CC BY
29
Вестник ПСТГУ Серия III: Филология.
Вдовиченко Андрей Викторович, д-р филол. наук, ведущий научный сотрудник Института языкознания РАН, Российская Федерация, 125009, Москва, Большой Кисловский пер., д. 1, стр. 1, профессор ПСТГУ an1vdo@mail.ru ОИСГО: 0000-0003-4814-9042
2021. Вып. 68. С. 9-23
DOI: 10.15382/sturIII202168.9-23
Речепорождение в коммуникативной модели:
ПРОИЗВОДСТВО И ПОНИМАНИЕ ОЛОВОСОДЕРЖАЩЕГО ВОЗДЕЙСТВИЯ
Аннотация: Семиотическое воздействие, составляющее ключевое понятие коммуникативной модели, вносит коррективы в теоретическую схему речепорож-дения (в устной и письменной формах). Приоритет коммуникативного (акцио-нального) смыслообразования предполагает, что любой элемент, выделяемый в составе семиотического акта, получает адекватную интерпретацию только в составе наблюдаемого (воссоздаваемого) процесса воздействия, которое семиотический актор производит на внешнее когнитивное состояние. В динамической (коммуникативной) модели речепорождения постулируется, что производить и понимать в семантическом тождестве можно только субъектный процесс (комплексное семиотическое воздействие, в котором присутствуют осуществляемая актором референция, личные цели, ценности, мыслимые адресаты), а не объективный формальный комплекс («языковой знак», лишенный процессуаль-ности, а следовательно, коммуникативных факторов смыслообразования). Несколько позиций оказываются принципиально важными для объяснения рече-порождения как составной части производимого семиотического воздействия: критерии различия «речи» («речевого акта») и «словосодержащего семиотического воздействия»; устная и письменная формы речи как различные форматы (модусы) комплексного (многоканального и многофакторного) семиотического воздействия; различие между когнитивным (незнаковым) и знакосодержащим (словосодержащим) процессами («мыслью» и «воздействием») в семиотическом акте; различие когнитивной (неакциональной) и исполнительной (акциональ-ной) стадий/локусов работы сознания (мозга) при порождении/интерпретации словосодержащего воздействия; различие между интенциональным (намеренным) и неинтенциональным (ненамеренным) воздействиями для объяснения порождения знакового (в том числе словосодержащего) процесса; различие между коммуникативным (акциональным, динамическим) и языковым (неак-циональным, статическим) способами интерпретации смыслообразования при порождении словосодержащего воздействия; различие между симультанной и текстовой интерпретациями словосодержащего семиотического воздействия;
© Вдовиченко А. В., 2021.
Вестник ПСТГУ. Серия III: Филология. 2021. Вып. 68. С. 9-23.
А. В. Вдовиченко
понятие коммуникативного клише как целостного звукового комплекса в мыслимом воздействии, которое, в отличие от языковой структуры, представлено сознанию носителя и составляет формальную единицу словосодержащей коммуникации; возможные решения проблемы различия когнитивных состояний, возникающей при снятии «общепонятного», «единого» языка.
Ключевые слова: коммуникативная модель, речепорождение, словесное воздействие, вербальный семиотический процесс.
Попытки объяснить порождение и интерпретацию осмысленной речи (в устной и письменной формах), предпринимаемые в рамках языковой модели, терпят неудачу вследствие некорректной методологической установки, которая состоит в том, что в процессе говорения/письма смыслообразование производится самостоятельными вербальными (языковыми) единицами — звуками, словами, словосочетаниями, предложениями, подчиняющимися стандартизированным грамматическим правилам1. В то же время неспособность слов (не говоря о звуках) автономно действовать на поле значения/смысла (последнее составляет главную целевую причину говорения/письма) вполне очевидна, что следует из наблюдаемой реальности вербального (оловосодержащего) семиотического процесса2:
a. Знаки языка не обладают автономной референцией, не могут производить конкретное означивание независимо от семиотического актора (так, понять независимый знак [он], [модель], [Петров], [идти], [верный] и пр. невозможно ввиду отсутствия того, кто производит означивание; по этому признаку классический «знак» [так называемое «единство означаемого и означающего»] отличен от предмета определенного цвета, в котором цвет и форма соединены, не вызывая сомнения в своей связности).
b. Для понимания языкового знака необходим так называемый «контекст» (или конситуация), что недвусмысленно указывает на то, что сами так называемые «знаки», будучи как будто единством «означаемого и означающего», не подтверждают факт обладания автономным значением (понимаемой референцией, смыслом, семантикой).
c. Конкретных и обобщенных объектов/действий/отношений и пр. в мыслимой реальности гораздо больше, чем слов, поэтому каждое из них заведомо «отвечает» сразу за несколько референтов и, соответственно, не может быть эффективным средством называния и дифференциации каждого из них (так, [он] в качестве «слова языка» относится к огромному множеству референтов, так же как [модель], [Петров], [идти], [верный] и пр., и потому не может быть достаточным различительным «знаком» для данного, нужного пользователю референта).
d. Некоторые смыслообразующие «высказывания» производятся вовсе без участия слов (например, указание жестом, показ изображения, видеосюжет
1 См., напр.: Вдовиченко А. В. Расставание с языком. Критическая ретроспектива лингвистического знания. М., 2007.
2 Подробнее см.: Вдовиченко А. В. С возвращением, автор, но где же твой текст и язык? О вербальных данных в статике и динамике. Ч. 1 // Вопросы философии. 2018. № 6. С. 156— 167; Ч. 2 // Вопросы философии. 2018. № 7. С. 57-69.
