CC BY
56
«РЕАКТОР ГРОХНУЛ» НЕВЕСТЬ ГДЕ: «РЕФЛЕКСИЯ» ИСТОРИКА НА ФИЛЬМ «В СУББОТУ»
...Киев. Третья неделя эры «после Чернобыля».
Погожие, совсем уже летние дни. В полдень припекает.
Полноводный Днепр переливается серебром и бирюзой. Лицо освежает прохладный, игривый ветерок с севера. Со стороны Чернобыльской АЭС.
Великий город опрятен, светел. Но как-то тяжело задумчив, напряжен. Людей на улицах немного. И ни одного ребенка...
Таким я впервые увидел Киев.
В те дни я го стил у кинорежиссера Станислава Клименко. Его жена увезла двух детей к родне, куда-то подальше. Гостил - это вот что: я помогал ему писать сценарий.
Станислав задумал художественный фильм о братоубийстве Г раж-данской войны на украинской земле. Главными героями ему виделись Пархоменко и Махно - оба украинцы, но полные противоположности, личные враги друг другу. Пригласил меня проконсультировать «по исторической части», поработать вместе. Где-то еще зимой договорились на майские праздники - я и поехал.
В ухоженном купейном вагоне фирменного поезда «Москва - Киев» пассажиров оказалось всего двое: я и еще «один товарищ». Места нам достались в разных концах вагона. Сидеть в купе наедине со своим одиночеством как-то не сиделось - я выходил и подолгу стоял в коридоре. «Сосед» мой - тоже. Так мы и стояли, каждый против открытой двери в свое купе, посматривали в окно. А иногда, через весь коридор, - друг на друга. Встречаясь, наши взгляды обменивались одной и той же мыслью: «И куда тебя несет?..» Впрочем, в те дни мы, «простые советские люди», еще не знали правды о Чернобыльской аварии. Спасибо горбачевской «гласности» образца начала 1986-го...
Работали мы со Станиславом, как одержимые. Я зачитывал ему документы, отрывки из воспоминаний. Обсуждали их, спорили. «Выстраивали» сюжетные линии, «набрасывали» сцены и диалоги... Тут же все - на бумагу. Кажется, я вконец додолбил его портативную пишущую машинку...
А мне страшно хотелось хоть на пару-тройку часов вырваться на волю: посмотреть Киев, пройтись по Большой Владимирской и Крещати-ку. Несколько раз удалось. Он меня отговаривал, предупреждал об опасности: «Ну, куда ты, Сережа?!. Ты хоть к Днепру не выходи. До Чернобыля -всего сто километров...»
Деревенский парень, родной землей наделенный талантом, больше всего на свете Станислав любил Украину и дело, которым занимался. И не меньше, чем о Махно, говорил о Чернобыле. Аварию на АЭС он воспри-
нял как народную трагедию, как вопиющее надругательство рока над его Украиной. Он и чувствовал, и был убежден: рок этот - рукотворный, и сотворили его руки самых верхов... Сердце его разрывалось от этих мыслей и переживаний... Забыв о Махно, вдруг начинал рассказывать, какой фильм снял бы он об этой катастрофе, об Украине, испоганенной «мирным атомом», о жизни его родного села, которая теперь не будет похожа не прежнюю... Ярко, в образах описывал мне сцены будущего фильма. Он уже видел их на экране...
А вот чего, как я понял, Станислав не любил в кино, так это неестественности, вычурности, надуманности...
С тех пор минула четверть века. Станислав Клименко четвертый год лежит в родной земле...
* * *
Ту поездку в Киев я вспоминал, когда смотрел фильм А. Миндадзе «В субботу». Западного зрителя, кстати, удостоили более глубокомысленным названием: “Innocent Saturday” - «Суббота неведения».
Смотрел, готовясь к участию в программе А. Гордона «Закрытый показ» на Первом канале. «Для истории» уточню: запись («мотор») состоялась в останкинской студии 22 апреля 2011 г., в эфир программа вышла 26 апреля. День в день 25 лет спустя после аварии на Чернобыльской АЭС.
По словам сценариста и режиссера, ему хотелось снять «фильм-метафору про Чернобыльскую катастрофу». Его право.
А у каждого зрителя есть право воспринять и оценить фильм «со своей колокольни». У меня - «с колокольни» историка: как фильм о реально произошедшей Чернобыльской аварии и людях, ставших ее жертвами.
Пребываю в убеждении (или заблуждении?): если действие художественного фильма разворачивается в прошлом, если сюжет «привязан» к историческому событию, экранная жизнь должна соответствовать реалиям «заявленной» эпохи. А герои ее должны быть похожи не на современников наших, наспех переодетых в «исторические костюмы», а на людей именно той эпохи и никакой другой. То есть соответственно и внешне выглядеть, и думать, и чувствовать, и воспринимать окружающую действительность, и реагировать на нее, и оценивать самих себя, наконец.
В противном случае фильм, чаще всего, - не более чем конъюнктурное и циничное паразитирование на событиях прошлого. Во сто крат хуже -если на народной трагедии, национальной катастрофе.
Отводя от себя едкий упрек в желании «поучить, как снимать кино», сразу уточню: эти критические заметки - не для сценаристов и режиссеров, не для операторов и актеров, не для кинокритиков и кинопродюсеров. Они - для зрителей. Кажется, именно для них и снимается кино...
* * *
Итак, «переносимся» в год 1986-й - 70-й год от рождения Советского государства. В страну, которой уже нет, - Союз Советских Социалистических Республик.
На отрывном календаре - 26 апреля. Всего пять дней осталось до одного из двух самых торжественных празднований Советской эпохи -Первомая.
Главный герой предстает перед зрителями сразу. Если напрячься и вслушаться в невнятную, сбитую речь, срывающуюся с экрана когда камнями, когда россыпью гальки, вполне можно узнать «основные вехи» его биографии, понять, к какой социальной группе тогдашнего советского общества он принадлежит. Имя и фамилия - Валерий Кабыш. Служил в армии, пять лет играл с друзьями в вокально-инструментальном ансамбле (ВИА), а спустя четыре года - уже инструктор горкома партии. Так представляет его первый секретарь горкома партии своему непосредственному партначальнику, секретарю областного комитета: «нашего горкома инструктор».
И представляет совершенно правильно.
Припять, будущий город энергетиков-атомщиков, заложили в 1970-м в трех километрах от места строительства Чернобыльской атомной электростанции имени Ленина. Как и АЭС, этот самый молодой советский наукоград находился на территории Чернобыльского района Киевской области (районный центр - Чернобыль). Припять, однако, получила особый статус: город областного подчинения. Поэтому там были созданы горком Компартии Украины (составной части КПСС) и горком комсомола, которые подчинялись напрямую областным комитетам Компартии Украины и комсомола в Киеве, минуя Чернобыльские райкомы партии и комсомола.
С должностью - порядок. А вот в человеке, ее занимающем, - «чего-то не хватает». Как выразился бы булгаковский Бегемот.
В первой половине 1980-х, в «застойные» времена, восхождение по лестнице комсомольско-партийной иерархии было особенно долгим и трудным. А по фильму выходит, что Валерий, уйдя из ВИА, за четыре года даже не «прошел», а проскакал необходимые ступени: секретарство в «первичной» комсомольской организации, райком комсомола, райком партии. И при этом, параллельно, он еще должен был окончить заочно институт или заочную высшую партийную школу.
Ладно, предположим такое: в армии он активно работал в комсомоле, был «отличником боевой и политической подготовки», звонко выступал на комсомольских собраниях, лег на душу командиру с замполитом - и перед увольнением в запас его приняли кандидатом в члены КПСС... Но партийный стаж никому не засчитывался «год за три». Не было такого в КПСС.
Так может, автор фильма хочет сказать, что главный герой пять лет работал в горкоме комсомола, потом в горкоме партии, а вечерами и по выходным играл в ансамбле, «лабал» в ресторане? Какие «вредные враки»!.. Это то же самое, как если бы генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Брежнев на своем бронированном «членовозе» 25 декабря 1979-го по понтонному мосту через Амударью вошел в Афганистан вместе с головным мотострелковым полком. А потом еще, подустав от восседания в президиумах и чтения речей по бумажке, летал бы в туда регулярно -«проветриться», «поохотиться» на душманов...
