CC BY
18
Оригинальная статья УДК 811.111
DOI: 10.29025/2079-6021-2021-1-181-190
Референциальность события в постмодернистском художественном дискурсе: прагмасемантический аспект
М.И. Кудрявцева
Южный федеральный университет, 344006, Ростов-на-Дону, Российская Федерация, ул. Большая Садовая, 105/42; e-mail: mia@sfedu.ru; ORCID ID: 0000-0002-4545-3017
Резюме: Статья посвящена изучению постмодернистского художественного дискурса с позиций прагмасемантики, прежде всего, с точки зрения его особой референциальности. Постмодернистский художественный дискурс нейтрализует оппозиции различных повествовательных ракурсов, что влечет за собой неразличение авторской и персонажной зон повествования. Актуальность статьи определяется необходимостью выявления с позиций когнитивно-дискурсивной лингвистической парадигмы параметров коммуникации продуцента художественного дискурса и его реципиента, при этом обе стороны художественной коммуникации свободны в выборе и интерпретации элементов языка вне закрепленных узуальных значений. Такая направленность художественного дискурса формирует набор конвенций, принятых обеими сторонами эстетической коммуникации. Постмодернистский художественный дискурс характеризуется функционированием метафорически многозначных образов, противоречащих определениям формальной логики и утверждающих «текучесть» мира и сознания. Значимым прагматическим потенциалом обладают пастиш, ирония, коллаж, аллюзии, цитирование, прямые заимствования. Целью статьи является выявление и описание прагмасемантических особенностей структурирования референциальности события в постмодернистском художественном дискурсе на материале текста романа Саши Соколова «Школа для дураков». Семантическое пространство романа организует диалогич-ность сознания героя, прагматически маркированного диалогизацией речи, которая акцентирует внимание реципиента на мнимости события; текстовые фрагменты становятся самостоятельными дискурсивными феноменами, изолированными от других, что способствует, в том числе, восприятию романа как совокупности макроконтекстов. Прагматическими маркерами особой референциальности события в романе С. Соколова выступают маркеры полифонии повествования, а также интертекстуальность и обращение к прецедентным феноменам.
Ключевые слова: художественный дискурс, постмодернизм, референциальность, событие, прагматические маркеры, семантическое пространство, Саша Соколов.
Для цитирования: Кудрявцева М.И. Референциальность события в постмодернистском художественном дискурсе: прагмасемантический аспект. Актуальные проблемы филологии и педагогической лингвистики. 2021. №1. С. 181-190.
* © Кудрявцева М.И., 2021.
ф I This work is licensed under a Creative Commons Attribution 4.0 International License https:// ¿¿^^■□a^B creativecommons. org/licenses/by/4.0/
Original Paper
DOI: 10.29025/2079-6021-2021-1-181-190
Referentiality of Event in Postmodern Fictional Discourse: Pragmatics and Semantics
Mariya I. Kudryavtseva
Southern Federal University,
105/42, Bolshaya Sadovaya Str., Rostov-on-Don, Russian Federation, 344006; e-mail: mia@sfedu.ru;
ORCID ID: 0000-0002-4545-3017
Abstract: The article is devoted to the study of postmodern fictional discourse referentialism in terms of pragmatics and semantics. Postmodern fictional discourse eliminates the oppositions of different narrative perspectives, which entails a non-distinction of the author's narrative and the characters' speech. The relevance of the article arises from the need to identify the communicative parameters of the creator of fictional discourse and its recipient from the standpoint of the cognitive and discursive linguistic paradigm, but it should be noted that both sides of fictional communication are free in the choice and interpretation of language elements outside the fixed conventional meanings. This feature of fictional discourse results in a set of conventions adopted by both sides of aesthetic communication. Metaphorically polysemantic images, which conflict with the definitions of formal logic and affirm the variability of the world and consciousness, are characteristic of postmodern fictional discourse. Pastiche, irony, collage, allusions, citations, direct derivations have significant pragmatic potential. The aim of the article is to identify and describe the pragmatic and semantic features of structuring the referentiality of an event in postmodern fictional discourse on the material of Sasha Sokolov's novel "School for Fools". The semantic space of the novel creates the dialogicity of the characters' consciousness, pragmatically marked by dialogization of speech, which emphasizes the recipient's attention to the imaginary event. The text fragments become independent discursive phenomena, thus contributing to the perception of the novel as a complex of macrocontexts. Markers of narrative polyphony, as well as intertextuality and precedent phenomena serve as pragmatic markers of the special referentiality of an event in S. Sokolov's novel.
Keywords: fictional discourse, postmodernism, referentiality, event, pragmatic markers, semantic space, Sasha Sokolov.
For citation: Kudryavtseva M.I. Referentiality of Event in Postmodern Fictional Discourse: Pragmatics and Semantics. Current Issues in Philology and Pedagogical Linguistics. 2021, no 1, pp. 181-190 (In Russ.).