без слов, демонстративное поведение, передача состояния выражением лица, общение глухонемых и др.), что недвусмысленно означает, что в таких случаях значение/смысл возникает независимо от слов, благодаря чему-то/кому-то иному.
e. Производиться и пониматься могут не только семиотические (в том числе оловосодержащие), но и несемиотические действия обладателей сознания, которые не имеют в своем составе никаких осознанно и целенаправленно производимых знаков, что с очевидностью указывает на иной источник смысла/значения, нежели предметные знаки, а именно на воссоздаваемое в процессе интерпретации личное когнитивное состояние актора.
f. Тексты (в устной и письменной формах) не могут рассматриваться как единый смысловой объект, поскольку они представляют последовательность семиотических воздействий, каждое из которых понимается дискретно, одно за другим. Линейность текста состоит в пошаговом продвижении автора и интерпретатора от действия к действию. В каждый момент понимается только одно действие, находящееся в фокусе сознания автора и интерпретатора.
^ Самостоятельное образование грамматических конструкций словами и грамматическими правилами полностью исключено, если речь идет об актуальных высказываниях, которые всегда рассматриваются актором как часть производимого воздействия и строятся в зависимости от личных целей воздействия, индивидуальных фокусов внимания, мыслимых объектов и пр.
Эти и другие рассуждения обнаруживают неэффективность классической знаковой концепции порождения речи, так или иначе представленной в языковых моделях (античные и средневековые воззрения, концепции Выготского3, Скиннера4, Хомского5, Осгуда6, А. А. Леонтьева7, Рябовой [Ахутиной]8 и др.). В рамках языкового объяснения остается нерешенным вопрос, составляющий обширное проблемное поле: как возможно порождение/интерпретация смыс-лообразующей речи, которая состоит из элементов, не способных к автономному смыслообразованию?
Коммуникативный поворот в лингвистической теории меняет расстановку приоритетов и связей, обнаруживаемых в ранее определенных данных и соответствующих объектах исследования. Коммуникация вводит комплексное воздействие на внешнее когнитивное состояние (планируемое изменение внешнего когнитивного состояния) как главную целевую причину любого семиотического
3 Выготский Л. С. Мышление и речь. М., 1999 (напр., с. 14 и 277).
4 См.: Skinner B. F. Verbal behavior. N. Y., 1957.
5 См.: Хомский Н. Язык и мышление / пер. Б. Ю. Городецкого, В. В. Раскина. Благовещенск, 1999; Хомский Н. Синтаксические структуры / пер. К. И. Бабицкого. Благовещенск, 1998.
6 См.: Osgood C. E. Psycholinguistics, Cross-Cultural Universals, and Prospects for Mankind. Praeger Publishers, 1988.
7 См.: Леонтьев А. А. Язык. Речь. Речевая деятельность. М., 1969; Леонтьев А. А. Психолингвистические единицы и порождение речевого высказывания. М., 1969.
8 Леонтьев А. А., Рябова Т. В. Фазовая структура речевого акта и природа планов // Планы и модели будущего в речи. Тбилиси, 1970. С. 27—32; Ахутина Т. В. Модель порождения речи Леонтьева—Рябовой: 1967—2005 // Вопросы психолингвистики. 2007. № 6. С. 13—27.
акта9. В лингвистическом поле ассоциирование значения/смысла со знаками языка (статическая языковая модель) оказывается теоретически неэффективным ввиду отсутствия в языке семиотического актора, вытесненного всеобщим «средством общения». Однако именно он представляет собой единственно возможный источник смысла/значения производимого воздействия (так, классическая концепция референции исключает семиотического актора из факторов смыслообразования ввиду всеобщности и обязательности языковых знаков; как результат, в трактовке смыслообразования теряется подлинный «означающий», создающий в рамках данного семиотического акта адресаты/объекты/связи/ признаки и пр., а вслед за ним исчезает и подлинное «означаемое» — акциональ-ный режим сознания, предъявляемый семиотическим актором с целью произвести опосредованное воздействие; означивание явно производит кто-то, но его место в языковой модели занимает псевдоавтономный и псевдовсеобщий знак). При этом любой семиотический актор (в том числе говорящий/пишущий) осуществляет коммуникацию не с тем, чтобы употребить знаки языка, а чтобы попытаться всеми возможными способами, доступными в данных условиях, воздействовать на внешнее когнитивное состояние. Самостоятельная референция знака с очевидностью невозможна.
При этом означивание и без того существующего (мысли, объекта, связи и пр.) следует признать бессмысленным, если не вводить в схему описания дополнительный (не присутствующий в теле самого знака) субъектный фактор — планируемое актором изменение, производимое во внешних когнитивных состояниях в ходе данного акта. Искомое актором воздействие составляет единственную причину акционального («воздейственного») поведения семиотического актора. Смыслообразующим (т. е. способным иметь значение для автора и интерпретироваться адресатом) может быть только данное семиотическое воздействие, в котором присутствуют акциональная цель данного актора и мыслимые им же параметры данной попытки произвести внешние изменения опосредованным способом.
В динамической (коммуникативной) модели речепорождения постулируется, что производить и понимать в семантическом тождестве можно только субъектный процесс (комплексное семиотическое воздействие), а не объективный формальный комплекс («языковой знак»). Исследование порождения и интерпретации прежней «речи», обусловленной статическим внесубъектным «языком», требует обращения к ключевому понятию коммуникативной модели — комплексному семиотическому (в данном случае словосодержащему) воздействию. Помещение нетождественных языковых знаков в коммуникативную перспективу воздействия влечет за собой необходимость обновленного представления о порождении речи, теоретически и экспериментально обоснованного.