С таким «пятном» в биографии, как игра в ВИА, путь в партийную бюрократию, элиту советского общества, Валерию был закрыт раз навсегда. Наглухо закрыт. Его вины в том нет: не он эти порядки установил.
И неказистой внешностью, и простоватыми манерами, и неразвитой речью Валерий никак на инструктора горкома партии не тянет. Так вышло, мы с ним - почти ровесники, одного поколения. И мне легко «узнать» в нем два-три совершенно других типажа той эпохи. К кинообразу его сразу «подклеиваются» две-три типичных биографии «простого советского парня» из маленького провинциального городка центральной России. С таким началом: «неблагополучная» семья, профтехучилище, Афганистан, тяжелое ранение, два месяца в Ташкентском военном госпитале...
Но уж никак не биография инструктора горкома партии.
Да и одеждой Валерий не соответствует должности, на которую «назначил» его автор фильма. «Дресс-код» партаппаратчика тех лет - костюм и галстук. В любую жару. Что правда, то правда: батник с погончиками был в начале 1980-х в моде. И в свободное от «служения народу» время молодые партаппаратчики носили их с удовольствием... Да только никак не мог инструктор горкома предстать в батнике перед секретарем горкома в «служебной» ситуации. А именно такой она и была. Сам секретарь горкома - в костюме и галстуке. Несмотря ни на какой пожар на энергоблоке «подведомственной» АЭС.
Кому-то все это кажется мелочью? «Тьмой низких истин», не смеющих пачкать «возвышающий» всех нас, зрителей, кинообман?
Да нет ничего возвышающего в таком обмане.
Понятно: автору фильма требовался молодой партаппаратчик. Но получившаяся на экране несуразица разом лишает его образ достоверности.
Несуразица эта, кстати, внесла сумятицу в головы кинопиарщиков. В одних рекламах и анонсах фильма Валерия назвали «молодым работником горкома» (имея в виду, строго по фильму, именно горком партии). В других, сделав поправку на возраст, не вслушавшись в невнятную речь и закрыв глаза на отсутствие комсомольского значка (обязательного!) на батнике героя - «комсомольским работником». В третьих - просто «молодым человеком, ставшим невольным свидетелем катастрофы на ЧАЭС».
Вот это самое «стал невольным свидетелем», «волею случая стал свидетелем», «случайно узнал» кочует из одного анонса в другой, из тре-
тьей рекламы в четвертую. Неведение кинопиарщиков понятно: в фильме не показано, как именно попал Валерий на АЭС в ту страшную ночь аварии.
А почему не показано? Автор фильма-метафоры не раз преподносит зрителям приметы тогдашней советской действительности. Так почему же в этом случае упущена столь многообещающая возможность «пометить» эпоху?
* * *
Два взрыва, один за другим, прогремели на 4-м энергоблоке Чернобыльской АЭС в 1 час 23 минуты 26 апреля 1986-го, в ночь с пятницы на субботу. Взорвавшись, реактор обратился в ядерный вулкан.
На полуразрушенном энергоблоке вспыхнул пожар. Пламя неудержимо рвалось к 3-му, соседнему, энергоблоку...
Сразу же объявили тревогу в военизированной пожарной части по охране АЭС, расположенной рядом со станцией. Спустя пять минут ее дежурный караул примчался к 4-му энергоблоку. Одновременно тревога была объявлена в другой ближайшей военизированной пожарной части -по охране Припяти. Ее дежурный караул подоспел из города спустя еще семь минут...
В начале 3-го часа на АЭС приехали второй секретарь Припятского горкома партии (первый - лечился в Киеве) и председатель исполкома Припятского городского Совета народных депутатов. Персональную ответственность за безаварийную работу АЭС и выполнение плана по выработке электроэнергии нес ее директор. Но и у партийных, и у советских руководителей Припяти была своя мера ответственности: за «коммунистическое воспитание» ее работников, за их «идейность и сознательность», за их быт и культурный досуг, за выполнение городом заданий очередной пятилетки, наконец.
На экране первый секретарь горкома партии невесть какого города вместе с какими-то неведомыми лицами поехал на АЭС на чем-то отдаленно напоминающем советский «рафик».
И в этой мелочи тоже - и нелепость, и упущение хорошего шанса «пометить» эпоху. Что, все черные и белые «Волги» ГАЗ-24, состоящие в штате горкомовского гаража, сломались разом? За каждым из трех секретарей закреплялась персональная «Волга» с персональным же водителем. Да еще - несколько дежурных машин, которыми пользовались заведующие отделами и инструктора по мере надобности.
Когда «киношный» первый секретарь горкома не взял в «рафик» молодого инструктора - он позаботился о его здоровье: «Кабыш, родной! Да как серпом по яйцам!» Очень трогательно. Такое бывало: партначаль-ники в те времена заботились о здоровье подчиненных. Особенно если это не вредило их собственному здоровью и положению. Что в грубоватой
манере позаботился - это нормально: таков был внутриаппаратный стиль. Трехэтажный мат был бы еще более уместен: мол, не лезь поперек батьки в пекло, мать твою перемать...
Но в реальной советской жизни существовали куда более серьезные причины не посадить Валерия в машину.
Первая: зачем он вообще там нужен, на аварийной АЭС? Путаться под ногами?
Вторая: молодой инструктор горкома партии не мог иметь и не имел постоянного круглосуточного пропуска на секретный объект, каким являлась всякая советская АЭС. А процедура оформления разового пропуска была непростой и долгой. К чему тратить время?
Третья: он скорее требовался (зачем-то же сорвали его с постели, вызвали срочно среди ночи!), чтобы помочь дежурному по горкому (а таковые дежурили каждую ночь во всех учреждениях КПСС сверху донизу) собрать всех работников. До кого-то дозвонились, до кого-то нет: ведь это ночь на субботу - кто-то на рыбалку поехал, кто-то на дачу, кто-то к родне ближней, да мало ли куда... Еще до выяснения обстановки на аварийной АЭС горком следовало «поднять в ружье».
По-разному можно относиться сейчас к огромному, всевластному аппарату КПСС. Много разного было в нем в период «развитого социализма». Много «бревен» можно найти в его «глазах», а «в шкафах - скелетов».. . Но в начале 1986-го он еще не утратил способности к быстрой само-мобилизации в чрезвычайных обстоятельствах, к решительному и относительно слаженному осуществлению мер по «подъему трудящихся масс» на очередную «битву».
Если уж понадобилось автору фильма показать «кручение винтиков» этого огромного всевластного механизма - чего ради в столь нелепом виде?
* * *
А действо на экране, между тем, стремительно превращается в абсурд.
Герой фильма «рассудку вопреки, наперекор стихиям» несется размашистым бегом вдогонку за «рафиком» по шоссе к АЭС, над которой поднимается в ночное небо зловещее зарево.
В детские мои годы, помню, в кинотеатры на утренние сеансы приходило много детей: специально для них «крутили» добрые сказки, приключения со счастливым концом... Они так переживали за героев, что порой дружно начинали вопить: «Беги!», «Спасайся!»
А теперь, видя этот надрывный бег, мне страшно захотелось крикнуть герою: «Валера, ты сдурел?! Ты, инструктор горкома, не знаешь, как охраняется АЭС?! Особенно сейчас! Ты же сам в армии служил, мать-перемать!» Все-таки кино - великая сила...
Поясняю, навстречу чему бежит герой фильма в 3-м часу той теплой субботней ночи 26 апреля 1986-го.
Чернобыльскую АЭС, как и другие советские АЭС, охраняла спец-комендатура Внутренних войск МВД СССР Численность - 120 человек. По сути - усиленная рота: солдаты и сержанты срочной службы, прапорщики в качестве начальников караулов, офицеры. Начальник спецкоменда-туры подчинялся командиру части, охранявшей и другие четыре АЭС на Украине, а тот - командующему Украинского округа Внутренних войск МВД СССР.
