CC BY
106
УДК 342.56
РЕФОРМИРОВАНИЕ ЛИЧНЫХ СПОСОБОВ
ПРИНУДИТЕЛЬНОГО ИСПОЛНЕНИЯ СУДЕБНЫХ РЕШЕНИЙ ПО ГРАЖДАНСКИМ ДЕЛАМ В РОССИИ В XVIII В.
© 2010 В. В. Захаров
докт. юрид. наук, зав. каф. теории и истории государства и права, декан юридического факультета e-mail: [email protected]
Курский государственный университет
Статья посвящена анализу реформирования системы способов принудительного исполнения судебных решений по гражданским делам в России в XVIII в. Выявлены и объяснены причины преобразований 1700-1714 гг., 1718 г., 1736 г., 1800 г. Автор указывает, что в XVIII в. посредством введения уголовной ответственности за долги, правительство пыталось прервать длительную традицию «долгового рабства».
Ключевые слова: суд, гражданское судопроизводство, исполнение судебных решений, взыскатель, должник.
Особенностью отечественного права можно считать длительное доминирование способов принудительного исполнения судебных решений, предполагавших обращение взыскания на личность должника. Ими являлись правеж, то есть битье палками до уплаты долга, и выдача головой до «искупа долга» - отработка долга в хозяйстве взыскателя. Поэтому исполнительное производство длительное время носило отпечаток мщения и отличалось суровостью и жестокостью. Имущественные способы, к которым относились изъятие и продажа имущества, а также вычеты из жалования стрельцов не получили широкого распространения. Только к концу XVII в. в законодательном порядке были сняты ограничения для обращения взыскания на любое имущество. Но развитие имущественной ответственности сдерживалось невысоким экономическим уровнем развития, высокой рискованностью ведения деловых операций, низким уровнем жизни и правовой культуры населения, специфичными отношениями собственности, сложившимися в российском обществе.
Описанная ситуация указывает на наличие кризисных моментов в организации системы принудительного исполнения. Главная причина крылась в конструкции способов принудительного исполнения, которые базировались на представлении о том, что личность должника является главным гарантом его обязательств. А это уже расходилось с реалиями социально-экономической жизни и одновременно сдерживало становление новых отношений. Высказанное позволяет сформулировать гипотезу: перед правительственными кругами в XVIII в. стояла задача реформирования института мер исполнения, прежде всего предполагавших обращение взыскания на личность, причем вектор преобразований должен быть направлен на усиление имущественной отдачи от личных способов исполнения.
Первые шаги правительство предприняло в 1700-1714 гг. Проведенная реформа имела целью ликвидировать институт выдачи должника головой для отработки долга (искупа), или, по терминологии XVIII в., отдача «в зажив». Начало ей было положено указом 15 июля 1700 г. с весьма противоречивым содержанием. С одной стороны, он отменял искуп и устанавливал правило, согласно которому должника, не платившего
долг, полагалось подвергнуть правежу, после этого обратить взыскание на его имущество, а если последнего недостаточно, то вновь ставить должника на правеж и «бить его нещадно» [ПСЗ-І. Т. IV. № 1806]. Если и в этом случае должник не платил долг, то следовала уголовная ответственность в виде телесного наказания, трехлетней каторги и ссылки в Азов: «А буде с того правежу платить не станет, и его бить кнутом и сослать в Азов на каторгу на три года, а после трех лет быть ему в Азове» [ПСЗ-І. Т. IV. № 1806]. С другой стороны, указ допускал отдачу должника взыскателю, но при следующих условиях: 1) наличие нескольких взыскателей; 2) неуплата должником долга; 3) выплата за должника взыскателем долга остальным кредиторам. В этом случае полагалось «заимщика со всеми животами отдать тому, кто его от всех долгов окупит» [ПСЗ-І. Т. IV. № 1806].
Выявленная противоречивость порождена расхождением во взглядах реформаторов и населения: первые стремились уничтожить поздние формы долгового рабства, а в среде второго по-прежнему доминировали традиционные представления о том, что должник отвечал за исполнение обязательства не только своим имуществом, но и лично. Именно правеж и искуп трактовались как лучшее средство принуждения к уплате долга. Полагаем, что сохранение по некоторым категориям исполнительных производств возможности подвергнуть должника искупу следует рассматривать как уступку указанным представлениям.
