CC BY
28
ска [Электронный ресурс] // Официальный сайт спецшколы г. Иркутска. URL: http://specshkola-irk.ucoz.ru/ (10.06.2015). 22. ОГОУ «Центр профилактики, реабилитации и коррекции» [Электронный ресурс] // Официальный сайт Центра профилактики, реабилитации и коррекции. URL: http://cprk.edu38.ru/index.php?option=com_content&view=articl e&id=61&Itemid=56 (10.06.2015).
23. Тихиня В.Г. Основные принципы организации предупреждения правонарушений // Актуальные вопросы государства и права. 1992. Вып. 1. С. 15-22.
24. Толковый словарь русского языка: 80000 слов и фразеологических выражений / сост. С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова. 4-е изд., доп. М.: ООО «А ТЕМП», 2006. 944 с.
УДК 390 + 913 (Заб)
РАЗВИТИЕ МЕЖЭТНИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ В ВОСТОЧНОМ ЗАБАЙКАЛЬЕ (К ИСТОРИИ НЕРЧИНСКОЙ УСПЕНСКОЙ ЦЕРКВИ)
© Е.С. Бушуева1
Иркутский национальный исследовательский технический университет, 664074, Россия, г. Иркутск, ул. Лермонтова, 83.
На основании краеведческих и архивных материалов анализируется воздействие политико-идеологических и социально-экономических факторов присоединения Забайкалья к Российскому государству на развитие расовой, этнической и религиозной толерантности населения края. Обосновываются обстоятельства, повлиявшие на формирование своеобразной полиэтнической структуры края, а также рассматриваются способы снятия конфликтных межэтнических ситуаций во взаимоотношениях между народами и этническими группами, проживающими на данной территории.
Ключевые слова: толерантность; этническое самосознание; ассимиляция; иноэтническая среда; полиэтническая среда края; межнациональное сотрудничество.
DEVELOPMENT OF INTERETHNIC RELATIONS IN EAST TRANSBAIKALIA (TO NERCHINSK ASSUMPTION CHURCH HISTORY) E.S. Bushueva
Irkutsk National Research Technical University, 83 Lermontov St., Irkutsk, 664074, Russia.
The effect of the political-ideological and socio-economic factors of Transbaikalia joining the Russian state on the development of racial, ethnic and religious tolerance of the population of the region is analyzed on the basis of archival and local history materials. Conditions influenced the formation of a unique multi-ethnic structure of the region are substantiated and the ways to remove inter-ethnic conflict situations in the interaction between the nations and ethnic groups living in the studied area are discussed.
Keywords: tolerance; ethnic identity; assimilation; unfamiliar ethnic environment; multiethnic environment of the region; transnational cooperation.
Зарождающийся на Даурской земле евразийский социокультурный тип взаимодействия изначально формировался на основе широкого диапазона родственных отношений, возникающих между проживающими здесь этносами и народами. Все многообразие и сложность складывающейся системы общественных связей и отношений проявились главным образом в форме брачных и братских отношений. Предрасположенность к «евразийскому братству народов» между славянами и тюрками, по мнению Н.С. Трубецкого, вырабатывалась на протяжении достаточно длительного исторического периода, вследствие чего «между народами Евразии постоянно существовали и легко устанавливались отношения некоторого братания...» [13, с. 425].
Отличительной особенностью идеологии пришлого в Даурскую землю славянского этноса, занявшего позицию активного субъекта - носителя социального взаимодействия, явилась установка на межнациональное общение, типизируемое как «братание». По-
этому неслучайно этноним буряты происходит от слов браты (или братские люди). Положительная установка предопределила и иной подход к непротивопоставлению иноплеменников по этническим принципам. Из сохранившихся дневниковых записей первых путешественников (дипломатов и ученых), побывавших в Восточном Забайкалье в XVII - XIX вв., узнаём, что здесь для русских любой иноплеменник становился «своим» только после крещения и принятия православной веры. На данный факт обратил внимание еще в 1772 г. Петр Симон Паллас: «буряты, побуждаемые временными выгодами .охотно дозволяли своим дочерям креститься и выходить замуж за русских», также и «.богатые буряты крестятся из-за того только, чтобы иметь возможность взять замуж за себя русских женщин», и далее: «все чаще и чаще русские женятся на крещеных бурятках, а новокрещенные буряты - на русских женщинах» [11, с. 457-543].