Введение
Художественный дискурс представляет актуальную сферу современных лингвистических исследований. Механизм продуцирования этого вида дискурса, равно как и рецептивно-интерпретативная деятельность, направленная на декодирование его смыслов, имеет свою специфику, которая охватывает как национально-специфичные, так и универсальные принципы когниции по поводу эстетического объекта. Мы согласны с Т. А. ван Дейком в том, что художественное произведение неправомерно изучать лишь как некую совокупность дискурсов, характеризующихся их сугубо лингвистическими признаками [1]. Действительно, грамматические и семантические различия художественных текстов зачастую минимальны, в то время как для описания художественного дискурса принципиальны формирующиеся в его семантическом пространстве уникальные когнитивные структуры, а также прагматические функции, реализуемые в художественном дискурсе.
Художественный дискурс изучается нами как такой акт коммуникации, для которого не являются об-лигаторными цели межличностной коммуникации (вопрос, утверждение, угроза, обещание) либо цели других типов дискурса. Однако художественному дискурсу могут быть релевантны признаки других
дискурсов при том, что его цель состоит в воздействии продуцента на внутренний мир реципиента, на его поведенческие модели, ценностную систему, картину мира в целом с высокой долей вероятности трансформирует их.
Литература постмодернизма усложняет структуру художественного дискурса, который характеризуется теперь наличием параллельных повествований, равноправных в своих смыслах. Такие повествования способны совмещать в рамках одного сюжетного фрагмента не только различные временные периоды, но и разное по своему целеполаганию движение во времени, мифологическом, символическом, бытовом. Постмодернистский художественный дискурс намеренно стирает границы между вымышленным и подлинным, реальным и нереальным, однако и это подлинное имеет весьма сложную природу, т.к. художественному дискурсу свойственна особая референциальность. Кроме того, постмодернистский художественный дискурс направлен на нейтрализацию противопоставления различных ракурсов, повествовательных планов и, как следствие, на воплощение тенденции к неразличению авторской и персонажной зон повествования.
Цель статьи состоит в выявлении и описании прагмасемантических особенностей структурирования референциальности события в постмодернистском художественном дискурсе на материале текста романа Саши Соколова «Школа для дураков» [2].
Обзор литературы
Постмодернистский художественный дискурс может быть непротиворечиво описан с позиций понимания дискурса как процесса структурирования текста и процесса его восприятия [3; 4]. Безусловно, правомерным представляется рассмотрение художественного текста и дискурса как объекта приложения читательских усилий, когда художественный дискурс порождается в процессе ре-цептивно-интерпретативной деятельности: в этом случае дискурс как процесс взаимодействия текста и реального читателя одновременно предсказуем и непредсказуем: реципиент может учитывать или нарушать предписания автора [См.: 3]. Художественный дискурс в координатах когнитивно-дискурсивного подхода изучается как взаимодействие продуцента такого дискурса и реципиента, что позволяет говорить об активном вовлечении в сферу литературно-художественной коммуникации не только личного духовного опыта и знаний обеих сторон, но и их культурных, социальных, эстетических ценностей, а также систем убеждений и представлений, знаний о мире и отношения к окружающей действительности [5].
Различные научные дисциплины, интегрированные в сфере изучения дискурса, позволяют раскрыть природу речевого взаимодействия, в котором важную роль играет не только произносимое, вербализованное, но и те интенции, которые могут быть имплицированы продуцентом дискурса [6; 7]. Экстраполяция достижений изучения дискурса в целом на изучение художественного дискурса позволяет также как устанавливать выбор языковых форм, осуществляемый продуцентом такого дискурса, так и описывать сам процесс восприятия и истолкования эстетического сообщения реципиентом [8; 9]. Поэтому с уверенностью можно говорить о закономерном включении исследований художественного дискурса в координаты теории коммуникации, для которой значимым остается нелингвистический контекст общения и собственно лингвоориентированные аспекты такой коммуникации. Такой ракурс позволяет выдвинуть в качестве одного из приоритетных направлений прагматический аспект изучения художественного дискурса.
Прагматика, впервые спроецированная в сферу лингвистики Дж. Остином [10], понимается в современной науке о языке расширительно: предметом исследования становятся факторы, оказывающие влияние на процесс коммуникации (цели участников общения, пространство и время коммуникативного акта, знания и социальный статус коммуникантов, нормы речевого поведения и пр.). Прагматический анализ художественного дискурса позволяет выявить коммуникативные стратегии и иллокуции продуцента и реципиента такого дискурса.
В соответствии с концепцией Дж. Сёрля [11], продуцент художественного дискурса, как и реципиент, не ответственны за выбор и интерпретацию элементов языка в строгом соответствии с закрепленными за ними значениями, что формирует «притворные» иллокуции, и это позволяет постулировать в художественном дискурсе набор конвенций, принятых обеими сторонами эстетической коммуникации.
Р. Барт рассматривает художественную литературу как коннотативную семиотику, в отличие от семиотики денотатов, которая актуальная для естественного языка, поэтому постулируется свойственное художественному дискурсу и тексту вторичное означивание [12: 235-236]. На наш взгляд, именно
«удвоение» плана выражения становится отправной точкой в развитии постулата о логических основаниях художественного дискурса в их прагмасемантической реализации.
