Молдова и Приднестровье: национальное строительство, территориальные идентичности, перспективы разрешения конфликта Текст научной статьи по специальности «История и археология»

РЕГИОНЫ

Молдова и Приднестровье: национальное строительство, территориальные идентичности, перспективы разрешения конфликта *

Владимир Колосов, Дмитрий Заяц

Непризнанная Приднестровская Молдавская Республика (ПМР) представляет собой классический пример «незавершенной» государственности и входит в число территорий, которые могут быть классифицированы как псевдогосударства. Их существование — одна из основных особенностей современного мирового геополитического порядка. Как правило, правительства государств, от которых такие территории пытаются отделиться, прилагают значительные усилия по «воссоединению» своих стран, прибегая либо к силе, либо к поиску политических решений. Однако возврат псевдогосударства под контроль Центра — длительный процесс. Он зависит от баланса внутренних и внешних факторов, способствующих и/или препятствующих воссоединению, от восстановления и развития контактов мятежной территории со своей «метрополией», от степени интеграции обоих участников конфликта в мировую экономику, их отношений с соседями и т. д.

Конкретно для Молдовы перспективы «возвращения» Приднестровья сильно осложняются из-за экономических, военных, политических, межнациональных и социальных проблем, которые проявились на финальном этапе существования Советского Союза и типичны для всего постсоветского пространства. Также эти перспективы во многом определяются сложной системой геополитичес-

Владимир Александрович Колосов, руководитель Центра геополитических исследований Института географии Российской академии наук, Москва; Дмитрий Викторович Заяц, научный сотрудник того же Центра.

* Статья подготовлена при финансовой поддержке, предоставленной программой Research Support Scheme Института Открытое Общество проекту «Перспективы разрешения конфликта между Молдовой и Приднестровьем: роль гражданского об-

щества».

ких отношений Молдовы, а отчасти и ПМР с крупными соседними государствами: Украиной, Румынией, Россией, равно как и со странами Запада. Более того, отношение мирового сообщества к Молдове и ПМР очень сильно влияет на отношения между различными этническими и культурными группами как в Молдове, так и в Приднестровье. Приднестровский конфликт — один из самых интернационализированных в пределах бывшего СССР \

Случай Приднестровья особенно поучителен и по другим причинам. В регионе нет ни одной этнической группы, которая могла бы претендовать на безусловную гегемонию. Поэтому в ПМР акцент делается скорее на «гражданских», нежели чем на этнических идеалах государственности, приоритетное значение отводится созданию новой политической идентичности. Отсюда и известная ностальгия по советской идеологии, формировавшей советскую политическую идентичность в качестве альтернативы этническому самосознанию. Но создание и/или укрепление специфической приднестровской идентичности означает ее соперничество с молдавской идентичностью, а значит и борьбу между политическими и интеллектуальными элитами по поводу трактовок общего исторического прошлого, реактуализацию давних разногласий о легитимности изменений границ в регионе.

В то же время конфликт между Молдовой и Приднестровьем не имеет глубоких исторических корней, характерных для конфликтов на Кавказе и в Закавказье. В нашей статье мы постараемся показать, что корни конфликта в другом — в кризисе идентичности и в слабости государства. Мы попытаемся проанализировать результаты десятилетнего «созидания» национальной и государственно-политической идентичности в Молдове и ПМР, основываясь при этом главным образом на данных социологического опроса, проведенного нами на обоих берегах Днестра в апреле-мае 2000 года. Кроме того, мы рассматриваем взаимосвязь между поиском новой идентичности и интернационализацией конфликта, перспективы разрешения конфликта и установления стабильности в этой части постсоветского пространства.

Территория, идентичность, нация и государство в постсоветском пространстве

Исследованиями последних лет убедительно доказано, что организация территории, идентичность (самосознание) ее населения и протекающий на ней политический процесс образуют неразрывную

триаду и становятся все более сложными2. При этом выделяются, по меньшей мере, четыре типа этнической идентичности:

1) сильная самоидентификация только с одной этнической группой;

2) устойчивая самоидентификация с двумя группами одновременно;

3) слабая или непостоянная самоидентификация с двумя или более этническими группами, которая может привести к полному распаду этнической идентичности, то есть к так называемому «этническому нигилизму»;

4) самоидентификация с «панэтнической» общностью (например, панславянской или пантюркской), охватывающей несколько этнических групп, или с гражданской общностью вроде «советского народа».

Национальная идентичность все еще занимает центральное место в иерархии самоидентификации человека с социальными и территориальными группами, но постепенно теряет свою гегемонию. Все больше людей в современном взаимосвязанном и взаимозависимом мире имеют смешанное этническое происхождение, вовлекаясь в процессы урбанизации и глобализации, свободно перемещаются между регионами и странами, либо вынуждены покидать свои дома из-за гражданских войн, этнических конфликтов и стихийных бед-

<_» 3

ствий3.

Иерархические множественные идентичности особенно характерны для постсоветского пространства. В советское время в целом ряде республик и областей этническая разнородность была настолько велика, что доля смешанных браков достигала трети и более в общем количестве браков. Во многих городах и в «пограничных» (переходных) культурных зонах образовался своего рода этнический «коктейль». Правда, в окружающей сельской местности и во «внутренних» регионах население было более однородным.

Иерархия территориальных идентичностей включала этнические, политические («всесоюзные» и республиканские), региональные и местные компоненты4 и постоянно менялась. Ее изменчивость в немалой степени была обусловлена подвижностью границ территориальных единиц первого порядка, которые стали относительно устойчивыми только с конца 1950-х годов. После 1991 года сложность этой иерархии, унаследованной от СССР, усугубляется совпадением в пространстве и во времени процессов государственного и национального строительства. В новых независимых государствах

(ННГ) пока еще не созданы полноценные политические идентичности. Основные причины этого таковы.

1. Большая часть населения ННГ, особенно в отдельных областях, еще не ассоциирует себя с государственно-политической общностью (политической нацией) и не разделяет гражданских ценностей, предлагаемых политическими элитами в качестве общих для всех социальных, этнических и региональных групп. Лучшим свидетельством тому служит образование на обломках СССР пяти самопровозглашенных республик5.

2. В каждом ННГ общество глубоко раздроблено на «выигравших» и «проигравших» в результате экономических реформ6. Из-за этого государство так и не достигло полной легитимности, то есть признания полномочий центральной власти всеми гражданами. Чтобы быть полностью легитимным, государство нуждается в признании не только большинством титульной этнической группы, но и большинством каждого из меньшинств.

3. Уровень участия населения в политической жизни пока далек от удовлетворительного; часто он не гарантирует территориальную целостность, национальное единство и политическую стабильность.

4. Принципы перераспределения государственных средств между этническими группами и регионами не обеспечивают им равного доступа к ресурсам и привилегиям.

Относительное ослабление роли государства способствует сохранению старых и появлению новых многослойных и смешанных идентичностей. Другими словами, слабость государства, его неспособность реализовать свои функции — защищать граждан, обеспечивать их основные права, гарантировать им соблюдение законности — одна из главных причин территориальных конфликтов в постсоветском пространстве. Не все ННГ удовлетворяют основным критериям суверенного государства, поскольку не в состоянии контролировать всю территорию, на которую официально распространяется их суверенитет, и поскольку часть их населения не признает их границы и не доверяет правящим в них режимам.

Этнические идентичности в прежних советских республиках очень часто неустойчивы также из-за того, что различные региональные группы титульной и/или доминирующей этнической группы не выработали согласованных, всеобще принятых представлений о своем прошлом и будущем, равно как и об отношениях с другими этническими группами и соседями. Государству здесь приходится одновременно «склеивать» воедино как гражданскую нацию, состо-

ящую из многих этнических групп, так и собственно титульный народ. И в зависимости от того, на чью поддержку оно рассчитывает — всей нации или только титульного этноса, — оно следует одной из двух принципиально различающихся стратегий.

Каждая стратегия имеет свои преимущества и недостатки. Первая стратегия часто расценивается правящими постсоветскими элитами как таящая в себе угрозу территориальной целостности и реальной независимости молодого государства. Вторая облегчает политическую мобилизацию титульного этноса, позволяет удерживать и перераспределять собственность в пользу его элиты, но сопряжена с опасностью чрезмерного усиления титульного национализма и резкой ответной реакции меньшинств, известной в литературе как «интерактивный национализм»7. Поэтому в большинстве случаев политические элиты не могут однозначно декларировать выбор одной стратегии и пробуют их комбинировать. Они заявляют о своей приверженности концепции политической нации и даже делают усилия по ее воплощению в жизнь. Но одновременно они не останавливаются перед шагами, направленными на установление привилегий титульным народам и на закрепление в коллективном сознании этих народов старых и новых этнических мифов.

Объективные предпосылки «битвы за идентичность» в Приднестровье и Молдове

ПМР — яркий пример территории со сложной идентичностью. Исторически эта территория была расположена на границе между восточно-римскими культурами, кочевниками Большой Степи и восточнославянским миром, являлась частью малонаселенного Дикого Поля — пограничной области между Российским государством и Османской империей (и в этом отношении напоминает Нагорный Карабах и Абхазию). Здесь украинские казаки боролись за свою независимость и православную веру против мусульманской Турции и католической Польши. В то же время Приднестровье представляет собой своего рода ворота на пути из Восточноевропейской равнины на Балканы и в Южную Европу.

