CC BY
9
Научная статья
УДК8142-042.3:821.161.1:159.924.2:929 Чехов (045) DOI10.24147/2413-6182.2024.11 (3).584-598
ISSN 2413-6182 eISSN 2658-4867
РЕЧЕВОЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ И МАНИПУЛЯЦИЯ
В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ТЕКСТЕ (НА МАТЕРИАЛЕ РАССКАЗОВ А.П. ЧЕХОВА)
Л.П. Прокофьева10, О.Е. Михайлова2
1 Саратовский государственный медицинский университет им. В.И. Разумовского
(Саратов, Россия) 2 Нижегородская академия МВД России (Нижний Новгород, Россия)
Аннотация: К обсуждению предложена коммуникативная модель взаимодействия адресанта и адресата, повествователя (автора) и читателя в рассказах А.П. Чехова на основе анализа механизмов речевого воздействия и речевого манипулирования, позволяющего раскрыть новые грани прочтения текста. Вводится рабочий термин «художественная манипуляция», под которой понимается скрытое, неявное воздействие на адресата в художественном тексте. Выявлены несколько глубинных параллельных планов разных видов непрямой коммуникации: герой - герой, герой - читатель, автор -читатель. Анализ показывает, что акцентирование позиций манипуляторов сопровождается присутствием, как минимум, третьего плана прочтения, выявление которого становится возможным лишь при обращении к коммуникативной природе текста. Третий план - это коммуникация на уровне скрытого смысла. Каждая из коммуникативных диад представлена многообразными вариантами развития: прямое взаимодействие, тайное манипулирование, имплицитный диалог и др. Важно, что вектор сопряженности компонентов каждого плана в большинстве своем может быть взаимона-правлен, в силу чего поступки героев толкуются не только с точки зрения социального аспекта, но и исходя из уровня подготовленности читателя к культурному осмыслению художественного произведения. В результате такого подхода открывается новая позиция читателя: он становится не столько созерцателем текста, сколько активным участником художественного процесса. Будучи вовлеченным в структуру повествования, он постигает множественность смыслов текста.
Ключевые слова: речевое воздействие, речевая манипуляция, Чехов, художественный текст.
Для цитирования:
Прокофьева Л.П., Михайлова О.Е. Речевое воздействие и манипуляция в художественном тексте (на материале рассказов А.П. Чехова) // Коммуникативные исследования. 2024. Т. 11. № 3. С. 584-598. DOI: 10.24147/2413-6182.2024.11(3).584-598.
© Л.П. Прокофьева, О.Е. Михайлова, 2024
Сведения об авторах:
1 Прокофьева Лариса Петровна, доктор филологических наук, доцент, заведующий кафедрой русского и латинского языков
2 Михайлова Ольга Евгеньевна, кандидат филологических наук, доцент,
доцент кафедры иностранного языка и культуры речи
Контактная информация:
1 Почтовый адрес: 410012, Россия, Саратов, Большая Казачья ул., 112
2 Почтовый адрес: 603950, Россия, Нижний Новгород, Анкудиновское
шоссе, 3/2
1 E-mail: [email protected]
2 E-mail: [email protected] Конфликт интересов:
Авторы заявляют об отсутствии конфликта интересов Дата поступления статьи: 20.04.2024 Дата рецензирования: 27.04.2024 Дата принятия в печать: 30.06.2024
Введение
Коммуникативная лингвистика последнего столетия последовательно выделяла магистральные направления исследования, которые демонстрируют постепенное смещение фокуса изучения коммуникации от передачи информации в речи - через общность конвенций говорящих - к взаимодействию участников речевого акта. Речевое воздействие (далее - РВ) традиционно трактуется в широком смысле как всякое речевое общение с какой-либо целью (явной или скрытой) [Шелестюк 2014], тогда как в узком смысле оно ограничивается регулированием одним говорящим деятельности другого с помощью неких языковых средств, приемов или коммуникативных тактик в сфере «равноправного сотрудничества» [Тарасов 1990]. Ср.: «Эффективное речевое воздействие - это такое, которое позволяет говорящему достичь поставленной цели и сохранить баланс отношений с собеседником (коммуникативное равновесие), то есть остаться с ним в нормальных отношениях, не поссориться» [Стернин 2001: 67]. Это рабочее определение выводит нас на теорию непрямой коммуникации, трактуемую как «содержательно осложненную коммуникацию, в которой понимание высказывания включает смыслы, не содержащиеся в собственно высказывании, и требует дополнительных интерпретатив-ных усилий со стороны адресата» [Дементьев 2000: 6]. Саратовская лингвистическая школа, внесшая вклад в развитие теории непрямой коммуникации, предложила и доказала идею ее первичности. Соответственно, смыслы, вычленяемые реципиентом в процессе речи, практически бес-
конечны и ограничиваются внутренними и внешними факторами - как особенностями речевой личности, так и внеязыковой ситуацией.