Как только произошел взрыв - в казарме спецкомендатуры объявили боевую тревогу. Десятки секунд - и весь личный состав в боевом снаряжении выбегает на построение. Пара минут - и вдвое усилены караулы, в том числе на главном контрольно-пропускном пункте (КПП). Группы, с автоматами на боевом взводе, кинулись проверять периметр, замкнутую «пограничную полосу» вокруг АЭС: тщательно осматривали ограждение и взрыхленную землю, искали следы «несанкционированного проникновения» на территорию станции. Тогда все войсковые части, сформированные для охраны и обороны секретных стратегических объектов, готовились, исходя из предположения: империалистический агрессор начнет войну против СССР с операций разведывательно-диверсионных групп против штабов и узлов связи, пусковых установок Ракетных войск стратегического назначения, электростанций и т.п. Для командиров и бойцов спецкомендатуры та ночная тревога, как и любая другая, означала одно: мгновенное превращение АЭС в осажденную крепость. Боевые задачи: никого не впускать, никого не выпускать, врага - найти и обезвредить.
Вслед за пожарным караулом из Припяти примчались служебные машины Припятского городского отдела Комитета госбезопасности Украины: доставили оперативных сотрудников во главе с начальником горотде-ла, подполковником КГБ. Их ждал заместитель директора АЭС по режиму, майор КГБ, уже отключивший, согласно инструкции, обычную телефонную связь станции с внешним миром. Все они бросились проверять сигнализацию и ограждение периметра (независимо от спецкомендатуры: другое ведомство!), потом - 4-й энергоблок. Они искали следы проникновения диверсантов на АЭС и следы диверсии на самом энергоблоке.
Всеми прочно владело убеждение: реактор сам взорваться не мог, он - «безаварийный». Тут фильм попал в «яблочко»: в этом были убеждены все, начиная с «небожителей» Кремля и кончая «последними» работниками АЭС. Ведь сам академик Александров, президент Академии Наук СССР, заверил высшее руководство КПСС: реактор этого типа можно поставить хоть на Красной площади, ибо опасности от него - не больше, чем от самовара.
И работники дежурной смены уверяли оперуполномоченных горот-дела КГБ: реактор не может сам по себе взорваться, это - диверсия!
По всей АЭС искали диверсантов.
Позади стоявших в карауле на главном КПП командиров и бойцов спецкомендатуры полыхал полуразрушенный 4-й энергоблок, их «жарила» радиация, а они были одеты в свою повседневную форму. Из защитных средств - ничего, кроме противогазов! Их научили охранять и оборонять АЭС от разведывательно-диверсионных групп. Но они совершенно не были готовы к взрыву реактора. Что именно произошло в 4-м энергоблоке, они не знали, но уже понимали: что-то страшное... А к КПП подлетали пожарные машины, «кареты скорой помощи». И ни у кого не было заранее оформленных пропусков. Всех «тормозили», пока не будут, как положено, проверены документы, выписаны пропуска.
И вот в этот-то момент наивысшего напряжения, в такую реально боевую обстановку герой фильма подбегает к КПП... Запыхавшийся, мокрый, возбужденный. И дрожащей рукой протягивает караульным, взвинченным до предела и готовым вот-вот «слететь с нарезки»... Что - удо сто -верение инструктора горкома партии? С таким же успехом он мог предъявить им клочок туалетной бумаги. И ведь действительно мог: хотя в магазинах ее «выбрасывали» страшно редко, но работников горкома «отоваривали» как положено. Или на распродажах, или в здании горкома была «торговая точка».
А если бы попер из Валерия горкомовский гонор, вздумай он «качать права»...
Где-нибудь через пару часов начальник спецкомендатуры или начальник горотдела КГБ выкроили бы время созвониться с дежурным по горкому партии, проверили бы личность задержанного. Еще час-два ушли бы на доклады «наверх» (у каждого - свое начальство в Киеве!) и согласования... Наконец его бы выпустили из камеры. Изрядно помятого, с вывихнутыми руками...
Однако на экране герой беспрепятственно вбегает на территорию АЭС. Точно это что-то вроде «парка культуры и отдыха».
И тем лишает автора фильма больших возможностей как для демонстрации зрителю примет советской жизни, так и для усиления метафоричности фильма-метафоры. Больше всех западный зритель потерял: славная получилась бы «клюква» про «империю зла» - привычная и вожделенная. Не хуже голливудской: ужасное и бесчеловечное КГБ, плохие парни озверело скручивают хорошего парня, камера без унитаза и телевизора...
* * *
В фильме показаны растерянность и истерика руководителей невесть какой АЭС и партийных начальников на некоем секретном совещании в некоей комнате. С гостеприимно приоткрытой дверью... И навостренные уши Валерия уже тянут его неудержимо в этот широкий проем, жадно ловят возбужденные фразы «реактор разрушен», «стронций в воздухе», «жить нельзя», «вообще, может, Хиросима»... Затаился Валерий у порога,
а в комнате второй секретарь обкома партии (поверим ему на слово) уже вышел из себя, материт атомщиков гневно. Рука его, угрожающе вздетая, бумаг не удержала - разлетелись они белым птицами бескрылыми. Тут-то и не устоял Валерий - кинулся в комнату, упал чуть не к ногам секретаря обкома, стал холуйски ползать по полу и собирать их, демонстрируя прекрасную партаппаратную выучку. Вот он - единственный момент фильма, когда веришь: это - молодой инструктор горкома партии.
В действительности, чтобы подслушать разговор начальства об аварии на 4-м энергоблоке, герою потребовалось бы проникнуть в «бункер».
Было так: прибыв на станцию около 2-х часов, директор Чернобыльской АЭС распорядился открыть подземное убежище - оборудованный под административно-бытовым корпусом «резервный командный пункт» (на случай ядерного удара империалистического агрессора, а не взрыва реактора!). Из этого «бункера», надежно защищающего от радиации, он и руководил. Там же находились второй секретарь Припятского горкома партии и председатель горисполкома. Позже из Киева примчался второй секретарь Киевского обкома партии. К 5-ти часам подъехал и главный инженер АЭС.
Были в «бункере» и растерянность, и истерика - тут фильм недалек от правды. Была и психологическая неготовность признать случившимся самое страшное - взрыв реактора. Отсюда - неверная оценка аварии, неправильные решения, отдача подчиненным бессмысленных распоряжений, которые вели только к смертельному облучению работников дежурной смены, к лишним жертвам.
Но всего этого инструктор горкома партии Валерий Кабыш ни подслушать, ни увидеть не смог бы: спуск в «бункер» охранял караул из офицеров спецкомендатуры. Попробуй он сунуться туда - вывихнутыми руками не отделался бы...
Никак не смог бы Валерий и принять участие в радиационной разведке территории АЭС.
Но по воле автора фильма, опять же «рассудку вопреки, наперекор стихиям», он в ней участвует: его взял второй секретарь невесть какого обкома партии, пожелавший лично руководить радиационной разведкой. Если стоять на «исторических ногах», а не на «голове метафоры», это -второй секретарь Киевского обкома. Вообще, кинообраз получился колоритный. И невежда, и герой, и фанатик в одном лице... Невежд в партаппарате всегда хватало. А вот герои и фанатики вряд ли еще остались среди секретарей обкомов к началу «перестройки»...
В действительности провели радиационную разведку секретарь партийного комитета Чернобыльской АЭС и начальник ее Гражданской обороны, не утратившие ни мужества, ни здравомыслия. Обрекая себя на мучительную смерть, провели вдвоем, на личной машине начальника ГО. А партийно-советское начальство отсиживалось в безопасном «бункере».
Где здесь, если по-чапаевски ставить вопрос, место молодого инструктора горкома партии? Ответ один: подальше от аварийной АЭС, где он -«никто и звать его - никак». А именно - в самом горкоме.
Компьютерная картинка полуразрушенного 4-го энергоблока -страшна. Особенно страшна - отсутствием людей.
Одна беда: лжива.
Именно в этот час у 4-го энергоблока Чернобыльской АЭС стояло десять красных пожарных машин. Три десятка пожарных самоотверженно боролись с огнем. Одни - в реакторном зале, у самого кратера ядерного вулкана. Другие по наружным пожарным лестницам поднялись на пы-лаюшую крышу машинного зала - отрезать пламя от соседнего, 3 -го, энергоблока, спасти АЭС... Уцелевшие плиты полуразрушенной крыши шатались, вот-вот грозили обрушиться. Кровельный битум расплавился, кипел. По светло-серым стенам сползали его черно-красные, словно окровавленные, потеки. С ревом вырывались из брандспойтов и лафетных стволов упругие пенные струи. В черную бездну неба уносились клубы пара, подкрашенные багрянцем...
