CC BY
304
торые применяются в Китае для преобразований, не скатиться в критиканство, охаивание; амбиции в том, чтобы, опираясь на слишком часто недооцениваемый интеллектуальный потенциал наших университетов и крупных школ, воспользоваться уникальной возможностью выдвинуть наши проекты и наших исследователей на поле боя через образовавшиеся бреши в американской гегемонии.
В защите и продвижении европейского цифрового суверенитета, пишет [с. 87] Н. Шапюи, Европа может извлечь уроки из стратегии китайского государства, а они таковы: быть постоянно готовым поддержать социально-экономические изменения; установить такое внутреннее регулирование, которое не позволило бы иностранным субъектам сожрать зарождающийся рынок; делать акцент на инновации. При этом автор подчеркивает кардинальное различие политических источников этой стратегии в Китае и в Европе, не говоря уже о таких ее «производных», как вопросы нарушения частной жизни и защиты свобод. Европа сама должна установить правила в этой области и дать альтернативу более приемлемого в культурном отношении вхождения в цифру.
Европейская стратегия единого цифрового рынка, принятая в мае 2015 г., в основном отвечает этому требованию, но автор предлагает Европе внимательно следить за изменениями на мировом цифровом рынке и максимально быстро реагировать на них.
Ю.В. Чайников
2019.03.009-013. П.М. МОЗИАС. РЕФОРМИРОВАНИЕ ГОСУДАРСТВЕННЫХ ПРЕДПРИЯТИЙ В КИТАЕ. (Обзор).
2019.03.009. ХУ ИФАНЬ, СУН МИН, ЧЖАН ЦЗИНЬСИ. Исследование эффективности приватизации китайских государственных предприятий.
ХУ ИФАНЬ, СУН МИН, ЧЖАН ЦЗИНЬСИ. Чжунго гою цие миньинхуа цзисяо яньцзю // Цзинцзи яньцзю. - Пекин, 2006. -№ 7. - С. 49-60. - Кит. яз.
2019.03.010. ВАН ВЭЙ, ЦЗИНЬ СЯНЖУН, ВАН МЯОЦЗЮНЬ.
Искажения мотивации при выкупе предприятий менеджерами. ВАН ВЭЙ, ЦЗИНЬ СЯНЖУН, ВАН МЯОЦЗЮНЬ. Цзили нюцюй ся дэ гуаньлицэн шоугоу // Цзинцзи яньцзю. - Пекин, 2006. - № 3. -С. 82-89. - Кит. яз.
2019.03.011. ШИ МИНМИН, ЧЖАН СЯОЦЗЮНЬ, ЦЮЭ ГУ-АНХУЭИ. Конкуренция при множестве форм собственности, стратегическая экстерналия и система государственного регулирования.
ШИ МИНМИН, ЧЖАН СЯОЦЗЮНЬ, ЦЮЭ ГУАНХУЭЙ. Дуоч-жун соючжи цзинцзи цзинчжэн, цэлюэ вайбусин юй чжэнфу гуй-чжи цзичжи // Цзинцзи яньцзю. - Пекин, 2015. - № 7. - С. 72-86. -Кит. яз.
2019.03.012. ХАО ЯН, ГУН ЛЮТАН. Участие государственных и частных акционеров в капиталах предприятий смешанной собственности и динамика операционных показателей соответствующих компаний.
ХАО ЯН, ГУН ЛЮТАН. Гою, миньин хуньхэ цаньгу юй гунсы цзисяо гайцзинь // Цзинцзи яньцзю. - Пекин, 2017. - № 3. -С. 122-135. - Кит. яз.
2019.03.013. ЛИНЬ ЛИВЭНЬ. Реформа государственных предприятий в Китае: от структур к людям.
LIN LI-WEN. Reforming China's State-owned Enterprises: From Structure to People // China quarterly. - London, 2017. - N 229. -P. 107-129.
Ключевые слова: Китай; государственные предприятия; приватизация; инвесторы.
За четыре десятилетия китайских реформ удельный вес госсектора в экономике страны радикально уменьшился. На место почти тотально огосударствленной пришла многоукладная экономика. В КНР в силу идеологических причин редко и неохотно публикуют статистические данные о долях различных форм собственности в национальном ВВП и валовой продукции промышленности. Но определенные выводы можно сделать исходя из другого количественного индикатора - распределения занятого населения в городах и поселках между отдельными институциональными секторами.
По данным за 2017 г., на государственных предприятиях (ГП) работали 60,6 млн человек (14,3% всех занятых в городах и поселках), на коллективных - 4,06 млн (0,9), на индивидуальных -93,5 млн (22,0), на частных - 133,3 млн (31,4), на акционерных -18,5 млн (4,4), в компаниях с ограниченной ответственностью -
63.7 млн (15,0), на предприятиях с иностранными инвестициями -
25.8 млн человек (6,1%)1. Очевидно, что на хозяйственные уклады, которые принято относить к общественной собственности (государственный и коллективный), приходится в настоящее время лишь около 15% занятых в городском секторе экономики.
Официальная идеология «социализма с китайской спецификой» признает необходимость многообразия форм собственности в «социалистической рыночной экономике», но она и сейчас декларирует ведущую роль именно госсектора. А для объяснения того, почему он сократился в размерах, был придуман своего рода эвфемизм. В официальной пропаганде термину «приватизация» (по-китайски - сыюхуа), понимаемому в общепринятом смысле, придается негативная коннотация. Считается, что этот процесс, происходящий в западных странах, во многих развивающихся и переходных экономиках, Китаю не подходит. А возникновение и развитие в китайской экономике индивидуального, частного, акционерного и других негосударственных укладов обычно называют «создание народных предприятий» (миньинхуа), и вот эта тенденция признается сугубо позитивной.
Поначалу такая трактовка выглядела если не убедительной, то, во всяком случае, приемлемой. В 1980-е - первой половине 1990-х годов доля госсектора в Китае снижалась не столько вследствие абсолютного уменьшения числа ГП, сколько за счет создания принципиально новых, уже изначально негосударственных компаний. Структурную основу для такого течения рыночной трансформации, отличного от процессов, протекавших в странах СНГ и Восточной Европы, заложило нахождение Китая, как развивающейся страны, в фазе индустриализации. Негосударственные уклады могли в течение длительного времени складываться за счет перераспределения ресурсов из сельского хозяйства в пользу промышленности, создания в городах и поселках новых производственных мощностей за рамками госсектора.
В тот период власти уже сознавали, что низкая эффективность госсектора имеет системные причины, и они предприняли ряд попыток реформировать ГП, включить их в процессы рыноч-
1 Рассчитано по: Чжунго тунцзи чжайяо. 2018 (Краткий статистический ежегодник Китая. 2018). - Пекин: Чжунго тунцзи чубаньшэ, 2018. - С. 36-37. -Кит. яз.