Особую разновидность РВ представляет речевая манипуляция (далее - РМ), в переносном значении понимаемая как способ РВ, «осуществляемого путем искусного использования определенных ресурсов языка с целью скрытого влияния на когнитивную и поведенческую деятельность адресата» [Копнина 2010: 25]. И.А. Стернин, определяя цели субъекта РВ, выделял фатические, предметные и информационные [Стернин 2001], что в трансформированном виде работает и в РМ: установление и поддержание контакта всегда получает видимый, скрываемый и скрытый планы, получение или передача чего-либо сопровождается попыткой (более или менее удачной) ущемить, обмануть адресата; сообщение или получение информации оказывается неточным, искаженным или полностью ложным. Присоединимся к пониманию К.Ф. Седовым РМ как одного из уровней коммуникативной грамотности говорящего [Седов 2000] и добавим, что РМ предполагает использование психолингвистических механизмов, приводящих к некритическому восприятию адресатом речевого сообщения [Рацибурская, Петрова 2020; Скребцова 2017]. Как нам кажется, не стоит говорить о манипуляции в случаях, когда реципиент догадывается или знает о том невысказанном смысле, который подразумевает говорящий. Латинское крылатое выражение Humanum est mentiri (Человеку свойственно лгать) косвенно демонстрирует, что манипулятивность «носит относительный характер в зависимости от уровня эволюционной ступени индивидуального сознания человека» [Сухих 2000: 17]. А «лингвистика лжи» (по У. Вайнрайху) - вполне сформировавшаяся отрасль прагматической лингвистики.
В языкознании к четырем традиционным компонентам коммуникации (адресант, адресат, сообщение, канал связи) добавляются еще два - контекст и контакт, где все элементы модели соотносятся с функциями языка [Якобсон 1975]. В художественном дискурсе система осложняется наличием внешнего и внутреннего адресанта (автор и герои-коммуниканты) и внешнего и внутреннего адресата (читатель и герои-коммуниканты). Их взаимодействие (весьма сложное и многоаспектное) активно изучается в литературоведении, стилистике художественной речи, риторике, общем и частном языкознании, даже практической психологии и социологии, но методы существенно разнятся [Чудаков 1971; Доценко 1997; Чалый 2012; Катаев 2018; Уразаева, Азкенова 2021]. Как нам кажется, психолингвистический подход к анализу единого поля непрямой речи в художественном тексте позволяет установить связь стратегической задачи воздействия с выбором конкретных тактик ее реализации, может аккумулировать усилия исследователей и помочь в ответе на вопрос о внутренних механизмах процессов РВ и РМ.
Высказанные выше теоретические положения чрезвычайно важны при работе с речевыми произведениями, в которых интенция выражена
в скрытой форме и требует специального декодирования. У Ольги Йокоя-мы находим красивую мысль, что «основанная на ассоциациях и в этом отношении сходная с поэтическим языком, манипуляция... может считаться художественной - возможно, правда, не всегда этически безупречной -формой дискурса» [Йокояма 2005: 97]. Предлагаем рабочий термин к использованию и для подтверждения высказанных предположений обратимся к анализу художественной манипуляции в прозрачном по форме и бесконечном по содержанию тексте гения. Материалом послужили короткие рассказы А.П. Чехова раннего периода: анализируя механизмы РВ и РМ на их примере, можно видеть тонкое мастерство художника слова; наблюдая движение авторской мысли, делать теоретические выводы о языковой специфике данного типа РМ. Обращение к этому периоду творчества обусловлено во многом манерой письма автора: именно тогда А.П. Чехов экспериментирует с формой и основными составляющими художественного текста, вследствие чего большее внимание уделяется авторскому началу и способам его проявления. Впоследствии акценты взаимодействия в модели смещаются, роли коммуникантов претерпевают значительные изменения [Степанов 2005].
Результаты исследования
В художественной системе координат писателя значимую роль играют участники коммуникативного процесса. В структуру коммуникации оказываются вовлечены не только герои и персонажи сюжетного пространства рассказов А.П. Чехова, но и сам автор, а также читатель. Взаимодействие реципиентов строится как в прямой открытой коммуникации, так и в имплицитных схемах влияния автора на читателя, одного героя на другого. Это становится возможным благодаря разнообразным способам организации речевого взаимодействия всех участников процесса. Анализ языковой структуры текста с опорой на речевые тактики и приемы воздействия помогает открыть новые смыслы ставших хрестоматийными произведений. Выскажем гипотезу, что А.П. Чехов выстраивает сложную систему манипуляции сознанием читателя с помощью постоянного переключения планов взаимодействия: адресат - герой, адресант - герой, адресант - автор - адресат - читатель. Зачастую план «читатель - автор» оказывается наиболее значимым, так как именно в этой модели коммуникации актуализируются скрытые смыслы. Это компенсирующая система коммуникации, включающая в себя мимико-жестовый комплекс, звукосимволический, лексико-семантический, морфолого-синтаксический планы повествования.
Для проверки гипотезы обратимся к анализу нескольких рассказов А.П. Чехова: «Толстый и тонкий» (1883], «Он и она» (1882], «Размазня» (1883), - представляющих разные типы коммуникации - межличностные и внутриличностные, непосредственные и опосредованные, активные и пассивные, восходящие и нисходящие, вербальные и невербальные. В ка-
ждом из текстов представлен особый, не повторяющийся вариант взаимодействия адресанта - адресата с присущим только ему индивидуальным набором средств выражения, который, тем не менее, позволяет выявить системные связи между приемами РВ и РМ. Примечательно, что в хронологическом плане произведения близки, однако палитра красок каждого рассказа уникальна и неповторима.
