строгой идентичности. Итогом стало доминирование «советской» идентичности, явившейся одним из факторов, усиливающих разногласия между новообразованными государствами и населением регионов, соотносившим себя больше с Советским Союзом, нежели с республикой, в состав которой они входили. Утрата основы для советской идентичности способствовала активизации идентичности региональной, а нередко и ее конструированию.
Но в конкуренции центра и его проблемных регионов по формированию и идентичности — национальной и региональной, присутствует одно важное отличие, связанное с этнической стратификацией населения в Советском Союзе.
Этническая стратификация на Украине в советский период имела размыто-соревновательный характер240. Интеграция этнических украинцев в русскую нацию была значительно облегчена лингвистической и культурной близостью, на индивидуальном уровне дискриминация в отношении этнических славян практически отсутствовала. Этнические украинцы занимали высокие позиции в военных, государственных и партийных бюрократических структурах, этнические границы между украинцами и русскими стали довольно размытыми. На Украине русские и украинцы контролировали основные политические и идеологические институты. Исключение, в силу политической неблагонадежности региона, составляли представители западноукраинской элиты, которые были вынуждены циркулировать внутри своего региона, тем самым создавая условия для внутриэлит-ного кризиса на Украине. Крым по «советизированности» и лояльности центру занимал одно из ведущих мест наравне с Днепропетровском, Донецком, Харьковом, прежде всего — в силу значительного перевеса русскоязычного населения. Переход региона из состава од-
240 Juska A. Ethno-political transformation in the states of the former Soviet Union // Ethnic a. racial studies. - L., 1999. - Vol. 22, N 3. - P. 524- 553.
ной республики в состав другой не сказался на политических возможностях элит полуострова, поскольку они продолжали занимать посты в высшем руководстве как Украинской ССР, так и Союза в целом.
Этническую стратификацию в Молдавии, в отличие от большей части территории Украины, можно охарактеризовать как биполярную и жестко-соревновательную241. Исторически еще со времен царской империи на территории Приднестровья проживало значительное количество славян, в то время как Бессарабия была заселена преимущественно молдаванами. Профессиональные и управленческие кадры, как правило, рекрутировались из русских и украинцев, проживающих на территории Молдавии, или поставлялись из центра. Биполярность этнической структуры создавала внутри республики два отдельных региона, взаимодействие между которыми выявляло славянское, приднестровское, доминирование и молдавское, бессарабское, подчинение.
Данная специфика этнической стратификации сказалась на идентификации. На Украине самым актуальным был вопрос о существовании не двух, но даже трех этнолингвистических групп: русские, украинцы и русскоязычные украинцы, что ставило перед руководством страны задачу формирования национальной идентичности преимущественно не в этнических терминах. В Молдове же на начальном этапе государственного строительства проблема состояла в другом: необходимо было определить, отличается ли молдавская нация от румынской. Это размежевание глубоко разделило центральные власти Молдовы, значительно ослабив их в борьбе с региональными вызовами.
Общая слабость центра и проблемы, связанные с формированием общегосударственной идентичности, позволили регионам Украины и Молдовы более решительно заявить о себе, однако это не объясняет различий в результатах регионального развития Крыма и Приднестровья. Одной из причин несовпадений может выступать поведение элит, поскольку они, как правило, представляют собой основного актора по мобилизации населения.
241 Juska A. Ethno-political transformation in the states of the former Soviet Union // Ethnic a. racial studies. - L., 1999. - Vol. 22, N 3. - P. 524- 553.
Элиты и проекты региональной идентичности
В период транзита произошло разделение на старые и новые элиты. Коалиция между ними обычно способствует функционированию государства и смягчает трансформацию. Фрагментирование элит и их циркуляция несут в себе опасность разрушения, соревновательность и нестабильность242. Но кроме старых и новых элит на государственном уровне, игроки на региональном уровне также становятся достаточно значимыми. Поэтому проблема конкуренции или взаимодополняемости национальной и региональной идентичностей напрямую зависит от конфигурации и поведения элит на государственном и субгосударственном уровнях.
