CC BY
31
А. В .ТОЛКАЧЕВА
СОВЕТСКОЕ ИНСТИТУЦИОНАЛЬНОЕ НАСЛЕДИЕ И ПОСТСОВЕТСКИЕ КОНФЛИКТЫ: СЛУЧАИ КРЫМА И ПРИДНЕСТРОВЬЯ
Распад Советского Союза привел к возникновению новых политических образований, непосредственным образом влияющих на стабильность и безопасность не только на постсоветском пространстве, но и в мире в целом. Процесс самоидентификации бывших советских республик и превращения их в национальные независимые государства оказался сопряжен с рядом серьезных трансформаций и вытекающих из них проблем. Во всех постсоветских государствах изменения коснулись трех важнейших сфер: экономики — смена централизованной, управляемой партией экономики рыночной; политики — переход к демократии и плюрализму; государственного строительства — от существования в рамках советской империи к независимости.
Для окончательного оформления в качестве субъектов международного права постсоветские государства вынуждены были решать и другие, не менее сложные задачи. Государственное строительство потребовало переосмысления и корректировки национальных самосознаний, что затронуло не только население титульных наций, но и представителей большинства этнических меньшинств, проживаю -щих на территориях новообразованных государств. Сопутствующая этим процессам политическая нестабильность, в свою очередь, стимулировала возникновение этнических противоречий и выдвижение на их основе ряда требований, нередко нацеленных на дробление
территорий. Этнорегиональные конфликты и необходимость их разрешения становились одним из наиболее серьезных вызовов для новых государств.
Несмотря на то, что в настоящее время многие острые столкновения на этнической и территориальной почве стали уже достоянием прошлого или приняли более цивилизованные формы противостояния, ситуация на территориях бывших советских республик продолжает вызывать тревогу и озабоченность. Довольно значительное количество территорий, в особенности тех, где вооруженные формы конфликта были сняты или их эскалация была предотвращена, представляют собой латентные очаги этнополитической напряженности, основой для которых является положение этнических групп, выступающих за свои права в новообразованных государствах постсоветского пространства. Вероятность того, что большинство из этих латентных зон станут ареной открытых и масштабных противостояний, сегодня не очень велика. Однако изучение факторов, влияющих на возникновение этнических и региональных конфликтов, по-прежнему актуально, поскольку позволяет существенно скорректировать и углубить наши представления о перспективах снижения деструктивной роли этнического фактора и его политизации на пространстве бывшего Советского Союза.
В фокусе внимания данной статьи находятся два региона бывшего СССР — Крым и Приднестровье, на территориях которых в начале 1990-х годов наблюдались серьезные массовые выступления, выдвигавшие требования пересмотра государственных границ и статуса территорий и протестующие против политики государства по отношению к этническим меньшинствам.
Обращение к этим двум территориям обусловлено рядом обстоятельств. Прежде всего тем, что только здесь сепаратистское движение русскоязычного населения приобрело значительную силу. Затем, данные территории обладали сходными культурно-историческими и структурными характеристиками, наличие которых в определенной степени обусловливало примерно равный конфликтный потенциал этих регионов. К числу таких характеристик можно отнести следующие: важное геополитическое положение, советская идентичность населения регионов, опыт автономии и переход из состава одной республики в состав другой, социально-экономическое положение регионов и их включенность во всесоюз-
ную инфраструктуру, а также значительное влияние России. В то же время конфликты на этих территориях развивались по кардинально различным сценариям: вооруженные столкновения и создание Приднестровской Молдавской Республики — государства, не признанного международным сообществом до сегодняшнего дня; и отсутствие кровопролития в Крыму, относительно мирное существо -вание региона в структуре украинского государства. Представляется интересным выявить факторы, обусловившие эти различия.
Но прежде чем перейти к непосредственному рассмотрению развития конфликтов в Крыму и Приднестровье, целесообразно обсудить некоторые теории этнических конфликтов и сепаратизма, анализирующие факторы влияния на характер конфликта, и оценить продуктивность их применения по отношению к постсоветскому
пространству вообще и исследуемым регионам в частности.
* * *
Пытаясь объяснить причины сепаратизма и вооруженного исхода конфликта, некоторые исследователи видят причины в региональных историях этнического угнетения и «золотой эре» предшествующей независимости1. Подобные попытки объяснить постсоветские конфликты через нарративы этнически определяемых обид, историю этнического доминирования и предшествующей созданию СССР национальной борьбы находят свое отражение и в теориях «морозильной камеры» или «возвращения подавленного»2. Однако, хотя возникновение этнических и региональных конфликтов является одной из основных характеристик распада империи, говорить о том, что сам распад высвобождает давнюю ненависть, представляется не совсем верным.