В сатирическом рассказе «Толстый и тонкий» автор акцентирует внимание читателя на диалоге участников коммуникации «адресат-герой - адресант-герой», при этом сам повествователь существенно дистанцирован. Читатель, словно бы со стороны, наблюдает за происходящим, погружаясь в диалогическую систему взаимодействия героев. Всё: от названия рассказа до реплик действующих лиц - подчинено созданию впечатления от встречи. Всё призвано воздействовать, но способ воздействия меняется по ходу развития коммуникативной ситуации встречи старых друзей. Описывая героев, А.П. Чехов с первых строк обозначает статус участников коммуникации и, как следствие, границы их общения - «два приятеля» (у читателя актуализируется первое словарное значение «близкий знакомый»]. Подобная ритуальная ситуация, на первый взгляд, не предполагает манипуляции, так как велика степень доверия между участниками речевого процесса. Не случайно даже в названии рассказа номинативы «толстый» и «тонкий», несмотря на оппозицию, связаны соединительным союзом «и», что указывает на некую схожесть, общность. Однако далее автор приводит портретную характеристику героев, в которой доминируют семы запаха и вкуса, в результате чего герои становятся ассоциативно контрастны: запах от толстого (херес] ассоциируется с достатком, статусом, от тонкого (ветчина и кофейная гуща] - с простотой, хотя и в одном, и в другом случае присутствует общее - обед в вокзальном ресторане. Вопреки значению лексемы «тонкий» - 'худой, имеющий малую толщину или ширину', герой занимает значительную часть пространства, он заполняет его, причем это наполнение происходит как в плане конкретного места (навьючен чемоданами, узлами и картонками], так и на уровне речи: тонкий буквально не дает слова сказать толстому. В его речевом поведении доминирует тактика внесения элемента неформальности, что проявляется в использовании героем эмоционально-оценочной лексики. Обращаясь к приятелю, тонкий называет толстого душонок (душка, милый человек] и щеголь. Наряду с этим используется тактика неожиданности. Вспоминая годы учебы, тонкий рассказывает о неудачах приятеля, выставляя его в невыгодном свете: тебя дразнили Геростратом за то, что ты казенную книжку папироской прожег, - однако, словно опомнившись, переключается на тактику обобщения: упоминает и свои неудачи в школьной жизни: а я ябедничать любил. Важно, что переключение в психологическом плане усиливается и на фоносеманти-ческом уровне. Так, анализ текста рассказа программой «Звукоцвет» [Прокофьева 2013], позволяющей выявить фонетические приемы выра-
зительности и визуализировать их динамику, продемонстрировал тончайшую игру смыслами звуков. Например, яркий ассонанс на «и», тесно связанный с семантикой малого размера, в речи тонкого по отношению к визави («Миша!» «Милый мой!»] «отзеркаливается» на себя («хи-хи-с», «Помилуйте», «милостивое внимание»], ассонанс на «о»-«у» в речи толстого («Голубчик мой», «Порфирий», «служишь»] после раскрытия социального статуса («полно», «тон», «чинопочитание»] вовсе сходит со звуков речи на звуки физиологии («стошнило»]. Меняется и стратегия поведения героев. Контрастность действий каждого из них усиливается теми тактиками, к которым они обращаются в ходе общения. Тонкий использует элементы тактики усиления, всячески подчеркивая почитание перед своим собеседником: меняется мимико-жестовый стиль поведения героя, речь, положение в пространстве. Толстый же обращается к тактике убеждения: Ну, полно!.. Для чего этот тон?... к чему тут это чинопочитание? Перед нами не просто контраст, оппозиция, но своеобразное «смешивание», слияние, масочность образов, что, как нам представляется, свидетельствует о манипуляции автора сознанием читателя. Оценоч-ность описательных конструкций напоминает об авторском небезразличии к героям, а ассоциативность образов переводит повествование в иной план осмысления. Амбивалентность прослеживается на всех уровнях текста: от фоносемантики до синтаксиса и абзацного членения. По мере прояснения ситуации с положением героев в обществе меняется дистанция между действующими лицами, масочность отходит на второй план. Автор будто бы снимает маски с участников коммуникации, что подчеркивается во всех хрестоматийных разборах текста. Наряду с этим рассказ построен по принципу рамочного повествования: текст открывается словами рассказчика и заканчивается также голосом повествователя [Горн-фельд 2009]. Такая организация повествовательной структуры произведения позволяет А.П. Чехову, на наш взгляд, управлять и процессом коммуникации героев, и процессом вовлечения читателя в движение авторской идеи. Внешняя безучастность автора компенсируется подтекстовым планом, на уровне которого происходит процесс переключения ролей коммуникантов от диады «герой - герой» к схеме «автор - читатель».