Присоединение Приднестровья в XVIII веке к Российской империи, обеспечив защиту молдавского, украинского и русского православного населения регулярными российскими войсками и казачьими формированиями, стимулировало освоение его плодородных

равнин. Российские власти активно привлекали на здешние свободные земли и иностранных поселенцев: немцев, болгар, сербов и гагаузов. Правительство распределяло сельскохозяйственные угодья среди молдавских бояр, поддержавших Россию в войне против Турции, что усилило перемещение крестьян-молдаван на левый берег Днестра. Заселение Приднестровья колонистами разных национальностей привело к формированию полиэтнической структуры и укоренению традиций взаимного уважения и терпимости. За исключением периода Гражданской войны, Приднестровье не знало кровопролития в течение более чем 130 лет, до самых трагических событий 1992 года.

К началу ХХ века полиэтническое общество сформировалось и на правом берегу Днестра. Здесь также сложились традиции мирного сосуществования различных этнических групп, получившие наибольшее развитие в крупных городах. Согласно переписи населения 1897 года, молдаване составляли лишь 47,6% от населения Бессарабии, то есть территории между реками Днестр и Прут от Буковины до дельты Дуная8.

В историко-этнографическом отношении Приднестровье неоднородно. В северной его части, некогда принадлежавшей Польше, большинство населения всегда составляли украинцы, хотя и имелись некоторые молдавские деревни. Постоянное население южной части Приднестровья, находившейся под властью вассала Османской империи Крымского ханства, вплоть до конца XVIII века было крайне незначительным. По Ясскому мирному договору 1792 года территория между Днестром и Южным Бугом была присоединена к Российской империи. Позже, в результате русско-турецкой войны 1812 года, в состав России полностью вошла Бессарабия. Приднестровье же стало частью Херсонской губернии. Его земли были заселены преимущественно казаками, которые основали большинство здешних поселений. В деревнях здесь до сих пор преобладают украинцы или русские.

В 1918 году Бессарабия была захвачена Румынией, а Приднестровье стало частью Советской Украины. В 1924 году советское правительство образовало на его территории Молдавскую Автономную Советскую Социалистическую Республику (МАССР) с административным центром сначала в Балте, а с 1929 года — в Тирасполе. Основную часть этой автономии составляли области, населенные почти исключительно украинцами, которые доминировали в населении МАССР (48,5%, вместе с русскими — 57%), в то время как на долю молдаван приходилось приблизительно 30% населения9. Очевидной

целью советского руководства было создание титульной молдавской государственной единицы в рамках СССР с учетом перспективы возвращения Бессарабии. Левый берег Днестра снова стал приграничьем.

В 1940 году, после аннексии Бессарабии Советским Союзом, 11 из 17 районов МАССР были возвращены Украине, а 6 районов присоединены к только что образованной Молдавской ССР. Путем перекройки политико-административной карты этого региона Сталин, видимо, хотел компенсировать Молдавии потерю южной Бессарабии, включенной в Измаильскую область Украинской ССР (ныне — часть Одесской области) и северной Буковины, присоединенной к Черновицкой области. В 1941 году территория будущей ПМР, как и Молдовы, была оккупирована германскими войсками, которые передали этот регион под управление Румынии. В 1944 году МССР была восстановлена в своих довоенных границах.

Таким образом, левый берег Днестра был частью Румынии в течение всего лишь нескольких военных лет. Опыт государственности 1924—1940 годов, хотя и сильно ограниченной тоталитарным сталинским режимом, служит современным лидерам Приднестровья одним из главных аргументов при обосновании региональной идентичности. Важно отметить, что карта региона была перекроена без учета мнения местного населения, позиция которого стала одним из факторов, внесших вклад в эскалацию конфликта в начале 1990-х годов.

В советской Молдавии Приднестровье было наиболее промышленным и урбанизированным регионом. Здесь проживало лишь 17% населения республики, зато производилось около 35% республиканского ВВП, 56% потребительских товаров, треть продукции сельского хозяйства, почти вся электроэнергия (Молдавская ГРЭС мощностью 2500 МВт и Дубоссарская ГЭС в 110 МВт)10. В Приднестровье было возведено много уникальных промышленных предприятий. Например, главным источником внешнеторговой выручки ПМР (около 55%) является экспорт продукции Молдавского металлургического завода в Рыбнице, построенного в 1985 году при использовании современных технологий. Многие коммуникации, связывающие Молдову с ее восточными соседями (автомобильные и железные дороги, газопровод, высоковольтные линии), пересекают территорию Приднестровья. Во время «горячей» стадии конфликта с Молдовой ПМР угрожала блокировать эти коммуникации.

Потеряв де-факто Приднестровье, Республика Молдова (РМ) с момента своего образования стала ощущать серьезный энергетиче-

ский дефицит. Она должна России за поставки природного газа 860 млн долларов. Для сравнительно небольшого государства это огромная сумма. Впрочем, государственный долг Приднестровья России тоже значителен. В попытке диверсифицировать источники энергоснабжения РМ прибегла к импорту электроэнергии из Румынии, но и на этом направлении ее долги стали быстро расти — до 31 млн долларов к весне 2000 года11.

Индустриализация Приднестровья и Молдовы в целом вызвала глубокие преобразования в структуре населения. Их следует считать одной из важнейших причин конфликта. В годы сталинского режима из Бессарабии были высланы тысячи людей. То были главным образом городские жители, выходцы из так называемым враждебных классов. Особенно пострадала от репрессий интеллигенция, в том числе национальная молдавская. Кроме того, тысячи людей, опять-таки преимущественно горожане, были вынуждены уехать из-за голода в первые послевоенные годы. Этническая и демографическая структура Молдавии сильно изменилась в результате выезда многих местных жителей на «стройки коммунизма» и на целину, а также эмиграции бессарабских евреев12.

В то же время мощные миграционные потоки были направлены в Молдавию из России, Украины и Белоруссии. Сначала республике требовались воспитанные в советских традициях квалифицированные специалисты в области управления, современных технологий, а также ученые и творческая интеллигенция. Приблизительно с начала 1960-х годов, благодаря благоприятному климату и довольно высокому уровню благосостояния, республика стала привлекать и другие категории мигрантов — от отставных офицеров до жителей Крайнего Севера и Дальнего Востока, ищущих на склоне лет сравнительно комфортное место для поселения. Особенно интенсивным приток мигрантов, преимущественно русских, был в Приднестровье, где они строили промышленные объекты союзного значения, включая предприятия военно-промышленного комплекса. В результате, несмотря на то что миграционный отток был довольно значительным по объему, к 1989 году доля русских в населении Приднестровья не сократилась по сравнению с 1926 годом (26%), а к 1996 году даже повысилась (29%). Доля украинцев изменилась незначительно и в 1996 году составила те же 29%. На деле около половины населения ПМР имеет смешанное этническое происхождение13.

До 1970—1980-х годов молдаване доминировали в сельском хозяйстве, торговле, социальных науках и культуре, а остальные эт-

нические группы были шире представлены в управлении, промышленности, особенно среди инженеров и других квалифицированных работников, а также в образовании и естественных науках. Однако массы молдавской молодежи покидали деревню в поисках работы и образования. Эти перемещения были связаны с увеличением численности рабочих мест в промышленности и более высоким качеством жизни в городах. Кроме того, в течение долгого времени рождаемость среди титульного сельского населения была намного выше, чем у более урбанизированного славянского населения. Уроженцы молдавской деревни заканчивали высшие учебные заведения и претендовали на более престижные и высокооплачиваемые рабочие места. Соперничество за них постоянно усиливалось, так как быстрое развитие высшего образования в республике устранило разрыв в образовательных уровнях титульного и нетитульного, главным образом славянского, населения14. Таким образом, «разделение труда» между различными этническими группами, сложившееся в первые послевоенные годы, радикально менялось.

Была прервана преемственность поколений молдавских интеллигентов: старого поколения горожан — хранителей терпимости в межэтнических отношениях, во взаимодействии между культурами, и нового поколения — выходцев из сельской местности по преимуществу. Часть новых молдавских интеллектуалов не устояла перед искушением объяснить все проблемы в прошлом и настоящем интригами «чужаков» — славян, евреев и др., которые будто бы способствовали уничтожению языка и древних традиций молдавской культуры. Они обвиняли «мигрантов» в том, что те служат проводниками политики Центра по непродуманному внедрению индустриальных методов ведения сельского хозяйства в рамках общесоюзной специализации Молдавии на производстве овощей и фруктов.

Для обоснования преимущества для представителей титульной национальности в продвижении по службе, в доступе к престижным занятиям и высокооплачиваемым рабочим местам были необходимы исторические и этногенетические аргументы. Их нашли в свидетельствах принадлежности молдаван к крупной европейской этнической группе — румынской нации, чье древнее романское происхождение вполне могло служить причиной национальной гордости. Стали идеализировать румынский период в истории Молдавии, а также организацию государственных институтов и жизни в Румынии. А в период распада СССР с прорумынскими настроениями

интеллигенции совпали и интересы части представителей титульной национальности в политической элите Молдавской ССР.