Действительно, историческая память и события, которые предшествовали периоду «парада суверенитетов», оказывают влияние на формирование идентичности и политического поведения. В некоторых случаях (Чечня, Нагорный Карабах, Абхазия, Южная Осетия) исторические антипатии играли и продолжают играть важ-
1 Horowitz D.L. Ethnic groups in conflict. - Berkeley etc.: Univ. of California press,
1985.
2 Gellner E. Nations and nationalism. - Oxford, 1983.
ную роль. На рассматриваемых же территориях Крыма и Приднестровья уровень этнического неприятия между различными группами был сравнительно низок, в силу чего применимость теорий, акцентирующих внимание на роли массовых эмоций и «древней ненависти» в качестве центральных движущих сил сепаратизма и этнического насилия, оказывается под вопросом. Конечно нельзя отрицать значимость массовых эмоций в развитии конфликта в данных регионах, но вопрос, который при этом стоит задать, состоит в следующем: являются ли эти факторы той главной причиной, которая породила конфликт, или же они были в большей степени способом мобилизации и радикализации конфликта уже в процессе его эскалации.
Для сторонников неоинституционального подхода наиболее существенным фактором в развитии постсоветских конфликтов является советское институциональное наследие, связанное с управлением этническими проблемами. Они склонны полагать, что национализм стал скорее причиной, чем следствием распада Советского Союза1.
Фокусируя внимание на том, как этнические идентичности конструировались в советской федерации, как контролировались и регулировались потенциальные конфликты со стороны коммунистической партии, государства и других институтов, как был направляем и управляем дискурс национализма, Р.Брубейкер и В.Банс выделяют четыре основных элемента, способных повлиять на возникновение конфликта на постсоветском пространстве:
— произвольное изменение границ и перераспределение территорий и ресурсов в течение советского периода;
— основы народного расселения и «поселенческая колонизация» доминирующего этноса, преимущественно славян в советский период;
— проблемы, возникающие в связи с территориальной реабилитацией депортированных народов;
— факторы, связанные с институциализацией этничности2.
1 Brubarker R. Nationalism reframed. - Cambridge, 1996; Bunce V. Subversive institution: The design and the destruction of socialism and the state. - Cambridge, 1999.
2 D^r. ro: Hughes J., Sasse G. Comparing regional and ethnic conflict in Post-Soviet transition states// Ethnicity and territory in the former Soviet Union : Regions in conflict / Ed. by Hughes J., Sasse G. - L., 2002. - P. 20-21.
Все указанные элементы наличествуют в советском прошлом рассматриваемых регионов и являются крайне важными для понимания причин того, почему данные территории стали регионами конфликтов.
Одним из результатов советской национальной политики стало то, что некоторые конфликты на постсоветском пространстве получили двойное региональное измерение. Регионы, в которых они имели место, хотя и расположены внутри одного постсоветского государства, представляют собой этнический анклав или «этническую периферию» другого государства, будучи, как правило, отделенными от «родной территории» в процессе реализации советской политики в отношении границ между советскими республиками. Тем самым они как бы принадлежат двум разным государствам одновременно: территориально одному, символически другому. Естественно, что ирредентистский потенциал таких территорий значительно усиливался наличием внешнего патрона у соревнующихся за власть групп.
Территории Крыма и Приднестровья являются прекрасным примером для рассмотрения «триады Брубейкера», включающей в себя взаимодействие трех акторов — национализирующегося государства, этнического меньшинства и его внешней исторической ро-дины1, поскольку, идентифицируя себя прежде всего с пространством Советского Союза и русскоязычным населением «ближнего зарубежья», жители этих регионов видели в качестве своего защитника и «внешней исторической родины» Россию, со стороны которой не раз звучали обещания в поддержке русскоязычного населения регионов. Однако несмотря на общую «внешнюю историческую родину», развитие конфликта в этих регионах приобрело различную форму.
Предположение о влиянии вертикальной мобильности групп на возникновение сепаратистских требований и вооруженного конфликта также находит подтверждение на постсоветском пространстве, поскольку роль элит и их соревновательность нередко становятся причинами сепаратизма и вооруженных конфликтов2. В качестве главных факторов, влияющих на возникновение конфликта, сторон-
1 Brubarker R. Nationalism reframed. - Cambridge, 1996.
2 Laitin D. Identity in formation. - N.Y., 1998; Rogowski R. Causes and varieties of nationalism: A rational account // New nationalisms of the developed West: Towards expla-nation/ Ed. by Tiryakian E., Rogowski R. - Boston, 1985.