Исследователи связывают эстетическую функцию художественного дискурса с понятиями образа и образности, что в целом восходит к работам А.А. Потебни [13]. Поскольку образ создает модель действительности, художественный дискурс приобретает особую референциальность, характеризуется развитием семиозиса, продуцируя семантическое пространство. Таким образом, исследовательские позиции когнитивной лингвистики и семантики находят плодотворное воплощение в сфере рассмотрения специфики художественного дискурса наряду с описанием его прагматических особенностей.
Постмодернизм акцентирует внимание на невозможности описания мира, поскольку он не мыслится как целое, к нему неприменимы теории, которые претендуют на единственно верное знание. Автор признан порождающим принципом художественного дискурса, являющегося синтезом элементов чужих текстов [14]. Поэтому основной функцией автора становится «сцепление дискурсов». Исследователи признают высокую динамику языковых феноменов, репрезентированных в постмодернистском художественном дискурсе [15], что позволяет также выявить метафорически многозначные образы, противоречащие определениям формальной логики и утверждающие «текучесть» мира и сознания. На первый план выдвигаются пастиш, ирония, коллаж, аллюзии, цитирование, прямые заимствования, имеющие значимый прагматический потенциал [16], жанр становится формой эстетической игры [17]. В этой связи проблематика референциальности события приобретает особую актуальность и является потенциально эвристичной в парадигме изучения художественного дискурса в целом.
Методы исследования применяются к исследуемому материалу комплексно, приоритетными среди них являются методы наблюдения и сопоставления, индуктивно-дедуктивный метод и интерпретатив-ный метод, прагматический и семантический анализ художественного дискурса.
Результаты и дискуссии
Художественный дискурс трансформирует семантические правила, что способствует актуализации как денотаций языкового кода, так и коннотаций специфического эстетического кода. Для постмодернистского художественного дискурса основополагающим представляется и стирание границ коннота-тивного обозначаемого: фиксируемая в тексте информация репрезентирована на разных его уровнях, однако основной целью постмодернизма становится лабильность оформления внешнего и внутреннего. Коннотации представляют в художественном дискурсе постмодернизма некое имеющее определенные контуры «хранилище» значений [18]. Поэтому с уверенностью можно говорить о «встраивании» вторичных коннотативных смыслов в денотации, которые особым образом оформляют пространственно-временные координаты постмодернистского дискурса, структурируют художественные образы и влияют на событийность как основополагающую особенность художественного дискурса. Значит, семантический анализ текстов, относимых к дискурсивному пространству постмодернизма, позволяете выявить реализованные на основании принципа «удвоения» плана выражения семантические конвенции, формирующие особое семантическое пространство художественного текста при том, что такие конвенции приняты в процессе рецептивно-интерпретативной деятельности. Специфика постмодернистского художественного дискурса состоит также в эстетическом воздействии продуцента на реципиента, способствующем возникновению у «воспринимающего партнера определенных представлений» [19: 162]. Вводятся новые правила использования единиц языка, которые направлены на регулирование надсин-таксической структуры временных отрезков текста, а также изобразительно-выразительных средств как способа моделирования ситуаций в художественном дискурсе. «Бытийность» [20] семантического пространства художественного дискурса детерминирует поливариативность его интерпретаций.
Референциальность художественного дискурса составляет совершенно особую проблемную сферу научной парадигмы современной лингвистики и, прежде всего, семиотики и семантики [21]. Общеизвестно, что тексту свойственны общие закономерности речевой деятельности [22: 3]. Конкретная или абстрактная референтная ситуация, а также знания о ней воплощаются в структуре текста [23; 24; 25; 26], что обусловливает само существование свойства референтности.
Мы не случайно акцентируем внимание именно на референциальности как процессе реализации референтности, который придает особый когнитивно-семантический статус художественному тексту и дискурсу. План референции художественного текста трактуется в лингвистике различно: для Д.Р. Сер-ля, например, художественный мир является неким синтезом реального и вымышленного [11], постулируется также «тотальная фиктивность» референтов [22; 24; 28]. Действительность повествования,
рассказа - это условная действительность «добровольной галлюцинации, в которую ставит себя читатель» [27: 113], а ситуации текста репрезентируют оценку изображаемого [25: 86]. Автореферентность художественного дискурса обусловливается его ориентированностью на сообщение как таковое [28: 202]: референт не внеположен ему, а, напротив, является компонентом семантического пространства этого дискурса.
Референциальность события в постмодернистском художественном дискурсе основывается на тезисе о принципиальной зависимости возникновения и функционирования семантического пространства художественного текста от коммуникативного акта. Художественный дискурс эксплицирует такие ситуации, которые никогда не существовали, и создает образы персонажей, которые по большей части не имеют прототипов в реальности, и особенно это касается постмодернистской литературы, что позволяет постулировать демонстративную безреферентность художественного текста и дискурса. В романе Саши Соколова «Школа для дураков» (1973, первая публикация - 1976) отправной точкой для восприятия художественного дискурса и его интерпретации является тезис о параллельно развивающихся сюжетных линиях, в которых главный герой и второстепенные персонажи получают многократное самоповторение и фрактально множатся в разных своих проявлениях.