До начала 1960-х годов Москва рассматривала уроженцев Бессарабии как неблагонадежных и пополняла высший кадровый состав партийных и государственных функционеров выдвиженцами преимущественно из числа левобережных молдаван или славян, нередко приезжавших в Молдавию издалека. Ситуация изменилась за долгие годы правления первого секретаря ЦК КП МССР И. И. Бо-дюла, этнического молдаванина, рожденного на Украине, к тому же пришедшиеся на то время, когда контроль Центра над союзными республиками вообще начал ослабевать15. Бодюл, личный друг Л. Брежнева, постепенно заменил глав районов и городов республики (в том числе и в Приднестровье) более активными, деятельными и сплоченными бессарабцами. Доверие высокого кремлевского покровителя обеспечивало ему значительную свободу в принятии решений.

Бессарабские партийные и правительственные функционеры пытались укрепить свои ведущие позиции. Они справедливо увидели значительный политический ресурс в прогрессирующей «румы-низации», поскольку, в отличие от значительной части молдаван даже на правом берегу, владели литературной версией румынского языка. Коалиция партийной бюрократии и гуманитарной интеллигенции, играющей ведущую идеологическую роль, была очень распространенным явлением в союзных и автономных республиках СССР накануне его распада. Эта коалиция стала продвигать румынское самосознание в ущерб сложившимся надэтническим, политическим и региональным идентичностям.

Идентичности, национальное и государственное строительство в конфликте между Молдовой и Приднестровьем

Казалось бы, построение новой национальной идентичности в РМ, намного более этнически однородной, чем Приднестровье, должно было пойти тем же путем, какой был опробован в Балтийских странах: противопоставление «нас», титульного и истинно европейского населения, «им», вновь прибывшим мигрантам, «манкуртам», пытающимся к тому же нарушить территориальную целостность страны. В действительности это не так (или не совсем так) — по трем основным причинам.

Во-первых, конфликт в Приднестровье расколол не только территорию страны, но и поставил под сомнение само существование самостоятельного молдавского этноса. Коль скоро жители Молдовы — румыны, молдавская идентичность, если она и существует, носит второстепенный, региональный характер. На рубеже 1980—1990 годов пропаганда Народного фронта утверждала, что только те, кто считают себя румынами, являются настоящими патриотами и лояльными гражданами. Прочие молдаване объявлялись носителями «примитивного молдовенизма», не помнящими родства.

Выбор между румынской и молдавской идентичностями очень непрост. «Румынизм» — это во многом отказ от наследия почти 200 последних лет истории страны, от русской («общесоветской») культуры, от особых гуманитарных и экономических отношений с восточными соседями и от прежней геополитической ориентации, в конце концов, от лояльности собственной стране, обреченной на поглощение более крупной соседкой. Активное приобретение гражданами РМ румынского гражданства (общее число лиц, получивших паспорта Румынии, оценивается в 200—250 тыс.16) не может служить свидетельством смены идентичности. Оно объясняется прагматическими соображениями: облегченным визовым режимом для граждан Румынии в развитых странах и перспективой вступления Румынии в ЕС. Что касается смешанной «румынско-молдавской» идентичности, то она вряд ли может возникнуть из-за ее внутренней противоречивости.

Между тем уже сегодня школьники в РМ изучают историю и географию Румынии с включением в нее территории Молдовы. Они переходят на румынские программы и учебники, только часть которых переведена на русский язык. Напротив, в ПМР используются главным образом российские, приднестровские (по истории) и украинские учебники (последние только в украинских школах). В результате одни и те же события преподносятся на уроках истории с диаметрально противоположных позиций. Как могут жить в «общем государстве» граждане, изучавшие историю по учебникам, в которых события Второй мировой войны описываются следующим образом?

Молдавская версия. «После освобождения Бессарабии и Буковины румынскими и немецкими войсками на их территориях были созданы отдельные провинции в составе румынского государства... Особое внимание уделялось развитию сельского хозяйства, поскольку основной целью румынского руководства было обеспечение продуктами армии и гражданского населения... После отступления

советских войск на территориях между Днестром и Бугом 19 августа 1941 г. было основано Губернаторство Транснистрия... Деятельность местной администрации была направлена на поддержание порядка и безопасности, восстановление обрабатываемых площадей, а

17

также на реконструкцию предприятий и железных дорог» .

Приднестровская версия. «В августе вся Молдавия была захвачена оккупантами. Фашисты создали в Кишиневе, Оргееве, Кагуле, Рыбнице, Дубоссарах, Единцах и во многих других городах и селах лагеря смерти, в которых пытали и уничтожали советских людей... На борьбу с врагами поднялся весь советский народ. На захваченной территории создавались подпольные партизанские группы, разворачивалось движение партизан, которые не давали покоя фашистам ни днем, ни ночью... С надеждой и радостью узнавали жители оккупированной территории о победах советских войск над врагом»18.

Во-вторых, экономическое положение РМ остается очень сложным, большинство ее граждан озабочены поиском источников дохода, обеспечивающего элементарное выживание. Достаточно сказать, что по меньшей мере 600 тыс. граждан Молдовы, то есть примерно 15% всего населения республики, находятся на заработках за пределами своей страны19. Неудивительно, что, по общему признанию самых разных собеседников авторов в Кишиневе — от политических деятелей и депутатов парламента до сотрудников академических учреждений, — проблема территориальной целостности РМ далеко не приоритетна сейчас для ее жителей. Тем более что люди уже приспособились к границе по Днестру, и их повседневной жизни она не слишком мешает. Этот фактор, без сомнения, сильно способствует консервации статус-кво и затягиванию переговорного процесса.

В-третьих, как уже отмечалось, коллективный опыт жителей Молдовы включает гораздо более давние традиции мирного сосуществования представителей разных национальностей, чем в той же Прибалтике. Уровень владения русским языком, распространенность функционального двуязычия и общих для постсоветского пространства ценностей в Молдове заметно выше. По переписи 1989 года 66% жителей республики назвали молдавский язык родным или заявили, что владеют им свободно, а русским — 68%, то есть практически столько же. А вот литературным румынским языком владеют далеко не все молдаване.

Переходя к Приднестровью, сразу же следует признать, что местная специфическая идентичность реально существует. Поскольку территория ПМР никогда, кроме нескольких военных лет, не была

частью Румынии, вынужденная «румынизация» воспринимается приднестровцами как внешняя угроза. В Молдове и Приднестровье действуют различные системы законодательства, и привести их «к общему знаменателю» уже очень трудно. Так, с 2000 года РМ стала парламентской республикой, тогда как ПМР остается республикой президентской. Хотя ни одна из стран мира юридически не признала существования ПМР, она обладает всеми атрибутами независимого государства: парламентом, правительством, избираемыми органами местного самоуправления, силовыми структурами, государственной символикой и т. д. С 1994 года введена в обращение собственная валюта, приднестровский рубль, в 1995 году была принята конституция, по которой молдавский, русский и украинский языки признаны тремя государственными языками. При этом молдавский язык в Приднестровье не считается идентичным румынскому, для него продолжает использоваться кириллица.

Многие авторы публикаций по проблеме идентичности склоняются к мнению, что этническое самосознание не предопределено изначально, а создается и управляется политическими активистами. Лидеры, находящиеся у власти, заинтересованы в построении устойчивой идентичности, соответствующей границам государства, разрезающим ареалы прежде существовавших идентичностей20. В ряде исследований доказывается ведущая роль государства, националистически настроенных интеллектуалов и в целом образованных слоев общества в создании или укреплении политических идентичностей21.

И действительно, руководство ПМР не жалеет сил для укрепления приднестровской идентичности. Поскольку в населении Приднестровья не доминирует ни одна этническая группа, эта идентичность носит исключительно политический характер, легитимируется через общность исторической судьбы местных жителей. Не только принят полный набор государственной символики, но и установлены государственные праздники. Например, в сентябре 2000 года широко отмечалось десятилетие республики. Работают республиканские телевидение и радио, издаются газеты. Еще в 1997 году были выделены средства для издания атласа ПМР на русском и английском языках. Особое внимание уделяется истории. Изданы учебники для средней и высшей школы, готовится фундаментальная четырехтомная история Приднестровья. Действуют музей в Бендерах и другие экспозиции, рассказывающие о войне 1992 года. Память о походе из Кишинева «против сепаратистов» и о сопутствовавшем ему кровопролитии в коллективном сознании приднестровцев еще

крепка и значительно способствует их сплочению. Широко пропагандируется факт использования иностранных займов РМ исключительно на нужды правобережной территории. Их общая сумма уже превысила 1,3 млрд долларов22. «Почему жители Приднестровья, не получившие ни цента из этих займов, должны в случае объединения выплачивать бессарабские долги?» — задаются вопросом в Тирасполе.

Молдавская и приднестровская идентичности: основа для согласований или источник разногласий?

В конце апреля 2000 года мы провели социологический опрос в Республике Молдове и Приднестровье23. Его результаты были сопоставлены с другими исследованиями такого рода. Всего было опрошено 1011 человек (513 в РМ и 498 в Приднестровье), в том числе в Кишиневе, Тирасполе, районных центрах и селах пропорционально их доле в населении. Выборка репрезентативна по половозрастной и национальной структуре населения и уровню его образования. Опрос проводился в квартирах и домах респондентов, отобранных по случайной выборке улиц и домов в каждом районном центре, селе и административном районе Кишинева или Тирасполя. В РМ и ПМР была использована одна и та же анкета, включавшая 73 вопроса, которые соответствовали пяти основным направлениям исследования: социодемографические характеристики; материальное благосостояние; идентичность; восприятие соседа; перспективы решения территориального конфликта.

