Реализация криминологических понятий в уголовном и уголовно-исполнительном праве Текст научной статьи по специальности «Право»

УДК 343.8

А. Я. Гришко

РЕАЛИЗАЦИЯ КРИМИНОЛОГИЧЕСКИХ ПОНЯТИЙ В УГОЛОВНОМ И УГОЛОВНО-ИСПОЛНИТЕЛЬНОМ ПРАВЕ

Статья посвящена вопросам реализации криминологических дефиниций и понятий в уголовном и уголовно-исполнительном законодательстве. В частности, речь идет о «противодействии» и «лице, занимающем высшее положение в преступной иерархии». Ставится вопрос о необходимости реализации в данных законодательствах достаточно устоявшихся и получивших в ряде случаев законодательное закрепление криминологических терминов. Отмечается, что постпенитенциарная адаптация из предмета уголовно-исполнительной политики может превратиться в один из предметов уголовно-исполнительного права и стать основанием для утверждения о наличии его отдельной подотрасли — постпенитенциарного права. Законодательный опыт Грузии в области борьбы с организованной преступностью предполагается целесообразным использовать в национальном уголовном законодательстве путем дополнения ст. 210 УК РФ примечанием, в котором давалось бы определение понятия лица, занимающего высшее положение в преступной иерархии. Необходимость в этом обусловливается отсутствием какого-либо нормативного определения различных видов таких лиц. Решение этого вопроса должно быть урегулировано в условно-процессуальном порядке. Лидерство такого лица в преступной иерархии может быть определено на основе материалов оперативно-розыскной деятельности, оформленных в соответствии с уголовно-процессуальным законом.

Ключевые слова: криминология; Уголовный кодекс; Уголовно-исполнительный кодекс; цель; наказание; предупреждение; противодействие; лицо, занимающего высшее положение в преступной иерархии.

A. Ya. Grishko

REALIZATION OF CRIMINOLOGICAL CONCEPTS OF THE CRIMINAL AND PENAL LAW

Article is devoted to questions of realization of criminological definitions and concepts of the criminal and criminal and executive legislation. In particular, it is about "counteraction" and "the person holding the highest position in criminal hierarchy". It is asked about need of realization for these legislations of enough criminological terms which have settled and received in some cases legislative fixing. It is noted that post-penitentiary adaptation from a subject of criminal and executive policy can turn into one of objects of the criminal and executive right and the basis for a statement about existence of his separate subsector — the post-penitentiary right. Legislative experience of Georgia in the field of fight against organized crime it is supposed expedient to make use in the national criminal legislation by addition of Art. 210 of the Criminal Code of the Russian Federation with the note in which definition of a concept of the person holding the highest position in criminal hierarchy would be given. Need for it is caused by lack of any normative definition of different types of such persons. The solution of this question has to be settled in a conditional and procedural order. Leadership of such person in criminal hierarchy can be defined on the basis of the materials of operational search activity issued according to the criminal trial law.

© Гришко А. Я, 2017 © Grishko A. Ya., 2017

Keywords: criminology; Criminal code; ishment; prevention; counteraction; the pers hierarchy.

Одним из оснований криминализации или декриминализации деяния является его криминологическая обусловленность: степень общественной опасности и распространенности, невозможность противостоять им без помощи уголовно-правовых средств воздействия.

Сказанное определяет методологическое значение криминологии по отношению к материальным криминальным отраслям права. Вместе с тем нельзя не отметить, что достижения криминологической науки, даже воплощенные в законах, не всегда находят адекватное отражение, в том числе в уголовном и уголовно-исполнительном праве. Это, в частности, относится к определению целей уголовного наказания, понятию личности осужденного, определению понятия специального субъекта преступления по отдельным составам преступления, определению профилактической роли, принудительных мер, применяемых к лицам, больным социально опасными заболеваниями, совершившими преступления, и их отражению в уголовном и уголовно-исполнительном законах.

Так, долгие годы в криминологической литературе дебатировался вопрос о понятиях «профилактика», «предупреждение», «борьба с преступностью» и др. Результатом этих дебатов стало их законодательное закрепление (Федеральный закон от 25.07.2002 № 114-ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности» (ст. 3); Федеральный закон от 06.03.2006 № 35-ФЗ «О противодействии терроризму» (ст. 3); Федеральный закон от 25.12.2008 № 273-Ф3 «О противодействии коррупции» (ст. 1)). В федеральных законах «О противодействии экстремисткой деятельности», «О противодействии терроризму», «О противодействии коррупции», наряду с названными понятиями, нашла закрепление такая криминологическая

Criminal and executive code; purpose; pun-on; holding the highest position in criminal

дефиниция, как «противодействие» преступности.

Систематический анализ последнего позволяет сделать вывод, во-первых, об идентичном его трактовании во всех трех указанных законах, во-вторых, что своим содержанием оно охватывает более широкий круг мер, направленных не только на недопущение преступлений, но и устранение их последствий. Согласно приведенным законам содержанием противодействия преступности являются: предупреждение преступлений, включающее в себя деятельность по выявлению и устранению причин преступлений (профилактика преступлений); пресечение, раскрытие и расследование преступлений (борьба с преступностью); минимизацию и (или) ликвидацию последствий преступления.