Фиктивность происходящего открыто декларирована продуцентом художественного дискурса и принимается его реципиентом, что может быть квалифицировано как игровой код. Ясно, что такой игровой код касается не только самого жанра, который выбирается автором из всего имеющегося арсенала литературы, но и тех событий, характеров и коллизий сюжета, которые в постмодернистском художественном дискурсе приобретают самодовлеющее значение. Так, в романе Саши Соколова «Школа для дураков» сами ситуации описываются с позиций нескольких рассказчиков - автора, который создает текст, и героя, который представлен, по крайней мере, в нескольких ипостасях - «ученик такой-то», страдающий раздвоением личности (замкнутый и общительный), а также «нимфея». Диалогичность сознания героя организует семантическое пространство романа, прагматическими маркерами этой ди-алогичности выступают вопросительные и повествовательные предложения, например: «Так, но с чего же начать, какими словами? Все равно, начни словами: там, на пристанционном пруду» [2: 7]. Особое значение в художественном дискурсе придается вводным словам и конструкциям, позволяющим вербализовать оценку информации, сообщаемой в имитируемом «диалоге»: «На пристанционном? Но это неверно, стилистическая ошибка» [2: 7], при этом реципиент получает непротиворечивую текстовую информацию о том, что этот диалог происходит во внутренней речи «ученика такого-то», а не автора, т.к. в этом эе макроконтексте репрезентировано прозвище школьной учительницы - Водокачка: «Водокачка непременно бы поправила, пристанционным называют буфет или газетный киоск, но не пруд, пруд может быть околостанционным» (в приведенных фрагментах - курсив автора) [2: 7]. Представляется, что репрезентативным средством, специфически организующим художественный дискурс романа «Школа для дураков» выступают и конечные пунктуационные знаки, причем вместо ожидаемых реципиентом восклицательных знаков в конце предложений представлены точки: «Ну назови его околостанционным, разве в этом дело. Хорошо, тогда я так и начну: там, на околостанционном пруду» [2: 7]. В приведенных контекстах макроконтексте репрезентирована авторская интенция, направленная на продуцирование «размытых» границ пространства и времени за счет погружения в мир мальчика, страдающего психическим расстройством. Особое внимание уделено интонационному оформлению предложений, которые отражают несовпадение эмоциональных реакций и собственно раздражителей, как это зачастую бывает в случае аномального психического развития ребенка. Читатель получает возможность проникнуть в пространство «мерцающих» (в терминологии Ю. Тынянова) значений и событий, которые оказываются многократно трансформированными.
Декодирование событийности постмодернистского художественного дискурса осуществляется на основе выбора исходной точки ее осмысления. Поэтому необходимо отметить, что для проведения семантического и прагматического анализа мы опираемся на тезис о реальности (насколько применим этот термин к постмодернизму) обучения «ученика такого-то» в специальной школе для детей с нарушениями психического развития и реализации в художественном дискурсе фантастических элементов, которые структурируют эпизоды путешествия в Край Одинокого Козодоя (вероятно, вымышленный гармоничный мир) или отражены в авторской оценке происходящего. Так, рассказчик имитирует «скачки» и «лакуны» когнитивного процесса, который неспособен к фокусировке на реальности окружающего мира: «я знаю, вернее, знал некоторых людей, которые жили на станции, и могу кое-что рассказать
о них, но не теперь, потом, когда-нибудь, а сейчас я опишу станцию» [2: 7]. Описание железнодорожной станции включает некие зримые координаты - номинации конкретных предметов (будка, кусты, платформа): «Она обыкновенная: будка стрелочника, кусты, будка для кассы, платформа, кстати, деревянная, скрипучая, дощатая, часто вылезали гвозди, и босиком там не следовало ходить» [2: 7]. Этот обыкновенный мир, который, тем не менее, также подвергается оценке продуцента художественного дискурса (босиком там не следовало ходить), в котором в этом случае совмещены автор - взрослый человек и рассказчик - мальчик; этот «обыкновенный» мир противопоставляется миру необыкновенному, границей между которыми становятся деревья, росшие вокруг станции, - «осины, сосны, то есть - разные деревья, разные» [2: 7-8]. То, что находится за станцией, представляется мальчику, «ученику такому-то» необыкновенным: «пруд, высокая трава, танцплощадка, роща, дом отдыха и другое» [2: 8]. На наш взгляд, поливариативность интерпретации художественного дискурса обусловливается и авторскими интенциями, которые реализованы в виде рядов однородных членов, которые внезапно завершаются включением в семантическое пространство художественного дискурса элемента официально-делового стиля «и другое».