Главный вывод, который можно сделать по полученным ответам, заключается в следующем: существенные различия в идентичностях граждан Молдовы по обе стороны Днестра, безусловно, имеются (принимая во внимание состав населения и историю, особенно недавнюю, было бы удивительно, если бы их не было), однако и общего в них немало.

В обеих частях Молдовы политическая идентичность далеко не сформирована и явно носит переходный характер. Многие граждане дезориентированы и не хотят или не могут отождествлять себя с государством, в котором они живут, будь то признанная международным сообществом РМ или ПМР с ее неурегулированным статусом.

Такое положение характерно для многих постсоветских государств, не является исключением и Молдова. Так, здесь по-прежнему

самоотождествляются с «затонувшей Атлантидой», называя себя «советскими людьми», 9,2% респондентов. В России таких в 1997 году было еще больше — 12,4%. Не желая определять своего отношения к стране проживания, 23,8% респондентов ограничились идентификацией по месту жительства. Для сравнения: в России в 1997 году так поступили 29,4% опрошенных; в среднем по Украине в 1995 — начале 1996 года — 43,8%. Вместе эти данные говорят о постепенном сокращении в постсоветском пространстве доли людей с размытой идентичностью: чем ближе к нам по времени то или иное обследование, тем меньше процент неопределившихся. Однако в Молдове это сокращение не сопровождается ускоренным становлением гражданской идентичности. Хотя наш опрос — самый «свежий» по сравнению с опросами в России и Украине, он показывает, что в РМ доля тех, кто идентифицирует себя в первую очередь по гражданству страны проживания, а лишь затем — по этнической принадлежности, все еще меньше, чем в России или Украине: 44,8% против 58,2% в России в 1997 году и 62% в Украине в 1999 году.

В Приднестровье доля полагающих себя в первую очередь гражданами ПМР — 34,9%. Много это или мало? Мало, если сравнить с аналогичной цифрой для РМ. Много, если учесть, что речь идет о непризнанной республике, и к тем, кто четко самоопределился как ее гражданин, добавить еще и те 13,9% респондентов, которые уклончиво отнесли себя к «жителям своей местности», то есть того же Приднестровья. Если же принять во внимание, что только 4,4% опрошенных считают себя гражданами Молдовы и никем более, а еще 3,6% «соединили» в своих ответах гражданство Молдовы с этнической принадлежностью, не отдав предпочтения какому-либо из этих двух способов идентификации, то получается, что подавляющее большинство граждан Приднестровья, в том числе и молдаван, считает нынешнюю РМ чужим для себя государством; и это невозможно игнорировать при оценке перспектив урегулирования.

Усредненные цифры скрывают большие различия в идентичностях главных этнических групп, ярко выраженные в Молдове. Здесь 59,8% этнических молдаван относят себя в первую очередь к гражданам РМ, но только 23,6% русских и 29,8% украинцев поступают аналогичным образом. Связывают себя в первую очередь со своей этнической группой 5,4% молдаван, 9,1% русских и 14,0% украинцев. «Советских людей» среди русских и украинцев вдвое больше, чем среди молдаван, «европейцев» (еще одна размытая идентичность) — вчетверо. Но это отнюдь не означает, что русские и укра-

инцы нелояльны к Республике Молдове: доля тех, кто, отдавая предпочтение какой-то другой идентичности, в то же время считает себя гражданином Молдовы, составляет у русских 50,8%, у украинцев — 75,3%. Идентичность у тех и других более многослойна, чем у этнических молдаван, и структурирована таким образом, что ее гражданская составляющая находится как бы на втором уровне. Разница между русскими и украинцами объясняется тем, что первые — главным образом городские жители, многие из которых прибыли в Молдову не так давно, вторые же в большей степени укоренены в Молдове, на севере которой много старых украинских сел.

Ситуация в Приднестровье потенциально менее конфликтна: 35,1% молдаван, 31,6% русских и 40,4% украинцев прежде всего ассоциируют себя с ПМР. Правда, доля «советских людей» в трех основных этнических группах на левом берегу больше, чем на правобережье: 17,5% у молдаван, 21,6% у русских и 18,5% у украинцев. Вместе с тем всего 9,7% приднестровских молдаван полагали себя в первую очередь гражданами Молдовы. Для русских и украинцев соответствующие показатели и вовсе ничтожны: 1,4 и 2,6%.

Похоже, что ПМР несколько больше преуспела в формировании своей идентичности, чем РМ. Хотя по обе стороны Днестра лишь меньшинство опрошенных гордится своим гражданством, в непризнанной республике доля гордящихся (17,7%) побольше, чем в признанной (11,3%). Если к ним добавить тех, кто считает, что их страна «так же хороша, как и большинство других стран», то разрыв станет еще более заметным — 40,8% и 25,3% соответственно. Да и по негативной квалификации мятежная «провинция» выглядит лучше «метрополии»: «очень многое не нравится в своей стране» 47,6% опрошенных в РМ и 38,4% респондентов в ПМР.

Специфическая левобережная идентичность подпитывается убежденностью части жителей Приднестровья, особенно пожилых, в том, что экономическое положение в ПМР лучше, чем в Молдове. Пенсии и зарплаты, пусть низкие, выплачиваются вовремя, сохраняется большая часть рабочих мест, жилье и коммунальные услуги по-прежнему дотируются из государственного бюджета. Как на самом деле соотносятся между собой уровни жизни по разные стороны Днестра, сказать трудно; для этого требуется провести специальное исследование, в котором учитывалась бы разница в методологии сбора и обработки статистической информации в Кишиневе и Тирасполе и были бы преодолены трудности сопоставления показателей, выраженных в разных валютах. Важно, однако, что в массовом

сознании не только в ПМР, но и в РМ господствует представление, что жить легче на левом берегу. Так, 47,4% приднестровцев уверены, что у них социально-экономическая ситуация лучше или намного лучше, чем за Днестром, — и это при том, что 79,1% вообще-то оценивают эту ситуацию как плохую или очень плохую. В ответах жителей РМ пессимизма куда больше. Только 16,6% правобережных респондентов думают, что у них ситуация лучше, 94,9% (!) называют ее плохой и очень плохой (61,6% — именно очень плохой).

Отвечая на используемый ВЦИОМ стандартный вопрос о субъективной оценке ситуации, 9,6% опрошенных жителей Приднестровья заявили, что «все не так уж плохо, и вполне можно жить», а еще 44,2% — что «жить трудно, но можно терпеть» (44,2%). В сумме респондентов, разделяющих две эти оценки, было больше половины — 53,8%. Это почти вдвое больше, чем на противоположном берегу Днестра, где аналогичная суммарная доля ответов с более или менее позитивными оценками социального самочувствия людей упала до 28,5%, тогда как 68,4% респондентов признали, что «терпеть бедственное положение уже невозможно». Эти оценки практически не изменяются среди разных этнических групп.

Одним из показателей сформированности политической идентичности следует считать легитимность политического режима в глазах граждан, их доверие различным властным и общественным институтам. В РМ в момент опроса полностью доверяли или скорее доверяли президенту и оспаривавшему у него власть парламенту, а также местным властям всего несколько процентов респондентов, причем этнические различия в данном случае опять практически не были выражены. Зато уровень доверия правительству, армии, полиции и церкви, а также телевидению и газетам у молдаван оказался более чем вдвое выше, чем у русских, и заметно выше, чем у украинцев. Наибольшим доверием, как и во многих других бывших советских республиках, пользуются церковь (57,7%), газеты (36,1%), армия (31,2%) и телевидение (31,3%).

В Приднестровье уровень поддержки президента, харизматического лидера И. Смирнова, несравненно выше. Полностью доверяют или скорее доверяют ему 45,2% респондентов, при этом среди русских и украинцев доверяющих примерно на 10% больше, чем среди молдаван. Правительству доверяют 38,7%, Верховному Совету — 37,1%. Армия пользуется высоким авторитетом, особенно среди русских и украинцев, и по уровню доверия (64,7%) опережает даже церковь (48,6%), что, видимо, следует считать прямым результатом

вооруженного конфликта 1992 года. Процент населения, доверяющего средствам массовой информации, примерно такой же, как и на правом берегу Днестра.

На территориях, контролируемых Кишиневом, люди обнаруживают меньшую склонность к политической и социальной активности, чем в Приднестровье. Так, в Молдове в демонстрациях готовы принять участие 38,4% опрошенных, а в забастовках — 44,3%. Соответствующие цифры для Приднестровья — 55,0 и 56,8%. Тут, несомненно, сказывается опыт борьбы приднестровцев против законов о языке и последующие драматические события их недавней истории. При этом в РМ русские и украинцы, живущие в основном в городах, настроены более решительно, чем молдаване. В то же время, если судить по ответам наших респондентов, в последних парламентских выборах приняло участие относительно меньше русских и украинцев, чем молдаван. Наоборот, в ПМР в выборах в Верховный Совет молдаване участвовали менее охотно и более склонны прибегать к активным средствам протеста, чем славянское население. Тревожный симптом для «строителей» молдавской государственности и для миротворцев!