Командиры и бойцы пожарных караулов, парни от 19-ти до 20-ти с небольшим лет, боролись с огнем в обычной своей тогдашней форме -стальных шлемах, брезентовых робах и кирзовых сапогах. Как и у военнослужащих Внутренних войск - никаких средств защиты! Их готовили к тушению «штатных» пожаров, но только не пожара на взорвавшемся ядерном реакторе. О радиации они догадывались, но о беспощадно убийственной силе ее даже не подозревали. Уже першило в горле, душил кашель, подкатывала тошнота. А они грешили на едкий дым и невыносимую жару... Сапоги увязали в кипящем битуме. Дым разъедал глаза. На шлемы сыпался черный радиоактивный пепел от горящего реакторного графита...
К 5-ти часам они победили огонь. А непобедимая смерть уже поджидала их нетерпеливо...
Фильм-метафора не снизошел до этих парней и до подвига, обессмертившего их имена. Устами первого секретаря горкома партии уже объявлено: «потушили». Дескать, потушили по-быстрому, пока инструктор горкома бежал три километра до АЭС. И даже подтверждение предъявлено: вбежав на территорию станции, Валерий увидел несколько пожарных машин и самих пожарных (в современном обмундировании и снаряжении). Правда, чем именно они занимались - осталось непонятным ни ему самому, ни зрителям.
«Киношная» радиационная разведка заканчивается попыткой Валерия удрать, его потасовкой со вторым секретарем обкома и укушением Валериного кулака непосредственно вышеозначенным секретарем... Что тут скажешь? Лично я - только одно: с такой же степенью вероятности в этой радиационной разведке и в этой потасовке мог принять участие и сам тогдашний генеральный с екретарь ЦК КПСС товарищ Горбачев...
Но волей автора фильма Валерий узнает-таки страшную правду: от взорвавшегося реактора - излучение смертоносной силы, дозиметры «зашкаливают», «графит на земле», «крышка нам». Но еще в той самой некоей комнате он поклялся второму секретарю обкома хранить тайну, дабы «не сеять панику»: «Партбилет положу». Сильный момент. Такими словами, знаете, в КПСС не бросались...
И вот, вырвавшись из этого абсурда, из этой небывальщины, а заодно и удрав от своего партийного начальства, герой фильма, уже на пределе сил, бежит прочь от АЭС к городу. К ничего еще не ведающим о ядерной катастрофе и мирно спящим советским людям. Тихо светает.
Тем ясным ранним утром 26 апреля по шоссе к Чернобыльской АЭС мчались пожарные машины, вызванные по тревоге со всей Киевской области. Сирены их непривычно молчали. Так приказало начальство: панику среди населения Припяти не поднимать. Между АЭС и городом носились машины «скорой помощи», тоже «молча». Десятки припятских милиционеров спешно выставляли оцепление на всех дорогах к станции. Чтобы к месту аварии не приближались двуногие и четырехколесные «мирные граждане», по-субботнему беспечные.
А в фильме-метафоре шоссе пугающе пустынно: вроде как и дела никому нет до аварии на атомной станции. Ни пожарной охране, ни скорой медицинской помощи, ни милиции - всем, как их называли тогда, «службам постоянной готовности». То есть, по фильму-метафоре, пожарные, медики, милиционеры досматривают сладкие субботние сны. Пребывают в том самом «субботнем неведении»...
Итак, экранная завязка - настолько нереальна, надуманна и абсурдна, настолько «не стыкуется» с тогдашней советской действительностью и трагическими событиями на Чернобыльской АЭС, что никакого правдоподобного продолжения иметь уже не может. Недостоверность образа героя и абсурдность завязки обрушивают всю конструкцию сюжета. Так подгнившие сваи обрушивают деревянный мост через речку.
* * *
Почти уже у города Валерия нагоняет первый секретарь горкома партии. Сергеем Петровичем его зовут. Чего ради нагоняет? Образумить своего подчиненного, напомнить о долге перед партией? Долг, по фильму, один: о взрыве реактора - «варежку завязать», то есть держать рот на замке, «не сеять панику».
Нагоняет собственными ногами. Это почему же? «Рафик»-то горкомовский куда делся?
Единственное правдоподобное объяснение: от КПП атомной станции он отъехал, дорога пуста - тут и налетел отряд махновцев! Они и реквизировали машину. Еще и пиджак в придачу. Батько Махно рассуждал по-крестьянски: «Коммунисты сами все украли у народа, а изъятие крадено-
го грехом считаться не может»... Странно, что хлопцы рубашку с брюками ему оставили. Так бы и бежал себе в одном исподнем с галстуком...
Перед самым совещанием на АЭС - еще до клятвы Валерия «партбилет положу», - заметив своего инструктора в коридоре, Сергей Петрович пытается выпроводить его по-хорошему. Ведь три километра бежал парень за начальством! Какая преданность делу партии!.. Приобнял покрепче, вывел наружу, наладил к выходу... Мог бы послать трехэтажным -но нет: увещевает по-доброму, по-товарищески. Только и погрозил, что пальцем... Все-таки повезло Валерию с первым секретарем. Не каждому, знаете, так везло... Сергей Петрович даже посулил молодому инструктору: «На трибуне на праздник со мной встанешь... Под трибуной свое отходил, считаю».
Свершись такое - вот это завязка! Заведующий отделом горкома партии глазеет на обитую кумачом трибуну и рот разинул: там стоит собственной персоной подчиненный его - Валерий Кабыш! Рядом с самим первым секретарем! Стоит, выскочка, и трудящимся рукой приветливо помахивает... Наглотавшись валидола, очухавшись, заведующий отделом такую бы интригу закрутил... Чтоб не лишиться места, чтоб в кресло его, до мозолей насиженное, не уселся «молодой, да ранний». Такая бы началась увлекательная и сложная партаппаратная игра! Название ее - «подбор и расстановка кадров». Шахматы по сравнению с этой игрой - сущее домино...
Сильный, выпуклый кинообраз первого секретаря горкома получился. Даже обаятельный. С юмором мужик... Только чего ради автор фильма обратил его в полоумного? Полудурка то бишь.
На крышу «блока спецхимии» он зачем полез? Что такое ад - поглядеть раньше времени?
Из его сбивчивой, придушенной речи можно понять: второй секретарь обкома его туда «погнал». Тот тоже ополоумел? После укушения Валериного кулака что ли?.. Или еще до?..
В реальной жизни никто бы первого секретаря горкома партии на крышу блока «В» (спецхимии) не «погнал». И никто бы его туда не пустил. Пожелай он даже сам забраться на 70-метровую высоту - взглянуть сверху, поврежден ли реактор... Поднялись туда, пожертвовав собой, пожарные и заместитель главного инженера. Специалисты и без «подвига секретаря» убедились в самом страшном: реактор взрывом разрушен, реакторный графит разбросало вокруг энергоблока.
И тут в Сергее Петровиче сквозь партийный панцирь «служения народу» пробилось «шкурное», по-человечески понятное. «Убираться из города надо... Сейчас вот прямо...» - доверительно бормочет он. Забыл про десятки тысяч жителей? Про тех, кем «руководит», за кого «отвечает перед партией»?
Полоумие окончательно берет верх: Сергей Петрович принимается оживленно рассуждать о том, что в обкоме теперь «начнутся перемеще-
ния сверху вниз», то есть поснимают «отвечающих за атом», и для него раньше времени откроется «путь наверх». Бедный, он позабыл главное: с него первого «стружку снимут», если будет установлена хоть малейшая вина работников АЭС в аварии. Члены и кандидаты в члены КПСС, кто работает на станции, включая ее руководство, - они ведь все состоят в городской парторганизации, которую он возглавляет. Именно он, и никто другой, несет персональную ответственность перед обкомом за «коммунистическое воспитание трудящихся», за их готовность «самоотверженно трудиться на благо советского народа», за их «вклад в строительство коммунизма». На то он и первый секретарь горкома.