ники данного подхода называют амбиции элит и политических антрепренеров внутри этнической группы, которые стремятся увеличить свою власть или влияние посредством политической или военной мобилизации той этнической группы, к которой они принадлежат. В этом случае ситуационный контекст и историческая память в значительной мере способны определить, какой из этнических маркеров станет более важным для мобилизации масс; хотя ключевым для конфликта будет оставаться рациональный и инструментальный аспект этничности.
Крым и Приднестровье представляют неплохую почву для тестирования различных теорий этнических конфликтов и сепаратизма, но теория вертикальной мобильности элит, на наш взгляд, подходит в большей степени, поскольку этничность в этих регионах оказывается тесно связана с центр-периферийными разделениями элит по многим вопросам: экономическим, политическим, идеологическим, распределения ресурсов и т.д.
В следующей части мы попытаемся показать, каким образом политика рекрутирования элит и возможности их вертикальной мобильности объясняют разные результаты в развитии сходных конфликтных потенциалов Крыма и Приднестровья, а также каким образом этот фактор взаимосвязан с другими объясняющими гипотезами.
* * *
Сложный этнический состав территорий Крыма и Приднестровья; политика советского центра, не желавшего считаться с этническими границами и свободно менявшего конфигурацию территорий в зависимости от своеволия руководства страны или его стратегических планов; распад Советского Союза, обостривший противоречия на этнической и территориальной почве — все это обусловило формирование поля конфликтов между населением и руководством государств, частью которых стали эти регионы.
Рассмотрим особенности, которые имелись в Приднестровье и отсутствовали в Крыму и которые были способны повлиять на то, что конфликт принял вооруженную форму.
Фактор унификации с Румынией
После провозглашения независимости и украинские, и молдавские власти приняли закон о гражданстве, который по своему характеру не был дискриминационным, поскольку предполагал нулевой вариант, т.е. гражданство Украины или Молдовы могли принять все, кто проживал на территории новообразованного государства на момент распада Союза. Соответственно, эти законы не предусматривали натурализации, а также необходимости подтвердить уровень знания «титульного» языка для получения гражданства. Отсутствие этого компонента коренным образом отличало политику государств Молдовы и Украины от стран Балтии.
Однако по отношению к рассматриваемым регионам как субъектам новых государств национальная политика Молдовы и Украины все же отличалась. Это проявилось прежде всего в подходе к вопросу о статусе региона в качестве автономии и свободной экономической зоны. Украина положительно ответила на подобные требования со стороны Крыма, а Кишинев игнорировал аналогичные запросы Приднестровья1. К тому же Украина была более лояльна и в языковом вопросе, она не стала противиться существованию на территории полуострова трех государственных языков. Молдавские власти только отсрочили введение повсеместного использования государственного языка до 1994 г. Подобное различие, возможно, и не было бы столь существенным, если не учитывать историческую и этнографическую особенность Молдовы, благодаря которой она могла оказаться за пределами постсоветского пространства.
Молдова — единственная республика бывшего Советского Союза, в которой коренное население могло идентифицировать себя с другой нацией за пределами СССР. Это делает фактор унификации весьма сильным аргументом при объяснении причин различного результата разрешения конфликта. Когда центр начал терять свое влияние, в контексте антисоветской мобилизации зазвучали призывы к объединению с Румынией. Наиболее активным сторонником этой идеи выступал Народный фронт. Процесс перехода на румынские стандарты начался еще до провозглашения суверенитета Мол-
1 Chinn J., Roper S.D. Ethnic mobilization and reactive nationalism: The case of Moldova // Nationalities papers - Glasgow, 1995. - Vol. 23, N 2. - P. 116
довы в 1989 г., когда был принят Закон о языке. Среди русских, украинцев, гагаузов и представителей других нетитульных национальностей усилился страх румынской экспансии, который в значительной мере стимулировал развитие сепаратистского движения Левобережья. Несмотря на то, что законы Молдовы предполагали культурную автономию для этнических меньшинств, принятие румынского языка в качестве государственного было интерпретировано нетитульным населением республики как шаг кишиневских властей на пути к унификации. Возможный союз Молдовы и Румынии мог повлиять на положение этнических меньшинств. Одним из приоритетов Народного фронта Молдовы и их лидеров было объединение с Румынией. С приходом к власти представителей этого движения в 1990 г. опасения возросли. Особенно активно этот вопрос и возможные негативные последствия объединения обсуждались жителями левого берега Днестра, который, за исключением нескольких военных лет, никогда не был частью Румынии. Страхи румынизации все более усиливали ностальгию по советским временам, что пополняло ряды движения сначала за автономию, а позже за независимость Приднестровья. Отказ руководства Молдовы предоставить автономию и статус свободной экономической зоны, по мнению С. Кауфмана, кардинальным образом повлиял на развитие конфронтации между Тирасполем и Кишиневом. Если бы молдавское руководство до весны 1992 г. удовлетворило требования Тирасполя об автономии в составе федеративной Молдовы и в составе СНГ, то войны можно было бы избежать, поскольку в случае объединения Молдовы с Румынией статус автономии давал бы Приднестровью больше шансов в отстаивании своих культурно-исторических особенностей и прав1.