ной конкуренции, но без смены такими предприятиями формы собственности. Однако результаты преобразований в госсекторе были в лучшем случае половинчатыми, и, как следствие, во второй половине 1990-х годов институциональные сдвиги приобрели новое качество.
Масштабы госсектора начали уменьшаться не только по отношению к другим укладам, но и в абсолютном отношении. Продажи ГП и другие процедуры передачи их в руки частных, в том числе иностранных, инвесторов стали вполне обыденным явлением. И для его характеристики тоже используется слово «минь-инхуа»: в «народные» за последние 20 с лишним лет превратились десятки тысяч ГП.
Впрочем, все это не означает, что в Китае произошло «обвальное» сокращение госсектора, и он стал играть периферийную роль. Число ГП остается значительным, они и сейчас преобладают в базовых капиталоемких отраслях промышленности и инфраструктуры. Более того, за последние 15 лет произошло определенное финансовое оздоровление госсектора. Убыточных ГП и сейчас много, но сложился круг крупных госкомпаний, которые не только доминируют на внутрикитайских рынках, но и осуществляют инвестиционную экспансию за рубежом. В существовании многих ГП заинтересованы элитные группы из числа партийно-государственных функционеров.
Власти периодически инициируют новые проекты реформирования ГП, но выглядят они, как правило, амбивалентно. Декларируется, что к преобразованиям госсектора надо активнее подключать частный капитал, но государственный контроль над реформируемыми предприятиями так или иначе сохранится. В целом, разгосударствление в современной китайской экономике -это процесс сложный, имеющий многообразные формы. Он протекает относительно медленно, с приливами и отливами, возникающими под влиянием политической и экономической конъюнктуры. Эта сложность отражается в работах китайских экономистов, изучающих институциональную динамику своей экономики.
Ху Ифань, Сун Мин (факультет экономики и бизнеса Сян-ганского университета) и Чжан Цзюньси (НИИ финансового развития Центрального университета экономики и финансов, Пекин) [009] для характеристики сдвигов в структуре собственности в на-
родном хозяйстве КНР используют термин «миньинхуа», но они без обиняков пишут, что происходящее в Китае - это составная часть той приватизационной волны, которая покатилась по миру начиная с реформ М. Тэтчер в Великобритании в 1980-е годы [009, с. 50].
В КНР на начальных этапах реформ правительство стремилось повысить эффективность ГП не за счет приватизации, а путем расширения самостоятельности предприятий, создания материальных стимулов для менеджеров. Эти мероприятия были в целом успешны, эффективность ГП повысилась. Но остается вопрос, нельзя ли было добиться еще лучших результатов за счет приватизации.
Легальная приватизация ГП началась в Китае с 1995 г. в экспериментальном порядке в провинциях Шаньдун, Гуандун и Сы-чуань. В 1999 г. центральное правительство провозгласило политику, допускавшую приватизацию любых ГП, кроме крупнейших (этот курс получил название «Удерживать крупное, отпускать малое»). После этого процесс приватизации пошел быстро, так как большинство малых и средних ГП находились в ведении местных властей, а те были заинтересованы в пополнении доходной части местных бюджетов. За 1998-2003 гг. число ГП в стране снизилось на 40% - с 230,8 тыс. до 150 тыс. [009, с. 50].
Методы приватизации крупных и малых ГП различны. Небольшие предприятия приватизируются в основном через предоставление прав собственности трудовому коллективу или через выкуп активов менеджерами (management buy-outs, MBO). Крупные предприятия обычно акционируются, но при этом контрольный пакет остается за государством.
Ху Ифань, Сун Мин и Чжан Цзюньси исследуют, как сказывается приватизация на операционных показателях предприятий: прибыли, производительности труда, объеме реализации продукции, себестоимости, числе занятых, капиталовложениях в основные фонды. Эмпирическую базу исследования составила собранная Всемирным банком информация по 299 предприятиям шести отраслей китайской обрабатывающей промышленности (это были производства электронного оборудования, электронных компонентов, товаров ширпотреба, автомобилей и автокомпонентов, текстиля и одежды, продукции машиностроения). Обследовались
предприятия в пяти городах - Пекине, Чунцине, Гуанчжоу, Шанхае и Ухане. Временные рамки исследования - 1996-2001 гг. Отчасти такой период был взят потому, что в 1994 г. в КНР перешли на новую систему бухгалтерского учета, приближенную к международным стандартам, поэтому данные за более раннее время не сопоставимы с данными за вторую половину 1990-х годов.
Из 299 обследованных предприятий 164 изначально были государственными, но затем прошли реструктуризацию, в том числе на 52 предприятиях контроль перешел к частным инвесторам. Остальные предприятия и на момент обследования оставались государственными.
Реструктуризация предприятий происходила следующими методами:
1) сдача государственных активов в аренду;
2) слияния и поглощения;
3) привлечение прямых иностранных инвестиций;
4) реструктуризация через банкротство;
5) продажи активов персоналу предприятия, внешним юридическим лицам или другим внешним инвесторам;
6) передача имущества в доверительное управление.
Переход в частные руки более 50% уставного капитала
предприятия трактуется авторами как «окончательная приватизация», а меньшей доли - как «частичная приватизация» [009, с. 51].
Авторы статьи прежде всего сопоставили динамику операционных показателей у реструктурированных предприятий в период до приватизации, с одной стороны, и у ГП, не изменивших структуру собственности - с другой. Это позволило выявить, что в первую очередь приватизации подвергаются предприятия с наибольшей рентабельностью и производительностью, а также ГП с относительно небольшой величиной активов и небольшой занятостью [009, с. 53]. Иначе говоря, отбор не только не случаен, а он соответствует общей тактике китайских реформ: сначала изменения происходят там, где их легче провести, и делается это постепенно, лучшие предприятия выступают площадками для экспериментов [009, с. 54].
Анализ авторов показал, что после приватизации показатели рентабельности предприятий заметно улучшились, продажи выросли, а издержки снизились. Одновременно увеличились доходы
занятых, и при этом рост зарплат нельзя объяснить тем, что была уволена часть работавших до приватизации сотрудников. Производительность труда на предприятиях повысилась, но существенного сокращения занятости исследование не выявило.
Причем на предприятиях, прошедших «окончательную приватизацию», позитивное влияние на занятость более заметно, чем в случаях с предприятиями, где контрольный пакет остался за государством. По-видимому, это связано с тем, что переход контроля в руки частных инвесторов способствует расширению доли предприятия на рынке, а это ведет к увеличению производства и занятости. Так что речь идет о своего рода «чуде», констатируют Ху Ифань, Сун Мин и Чжан Цзюньси: по результатам приватизации повышение производительности и зарплат сочетается с сокращением издержек без крупномасштабных увольнений. А «окончательная приватизация» приводит к большему повышению эффективности, чем «частичная приватизация» [009, с. 54-55].