Разные люди служили в аппарате КПСС, от ЦК до райкомов и политотделов Вооруженных сил, в середине 1980-х. Почти никто уже не верил искренне в коммунистические идеалы. Много было циников, карьеристов, приспособленцев, бюрократов, бездельников, очковтирателей. Тех, кто восходил по крутой лестнице партийной иерархии ради материальных благ и социальных привилегий. Иные уже брали взятки, спутались с «теневиками» и «ворами в законе»... Много было людей невежественных, ничего не понимающих в том деле, которым руководили: в партшколах-«заоч-ках» из них готовили «руководителей вообще». Но много было и таких, кто еще пребывал в твердом убеждении, что «работает на благо народа». И действительно работал - «кормил» советский народ, «одевал», «коммунистически воспитывал». И защищал (уже без всяких кавычек) народ и всю страну - с оружием в руках, включая атомное.
Но вот кого не было - так это полоумных.
Будто бы очевидно: кинообразами двух секретарей, горкома и обкома, поставленных по партийной иерархии над героем, «рядовым» партаппарата, автор фильма хотел продемонстрировать свое отношение к «партийным зубам» (так он выразился на «Закрытом показе»). То бишь ко всей бывшей КПСС. Желание понятное. Но получилось не более чем пустое насмешничество над надуманным полоумием.
«Зубы» всевластной КПСС - слишком серьезное, глубокое и страшное историческое явление, чтобы насмехаться над ним всуе. А то ведь, знаете, и так бывает: посмеешься над чем-то, полагая, что оно в гробу лежит и тлеет себе мирно, - ан нет...
* * *
Ключевой момент фильма: Валерий убегает от первого секретаря горкома, бросает его одного на безлюдной утренней дороге. А Сергей Петрович уже задыхается, подкатила тошнота, вот-вот начнется рвота... Киносимптомы точны: высокая доза облучения. Раз уж по воле автора фильма-метафоры у «скорой помощи» тоже была «суббота неведения» -герою нужно было тащить его до ближайшей больницы. Всего-то ничего осталось...
Но Валерий убегает прочь.
Может быть, он испугался радиации от первого секретаря горкома? Или слова того «убираться из города надо» вошли колом в мозги? Или есть ему кого спасать, кто ему дороже всего и вся на свете? Тут зрители разберутся лучше меня.
Я же, напоминаю, смотрю на инструктора горкома партии Валерия Кабыша «из 1986-го»: и пары часов не прошло, как он поклялся «партбилет положить», а теперь он его даже не положил - просто выбросил на дорогу.
Еще несколько минут изнуряющего бега - и становится ясно: Валерий спасает любимую девушку, свою любовь спасает.
Если по поводу должностного положения героя фильма кинопиарщики разошлись, то относительно творящегося в его душе и голове они единодушны: «нелегкий моральный выбор». А именно: предупредить своих близких, всех жителей города об опасности или выполнить «приказ сверху», «требование партии и правительства» не сеять панику. Тут, правда, они опростоволосились: не оценили всей глубины и размаха замысла автора. По фильму-метафоре, у героя есть и «третий выбор»: бежать из города одному. Всех бросив, и любимую девушку тоже...
Но позвольте... Разве еще остался у него этот «нелегкий моральный выбор»?
Он его уже сделал.
Он только что оставил умирать на дороге своего секретаря горкома, по сути - своего боевого командира. И тем самым - не побоюсь этого слова - предал партию. Предал партаппарат, который поднял его над советским народом, наделил властью и привилегиями, открыл перед ним путь к еще большей власти, еще большим привилегиям.
Он уже - вне КПСС, он «исключил» сам себя и нет у него теперь никаких обязательств, никакого долга перед «партией и правительством». Никакой «Устав КПСС», никакая клятва, данная секретарю обкома партии, -значения для него больше не имеют. Теперь он волен во всю глотку орать на пустых еще утренних улицах: «Люди, просыпайтесь! Реактор грохнул на атомной станции! Атомный взрыв! Спасайтесь!..» И убегать куда глаза глядят. Хоть одному. Хоть с любимой девушкой вместе. Да хоть со всем городом...
«В субботу» - фильм-метафора?
То есть метафора нужна, чтобы лучше понять, в какую ситуацию загнал себя герой?
Извольте - метафора: герой сам себе отрезал голову, а потом впал в «нелегкий моральный выбор» - просто выкинуть ее на мусорную свалку или посадить в цветочный горшок и поставить на подоконник.
* * *
А вот и она - героиня. Единственная любовь инструктора горкома партии.
Имя - Вера. Лет немногим более 20-ти. Работает на АЭС. Вечером ей выходить в ночную смену.
Живет в общежитии. По всему, приехала в наукоград энергетиков-атомщиков из какого-то восточно-украинского села. Покинула родное село и свою большую семью, как только окончила школу. Понять можно: город молодой, благоустроенный, зарплата приличная, есть «перспективы» -куда как лучше, чем в колхозе «за копейки горбатиться» и губить молодость, красоту. А тут и вокальный талант открылся: добро к добру льнет.
И Веру легко «узнать»: образ - типичный для тех лет.
Она только из душа, не просохшая еще, а Валерий налетел коршуном, требует одеваться, бежать на вокзал, на поезд. Когда соседка оставляет их наедине, выдает «секреты»: «реактор грохнул», «атомный взрыв», «радиация». Что такое радиация, Вера знает: все-таки на АЭС работает. Но во взрыв реактора не верит, одергивает его: «Не может быть этого! Не бывает...»
Опять фильм попал в «яблочко». Так думали все.
А как советские люди могли думать иначе? Партийная пропаганда вдалбливала в их головы: СССР - самое могучее государство, советская наука - самая передовая, советская техника - самая надежная. Что в стране ежегодно случались десятки аварийных остановок реакторов на АЭС -народ не знал: «Правда» и «Известия» об этом не писали, программа «Время» не сообщала. Таким фактам присваивался гриф «Особой важности». И узнавали о них лишь те немногие, кто имел к ним прямое служебное отношение, подтвержденное специальным допуском к совершенно секретным сведениям. Допуски эти КГБ оформляло, после многомесячной проверки не только вероятного «носителя государственных секретов», но и всех его родственников. Единицы таких «секретоносителей» изредка рисковали нашептывать что-то своим самым верным друзьям на ухо, полунамеками говорить женам на кухне и в спальне. Но тут же предупреждали строго: «Не болтай!» И правильно делали: болтун - находка для оперуполномоченного КГБ...
Кинообраз Веры, однако, наделен не очень типичной чертой. По воле автора фильма или нечаянно так вышло - признаться, не разобрал.
В нее влюбился, и крепко влюбился, ударник из ВИА - Валера, недавно вернувшийся из армии. Друзья по ансамблю прозвали его «Джонни». Она - «Валиком», ласково и нежно. «Покрутив любовь», бросила она своего «Валика»... Может быть, кстати, потому он и ушел из ансамбля? Потому и устремился с таким необычайным рвением и скоростью вверх по партийной «лестнице»? Где стал «ударником» партаппаратного труда.
Но у Веры и тут не вспыхнуло к нему «светлое советское чувство». Предпочла остаться в общежитии, в комнате на двоих (куда чаще было - на четверых), стоять в очереди в душ, готовить на общей кухне, мыть пол в коридоре по графику... А ведь инструктор горкома партии жил в отдельной квартире. Однокомнатной, но «со всеми удобствами». Выйди она за него замуж, родись у них ребенок - ему тут же вручили бы ордер на двухкомнатную. В только что построенной девятиэтажке, с лифтом. Не прельстили ее ни новая квартира, ни продуктовые «заказы», ни закрытые распродажи, ни специальное медобслуживание, ни путевки в партийные санатории, ни возможность скоро в Киев перебраться, столичный город...
Настоящая любовь равнодушна к материальным благам и привилегиям. По молодости лет, во всяком случае.
В общем, отвергла она любовь инструктора горкома партии. И, кажется, ничуть не ощущает себя «упустившей счастливый случай», «прекрасную перспективу». Как тут не вспомнить Михаила Анчарова: «Она была во всем права. И даже в том, что сделала...»
А что же она предпочла? Петь по вечерам, если не ее смена на АЭС, в ресторане.
Свободную жизнь предпочла? Да нет. Какая уж тут свобода: убийственная цензура песен собственного сочинения, жесткие указания горкома комсомола, какие песни каких авторов исполнять, а какие нет, в какой одежде выходить на сцену, как держаться на сцене... Путь в профессиональную эстраду, в штат филармонии у многочисленных молодежных ВИА, выступавших в клубах, ресторанах и на танцплощадках, был тогда покруче комсомольско-партийных «лестниц». Кстати, красавица Вера очень пригодилась бы своему ВИА - убеждать комсомольских и партийных начальников: мол, и песни поем «советские патриотические», и на сцене ведем себя «прилично», и в быту «моральный кодекс строителя коммунизма» соблюдаем...