В отличие от Молдовы, у Украины не было подобного этнически близкого государственного территориального образования за пределами СССР. Кроме того, численность русских и русскоязычных украинцев на территории всей Украины была велика, что давало им возможность активно заявлять о своих правах. Однако, как нам представляется, возможная унификация, несмотря на значимость этого лозунга для мобилизации масс в Приднестровье, не была основным фактором в развитие сепаратистского движения в регионе.
1 Kaufman St. Spiraling to ethnic war. - Intern. security . - Wach., 1996. - Vol. 21, N 2. - P.108- 138.
Реализация этого намерения была маловероятна, так как практически все опросы общественного мнения показывали, что идея объединения не популярна ни в Румынии, ни в Молдове1, а молдавский референдум в феврале 1994 г., инициированный Народным фронтом, вопреки ожиданиям организаторов подтвердил желание населения Молдовы строить собственное независимое государство2. Вопрос унификации и связанная с ним проблема самоидентификации молдавской нации как отдельной от румынской являлись основной причиной, обусловившей фрагментацию среди этнических молдаван в органах законодательной и исполнительной власти республики, поскольку большинство молдавских коммунистов-реформаторов, которые пришли к власти в союзе с Национальным фронтом, были против объединения и не считали себя румынами3.
Считая это основным фактором, повлиявшим на различие в развитии сепаратистских движений в Крыму и Приднестровье, следует рассматреть национальную политику бывшего Советского Союза в отношении рекрутирования элит и ее последствия, обусловленные кризисом центра и затем распадом СССР. Ввиду того что доверие к управленческим и партийным кадрам со стороны руководства Москвы было высокодифференцированным и зависело от того иерархического уровня, который занимали элиты в системе этнических отношений Советского Союза, приоритет в вопросе рекрутирования элит руководство страны закрепляло за отдельными регионами республик. Именно это отличие сыграло решающую роль в развитии конфликтных потенциалов в Крыму и Приднестровье, элиты которых обладали статусом наибольшего благоприятствования4 во вре-
1 Socor V. Opinion polling in Moldova // RFE/RL research report, I 13 (27 March 1992). - P. 60-63.
2 Eyal J., Smith G. Moldova and the Moldovans // Nation-buildings in the Post-Soviet borderlands: The politics ofnational identities / Ed. by Smith G. - Cambridge, 1998. - P. 240.
3 Crowther W. The Politics of democratization in postcommunist Moldova // Democratic changes and authoritarian reactions in Russia, Ukraine, Belarus and Moldova / Ed. by Dawisha K., Parrot B. - Cambridge, 1997. - P. 308- 309; Solonar V. Political elite of Moldova // The new elite in Post-Communist Eastern Europe / Ed. by Shlapentokh V. -Texas, 1999. - P.188- 200.
4 «Статус наибольшего благоприятствования элитам» - термин, введенный Д. Лэйтином. Под этим термином автор подразумевает наличие у региональных элит таких же прав и привилегий, которыми обладают элиты подобного статуса и уровня образования в политическом центре (Laitin D. Identity in formation. - N.Y., 1998. - P. 60).
мена советской власти, но с распадом центра их статус на территории новообразованных государств оказался различным.