По-другому расставляют акценты Ван Вэй, Цзинь Сянжун и Ван Мяоцзюнь (экономический факультет Чжэцзянского университета, Ханчжоу) [010]. Они отмечают, что в рамках курса «Удерживать крупное, отпускать малое» еще в 1997-2004 гг. около 85% малых и средних ГП перешли в руки новых собственников. При этом около половины предприятий были реструктурированы через МВО. Авторы относят к МВО и такие случаи, когда формально новым собственником предприятия становится трудовой коллектив. Практика показывает, что за этой вывеской обычно скрывается переход активов в руки менеджеров [010, с. 82].
По идее МВО способствуют объединению собственности и управления, сокращению издержек мониторинга над менеджерами, а это должно вести к повышению эффективности предприятий. Но эмпирическая информация свидетельствует, что операционные показатели многих предприятий после МВО имеют тенденцию к ухудшению. Ван Вэй, Цзинь Сянжун и Ван Мяоцзюнь полагают, что так происходит из-за специфики мотивации управленцев, совершающих МВО.
Не приходится утверждать, что менеджеры совершают МВО для того, чтобы получить в конечном счете выгоды от повышения эффективности предприятия. Ведь если после МВО производственные и финансовые показатели предприятия ухудшаются, и ме-
неджеры в силу преимуществ обладания информацией знают об этом лучше всех и могут выйти из капитала предприятия, то почему они этого не делают? И почему все новые ГП реструктурируются через МВО, если известно, что это редко приводит к позитивным изменениям?
В действительности спрос менеджеров на совершение МВО определяется особым механизмом формирования транзакционных цен. Речь по сути идет о двусторонней монополии. Правительство выступает как единственный собственник, который единолично формирует предложение ГП, без его согласия ни одна сделка МВО не может быть совершена. В свою очередь, управленцы на предприятии имеют преимущества в обладании информацией и пользуются долгосрочными доверительными связями с правительством.
Как следствие, переход прав на предприятия происходит не через прозрачные процедуры типа аукциона или инвестиционного конкурса, а через соглашения между властями и инсайдерами. Складывающиеся при этом цены на активы не являются конкурентными. Они обычно калькулируются исходя из стоимости чистых активов ГП, но при этом менеджерам делаются скидки, призванные учесть их вклад в развитие предприятия. Если объектом МВО является предприятие, уже разместившее свои акции на бирже, то выкуп его менеджерами обычно происходит по ценам, в несколько раз меньшим, чем цены акций этого предприятия на вторичном рынке. В итоге, можно сказать, что благодаря обладанию инсайдерской информацией управленцы, совершающие МВО, получают специфическую «транзакционную прибыль». Она образуется благодаря занижению цен на приватизируемые активы вследствие наличия двусторонней монополии. Получение «тран-закционной прибыли» и является главной целью субъектов МВО [010, с. 84].
А предложение ГП, проходящих через МВО, формируется вследствие мотивации местных властей к избавлению от таких предприятий. В ходе реформ в КНР произошла децентрализация административных и фискальных полномочий, и местные власти заинтересованы в продаже ГП ради изыскания возможностей для финансирования возложенных на них расходных обязательств. Кроме того, реформа банковской системы все же несколько ужесточила бюджетные ограничения для ГП: им стало труднее покры-
вать свои убытки за счет получения дополнительных кредитов от госбанков. Как следствие, местные власти оказались вынуждены субсидировать подведомственные им ГП из собственных фискальных доходов.
Результатом действия этих тенденций и является то, что местные администрации увеличивают предложение предприятий для МВО, стремясь тем самым максимизировать свои бюджетные доходы или минимизировать бюджетные расходы. Это базовая причина роста числа МВО. А непосредственно решения о разгосударствлении предприятий принимаются под влиянием соображений о повышении эффективности. Считается, что после МВО вероятность убыточности предприятия будет меньше и правительству не нужно будет больше его субсидировать. Поэтому местные правительства избавляются главным образом от нерентабельных предприятий, а прибыльные они склонны удерживать за собой [010, с. 85].
Если говорить более конкретно, то объектами МВО нередко становятся ГП, которые из-за растущего конкурентного давления со стороны негосударственных предприятий теряют свои позиции на рынке. Рентабельность таких ГП снижается вплоть до перехода их в категорию убыточных, а соответственно падает и стоимость их чистых активов. Если величина чистых активов стремится к нулю, то власти склонны принимать решение об изменении формы собственности предприятия. А менеджеры знают об этом, и они заинтересованы в ускоренном падении стоимости активов ГП. Пользуясь своим положением, они модифицируют операционные показатели предприятия, показывая их в еще более негативном свете и ускоряя тем самым совершение сделки МВО.
Менеджеры, таким образом, прямо заинтересованы в убыточности ГП. А выкупая его, они получают «транзакционную прибыль» [010, с. 86]. Условия для такого поведения менеджеров существуют и потому, что правовая система не наказывает их за манипуляции, а рынки ценных бумаг слабо отражают реальную динамику операционных показателей предприятий.
И нет гарантии того, что по мере повышения прозрачности юридических процедур и развития рынков капитала искажения в мотивации к МВО будут преодолеваться, считают Ван Вэй, Цзинь Сянжун и Ван Мяоцзюнь. Может статься и так, что если манипулировать отчетностью с помощью «серых схем» станет сложнее,
то менеджеры будут склонны наращивать фонды зарплат и премий на предприятии и ослаблять трудовую дисциплину с тем, чтобы побыстрее довести ГП до убыточности. Иными словами, вследствие сохранения двусторонней монополии и специфических механизмов формирования предложения на рынке МВО фиктивные убытки ГП будут просто трансформированы в реальные [010, с. 87-88].
Ши Минмин (факультет торговли Народного университета Китая, Пекин), Чжан Сяоцзюнь (департамент ценового контроля и антимонопольной политики Государственной комиссии по реформам и развитию) и Цюэ Гуанхуэй (факультет экономики сельского хозяйства и энергетики Мэрилендского университета, США) [011] отмечают, что в экономической науке уже давно было выявлено противоречие между экономическими и социальными целями, которые ставятся перед ГП. Обычно считается, что низкая эффективность ГП в Китае является частным случаем этой закономерности.
Представители неоклассической теории обычно исходят из того, что пребывание предприятий в госсобственности оправданно, если речь идет о предприятиях-монополистах. Только находясь в составе госсектора, эти предприятия будут одновременно и стремиться к максимизации прибыли, и устанавливать такие цены, что общество сможет получить максимальный эффект от деятельности ГП.