Сохранились сведения и о более раннем периоде, когда при воеводе Л. Толбузине численность военного
1Бушуева Елена Сергеевна, старший преподаватель, соискатель, тел.: (3952) 405473. Bushueva Elena, Senior Lecturer, scientific degree seeking applicant, tel.: (3952) 405473.
нерчинского гарнизона, охраняющего протяженный, малозаселенный приграничный участок, пополнялась за счет «местного туземного населения». Первыми казаками такого происхождения, уточняет Л.А. Артемьев, стали два крещеных тунгуса - братья Максим и Яков Ларионовы [2, с. 97; 4]. Как записал в своем путевом дневнике П.С. Паллас, после трагического события 1755 г., когда «мунгальская шайка» неожиданно напала и разорила Акшинскую деревню, было принято решение «взять 400 тунгусов в казачью службу, кои, соединяясь со столько же нерчинскими казаками, караулы по Аргуни и Онони содержать должны». И далее уточнил, что к ним, в случае необходимости, должны были присоединиться «часть России подданных мунгальцев, коих всех в случае нужды более 1700 человек в готовности предстать обязаны» [11]. С 1760 г. на территории Восточного Забайкалья уже действует пятисотенный тунгусский полк из представителей родов, подчиненных князю Гантимурову. Казачья служба давала тунгусам (особенно бедным) незначительные преимущества перед ясачными собратьями - получение жалования по 6 рублей в год, освобождение от ясака, регулярное обеспечение запасными лошадьми хоринских бурят. К тому же казаки-тунгусы, как и казаки-буряты, наделялись значительными земельными площадями, нежели ясачные, и, следовательно, располагали более устойчивым хозяйством. Получение земельного надела в условиях, когда вся земля являлась государственной собственностью, было возможным лишь при службе Отечеству. С одной стороны, это способствовало закреплению определенной земельной территории за собой, создавало ощущение стабильности. С другой стороны, принуждало резко изменять привычный хозяйственный уклад: переходить от скотоводства к земледелию и непривычному для них оседлому образу жизни. Необходимость быстрейшего перенятия нового опыта в хозяйственной сфере деятельности способствовала увеличению межличностных и межкультурных контактов между русским и автохтонным населением края. Зачастую данный процесс сопровождался крещением «не всегда в интересах новообращенных» [12, с. 119].
Важную роль в усилении межличностного общения сыграла совместная военная служба бурят, тунгусов и русских по охране государственной границы от китайцев и маньчжуров. Казаки-тунгусы и казаки-буряты отбывали пограничную службу по караулам и крепостям и, как отмечает Г.Ц. Цыбиков, «долголетняя их служба среди казаков русских станиц очень содействовала тому, что большинство их обрусело...» [15, с. 157-167]. Отдельные инородцы (казаки и ясачные) принимали православие и с принятием новой религии поселялись среди русских, чем вызывали серьезное недовольство у представителей своей эт-ногруппы. У русских казаков они перенимали опыт ведения не только военных действий, но и хозяйства, элементы материальной и духовной культуры. Небезынтересные примеры заимствований представлены в записках господина Ренье, который указывал, что буряты «начали уже сеять, огородничать и варить ка-
шу», а также «в подражание русским» возводят свои постройки над землей «из горизонтально положенных бревен» [6, с. 36; 9, с. 197].
Постепенное стирание резких различий в образе жизни, материальной и духовной культуре, отчасти в религиозной принадлежности между собственно казаками и теми, кто был зачислен в казаки из представителей коренного населения края, способствовало медленному становлению их схожего этнического самосознания.