Событие в постмодернистском художественном дискурсе приобретает характер мнимости, «кажимости», что в целом отвечает целеполаганию эстетической практики: значимы несвершившиеся события, такие, которые являются сюжетообразующим фактором, потому что событие как таковое - это абсолютный перформатив, как только оно происходит, он становится информативным с позиций обыденного сознания. По Ж.-Ф. Лиотару, именно «неустановившиеся» (несвершившиеся) события являются художественными приемами [29]. От фиксированной семантики обыденного языка постмодернизм намеренно отказывается, сообщая художественному дискурсу множественность интерпретаций.
В художественном дискурсе С. Соколова реципиент получает косвенные подтверждения мнимости события, т.к. рассказчик в своих высказываниях уверен и не уверен одновременно в том, о чем он повествует: «А может быть, реки просто не было? Может быть. Но как же она называлась? Река называлась» [2: 8]. Тем не менее само существование названия реки дает возможность реципиенту быть уверенным в том, что рассказчик просто забыл его, т.к. последнее высказывание представляет собой неполное предложение с недостающим подразумеваемым синтаксическим компонентом.
Постмодернистский художественный дискурс характеризуется знаковой симуляцией, благодаря которой знаки реального и сама реальность теряют возможность быть различимыми. Субъект и объект утрачивают функциональность, становятся пустой формой, а значит, нереферентны не только как компоненты художественного дискурса вообще, но как воплощение эстетической задачи продуцента такого дискурса. В романе С. Соколова семантическое пространство художественного дискурса становится разомкнутым благодаря включению в него функциональных мифов и неомифологизации, фантазма-тических проекций, нарушающих сюжетостроение, естественное для литературы предшествующих эпох. Поэтому правомерно представление о том, что любой из текстовых фрагментов представляет собой дискурсивный феномен, обладающий самостоятельностью и, в известной степени, изолированный от других. Роман, как это зачастую бывает в постмодернистской прозе, становится совокупностью фрагментов, которые возможно воспринимать в любом, не предписанном продуцентом художественного дискурса, порядке. Прагматическими маркерами особой референциальности события в романе С. Соколова становятся элементы полифонии повествования: «Я подозреваю, что ты, как человек более разговорчивый, общительный» [2: 11] (так обращается «ученик такой-то» к своему второму Я). Такая раздвоенность сознания рассказчика позволяет реализовать авторскую интенцию неопределенности границ семантического пространства художественного дискурса, в том числе, обусловливаемых художественным пространством и временем, с одной стороны, и попыток «ученика такого-то» сохранить хотя бы видимость цельности своей личности.
«Притворство» продуцента художественного дискурса, по верному замечанию Д. Льюиса, состоит в том, что он «делает вид, <...>, что рассматривает нечто о реальном мире» [Цит. по: 30: 240]. Постмодернистский художественный дискурс актуализирует «фиктивность» референта, которая составляет игровой культурный код, предлагаемый продуцентом и принятый реципиентом, что, в свою очередь, парадоксально делает высказывание не «пустым» в плане референтности, но, напротив, значимым. Отметим в этой связи, что в тексте романа С. Соколова не только нарушены временные границы, но целенаправленно формируется сомнение реципиента в истинности происходящего, например: «Правда, к тому времени, когда мы встретились с Норвеговым на платформе, ему, Павлу Петровичу, было, по
всей видимости, уже безразлично, уважает его наш отец или не уважает, поскольку к тому времени его, нашего наставника, не существовало» [2: 24]. В приведенном макроконтексте реципиент пока воспринимает время как линейно направленное: «векторы» жизни рассказчика, его отца и Норвегова совпадают до определенной точки. Однако далее «ученик такой-то» нарушает логику высказывания, совмещая различные временные направления: «он умер весной такого-то, то есть за два с лишним года до нашей с ним встречи на этой самой платформе» [2: 24]. Реципиенту с позиций нормального сознания совершенно ясно, что нельзя встретить на платформе человека, если он умер за два с лишним года до этой встречи. Тем не менее это, разумеется, допустимо в координатах постмодернистского художественного дискурса, опирающегося на фантазию и вымысел, таким способом воссоздающего воспоминания героя и его восприятие мира. В приведенном фрагменте высказывание он умер весной такого-то, то есть за два с лишним года до нашей с ним встречи на этой самой платформе становится прагматическим маркером нереферентности сюжетной ситуации, создавая параллельные временные векторы повествования.
Особое место в постмодернистском художественном дискурсе занимает интертекстуальность и обращение к прецедентным феноменам, посредством которых, с одной стороны, осуществляется избирательная направленность самого художественного текста, адресат которого должен обладать достаточным для адекватной интерпретации художественного замысла уровнем лингвокультурной компетенции, с другой стороны, эти важные компоненты семантического пространства художественного дискурса позволяют создать имитацию диалога с читателем. В «Школе для дураков» представлено значительное количество интертекстуальных фрагментов, в которые включены аллюзии, реминисценции, зачастую не являющиеся в полной мере прецедентными феноменами, но создающие, тем не менее, устойчивые ассоциативные связи для реализации импликативного смысла художественного дискурса. Остановимся на некоторых из них. Например, в макроконтексте «Знайте, други, на свете счастья нет, ничего подобного, ничего похожего, но зато - Господи! - есть же, в конце концов, покой и воля» [2: 25] для представителя русского лингвокультурного коллектива узнаваема цитата из стихотворения А.С. Пушкина «Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит...» (1834) и менее различима имплицитно представленная реминисценция к строке из его же «Элегии» («Безумных лет угасшее веселье.» (1830)) «Но не хочу, о други, умирать.».