Но она просуществовал недолго. Уже 4 июля 1701 г. был принят указ, в котором новый подход был реализован более решительно: «Должники, которые на правеже указанные сроки отстояли и денег платить им нечем, потому что поместий и вотчин и дворов и никаких пожитков у них нет: и таких людей в истцовых исках, истцам в зажив головою не отдавать, а ссылать их за то в Азов, на вечное житье, с женами и детьми» [ПСЗ-І. Т. IV. № 1863]. Видим, что если обращение взыскания на имущество не приносило желаемого результата, то должника, не прибегая к повторному правежу, сразу подвергали уголовному наказанию вместе с членами семьи. В 1714 г. новое правило было подтверждено указом от 26 мая. Им предписывалось должников, не имевших средств для уплаты долгов, наказывать и «ссылать на галеры; а впредь в зажив никаких чинов людей не отдавать, и в крестьянство не писать, и никакими вымыслами не крепить, под опасеньем жестокого штрафа» [ПСЗ-І Т. V. № 2812].
Значение названных указов очень большое, поскольку они прервали многовековую традицию долгового рабства, правда в весьма жесткой форме, заменив его уголовной ответственностью. Об этом свидетельствует тот факт, что указы 1700, 1701 и 1714 гг. не определяли правовые последствия каторги и ссылки. Во-первых, не устанавливался зачет каторжной работы в счет долга, во-вторых, в отношении всех должников, без учета суммы долга, назначалась трехлетняя каторга и вечная ссылка. Таким образом, возник новый подход к исполнению решений по гражданским делам, в соответствии с которым за неисполнение следовало наказание, тогда как ранее и правеж, и выдача головою имели целью не столько наказать должника, сколько принудить его к исполнению обязательства. Рассмотренное преобразование указывает на стремление государства усилить свое регулирующее влияние в исполнительном производстве, даже если вектор этих усилий разнился с направлением, в котором развивались интересы участников принудительного исполнения. Речь идет о том, что взыскателям никакой выгоды от наказания должников не было, преимущества получало само государство, которое решало свои интересы: в данном случае ликвидировало дефицит рабочей силы.
Такая радикальная институциональная инновация обычно порождает конфликт новых формальных и старых неформальных институтов, который, в свою очередь, приводит к снижению эффективности функционирования институтов. Типичным
способов устранения этого конфликта выступает частичная институциональная «контрреформация»», порождающая смешанную институциональную организацию, сочетающая в себе традиционные и инновационные черты.
В соответствии с указанной логикой законодатель постарался устранить противоречие в указе от 15 января 1718 г., отменившем правеж. В нем говорилось, что должников, не имевших возможности заплатить взыскателям, на правеж не ставить, а отсылать в Петербург и отдавать в Адмиралтейство, там уже «определять годных в галерную работу, а жен в прядильный дом, и за ту работу зачитать им тех долговых денег на месяц по рублю человеку ... а которые люди те долговые деньги заработают, и таковых от той работы освобождать, давая им отпускные письма». Для стариков и детей подбиралась подходящая работа [ПСЗ-Г Т. V. № 3140]. Работа предполагалось бессрочной, пока не заработают сумму долга [ПСЗ-! Т. VI. № 3751]. Тремя годами позже действие этого указа было распространено на иностранцев, которые имели только одну льготу: им предоставлялась рассрочка [ПСЗ-! Т. VI. № 3717].
Перед нами пример смешанной институциональной организации. Новации иллюстрирует ликвидация правежа, а традицию - возврат к искупу, хотя и в другой форме. Государство продолжало приобретать дистрибутивные преимущества: если раньше должники работали непосредственно на взыскателя, то теперь - на государство, которому нужны были рабочие руки для тяжелых работ в Петербурге. Данный указ больше устраивал взыскателей, поскольку те получали возможность реального исполнения, хотя и в рассрочку. Д. Пихно высказал любопытное предположение о том, что если бы не необходимость в привлечении трудовых ресурсов, то искуп был бы восстановлен в прежнем виде [Пихно Д. 1874: 50 ]. И хотя история не терпит сослагательного наклонения, признаем, что в этих словах содержится значительная доля истины.