Опрос еще раз показал, что приднестровская идентичность основывается не только на субъективном мнении о текущей ситуации, но и на взглядах на историю Молдовы, роль ее наиболее известных деятелей. В этом отношении статистические различия вполне выражены. Например, нельзя не заметить, что жители Бессарабии более позитивно, чем приднестровцы, оценивают тот период истории Молдовы, когда она входила в румынское государство (1918—1940 годы): относятся к нему очень положительно или скорее положительно 24,0% респондентов в РМ и лишь 6,8% в ПМР. Вместе с тем большинство опрошенных в обеих частях Молдовы дают этому периоду резко отрицательную или скорее отрицательную оценку: соответственно 38,8 и 56,6%. Примечательно, что молдаван, одобряющих «румынский» период, в РМ хоть и меньшинство, но все же вдвое больше, чем среди русских (26,3 и 12,7%), тогда как в Приднестровье различия между этническими группами несущественны.

Наибольшая солидарность между жителями двух берегов Днестра наблюдается в отношении к советскому периоду истории Молдовы (1945—1990 годы). Очень положительно («это были лучшие годы в ее истории») и положительно его воспринимают 74,8% опрошенных в РМ и 82,0% в ПМР. Картина различий между этническими группами та же: в РМ они вполне заметны, в Приднестровье практи-

чески отсутствуют. Наконец, мнения относительно выдающихся писателей, поэтов и композиторов и т. д. показывают все еще важную роль «общесоветской» (российской) культуры и в то же самое время незавершенность процесса становления единой политической идентичности на обоих берегах Днестра, особенно в РМ. Российские писатели и поэты были названы большинством респондентов независимо от их этнической принадлежности, в то время как румынские (молдавские) деятели культуры назывались почти исключительно молдаванами.

Отвечая на вопрос «Кто виноват в вооруженном конфликте 1992 года между Молдовой и Приднестровьем?», жители РМ в равной мере обвиняли лидеров обеих сторон (39,0%), а также внешние силы (33,1%). А вот 47,2% приднестровцев возлагали вину в первую очередь на руководство Молдовы, да и тех, кто считал, что ответственность за происшедшее разделяют обе стороны, на левом берегу было несколько меньше (35,3%). На вопрос о причинах конфликта можно было предложить два варианта ответа. По первому варианту ответы двух групп оказались очень близкими: 48,0% опрошенных в РМ и 41,2% респондентов из ПМР сошлись во мнении, что главным фактором дестабилизации стало принятие парламентом Молдовы в августе 1990 года закона о языке. Второй вариант — нежелание лидеров Молдовы идти на уступки Приднестровью — оказался куда менее популярен на правом берегу (35,1%), чем на левом (53,4%). Кроме того, событием, сильно повлиявшим на эскалацию конфликта, 39,6% опрошенных в РМ и 48,% отвечавших в ПМР назвали распад СССР.

При уточнении позиции жителей обеих сторон Днестра по вопросу о языке просматриваются важные общие моменты, но видны и существенные различия. Абсолютное большинство на обоих берегах — против того, чтобы государственным и официальным языком был только румынский: в РМ — 62,3%, в ПМР — 82,4%. При этом 38% жителей РМ выступают за придание русскому статуса второго государственного языка, в том числе 52,7% опрошенных русских, 64,9% украинцев, но только 26,3% молдаван. Впрочем, если учесть, что за предоставление русскому статуса официального языка, допустимого на работе, в сфере образования и т. д., высказались еще 22,7% молдаван, то становится понятно, что почти половина титульного населения Молдовы не против русскоязычия.

Среди приднестровцев 63,3% опрошенных, притом практически вне зависимости от их этнической принадлежности, в языковом

вопросе придерживаются положений Конституции ПМР: государственными должны быть и русский, и украинский, и молдавский языки. Только 14,3% респондентов полагают, что русский язык должен быть единственным государственным языком республики, а еще 4,8% хотели бы предоставить такой статус молдавскому языку, но при условии, что русский и украинский языки будут считаться официальными.

С точки зрения перспектив урегулирования приднестровского конфликта взгляды жителей РМ на основы молдавской государственности, казалось бы, внушают определенный оптимизм. Времена, когда часть населения правого берега (впрочем, и тогда сравнительно небольшая) была склонна идти за национал-радикалами под лозунгами типа «чемодан — вокзал — Россия», прошли. Только 10,9% опрошенных в РМ согласились с утверждением, что Молдова — это государство молдаван и им должно принадлежать там решающее слово; 21,8% считают, что все народы страны должны совместно участвовать в управлении; 39,0% убеждены, что этнический фактор вообще не должен получать какое-то специальное выражение в управлении государством; а 24,0% главное видят в реальном соблюдении демократических законов. Иными словами, в молдавском обществе в целом нет условий для разжигания розни по этническому или языковому признакам. Большинство вовсе не настаивает на исключительных привилегиях для титульной нации или румынского языка.

Тем не менее на нынешнем, еще раннем этапе строительства новой молдавской государственности и формирования политической идентичности далеко не все респонденты в РМ готовы на компромиссы. Из двух третей опрошенных, считающих воссоединение возможным в ближайшем будущем, только 7,0% готовы принять предложение лидеров ПМР об образовании конфедерации двух суверенных государств, еще 11,9% согласны с идеей федерации равноправных членов, 30,8% являются сторонниками официальной позиции РМ, то есть согласны на предоставление Приднестровью «широкой автономии», а 18,3%, в том числе почти треть молдаван, настроены бескомпромиссно: Приднестровье не должно иметь какой-то особый статус и может быть разделено на обыкновенные уезды.

В Приднестровье, напротив, из 54,2% респондентов, полагающих воссоединение реальным, за конфедерацию выступают 22,5% (и внутри группы, давшей такие ответы, нет заметных различий по этническому признаку), за федерацию — 16,9% и за автономию —

только 5,6%. Обычной административной единицей в составе Молдовы не видит Приднестровье практически никто (0,8%). Общественное мнение об устройстве будущего «общего государства» важно, в частности, потому что, по Конституции ПМР, договор об изменении ее статуса должен быть одобрен на референдуме.

Таким образом, хотя есть немало сходного в восприятии жителями правого и левого берега социально-экономической ситуации, в оценке ими совсем близкого и более отдаленного прошлого, в степени критического отношения к действиям и решениям, повлекшим за собой раскол по Днестру, и хотя можно говорить об определенной толерантности двух общностей по отношению друг к другу, согласие в общественном мнении пока просматривается с трудом. И особенно это касается принципиального вопроса о путях разрешения конфликта.

Идентичность и внешняя политика. Интересы и позиции сторон, участвующих в разрешении конфликта

Как показал косовский кризис, внешняя политика все сильнее зависит от общественного мнения, — по крайней мере, в индустриально развитых странах23. Но, кроме того, она является важным элементом национальной и этнической идентичности. Здесь прослеживаются прямые и обратные зависимости, и ситуация в Молдове и ПМР блестяще это иллюстрирует.

Безусловно, отношение к России и в целом к восточным соседям в РМ значительно «спокойнее», чем за Днестром. Одновременно многие жители правого берега питают теплые чувства к родственной стране за Прутом. Тем не менее прозападные настроения не очень сильны. В идентичности населения республики, по всей видимости, успешно совмещаются обе установки: и на сохранение особых отношений с Россией, Украиной и другими странами СНГ, и на открытость западной границы, поддержание тесных связей с Румынией. Правда, далеко не всегда эти установки свойственны одним и тем же людям. Но в любом случае, если бы политическая элита РМ задалась целью радикально переориентировать общественное мнение страны на Запад, поднять популярность НАТО и т. п., ей бы пришлось приложить большие усилия и затратить немало времени. И уж совершенно точно такая переориентация вообще не была бы в обозримом

будущем воспринята за Днестром. Более того, в случае ее принятия она оказалась бы дополнительной причиной разногласий между двумя берегами.

Что касается ПМР, то там нет особых симпатий к Румынии, зато неразрывной частью идентичности абсолютного большинства респондентов является ориентация на Россию и Украину. Приведем некоторые цифры: особенно дружескими и тесными хотели бы видеть отношения своей страны с Россией 45,8% опрошенных в РМ и 73,3 % — в ПМР, с Украиной — соответственно 36,5 и 57,6%, с Румынией — 41,5 и 7,8%, со странами Западной Европы — 28,7 и 11,2%. Неслучайно большая часть населения ПМР одобрила обращение к Москве и Минску о присоединении к российско-белорусскому Союзу. ПМР стремится участвовать в деятельности всех структур СНГ и выступает за сохранение и укрепление этой организации.

Показательно, что общественному мнению по обе стороны Днестра соответствует реальная направленность внешнеэкономических связей РМ и ПМР. Внешняя торговля Кишинева до сих пор в основном ориентирована на страны СНГ (52% экспорта и 47% импорта), хотя их доля, еще в 1994 году составлявшая 72% внешнеторгового оборота республики, за последние годы существенно сократилась25. Доля западных партнеров, наоборот, возросла, и в начале 2000 года на страны ЕС приходилось 29% экспорта и 22% импорта РМ. Во внешней торговле ПМР абсолютно преобладали бывшие советские республики, прежде всего Россия и РМ, которую приднестровская статистика относит к зарубежным государствам. На страны СНГ еще совсем недавно, в 1995 году, приходилось до 88% внешнеторгового оборота. После экономического кризиса 1998 года внешнеторговые связи левого берега стали более диверсифицированными, и этому не помешало то обстоятельство, что Приднестровье не обладает международно-признанным государственным статусом. В настоящее время торговля со странами Содружества дает лишь 35% экспорта и 58% импорта ПМР26.