Необходимость смены объекта лингвистического (лингвосемиотического) исследования («семиотическое словосодержащее воздействие» вместо прежней «речи», «речевого акта») вызвана неизбежным смыслообразовательным приорите-
9 См., напр.: Вдовиченко А. В. Акциональное смыслообразование: что порождается и понимается в естественном коммуникативном процессе // Вопросы психолингвистики. 2018. Т. 3. № 37. С. 112-125.
том, постулируемым в рамках коммуникативной модели: искомое семиотическим актором (в том числе говорящим/пишущим) смыслообразование наступает только в процедуре воздействия (реализуемой попытки изменения внешнего когнитивного состояния), вне которой «знаки» не обладают семантическим тождеством. Фокус такого исследования, предполагающего установление содержательных (семантических, смысловых) отношений в элементах «речи» (а только ради «воздейственного» смысла говорящий/пишущий говорит/пишет), смещается в область комплексного объекта «семиотическое воздействие», становится более психологичным, субъектным, ориентированным на исполнение «изменительных» задач актора.
На этом фоне естественная «речь» в устной и письменной формах, помещенная в перспективу коммуникативной модели, скорее, должна рассматриваться как несамостоятельная составляющая смыслообразующего «семиотического воздействия» (которое, ввиду вовлечения вербального канала, может быть названо «оловосодержащим семиотическим воздействием»). В этих условиях исследование речепорождения в рамках коммуникативной модели (в отличие от языковой) фокусируется на нескольких принципиальных позициях, требующих теоретической и экспериментальной разработки:
1. Ясные критерии различия «речи» («речевого акта») и «словосодержащего семиотического воздействия»; последнее не просто намного более обширный объект исследования, но качественно иной, подобно различию двухмерного и трехмерного пространств, причем трехмерность, т. е. коммуникативный семио-зис, является условием смыслообразования в конкретном семиотическом акте, как словосодержащем, так и не содержащем слов; только в семиотическом воздействии обретается подлинная цель речепорождения, искомая актором и реципиентом — мыслимый результат попытки опосредованного изменения, производимой актором. Осмысленное говорение/письмо рассматривается как часть сложной системы координат, формируемой актором и затем воссоздаваемой интерпретатором ad hoc. Именно поэтому производиться и пониматься в смыс-лообразующем статусе может только семиотическое воздействие, а не вербальная форма (так, понять высказывания «Сейчас глубокая ночь», «Саша уже идет», «Он прилетел в два по местному» и пр. можно только как производимое коммуникативное воздействие, а не как набор вербальных элементов: любой из элементов предполагает авторскую референцию, мыслимого адресата, цель высказывания и пр., без которых знаки не означают ничего конкретно мыслимого).
2. Устная и письменная формы речи как различные форматы (модусы) комплексного (многоканального и многофакторного) семиотического воздействия.
3. Принципиальное различие между когнитивным (незнаковым) и знакосо-держащим (словосодержащим) процессами («мыслью» и «воздействием») в семиотическом акте.
4. Различие когнитивной (неакциональной) и исполнительной (акциональ-ной) стадий/локусов работы сознания (мозга) при порождении/интерпретации словосодержащего воздействия.
5. Различие между интенциональным (намеренным) и неинтенциональным (ненамеренным) воздействиями для объяснения порождения знакового (в том числе словосодержащего) процесса.
6. Различие между коммуникативным (акциональным, динамическим) и языковым (неакциональным, статическим) способами интерпретации смысло-образования при порождении словосодержащего воздействия.
7. Различие между симультанной и текстовой интерпретациями словосодер-жащего семиотического воздействия.
8. Понятие коммуникативного клише (целостного звукового комплекса в мыслимом воздействии), отличного от языковой структуры.
9. Возможные решения проблемы различия когнитивных состояний, возникающей при снятии «общепонятного», «единого» языка.
Объяснение порождения/понимания речи (в устной и письменной формах) составляет проблему для языковой модели, занимающей доминирующие позиции в лингвистических (и шире — гуманитарных) исследованиях. По своей специфике языковая модель видит свой объект в вербальных формах, констатируя, что речь порождается как слова, организованные по правилам «языка»; речь (в любой форме) есть последовательность слов-знаков. Коммуникативная модель, составляющая альтернативу языковой модели, признает нереалистичность и, соответственно, теоретическую неэффективность понятия «язык». Так, единообразный язык неизвестен никому, или всем по-разному, как в теоретическом, так и практическом представлении; во всеобщем безличном «языке» отсутствует источник смыслообразования — конкретный актор, обладающий активным сознанием и планирующий произвести изменения в постороннем сознании посредством опосредованного воздействия; знаки языка не способны производить автономную референцию, которую с очевидностью производит семиотический актор, присутствующий только в конкретном коммуникативном акте и указывающий на объекты своего сознания — фокусы внимания, мыслимые объекты, отношения, связи, признаки, ценности, эмоции, состояния и пр.; смыслообразующие (семиотические и несемиотические) действия совершаются зачастую без участия вербального (языкового) канала; вербальный канал, если используется, никогда не является единственным в процедуре коммуникативного смыслообразования, в том числе в письменной форме; независимые вербальные данные, абстрагированные от параметров мыслимой ситуации и акцио-нального когнитивного состояния семиотического актора, не могут пониматься в тождестве, и пр.