Указ 15 января 1718 г. не разрешил в окончательном виде установленный нами выше институциональный конфликт. Отмена правежа и реформа искупа противоречила правовым представлениям населения, что прекрасно иллюстрирует устойчивость традиционных институтов, которые трудно уничтожить одним росчерком пера. К тому же правеж не шел ни в какое сравнение с вечной ссылкой. Этим можно объяснить то, что судьи, несмотря на запрет 1718 г., продолжали применять старый, и как оказалось, более гуманный закон. Подобная ситуация заставила законодателя в 1720-1722 гг. издать ряд указов, подтверждавших запрещение правежа [ПСЗ-! Т. VI. № 3685, 3950, 4091, 4093, 4111]. Но свести применение правежа к минимуму удалось только вводя суровые наказания для судей.
В указе от 13 сентября 1722 г. за неисполнение соответствующего законодательства на судей «накладывался штраф: за первое нарушение 100 рублей, за второе 200 рублей, за третье 300 рублей, а за четвертое лишение чина и имения» [ПСЗ-Г Т. VI. № 4091] Уже через пять дней ответственность была усилена: за первое нарушение полагался штраф в сумме 500 руб., а за второе - лишение чина и имения [ПСЗ-І Т. VI. № 4093]. Видимо, сразу после издания первого указа стало известно, что судьи игнорируют предписания, что и заставило императора ужесточить санкции.
Все названные указы 1720-1722 гг. сохранили институт отработки долга на казенных работах и уголовную ответственность за долги, главным образом в виде ссылки, хотя стоит отметить попытки скорректировать столь суровую санкцию. В 1721 г. было разрешено предоставлять отсрочки по уплате долга тем, кто заявлял о нежелании отрабатывать его на каторжной работе. Отсрочка предоставлялась для «больших долгов» - свыше 5 тыс. руб. - на три года; для «средних» - от 1 тыс. руб. до 5 тыс. руб. - на два года; для «меньших» - от 100 руб. до 1 тыс. руб. - на год [ПСЗ-І Т. VI. № 3717]. В 1722 г. было предписано в первый раз за неуплату долгов назначать
штраф и только «в другой раз отправлять в ссылку на работу» [ПСЗ-Г Т. VI. № 3950]. В 1726 г. последовало своего рода смягчение положения должников, осужденных к различным срокам каторжных работ, - предоставление отсрочек. В частности, должникам, приговоренным к десятилетней каторге, разрешалось работать полгода, осужденным на 20 лет - один год, на 30 лет - полтора года, выше 30 лет - три года, а затем давалась отсрочка на постепенную уплату долга, но не меньше 25 руб. в год [ПСЗ-Г Т. VI. № 4968]. Особенность указанных мер состояла в том, что они распространялись, главным образом, на должников, взыскателями по отношению к которым выступала казна. Кстати, они часто подлежали амнистии. Что касается «частных должников», то их «время каторжной работы оставлялось в воле истцов», то есть зависело от усмотрения взыскателей, которые, видимо, могли прекратить каторгу заявлением о прощении долга [ПСЗ-Г Т. VI. № 3842].
Итак, в первой четверти XVIII в. были изданы нормативные акты, породившие достаточно противоречивую практику реализации способов принудительного исполнения, предполагавших обращение взыскания на личность. Перед преемниками Петра I стояла задача устранения существовавших институциональных коллизий, и так как это имело место в других сферах, в исполнительном производстве эта проблема решалась посредством частичной институциональной контрреформации. Ключевым является указ от 19 июля 1736 г., которым был установлен окончательный порядок отдачи должника «в зажив». В случае если должник заявлял о невозможности уплаты долга и о готовности его отработать, он мог быть отдан частным лицам для отработки долга из расчета 24 руб. в год. Из них 12 руб. шли на уплату долга, а оставшиеся 12 руб. - на содержание должника. Должники, которые не выплачивали долг в сроки, установленные судом, или объявившие себя несостоятельными подлежали ссылке на каторгу в Петербург, на строительство Кронштадского и Ладожского каналов. Эта работа засчитывалась им из расчета 12 руб. в год [ПСЗ-Г Т. IX. № 7013]. В отношении таких должников сохранялось право их выкупа частными лицами, при условии уплаты долга. Таким образом, ссылка приобрела вспомогательное значение и применялась впоследствии скорее как исключительная мера. На первый план вновь выступил институт отработки долга в хозяйстве взыскателя без права ухода под страхом каторги, который сохранял свое значение на протяжении XVIII в. Например, в указе от 15 сентября 1763 г. использовался традиционный для отечественного правового сознания оборот - «отдать за долги в работу» [ПСЗ-Г Т. XVI. № 11921].