Потому-то и спивались часто эти талантливые ребята - поэты, композиторы, музыканты, - «пускались во все тяжкие».
Еще Вера предпочла нового ударника. Парня, уже спивающегося. Ну, влюбилась девушка. Не видит, в кого... По фильму, она, кажется, остается с ним. А ему, похоже, остается один шаг до наркотиков. И два шага - до СПИДа...
* * *
Далее экранные приметы советского прошлого начала 1980-х тонут в ярких сценах абсурда.
Сломался у Веры каблук, когда бежали они с Валерием на вокзал, к поезду, - и вот она уже в универмаге. Подруга с утра обрадовала ее: «В универмаг импорт завезли, лодочки румынские...» В киноунивермаге -покупателей не больше, чем продавщиц. Как в ином музее: посетителей
не больше, чем смотрительниц. Примеряет она, счастливая, одну пару за другой. Размер ее, конечно, в наличии. Но то цвет не радует, то фасон... Со вкусом девушка, разборчивая. Заранее привыкла к «изобилию», обещанному КПСС в «светлом коммунистическом завтра».
Закрытым городом Припять не была. Снабжали ее, пока строились первые энергоблоки Чернобыльской АЭС, «по первой категории», чтобы «закрепить» специалистов. Ведал этим Отдел рабочего снабжения (ОРС) -старая, еще с 1920-х, советская система обеспечения «трудящихся» продуктами питания и промтоварами... В 1977-м пустили 1-й энергоблок, АЭС начала давать электрический ток - снабжение, как было заведено, ухудшилось. К концу 1970-х продуктов и промтоваров в магазинах Припяти стало меньше, ассортимент - беднее. Появились очереди. К середине 1980-х по всей стране полки начали пустеть, а очереди стали длиннее, ворчливее, злее. Когда колбасу, масло, обувь «выбрасывали» в продажу - доходило до давки, продавцы и сама очередь ограничивали «отпуск в одни руки». Советская плановая экономика сваливалась в пропасть неодолимого кризиса...
Но КПСС худо-бедно, за счет валюты от экспорта нефти и газа, за счет импорта продовольствия и промтоваров еще «кормила и одевала народ»: через систему продуктовых «заказов» и распродаж. Закрытая эта система сытнее всего кормила и богаче всего одевала партийную, советскую, хозяйственную и комсомольскую бюрократию. Но не молодых работниц, живущих в заводском общежитии.
Так, как она это делает в киноунивермаге, в тогдашней советской жизни Вера могла выбирать «румынские лодочки» только на закрытых распродажах и только будь она женой инструктора горкома партии.
Тем временем «нелегкий моральный выбор» унес Валерия от любимой и забросил в крытый грузовик. Там тесно сидят «простые советские мужики», едут куда-то.
Сразу выясняется лестное для инструктора горкома партии Валерия Кабыша: «народ» его знает, слышал его «партийное слово». Ну и, как положено, «народ» сразу же ему доложился: «С радиозавода мы... На сельхозработы в выходной...»
Рабочие радиозавода ничуть не удивились появлению Валерия: дело обычное - партработники во главе групп городских рабочих, отправленных в деревню, на помощь сельскому хозяйству.
Так и было. Именно так «партия - наш рулевой» пыталась спасти колхозно-совхозную систему, уже загибавшуюся в начале 1980-х. Обреченно загибавшуюся несмотря на миллиарды ежегодно вкладываемых в нее рублей, вернее - «зарываемых в землю». Виной тому были не «плохие погодные условия», а сами коммунисты, которые в начале 1930-х насильственно провели коллективизацию и «раскулачивание». И теперь КПСС вынуждена была щедро «подкидывать подмогу» селу - студентов, рабочих и инженерно-технических служащих промышленных предприятий, сотрудников научно-исследовательских институтов, солдат, заключенных...
Без их помощи колхозники и рабочие совхозов не могли бы выигрывать ежегодную «битву за урожай».
Но тут автора фильма-метафоры подвели погода и календарь.
Во второй половине апреля 1986-го в Полесье почва только прогревалась, посевная - еще впереди, в мае. Так зачем они советскому селу нужны в конце апреля, эти рабочие радиозавода? Какие без них там встали сельхозработы?
Единственное, на что они там сгодиться могут: сесть голыми задами на очищенную от сорняков землю и сидеть сиднем, пока... Так деды и прадеды их определяли, прогрелась уже землица-кормилица или нет, пора зерно кидать или еще чуток погодить.
Ладно, фильм-метафора - та же бумага: «все стерпит». Пусть они коров доить едут, рабочие радиозавода. Дояркам на радость. Может, заодно в хате какой и телевизор сломавшийся отремонтируют...
Поважнее тут приметы есть.
Выясняется еще более лестное для инструктора горкома партии: «рабочий класс» его не только знает, но и уважает. И тут же, в знак уважения, подносят ему початую бутылку водки, а вокруг уже товарищески звенят наполненные стаканы. В общем, сельхозработы начались раньше срока...
Стоп! Это - апрель 1986-го. Еще и года не прошло, как КПСС, ведомая Горбачевым, развязала в стране антиалкогольную кампанию. Развязала, как войну. Как войну с самым страшным врагом Советской власти. И она как раз была в самом разгаре. Вырубали виноградники. Закрывали ликероводочные и винные заводы. Резко сокращали производство водки, вина и пива, а с ними и бутылок. Ограничили торговлю спиртным. Коммунистов за «употребление спиртных напитков» на работе, даже просто за покупку вина в рабочее время - «исключали из рядов», снимали с должности...
Народ, конечно, пил, что удавалось достать и что годилось для «сугрева». Смеялся над партией и правительством, анекдоты рассказывал. Сначала по-доброму, потом все злее...
Как должен был поступить инструктор горкома партии Валерий Ка-быш? Немедленно остановить машину. Громко и гневно заявить, что поднесение ему бутылки с водкой - «наглая политическая провокация». Выкрикнуть страшно: «Коммунисты есть?!» Переписать их фамилии. И бегом - в горком, в свой кабинет. Тут же, несмотря на выходной день, вызвать «на ковер» секретаря парткома завода. Приказать тому завести «персональные дела» и «исключить из рядов» всех этих «алкоголиков», «нарушителей партийной дисциплины», «позорящих высокое звание члена КПСС». И никак иначе! А то ведь, знаете, кто-то из тех, с кем он чокался бы и пил запанибрата, уже на следующий день запросто мог «просигнализировать наверх»: мол, товарищ Кабыш повел себя непринципиально, не по-партийному, никаких мер не принял, а даже сам выпивал будь здоров. И тогда уже на бюро горкома партии рассматривалось бы «персональное дело коммуниста Кабыша»...
Но ничего этого не происходит. Валерий, погруженный в «нелегкий моральный выбор», передает бутылку дальше, выбирается из тесноты кузова, спрыгивает на убегающий из-под колес асфальт - и назад к любимой.
Если забыть про фильм-метафору и оценивать происходящее на экране «из 1986-го» - все правильно: ведь он уже сам себя «исключил из рядов» КПСС. Плевать ему теперь на эту антиалкогольную кампанию, на всю партию, на ее ЦК и лично на товарища генерального секретаря...
А странно все-таки, почему автор фильма пожертвовал столь яркой приметой 1986-го, как разгар антиалкогольной кампании? И предпочел ей банальный, давно набивший оскомину, «выпивон»? Скоро станет ясно, почему.
* * *
Наконец, Валерий оказывается в ресторане, среди бывших своих друзей по ВИА. Для них он - по-прежнему «Джонни».
По простой причине оказывается: уехать они с Верой не могут, потому как паспорт ее в ресторане «за гитару в залог оставлен». А тут еще Вере петь надо: свадьбы одна за другой, «ребята деньги вперед взяли», «уже за песни заплачено»...
А где-то за кадром остались и первый секретарь горкома Сергей Петрович, и другие, безымянные, партчиновники, мелькнувшие в той страшной ночи. Автор бездушно выставил их из фильма (жаль, что выставил!), герой давно забыл про них... Как они там, за кадром, что поделывают -представить не сложно.