Стабилизации межэтнических отношений и прекращению вражды между тунгусскими племенами и пришлыми русскими казаками в немалой степени способствовало сохранение власти в руках этнической элиты, наделение ее княжескими титулами, что позволяло последней оказывать немалое влияние на взаимоотношения двух народов. Царское правительство стремилось к взаимодействию с верхушкой местной инородческой знати, которая становилась надежным проводником интересов российской государственности на присоединенных территориях и обладала реальными возможностями для урегулирования локальных конфликтов на контролируемых ею землях. Так, представители влиятельного Дуликагирского рода -Гантимур и его сын Катан (Катанай), еще в 80-х гг. XVII в. получили высокий княжеский титул и соответствующий статус из рук «белого» царя [14, с. 95-104]. Помимо этого, уточняет М.М. Федоров, по приказу Петра I Гантимуру был пожалован значительный земельный надел и денежный оклад [3, с. 106; 4] Правда, предварительно отцу и сыну пришлось принять православную веру и пройти обряд крещения, только после этой церемонии, состоявшейся в 1684 г., их стали воспринимать российскими подданными.
Христианизации подверглись и представители бурят-монгольской знати, бежавшей со своими родами с территории Северной Монголии в русские пределы вследствие ряда крупных военных неудач в маньчжу-ро-джунгарском конфликте. Знать была вовлечена в стихийно начавшийся процесс массового переселения кочевых обитателей порубежных районов Монголии, гонимых тяготами затянувшейся войны, на сопредельные земли Даурии. С конца 1689 г. по ноябрь 1691 г. к городу Нерчинску прикочевало «около 200 юрт Ботороева рода», халхасцы и небольшая часть онкотов. Некоторое время спустя прибыли еще 400 бурятских юрт [1, с. 174-201]. Зная о том, что русские не выдадут перебежчиков маньчжурам и китайцам даже при угрозе серьезного обострения международных отношений, крупные монгольские тайши Мергень-Ахай-тайша и Бодой Данчинов добились получения покровительства русского царя своим родам путем личного принятия в 1692 г. греческой (православной) веры. Об этом сохранились сведения в путевых заметках Избранта Идеса, где есть интересное сообщение, как будто один из них, предположительно Мер-гень-Ахай-тайша, жил в одном из иркутских монастырей [6]. Спустя время проезжающий по долине Чикоя П.С. Паллас обратил внимание на «знаменитое сие под русским правительством находящихся монголов капище построенное» [11]._
Принятие инородческой знатью православной веры (особенно на начальном этапе освоения русскими новых территорий) в немалой степени содействовало породнению проживающих на Даурской земле народов и укреплению здесь царской власти. Основная масса коренного населения края склонялась к добровольному принятию российского подданства, гарантирующего им надежную защиту от вооруженных набегов монгольских феодалов. Возведенные на всем протяжении границы опорные пункты (крепости) и регулярное дежурство совместных сторожевых караулов оберегало местное население от неожиданных вторжений воинствующих соседей. На данный факт обратил внимание П.С. Паллас, который заметил: «Мало-помалу вся сия граница будет так, как по Иртышу и по Оми, в линию крепостями и форпостами устроена, по крайней мере, до тех пор, пока неприступные хребты отымут всю возможность к заложению какой-нибудь крепости» [11].
Приведенные выше историко-краеведческие факты могут свидетельствовать о том, что начиная с конца XVII в. для русского человека доминирующим в межэтнических отношениях становится принцип отождествления по вероисповеданию. Этот принцип устанавливал деление на «своих и чужих» по конфессиональному признаку и помогал различным индивидам самоотождествляться с русской этнической общностью через сближение духовной культуры.
В то же время язык и православная вера сыграли немаловажную роль в сохранении этнического самосознания русских, оказавшихся волей судьбы заброшенными в обширный труднодоступный край. Они помогли им и последующим поколениям не ассимилироваться, устоять в иноэтнической среде и даже укрепить свою социально-этническую идентичность. Православная вера смогла объединить и сплотить вокруг себя людей независимо от их этнического происхождения, сохранить этнокультурные и этнопсихологические особенности русской этнической общности, поддержать ослабшее этническое самосознание у православного населения в атмосфере забвения вынесенной из европейской части России древней истории славянского народа, постоянного прилива и смешения населения, значительной отдаленности от центра, наводнения здешней территории переселенцами и ссыльными, меняющими местные нравы в худшую сторону, широкого распространения среди простого народа бурятского языка. Являясь одним из главных этнических признаков, этническое самосознание формировало и закрепляло у пришлых и метисных обитателей края осознание личной принадлежности к русскому суперэтносу.