Практика отдачи «в зажив» получила, как показывают исследования, достаточное распространение и некоторые модификации. В экономически развитых районах встречались случаи значительного отхода от узаконенных порядков. В Петербурге и Владимире «искупители» предпочитали сокращать срок «зажива», повышая заработок должника против установленного по закону, отчего увеличивалась и та его часть, которая шла в уплату долга. Прежде всего это было выгоднее кредитору, так как в этом случае он скорее мог надеяться получить одолженные деньги с процентами сполна или значительную их часть; труд же подневольного работника, требующего беспрестанного надзора, не был столь ценен [Рындзюнский 1958: 49]. Исследования материалов магистратов позволило историку
П.Г. Рындзюнскому доказать, что за должником, отданным «в зажив», сохранялась гражданская правоспособность, и в момент решения его судьбы он не оставался совершенно пассивным. Иногда «искупитель» выступал в некоторой мере как покровитель должника, спасающий его от более суровой меры воздействия. Это случалось, в частности, тогда, когда должник занимал ответственное место в хозяйстве «искупителя». Известны случаи, когда «искупитель» отпускал попавшего к
нему «в зажив» человека в свободный отход на заработки, и тогда выплата требуемых по закону денег становилась совершенно фиктивной [Рындзюнский 1958: 49].
Одновременно имели место и злоупотребления со стороны взыскателей иного характера. Дело в том, что модель отработки предоставляла неоправданно большую власть взыскателям и тем самым существенно ущемляла интересы должников. Взыскатели, злоупотребляя своими правами, получили возможность существенно продлить отработку долга, фактически возвращая кабальное положение должников [Кушева 1952: 249-260]. Конечно, взыскатели не замедлили этим воспользоваться. В доказательство приведем два красноречивых примера, датируемых 1765 г. и соответственно отражающих вполне распространенную практику. Так, в одном из указов говорилось, «что многие крестьяне для своего пропитания отлучаются от домов своих в разные города и, быв у купцов в работах и услужениях, обязываются векселями, а купцы долго держат векселя без предъявления для накопления процентов и по несостоянии в платеже доводят бедных крестьян до ссылки в каторжную работу, откуда в силу указа 1736 г. те же самые заимодавцы этих крестьян скупают за положенную плату и удерживают их вечно в своих услугах» [ПСЗ-1. Т. XVII. № 12498]. В другом указе пересказывалось одно дело, согласно которому купец держал в отработке за долг в 24 руб. должника до смерти, потом его сына с семьей 11 лет, и после этого срока долг не только не уменьшился, но еще и увеличился до 47 руб. Этот же купец за восемь четвертей хлеба заставлял отрабатывать долг сына должника на протяжении 8 лет [ПСЗ-1. Т. XVII. № 12508].
Без всякого сомнения, такого рода злоупотребления взыскателей (если можно так выразиться) принимались безропотно должниками, которых не устраивала перспектива каторжных работ, в большинстве случаев заканчивавшихся смертью. Удачно выразился по этому поводу Д. Пихно: «Угроза каторгой была настолько страшна, что отдавала всякое несостоятельное лицо в полную власть кредитора и фактически всегда делала его вечным рабом, даже за самый ничтожный долг» [Пихно 1874: 51]. Трагизм ситуации усугублялся тем, что с течением времени ссылка на каторгу применялась все меньше и меньше. Сохранению института отработки долга на каторге мешали экономические условия. Для такого вывода дают основания ходатайства, поступавшие с казенных заводов, в которых содержались просьбы прекратить присылку должников, поскольку в силу дороговизны жизни они не могли отработать долг [ПСЗ-1 Т. XVIII. № 13353].