Начиная с 1992 года, Россия, Украина и ОБСЕ играют роль посредников в длинном переговорном процессе между Молдовой и ПМР. Достигнуты бесспорные успехи: установлены устойчивые международные гарантии от новой вспышки военных действий, нормализована повседневная жизнь населения, обеспечены условия для поддержания экономических контактов между конфликтующими сторонами. В зоне конфликта размещены миротворческие силы России, Молдовы и Приднестровья. За развитием ситуации следит

Объединенная контрольная комиссия, составленная из представителей сторон, участвующих в процессе разоружения. Молдова и Приднестровье согласились уважать принцип территориальной целостности РМ как единственного субъекта международного права в пределах границ МССР на 1 января 1990 года, отказались от односторонних действий и использования силы.

В мае 1997 года президенты Молдовы и Приднестровья подписали в Москве Меморандум об основных принципах нормализации отношений. Документ был также подписан тремя гарантами переговорного процесса — президентами России и Украины и представителем ОБСЕ. Стороны выразили согласие строить «общее государство» в пределах границ советской Молдавии. Кишинев дал предварительные гарантии участия представителей Приднестровья в принятии решений, затрагивающих его интересы, предоставил Тирасполю право внешнеторговой деятельности. В 1999 году Кишинев и Тирасполь согласились строить свои отношения на принципах общих границ и единого экономического, юридического, оборонного и социального пространства.

Тем не менее конфликт пока далек от окончательного разрешения. Камень преткновения — государственно-правовой статус Приднестровья. Формулу «общее государство», которую, как считается, предложил Е. М. Примаков в бытность его министром иностранных дел России, обе стороны изначально интерпретируют по-разному. Руководство ПМР понимает под ней конфедерацию, то есть союз двух равноправных и суверенных субъектов международного права. При этом оно готово делегировать Кишиневу лишь немногие полномочия (в области обороны, инфраструктуры, экономического законодательства) и настаивает на сохранении собственной валюты, отдельного бюджета, гражданства и т. д. На правом берегу считают, что общее государство — это то же самое, что и единое государство, соглашаются предоставить Приднестровью только автономию с ограниченным кругом полномочий, а предмет переговоров видят в определении этих полномочий. При этом в Кишиневе полагают, что тираспольская трактовка общего государства неприемлема потому, что суверенитет Приднестровья не признан мировым сообществом. Лидеры Молдовы заявляют также, что их страна слишком мала, чтобы позволить себе быть федеральным государством: федерализация вызовет ее распад, утрату Молдовой государственности.

Результаты переговоров зависят от возможных политических изменений сразу на трех уровнях: локальном, региональном и макро-

региональном. Первый уровень — это Молдова в границах на 1 января 1990 года; второй — Молдова в совокупности с ее соседями (Украиной, Россией, Румынией и в меньшей степени Турцией); третий же определяется отношениями между крупными блоками геополитического пространства.

На каждом уровне главные политические акторы понимают стабильность по-разному. Трагедия Молдовы во многом обусловлена глубоким противоречием между ее собственными потребностями во внутренней стабильности и амбициями региональных и глобальных игроков, вовлеченных в ее конфликт с Приднестровьем, стремящихся влиять на ее политику. Решения, которые могли бы способствовать стабилизации на местном уровне, нередко по тем или иным причинам не устраивают акторов, располагающихся на верхних «этажах».

На локальном уровне Молдова стоит перед угрозой беспрецедентного экономического и общеполитического кризиса, который может оказать глубокое воздействие не только на отношения страны с соседними странами, но и на взаимоотношения между ее регионами. Успешное урегулирование конфликта между Кишиневом и Комратом всегда рассматривалось как образец для подражания при решении проблемы Приднестровья. Однако в октябре 2000 года подтвердились наихудшие ожидания некоторых экспертов: Гагаузия заявила о своем праве участвовать в переговорах между Кишиневом и Тирасполем в качестве равного партнера. Нельзя отказать ей в определенной логике: если Приднестровью может быть предоставлен статус члена (кон)федерации, почему его не предлагают гагаузам? Причины же этого политического демарша лежат главным образом в сфере экономики: Комрат возражает против низведения Гагаузии до уровня обычного уезда, что позволяет Кишеневу приватизировать основные гагаузские промышленные предприятия дешево и без всяких консультаций с местной властью. Верховный Совет Приднестровья не заставил себя ждать с одобрением позиции Гагаузии27.

Далее, хотя Кишинев и удовлетворил недавно требования значительного болгарского этнического меньшинства (88 тыс. человек), компактно проживающего на юго-востоке республики, и отказался от планов включения Тараклийского района, населенного в основном болгарами, в Кагульский уезд28, молдавские болгары остаются потенциальными союзниками Приднестровья и Гагаузии.

Не вызывает сомнения тот факт, что кризис межнациональных отношений непосредственно связан со слабостью власти в Кишиневе.

Летом 2000 года парламент Молдовы принял конституционные поправки. Они фактически означают, что место президентской республики заняла республика парламентская. Но парламент — в том виде, в котором он существовал до февральских выборов 2001 года — был чрезвычайно непопулярен, его работу часто парализовали глубокие межфракционные противоречия. Это усиливало политическую нестабильность в стране, ослабляло и подчас делало вообще непредсказуемой позицию молдавской стороны на переговорах с Тирасполем. Возможно, в ближайшие месяцы ситуация заметно изменится. Коммунисты одержали внушительную победу на выборах в парламент и уже заявили, что ими разработана стратегия урегулирования конфликта с Приднестровьем. Но следует иметь в виду, что на левом берегу политический пасьянс сложился совершенно противоположным образом: там на декабрьских выборах 2000 года в Верховный Совет прошли всего два коммуниста29.

На региональном уровне пути разрешения конфликта в большой мере определяются Россией, а также Румынией и Украиной. ПМР регулярно подчеркивает, что для успешного миротворческого процесса требуется предоставление гарантий со стороны России и Украины. Молдова должна принимать во внимание также и румынскую позицию.

Россия остается главным экономическим партнером и Молдовы и ПМР. В ней легально и нелегально работают сотни тысяч молдавских граждан. Она играла ключевую роль в миротворческом процессе. Прежний российский президент Б. Н. Ельцин и другие высокопоставленные лица многократно декларировали, в том числе на саммите СНГ в Кишиневе в октябре 1997 года, что Россия будет иметь дело только с признанными международным сообществом властями РМ. Прямые контакты с Тирасполем сократились до минимума, а если и имеют место, то только при участии или с ведома Кишинева. Тем временем приблизительно 70 тыс. приднестровцев приняли российское гражданство30. Когда представитель посольства РФ в Молдове прибывает в Тирасполь, можно наблюдать длинные очереди людей, желающих получить российские паспорта.

Хотя политические отношения Москвы с Кишиневом отнюдь не безоблачны, близкие связи между ними так или иначе сохраняются. Пророссийские заявления молдавского президента, звучавшие все громче по мере приближения выборов, были услышаны Москвой. Дело в том, что единственным шансом П. Лучинского удержать власть и добиться переизбрания был прорыв в деле урегулирования

приднестровского кризиса, для чего в свою очередь надо было заручиться твердой поддержкой молдавских предложений со стороны России31. Поэтому-то Лучинский и побил все рекорды по числу встреч с В. В. Путиным. В конце концов, после визита президента России в Молдову в июне 2000 года, в ходе которого, наряду с экономическими вопросами, очень активно обсуждались перспективы решения конфликта в Приднестровье, был подготовлен проект рамочного соглашения между Россией и РМ, призванный сбалансировать недавно подписанный Кишиневом договор с Румынией.

Путин распорядился о создании Государственной комиссии по разрешению конфликта в Приднестровье и назначил ее главой Примакова. В сентябре 2000 года комиссия представила свой проект урегулирования. Он в основных чертах следует генеральной линии проектов, разработанных ОБСЕ и другими западными экспертами. В некоторых аспектах эти предложения благоприятствовали Кишиневу, что не помешало правым партиям РМ и президенту Лучинско-му (к удивлению Москвы) их отклонить. Лидеры ПМР восприняли это с большим удовлетворением. Они заявили, что они, как и раньше, готовы к диалогу и достижению соглашения, но не видят подобного желания у руководства РМ, и обвинили Кишинев в невыполнении своих обязательств по Московскому меморандуму, равно как и в невыполнении РМ обязательства привлекать представителей Тирасполя к выработке решений, напрямую касающихся Приднестровья.