Первые землепроходцы, прибывшие в Даурию, сразу же очутились в экстремальных условиях неизвестного им ранее социокультурного пространства -это и сплошное иноэтническое окружение, с которым были не всегда братские отношения, (даже имели место серьезные вооруженные конфликты), и значительная удаленность от метрополии, и тяжелые социально-бытовые условия. Относительная устойчивость этнического самосознания русских подрывалась и
«вследствие постоянного сожительно-бытового смешения» славяно-русского населения с монголо-бурятскими и тунгусскими племенами. В результате чего ясачные (оседлые инородцы или карымы) «год от году пополнялись новыми поколениями» и входили в состав «русской народности». Как пояснил Н.М. Яд-ринцев, ясачные - это «крещеные буряты, женившиеся на русских женщинах или иногда на крещеных бурятках и живущие особыми селениями, отделенными от бурятских улусов». Причем «больше всего таких селений с оседлыми и обруселыми бурятскими поколениями в Забайкальской области» [17, с. 17-18]. Поэтому именно здесь зачастую встречается «брацкова-тый тип многих из старинных уроженцев» не только в окружении русских крестьян, но и в среде мещан, купцов, казаков и даже духовенства «и его потомства», которые, как замечает исследователь Э.Ф. Шперк, русский врач-климатолог, «совершенно обурятились по наружности, языку и быту». Особенно сильное распространение данное социальное явление приобрело в Нерчинском крае. Так, при знакомстве с яркими представителями города Нерчинска и его округи середины XIX в. купцами М.Д. Бутиным и Н.Д. Бутиным, П.И. Першиным-Караксарским, священниками рода Стуковых2 [8, с. 25], настоятелями Нерчинской Успенской церкви и другими невольно бросается в глаза их особый, восточный тип внешности.
Численное преобладание метисного населения в крае повлияло на специфику осознания проживающими здесь людьми своей принадлежности к определенному этносу. Подобная ситуация прослеживается и в настоящее время в районах с аналогичной этнической стратификацией. Современный исследователь-этнограф Р.К. Уразманов в итоге проведенного им исследования заключает, что люди могут быть с двойной, тройной и множественной идентичностью, то есть человек может осознавать себя одновременно гражданином разных стран и разных национальностей, особенно в смешанных браках.
Следовательно, метисное население Восточного Забайкалья в целом и Нерчинска в частности выступило в роли консолидирующего фактора межкультурного взаимодействия в поликонфессиональном региональном сообществе края. Двух-трехслойность самосознания метисов содействовала мирному сосуществованию представителей различных рас, этносов, конфессий и формированию синкретичного сознания у пограничных с ними групп населения. Это стало возможным благодаря широкому распространению в крае такого явления, как этнокультурная маргинальность, свойственная преимущественно потомкам межэтнических и межрасовых браков - карымам. Данное социальное поведение выразилось в неустойчивости этнического самосознания и метисов, и мигрантов, в их колебаниях между разными религиями, культурами, народами.
2Исследователь Т.А. Жилкина писала: «Отец Силы в свое время женился на тунгуске. Священники не имели права жениться на бурятках - вера не та. А тунгусы были христиане. Оттого Стуковы все такие скуластые».
Обобщая вышесказанное, видим, что приобщиться к особенностям другой культуры можно было не только в результате межэтнического брака, но и в процессе иных форм искусственного родства и дружеских отношений. Мирному сосуществованию нескольких этносов в рамках многонационального региона способствовало и развитие билингвизма, который помогал воспринять чужую культуру как свою. В результате крещения, увеличения количества национально-смешанных семей, совместной военной службы и других факторов появились целые поселения, в которых население свободно владело русским и бурятским языками. По этому поводу П.С. Паллас писал: «вследствие смешения русские жители усвоили бурятский язык, так что последний сделался почти господствующим языком простого народа <...> кровная помесь забайкальских казаков с бурятами имела влияние. на их психическую сферу» [11]. На этот факт обращал внимание и Н.М. Ядринцев, иллюстрируя его примерами этнолингвистического заимствования: «множество слов монголо-бурятского языка вошло в состав русского языка, которым говорят казаки и крестьяне». Так, в русском наречии Нерчинского округа было отмечено «96 слов чисто монгольских или бурятских, совершенно усвоенных местным русским наречием и бессознательно произносимые, как коренные славянские слова» [17]. Схожая ситуация с этнолингвистическим влиянием прослеживалась и в языковых структурах коренных народов края - бурят и тунгусов. Об этом сохранились сведения в книге финского ученого-лингвиста, знатока 40 языков и наречий Матиаса Александра Кастрена (1813-1852). Изучая живой бесписьменный язык восточно-забайкальских тунгусов, большей частью проживающих оседло в районе Нерчинска, он обратил внимание на его «сильную степень бурятизирования». Исходя из собранного эмпирического материала, Кастрен пришел к выводу, что тунгусы «.претерпевают в своей языковой жизни влияние той группы, с которой чаще всего соприкасаются в хозяйственной деятельности» [10, с. 9]. Высказанное предположение подтверждалось данными этнографических и лингвистических исследований бурят-монгольского языка, проведенных им в более ранний период. Действительно, языковые и речевые взаимодействия тунгусов и бурят лежали в основе их совместной хозяйственно-бытовой и культурной деятельности во время общих кочевок, обмена или продажи товара на ярмарках, а также благодаря широкому распространению в их среде экзогамных браков, в связи с чем влияние бурятского языка на тунгусский говор обнаружилось в словарных заимствованиях, фонетике и частично грамматике.