Признание неэффективности «языка» дает возможность отказаться от прежних структурных (формальных) приоритетов (от «игры в кубики-слова») и вместо «порождения речи» рассматривать процедуру совершения «словосодер-жащего семиотического воздействия»: производиться в качестве смыслообразу-ющего и пониматься в качестве смыслообразующего может только субъектный процесс, а не сами условно выделяемые элементы (знаки). В рамках такого подхода указанные выше позиции (см. п. 1—9) обретают новые возможности исследования:
1а. Критерии различия «речи» («словесного речевого акта») и «словосо-держащего семиотического воздействия» вводятся для преодоления такой исследовательской установки, в соответствии с которой порождаемый словесный ряд считается смысло-формальным объектом, полностью обеспечивающим
(исчерпывающим) данное смыслообразование. Повсеместно — напр., де Сос-сюр10, Остин11, Серль12, Хомский13, Лакофф14, Чейф15, А. А. Леонтьев16, Рябова (Ахутина)17 и др. — в качестве точки отсчета и единственного основания смысло-образующего говорения/письма рассматриваются вербальные данные, или словесные элементы. Вербальная форма, якобы обладающая собственной семантикой, мыслится по аналогии с предметом, обладающим определенным цветом. Одним из критериев, позволяющим отделить «речь» («словесный речевой акт») от «словосодержащего семиотического воздействия», можно считать признаваемую локализацию смыслообразования — индивидуальное сознание (актора и адресата) та стандартизированное (всеобщее, языковое, коллективное и пр.) сознание, воплощенное в языке и его элементах. Фактически избранная методология (языковая или коммуникативная) признает или, наоборот, игнорирует наличие индивидуального когнитивного опосредования между телом знака и условной семантикой данного знака. Какое-либо отношение между данным телом знака и его семантическим содержанием возможно только благодаря самой процедуре ассоциирования, производимой семиотическим актором, который организует саму попытку внешнего воздействия (производит «словосодержащее семиотическое действие») и избирает доступные средства для экспликации содержания своего сознания (акционального когнитивного состояния). Только в ходе наблюдения данной процедуры, производимой актором, обособленному телу знака в данном воздействии можно условно приписать дискретное значение/ смысл. Сами вербальные объекты, в том числе укорененные в языке вербальные «речевые акты», не могут обладать каким-то автономным семантическим содержанием. Поэтому производиться и пониматься в смыслообразовательном статусе могут только производимые актором действия с «телами» знаков, а не сами вербальные (или какие-то иные) автономные знаки.
2а. Устная и письменная формы речи рассматриваются в коммуникативной модели как различные форматы (модусы) комплексного (многоканального и многофакторного) семиотического воздействия, в то время как повсеместно признается, скорее, взаимозаменяемость устной и письменной форм репрезентации «речи», а наличие многих параметров и каналов, характерных для любой разновидности семиозиса, редуцируется до одного (вербального, изобразительного, музыкального и пр.). Как в устной, так и письменной формах «речи»
10 См.: Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики / под ред. Ш. Балли и А. Сеше; пер. с фр. А. Сухотина. Екатеринбург, 1999.
11 См.: Austin J. L. How to do things with words. Cambridge, 1962; Рус. издание: Остин Дж. Избранное / пер. с англ. В. П. Руднева. М., 1999. С. 15-138.
12 См.: Серль Дж. Р. Что такое речевой акт? / пер. с англ. И. М. Кобозевой // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 17. Теория речевых актов. М., 1986. С. 151-169.
13 См. сноску 5.
14 См.: Лакофф Дж. Женщины, огонь и опасные вещи. Что категории языка говорят нам о мышлении / пер. И. Б. Шатуновского. М., 2004.
15 См.: Chafe W. The Pear Stories: Cognitive, Cultural, and Linguistic Aspects of Narrative Production. Norwood, 1980.
16 См. сноску 7.
17 См. сноску 8.
коммуникативная модель постулирует «семиотическое воздействие», всегда обладающее широким спектром каналов и параметров. Так, при порождении/понимании письменной «речи» (данного графического «следа» словосодержащего семиотического воздействия) всегда работают каналы: визуальный (позволяющий физически воспринимать не только вербальные, но и невербальные знаки, используемые в письменном тексте: точки, скобки, цифры, выделения, тире, прописные буквы, абзацы и пр.); аудиальный (позволяющий восстанавливать по графической форме первичные фонетические образы вербальных коммуникативных клише); ресурсы долгосрочной и краткосрочной памяти (в том числе личные представления об объектах, связях, ценностях, а также их диспозиция в данном воздействии, предлагаемая актором); ситуативный анализ в макро- и микроперспективе и др.
3a. Ключевое значение для анализа порождения/понимания словосодержа-щего семиотического воздействия («речи») имеет различие между когнитивным (незнаковым) и знакосодержащим (в том числе словосодержащим) процессами («мыслью» и «воздействием»), в то время как повсеместно, при использовании языковой модели, когнитивный и знаковый процессы взаимопроникают и смешиваются. В рамках коммуникативной модели «мысль» (когнитивные операции) и вербальные структуры разделяются, помимо прочих критериев, по критерию акциональности. Так, анализ параметров планируемого воздействия, осуществляемый обладателем сознания, может и не перейти в стадию воздействия. Когнитивный режим сознания в таком случае не переходит в акциональный режим, в котором уже по необходимости должны присутствовать знаки (в том числе возможные «слова») для достижения внешних изменений, спланированных актором, путем демонстрации личного акционального состояния.