Если принять во внимание манифест от 7 августа 1782 г., которым предписывалось «как по казенным, так и партикулярным долгам более 5 лет в тюрьме содержащихся людей, кои действительно найдутся не в состоянии платить, освободить» [ПСЗ-1 Т. XXI. № 15488], то можно сделать вывод, что к концу XVIII в. ссылка фактически перестала применяться. Она была заменена тюремным заключением. Актов, которые прямо ликвидировали ссылку за долги, в XVIII в. не было издано, но манифесты, которые указывают на то, что должники уже не ссылались, а содержались в тюрьмах, принимались в 1786 г., 1793 г., 1798 г. [ПСЗ-1 Т. XXII. № 16557; Т. XXIII. № 17149; Т. XXV. № 18320].
Здесь стоит сказать, что арест должников уже был известен отечественному законодательству и правоприменительной практике. Указом от 15 января 1718 г. допускался арест должников, которые не имели возможности заплатить долг и не указывали средств для удовлетворения взыскателя [ПСЗ-1 Т. V. № 3140]. Позднее было урегулированы порядок ареста и условия содержания должников: их подвергали задержанию по инициативе взыскателя или полиции и только на основании решения суда. Содержались должники в приказе или тюрьме за счет взыскателя, причем средства он должен был авансировать. Например, в указе от 13 сентября 1722 г.
говорилось: «Должников должны содержать истцы, а именно в Москве по копейке, а в Санкт-Петербурге по 2 копейки в день. Если истец приведет должника и будет просить о том, чтобы его держали в приказе или тюрьме, то он его и кормить должен. А если истец платить не станет, то должника выпустить» [ПСЗ-Г Т. V. № 4091].
В том же году указом от 17 октября было подтверждено правило, по которому «частных должников должны содержать истцы, а если они их содержать не будут, то из казны давать должникам «по 4 деньги человеку на день», а с истцов взыскать в казну этих денег вдвое» [ПСЗ-Г Т. V. № 4111]. В отношении должников, которые подвергались аресту по казенным или общественным взысканиям, применялась норма, устанавливавшая их обязанность работать из расчета «6 денег на день человеку». «А если эти должники на казенные работы не будут требоваться, то отпускать их для прошения милостыни, а чтобы они не смогли сбежать - сделать длинные цепи» [ПСЗ-Г Т. V. № 4111].
Впоследствии эти правила подтверждались неоднократно [ПСЗ-Г Т. IX. № 7013; Т. XVIII. № 12894; Т. XIX. № 14203; Т. XXI. № 15189; Т. XXIV. № 18140]. Оценивая их, следует сказать, что перед нами - институт процессуального принуждения, или как его называет К. И. Малышев, понудительный арест. Его задача состояла в том, чтобы «дать должнику сильный мотив, который расположил бы его к указанию источников для удовлетворения взыскателя» [Малышев 1874: 160]. Таким образом, тюремное задержание не являлось мерой исполнения, а выступало в роли способа принуждения. Об этом говорит и тот факт, что арест прекращался полной уплатой долга [ПСЗ-Г Т. V. № 3140], а также сведения исторических источников о большом числе арестованных должников. Например, в 1766 г. в Астраханском магистрате содержалось известное число колодников, находившихся там с 1749 г. Среди них совершенно незаконно находились жены и дети умерших должников, не получившие наследства и, следовательно, не отвечавшие по обязательствам своих мужей и отцов [Законодательство Екатерины II. Т. 2. 2001: № 194]. В 60-х гг. XVIII в. сама Екатерина II указывала на многочисленность арестованных должников. Так, в письме генерал-прокурору А. И. Глебову она писала: «Слышу я, что много людей по долгам сидят в тюрьмах и на иных уже выросли втрое и вчетверо суммы их долга» [Сборник Русского исторического общества. Т. 7. 1871: 297].
Отсюда становится понятной природа описанных выше манифестов, которыми правительство пыталось решить проблему арестованных должников и устранить неопределенность их правого положения. Но удалось это сделать с принятием в 1800 г. Устава о банкротах, который знаменует переход ко второму периоду в истории личных взысканий в изучаемое время (1800-1864 гг.).