Еще одним экспериментом в области коммуникации является рассказ «Он и она». В нем вектор взаимодействия реципиентов меняется: диада «автор - читатель» сразу выдвигается на первый план. Так, в начале писатель прямо обращается к читателю, используя императивные конструкции: Попадите вы на обед, глядите на них, на этих супругов, наблюдайте и скажите мне, что связало и что связывает этих двух людей. Автор открыто предлагает оценить героев, но не сразу, а в процессе наблюдения (примечательно однородное сочетание глаголов совершенного и несовершенного вида, сразу позволяющее предположить, что автор эту связь поддерживает]. С первых строк рассказа писатель маркирует участников РВ, обозначая их они, супруги. Этимология последнего слова
предполагает некую общность, совместность действий, однако в дальнейшем эти номинативы вытесняются позициями он и она. Адресаты становятся самостоятельными единицами, для каждого из которых свойствен индивидуальный набор приемов и способов выражения. Явное воздействие автора, казалось бы, нивелирует возможность манипуляции, однако писатель усложняет структуру повествования, вводя образ «стороннего наблюдателя». Это собирательный портрет тех, кто видит героев: Так думают и говорят все те, которые рассматривают их после обедов. Эта фраза звучит после развернутого описания образа жизни героев за границей и портретной характеристики героини, а также описания героя. То есть в какой-то момент читатель осознаёт, что герои показаны не с позиции автора, а теми, кто присутствует на званых вечерах, в театре. И для этих людей герои не супруги, а «он» и «она». Сторонний наблюдатель не понимает, почему они вместе, что у них общего. В их восприятии она - дива, певица, а он - слуга, прихвостень. Автор показывает, как поверхностно судят люди о том, что видят, не замечая сути, не понимая внутренних связей происходящего. Переключение фокуса повествования влечет за собой изменение тактики влияния на читателя: автор отказывается от прямого воздействия, переходя от побуждения, контраста к перефразированию, смягчению. Авторский текст при этом сохраняется, повествователь оставляет себе право комментировать происходящее. В тексте появляется ремарка (причем не забывают сказать: «pardon!»). Так, несмотря на кажущееся увеличение дистанции, автор полностью контролирует процесс коммуникации всех участников процесса.
Как и в рассказе «Толстый и тонкий», в «Он и она» А.П. Чехов использует подробную портретную характеристику героев, но и здесь акцент сделан на зрительности образа, на контрасте и художественном переносе. Такой принцип способствует неоднозначности толкования, что свидетельствует, в свою очередь, об амбивалентности, которая в данном произведении несет иную смысловую нагрузку. Так, сам визуальный образ героини строится на контрасте: ...На карточках она - красавица, а красавицей она никогда не была. <...> Играя Маргариту, она, двадцатисемилетняя, морщинистая, неповоротливая, с носом, покрытым веснушками, выглядывает стройной, хорошенькой, семнадцатилетней девочкой. В описании героини автор (повествователь?!) вновь возвращается к побудительной конструкции: Карточкам ее не верьте: она - урод. Оценочность суждения (с возможностью двоякого толкования: физическое уродство, изъян или что-то еще) свидетельствует об используемой тактике убеждения. Но кто и в чем хочет убедить читателя? Ответ на этот вопрос приходит позднее, однако становится понятно, что образ героини не однозначен. И в этом вновь проявляется неповторимость и оригинальность авторского мышления. Идет активное воздействие на сознание читателя, демонстрация разных граней образа. Эмоциональное воздействие усиливается многочисленными деталями: царица обеда, одета простенько, но дорого, широчайшая улыбка, умеет улы-
баться всем и сразу. При описании портрета героя используются метафоры и сравнения - лицо как бы вымоченное в квасу, он напоминает мокрую галку с сухим хвостом, но читателю явно навязывается характеристика, которая только что звучала открыто по отношению к героине, - урод, причем тут уродство может трактоваться уже как некая физическая величина. И тут как бы случайно в середине текста письма вдруг впервые появляется слово жена, потом в следующих же абзацах дважды превращается в моя жена. И читателю становится ясно, как они близки.
Второй план РВ представлен ролями «адресат-герой» и «адресант-героиня». Их взаимодействие реализовано в размышлениях, это не прямая коммуникация, для которой свойственна обратная связь, на этом уровне важнее отложенный результат. Имплицитный диалог - мысли, речь героев - еще один значимый план постижения смысла. В количественном плане текст письма героя значительно больше текста героини, в авторском описании всё внимание сосредоточено на певице. Стремясь донести информацию до собеседника, адресант использует тактику прямого включения: Спрашивают меня, за что я люблю эту мегеру? В описании своего отношения к адресату адресант активно использует приемы усиления воздействия: оценочная лексика с преобладанием сниженной эмоциональной окраски (мегера, урод], отрицательные синтаксические конструкции (не дама, не барыня, а лавочница...]. Подобный способ организации мысли предполагает взволнованное состояние героя. Читатель начинает подозревать в герое ощущение собственной никчемности, незначимости в жизни героини, что рождает чувство бессилия, поддержанное используемой тактикой оскорбления с возможным ожиданием ответной реакции: Тысячу раз испорченная женщина! При этом многочисленные обращения и риторические вопросы: Не правда ли, она прекрасна? - указывают на необходимость поддержки героя со стороны читателя. Одновременно тактика «подмазывания аргумента» снижает его статус бедного возлюбленного: девять (!] раз повторяется, что героиня пьет, что она неграмотна, но герой сам выражается неправильно, речь изобилует ошибками: Нос картофелью, Полнота обрюзглая. Автор отмечает, что письмо написано пьяным, едва разборчивым почерком, испещрено ошибками. Читателю навязывается чувство неприязни к герою - вновь возникает принцип амбивалентности. По его словам, она предстает и как урод, пьяница, и как жена, умная женщина. Напротив, ее письмо лаконично, написано без единой ошибки. Она сдержанна в выражениях, но при этом дает емкие оценки поступкам и действиям героя. Примечательно, что скромность оценок компенсируется критичностью в восприятии героя автором. Текст письма показывает героиню как талантливого манипулятора. Отказываясь от агрессивного воздействия, она использует прием иронии. Возникает ощущение безэмоциональной эмоциональности. Аллегоричность ее суждений не может не произвести впечатления на читателя: За его дерзость я заплатила браком с ним. Оказалось, что поборник трез-
вости прекрасно пьет вино. Герои выходят в диалог с читателями, они не общаются между собой, предлагают оценить сложившуюся ситуацию со стороны, но им обоим эта внешняя оценка не нужна! Выделение планов коммуникации способствует постижению глубинного смысла, становится понятно, почему эти люди вместе. И тут наконец читатель слышит голос автора: Эта дива связана с этим лягушонком завиднейшей, благородной связью - истинная мысль А.П. Чехова прорывается через приемы и коммуникативные уловки: она полюбила своего мальчика за правду, он любит ее за талант. И, несмотря на их внешнюю разность в социальном, в моральном планах, они очень похожи. Они зеркала друг для друга, не такие, как все: они могут смотреть на мир внимательнее, глубже других.