4a. В связи с п. 3, для коммуникативной модели порождения/интерпретации словосодержащего семиотического воздействия кардинальное значение имеет различие между когнитивной (неакциональной) и исполнительной (акциональ-ной) стадиями/локусами активности мозга. В рамках языковой модели (напр., модель речепорождения А. А. Леонтьева — Т. В. Ахутиной [Рябовой]18), так или иначе применяемой и в нейрофизиологических исследованиях, присутствует тенденция компактно локализовать «язык» (и, соответственно, порождение/ понимание речи) в отдельной области коры головного мозга. Мозговая активность, связанная с «речью», традиционно ассоциируется с конкретными «языковыми зонами» Вернике и Брока. В то же время современные ЭЭГ- и МЭГ-исследования, начиная с 90-х гг. прошлого века, дают гораздо менее определенную картину: в процессе «речи» у различных говорящих фиксируется большой разброс зон активности нейронных популяций19. Коммуникативная модель дает этому объяснение: производство речи не следует увязывать с использованием
18 См.: Ахутина Т. В. Модель порождения речи Леонтьева—Рябовой: 1967—2005 // Вопросы психолингвистики. 2007. № 6. С. 13—27.
19 См., напр.: Robertson L. C., Knight R. T., Rafal R., Shimamura A. P. Cognitive neuropsychology is more than single-case studie // The Journal of Experimental Psychology: Learning, Memory and Cognition. 1993. Vol. 19. № 3. P. 710-717; Ojemann G., Ojemann J., Lettich, E., Berger M. Cortical language localization in left, dominant hemisphere: An electrical stimulation mapping investigation in 117 patients // Journal of Neurosurgery. 2008. Vol. 108. Issue 2. P. 411-421.
отдельного устройства «язык» и определять локус этого объекта в коре. «Речь» (прежний языковой объект) входит в состав комплексного семиотического воздействия, в которое вовлечен широкий спектр мозговых процессов и соответствующих локусов. Так, поскольку многие виды афазийных расстройств фактически не влияют на когнитивные способности, в рамках коммуникативного исследования речепорождения можно выдвинуть предположение (с перспективой подтверждения/опровержения аппаратными средствами), что афазия затрагивает функции только тех нейронных популяций, которые связаны с двигательной активностью органов речи (зоны Брока и Вернике), в то время как когнитивные функции, отделенные от двигательных, остаются в различной мере сохранными.
5a. Для объяснения порождения знакового (в том числе словосодержащего) процесса вводится различие между интенциональным (намеренным) и неин-тенциональным (ненамеренным) воздействиями. В рамках коммуникативной модели семиотическим может считаться только спланированное осмысленное воздействие, намеренно производимое на постороннее когнитивное состояние. Знак порождается сознанием и не может существовать независимо от него. В то же время преимущественно (напр., в рамках Московской психолингвистической школы) неинтенциональное (не прошедшее через «когнитивную призму») поведение/состояние по умолчанию считается семиотическим, знакосо-держащим, поскольку предполагает возможности интерпретации, например, ненамеренное подкашливание является знаком недомогания20. Такая позиция легализует автономный знак, независимый от «когнитивной призмы», в том числе оправдывает онтологию самозначного «слова» или самозначной «языковой структуры». В рамках коммуникативной модели такие случаи не рассматриваются как факты семиозиса. Чтобы стать «знаком», условно выделяемое единство «форма — значение» должно быть вовлечено в осознанное (прошедшее через «когнитивную призму») опосредованное воздействие.
6a. Для объяснения порождения/понимания словосодержащего воздействия коммуникативная модель де-факто вводит различие между коммуникативным (акциональным, динамическим) и языковым (неакциональным, статическим) способами интерпретации смыслообразования. В рамках коммуникативной модели постулируется, что в естественной коммуникации порождается/ понимается субъектный акциональный процесс, в то время как не вовлеченные в воздействие смысло-формальные единицы (или единицы языка) не могут обладать семантическим тождеством, достаточным для интерсубъектного взаимодействия. Повсеместно (де Соссюр, Остин, Серль, Хомский, Лакофф, Чейф, А. А. Леонтьев, Рябова [Ахутина] и др.) объяснение порождения и интерпретации семиотического воздействия сосредоточено на неакциональных автономных свойствах знаков (языковых единиц).
7a. Для создания коммуникативной модели речепорождения (вернее, порождения словосодержащего семиотического воздействия) вводится различие
20 См.: Тарасов Е. Ф. Производство речи в теории речевого общения // Per linguam ad communicationem. Ключевые вопросы лингвистической теории в режиме дискуссии: кол. монография / под ред. А. В. Вдовиченко, Е. Ф. Тарасова, И. В. Журавлева. М., 2019. С. 354-369.
между симультанным и текстовым пониманием коммуникативного акта. Одномоментно сознание обрабатывает только одно семиотическое воздействие. Текст, отражающий множество последовательных воздействий (вернее, вербальных следов коммуникативных воздействий), не представляется реалистичным объектом когнитивного и семиотического процесса, поскольку сознание не способно обрабатывать сразу несколько фокусов. В коммуникативной модели текст интерпретируется как партитура коммуникации (ряд «вербальных следов» семиотических воздействий, воспринимаемых одно за другим «нарастающим итогом»)21. По этим следам, или намекам, как, впрочем, и по другим параметрам, воссоздается само смыслообразующее воздействие. В то же время повсеместно при использовании языковой модели текст (набор связанных вербальных высказываний) рассматривается в качестве единого смыслообразующего объекта.
8а. Для объяснения порождения/интерпретации «речи» вводится понятие клише (целостного звукового комплекса в мыслимом воздействии), отличного от языковой структуры. Индивидуально известные коммуникативные клише представлены сознанию аутентичных семиотических акторов (коммуникантов, говорящих на «родном языке»), в то время как языковые единицы (словарные единицы, грамматика) не представлены его сознанию, являются искусственными образованиями, спровоцированными концепцией «языка» и возникающими при проецировании аутентичной коммуникативной типологии (усредненной и редуцированной) на иностранную. Повсеместно коммуникативные клише не рассматриваются в качестве операциональных единиц порождения/понимания «речи».