В период перестройки, когда ослабла вертикаль власти, национальные движения стали одним из главных векторов, определяющих развитие политической жизни в Советском Союзе. В отличие от Молдовы, на Украине тогда не произошло смены лидеров, хотя националистические силы Западной Украины и стали влиятельным политическим актором. Лидеры Украинской компартии успешно восприняли и использовали националистические идеи, активно развиваемые западноукраинскими движениями, как способ легитимации и сохранения своих руководящих позиций. Раскол по линии реформаторы/антиреформаторы в Киеве был незначителен, что позволило старым элитам сохранить относительную стабильность не только в центре, но и на региональном уровне.
В молдавском же руководстве раскол на реформаторов/антиреформаторов и коммунистов/антикоммунистов оказался дополнен еще и расколом по национальному признаку (румыноязыч-ные/русскоязычные), а также по линии румынской/молдавской идентичности. Кроме того, внутри компартии образовалось два крыла, во главе которых стояли разные региональные группировки: элиты Приднестровья и Бессарабии. Для последних языковые и культурные вопросы, поднятые в конце 80-х годов, стали поводом для отстранения приднестровских и русскоязычных элит.
В Украине подобные расколы по политическим, экономическим и геополитическим вопросам были более существенны на суб-
242 Higley J., Burton. M. The elite variable in democratic transitions and breakdowns // Amer. social. rev. - N.Y.,1989. - Vol.54. - P.17- 32.
национальном уровне, что значительно ослабляло регионы в их борьбе с центром. Ярким примером является Крым, где раздробленность крымских элит, их неспособность объединиться, стала залогом провала сепаратизма.
До 1990 г. довольно сложно говорить о политической соревновательности на полуострове. С одной стороны, тот факт, что элиты украинского центра и Крыма не противопоставлялись друг другу в советскую эпоху, позволил последним добиться статуса автономии, а также разрешить назревавшую политическую конфронтацию между Киевом и Симферополем путем мирных переговоров, в результате которых крымским властям было делегировано значительное количество полномочий. С другой стороны, кроме старых крымских партийных элит активизировались новые элиты, которые пришли к власти в начале 1994 г. на волне пропаганды республиканского статуса Крыма и объединения полуострова с Россией. Их видимое единство сразу же начало распадаться, и уже к середине лета 1994 г. их поддерживало не более трети крымчан. Таким образом, единый региональной проект, на основе которого могла бы сложиться сильная региональная идентичность, оказался нереальными из-за противоборства различных сегментов старых и новых элит. К тому же конкурентность на этом поле усиливалась хорошо организованным движением возвращающихся крымских татар. Соперничество элит не позволило удержать и те значительные полномочия автономии, которые были получены.
Ситуация в Приднестровье развивалась иначе. Молдавский национализм конца 80-х годов довольно сильно пошатнул позиции этого региона, который в советское время был главной базой для рекрутирования промышленных и управленческих элит. Новое руководство страны состояло преимущественно из элит «второго эшелона», которым ранее был закрыт доступ во властные структуры республиканского уровня. Элиты Приднестровья объединились перед угрозой потери своих властных позиций.
Но региональная мобилизация не может происходить в вакууме, желания элит еще недостаточно для успешной реализации сепаратизма, необходима поддержка масс. Устойчивость региональной идентичности является в этом случае важной характеристикой. Здесь также обнаруживаются различия в рассматриваемых ситуациях.
Символическое конструирование пространства, территориальности и идентификация с ними основаны на диалектике двух языков:
интеграции и различий, которые возникают и воспроизводятся в различных социальных практиках. На обеих территориях до распада Союза доминировала советская идентичность, которая была модифицирована в региональную после крушения устоявшихся границ. Соответственно, в процессе ее утверждения и укрепления вставал вопрос о том, кто в данный момент является для населения региона значимым Другим.