Сергей Петрович, - подобрала-таки его «скорая»! - на больничной койке уже, в отдельной палате. Врачи и сестры над ним хлопочут, капельницу поставили.
Работники горкома, вызванные дежурным, засветло собрались, по кабинетам своим расселись. Тревожные новости обсуждают вполголоса, ждут указаний.
Раз «первый» из строя выбыл - второй секретарь «на хозяйстве». Не медля, собирает он заведующих отделами и инструкторов. Сообщает сурово: на АЭС - авария, «толком еще не известно какая», но радиация, мать ее перемать, высокая. И пронизывая каждого неумолимым взглядом, жестко «доводит» до всех директиву обкома: «хранить партийно-государственную тайну», «не сеять панику». Однако второй секретарь - калач тертый, партаппаратчик опытный: двум-трем самым надежным, лично ему преданным, велел, «на всякий случай», набросать «план мероприятий» по защите населения... А где-то под боком у него - горком комсомола. Тоже «на боевом взводе», ждет команд от горкома партии. Так заведено: «Партия - рулевой, комсомол - на веслах».
Это вот они - кто хотя и остался за кадром, но со своего «боевого поста» не сбежал - стоят перед «нелегким моральным выбором»: выполнять указание сверху «не сеять панику» или спасать хотя бы своих родных.
Но только не инструктор горкома партии Валерий Кабыш. Бывший инструктор.
Его уже засосал водоворот свадебного веселья. И от друзей старых по ВИА, коль опять судьба свела, уйти непросто.
В ресторане гуляет, «поет и пляшет», комсомольско-молодежная свадьба. По замыслу автора фильма-метафоры, - пир во время радиационной чумы. Сильный замысел, пушкинского калибра.
Но на экране совсем другая чума правит комсомольско-молодежной свадьбой. Настоящая чума тогдашней советской жизни - пьянство.
Вот теперь становится понятно, почему автор фильма пренебрег столь яркой приметой горбачевской «перестройки», как антиалкогольная кампания: без этого безудержного свадебного пьянства не было бы никакого фильма-метафоры. Кажется, именно этот пьяный, скотский разгул - и общим планом, и крупно отдельными физиономиями - и есть главный герой фильма-метафоры. Тут автор явно переборщил: «пира» - намного больше, чем «радиации». Утомительно много.
Поясню. В 1986-м такого обилия спиртного, прилюдно распиваемого, и перепивших молодых людей на комсомольско-молодежной свадьбе не могло быть по определению. Наливали, случалось, водку в чайники и кофейники, а вино - в темные бутылки из-под лимонада. Пили исподтишка. Но открыто из «родных» бутылок с дразнящими этикетками спиртное по стаканам и не разливали аккуратно, и пьяно не расплескивали.
Уж такого пьяного, скотского разгула, какой потребовался автору фильма-метафоры, точно не было в тот день в ресторане гостиницы города Припять, где праздновались свадьбы.
Неужели пьющие и танцующие в угаре этого кинопира ничего не знают об аварии на АЭС? Не знают. По фильму-метафоре, у них - «суббота неведения».
Сдается мне, автор фильма держит их не просто за одурманенных алкоголем до умопомрачения, а за слабоумных от природы. Именно такими хотел он показать молодых жителей наукограда? Если так - тогда зрителей он за кого держит?
* * *
В жизни все было куда сложнее и трагичнее экранного пьяного разгула, экранного слабоумного «неведения».
Из 50-ти тысяч жителей Припяти около 4-х тысяч работали на Чернобыльской АЭС. Почти у каждого среди родных и друзей был кто-то, кто там работал. Что такое радиация - понимали все. И возможность какой-то мелкой аварии вполне допускали. Была ведь уже на Чернобыльской АЭС авария: в 1982-м, четыре года назад, на 1-м энергоблоке. Но партийные и советские власти тогда никаких мер защиты населения не приняли, о радиации не сообщили. Якобы «повышенный уровень радиоактивного загряз-
нения» был «кратковременным». И люди рассудили с облегчением: быстро, значит, ликвидировали - обошлось.
На этот раз оборачивалось иначе.
Ранним утром из «бункера» директор Чернобыльской АЭС доложил своему начальству в Москву, в объединение «Союзатомэнерго» (по сути - главное управление Министерства энергетики и электрификации СССР): на станции случилась авария, но характер ее и масштабы пока неизвестны. Поначалу он старался не поднимать панику. Однако скоро понял: уровень радиации таков, что возникла опасность для жителей Припяти. Директор АЭС обладал полномочиями в аварийной ситуации оповестить население о необходимости принять меры защиты (закрыть окна, не выходить без особой надобности на улицу, не выпускать детей). Он даже мог объявить и провести эвакуацию работников АЭС с их семьями за пределы города. Но он запросил у Москвы, у министерства, разрешение на эвакуацию. Какое-то время ушло на согласования по каналам правительственной спецсвязи между Минэнерго, Советом министров СССР и ЦК КПСС. Наконец Москва ответила категорично: «Панику не поднимать!»
Тем временем со всего Чернобыльского района спешно стягивали в Припять сотни милиционеров: надежно перекрыть все пути к АЭС, обеспечить в городе «порядок и спокойствие».
А машины «скорой помощи» без передыха привозили с АЭС пострадавших: работников станции, пожарных, военных... Доставляли их в приемное отделение Медико-санитарной части № 126. Это был крупный медицинский комплекс, созданный для обслуживания и персонала Чернобыльской АЭС, и всех жителей Припяти; в него входила и городская поликлиника. Сразу же выяснилось: медсанчасть - не то что не готова, а вообще не приспособлена к спасению десятков людей, сильно облученных в результате взрыва реактора. У самих медиков не было никаких средств защиты! Даже дозиметров и «лепестков» - легких матерчатых респираторов, хоть как-то защищающих органы дыхания. А воздух в приемном отделении быстро стал радиоактивным - врачи и медсестры сами получили большие дозы радиации. Умирающие пациенты невольно обрекали на смерть многих из тех, кто самоотверженно пытался их спасти, хотя бы облегчить их страдания...
Первых пострадавших привезли около 3-х часов ночи. Врачи поставили диагноз быстро и правильно: лучевая болезнь. За это говорили все симптомы: коричневый радиоактивный «загар» на лицах и под одеждой, помутнение сознания, отечность, распухшие губы и язык, тошнота, рвота. .. Врачи звонили руководству АЭС, в горком партии - выяснить, что же случилось на станции: от этого зависело лечение. Их невразумительно успокаивали: дескать, не берите в голову, никакой радиационной аварии!
Каждый пострадавший, доставленный в медсанчасть, в глазах властей являлся «носителем государственных секретов». Чтобы не допустить «утечки» сведений о взрыве реактора и страшной радиации, приказали
милиции оцепить приемное отделение. И оцепление никого не пропускало к нему, кроме машин «скорой». А молодые жены уже сбежались, пытались прорваться к своим мужьям, привезенным с АЭС, кричали, плакали...
Ночью некоторые жители Припяти слышали взрыв, видели зарево пожара над АЭС. Еще больше людей видело, как спешили к ней пожарные машины, как выстраивалось милицейское оцепление, как «скорые» уносились к станции и возвращались в медсанчасть, как и ее оцепила милиция... Наконец, ранним утром пришли домой многие десятки работавших на АЭС в ночную смену и, конечно, рассказали об аварии родным и соседям.
Но власти хранили молчание - и дети пошагали в школы...
Первый секретарь Припятского горкома партии, спешно вернувшийся из Киева, в 10 часов утра собрал совещание секретарей партийных комитетов всех крупных предприятий и организаций - «партхозактив». В президиуме, естественно, занял место второй секретарь Киевского обкома, проведший полночи в «бункере». Приехал и директор АЭС. О взрыве реактора он умолчал. Заявил только, что на 4-м энергоблоке произошла авария «с частичным обрушением конструкций», ее «причины и размеры выясняются». На тревожные вопросы секретарей парткомов отвечал второй секретарь Киевского обкома. Отвечал, как требовали указания из ЦК КПСС и ЦК Компартии Украины: «радиационная обстановка в городе нормальная», никакой опасности нет, главная задача - «не допустить паники», все первомайские мероприятия «провести в запланированные сроки». На том и порешили: не надо «пугать народ», не надо делать экстренных объявлений по радио, пусть жизнь в Припяти идет своим чередом.