9а. В рамках коммуникативного понимания порождения/интерпретации словосодержащего воздействия предлагается решение проблемы различий между когнитивными состояниями (процессами) отдельных коммуникантов в момент порождения «речи». Несмотря на владение одним и тем же «языком», одна и та же вербальная форма («речь») может пониматься коммуникантами с различной мерой успешности, или означать разное, в зависимости от результатов интерпретации. Само наличие интерпретации, которая всегда присутствует в естественной коммуникации, свидетельствует против «общепонятного языка», или «единого кода», а скорее, обнаруживает процесс установления неявного когнитивного состояния актора, осуществляемый с различной степенью успешности, по мере возможностей интерпретатора. На основе понятия акционального («воздейственного») режима сознания, обнаруживаемого коммуникантом в семиотическом акте, проблема различий получает возможность решения: попытка воздействия не идентична сумме языковых «общепонятных» элементов; акцио-нальный режим сознания актора в мыслимых им параметрах действия (основание смыслообразования в любом семиотическом акте) требует своего рода угадывания, или реконструкции, по эксплицируемым (производимым) признакам, в том числе по употребляемым вербальным клише.
Нужно отметить, что во всех существующих (актуальных на сегодняшний день) концепциях порождения/интерпретации речи преувеличенными пред-
21 См.: Вдовиченко А. В. Текст и дискурс в свете коммуникативного смыслообразова-ния // Слово.ру: балтийский акцент. 2017. Т. 8. № 4. С. 5—15.
ставляются единство и определенность теоретического объекта «язык», что зачастую вынуждает исследователей так или иначе сводить комплексный и многофакторный процесс («порождение словосодержащего семиотического воздействия») к более простому («запуск механизма вербального языка»), что в свою очередь ведет к переизбытку структурности и механистичности в объяснении речепорождения, в духе «кирпичи строят дом» (Соссюр, Щерба, Ельмслев, Осгуд, Хомский, Миллер, Галантер, Прибрам, Шлезингер, Чейф и др.). Избыточное внимание к роли вербального компонента делает структуралистскими даже такие теории, которые декларируются как когнитивные и коммуникативные (Филмор, Торндайк, Бивер, Фодор, Гарретт, Г. и И. Кларки, Бок, Бейтс, Мак-Винни, Кинтч, ван Дейк и др.). Вследствие отсутствия концепции семиотического воздействия как главного интегрирующего принципа смыслообразо-вания, любая языковая теория порождения речи оборачивается отражательным, констатирующим подходом: вербальные данные интерпретируются как отражение мыслей, констатация мыслимых фактов, высказывание идей, формирование/отражение пропозиций, средство передачи информации и пр.
В то же время, согласно коммуникативной модели, ни один семиотический акт, включая словосодержащий, не является констатацией (отражением, подражанием, информационным сообщением и пр.), поскольку, представляя собой попытку воздействия, он порождается актором для изменения (трансформации) внешних когнитивных состояний (ср. намеренная ложь), а в словесном дублировании и без того существующей мысли (информации, представления) нет никакого смысла (целевой причины). Так, «мотив», который присутствует в моделях речепорождения, созданных в концептуальном поле Московской психолингвистической школы, неизменно представляет собой «интенцию к высказыванию мысли», поскольку декларируемый «деятельностный» подход парадоксальным образом игнорирует смыслообразовательную сердцевину любой коммуникативной процедуры — мыслимую попытку изменения внешней когниции, представляя по сути отражательную деятельность без воздействий (Выготский, Лурия, Жинкин, А. Н. и А. А. Леонтьевы, Цветкова, Зимняя, Ахутина, Залевская; также другие концепции: Мельчук, Жолковский, Кацнельсон, Косевич, Золотова, Черниговская и др.).
Коммуникативная модель переводит рассуждение о речепорождении в плоскость акционального коммуникативного смыслообразования и сопутствующего этому полимодального, многофакторного, психологического, когнитивного подхода. По сравнению с существующими концепциями речепорождения, новации коммуникативной модели определяются понятиями: семиотическое слово-содержащее воздействие, акциональное смыслообразование, коммуникативное клише, смысловая нетождественность вербальной формы, разделенность когнитивного и семиотического процессов, неэффективность языковой модели, процессуальность смысла/значения, невозможность автономной референции знака, линейность воздействия (на фоне нелинейности когнитивных операций), симультанность коммуникативного смыслообразования и др.
Продвижение в этих направлениях адаптирует более традиционный объект исследования «речепорождение» к новым теоретическим условиям, вводимым
новым объектом «семиотическое воздействие». Вписанное в коммуникативную модель, порождение/понимание речи становится составной несамостоятельной частью смыслопорождающего воздействия и анализируется как его интегрируемый элемент22. Признание акциональной («воздейственной») природы семиотической процедуры (семиозиса) в качестве ключевого (единственного) фактора смыслообразования нуждается в существенных коррекциях способа описания прежнего объекта «речепорождение». Такой подход неизбежно требует вовлечения смежных с языкознанием (лингвистикой) областей психологии, психо- и нейрофизиологии, философии, семиотики, социологии и др. Исследование ре-чепорождения в рамках коммуникативной модели по необходимости имеет интердисциплинарную направленность.
Список литературы
Ахутина Т. В. Модель порождения речи Леонтьева—Рябовой: 1967—2005 // Вопросы психолингвистики. 2007. № 6. С. 13—27. Вдовиченко А. В. Акциональное смыслообразование: что порождается и понимается в естественном коммуникативном процессе // Вопросы психолингвистики. 2018. Т. 3. № 37. С. 112—125.