Сюжет рассказа «Размазня» прост - это беседа господина с гувернанткой его детей. Перед читателем адресант и адресат, вступающие в коммуникацию изначально в роли манипулятора и манипулируемой, причем первый сразу явно обозначает границы собственности и рамки влияния, реализующиеся через тактики запугивания и обвинения. Прогнозируемое развитие событий - удовлетворение адресанта процессом РМ, выполнение адресатом задуманного манипулятором. Всё внимание читателя автор направляет исключительно на речь героев, их реакцию в процессе беседы. Адресант занимает доминирующую позицию, активно воздействуя на адресата, не давая ему взять инициативу в свои руки. В морфологическом плане это проявляется на уровне манипулирования формами личных местоимений единственного и множественного числа. Заявляя о своих намерениях, герой использует местоимение «я»: «я пригласил к себе», «моих детей», «у меня так записано», «я вскочил», «я подал», -эксплицитно подчеркивая значимость своего положения и права его позиции в коммуникации. Прямое побуждение к действию актуализируется императивом давайте. Мнимое сокращение дистанции собеседников прерывается мгновенным переключением на «вы»: Вы должны за всем смотреть, Вы взяли у меня. Разграничение позиции в диалоге усиливается модальным предикатом должны. Тем не менее в реальности воздействие оказывается непродуктивным, так как у героини отсутствует активная негативная реакция, а герой, напротив, увлекшись дидактической идеей проучить бедную девочку, оказывается не готов к этому - итоговая благодарность гувернантки за явное надувательство приводит его в смятение: Я вскочил и заходил по комнате. Меня охватила злость. Возможный вывод читателя о неэффективной коммуникации полностью опровергается -взаимодействие может протекать как «демонстрация смыслов, необязательно предназначенных для распознавания и интерпретации реципиентом» [Балашова, Дементьев 2022: 142], но в данном случае милейшая кислятина и бедная девочка-размазня не вызывает у читателя гневной эмоции, программируемой предполагаемым манипулятором. Его состояние подчеркивается чередой вопросов, многоточие отходит на второй план, на смену ему приходят побудительные и вопросительные предложения. По-
добная смена статусов участников коммуникации отражает отношение адресанта к адресату и, на наш взгляд, передает авторскую интенцию, не совпадающую с эксплицитным вербальным. Тактика интеграции сменяется приемом контраста. Быстрое переключение форм приводит к тому, что адресат не может понять, чего хочет от него адресант. Как нам кажется, в такой коммуникации параллельно сосуществуют сразу две речевые модели: и воздействия, и манипуляции. Говорящий преследует две цели: произвести впечатление на собеседника, деморализовать его и, с другой стороны, подготовить к неожиданному финалу, показав свою власть над ситуацией и силу в нравственном плане. Читатель, напротив, не впечатляется видимым «великодушием» манипулятора, потому что уже начинает подозревать, что ситуация осложнена двойным или даже тройным смыслом. Итоговое довольное легко на этом свете быть сильным! переворачивает мысль читателя: он видит не проявление власти над другим человеком, а слабость и ничтожность героя. Перед нами «восприятие Чеховым власти в качестве уже не опасной, не хищной, а только кажущейся таковой тем, кто завяз в добровольном холопстве» [Степанов 2005: 213].
Наша идея о параллельности позиций РВ и РМ подтверждается и на уровне синтаксиса и пунктуации. Так, статистический анализ языковых единиц текста показывает преобладание многоточия (43!], которое в большинстве случаев обозначает паузы как функциональный компонент интонации размышления в спонтанной разговорной речи: Вычесть... останется... гм... сорок один рубль... Верно?.. Примечательно, что побудительные реплики адресанта сменяются немногочисленными возражениями гувернантки и ее молчанием, сопровождаемым лишь невербальным мимическим проявлением чувств и эмоций (Подбородок ее задрожал]. Отсутствие речи у собеседников становится немаловажным элементом диалога, неся в себе информативный элемент: сообщение подменяется «молчанием героев в коммуникативной ситуации» [Степанов 2005: 15]. Формально многоточие включено как в текст адресата (30], так и в речь молчащего адресанта (8], причем у героини это уже не пауза, а, скорее, «затухание» звука речи. Читатель словно бы слышит, как девушка начинает речь, но, чувствуя ее бессмысленность, замолкает. Именно в этот момент, когда герои молчат, происходит манипуляция сознанием адресанта. Успешность скрытого влияния подчеркивается реакцией героини: вспыхнула и затеребила сорочку, левый глаз Юлии Васильевны покраснел и наполнился влагой, она нервно закашляла. Состояние адресата передается через мимику, жесты, детали поведения. Читатель вновь сталкивается с контрастностью положений: многословие манипулятора и молчание манипулируемой, внешняя статичность адресата и ее «говорящая» пластичность поз, жестов и мимики. Это противоречие рождает правомерный вопрос: «А так ли силен манипулятор, как он думает?»