Фактор рекрутирования элит
Молдавская ССР была создана по решению Сталина в 1940 г. на базе двух регионов, имевших различное историческое прошлое. До объединения в одну союзную республику Приднестровье было частью Украинской ССР в качестве автономной республики (МАССР), а Бессарабия до начала Второй мировой войны была частью Румынии. Исторически на территории Приднестровья проживало значительное количество представителей славянского населения (русских и украинцев), в то время как Бессарабия была преимущественно заселена молдаванами. С момента создания Молдавской ССР представители Приднестровья, в основном славяне, доминировали в руководстве республикой. Частично это было результатом того, что Приднестровье было экономически более развитым регионом по сравнению с аграрной Бессарабией, но в большей степени из-за того, что Бессарабия воспринималась политически неблагонадежной со всеми вытекающими из подобной оценки следствиями.
После Второй мировой войны политика социально-экономического развития Молдавии, проводимая Москвой, была направлена на социальную интеграцию внутри титульного этноса и должна была привести к консолидации молдавской нации, активно создаваемой советскими властями с момента образования Молдавской АССР в 1924 г. Уже в период правления Брежнева отмечается медленный рост численности молдаван, до этого доминировавших в сельских районах, и в структуре городского населения республики; возрастает уровень образования среди титульного этноса1. Тем не менее, эти тенденции не смогли преодолеть глубоких этнических, социальных и экономических расколов, которые существовали между двумя частями республики, поскольку профессиональные и управленческие кадры на ведущие посты рекрутировались, как правило, из русских и украинцев, проживающих на территории Молда-
1 Roеder F. Soviet federalism and ethnic mobilization // The Nationalities factor in Soviet politics and society / Ed. by Haida L., Beissinger M. - Boulder, 1990; King Ch. The Moldovans. Romania, Russia and the politics of culture. - Standford, 2000.
вии, или поставлялись из центра, а владение русским было необходимым условием социальной мобильности в Молдавии1. Если обратиться к статистическим данным, то при заметном росте доли этнических молдаван среди членов Коммунистической партии (с 17,5% в 1940 г. до 47,8% к 1989 г.) среди руководства КП Молдавии до 1989 г. было только два этнических молдаванина, причем оба являлись представителями левого берега Днестра2.
Однако в период кризиса центра ситуация в отношении рекрутирования элит начала постепенно меняться. Особенно интенсивно процесс смены элит начался после выборов 1990 г., когда к власти пришли новые силы во главе с лидером Национального фронта Мирче Драгом и оставшимся у руля Мирче Снегуром, который относил себя к реформистскому крылу коммунистической партии и до выборов был фактически единственным представителем аграрно-промышленных и партийных элит Бессарабии в высшем руководстве страны. Таким образом, новое руководство состояло преимущественно из элит «второго эшелона», которым ранее был закрыт доступ во властные структуры республиканского уровня и которые использовали национальную мобилизацию как способ легитимации собственных устремлений.
Подобная расстановка сил вызывала тревогу у элит Приднестровья, поскольку значительно ослабляла их позиции и возможности для дальнейшей карьеры, зависевшей прежде всего от устойчивых связей с Москвой. Перед элитами этого региона встала угроза утраты статуса, маргинализации в политической жизни Молдовы. Местная номенклатура Левобережья в новой ситуации могла оказаться в том же положении, в котором в период советской власти находились элиты Бессарабии. Поэтому, когда реформаторы-коммунисты Правобережья в союзе с националистами начали движение за обретение реального суверенитета в 1989—1990 г., приднестровские партийные, административные и военные элиты предприняли ряд шагов, нацеленных на укрепление собственных позиций. Они мобилизовали население в поддержку идеи автономии и свободной экономической зоны, с которыми мало кто из жителей Приднестровья был не согла-
1 Crowther W. The politics of democratization in postcommunist Moldova // Democratic changes and authoritarian reactions in Russia, Ukraine, Belarus and Moldova / Ed. by Dawisha K., Parrot B. - Cambridge, 1997.
2 King Ch. Op.cit. - P. 100.
сен1, а позже и в поддержку идеи полной независимости. Региональная мобилизация мотивировалась и страхом унификации с Румынией, активно внедряемым властями Приднестровья. Поэтому, по мнению Ч. Кинга, разумнее считать реакцию на национальные движения в Молдове «не восстанием меньшинств, а восстанием смещаемых элит против тех, кто угрожал лишить их власти»2. В пользу этого говорит также факт присутствия в высшем руководстве Приднестровья этнических молдаван.