Для приднестровцев стимулом политической мобилизации региона стало принятие закона о молдавском языке как единственном государственном языке в республике. Молдавские законодатели представляли этот закон как «одно из базисных условий для существования молдавской нации в становлении ее национального суверенного государственного образования»243. Результатом принятия закона стала замена кириллицы латинским алфавитом.
Этот процесс, воспринятый населением Приднестровья, Гагау-зии и русскоязычными жителями правого берега Днестра как подготовка к объединению с Румынией, вызвал активное противодействие с их стороны. «Другим фактором мобилизации стал чисто политический фактор, связанный с борьбой за сохранение СССР и "советского" образа жизни на территории Приднестровья. Этот фактор в отличие от первого был привнесен в социально-политическое движение населения Приднестровья самой приднестровской но-менклатурой»244. Политические лидеры Приднестровья и Гагаузии объединили местное население под лозунгами сохранения статуса русского языка, возможной румынской угрозы и защиты Союза как гаранта отсутствия дискриминации против русскоговорящих.
Для советизированного региона новые румынские стандарты и возможная унификация четко отождествлялись с образом Другого — в лице молдавского центра, при этом совершенно не важны были споры о том, насколько молдаване отличны от румын. Образ молдавского центра представлялся не только угрожающим, но и непривлекательным, обладающим низким статусом, устойчиво закрепившимся за Бессарабией в советские времена и лишь усугубившимся после распада Союза. Превосходство Приднестровья негласно внедрялось с момента
243 Законодательные акты Молдавской ССР о придании молдавскому языку статуса государственного и возврате латинской графики. - Кишинев, 1990.
244 Перепелица Г.Н. Конфликт в Приднестровье: Причины, проблемы и прогноз развития. - Киев, 2001. - С.20.
образования МССР, так же как и высокий статус русского языка в противовес молдавскому. Поэтому развитие Приднестровья в качестве автономии, а впоследствии и независимой политической общности, было поддержано подавляющим большинством жителей региона, включая молдаван. А благодаря единству приднестровских элит, конкурентности в отношении проектов региональной идентичности и категории Другого внутри региона не было, что позволило Приднестровью противостоять молдавскому центру. Более того, элита культивировала эту идентичность еще до кровавых событий 1992 г., аргументируя историческое и правовое обоснование приднестровской государственности245. Успешность их конструктивистской деятельности была подчеркнута Докладом № 13 Миссии ОБСЕ в Молдове в ноябре 1993 г., в котором указывалось, что в регионе существует «ясное чувство собственной приднестровской идентичности», основывающееся «главным образом не на этничности, поскольку разделяется не только славянами, но и большинством этнических молдаван»246.
Для крымчан же проблема устойчивой региональной идентичности до сих пор под вопросом247, хотя в определенные исторические моменты появлялись признаки ее укрепления, например в период восстановления статуса автономии полуострова. Казалось бы, инсти-туционализация через автономию должна была способствовать ее утверждению, но помешали проблемы внуриэлитного взаимодействия.
Первым шагом на пути региональной политической мобилизации крымчан было экологическое движение — сугубо региональное выступление, в которое вовлечены как украинцы, так и русские: в ходе всей кампании не было высказано ни одного националистического лозунга. Таким образом, первая политическая мобилизация крымчан выявила единство целей и действий среди славянского населения полуострова248. Этнизация крымской политики началась од-
245 Днестровская правда. - Тирасполь, 1990. - 17 авг.; 1991. - 28 окт.; Единство. - Тирасполь, 1989. - 1 дек.; Трудовой Тирасполь. - 1989, 16 дек.
246 Доклад № 13 Миссии ОБСЕ в Молдове (13 ноября). - Кишинев, 1993. -
С.62.
247 Градировский С., Лопухина Т. Недостача регионального сознания, или изломы островного регионализма. - Режим доступа: http://ok.archipelag.ru/part2/ nedo-stacha.htm.
248 Dawson J. Anti-nuclear activism and national identity in Russia, Lithuania, and Ukraine. - Durkham,1996. - P.124-161.