Анализ приведенных выше данных обнаруживает, что в полиэтнической среде края существовало равноправие в употреблении русского и бурятского языков, указывающее на распространение здесь фактического двуязычия. Современной науке известно о ведущей роли языка как в этнической самоидентификации отдельного индивида, так и в стабилизации межэтнических отношений. Ведь повседневное исполь-
зование одной этнической общностью языка другой этнической общности создает необходимые социально-психологические и культурные предпосылки для межнационального сотрудничества и бесконфликтного межэтнического взаимоотношения.
В то же время язык - важный, но не единственный этнический признак. Он является одним из элементов этнической культуры, которая помимо языка включает в свою систему еще обычаи, обряды, нормы поведения, привычки, этнопсихологию, искусство, хозяйственно-бытовые особенности и пр.
Рассматривая хозяйственно-бытовую специфику, отметим, что именно на этом уровне процесс межкультурных заимствований между проживающими в крае этносами и народами осуществлялся наиболее продуктивно и взаимовыгодно Потребность их представителей в быстрейшей адаптации к совершенно новым природно-климатическим и историко-этногра-фическим условиям способствовала ускоренному и добровольному процессу взаимных заимствований как повседневных предметов быта и одежды, так и способов возведения жилищ и хозяйственных построек, использования орудий земледельческого труда и таежного промысла, возделывания сельскохозяйственных культур и методов ведения скотоводства. По этому поводу Н.М. Ядринцевым было замечено: «В домашних делах и обычаях русское забайкальское население немало усвоило изделий, обычаев, поступков и сноровок бурятских». Так, например, поясняет ученый: «русские бабы, по примеру буряток, шьют по-бурятски «яргачи»...», «у бурят русские заимствовали обычай выделывать пуговицы и корольки из разных костей., по бурятскому образцу они стали делать разные вещи, относящиеся к конской сбруе», а также «подражая бурятам, русские приучают посредством стреноживания по всем правилам бурятского наезднического искусства самых диких лошадей останавливаться вдруг, куда приедут, и стоять без привязи на одном месте». Подобно бурятам, продолжает уточнять исследователь-этнограф, «богатые крестьяне держат верх надобности многочисленные табуны лошадей и стада коров, овец, которые, как и у бурят, пасутся в степях без пастуха» [17].
Каждая новая этногруппа, прибывающая в здешние места, привносила свои новшества в хозяйственную жизнь края. Так, П.С. Паллас, путешествуя по Закаменной в районе Хилка, обратил внимание на большое количество польских новопоселенных колонистов (то есть старообрядцев, так называемых се-мейских, выселенных с территории Польши - прим. автора). Трудолюбивые «поляки», поясняет ученый, для возделывания земли применяли плуг, чьи сошники были «сделаны наподобие в их земле употребляемой». Сошники плуга лучше, чем русская соха, «рыли и коренья подсекали». Вместе с тем, уточняет Паллас, конструкция этого сошника была «выдумана» еще старыми русскими мужиками, поселившимися в свое время в «лесистых польских местах» [11. Особенное почтение у П.С. Палласа вызвал тот факт, что «поляки» смогли в суровых климатических условиях Забайкалья приноровиться выращивать арбузы на откры-
тых, «лежащих на полдень, горячих и песчаных» землях Хилка, пробовали сеять гречиху, горох, коноплю, пшено, яровую и озимую пшеницу.