В институциональной теории противоречивость мотивации ГП трактуется как следствие сложных взаимоотношений по линии «принципал - агент»: представителям государства трудно отследить, обоснованны ли убытки ГП выполнением ими социальных функций, и поэтому ГП неизбежно становятся орудием реализации частных интересов, возникает проблема морального риска у менеджеров. «Трансфер-агентская проблема» усугубляется рассогласованностью мотивации государственной бюрократии и управленцев ГП, тем более что между ними существует асимметрия информационного обмена, отсутствует эффективная система поощрений и штрафов в отношении менеджеров, а потому существует «проблема безбилетника (free-rider problem)». Я. Корнаи, основоположник современных представлений о том, как реально работает плановая экономика, развил этот взгляд на ГП своей теорией «мягких бюджетных ограничений». Она показывает, как и
почему правительства при социализме покрывают убытки ГП [011, с. 72, 74].
Китайские экономисты, исследующие проблематику функционирования госсектора в переходной экономике КНР, обычно указывают на то, что в ходе рыночной трансформации ГП придаются функции поддержания занятости и оказания социальной поддержки населению, а это вступает в противоречие с целью повышения эффективности производства. Один из самых известных современных китайских экономистов Линь Ифу утверждает, что задаваемые ГП цели государственной политики искажают мотивацию его деятельности и в конечном счете ухудшают распределение ресурсов в экономике. Примерами тому являются инвестиции ГП в отрасли, по которым страна не имеет сравнительного преимущества в торговле.
Другого мнения придерживается Лю Юаньчунь. Он полагает, что микро- и макроэкономическая эффективность китайских ГП не согласованы, это можно назвать «парадоксом эффективности». В финансовом плане ГП часто неэффективны, убыточны, но при этом их совокупная факторная производительность может быть высокой, а значит, перераспределение ресурсов в пользу таких предприятий перспективно с макроэкономической точки зрения [011, с. 73].
Общий вывод из таких исследований состоит в том, что наличие в экономике предприятий разных форм собственности само по себе модифицирует условия конкуренции. В реальности просто не существует «стандартных» предприятий с однотипными структурами издержек. Присутствие ГП влияет на поведение остальных участников рынка и на эффективность распределения ресурсов. При этом, отклоняясь от принципа установления цен на основе предельных издержек, ГП могут тем не менее максимизировать социально значимые результаты, а в результате приватизации их социальная эффективность обычно снижается.
Эти обстоятельства были выявлены рядом западных экономистов (Дж. Де Фео, Х. Кремер, С. Лутц, Д. Макдональдо и др.), разработавших модель дуополии частного и государственного секторов. Они считают такую смешанную систему более эффективной, чем та, в которой преобладают частные предприятия (ЧП). Как на пример эффективной конкуренции ГП и ЧП они ссылаются
на сосуществование государственных и частных университетов [011, с. 74].
Ши Минмин, Чжан Сяоцзюнь и Цюэ Гуанхуэй, используя подход теории игр, построили модель конкурентного взаимодействия ГП и ЧП, в котором присутствует стратегическая экстерна-лия1. Предполагается также, что занятость на ГП избыточна, но при этом государство не стремится к их приватизации [011, с. 7273, 75].
Эконометрическое исследование авторов показало, что в конкурентной среде, где присутствуют предприятия различных форм собственности, максимизация социальных выгод от деятельности ГП не происходит автоматически. Государство должно учитывать специфику отдельных отраслей и особенности взаимодействия ГП и ЧП в них и для различных отраслей устанавливать адаптированный к конкретной ситуации режим регулирования. При этом ГП не следует просто максимизировать социальный эффект или же просто копировать конкурентное поведение ЧП. Они должны одновременно и максимизировать выгоды от рыночных связей с ЧП, и получать выгоды от наличия стратегической экс-терналии.
Все это имеет прямое отношение к дальнейшему реформированию тех отраслей китайской экономики, где ГП до сих пор занимают монопольное положение. Пока в таких отраслях ГП поддерживаются специальными государственными преференциями (фискальными субсидиями, льготными кредитами и ставками арендной платы за землю и т.д.). Это делается в расчете на получение социальных эффектов от функционирования ГП. Но издержки проведения такой политики слишком высоки: она создает предпосылки для реализации групповых интересов за счет использования административных ресурсов, для коррупции и угнетения инноваций.
1 Под экстерналиями (внешними эффектами) в экономической теории понимается зависимость функций полезности участников рыночных сделок от решений, принимаемых третьими лицами. В данном случае под «стратегической экстерналией» имеется в виду то, что принадлежность предприятий к госсектору накладывает на них определенные обязательства, но в то же время обеспечивает им дополнительные конкурентные преимущества. - Прим. реф.
На смену фискальным субсидиям и другим мерам протекционизма в отношении ГП должно прийти такое государственное регулирование деятельности и ГП, и ЧП, которое стимулировало бы равноправную конкуренцию и сотрудничество между ними. Для реализации стратегической экстерналии господдержку надо оказывать не низко-, а высокоэффективным предприятиям, а они выявляются как раз в ходе рыночной конкуренции.
В целом конкуренция в условиях многообразия форм собственности и наличия стратегической экстерналии принципиально отличается от моделей конкуренции между ЧП или отношений внутри госсектора-монополиста. Наличие стратегической экстерна-лии влияет на рыночное распределение ресурсов. А ГП в определенных ситуациях могут одновременно и реализовывать собственные микроэкономические интересы, и достигать целей социального характера, одно не противоречит другому, резюмируют Ши Мин-мин, Чжан Сяоцзюнь и Цюэ Гуанхуэй [011, с. 73, 84].
В октябре 2013 г., т.е. уже в период правления Си Цзиньпи-на, на III Пленуме ЦК КПК XVIII созыва было заявлено, что реформа ГП должна пойти теперь в сторону формирования «системы смешанной собственности». По сути речь, конечно, идет об открытии нового канала приватизации, через который частные инвесторы будут входить в капиталы ГП. Но возможен и другой вариант, когда государственные акционеры появляются у ЧП.
Хао Ян (Центр валютных операций Государственной валютной администрации) и Гун Лютан (Школа менеджмента «Гуанхуа» Пекинского университета) [012] рассматривают такие случаи, когда привлекаемые внешние инвесторы не становятся контролирующими, а являются крупными миноритарными акционерами. Авторы прослеживают влияние таких изменений в структуре собственности на операционные показатели китайских предприятий, разместивших акции типа «А», т.е. прошедших процедуры листинга на фондовых биржах в Шанхае и Шэньчжэне1.
1 Акции типа «А» обращаются на внутрикитайском фондовом рынке, они предназначены преимущественно для резидентов КНР, иностранные инвесторы имеют лишь ограниченный доступ к операциям с ними. Акции типа «В» выпускаются для привлечения иностранных инвесторов, но котируются они на биржах в Шанхае и Шэньчжэне. Акции типа «Н» размещаются китайскими предприятиями на рынке Гонконга. - Прим. реф.
Сбор данных об акционерах предприятий заключал в себе немалую сложность. В соответствующих базах данных нет указаний, какими являются акционеры - государственными или негосударственными, там используется другое деление - на «акции, закрепленные за юридическими лицами» и «акции типа "А", находящиеся в свободном обращении». Авторы изучили более 20 тыс. годовых отчетов китайских листинговых компаний за 2004-2014 гг. и выделили по каждой компании «десятку» крупнейших акционеров.