Со своей стороны новые силы в руководстве Молдовы стремились закрепить вновь приобретенный статус, оспариваемый экономически сильными приднестровскими элитами, которым ранее они противостояли лишь численно. Этим можно объяснить и их отрицательную позицию по вопросу о предоставлении региону особого статуса. К тому же в течение всего советского периода этот регион был основой промышленной экономики Молдавии, в силу чего перевод Приднестровья в ведение местных властей не только усиливал их позиции, но и мог отрицательно сказаться на экономическом положении всей республики.
Подобные же политические и экономические мотивы: нежелание вновь становиться маргинальной группой на своей территории, возможное ухудшение экономического положения и т. п. — способны объяснить неприемлемость для большей части этнических молдаван Правобережья идеи объединения с Румынией3.
В отличие от ситуации, сложившейся в Приднестровье и Бессарабии, элиты Крыма и основной части Украины не противостояли друг другу и обладали одинаковым статусом. Большинство украинской элиты было включено в советскую систему, за исключением западных областей республики. Этнические украинцы могли занимать довольно высокие позиции в военных, государственных и партийных бюрократических структурах, результатом чего стали довольно размытые этнические границы между украинцами и русскими. Модернизация и экономическое развитие после Второй мировой войны только усилили процесс ассимиляции украинцев. На Украине русские и украинцы разделяли контроль над основными политиче-
1 Kolstoe P. Russians in the former Soviet Republics. - L., 1995. - P. 157.
2 King Ch. Op.cit. - P. 186.
3 Kolstoe P. Op.cit. - P. 155.
скими и идеологическими институтами. Крым, включенный в состав Украины в феврале 1954 г., мало чем отличался от остальной территории Украины. Переход региона из состава одной республики в состав другой не сказался на политических возможностях элит полуострова, поскольку они, как и прежде, наравне с центральными киевскими властями продолжали обладать «статусом наибольшего благоприятствования элитам». Маргинальными в вопросе рекрутирования элит в советский период на территории данной республики в силу «идеологической и политической неблагонадежности» региона выступали только западные области, поскольку они долгое время развивались независимо от Российской империи и советской Украины в качестве составных частей других государств. Существовало даже специальное закрытое постановление ЦК КПУ о запрещении выдвижения выходцев из Западной Украины на республиканские руководящие должности и государственные посты. В итоге западноукра-инские элиты вынуждены были циркулировать внутри своего региона, тем самым создавая возможности для развития внутриэлитного кризиса на Украине. В этом смысле ситуация с западноукраинскими элитами была сходна с ситуацией, в которой находились этнические элиты Бессарабии, да и Молдавии в целом.
Центробежные тенденции в СССР конца 80-х годов, стимулировавшие желание региональных политических элит стать единовластными лидерами на собственной территории, не обошли и Украину. Однако в отличие от Молдовы, на Украине в период дезинтеграции центра не произошло смены лидеров, хотя националистические силы Западной Украины и стали влиятельным актором на политической арене страны. Лидеры Украинской компартии успешно восприняли и использовали националистические идеи, активно развиваемые западноукраинскими движениями как способ легитимации и сохранения своих руководящих позиций1.
В виду того, что состав руководства Украины практически не изменился, элиты Крыма и Киева имели значительные возможности для переговоров, подкрепленные старыми партийными связями. Эти возможности были реализованы и в период приобретения Крымом статуса автономии, когда в связи с нестабильной политической си-
1 Furtado Ch. Nationalism and foreign policy in Ukraine // Polit. science quat. -N.Y., 1994. - Vol. 109, N 1. - P. 81-104.
туацией в стране власти региона вполне могли начать кампанию по обретению независимости, что в это же самое время было предпринято лидерами Приднестровья. Тот факт, что элиты Крыма и украинского центра не противостояли друг другу в советскую эпоху, позволил разрешить и назревающую политическую конфронтацию между Киевом и Симферополем в мае-июне 1992 г. путем мирных переговоров. Крымские власти приобрели значительное количество полномочий, делегированных им центром. Более того, как подчеркивает А. Ливен, местные руководители понимали, что «в относительно маленьком политическом мире Украины они могут стать более значительными» фигурами, «чем когда-либо были бы в Москве»1. В случае же Приднестровья, несмотря на все попытки Кишинева урегулировать ситуацию мирным путем, элиты региона не желали договариваться с центром, понимая, что любой статус в составе Республики Молдовы уже не вернет им прежнего политического лидерства.