Своеобразным примером мирной аккультурации между представителями различных этнических групп, постепенно заселяющих Забайкальский край, может служить процесс видоизменения модели питания проживающего здесь населения. Система питания как разновидность материальной культуры у каждого народа складывается исторически, исходя из особенностей природно-климатических условий и хозяйственно-культурного типа его жизнедеятельности.
Инородцы Забайкалья, в частности буряты и монголы, издревле проживая в богатых пастбищами Даурских степях, успешно развивали кочевое (номадное) скотоводство. У состоятельных бурят тучные стада включали несколько видов пород скота: верблюдов (!), коз, лошадей, овец, и, конечно же, поголовья крупного рогатого скота - коров и длинношерстных быков (!). В воспоминаниях П.С. Палласа и других отечественных и иностранных ученых-путешественников сохранилось такое описание: «Верблюдов разводят только даурские (забайкальские -прим. автора) буряты», которые для защиты своих животных от сильных морозов «обвешивают их на зиму войлоками». Исследователи отмечают и то, что в «прекрасных степях между реками Онон и Аргунь», где пастбища свободны от снега всю зиму, разводится крупнейшая порода овец, значительно превосходящая размерами «самых больших киргизских овец» [6].
Резко-континентальные климатические условия способствовали разведению скота в большом количестве, что в свою очередь отразилось на преобладании мясомолочной пищи в рационе питания местного населения. Традиционный рацион скотоводов разбавлялся дикорастущими ягодами, травами, плодами, которые использовались в качестве настоев, заменяющих чай (бадан, иван-чай), лекарственных средств или добавок для блюд из творога со сметаной (земляника, брусника, голубица, черемуха, плоды дикой смородины и яблони). Их ели в свежем и сушеном виде. Мясные бульоны (бухлёры) и вареное мясо хорошо сочетались с луковицами лилий (саранов), диким луком (мангиром) и чесноком (черемшой). Употребление этих растений было особенно необходимо в зимний и весенний периоды. До сегодняшнего дня сохранились рецепты старинных блюд бурятской национальной кухни, например, тибнэн» (тушеная сарана с субэ), «мойнотой шананан тибнэн» (сарана с черемухой) и др. Определенный интерес представляют дневниковые записи Георги, который подметил, что «у бурят бедные люди питаются, как и тунгусы, рыбою и кореньями», а также дарами охотничьего промысла [6].
С приходом в край русских в рационе питания коренного населения замечается увеличение растительных компонентов благодаря широкому заимствованию мучных и овощных блюд. Буряты, поясняет Г.Ц. Цыбекмитова, вначале просто выменивали хлеб у русских. Впоследствии они сумели развить собственное хлебопашество, «обрабатывая землю сохами, заимствованными у русских крестьян», приобретая у
них зерно для посева и усваивая навыки ведения не типичного для этих мест земледельческого хозяйства. Исследователь арктического севера М.М. Геденштром начало хлебопашества у забайкальских бурят относит к началу XIX в. В скором времени, пишет он, «нашли они выгоду от земледелия и начали употреблять собственный хлеб в пищу, варя его зерном по неимению печей для печения хлеба». Особое внимание он обратил на быстроту процесса межкультурного заимствования, происходящего в хозяйственно-бытовой сфере. В качестве сопоставления М.М. Геденштром приводит тот факт, что еще в XVIII в. забайкальские буряты «были чистыми скотоводами» [6].