Важным представляется также и обращение к прецедентным феноменам, источником которых является европейская литература и культуры. Таков, например, макроконтекст: «Безмозглое панургово стадо, обделанное мухами и клопами! Великой правды захочется вам» [2: 26], отсылающий к роману Ф. Рабле «Гаргантюа и Патагрюэль». Проблемы коммуникации, являясь основополагающими для культуры и литературы эпохи постмодернизма, составляют целеполагание продуцирования художественного дискурса, что определяет его прагмасемантические особенности, создающие фундамент множественности интерпретаций и «сотворчество» реципиента. Основной интенцией романа С. Соколова «Школа для дураков» становится намеренное усложнение процесса коммуникации читателя и текста, но прагматика художественных высказываний, напротив, помогает читателю декодировать художественные смыслы в соответствии с авторским замыслом.
Референциальность события в романе С. Соколова «Школа для дураков» характеризуется не только отсутствием референта как такового, но и реализацией авторских интенций, направленных на репрезентацию целого спектра коммуникативных ситуаций, обладающих различным прагмасемантическим потенциалом, который получает вербализацию разными субъектами повествования (автором, «учеником таким-то» в двух его воплощениях, «нимфеей»).
Заключение
Автореферентность художественного дискурса определяет специфический характер референциаль-ности события в постмодернистском тексте, который детерминирован также и эстетической задачей продуцента: тенденция к «размыванию» границ временных пластов, стремление усилить полифонизм художественного текста путем введения в него прагматических маркеров внутренней и внешней речи разных персонажей, которые могут быть в семантическом пространстве единым целым, - вот те авторские стратегии, которые фокусируют внимание реципиента на самой структуре художественного текста. Референт художественного дискурса «тотально фикционален», что фактически делает нерелевантной оппозицию истина / ложь, возводя в ранг облигаторной категорию мнимости, «кажимости».
В процессе продуцирования референтности художественного дискурса постмодернизма реализуется и тенденция к полифоничности высказывания, которая зачастую обозначена посредством имитации
диалога с самим собой. Конкретные реалии, исторические лица, прецедентные феномены, являющиеся результатом переосмысления тех или иных фактов и основой для возникновения стереотипических знаний - те компоненты, которые позволяют многообразно реализовать в постмодернистском художественном дискурсе интертекстуальность как одну из облигаторных черт постмодернистского художественного сознания, тем самым уточняя характеристики референциальности художественного дискурса. Комплексное изучение художественного дискурса позволяет акцентировать внимание на тех специфических его характеристиках, которые актуализируют множественность смыслов, продуцирующих семантическое пространство, а также обнаруживают прагматический потенциал художественного текста в его интерпретативной поливариативности и воздействии на реципиента.
Постмодернистский художественный дискурс ориентирован в наибольшей степени на нарушение правил формальной логики с целью расширения семантики и прагматики высказывания, которому сообщается акцентированная субъективность и оценочность. Результатом рецептивно-интерпретативной деятельности по поводу постмодернистского художественного дискурса должно стать изменение представления о структуре художественного текста как такового, в котором статус субъекта повествования лабилен, а рассказчики и автор могут не только образовывать сложное единство, но и намеренно дистанцироваться друг от друга, в том числе, и с помощью многократных трансформаций на уровне их номинаций, речевой манеры, сложной пространственно-временной организации сюжета. Изучение постмодернистского художественного дискурса в аспекте прагмасемантики перспективно в плане выявления интенций продуцента, направленных либо на расширение коммуникативных прав реципиента вплоть до участия в продуцировании дискурса, либо на осуществление прагматической игры с ним, либо на ограничение возможностей поливариативной интерпретации текста как продукта такого дискурса.
Список литературы
1. Dijk T.A. van. Studies in The Pragmatics of Discourse. Janua linguarum. SeriesMaior; 101. The Hague, Paris, New York: Mouton Publishers. 1981.
2. Соколов С. Школа для дураков: роман. СПб., 2020.
3. Кулибина Н.В. Художественный дискурс как актуализация художественного текста в сознании читателя. Мир русского слова. 2001: 1 Доступно по: http://diplstud.ru/09/dok.php?id=01Q. Ссылка активна на 17.02.2021.
4. Миловидов В.А. Семиотика литературно-художественного дискурса: монография. М., 2016.
5. Sergeeva E.V. Art discourse as a non-pragmatic aesthetic language phenomenon. Filologicheskie Nau-ki-Nauchnye Doklady Vysshei Shkoly-Philological Sciences-Scientific Essays of Higher Education. 2019; 6: 20-28. DOI: 10.20339/PhS.6-19.020.