Внутри «десятки» выделялись пять категорий акционеров:
1) государственные, к которым были отнесены государственные ведомства (Государственный комитет по контролю и управлению государственным имуществом (ГККУГИ), Министерство финансов и др.); юридические лица, находящиеся в госсобственности; «компании по управлению активами», созданные в конце 1990-х годов для реструктуризации задолженности ГП государственным банкам;
2) частные, т.е. юридические лица, находящиеся в негосударственной собственности, и физические лица;
3) финансовые институты, в том числе государственный Национальный фонд социального страхования, инвестиционные фонды, страховые компании, компании доверительного управления активами, инвестиционные отделы банков;
4) иностранные, включая владельцев акций типа «Н», иностранных юридических и физических лиц;
5) акционеры неизвестного происхождения.
Была использована информация по 208 630 держателям акций в 2629 компаниях. В среднем на государственных акционеров в предприятиях из выборки приходится 14,8% акционерного капитала; на частных акционеров - 5,1; на финансовые институты - 1,3; на иностранных инвесторов - 8,7; на акционеров неизвестного происхождения - 1,0% [012, с. 124-125].
В некоторых компаниях структура собственности выглядит так, что трудно сказать, кто является контролирующим акционером: обладатель наибольшего пакета акций может реально не выполнять эту функцию. Но все же в большинстве случаев то, как ведет себя предприятие на рынке, зависит от того, какой инвестор его реально контролирует - государственный или частный. В то же время статус контролирующего акционера зависит далеко не
только от количества находящихся в его собственности акций, важнее для этого умение создавать коалиции с другими акционерами. Из 2629 обследованных компаний на конец 2014 г. в 1667 управление осуществляли коалиции акционеров, а в 43 обладатель наибольшего пакета не был управляющим акционером вообще [012, с. 125].
Выборка предприятий была изучена авторами и с точки зрения принадлежности компании к тому или иному макрорегиону Китая. Выяснилось, что у предприятий, базирующихся на Востоке, доля государства в капиталах составляет в среднем 3,2%, у базирующихся в центральных провинциях - 4,6, а в западных - 4,7%. Наблюдается, таким образом, очевидная корреляция между высокой степенью маркетизации экономики в восточных провинциях и низкой долей участия государства в капиталах тамошних предприятий.
К предприятиям смешанной собственности Хао Ян и Гун Лютан отнесли такие, где помимо контролирующего акционера есть и акционеры, принадлежащие к другому институциональному сектору экономики, и на них в совокупности приходится более 10% акций. Среди предприятий из выборки, которые находятся под контролем государственных акционеров, доля предприятий смешанной собственности в течение всего периода 2004-2014 гг. держалась на уровне 12-13%. А среди предприятий, контролируемых частными инвесторами, она за это время снизилась с 28 до 5%, и это можно расценить как результат прогрессирующего выхода государства из капиталов многих предприятий [012, с. 125-126].
Авторами построена регрессионная модель, в которой рентабельность предприятия, измеряемая доходностью активов, поставлена в зависимость от долей государства и частных инвесторов в акционерном капитале; от величины пакета акций у контролирующего акционера; от общей величины активов предприятия, состояния его кредиторской задолженности, темпов увеличения активов, доли ликвидных активов в их совокупной величине [012, с. 126-127]. Расчеты по модели были проведены по отдельности для двух групп предприятий: контролируемых государством и находящихся под управлением частных акционеров.
Выяснилось, что приход частных инвесторов очевидным образом способствует улучшению дел на ГП. А на ЧП увеличению
рентабельности помогает присутствие и частных, и государственных акционеров. Иначе говоря, на эффективности предприятия благотворно сказывается диверсификация собственности вообще. Совместное участие государственных и частных акционеров в капитале перспективно, так как их инвестиции являются взаимодополняющими.
Авторы учли также, что в китайских листинговых компаниях председатель Совета директоров, генеральный менеджер и финансовый директор обычно связаны с акционерами. Они отследили информацию о персонах, занимавших эти управленческие должности в 2004-2014 гг., и сопоставили ее с составом акционеров в то время.
В результате этого дополнительного регрессионного исследования выявилось, что если представители негосударственных акционеров занимали посты председателя или заместителя председателя Совета директоров на ГП, то рентабельность предприятия ощутимо повышалась. Но и в тех случаях, когда назначенцы государства занимали аналогичные должности на ЧП, рентабельность повышалась тоже. Аналогичные эффекты были обнаружены и для случаев с назначениями генеральных менеджеров и финансовых директоров [012, с. 128-129].
Как можно объяснить эти позитивные последствия диверсификации структуры собственности? Применительно к акционерным компаниям, действующим в развитых странах, западные экономисты обычно отмечают, что присутствие крупных миноритарных акционеров выполняет роль балансира: они не позволяют контролирующему акционеру наносить ущерб интересам других собственников. В результате снижаются издержки, связанные с осуществлением контроля над фирмой, и это способствует росту ее капитализации.
Однако обнаруженная авторами статьи взаимодополняемость позитивного влияния двух групп акционеров не вписывается в рамки такой гипотезы. Поэтому объяснение, считают Хао Ян и Гун Лютан, скорее должно исходить из констатации незавершенности рыночных преобразований в Китае. На ГП менеджеры до сих пор мыслят категориями административных приказов. Система оплаты труда там недостаточно мотивирует большие усилия. Органы власти часто напрямую вмешиваются в работу ГП, и это
сказывается не лучшим образом на их эффективности. В таких условиях приход на ГП частных акционеров может внести оживление в практику управления, привнести с собой дополнительные материальные стимулы и конкурентное давление.
В свою очередь, не только ГП, но и ЧП сталкиваются с очевидными несовершенствами делового климата в Китае. Реальный уровень налогообложения для предприятия и доступ его к кредитным ресурсам зависят от связей с властями. ГП рассматриваются правительствами разных уровней как естественный источник фискальных поступлений для финансирования социальных расходов. Причем практика показывает, что налоговая нагрузка на предприятие тем больше, чем более существенна доля государства в его капитале.
Но когда государственные акционеры приходят на ЧП, то это, наоборот, может вызывать снижение фискальной нагрузки на предприятие, так как тем самым оно обретает связи в коридорах власти. Так что участие государственных акционеров может вызывать к жизни разные эффекты, но у них общий передаточный канал распространения - через воздействие на величину налогообложения. Что же касается условий получения кредитов, то ими ГП и так снабжаются хорошо. А вот если госструктуры приходят в качестве акционеров на ЧП, то кредитные ограничения для тех ослабляются [012, с. 130-131].