новременно с поддержанием идеи автономного статуса полуострова на референдуме.
Автономия рассматривалась как способ защиты и гарантия от нарастающего украинского движения, возвращения крымских та-тар249. Причем доминирующим в риторике была именно региональная идентичность, а не требования присоединения к России: «Крым — наш дом», «Крым — не Украина и не Россия. Крым уникальный регион»250. В этом практически все сегменты элит в Крыму были едины, хотя и преследовали различные цели.
Институциализация автономного статуса, которая могла усилить региональную идентичность, не оправдала народных ожиданий. Это позволило части региональных элит использовать недовольство населения для мобилизации вокруг этнических вопросов и ориентации на Россию, наделить Украину статусом Другого. А поскольку интересы ряда влиятельных групп простирались за пределы полуострова, в содержание региональной идентичности вкладывались различные смыслы и список значимых Других варьировался (включая и Россию, несмотря на постулируемую близость).
Однако угроза изменения статуса русскоязычного населения на полуострове, как и в стране в целом, не воспринималась слишком остро.
Ряд исследователей связывает отсутствие конфликта в Крыму с доминированием единого социально-культурного стандарта, делая акцент на роли русского связующего этноса, но именно этим объясняется относительная безынициативность русскоязычного населения полуострова, поскольку фактически ему ничто серьезно не угрожа-ло251. В отсутствие явных угроз региональная идентичность, несмотря на некоторый всплеск в 1992—1994 гг., так и не стала политически значимой, оставаясь преимущественно приватной в жизни крымчан. Возможность ее активизации, как показал опыт конца 2004 г., напрямую связана с трансформациями общественной жизни и корректировкой политического и международного курса центральных киевских властей, способной повлечь за собой изменения положения русскоязычного населения в стране. Более того, усиление регионального
249 Крымская правда. - Симферополь, 1990. - 29 июля; 1990. - 3 окт.; 1990. - 5
окт.
250 Крымская правда. - Симферополь, 1990. - 1 июня; 1991. - 16 янв.
251 Градировский С., Лопухина Т. Недостача... - Режим доступа: http:// ok.archipelag.ru/part2/nedostacha.htm.
размежевания по линии Восток—Запад является свидетельством того, что укрепление единой украинской национальной идентичности велось довольно слабо на протяжении всего периода президентства Леонида Кучмы.
* * *
В трансформирующихся государствах идентичность является крайне подвижной и зависит от новых социальных отношений и альянсов, в том числе и на уровне регионов. Для Украины и Молдовы регулирование крымского и приднестровского конфликтов явилось неотъемлемой частью создания и утверждения новых независимых государств. При этом, как показывает анализ, регионализм не обязательно становился препятствием для государственного строительства, хотя в значительной степени противостоял проектам этнического национализма. Но иногда регионализм может перерасти в требования независимого государства, основой для которого становится региональная идентичность. Формирование как региональной, так и национальной идентичности - сложный процесс, траектории которого могут быть различными. В процессе трансформации советской идентичности в региональную в крымском случае последняя не подверглась политической мобилизации и осталась в сфере частной жизни, тогда как трансформация идентичности в Приднестровье демонстрирует претензии на утверждение не только в качестве региональной, но и государственной.
Специфика формирования национальной и региональной идентичности на постсоветском пространстве может быть выявлена через артикуляцию альянсов, в основе которых, как правило, лежат структура и взаимодействие элит центра и регионов. При этом наличие конкурирующих проектов идентичности приводит к снижению политической выраженности чувства идентичности у населения, а способность различных сегментов элит объединиться закрепляет идентичность в качестве неотъемлемой части жизни населения. Желание и в определенном смысле необходимость подобной конструктивистской деятельности групп обуславливаются совокупным действием политических, социально-экономических, исторических и этнокультурных факторов, а возможность ее успешной реализации напрямую зависит от готовности масс поддержать эту деятельность.