Удивительное сочетание одновременно нескольких планов повествования демонстрирует уникальность гения А.П. Чехова. Несмотря на
четкую обозначенность позиций манипуляторов, всегда существует еще как минимум один план прочтения, выявление которого становится возможным лишь при обращении к коммуникативной природе текста. Третий план - это коммуникация на уровне скрытого смысла.
Заключение
Анализ коммуникативной природы рассказов А.П. Чехова открывает перед читателем новые грани прочтения художественного текста. Взяв за основу термин художественная манипуляция, понимая под ним скрытое, неявное воздействие на адресата в художественном тексте, обнаруживаются несколько способов ее проявления. Первый тип представлен многообразными вариантами в диаде «герой - герой»: от прямого воздействия до тактики тайного манипулирования. Часто взаимодействие реализуется не путем прямой коммуникации, для которой свойственна обратная связь, а благодаря имплицитному диалогу, для которого гораздо важнее отложенный результат. Вторая модель - «герой - читатель». Это классическая модель манипулирования с взаимообратным вектором воздействия. Она возникает не столько в художественном пространстве, сколько в социуме, в котором сосуществует текст и читатель. На этом уровне реализуются схемы скрытого смысла: поступки героев толкуются читателем с точки зрения его культуры и глубины постижения художественного текста, а зачастую от имеющегося опыта вдумчивого чтения. Диада «герой - автор» многократно описана в метапоэтических фрагментах художников слова: их взаимоотношения сложны и загадочны. Знаменитая фраза И.А. Гончарова: «Пишу жизнь - выходит роман, пишу роман -выходит жизнь» - демонстрирует своеобразное четвертое измерение процесса творчества, где герои живут собственной жизнью. Еще одна модель - «автор - читатель» - это высший тип речевого взаимодействия. Уникальное соотношение сторон, позволяющее автору тактично и деликатно подводить читателя к мыследеятельности, на которую тот способен в силу его собственных возможностей. Вернемся к идее К.Ф. Седова, с которой начиналось размышление, продолжим ее: коммуникативная грамотность говорящего может обеспечить движение его мысли в процессе речевого взаимодействия, а гений текстом открывает двери, войти в которые читатель может только самостоятельно.
Художественная манипуляция Чехова - это открытие читателя, это его вовлечение в текст гения, сопровождаемое многослойностью толкования образов, множественностью прочтения смыслов. И открытия эти касаются не столько социального плана, сколько духовного, морального. Они позволяют увидеть текст в новом ракурсе, интерпретировать поступки героев не с позиции традиционного быта, а с точки зрения плана бытия. Подобное философское осмысление произведения, поднятие над материалом, способствует гармоничности его постижения. Читатель, открывая новые грани текстов великого писателя, не разочаровывается в том,
что он видит, а обретает гармонию, баланс с окружающим миром. Процесс коммуникации переходит на новый уровень. Так кто же и кем манипулирует?
Список литературы
Балашова Л.В., Дементьев В.В. Русские речевые жанры. М.: ЯСК, 2022. 832 с.
Горнфельд А. Чеховские финалы // Нева. 2009. № 12. С. 256-274.
Дементьев В.В. Непрямая коммуникация и ее жанры. Саратов: СГУ, 2000. 248 с.
Доценко Е.Л. Психология манипуляции: феномены, механизмы и защита. М.: Че-Ро: МГУ, 1997. 344 с.
Йокояма О.Б. Когнитивная модель дискурса и русский порядок слов. М.: Языки славянской культуры, 2005. 424 с.
Катаев В.Б. К пониманию Чехова. М.: ИМЛИ РАН, 2018. 247 с.
КопнинаГ.А. Речевое манипулирование: учеб. пособие. 3-е изд. М.: Флинта, 2010. 170 с.
Прокофьева Л.П., Пластун И.Л., Миронова Т.В. Звукоцвет: программа фоносе-мантического анализа текста. Саратов: Сарат. ГМУ им. В.И. Разумовского, 2013. 12 с.
Рацибурская Л., Петрова Н. Язык современных СМИ. Средства речевой агрессии. М.: Флинта: Наука, 2020. 160 с.
Седов К. Ф. О манипуляции и актуализации в речевом воздействии // Проблемы речевой коммуникации. Саратов, 2000. Вып. 2. С. 20-27.
Скребцова Т.Г. Речевое воздействие и манипулирование // Прикладная и компьютерная лингвистика: коллектив. моногр. / под ред. И.С. Николаева, О.В. Мит-рениной, Т.М. Ландо. 2-е изд. М.: Ленанд, 2017. С. 294-308.