Отталкиваясь от этих общих соображений, Хао Ян и Гун Лютан провели эконометрическое исследование того, как влияет присутствие двух групп акционеров на налоговую нагрузку на предприятие и доступность для него кредитов. Выяснялось также, насколько операционные результаты деятельности предприятия чувствительны к изменениям в системе оплаты труда менеджеров.
Расчеты показали, что между динамикой рентабельности активов и наличием у предприятия государственных миноритарных акционеров наблюдается негативная корреляция. Этот эффект выявлен в обеих группах предприятий - контролируемых как частными, так и государственными инвесторами. По-видимому, это объясняется тем, что присутствие государственных миноритариев ослабляет эффективность системы материального стимулирования управленцев, а это негативно сказывается на рентабельности предприятия. В то же время выявилось, что приход на предпри-
ятие, контролируемое государством, частных миноритариев приводит к увеличению рентабельности. Очевидно, это связано с тем, что менеджеры становятся более заинтересованными в эффективной работе предприятия.
Расчетами подтвердилось, что приход на контролируемое государством предприятие дополнительных государственных акционеров приводит к усилению налоговой нагрузки на это предприятие. А если государственный акционер приходит на ЧП, то там налоговая нагрузка снижается. В то же время не выявлено статистически значимых эффектов воздействия на налоговую нагрузку со стороны негосударственных акционеров: ситуация мало меняется и когда они приходят на ЧП, и когда они вкладываются в ГП.
Подтвердилось и то, что приход государственных инвесторов на предприятия, контролируемые частным капиталом, способствует увеличению у них потоков ликвидности. Это и свидетельствует о том, что наличие у ЧП государственных акционеров действительно помогает предприятиям решать проблему доступа к заемному финансированию [012, с. 131-132].
В целом, многие из китайских компаний, в которых государство является контролирующим акционером, конечно, уже не являются полностью государственными. Но и предприятиями со смешанной собственностью их тоже нельзя назвать, считают Хао Ян и Гун Лютан. Только 12-13% таких предприятий привлекли достаточно крупных частных миноритариев. Так что большинство подобных предприятий скорее можно назвать «компаниями с доминированием госсобственности». Для них по-прежнему актуальна задача привлечения ответственных частных инвесторов, присутствие которых может привести к улучшению корпоративного управления [012, с. 133].
Но существуют и препятствия на пути развития «системы смешанной собственности». Привлечению частных инвесторов на уже существующие ГП часто мешают опасения, что это может обернуться расхищением государственных активов. В свою очередь, приход государственных инвесторов на ЧП чреват обострением «трансфер-агентской проблемы». Причем она существует вне зависимости от того, идет ли речь об одном государственном акционере или о нескольких. Если у предприятия будет не один, а
много государственных собственников, то это может только увеличить число политических обременений.
В любом случае в диверсификации структуры собственности ГП надо проявлять осторожность. Одновременное присутствие государственных и частных владельцев само по себе не является решением проблем, так как влияние со стороны государственных акционеров может угнетать мотивацию предприятия к коммерческой деятельности.
Хао Ян и Гун Лютан особо оговаривают, что, признавая возможное позитивное влияние государственных акционеров на операционные показатели ЧП, они отнюдь не призывают к частичной национализации ЧП. Государственное присутствие на таких предприятиях бывает нужно для компенсации несовершенств рыночной среды, в которой действуют предприятия. Но дополнительные искажения в ней, которые возникают из-за предоставления налоговых преференций предприятиям с государственным участием, могут снизить общую эффективность экономики. Поэтому нужно не только продвигать на ГП «систему смешанной собственности», но и продолжать рыночные реформы в целом с тем, чтобы и ГП, и ЧП был обеспечен справедливый, недискриминационный режим хозяйствования [012, с. 124, 133].
Линь Ливэнь (юридический факультет Университета Британской Колумбии, Канада) [013] признает, что еще с 1990-х годов главным средством оздоровления предприятий государственной собственности в Китае была приватизация. Согласна она и с тем, что заявленный в 2013 г. курс на создание «системы смешанной собственности» - это не что иное, как новый этап частичной приватизации ГП [013, с. 107]. Но реформирование ГП не сводится к изменению формы собственности. Власти уделяют большое внимание и перестройке управленческих структур на ГП, она ведется под лозунгом «профессионализации» менеджеров.
Внутренние закономерности формирования менеджерских элит в КНР все еще изучены очень слабо. Автор стремится восполнить существующие пробелы, исследуя процессы отбора управленческого персонала в государственных промышленных компаниях. Рассматривается ситуация как на предприятиях, разместивших свои акции на биржах, так и на предприятиях, не проходивших процедуру биржевого листинга.
Выживание промышленных ГП в Китае во многом зависит от возможности получать кредиты в государственных банках. Поэтому в статье специально исследуются и управленческие структуры банков, проводится их сопоставление с менеджментом в промышленных компаниях. В фокусе внимания были генеральные менеджеры компаний (chief executive officers), это обусловлено тем, что на многих крупных ГП в Китае до сих пор не созданы Советы директоров и рычаги управления концентрируются именно в руках менеджеров.
В нефинансовом секторе китайской экономики крупные ГП в настоящее время представляют собой преимущественно холдинги с большим числом дочерних подразделений. Сама холдинговая компания обычно не размещает свои акции на бирже, она находится под прямым контролем ГККУГИ или его аналогов в структурах провинциальных и местных правительств.
ГККУГИ был создан в 2003 г. для того, чтобы консолидировать контроль над государственными активами, обеспечить реализацию функции государства как их собственника. До этого соответствующие полномочия были распределены между несколькими государственными и партийными органами. Но у ГККУГИ есть мощные конкуренты в борьбе за влияние на госсектор. По-прежнему сильны позиции Организационного отдела ЦК КПК: он осуществляет кадровые назначения на 53 крупных ГП центрального подчинения, в том числе председателей Советов директоров, глав правлений и секретарей партийных организаций. ГККУГИ на этих предприятиях назначает только заместителей высших руководителей. Зато на остальных ГП центрального подчинения отбор высших менеджеров - это прерогатива ГККУГИ. Он также формирует структуры управления в дочерних компаниях ГП центрального подчинения - тех, которые разместили свои акции на биржах.
ГККУГИ и Орготдел ЦК КПК совместно определяют нормы, которых должны придерживаться управленцы на ГП. Обязательные требования к ним - это высшее образование, как минимум, уровня бакалавриата и наличие не менее чем десятилетнего опыта работы в коммерческих организациях. Но особо акцентируется и то, что управленцы должны проводить в жизнь линию партии [013, с. 110].
После создания ГККУГИ часть управленческих позиций, в том числе самого высокого уровня, на ГП центрального подчинения стала заполняться через открытые конкурсы. Раньше отбор претендентов был скрыт от глаз посторонних. Несистемные люди не имели доступа к информации о вакансиях, не говоря уже о шансах быть назначенными. С середины 2000-х годов ГККУГИ стал отбирать кадры на подведомственные ему предприятия с помощью экзаменов и собеседований. Причем к конкурсам стали допускаться иностранцы, а для граждан КНР стали смягчаться требования по поводу образования, опыта работы и членства в КПК.