6. Shipova I.A. The author discourse of Patrik Suskind and its implementation in the text. Filologicheskie Nauki-Nauchnye Doklady Vysshei Shkoly-Philological Sciences-Scientific Essays of Higher Education. 2020; 3: 46-51. DOI: 10.20339/PhS.3-20.046.
7. Agratin A.E., Korchinskv A.V, Moiseeva E.Y., Tiupa V.I. Strategies of Overcoming in Artistic Narratives. Novyi Filologicheskii Vestnik-New Philological Bulletin. 2020; 55: 65-83. DOI: 10.24411/2072-93162020-00095.
8. Rogova E.N., Yanitskiy L.S. Specifics of the author's intention in V. Sorokin's "Metel". Sibirskii Filologicheskii Zhurnal. 2019; 4: 168-179. DOI: 10.17223/18137083/69/14.
9. Liubetska V.V. Theoretical and Fictional Discourses and the Problem of Fictional Style. Forum for World Literature Studies. 2020: 12 (1): 20-36.
10. Остин Дж.Л. Слово как действие. Новое в зарубежной лингвистике: Теория речевых актов: сб. / под общ. ред. Б. Ю. Городецкого. М., 1986;17:22-129.
11. Сёрль Дж. Логический статус художественного дискурса. Логос. 1999; 3: 34-47.
12. Барт Р. Основы семиологии. Французская семиотика: от структурализма к постструктурализму: пер. с фр. Г. Косикова. М., 2000. С. 247-310.
13. Потебня А.А. Эстетика и поэтика М., 1976.
14. Koziovsky D.V. Realization of authorial evidentiality in modern artistic discourse. Filologicheskie Nau-ki-Nauchnye Doklady Vysshei Shkoly-Philological Sciences-Scientific Essays of Higher Education. 2019; 4: 17-24. DOI: 10.20339/PhS.4-19.017.
15. Feshchenko V.V The Performative Turn in Philosophy and Verbal Art: Moscow Conceptualism's Linguistic (Non-?) Creativity. Zbornik Matice Srpske Za Slavistiku-Matica Srpska Journal of Slavic Studies. 2020; 97: 87-104. DOI: 10.18485/ms_zmss.2020.97.6.
16. Кузнецова Анна В. Топос иронии в рецептивно-интерпретативном пространстве художественного текста постмодерна. Актуальные проблемы филологии и педагогической лингвистики. 2020; 2: 125132. DOI: 10.29025/2079-6021-2020-2-125-132.
17. Кузнецова Анна В. Эстетическая когниция постмодерна: жанр как игра. Актуальные проблемы филологии и педагогической лингвистики. 2020; 3: 153-161. DOI: 10.29025/2079-6021-2020-3-153-161.
18. Ревзина О.Г. Лингвистика XXI века: на путях к целостности теории языка. Критика и семиотика. Новосибирск, 2004; 7: 11-20.
19. Жинкин Н.И. Язык - речь - творчество: (избр. труды). М., 1998.
20. Карасик В.И. Языковая кристаллизация смысла. Волгоград, 2010.
21. Левицкий А.Э. Дискурсивная ситуация и проблема понимания в аспекте референтности и коммуникативности. Актуальные проблемы филологии и педагогической лингвистики. 2019; 1: 12-22. DOI: 10.29025/2079-6021-2019-1-12-22.
22. Долинин К.А. Интерпретация текста. Французский язык. М., 2007.
23. Дымарский М.Я. Проблемы текстообразования и художественный текст (на материале русской прозы XIX-XX вв.). М., 2001.
24. Михайлов Н.Н. Теория художественного текста. М., 2006.
25. Бабенко Л.Г., Казарин Ю.В. Лингвистический анализ художественного текста. Теория и практика. М., 2009.
26. Падучева Е.В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью (референциальные аспекты семантики местоимений). М., 1985.
27. Выготский Л.С. Психология искусства. М., 1987.
28. Якобсон Р.О. Лингвистика и поэтика. Структурализм «за» и «против». М., 1975: 193-230.
29. Лиотар Ж.-Ф. Интеллектуальная мода. Доступно по: http://rema.ru/komment/comm/11/2lyotard. htm. Ссылка активна на 16.02.2021.
30. Шмелев А. Д. Русский язык и внеязыковая действительность. М., 2002.
References
1. Dijk TA. van. Studies in The Pragmatics of Discourse. Janua linguarum. SeriesMaior; 101. The Hague, Paris, New York: Mouton Publishers; 1981.
2. Sokolov Sasha. A School for Fools: novel. St. Petersburg; 2020. (In Russ.).
3. Kulibina NV. Fictional discourse as the actualization of the fictional text in the mind of the reader. The world of the Russian word; 2001. Available from: http://diplstud.ru/09/dok.php?id=010. Accessed 17th Feb 2021. (In Russ.).
4. Milovidov VA. Semiotics of fictional and literary discourse: monograph. Moscow; 2016. (In Russ.).
5. Sergeeva EV. Art discourse as a non-pragmatic aesthetic language phenomenon. Philological Sciences-Scientific Essays of Higher Education. 2019; 6:20-28. Available from: doi: 10.20339/PhS.6-19.020.