Степанов А.Д. Проблемы коммуникации у Чехова. М.: Языки славянской культуры, 2005. 400 с.
Стернин И.А. Введение в речевое воздействие. М.: Рос. гос. б-ка, 2001. 252 с.
Сухих С.А. Механизмы манипулятивной коммуникации // Теоретическая и прикладная лингвистика. Воронеж, 2000. Вып. 2: Язык и социальная среда. С. 17-20.
Тарасов Е. Ф. Речевое воздействие как проблема речевого общения // Речевое воздействие в сфере массовой коммуникации / отв. ред. Ф.М. Березин, Е.Ф. Тарасов. М.: Наука, 1990. С. 3-14.
Уразаева К.Б., Азкенова Ж.К. Манипуляция как риторический аргумент в поэтике Чехова // Вестник Санкт-Петербургского университета. Язык и литература. 2021. Т. 18. Вып. 2. С. 298-312. DOI: 10.21638/фЬи09.2021.204.
Чалый В.В. Манипулятивный уровень речевого поведения персонажей в прозе А.П. Чехова // Функционально-когнитивный анализ языковых единиц и его аппликативный потенциал: материалы I междунар. науч. конф. Барнаул: Алт. гос. пед. ун-т, 2012. С. 385-387.
Чудаков А.П. Поэтика Чехова. М.: Наука, 1971. 291 с.
Шелестюк Е.В. Речевое воздействие: онтология и методология исследования: моногр. 2-е изд., испр. и доп. М.: ФЛИНТА: Наука, 2014. 344 с.
Якобсон Р.О. Лингвистика и поэтика // Структурализм: «за» и «против»: сб. ст. / под ред. Е.Я. Басина, М.Я. Полякова. М.: Прогресс, 1975. С. 193-230.
Источники
Чехов А.П. Он и она // Чехов А.П. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Соч.: в 18 т. М.: Наука, 1974-1982. Т. 1: 1880-1882. 1974. С. 239-246.
Чехов А.П. Размазня // Чехов А.П. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Соч.: в 18 т. М.: Наука, 1974-1982. М.: Наука, 1974-1982. Т. 2: 1883-1884. 1975. С. 62-63.
Чехов А.П. Толстый и тонкий // Чехов А.П. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Соч.: в 18 т. М.: Наука, 1974-1982. М.: Наука, 1974-1982. Т. 2: 1883-1884. 1975. С. 250-251.
References
Balashova, L.V., Dement'ev, V.V. (2022), Russkie rechevye zhanry [Russian speech genres], Moscow, YaSK publ., 832 p. (in Russian).
Chalyi, V.V. (2012), Manipulyativnyi uroven' rechevogo povedeniya personazhei v proze A.P. Chekhova [Manipulative level of speech behavior of characters in the prose of A.P. Chekhov]. Funktsional'no-kognitivnyi analiz yazykovykh edinits i ego applikativnyi potentsial [Functional and cognitive analysis of linguistic units and its applicative potential], Proceedings of the I International scientific conference, Barnaul, Altai State Pedagogical University publ., pp. 385-387. (in Russian).
Chudakov, A.P. (1971), Poetika Chekhova [Chekhov's Poetics], Moscow, Nauka publ., 291 p. (in Russian).
Dement'ev, V.V. (2000) Nepryamaya kommunikatsiya i ee zhanry [Indirect communication and its genres], Saratov, Saratov State University publ., 248 p. (in Russian).
Dotsenko, E.L. (1997), Psikhologiya manipulyatsii: fenomeny, mekhanizmy i zashchita [Psychology of manipulation: phenomena, mechanisms, and protection], Moscow, CheRo publ., Moscow State University publ., 344 p. (in Russian).
Gornfel'd, A. (2009), Chekhovskie finaly [Chekhov's finals]. Neva, no. 12, pp. 256-274. (in Russian).
Jakobson, R. (1960), Linguistics and Poetics. Sebeok, Th.A. (ed.). Style in Language, Cambridge, MA, Massachusetts Institute of Technology publ., pp. 350-377.
Kataev, V.B. (2018), Kponimaniyu Chekhova [Toward an understanding of Chekhov], Moscow, Institute of World Literature of the RAS publ., 247 p. (in Russian).
Kopnina, G.A. (2010), Rechevoe manipulirovanie [Speech manipulation], Teaching aid, 3rd ed., Moscow, Flinta publ., 170 p. (in Russian).
Prokofeva, L.P., Plastun, I.L., Mironova, T.V. (2013), Zvukotsvet, Program of phonose-mantic analysis of the text, Saratov, Saratov State Medical University named after V.I. Razumovsky publ., 12 p. (in Russian).
Ratsiburskaya, L., Petrova, N. (2020), Yazyk sovremennykh SMI. Sredstva rechevoi agressii [Language of modern mass media. Means of speech aggression], Moscow, Flinta publ., Nauka publ., 160 p. (in Russian).
Sedov, K.F. (2000), O manipulyatsii i aktualizatsii v rechevom vozdeistvii [On manipulation and actualization in speech impact]. Problemy rechevoi kommunikatsii [Problems of speech communication], Iss. 2, Saratov, pp. 20-27. (in Russian).
Shelestyuk, E.V. (2014), Rechevoe vozdeistvie: ontologiya i metodologiya issledovaniya [Speech impact: ontology and research methodology], Monograph, 2nd ed., Moscow, FLINTA publ., Nauka publ., 344 p. (in Russian).