В начале 1990-х годов Народный Фронт инициировал проведение референдума по вопросу об объединении Молдовы с Румынией. Тогда в пользу объединения высказались лишь 6% избирателей. Несмотря на это, лидеры РМ продолжают политику сближения со своим западным соседом. Мотивы ее ясны: «Румыния — это для нас мост в Европу», — заявил первый вице-премьер Молдовы А. Куку в апреле 2000 года32. Хотя у Бухареста нет никаких оснований гордиться своими экономическими достижениями, он принят в Большом Европейском доме и стоит в очереди на членство в НАТО и ЕС. 10 апреля 2000 года РМ подписала с Румынией упомянутый Договор о привилегированном партнерстве и добрососедстве. Бухарестские эксперты упорно настаивали, чтобы в текст договора, недвусмысленно осуждающий пакт Молотова-Риббентропа, были включены формулы «два румынских государства» и «экономическая, культурная и духовная интеграция». Молдавская сторона дезавуировала этот подход, отказавшись называть подписанный документ «соглашением о братстве». Румынские газеты откликнулись следующим

образом: «Русские им этого не позволят»33. Румынские СМИ и политические деятели требуют скорейшего вывода российских войск из Приднестровья и резко критикуют план Примакова по разрешению конфликта, отмечая, что предложенный в нем подход не совместим с договором между Молдовой и Румынией.

Украина, заинтересованная в поддержании мира на своих югозападных рубежах, в последние годы стала более активной в процессе переговоров. Она внесла заметный вклад во встречи на высшем уровне в Одессе (1998) и в Киеве (1999), провела киевскую международную встречу экспертов (2000), посвященную конфликту в Приднестровье. Киев выразил свою заинтересованность в участии в силах по поддержанию мира в зоне конфликта, хотел бы стать гарантом интересов крупной украинской общины в РМ и в ПМР.

На макрорегиональном уровне очевидна дилемма. Сложная экономическая ситуация в РМ и слабые надежды на значительную помощь России объективно подталкивают лидеров Молдовы к более широкому сотрудничеству с Западом. Существенная, если не преобладающая, часть молдавской политической элиты во многом по идеологическим причинам желала бы преимущественного развития отношений страны с Западом (непосредственно и через Румынию), а главное препятствие этому видит в близких отношениях с Россией.

РМ была одним из инициаторов создания блока ГУУАМ (Грузия, Узбекистан, Украина, Азербайджан и Молдова), призванного стать альтернативой СНГ, противовесом России на постсоветском пространстве. Молдова решила не возобновлять свое участие в Ташкентском договоре о коллективной безопасности, срок которого истек в 1999 году. Некоторые молдавские политические деятели хотели бы заменить Россию в качестве миротворца странами Запада, а российский воинский контингент в зоне конфликта — контингентом ООН или НАТО. Об этом свидетельствует тот факт, что официальный представитель президента Молдовы на переговорном процессе А. Цэ-рану в 1998 году выдвинул план урегулирования «Сперанца-2001»; в нем, в обмен на право использования НАТО военных аэродромов в Молдове, предлагается подключить к мирному процессу международные силы, под которыми явно подразумеваются подразделения альянса34.

В то же время очевидно, что «дрейф на запад» не снимет конфликтной ситуации, а воссоединение Молдовы с Румынией только усилит ее. Приднестровье тогда окончательно отделится. Будет создан опасный прецедент, способный взорвать послевоенную систему

границ в Юго-Восточной Европе. И никакие «размены» в этом случае не помогут. В Кишиневе и Тирасполе обсуждался сценарий, по которому Приднестровье становится автономной республикой в составе Украины, а Молдова в качестве компенсации получает южную Бессарабию и северную Буковину и вместе с ними присоединяется к Румынии. Однако реализовать его невозможно: во-первых, потому что украинцы составляют подавляющее большинство на тех территориях, которые планируется передать Молдове/Румынии; во-вторых, потому что его осуществление спровоцировало бы цепную реакцию территориальных претензий по всей Юго-Восточной Европе.

Таким образом, границы Молдовы абсолютно невозможно изменить без радикальной дестабилизации обстановки в регионе. Вместе с тем и для России, и для Украины прямая поддержка тираспольских властей невозможна из-за собственных внутренних проблем, связанных с реальным (Чечня) или потенциальным (Крым) сепаратизмом. Киев также опасается пограничных споров с Румынией, которая может потребовать возврата ранее принадлежавших ей северной Буковины и южной Бессарабии.

В особый контекст ставит процесс урегулирования расширение НАТО. Молдова — один из наиболее активных участников программы «Партнерство ради мира». По мнению некоторых западных экспертов, российское военное присутствие — главное препятствие на пути воссоединения Молдовы и Румынии, их интеграции в западные экономические и военно-политические структуры. НАТО и США все активнее пытаются участвовать в процессе приднестровского урегулирования с целью усилить свое влияние в регионе. Но главное для них — добиться выполнения Россией решений Стамбульского саммита 1999 года о выводе к 2002 году с территории Приднестровья без всяких условий 2500 военнослужащих Оперативной группы российских войск (ОГРВ), в которую были преобразованы остатки 14-й армии. А также вывоза крупных запасов вооружений, в свое время накопленных советскими стратегами в Тирасполе, который они сделали главной военной базой на южном направлении. В начале 1999 года Россия начала вывозить из региона технику и боеприпасы, но вскоре этот процесс замедлился. Теперь Россия настаивает на том, что и вывоз оружия, и вывод войск должны быть синхронизированы с ходом разрешения конфликта35.

Молдова приветствовала решения Стамбульского саммита, руководство же ПМР, как обычно, выступило против плана сокраще-

ния российского военного присутствия в регионе. Ранее, 26 марта 1995 года, в Приднестровье был даже проведен референдум по этой проблеме, и 75% его участников высказались против вывода российских войск36. Приднестровские лидеры заявляют, что оружие и боеприпасы принадлежат ПМР на том основании, что на день распада Советского Союза находились на ее территории. Впрочем, они соглашаются уступить половину оружия при условии компенсации его стоимости. Но они категорически возражают против полного вывоза вооружений в Россию, так как понимают, что защита армейских складов на земле Приднестровья — единственный неоспоримый предлог для продолжения российского военного присутствия.

Часть российского истеблишмента и особенно военные убеждены, что прозападная линия во внешней политике Молдовы должна рассматриваться в комплексе с перспективами включения балтийских стран в НАТО. Они также полагают, что, избавляясь от остатков 14-й армии в Приднестровье, Запад преднамеренно удаляет один из возможных краеугольных камней разрешения конфликта. По их мнению, Тирасполь рано или поздно сделает уступки в вопросе о статусе, чтобы легализовать присутствие российских миротворцев на территории Приднестровья, а Кишинев эти уступки примет. Все другие вопросы вторичны и могут быть легко решены в пределах данной схемы37. Встречается и такая точка зрения: Запад и НАТО намеренно придают исключительное значение малочисленному российскому контингенту в Приднестровье, дабы отвлечь внимание от быстрого усиления военного присутствия НАТО на Балканах.

Во всех этих суждениях и мнениях речь идет о роли России не только в Приднестровье, но и в других бывших союзных республиках, а в более широком смысле — о ее статусе крупной региональной державы. Поэтому ответ на вопрос, стабилизирует ли вывод российских войск ситуацию в Приднестровье, вовсе не очевиден. Он зависит от того, как и с чьей точки зрения определяется понятие стабильности.

Перспективы и принципы разрешения конфликта

Обе стороны так или иначе объективно заинтересованы в разрешении конфликта. Для Кишинева это крупнейшая внутриполитическая проблема, решение которой может в значительной степени компенсировать отсутствие прогресса на экономическом фронте и

сильно поднять рейтинг политиков, добившихся урегулирования. Оно стало бы важнейшим шагом на пути укрепления молдавской государственности и идентичности. В то же время в Кишиневе есть влиятельные силы, заинтересованные в сохранении существующего положения. Достаточно напомнить, что ПМР официально получила от Кишинева право на растаможивание грузов, поступающих из-за рубежа в Молдову. Туда направляются крупные партии алкоголя, сигарет и других подакцизных товаров. От контрабандных операций с этими товарами, реализуемыми на рынках Молдовы и соседних стран СНГ, теневой бизнес по обе стороны Днестра имеет крупные барыши.

Тирасполь, несмотря на декларируемую готовность стоять до конца, заинтересован в легитимации и прорыве международной изоляции республики. Отсутствие признанного статуса ограничивает возможности экономического развития, расширения хозяйственных связей в пределах СНГ и с «дальним зарубежьем». Отставание с началом экономического подъема может в дальнейшем ослабить региональную идентичность. Люди не могут постоянно жить в режиме мобилизации для отражения гипотетического нападения из-за Днестра. Рано или поздно сменится поколение, в памяти которого живы события 1991—1992 годов.

И все же стороны пока не готовы на значимые компромиссы, стараются свести их к минимуму. Скорее всего, решение возможно на пути федерализации страны при четких международных гарантиях со стороны России, Украины и ОБСЕ. Государственность Приднестровья не может быть кем-то «отменена», его население должно иметь право само решать свою судьбу в случае, если Молдова захочет присоединиться к Румынии. Подписав Московской меморандум, РМ фактически признала за Приднестровьем право на Конституцию, свои законы, экономическую самостоятельность, государственную атрибутику. Хотя Меморандум касается внутренних проблем Молдовы, он является международным документом. Подписав его, ПМР де-факто выступила субъектом международного права.