Отсутствие поддержки со стороны местных элит первого и единственного президента Крыма Ю. Мешкова, пришедшего к власти на волне антиукраинских и пророссийских настроений, значительным образом сказалось и на успешности крымского сепаратистского движения в 1994—1995 гг. В отличие от сепаратистов Приднестровья, основой которых были старые партийные и управленческие элиты, элиты, пришедшие к власти в Крыму в начале 1994 г., были маргинальны как по отношению к местным элитам, так и по отношению к элитам центра. Одной из главных ошибок Ю. Мешкова стало приглашение для работы в структурах исполнительной власти республики команды московских управленцев во главе с Е. Сабуровым. Это было необдуманным шагом со стороны крымского президента, и без того не обладавшего значительной поддержкой среди крымских элит. Приглашенный на должность премьер-министра Е. Сабуров был чужой фигурой в политическом пространстве Крыма, не имел собственной политической базы и оказался неспособен ее создать. Назначение московских кадров значительно сокращало возможности для местных элит участвовать в политической и экономической жизни полуострова и прежде всего в приватизации. Для старых советских элит, которые доминировали в парламенте Крыма,
1 Lieven A. Chechnya: Tombstone of Russian power. - New Haven, 1998. - P. 251.
борьба с правительством Сабурова, а соответственно и с политикой Мешкова, представлялась более перспективной, чем разрыв отношений с Киевом, связи с которым были довольно прочны1.
Фактор России
На кризисе сепаратистского движения в Крыму сказалось и отсутствие поддержки со стороны Москвы, на которую очень надеялись президент Ю. Мешков и его сторонники. В то же время в конфликте в Приднестровье Россия предприняла военную интервенцию, на которую часто указывают как на основную причину успеха сепаратистского движения в этом регионе. Некоторые исследователи утверждают, что именно эта разница в поведении Москвы объясняет отличия в развитии конфликтов в Крыму и Приднестровье. Однако вопрос о влиянии России неоднозначен.
Действительно, Россия более активно участвовала в приднестровской кампании, нежели в крымской. Однако военное вмешательство в урегулирование уже имевших место вооруженных столкновений между силами ПМР и Республики Молдовы — это единственное различие. Риторические заявления в поддержку как движений на территории Крыма, так и на территории Приднестровья со стороны видных российских деятелей, преимущественно оппозиционных Ельцину, и средств массовой информации мало чем отличались, и степень их интенсивности была примерно одинаковой.
Российская политика в отношении «ближнего зарубежья» состояла и продолжает состоять из многих аспектов и целей. Озабоченность проблемами российской диаспоры — лишь одна из них. Поэтому, как правило, высказывания, затрагивающие вопрос об активном вмешательстве во внутренние дела других постсоветских государств с целью защиты прав русскоязычного населения этих территорий, были наиболее доступной и безопасной формой оппозиции правящему режиму. Это, в свою очередь, делало весьма сложные проблемы внешней политики в России заложницами амбиций и разменной монетой во внутриполитической борьбе2. Однако, как
1 Lieven A. Ukraine and Russia: A fraternal rivalry. - Wash., 1999.
2 Косолапов М. Становление субъекта российской внешней политики // Pro et Contra . - М., 2001. - Т. 6, № 1- 2. - С. 7- 30.
считает Д.Ливен, «в любом случае после того, как Советский Союз распался на независимые государства, признанные мировым сообществом, попытки Москвы мобилизовать русскую диаспору для оспаривания суверенных границ, были чреваты большими издержками. Они должны были бы неизбежно возмутить все республиканские правительства, так же как и все мировое сообщество, для которых нерушимость границ является абсолютным принципом. ...В любом случае Ельцин и его министры не были серьезно заинтересованы в изменении границ или помощи диаспоре. У них было гораздо больше важных вопросов внутри России»1. Один из таких вопросов затрагивал территориальную целостность самой России, поэтому высшее руководство страны должно было очень осторожно подходить к проблемам русскоязычной диаспоры, не давая оснований для возможных сепаратистских движений внутри собственных границ.