Разработка банкротского законодательства исследована в работе Т. Е. Новицкой [Новицкая 2005: 424-432]. Усложнение социально-экономических отношений по мере развития капиталистического уклада, сопровождалось разорением дворянства и различных предпринимателей. Участились случаи мнимого банкротства с целью уклониться от уплаты долгов. Все это требовало адекватного правового регулирования, но с разработкой устава о банкротстве в России не торопились. Только 19 декабря 1800 г. был принят Устав о банкротах [ПСЗ-Г Т. XXVI. № 19692], с которого по традиции в России ведется история личного задержания или временного лишения свободы за долги [Боровиковский 1873: 121-122; Гриневич 1873; Любавский 1866; Рихтер 1879; Рихтер 1880]. В наши задачи не входит характеризовать весь нормативный акт. Остановимся на нормах, имеющих отношение к принудительному исполнению судебных решений. Рассматриваемый закон ввел пятилетний срок ареста, вне зависимости от суммы долга. Кроме того, взыскателю предоставлялось право сократить срок ареста или вообще освободить должника от личного задержания. Что
касается последствий личного задержания, то оно не погашало долга и, в случае приобретения нового имущества, должник обязан из него произвести уплату. Обратим внимание, что эта ответственность не переходила на его наследников.
Оценивая указанные новации, следует сделать несколько замечаний. Во-первых, заслуживают критики нормы, по которым срок ареста для всех должников был одинаковым. Если трактовать личное задержание как наказание, то оно должно быть соразмерно содеянному, а значит, различаться, ведь долг в 50 руб. - это не то же самое, что долг в 10 тыс. руб. Если смотреть на личное задержание как на средство принуждения, то существование единого срока стимулировало к выплате долга только мелких должников и никак не подталкивало к аналогичному поведению крупных должников. Во-вторых, право взыскателя влиять на срок пребывания под арестом потенциально создавало значительные правовые диспропорции и открывало возможности для злоупотребления и ущемления интересов должника. В-третьих, вызывает сомнение положение, в соответствии с которым личное задержание не освобождало от тех обязательств, за неисполнение которых должник был подвергнут аресту.
Несмотря на указанные недостатки, Устав о банкротах рассматривался в правительственных кругах как прогрессивное явление и в 1823 г. Государственный совет распространил его действие на казенные взыскания, разъяснив при этом, что прежние законы устарели и слишком суровы [ПСЗ-І Т. XXXVIII. № 29642]. Нельзя не согласиться с членами Совета: разница между ссылкой и пятилетним тюремным заключением большая, и значение новелл последнего года XVIII в. в том, что уголовная ответственность за долги стала частью истории.
Библиографический список
Боровиковский А. Проект закона об отмене личного задержания за долги // Журнал гражданского и уголовного права. 1873. Кн. 3. С. 121-142.
Гриневич А. О. О личном задержании в гражданском процессе // Журнал гражданского и уголовного права. 1873. Кн. 3. С. 25-60.
Законодательство Екатерины II. Т. 2. М., 2001.
Кушева Е.Н. Одна из форм кабальной зависимости в России XVIII в. // Академику Б.Д. Грекову ко дню семидесятилетия. М., 1952. С. 249-260.
Любавский М. Личное задержание за долги // Журнал Министерства юстиции. 1866. № 1. С. 110-145.
Малышев К. Курс гражданского процесса. Т. 1. СПб., 1874.
Мулов С. Личное задержание за долги // Журнал Министерства юстиции. 1866. № 5. С. 73-99.
Новицкая Т.Е. Правовое регулирование имущественных отношений в России во второй половине XVIII в. М., 2005.
Пихно Д. Исторический очерк мер гражданских взысканий по русскому праву. Киев, 1874. С. 50.
Полное собрание законов Российской империи. Собрание 1-е (далее - ПСЗ4).
Рихтер А. Закон об отмене личного задержания за долги // Журнал гражданского и уголовного права. 1879. Кн. 5. С. 30-52.
Рихтер А. О новом законе об отмене личного задержания по гражданским взысканиям // Журнал гражданского и уголовного права. 1880. Кн. 3. С. 115-117.
Рындзюнский П.Г. Городовое гражданство дореформенной России. М., 1958.
Сборник Русского исторического общества. Т. 7. СПб., 1871.