Население Приднестровья нуждается в гарантиях против возможного игнорирования его культурных и социально-экономических запросов. Пусть Кишиневу придется пойти для этого на значительные уступки — единство страны того стоит. Чем дольше затягивается решение конфликта, тем труднее его решать. Урегулирование, по-видимому, должно быть поэтапным. Процедура воссоединения, предложенная в 2000 году на семинаре в Киеве европейскими,

российскими, украинскими, молдавскими и приднестровскими экспертами, предполагает создание единых надгосударственных законодательных, исполнительных и судебных структур и учреждений РМ и ПМР, которые будут существовать параллельно с их собственными учреждениями. Эти новые структуры получили бы открытый список полномочий, делегированных обеими сторонами. План Примакова предусматривает формирование сначала объединенного органа оперативного и стратегического управления, который на начальном этапе своей деятельности занимался бы только экономикой. Согласно обоим планам, в случае объединения Молдовы и Румынии, Приднестровье имеет право на политическое и территориальное самоопределение, реализуемое посредством признанной международным сообществом процедуры. В любом случае процесс создания «общего государства» должен идти постепенно и основываться на всестороннем подходе к поиску взаимопонимания и компромиссов в конкретных областях.

В заключение сформулируем два необходимых геополитических (макрорегиональных) условия урегулирования конфликта в Приднестровье и установления стабильности во всей Юго-Восточной Европе.

1. Для Молдовы важно избежать дальнейшего пребывания в «серой» области соперничества между западным сообществом (НАТО) и Россией. Ей надо «идти в Европу» вместе с Украиной и Россией, развивать экономические, политические и иные контакты с ЕС, Румынией и другими странами Центральной и Восточной Европы вместе, а не вместо ее традиционных отношений с восточными соседями. Для страны, две трети населения которой говорит на романском языке, а треть — на славянских языках, такой выбор был бы естественным. Кстати, альтернатива «вместо или вместе» стоит перед большинством стран СНГ, в частности перед Украиной38.

2. Для России и Запада Молдова должна стать не объектом соперничества за влияние, а областью конструктивного взаимодействия. Мэр Кишинева С. Урекяну абсолютно прав, утверждая, что, если такое взаимодействие станет реальностью, Молдова имеет верный шанс преодолеть кризис и сделаться полноправной участницей процесса европейской интеграции. Если же и Россия, и Запад будут заставлять ее занять жестко предопределенное место в поле новой конфронтации, она превратиться в источник дестабилизации в центре Европы. Последствия могут быть сопоставимы с результатами косовского кризиса39.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Kolossov V., O’Loughlin J, Tchepalyga A. National Construction. Territorial Separatism, and Post-Soviet Geopolitics in the Transniester Moldovan Republic // PostSoviet Geography and Economics, 1998. Vol. 39. No. 6. P. 336—337.

2 См., например: Murphy A. The sovereign state system as political-territorial ideal: historical and contemporary considerations // T. Biersteker and C. Weber (eds.). State Sovereignty as Social Construct. Cambridge, 1996. P. 81—120; Paasi A. Territories, Boundaries and Consciousness: The Changing Geographies of the Finnish-Russian Border. Chichester, 1996.

3 Kolossov V., O’Loughlin J. New borders for new world orders. Territorialities at the fin-de-siecle // GeoJournal, 1998. Vol. 44. No. 2. P. 263.

4 В этой связи заслуживает внимания концепция «матрешечного» национализма, предложенная Р. Тарасом. Она объясняет многие политические события в бывшей Восточной Европе после 1988 года. См.:TarasR. Making sense of matrioshka nationalism // I. Bremmer and R. Taras (eds.). Nations and Politics in the Soviet Successor States. Cambridge, 1993. P. 513-538.

5 Подробнее см.: Kolossov V. Ethnic and Political Identities and Territorialities in the Post-Soviet Space // GeoJournal, 2000. Vol. 48. No. 1. P. 71-81.

6 Ср.: Kitschelt H. The formation of party systems in East Central Europe // Politics and Society. 1992. Vol. 20. No. 1. P. 7-50.

7 Подробнее см.: Hennayake S. Interactive Ethnonationalism: An Alternative Explanation of Minority Ethnonationalism // Political Geography, 1992. Vol. 11. No. 6. P. 526-549; Chinn J., Kaiser R. Russians as the New Minority: Ethnicity and Nationalism in the Soviet Successor States. Boulder, Colorado, 1994. Ch. 2, 11.

8 Ширяев Е. Е. История Приднестровья в картах. М., 1993. С. 6.

9 Феномен Приднестровья. Тирасполь, 2000. С. 179.

10 Подсчитано по: Народное хозяйство Республики Молдова. Кишинев, 1992.

11 Айрапетова Н. Третья сила // Независимая газета, 2000, 12 октября.

12 Бабилунга Н. В. Приднестровский конфликт: источники, характер, особенности // Феномен Приднестровья... С. 123-186.

13 Для более детального ознакомления с этими и другими предпосылками конфликта см.: Kolossov V., O’Loughlin J., Tchepalyga A. National Construction... P. 332-358; O’Loughlin J., Kolossov V. Pseudo-States as Harbingers of a New Geopolitics: The Example of the Trans-Dniestr Moldovan Republic (TMR) // D. Newman D. (ed.). Boundaries, Territories and Postmodernity. London, 1999. P. 151-176; Kolossov V., Tchepalyga A. Le conflit de Transnistrie, ou les limites du droit des peuples a disposer d’eux-memes // Le second printemps des nations. Sous la direction de W. Dressler. Bruxelles, 1999. P. 227-256.

14 Аналогичные сдвиги происходили во всех союзных и автономных республиках. См. об этом: Дробижева Л., Аклаев А, Коротеева В., Солдатова Г. Демократизация и образы национализма в Российской Федерации 90-х гг. М., 1996. C. 252-253; KaiserR. J. The Geography of Nationalism in Russia and the USSR. Princeton, 1994. P. 225-243.

15 Феномен Приднестровья... С. 189-191.

16 Интервью авторов с депутатом парламента РМ В. Жосулом, 25 апреля 2000 г.

17 Палладе Г. Ф, Шаров И. М. История румын. Новейшее время. Учебник для 9 класса. Кишинев, 1999. C. 63-65.

18 Бабилунга Н. В., Бомешко Б. Г. Страницы родной истории. Учебное пособие по истории для 5 класса средней школы. Тирасполь, 1997. С. 94-95.

19 Пасат В. Исход // Независимая Молдова, 2000, 22 февраля.

20 Пожалуй, наиболее ярко этот тезис выражен в известной работе Бенедикта Андерсона. См.: Anderson B. Imagined Communities. London, 1991. См. также: Newman D., Paasi A. Fences and neighbors in the postmodern world: Boundary narratives in political geography // Progress in Human Geography, 1998. Vol. 23. No. 4. P. 717-736.

21 См., например: Drobizheva L. The role of the intelligentsia in developing national consciousness among the peoples of the USSR under perestroika // Ethnic and Racial Studies, 1991. Vol. 14. No. 1. P. 87-99.

22 Интервью авторов с председателем Комитета по внешнеэкономическим связям ПМР В. М. Роляковым, 18 апреля 2000 года.

23 В проведении опроса участвовали А. Д. Криндач (Институт географии РАН) и партнеры авторов по проекту Института Открытое Общество: д-р Л. Друмя (Институт национальных меньшинств АН Молдовы) и зав. лабораторией Тираспольского университета им. Т. Г. Шевченко доц. Н. В. Бабилунга.

24 Cм., например: O’Toal G. Critical Geopolitics: The Politics of Writing Global Space. Minneapolis, 1996; O’Loughlin J. Geopolitical Fantasies and Ordinary Russians: Perception and Reality in the Post-Yeltsin Era. A paper submitted to the annual meeting of the Association of American Geographers, Pittsburgh, April 2000; O’Loughlin J., Kolossov V. Still «not worth the bones of a single Pomeranian grenadier»: What the geopolitics of the Kosovo war of 1999 revealed about U.S. hegemony, Russian insecurity and European identities // Political Geography, 2001. Vol. 20 (forthcoming).

25 Статистический ежегодник республики Молдова. Кишинев, 2000. С. 428-480.

26 Статистический ежегодник Приднестровской Молдавской республики. Тирасполь. 1999. С. 144-151.

27 Айрапетова Н. Экономика должна быть «непризнанной?» // Независимая газета, 2000, 8 сентября.

28 Что вытекает из текста распоряжения правительства республики Молдова № 1203-II от 29 октября 1999 года // Архив авторов.

29 Независимая газета, 2001, 27 февраля.

30 Интервью авторов с вице-президентом ПМР А. А. Караманом, 19 апреля 2000 года.

31 Брутер В. Осень президента Лучинского // Независимая газета, 2000, 17 августа.

32 Независимая газета, 2000, 21 апреля.

33 Независимая газета, 2000, 10 апреля.

34 Архив авторов.

35 Независимая газета, 2000, 12 января.

36 Интервью авторов с А. А. Караманом.

37 Сосновин В. Мышеловка для Российской дипломатии // НГ — Дипкурьер , 2000, 25 октября.

38 Kolossov V. Nation- and state-building and Russian-Ukrainian relations as the main factor of stability in the post-Soviet space // The Role of Ethnocultural Cleavages and the Perspectives of Relations between Russia and its Frontiers. Turin, 2001 (forthcoming).

39 Урекяну С. Преобразование мышления необходимо? Молдавия как европейский проект // Независимая газета, 2000, 8 июня.