Вдовиченко А. В. Расставание с языком. Критическая ретроспектива лингвистического знания. М., 2007.
Вдовиченко А. В. С возвращением, автор, но где же твой текст и язык? О вербальных данных в статике и динамике. Ч. 1 // Вопросы философии. 2018. № 6. С. 156—167; Ч. 2 // Вопросы философии. 2018. № 7. С. 57—69. Вдовиченко А. В. Текст и дискурс в свете коммуникативного смыслообразования // Сло-
во.ру: балтийский акцент. 2017. Т. 8. № 4. С. 5—15. Вдовиченко А. В., Тарасов Е. Ф. Вербальные данные в составе коммуникативного действия: язык, текст, автор, интерпретатор // Вопросы психолингвистики. 2017. № 4 (34). С. 22-39. URL: https://iling-ran.ru/library/voprosy/34/3_Vdovichtnko-Tarasov.pdf (дата обращения: 20.07.2021). Выготский Л. С. Мышление и речь. М., 1999.
Лакофф Дж. Женщины, огонь и опасные вещи. Что категории языка говорят нам о мышлении / пер. И. Б. Шатуновского. М., 2004. Леонтьев А. А. Психолингвистические единицы и порождение речевого высказывания. М., 1969.
Леонтьев А. А. Язык. Речь. Речевая деятельность. М.: Просвещение, 1969.
Леонтьев А. А., Рябова Т. В. Фазовая структура речевого акта и природа планов // Планы
и модели будущего в речи. Тбилиси, 1970. С. 27—32. Серль Дж. Р. Что такое речевой акт? / пер. с англ. И. М. Кобозевой // Новое в зарубежной
лингвистике. Вып. 17. Теория речевых актов. М.: Прогресс, 1986. С. 151—169. Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики / под ред. Ш. Балли и А. Сеше; пер. с фр. А. Сухотина. Екатеринбург: Изд-во Уральского ун-та, 1999. Тарасов Е. Ф. Производство речи в теории речевого общения // Per linguam ad communicationem. Ключевые вопросы лингвистической теории в режиме дискуссии:
22 Развернутый пример см. в статье: Вдовиченко А. В., Тарасов Е. Ф. Вербальные данные в составе коммуникативного действия: язык, текст, автор, интерпретатор // Вопросы психолингвистики. 2017. № 4 (34). С. 22—39. Статья доступна онлайн: https://iling-ran.ru/library/ voprosy/34/3_Vdovichtnko-Tarasov.pdf.
кол. монография / под ред. А. В. Вдовиченко, Е. Ф. Тарасова, И. В. Журавлева. М.: Институт языкознания, 2019. С. 354—369.
Хомский Н. Синтаксические структуры / пер. К. И. Бабицкого. Благовещенск, 1998.
Хомский Н. Язык и мышление / Пер. Б. Ю. Городецкого, В. В. Раскина. Благовещенск, 1999.
Austin J. L. How to do things with words. Cambridge, 1962. Рус. издание: Остин Дж. Избранное / пер. с англ. В. П. Руднева. М., 1999. С. 15—138.
Chafe W. The Pear Stories: Cognitive, Cultural, and Linguistic Aspects of Narrative Production. Norwood, 1980.
Ojemann G., Ojemann J., Lettich E., Berger M. Cortical language localization in left, dominant hemisphere: An electrical stimulation mapping investigation in 117 patients // Journal of Neurosurgery. 1989. Vol. 71. Issue 3. P. 316-326.
Osgood C.E. Psycholinguistics, Cross-Cultural Universals, and Prospects for Mankind. Praeger Publishers, 1988.
Robertson L. C., Knight R. T., Rafal R., Shimamura A. P. Cognitive neuropsychology is more than single-case studie // The Journal of Experimental Psychology: Learning, Memory and Cognition. 1993. Vol. 19. № 3. 710-717.
Skinner B. F. Verbal behavior. New York: Appleton Century Crofts, 1957.
Vestnik Pravoslavnogo Sviato-Tikhonovskogo
gumanitarnogo universiteta.
Seriia III: Filologiia.
2021. Vol. 68. P. 9-23
DOI: 10.15382/sturIII202168.9-23
Andrey Vdovichenko, Doctor of Sciences in Philology, Leading Researcher, Institute of Linguistics of the Russian Academy of Sciences; 1/1 Bol'shoi Kislovsky pereulok, Moscow, 125009, Russian Federation; Professor at St. Tikhon's Orthodox University for the Humanities, 6 Likhov pereulok, Moscow, 127051, Russian Federation an1vdo@mail.ru ORCID: 0000-0003-4814-9042
Speech Generation in the Communicative Model: Production and Understanding
OF A WORD-CONTAINING INFLUENCE A. Vdovichenko
Abstract: Semiotic influence, which is a key concept ofthe communicative model, makes adjustments to the theoretical scheme of speech production (in oral and written forms). The priority of communicative (actional) sense-formation assumes that any element that is highlighted in the semiotic action receives an adequate interpretation only as part of the observed (recreated) process of the impact that the semiotic actor produces in relation to the external cognitive state. In the dynamic (communicative) model of speech generation, it is postulated that only a subjective process (complex semiotic
influence), rather than an objective formal complex ("linguistic sign") can be produced and understood in its semantic identity. Several positions turn out to be fundamentally important for explaining speech production as an integral part of the achieved semiotic influence, i.e. the criteria for distinguishing between "speech" ("speech act") and "word-containing semiotic influence"; oral and written forms of speech as different formats (modes) of complex (multichannel and multifactorial) semiotic influence; the difference between cognitive (unsigned) and sign-containing (word-containing) processes ("thought" and "impact") in a semiotic act; the difference between cognitive (non-functional) and executive (actional) stages/loci of the activity of consciousness (brain) during the generation/interpretation of word-containing effects; the difference between intentional (deliberate) and non-intentional (non-deliberate) influences to explain the generation of a sign (including word-containing) process; the difference between communicative (actional, dynamic) and linguistic (non-actional, static) methods of interpreting sense-formation when generating a word-containing influence; the difference between simultaneous and textual interpretations of a word-containing semiotic influence; the concept of a communicative cliché as an integral sound complex in a conceivable impact, which, in contrast to the linguistic structure, is presented to the consciousness of the carrier, constitutes a formal unit of verbal communication; possible solutions to the problem of differences in cognitive states, arising from the removal of the "generally understandable" "common" language.