Рассматривая специфику питания пришлого населения как составную часть процесса его адаптации к новым условиям жизни, исследователи-этнографы Э.Ф. Шперк и Н.М. Ядринцев обратили внимание на произошедшие изменения ассортимента кулинарных предпочтений в сторону преобладания хлебно-мучных изделий. Пища русских, как старожилов, так и мигрантов, поясняют они, «состоит в преобладании и разнообразии мучных блюд». К примеру, почти каждый день свежий хлеб, зачастую пшеничный, даже на столе у крестьян. В неурожайные годы хлеб с «добавками». В дополнение к этому выпекались пироги с различными начинками - «с мясом и рыбой, иногда цельно запеченной». Любимым кушаньем были и пироги с черемухой. Особое место в меню русских занимали пышные, сдобные пряженики, шаньги, оладьи, сгибни, сочни, хворост, блины, а также калачи тертые и крупчатые. К широко потребляемым блюдам относились и болтушка, затирка, каши, саламат, кулага, горошница, кисели, кутья и пр. Тем не менее, самым популярным блюдом у забайкальцев, как и у всех сибиряков, оставались пельмени, которые поглощались ими «в огромном количестве».
Сочетание традиционного питания с заимствованиями значительно расширяло рацион как пришлого, так и местного населения. Достаточно открыть любую современную кулинарную книгу бурятской кухни и увидеть среди традиционных национальных рецептов «бурятские шаньги», «тогооной бэлины» (блинчики по-бурятски), аппетитные пельмени «баргажа» и пр.
Чем больше заселялся и осваивался край, тем сильнее проявлялось взаимовлияние различных национальных культур. Исторически выработанная модель питания скотоводов предусматривала употребление в пищу только вареного мяса, причем его варили недолго для сохранения всех питательных веществ. Данный принцип был перенят русскими служилыми казаками. Определенный интерес представляет такой эпизод казацкой жизни: «.бросают в воду целого барана, в большой котел, вскипятят кое-как и едят, сидя кругом, поджав под себя ноги по-бурятски и по-бурятски же разрывая куски мяса ножом у самого рта, под нижней губой» [15]. Приведенный пример доказывает, что наибольшее сходство в бытовой сфере и нормах поведения наблюдалось у казаков и инородцев. В то же время с прибытием в край представителей Кавказа и среднеазиатских стран резко увеличивается потребление местным населением пережа-
ренного мяса, хотя, согласно древней тибетской медицине, имея «силу тяжелую», оно трудно усваивается. Поэтому ранее и не употреблялось в пищу. Среди азиатских народов общераспространенными были мясные блюда с лапшой всевозможной конфигурации, такие как «дунганская лапша», «лагман» и др. Заимствованное блюдо в бурятской кухне стало называться «суп-лапша по-бурятски».
Таким образом, открытый диалог культур между представителями разных этнических групп регулярно совершался и на обыденно-бытовом уровне. Жители края охотно перенимали новые кулинарные рецепты разнообразных национальных блюд у вновь прибывающих сюда людей. Это не только расширяло ассортимент питания местного населения, но и облегчало переселенцам процесс социальной адаптации к специфической природно-климатической и социокультурной среде региона.
Человеческая потребность в ускоренном приспособлении к резко изменившимся условиям жизни заставляла людей использовать различные социальные средства, включая усвоение новых для них норм, традиций, стереотипов ролевого поведения и даже элементов культуры, распространенных в соответствующей социальной группе. Это помогало сближению их личностных ценностей с общегрупповыми и, в свою очередь, уменьшало межличностную конфликтность.
Вынужденное переселение представителей разных рас и народов, сословий и уровня культуры в абсолютно чуждую им среду обитания отражалось на специфике их индивидуальной адаптации. Анализ жизнеописаний и мемуаров известных личностей, побывавших в здешних местах, показал, что на начальном этапе человек ясно осознает те требования, которые предъявляет новая социальная среда к его поведению, в то же время принципиально не намерен признать и принять существующую в ней систему ценностей, сохраняя приверженность своим прежним ценностным ориентациям. Данный стиль адаптационного поведения обнаружился в поступках ссыльного Григория Горбовского, который, несмотря на жестокие наказания, неумолимо следующие за каждым из четырех неудачных побегов с Петровского завода, «учиняет» очередной побег «от сего завода в пятый раз». В воспоминаниях жены декабриста И.А. Анненкова П. Гебль описана трагическая гибель офицера, участника тайного «Южного общества», И.И. Суханова, который в Нерчинске, сблизившись с группой польских повстанцев, подготавливал побег. Однако заговор был раскрыт и офицер-декабрист предпочел «лишиться жизни», нежели перенести «позорное наказание» кнутом.