В банковской сфере госконтроль над активами осуществляется по-другому. Четыре крупнейших банка (Банк Китая, Строительный банк Китая, Сельскохозяйственный банк Китая и Про-мышленно-торговый банк Китая) номинально принадлежат корпорации «Хуэйцзинь», а она находится в полной собственности Китайской инвестиционной корпорации, подконтрольной Минфину. Еще один крупный банк, Банк коммуникаций, подчинен Министерству финансов напрямую.
Помимо этой «большой пятерки» существует дюжина общенациональных банков поменьше, только три из них не являются государственными. А сотни городских и сельских банков контролируются местными правительствами. Три института развития («политические банки» - Государственный банк развития Китая, Банк развития сельского хозяйства Китая и Экспортно-импортный банк Китая) находятся в полной собственности центрального правительства [013, с. 110-111].
Орготдел ЦК КПК осуществляет назначения высших менеджеров в банках «большой пятерки» и «политических банках». Формальные требования к их квалификации были определены Народным банком Китая (так в КНР называется Центральный банк) еще в 2000 г. Претенденты на назначения должны иметь, как минимум, диплом бакалавра и не менее чем восьмилетний опыт работы в финансовом секторе или 12-летний опыт работы в бизнесе (в том числе пять лет - в финансовой сфере). А в марте 2012 г. Общий и Организационный отделы ЦК КПК утвердили правила назначения и оценки деятельности высших менеджеров в 18 финансовых организациях, непосредственно подчиненных центральному правительству. Этим документом, в частности, было уста-
новлено, что члены Советов директоров в банках должны быть одновременно и членами парткомов [013, с. 111].
Но насколько в действительности соблюдаются эти требования? Как и где номинируемые на управленческие посты люди приобретают необходимый опыт работы? В поиске ответов на эти вопросы Линь Ливэнь проанализировала биографические данные высших менеджеров трех категорий ГП: 113 нефинансовых ГП, подчиненных ГККУГИ; 100 крупнейших нефинансовых акционерных обществ (АО), прошедших процедуру биржевого листинга, где за государством остаются контрольные пакеты акций; 50 крупнейших банков, контролируемых государством. Были использованы данные на конец 2013 г. [013, с. 112].
Информация собиралась из корпоративных проспектов, годовых отчетов; с сайтов компаний, государственных ведомств и деловых ассоциаций; из электронных баз данных о персоналиях. Учитывались данные об образовании менеджеров, их членстве в КПК (в том числе о возрасте вступления в партию), о наличии у них статуса депутата Всекитайского собрания народных представителей (ВСНП), члена Народного политического консультативного совета Китая (НПКСК) или делегата съезда КПК; о продолжительности управленческой карьеры.
Результаты исследования по ГП центрального подчинения и контролируемым государством АО оказались очень похожими. Более 70% высших менеджеров этих предприятий имеют диплом инженера или специалиста по естественным наукам. Судя по всему, это напрямую связано с тем, что большинство ГП относятся к промышленным или инфраструктурным отраслям и там управленцам нужны знания по технической специальности. Надо учесть и то, что часть действующих менеджеров училась в годы Культурной революции, а тогда поступление в технический вуз считалось политически относительно безопасным выбором.
Более 30% менеджеров нефинансовых ГП закончили школы бизнеса и получили там дипломы МВА (master of business administration). Наиболее популярны у китайских управленцев Китайско-европейская школа бизнеса (Шанхай), Школа экономики и менеджмента Университета Цинхуа (Пекин) и Школа бизнеса «Гу-анхуа» Пекинского университета.
У 20% управленцев высшего звена на обследованных ГП есть ученая степень доктора наук (РЬ. Б.). Более 10% высших менеджеров ГП центрального подчинения и 9% их коллег в АО закончили иностранные университеты. При этом среди 21 генерального директора, учившихся за рубежом, 13 получили дипломы в США. Если учитывать, что многие китайские АО разместили свои акции на зарубежных биржах, то можно было предположить, что такие предприятия склонны нанимать выпускников иностранных вузов. Но такой тенденции исследование Линь Ливэнь не обнаружило.
В целом данные об образовании менеджеров вроде бы подтверждают их профессионализм. Но тут надо делать оговорки, отмечает Линь Ливэнь [013, с. 115]. Программы МВА в Китае часто критикуют за их коррумпированность. А главным позитивным результатом обучения в школе бизнеса считается обретение дополнительных социальных связей, а не профессиональных знаний. В аспирантуре менеджеры обычно учатся без отрыва от производства, что порождает сомнения по поводу качества их диссертаций.
Исследование показало, что практически все высшие менеджеры являются членами КПК. Только двое из охваченных исследованием управленцев оказались членами Ассоциации содействия развитию демократии в Китае - младшего партнера КПК по Единому фронту. Почти все управленцы вступили в партию рано - в 24-25 лет. Такая демонстрация политической лояльности еще в ранней молодости позволила им не только обрести шансы на продвижение, но и выиграть время для того, чтобы набраться опыта и знаний. 10,6% высших менеджеров ГП центрального подчинения и 5% управленцев АО заседают в ВСНП, НПКСК или избирались делегатами партийных съездов.
Выяснилось, что управленцы ГП центрального подчинения были в момент назначения в среднем на два года старше, чем высшие менеджеры АО, когда тех назначали на должность. По-видимому, это объясняется тем, что ГП центрального подчинения занимают более высокое место в административной иерархии, а потому сделать карьеру там сложнее. Оказалось также, что в АО сроки пребывания менеджеров на своих должностях короче, чем у их коллег на ГП центрального подчинения. Очевидно, менеджмент
в АО меняется чаще потому, что его качество все же контролируется фондовым рынком.
47% высших менеджеров ГП центрального подчинения и 82% управленцев в АО с государственным контрольным пакетом занимали руководящие должности только в одной компании, т. е. они последовательно делали карьеру на одном и том же ГП. Но многие из них сначала работали в дочерних подразделениях и только затем получили назначения в холдинговой компании [013, с. 116-118].
Вообще говоря, это противоречит широко распространенным в Китае представлениям о том, что высшие менеджеры ГП -это назначенцы, переведенные туда из вышестоящих инстанций. Получается, что преимущества при заполнении управленческих вакансий в госкомпаниях все же имеют инсайдеры, у которых есть опыт работы и связи внутри именно данного холдинга.
Продвигаясь по службе внутри одного и того же ГП, менеджеры накапливают компетенции. Но оборотной, негативной стороной преобладания инсайдеров является обострение проблемы избыточной концентрации полномочий. Советы директоров на ГП фактически не выполняют функцию мониторинга работы менеджеров. А курирующие такие предприятия правительственные структуры хуже, чем менеджеры ГП, информированы о состоянии дел в компаниях, и поэтому они тоже не могут по-настоящему осуществлять контроль за деятельностью ГП.