6. Shipova IA. The author discourse of Patrik Suskind and its implementation in the text. Philological Sciences-Scientific Essays of Higher Education. 2020; 3:46-51. Available from: doi: 10.20339/PhS.3-20.046.
7. Agratin AE., Korchinskv AV., Moiseeva EY., Tiupa VI. Strategies of Overcoming in Fictional Narratives. New Philological Bulletin. 2020; 55:65-83. Available from: doi: 10.24411/2072-9316-2020-00095.
8. Rogova EN., Yanitskiy LS. Specifics of the author's intention in "Metel" by V Sorokin. Siberian Journal of Philology. 2019;4:168-179. Available from: doi: 10.17223/18137083/69/14.
9. Liubetska VV Theoretical and Fictional Discourses and the Problem of Fictional Style. Forum for World Literature Studies. 2020; 12(1):20-36.
10. Austin JL. Word as action. New in foreign linguistics. Theory of speech acts: collection of articles. Moscow, 1986; 17:22-129. (In Russ.).
11. Searle J. The logical status of fictional discourse. Logos. 1999; 3:34-47. (In Russ.).
12. Bart R. Basic semiology. French semiotics: from structuralism to poststructuralism. Moscow; 2000:247310. (In Russ.).
13. Potebnya AA. Aesthetics and poetics Moscow; 1976. (In Russ.).
14. Koziovsky DV. Realization of authorial evidentiality in modern fictional discourse. Philological Sciences-Scientific Essays of Higher Education. 2019; 4:17-24. Available from: doi: 10.20339/PhS.4-19.017.
15. Feshchenko VV. The Performative Turn in Philosophy and Verbal Art: Moscow Conceptualism's Linguistic (Non-?) Creativity. Matica Srpska Journal of Slavic Studies. 2020; 97:87-104. Available from: doi: 10.18485/ms_zmss.2020.97.6
16. Kuznetsova AV. Topos of irony in the receptive-interpretive space of the postmodern fictional text. Current Issues in Philology and Pedagogical Linguistics. 2020; 2:125-132. Available from: doi: 10.29025 / 2079-6021-2020-2-125-132. (In Russ.).
17. Kuznetsova AV. Aesthetic cognition of postmodernity: a genre as a game. Current Issues in Philology and Pedagogical Linguistics. 2020; 3:153-161. Available from: doi: 10.29025 / 2079-6021-2020-3-153-161. (In Russ.).
18. Revzina OG. Linguistics of the XXI century: on the path to the integrity of the theory of language. Criticism and semiotics. Novosibirsk, 2004; 7:11-20. (In Russ.).
19. Zhinkin NI. Language - speech - creativity: (selected works). Moscow; 1998. (In Russ.).
20. Karasik VI. Linguistic crystallization of meaning. Volgograd; 2010. (In Russ.).
21. Levitsky AE. The discursive situation and the problem of understanding in the aspect of referentiality and communication. Current Issues in Philology and Pedagogical Linguistics. 2019; 1: 12-22. Available from: doi: 10.29025 / 2079-6021-2019-1-12-22. (In Russ.).
22. Dolinin KA. Interpretation of the text. French. Moscow; 2007. (In Russ.).
23. Dymarsky MYa. Problems of text formation and fictional text (based on the material of Russian prose of the 19th - 20th centuries). Moscow; 2001. (In Russ.).
24. Mikhailov NN. Theory of fictional text. Moscow; 2006. (In Russ.).
25. Babenko LG., Kazarin YuV. Linguistic analysis of fictional text. Theory and practice. Moscow; 2009. (In Russ.).
26. Paducheva EV Utterance and its correlation with reality (referential aspects of the semantics of pronouns). Moscow; 1985. (In Russ.).
27. Vygotsky LS. Psychology of art. Moscow; 1987. (In Russ.).
28. Yakobson RO. Linguistics and poetics. Structuralism "for" and "against". Moscow; 1975: 193-230. (In Russ.).
29. Lyotard JF. Intelligent fashion. Available from: http://rema.ru/komment/comm/11/2lyotard.htm. [Accessed 16th Feb 2021. (In Russ.).
30. Shmelev AD. Russian language and non-linguistic reality. Moscow; 2002. (In Russ.).
История статьи:
Получена: 17.12.2020
Принята: 15.01.2021
Опубликована онлайн: 25.03.2021
Article history:
Received: 17.12.2020
Accepted: 15.01.2021
Published online: 25.03.2021
Сведения об авторе:
Кудрявцева Мария Игоревна, кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка как иностранного и методики его преподавания Международного института междисциплинарного образования и иберо-американских исследований, Южный федеральный университет, Ростов-на-Дону, Российская Федерация; е-mail: mia@sfedu.ru.
Bionote:
Mariya I. Kudryavtseva, PhD in Philology, Associate Professor of Chair of Russian as a Foreign Language and Teaching Methods of International Institute of Interdisciplinary Education and Ibero-American Studies (INED), Southern Federal University, Rostov-on-Don, Russian Federation; е-mail: mia@sfedu.ru.