Key words: communicative model, speech generation, verbal influence, verbal semiotic process.
References
Akhutina T. (2007) "Model' porozhdeniia rechi Leont'eva-Riabovoi: 1967-2005" [Leontyev-Ryabova's model of speech generation: 1967-2005]. Voprosypsikholingvistiki, no. 6, pp. 13-27 (in Russian).
Austin J. L. (1962) How to Do Things with Words. Cambridge.
Chafe W. (1980) The Pear Stories: Cognitive, Cultural, and Linguistic Aspects of Narrative Production. Norwood.
Chomsky N. (1957) Syntactic Structures. Mouton [Russian translation by K. I. Babitsky. Blagoveshchensk, 1998].
Chomsky N. (1968) Language and Mind. Harcourt Brace [Russian translation by B. Gorodetsky, V. Raskin. Blagoveshchensk, 1999].
Lakoff G. (1987) Women, Fire, and Dangerous Things: What Categories Reveal About the Mind (Russian translation by I. B. Shatunovsky, Moscow, 2004).
Leontyev A. (1969) Psikholingvisticheskie edinitsy i porozhdenie rechevogo vyskazyvaniia [Psycholinguistic units and generation of a spoken utterance]. Moscow (in Russian).
Leontyev A. (1969) lazyk. Rech' Rechevaia deiatel'nost' [Language. Speech. Speech activity]. Moscow (in Russian).
Leontyev A., Ryabova T. (1970) "Fazovaia struktura rechevogo akta i priroda planov" [Phase structure of a speech act and the nature of plans]. Plany imodelibudushchego v rechi [Plans and models of the future in the speech]. Tbilisi (in Russian), pp. 27-32
Ojemann G., Ojemann J., Lettich E., Berger M. (2008) "Cortical Language Localization in Left, Dominant Hemisphere: An electrical stimulation mapping investigation in 117 patients". Journal of Neurosurgery, vol. 108, issue 2, pp. 411-421.
Osgood C. (1988) Psycholinguistics, Cross-Cultural Universals, and Prospects for Mankind. Praeger Publishers.
Robertson L., Knight R., Rafal R., Shimamura A. (1993) "Cognitive Neuropsychology is More than Single-Case Study". The Journal of Experimental Psychology: Learning, Memory and Cognition, vol. 19, no. 3, pp. 710-717.
Searle J. (1965) "What is a Speech Act?", in M. Black (ed.) Philosophy in America. London, 221239 [Russian translation by I. Kobozeva, in Novoe v zarubezhnoi lingvistike, vyp. 17. Moscow, 1986, pp. 151-169].
Skinner B. (1957) Verbal Behavior. New York.
Tarasov E. (2019) "Proizvodstvo rechi v teorii rechevogo obshcheniia" [Speech production in the theory of speech communication], in A. Vdovichenko, E. Tarasov, I. Zhuravlev (eds). Per linguam ad communicationem. Kliuchevye voprosy lingvisticheskoi teorii v rezhime diskussii [Key issues of linguistic theory in the discussion mode]. Moscow, pp. 354-369 (in Russian).
Vdovichenko A. (2007) Rasstavanie s iazykom. Kriticheskaia retrospektiva lingvisticheschkogo znaniia [Parting from the language. A critical retrospective of linguistic knowledge]. Moscow (in Russian).
Vdovichenko A. (2017) "Tekst i diskurs v svete kommunikativnogo smysloobrazovaniia" [Text and discourse in the light of communicative sense-formation]. Slovo.ru: baltiiskii aktsent, vol. 8, no. 4, pp. 5-15 (in Russian).
Vdovichenko A. (2018) "Aktsional'noe smysloobrazovanie: chto porozhdaetsia i ponimaetsia v estestvennom kommunikativnom protsesse" [Actional sense-formation: what is generated and understood in a natural communication process]. Voprosypsikholingvistiki, vol. 3, no. 37, pp. 112-125 (in Russian).
Vdovichenko A. (2018) "S vozvrashcheniem, avtor, no gde zhe tvoi tekst i iazyk? O verbal'nykh dannykh v statike i dinamike. Chast' I" [Welcome back, author, but where is your text and language? On verbal data in statics and dynamics. Part I]. Voprosy filosofii, no. 6, pp. 156-167; "Chast' II" [Part II]. Voprosy filosofii, no. 7, pp. 57-69 (in Russian).
Vdovichenko A., Tarasov E. (2017) "Verbal'nye dannye v sostave kommunikativnogo deistviia: iazyk, tekst, avtor, interpretator" [Verbal data as a component in the communicative act: language, text, author, interpreter]. Voprosy psikholingvistiki, no. 4 (34), pp. 22-39 (in Russian).
Vygotskii L. (1999) Myshlenie i rech' [Thinking and speech]. Moscow (in Russian).