Сторонники гипотезы о важности военного вмешательства России в Приднестровье должны учитывать и тот факт, что до апреля 1992 г. 14-я армия фактически находилась в сфере подчинения приднестровских властей. Более того, генерал Геннадий Яковлев, командующий 14-й армией и предшественник Неткачева и Лебедя, долгое время находился на посту руководителя комитета обороны и безопасности в правительстве сепаратистов, совмещая обе должности. В этот достаточно продолжительный период у приднестровских руководителей имелась прекрасная возможность для создания на ее основе собственных вооруженных формирований — республиканской гвардии, которую они и реализовали. Исследователи подчеркивают слабость связей командования армии с Москвой, которая стала следствием ослабления политических институтов России2. В создавшейся ситуации, имея сильную военную опору в лице собственных вооруженных формирований, созданных из военнослужащих 14-й армии и казаков, власти Приднестровья были способны оказывать сопротивление молдавским правоохранительным органам и вооруженным силам довольно долгое время без помощи России3. 14-я армия оказалась настолько вовлечена в конфликт в Приднест-
1 Lieven D. Empire: The Russian empire and its rivals. - L., 2000. - P. 382.
2 King Ch. Op.cit. - P. 191- 196.
3 Lieven A. Ukraine and Russia: A fraternal rivalry. - Wash., 1999; Kolsto P., Malgin A. The Transnistrian Republic: A case of politicisied regionalism // Nationalities papers. -Glasgow, 1998. - Vol. 26, N. 1. - P.103- 125.
ровье, что военное руководство России стало опасаться полной потери контроля над ней. Назначение Лебедя на пост командующего 14-й армией должно было восстановить утраченный контроль центра, о котором в июне 1992 г. заявил министр обороны России П. Грачёв1.
В отличие от Приднестровья у крымских сепаратистов не было возможностей для создания собственных вооруженных формирований, поскольку вооруженные силы, представленные Черноморским флотом, несмотря на поддержку руководством ЧФ движения Крыма в сторону России, все время находились в прямом подчинении и Киеву, и Москве2.
Фактор местных элит, на наш взгляд, имел значение и в вопросе, касающемся роли 14-й армии, а соответственно и позиции России, поскольку более половины личного состава 14-й армии являлось местными жителями, которые не собирались менять место службы. Тем более что, как подчеркивает А. Линч, еще «до распада СССР в Молдавии сформировался блок советских реакционеров и местных военных, настроенных не допустить, чтобы эта республика обрела суверенитет и стала независимой от СССР»3. Когда же процесс обретения независимости в Молдавии стал необратим, приднестровские политические, экономические и военные элиты в целях сохранения своего влияния использовали все возможные средства для мобилизации масс в поддержку сепаратистского движения в регионе, и в первую очередь идею возможной унификации с Румынией и ресурсы 14-й армии. Поэтому вмешательство России как миротворца в конфликт между Приднестровьем и Молдовой объясняется еще одной важной задачей, а именно желанием восстановить контроль над 14-й армией, ресурсы которой активно использовались местными элитами.
* * *
Наиболее активные этнополитические движения конца ХХ в. возникали преимущественно как реакция на трансформации политического пространства. Распад Советского Союза является одним из основных политических изменений указанного периода. Сопро-
1 Линч А. Реализм российской внешней политики // Pro et Contra. - М., 2001. - Т. 6, № 4. - С. 143- 146.
2 Lieven A. Op.cit.
3 Линч А. Указ.соч. - С. 144.
вождавшая его повсеместная дестабилизация оказалась прекрасной почвой для политической мобилизации по различным региональным вопросам, нередко и в сепаратистских целях. Практически все конфликты, возникшие на этой основе, были замаскированы под риторику этнического возрождения, борьбы этнических групп за автономию и независимость, хотя по сути являлись торгом в большей степени в отношении ресурсов, нежели этничности.
Крым и Приднестровье не являлись исключением и представляют собой пример того, как этническая мобилизация, инициированная элитами в противовес центральному правительству, явилась результатом борьбы за распределение политико-экономических статусов. При этом на разрешение конфликтных потенциалов в Крыму и Приднестровье оказали существенное влияние последствия советской политики рекрутирования элит. Несмотря на то, что разделить относительный вес коллективных интересов и интересов элит в Крыму и Приднестровье представляется довольно сложным, более авторитарный и экономически обособленный характер правления в современном Приднестровье позволяет утверждать, что наибольшее влияние на вооруженный исход конфликта оказали все-таки интересы элит. Сосуществование в едином пространстве и с равными политическими возможностями элит Крыма и Киева практически не создавало для элит полуострова опасностей маргинализации в политической жизни нового государства, даже несмотря на активизацию западноукраинских элит. Противопоставление элит левого и правого берега Днестра, имевшее место в советское время, в результате прихода к власти ущемленных ранее элит Бессарабии делало эту опасность для представителей левобережья вполне реальной. Это обстоятельство в значительной степени обусловило и различную национальную политику центра по отношению к регионам, и степень вмешательства третьей стороны — России.