Жизнь и шла своим чередом: в ресторане гостиницы «Полесье» с утра пораньше готовились к празднованию свадеб...
Горком партии и горисполком самые простые меры все же приняли. Закрыли рынок. На улицы вышли поливальные машины - смывали пыль с асфальта и деревьев, дезактивировали. Детей в школах заперли, начали раздавать им йодистые препараты (для защиты щитовидки).
Миновал полдень, и многие жители уже знали: на АЭС ночью случилась авария, был сильный пожар, плотное оцепление милицейское вокруг нее выставлено и только попробуй сунься туда, «скорые» носятся как угорелые между станцией и медсанчастью, а в приемном покое, тоже милицией оцепленном, - рев стоит...
В городе уже ощущалась напряженность. Тревога закрадывалась в души.
Так что насчет «субботы неведения» пусть остается в неведении западный зритель. Остается и дивится слабоумию этих...
В действительности тревога и радость вместе царили на тех свадьбах. Последних в Припяти.
Но, похоже, никто и в мыслях не допускал, что взорвался реактор, излучение страшное и нужно немедленно покидать город. А что до взрыва и пожара - да где и чего у нас только не взрывалось и не горело! Всегда
находились герои, которые все тушили и всех спасали. В жизни всегда есть место подвигу, учат нас с молодых лет комсомол и партия. Катастроф у нас не бывает, а если что-то где-то случается - «жертв и разрушений нет». Сколько уже было случаев... И в этот раз все обойдется, закончится хорошо.
В такой легкомысленной логике, в таком беспечном отношении к смертельной угрозе - не только традиционное русское «авось», но и убежденность, иллюзии уже советской закваски. Убежденность в превосходстве социалистического строя, в том, что в СССР - «все во имя человека, все на благо человека», в том, что «социалистическое общенародное государство» защитит население от любой беды.
В 4 часа дня на заседание бюро горкома партии приехали директор и главный инженер Чернобыльской АЭС. Только теперь главный инженер сказал правду: реактор взорвался, на территории станции обнаружен реакторный графит. Однако на эвакуацию не решились: указание «панику не поднимать» ЦК КПСС не отменял.
Наконец к 7-ми часам вечера из Москвы прилетел заместитель председателя Совета министров СССР. Ознакомившись с обстановкой, он принял решение: население Припяти - эвакуировать... Давно запоздавшее решение.
* * *
А на экране Валерий исступленно избивает палочками барабаны и тарелки. Костер «нелегкого морального выбора», занявшийся было в его душе, давно погас. И угольков не осталось.
Чего, кажется, проще: на деле он уже вне КПСС, указания «партии и правительства» стали пустым звуком для него - так брось ты эти палки, выскочи к микрофону !.. Людей в ресторане - битком. Выскочи и закричи: «Реактор грохнул! Атомный взрыв! Бежать надо из города! Власти вас обманывают! Вы ж меня знаете, товарищи... Я сам на станции был ночью. Своими глазами графит на земле видел!» И кулаком - в грудь себя для вящей убедительности. В миг все протрезвели бы.
Трусость - наперсница предательства.
Но как тут обвинишь Валерия в трусости? Вот и друзья бывшие понимают его, сочувствуют: «Тогда Джонни расстреляют». Как «паникера».
Расстрелять - не расстреляют, но ему действительно есть чего бояться. Все-таки не один год в горкоме партии «штаны протирал». И в каком государстве живет - понял. И чем в эту минуту КГБ занимается - представляет...
Сотрудники Припятского горотдела КГБ ночь проработали на Чернобыльской АЭС. А утром из Киева одна за другой прибыли две оператив-
но-следственные группы - Управления КГБ по Киевской области и КГБ Украинской ССР. И сразу принялись опечатывать приборы, изымать документы. Логика простая: раз нет следов диверсии и самих диверсантов -ищи «вредителей», собирай «улики». Удивительно живучей она оказалась, эта сталинская логика борьбы с «врагами народа» : во всех авариях в советской промышленности виновны «вредители» и только они. А как иначе? Ведь не партийное же руководство ошибки совершило, не правительство ! Не мог советский реактор сам взорваться - это кто-то намеренно устроил.
А сотрудники горотдела КГБ вернулись в Припять: теперь их главной задачей стало «пресекать ложные слухи» об аварии, не допустить панику. По требованию начальника горотдела уже отключили междугороднюю автоматическую телефонную станцию - отрезали Припять от страны. Дежурный по горотделу, как положено, принимал звонки от «бдительных граждан».
Да и быть, знаете, того не может, чтоб среди официантов ресторана, где «киношные» свадьбы в пьяном угаре задыхаются, не нашлось хотя бы одного «сексота». То бишь «секретного сотрудника» - агента-информа-тора, завербованного оперуполномоченным горотдела КГБ. Где еще, как не в ресторане, у советского человека язык развязывался вольно?
Так что у бывшего инструктора горкома партии, хотя он и явно хватил немалую дозу радиации, мозги не «совсем расплавились» от облучения, как посчитала Вера, впервые услышав от него слова «реактор грохнул».
Попробуй вылези он к микрофону, открой рот - язык точно довел бы его до Киева. До Управления КГБ по Киевской области.
Там, во внутренней тюрьме, в камере для допросов, его уже ждал бы следователь КГБ. Улыбчивый такой моложавый мужчина в штатском, со свежей короткой стрижкой, дружелюбным взглядом и мягким, вкрадчивым голосом. А в психиатрической больнице уже был бы наготове белохалатный «консилиум»: поставить ему диагноз «вялотекущая шизофрения» и запереть, накачав транквилизаторами, в изолятор. Как «социально опасного для окружающих». Прощай, Валера! Хороший ты был парень...
* * *
На «Закрытом показе» А. Миндадзе парировал упреки в исторической недостоверности заявлением, что в фильме нет слова «Чернобыль». Я понял это так: нет слов «Чернобыль» и «Припять» - с историческими реалиями Чернобыльской катастрофы можно не считаться, позволено выворачивать их как угодно. Для меня это - откровенно сформулированный взгляд на историю как на «предмет одноразового использования».
Откровенность за откровенность.
По-моему, фильм «В субботу» - банальная развлекуха для зрителя, «не ведающего» прошлого, «родства не помнящего». Местами притом довольно скучная.
Да если бы просто развлекуха...
Ведь снята она к мрачно-юбилейной годовщине Чернобыльской аварии. Вернее - «под Чернобыль».
И вот тут автор фильма допустил ошибку. Он или не учел, или не посчитался с тем, что 26 апреля 1986-го - не какое-то далекое прошлое, на тему которого можно своевольно упражняться в метафорах. Для многих миллионов людей в Украине, Белоруссии и России эта рукотворная катастрофа случилась только вчера. Боль не утихла.
Радиоактивный ад Чернобыля был сотворен из «мирного атома» волей разных причин и обстоятельств. Но праматерь у них одна - та партийно-государственная бюрократическая машина, что самодержавно правила «первым в мире государством рабочих и крестьян».
Взрыв реактора на Чернобыльской АЭС стал всенародной трагедией. Другой всенародной трагедией стала неготовность Советского государства защитить людей от смертоносной угрозы «мирного атома». Замалчивание этой угрозы аппаратом КПСС под предлогом «не сеять панику» стало преступлением перед всем народом, перед каждым человеком.
Чернобыльская катастрофа убила, лишила здоровья и полноценной жизни сотни тысяч мужчин, женщин, детей. Она нанесла сокрушительный удар по советскому сознанию, по авторитету КПСС, по горбачевской «перестройке» и «гласности». Вместе с Афганской войной, развалом плановой экономики и разложением партийно-государственной бюрократии Чернобыльская катастрофа разрушила «братскую семью советских народов» и в итоге - само государство СССР.
В день 25-й годовщины этой трагедии - 26 апреля 2011-го - телеканалы выпустили в эфир несколько документальных фильмов о Чернобыльской аварии. Мне больше всего понравился показанный по «Культуре» новый фильм режиссера Ивана Твердовского «Зона молчания», снятый по сценарию писателя Владимира Губарева. Честный, глубокий, пронзительный.
По сравнению с ним, на фоне Чернобыльской трагедии фильм «В субботу» - развлекуха на костях.