Сопоставляя приведенные понятия и цели уголовного наказания (восстановление социальной справедливости, исправление осужденного и предупреждение совершения новых преступлений), можно сделать вывод, что последние не включают в себя минимизацию последствий совершенного преступления. Под ними автор понимает, в частности, возмещение вреда, причиненного преступлением. Значение последнего в плане защиты прежде всего прав и законных интересов потерпевшего трудно переоценить. Между тем, ситуация в этой сфере в последние годы еще более актуализируется. Если количество зарегистрированных преступлений в 2016 г. по сравнению с 2015 г. сократилось на 9,6 %, то сумма причиненного преступлениями ущерба увеличилась на 28 %. При этом возникают проблемы возмещения вреда как на досудебной стадии, так и на стадии реализации решения суда о возмещении вреда лицами, отбывающими наказания. Проведенное авторское исследование в отдельных регионах показало, что доля возмещенного вреда на досудебной стадии

составляет 25-28 %, на стадии исполнения наказания в виде лишения свободы — не более 1 %. Среди осужденных удельный вес лиц, погашающих иски, составляет лишь 60 %.

В плане решения данного вопроса законодатель предпринял определенные меры. В частности, при решении вопроса об условно-досрочном освобождении и замене неотбытой части наказания более мягким видом наказания суд учитывает полное или частичное возмещение вреда, причиненного преступлением (ч. 1 ст. 79, ч. 1 ст. 80 УК РФ). Это позволяет сделать вывод, что приведенное является аргументом для изменения целей наказания. Одной из них должна быть не предупреждение преступлений, а противодействие им.

Другой аспект проблемы заключается в определении понятия личности осужденного, степени его распространения на лицо, освобожденное от дальнейшего отбывания наказания, судимость которого не снята или не погашена, насколько правомерно понятие личности осужденного связывать с наличием или отсутствием у лица судимости.

В криминологии и уголовно-исполнительном праве имеет место устоявшаяся точка зрения, согласно которой понятие личности осужденного связано с началом и окончанием наказания. В соответствии с ней наличие судимости у лица, отбывающего наказание, не является признаком, характеризующим личность как осужденного. Представляется, что это не совсем так. Отнесение судимости как к последствию наказания является несостоятельным. Последствия наказания в виде судимости по своему содержанию в целом ряде случаев имеют такой характер, который субъективно может восприниматься как наказание (например, запрет на определенные работы, административный надзор). «Судимость как своеобразный уголовно-правовой испытательный срок для лица, отбывшего наказание, по существу означает превентивное, продолжающееся уголовное

наказание, которое становится дополнительным наказанием в случае совершения нового преступления», — писал Н. В. Витрук [2]. Его мнение по данному вопросу согласуется с позицией других авторов. А. А. Нечепуренко пишет: «Споры по поводу статуса правоогра-ничений, налагаемых на лицо в период судимости, на мой взгляд, носят принципиальный характер, поскольку речь идет о законодательных гарантиях от возможных злоупотреблений в сфере обеспечения прав и свобод человека и гражданина. Если выводить правоогра-ничения, вытекающие из факта осуждения лица, за рамки уголовной ответственности, то становится неясно, на каком основании человек эти право-ограничения должен претерпевать. Только включение судимости в содержание уголовной ответственности позволяет считать таким основанием факт совершения преступлений» [1, с. 424].

В подтверждение изложенному уместно привести Концепцию развития уголовно-исполнительной системы Российской Федерации до 2020 года, в которой значительное место уделено вопросам постпенитенциарной адаптации лиц, освобожденных от дальнейшего отбывания наказания, предупреждению новых преступлений, совершаемых ими.

Для кардинального решения вопросов постпенитенциарной адаптации, предупреждения постпенитенциарного рецидива Концепция пред-полагает создание самостоятельной службы — службы пробации. Отсюда можно сделать вывод, что постпенитенциарная адаптация из предмета уголовно-исполнительной политики может превратиться в один из предметов уголовно-исполнительного права и стать основанием для утверждения о наличии его отдельной подотрасли — постпенитенциарного права.

Одной из проблем реализации криминологических установлений является отражение в уголовном и уголовно-исполнительном законах наработок в сфере противодействия организованной

преступности. Речь, в частности, идет о норме, содержащейся в ч. 4 ст. 210 УК РФ.

Определив в ней специального субъекта организации преступного сообщества (преступной организации) — лицо, занимающее высшие положение в преступной иерархии, законодатель не установил признаков, его характеризующих. Это не может не сказаться на судебной практике: автору не известен ни один случай вынесения судом приговора по ч. 4 ст. 210 УК РФ.