Skrebtsova, T.G. (2017), Rechevoe vozdeistvie i manipulirovanie [Speech impact and manipulation]. Nikolaev, I.S., Mitrenina, O.V., Lando, T.M. (eds.). Prikladnaya i komp'yuternaya lingvistika [Applied and computer linguistics], Collective monograph, 2nd ed., Moscow, Lenand publ., pp. 294-308. (in Russian).
Stepanov, A.D. (2005), Problemy kommunikatsii u Chekhova [Problems of communication in Chekhov], Moscow, Yazyki slavyanskoi kul'tury publ., 400 p. (in Russian).
Sternin, I.A. (2001), Vvedenie v rechevoe vozdeistvie [Introduction to speech effects], Moscow, Russian State Library publ., 252 p. (in Russian).
Sukhikh, S.A. (2000), Mekhanizmy manipulyativnoi kommunikatsii [Mechanisms of manipulative communication]. Teoreticheskaya i prikladnaya lingvistika [Theoretical and applied linguistics], Iss. 2, Voronezh, pp. 17-20. (in Russian).
Tarasov, E.F. (1990), Rechevoe vozdeistvie kak problema rechevogo obshcheniya [Speech impact as a problem of speech communication]. Berezin, F.M., Tarasov, E.F. (eds.). Rechevoe vozdeistvie v sfere massovoi kommunikatsii [Speech impact in mass communication], Moscow, Nauka publ., pp. 3-14. (in Russian).
Urazayeva, K.B., Azkenova, Z.K. (2021), Manipulation as a rhetorical argument in Chekhov's poetics. Vestnik of Saint Petersburg University. Language and Literature, 2021, Vol. 18, iss. 2, pp. 298-312. DOI: 10.21638/spbu09.2021.204. (in Russian).
Yokoyama, O. (1986), Discourse and word order, Amsterdam, Philadelphia, J. Benjamins Publ., x + 361 p.
Sourses
Chekhov, A.P. (1975), Razmaznya [Sap]. Chekhov, A.P. Complete works and letters, in 30 volumes, Works, in 18 volumes, Moscow, Nauka publ., Vol. 2: 1883-1884, pp. 62-63. (in Russian).
Chekhov, A.P. (1975), Tolstyi i tonkii [Thick and thin]. Chekhov, A.P. Complete works and letters, in 30 volumes, Works, in 18 volumes, Moscow, Nauka publ., Vol. 2: 1883-1884, pp. 250-251. (in Russian).
Chekhov, A.P. (1974), On i ona [He and she]. Chekhov, A.P. Complete works and letters, in 30 volumes, Works, in 18 volumes, Moscow, Nauka publ., Vol. 1: 18801882, pp. 239-246. (in Russian).
Original article
SPEECH IMPACT AND MANIPULATION IN AN ARTISTIC TEXT (BASED ON THE A.P. CHEKHOV'S STORIES)
L.P. Prokofyeva1H, O.E. Mikhaylova2
1 Saratov State Medical University named after V.I. Razumovsky (Saratov, Russia)
2 Nizhniy Novgorod Academy of the Ministry of the Interior of Russia (Nizhny Novgorod, Russia)
Abstract: We offer to discuss a communicative model of addressant and addressee, narrator (author) and reader interaction in Chekhov's stories on the basis of speech impact and linguistic manipulation analysis which allows to disclose new facets
of text reading. There introduced a working term "literary manipulation" which means concealed, covert impact on an addressee in a literary text. We educed several underlying parallel plans of indirect communication different types: character-character, character-reader, author-reader. The analysis shows that manipulators' positions emphasis is attended by existence, at minimum, of the third plan of reading, which is possible to educe only through addressing the communicative nature of the text. The third plan is communication at the concealed sense level. Each of the communicative duads is represented by diverse variants of development: direct interaction, secret manipulation, implicit dialogue and some others. It is important that a congruence vector of each plan components largely can be interdirected so characters' actions are interpreted not only from a social aspect point of view but from a reader's level of readiness to cultural comprehension of a literary work. Such approach results in a readers' new position: they become not only a text contemplator but an active participant of a literary process. Being involved in a narration structure they conceive multiplicity of text senses.
Key words: speech impact, linguistic manipulation, Chekhov, literary text. For citation:
Prokofyeva, L.P., Mikhaylova, O.E. (2024), Speech impact and manipulation in an artistic text (based on the A.P. Chekhov's stories). Communication Studies (Russia), Vol. 11, no. 3, pp. 584-598. DOI: 10.24147/2413-6182.2024.11(3).584-598. (in Russian).
About the authors:
1 Prokofyeva, Larisa Petrovna, Prof., Head of the Department of Russian and Latin Languages
2 Mikhaylova, Olga Evgenievna, PhD, Associate Professor at the Department of Foreign Language and Speech Culture
Corresponding authors:
1 Postal address: 112, Bol'shaya Kazach'ya ul., Saratov, 410012, Russia
2 Postal address: 3/2, Ankudinovskoe shosse, Nizhny Novgorod, 603950, Russia
1 E-mail: [email protected]
2 E-mail: [email protected] Conflict of interest:
The authors declares no conflict of interest Received: April 20, 2023 Revised: April 27, 2024
Accepted: June 30, 2024