20% управленцев ГП центрального подчинения и 9% менеджеров в подконтрольных государству АО пришли туда из других государственных компаний, обычно - из непосредственно конкурирующих с их нынешними местами работы. Такие ротации создают условия для распространения позитивного управленческого опыта, и они в определенной степени компенсируют отсутствие или слабость мониторинга со стороны Совета директоров. В целом, таким образом, 67% высших менеджеров на ГП центрального подчинения и 91% их коллег в АО - это именно профессиональные бизнес-управленцы, а не выходцы из партийных структур.
Но на ГП центрального подчинения действительно есть определенная прослойка (12%) менеджеров, которые до этого работали в правительственных ведомствах. Присутствие таких людей на ГП делает политические и деловые элиты более сплоченными,
облегчает реализацию целей общенациональной экономической политики. Только один из менеджеров, охваченных выборкой Линь Ливэнь, перешел на ГП из частной компании [013, с. 119]. Так что отбор управленцев на ГП и сейчас происходит почти исключительно внутри госсектора, даже несмотря на то что многие предприятия привлекли частных миноритарных акционеров, в том числе иностранных.
К октябрю 2015 г. 44 высших менеджера ГП центрального подчинения и 35 их коллег из АО уже покинули те посты, на которых они были в конце 2013 г. Чаще всего люди перемещались в Советы директоров тех же предприятий или в управленческие структуры холдинговых компаний. Но 13,6% менеджеров ГП центрального подчинения и 5,7% менеджеров АО были сняты с должностей после коррупционных скандалов. Обращает на себя внимание и то, что очень мало кто ушел в другую компанию или министерство [013, с. 119-120].
Что же касается банков, то в выборку Линь Ливэнь попали менеджеры банков «большой пятерки» и «политических банков», восьми банков второго уровня и 34 городских и сельских банков. Здесь базовое образование у большинства менеджеров экономическое. 50% топ-менеджеров в банках первого и второго уровней имеют докторские степени. А у многих (41,7%) управленцев городских и сельских кредитных учреждений есть дипломы МВА. Среди менеджеров банков первых двух уровней одинаковые доли (по 12,5%) приходятся на тех, кто учился за рубежом. А среди управленцев в городских и сельских банках выпускников иностранных университетов нет вообще.
Все 100% менеджеров крупнейших госбанков - члены КПК. Удельный вес коммунистов высок и среди управленцев в банках второго уровня (87,5%) и третьего уровня (91,2%). В банках первой группы 65,2% высших менеджеров заседают в ВСНП, НПКСК или были делегатами партийных съездов. В банках второй группы таких людей среди управленцев всего 12,5%, а в городских и сельских банках их нет совсем.
Средний возраст топ-менеджеров в момент назначения в банках первого уровня - 51,8 года, второго уровня - 51,4 года, а третьего уровня - 46,3 года. Высшие управленцы банков первой группы в большинстве своем в течение трудовой жизни переме-
щались из одного крупного банка в другой. А многие менеджеры банков второго и третьего уровней были переведены туда из крупных банков, чаще всего - из Промышленно-торгового банка Китая и Строительного банка Китая, именно эти банки выступают, таким образом, центрами распространения финансовых компетенций по всей отрасли. Есть в этой категории менеджеров и выходцы из государственных ведомств, местных правительств и академической среды. То есть в целом управленческий состав в банках более гетерогенный, чем на промышленных ГП: многие банковские менеджеры мигрировали между различными государственными бизнес-группами, а не работали всю жизнь в одной и той же [013, с. 120-124].
Но принципиально важно то, что в менеджменте государственных банков очень мало тех, кто раньше работал на промышленных ГП. Среди управленцев восьми крупнейших банков таких людей нет вовсе, а в банках второго и третьего уровней их единицы. Несмотря на огромную зависимость китайских промышленных ГП от кредитов банков, «личных уний» между ними не возникает, констатирует Линь Ливэнь [013, с. 124]. Не складываются в китайской экономике и структуры перекрестного владения по японскому образцу: государственные промышленные компании редко инвестируют в банковский сектор, а банкам покупать акции промышленных компаний и вовсе запрещено.
Взаимодействие этих двух видов хозяйствующих субъектов происходит по-другому: координирующую функцию выполняют государственные ведомства, которым подчинены промышленные ГП и банки. На общенациональном уровне это, соответственно, ГККУГИ и Минфин, на нижестоящих уровнях - аналогичные структуры в составе местных правительств. В конечном же счете административным аппаратом продолжают руководить партийные органы.
Поэтому корпоративную структуру, сложившуюся в китайском госсекторе, стоит назвать не «банкоцентричной» (т.е. похожей на ту, что существует в континентальной Европе и Японии), а «партиецентричной», считает Линь Ливэнь [013, с. 127]. Система в целом остается закрытой, она отдает предпочтение инсайдерам над аутсайдерами. Она поощряет продвижение людей, компетентных в делах своей отрасли или предприятия, но только в рамках
2019.03.014
определенных политико-идеологических ограничений. Поддержание партийного контроля над ключевыми назначениями в органах управления ГП как раз и позволяет государству сохранять контроль над предприятиями де-факто, даже когда у них появляются частные акционеры.
«...Детализированные административные инструкции на предмет профессионализации и маркетизации системы кадровых назначений на госпредприятиях действуют уже более десятка лет. А частичная приватизация предприятий посредством вывода их на внутрикитайские и зарубежные рынки капитала осуществлялась еще с 1990-х годов, но она мало что изменила в практике отбора менеджеров. То, что из всего этого получалось до сих пор, побуждает усомниться в перспективах существенных перемен в механизмах кадровой политики и в условиях заявленного нового этапа реформ госсектора» [013, с. 126].
ВЛАСТЬ
2019.03.014. БРАУН К. МИР СОГЛАСНО СИ. ВСЕ, ЧТО ВАМ СЛЕДУЕТ ЗНАТЬ О НОВОМ КИТАЕ.
BROWN K. The world according to Xi. Everything you need to know about the new China. - London: I.B. Tauris, 2018. - 192 p.
Ключевые слова: Китай; Си Цзиньпин; модернизация; национализм; коммунизм.
Керри Браун (Кингз-колледж, Лондон) выявляет сложную подоплеку, лежащую в основе прихода к власти Си Цзиньпина. Одним из главных обстоятельств, определяющих его правление, является необходимость обеспечить поступательное развитие Поднебесной и вместе с тем сохранить ее единство, ключом к которому китайскому руководству представляется коммунистическая идеология: «В Китае - чрезвычайно сложной и потенциально склонной к распаду стране - существующий идеологический консенсус... должен быть сохранен во что бы то ни стало. Наличие единой системы верований означает, что китайцы располагают общим для всех языком общения - подобным латыни в Средние века» [с. 44].