Изучение практики борьбы с организованной преступностью, криминологическое изучение личности активных участников и руководителей преступных сообществ (преступных организаций), анализ криминологической литературы позволяют сделать вывод, что к лицам, занимающим высшее положение в преступной иерархии, прежде всего следует отнести так называемых «воров в законе» и других активных членов «воровского сообщества» («положен-цы», «смотрящие»). В отличие от «воров в законе» последние обладают гораздо меньшими компетенциями. Так, «положенцы» в присутствии «вора в законе» не могут принимать каких-либо решений, они принимают их лишь в отсутствии последнего, т. е. «по доверенности».

Отличительной чертой компетенций «смотрящих» является то, что они имеют право принимать решения только по конкретному, определенному направлению или в той или иной сфере деятельности.

Криминологические характеристики лиц, занимающих высшее положение в преступной иерархии, безусловно, должны быть переложены на язык уголовного права и соответственно закреплены в уголовном законе. Пример такого решения вопроса имеет место в Грузии.

В соответствии с принятым в республике Законом от 20.12.2005 «Об организованной преступности и рэкете» Уголовный кодекс Грузии был допол-

нен ст. 2231 «Членство в воровском сообществе, «Вор в законе». Закон закрепляет понятия «вор в законе» и «воровской мир». «Вор в законе» определяется как член «воровского мира», который по специальным правилам «воровского мира» в любой форме управляет им или/и организовывает «воровской мир» или определенную группу лиц. В свою очередь, «воровской мир» определяется как любое сообщество лиц, которое действует по установленным, признанным им правилам, и целью которого является путем устрашения, угроз, круговой поруки, воровской разборки, вовлечения в противозаконные действия несовершеннолетних, достижение выгоды для своих членов или иных лиц с помощью преступных действий или путем побуждения к таковым других. Членом «воровского мира» считается любое лицо, которое признает «воровской мир» и активно действует для достижения целей «воровского мира».

Обращают на себя внимание жесткие санкции за принадлежность к той или иной преступной иерархии. Бытность «вором в законе» наказывается лишением свободы сроком от 7 до 10 лет со штрафом или без такового. За членство в «воровском мире» закон предусматривает наказание в виде лишения свободы сроком от 5 до 8 лет со штрафом или без такового. Эффект от указанного закона очевиден: по данным авторского исследования, в республике нет так называемых «воров в законе». В то же время среди «воров в законе» в России значительный удельный вес составляют выходцы из Грузии.

Представляется, что приведенный законодательный опыт мог бы быть использован в национальном уголовном законодательстве. Это можно было бы сделать путем дополнения ст. 210 УК РФ примечания, в котором давалось бы определение понятия лица, занимающего высшее положение в преступной иерархии. Необходимость в этом обусловливается отсутствием какого-либо нормативного определения различных

видов таких лиц («вор в законе», «по-ложенец», «смотрящий» и др.).

Одним из проблемных является вопрос о процедуре отнесения к категории лиц, занимающих высшее положение в преступной иерархии.

Представляется, что решение этого вопроса должно быть урегулировано в условно-процессуальном порядке. Лидерство такого лица в преступной иерархии может быть определено на основе материалов оперативно-розыскной деятельности, оформленных в соответствии с уголовно-процессуальным законом.

При обсуждении проблемы нормативного правового закрепления приведенных понятий возникает вопрос его

целесообразности и тем самым официального признания данной стратификации лидеров преступного мира. Представляется, что такое сомнение необоснованно. Ведь законодатель признал наличие преступной иерархии, а она, естественно, должна иметь свою структуру.

Поэтому законодательное или иное нормативное правовое закрепление определение понятий, характеризующих лидеров преступного мира, только будет способствовать активизации правоприменительной и судебной практики в сфере противодействия организации преступных сообществ (преступных организаций).

Литература

1. Нечепуренко, А. А. Основы правового статуса личности и институт судимости // Конституционные основы уголовного права : материалы I Всероссийского конгресса по уголовному праву, посвященного 10-летию Уголовного кодекса Российской Федерации. — М., 2006.

2. По делу о проверке конституционности положений Уголовного Кодекса Российской Федерации, регламентирующих правовые последствия судимости лица, неоднократности и рецидива преступлений, а также пунктов 1-8 Постановления Государственной Думы от 26 мая 2000 года «Об объявлении амнистии в связи с 55-летием Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов» в связи с запросом Останкинского межмуниципального (районного) суда города Москвы и жалобами ряда граждан : Постановление Конституционного Суда РФ от 19.03.2003 № 3-П // Собрание законодательства РФ. — 2003. — № 14. — Ст. 1302.

Сведения об авторе

Гришко Александр Яковлевич: ФКОУ ВО Кузбасский институт ФСИН России (г. Новокузнецк, Российская Федерация), профессор кафедры уголовно-исполнительного права и криминологии, доктор юридических наук, профессор. E-mail: grishkoalexandr@yandex.ru

Information about the author

Grishko Alexander Yakovlevich: KI of the FPS of Russia (Novokuznetsk, Russian Federation), professor of the Chair of Penal Law and Criminology, doctor of law, professor. E-mail: grishkoalexandr@yandex.ru