На следующей стадии, стадии терпимости, индивид и среда уже готовы проявить взаимную терпимость к системам ценностей и образцам поведения друг друга. Обратимся к дневниковым записям княгини М.Н. Волконской, которая, пытаясь рассеять заблуждения правительства и общества относительно русского народа, писала: «Теперь я жила среди этих людей, принадлежащих к последнему разряду человечества, а, между тем, мы видели с их стороны лишь знаки уважения; скажу больше: меня и Катерину они про-
сто обожали... наших узников называли "аши князья", а когда работали вместе с ними в руднике, то предлагали исполнять за них урочную работу.» [5, с. 67].
Третья стадия - аккомодация, предусматривает обоюдный шаг признания и принятия основных элементов ценностных систем как конкретной личности, так и новой социальной среды. Последняя, наивысшая стадия адаптации - ассимиляция, выражает полное совпадение систем ценностей личности, конкретной группы и социальной среды, в атмосферу которой они все погружены. Следовательно, адаптация - длительный и психологически трудный процесс взаимного приспособления, способный обеспечить развитие и взаимообогащение как собственной культуры личности, так и культуры общества в целом за счет активных заимствований и одновременного сохранения единства и целостности своей культуры.
Двойственный характер адаптации присущ и взаимодействию культур на уровне этнических общностей. Здесь конструктивный процесс взаимного усвоения культурных элементов, с одной стороны, способствует межэтнической интеграции, при которой взаимодействие культур разных народов и этносов приводит к появлению у них ряда общих черт, которые и становятся началом для сложения крупных межэтнических общностей. К сожалению, крупные общности не обладают достаточной устойчивостью и политической прочностью. Тем не менее, долговременная межэтническая интеграция - характерная особенность всего Забайкальского края. С другой стороны, прослеживается стремление каждого этноса к сохранению своей национальной идентичности. Специфика социальной отождествленности с другими раскрывается в стремлении индивида или группы к обособлению и установлению своей автономии, которая, в свою очередь, тесно связана с процессом этнодифференциации. Только через призму этого процесса совершается оценочное сравнение представителей иных этнических групп, элементов их культуры и, значит, деление на «своих» и «чужих».
Анализируя исторические особенности происходивших на землях Даурии этнического развития и межэтнического взаимодействия, заметим, что они явились следствием активных, но вынужденных миграционных и интеграционных процессов. Сопутствовавшее же им интенсивное межэтническое общение проявилось в увеличении межкультурных контактов, двуязычии, росте числа национально-смешанных браков, хозяйственно-бытовых заимствованиях и др. Вместе с тем рассмотренный уровень этнического общения «еще не ведет к установлению общности, а всего лишь возбуждает взаимный интерес к внешним проявлениям жизнедеятельности у совместно проживающих этносов» [7, с. 422]. Вследствие чего этнический уровень взаимодействия культур не обладает потенциалом для «обеспечения стабильности взаимодействия разнородных элементов». Потому для формирования устойчивого единства необходимо дополнить его элементами более высокого национального уровня взаимодействия._
Таким образом, длительное совместное сосуществование разных этносов и народов на ограниченной территории Забайкальского края оказало значительное влияние на процесс взаимопроникновения элементов быта и культуры, на их обоюдное дополнение и обогащение. Исходным положением для этого стал факт совпадения типов культурных ценностей проживающих сообща народов и этнических групп, который явился предпосылкой толерантного отношения к этно-контактным группам и позитивной направленности этнических установок на взаимодействие и культурное взаимообогащение. Вместе с тем специалисты отме-
чают, что процессы ассимиляции и аккомодации протекали в атмосфере взаимной терпимости при сохранении своего национального языка, самосознания и этнической самобытности культуры проживающих совместно народов. Результатом продолжительного и сложного интеграционного процесса, объединившего в некое целое составные части ассимиляции, аккомодации, адаптации, стало формирование уникального полиэтнического, поликультурного и поликонфессионального регионального пространства Восточного Забайкалья.
Статья поступила 18.10.2015 г.
Библиографический список
1. Александров В.А. Россия на дальневосточных рубежах (вторая половина XVII в.). Хабаровск: Хабаровское кн. изд-во, 1984. 272 с.
2. Артемьев Л.А. Из истории Нерчинска // Русские первопроходцы на Дальнем Востоке в XVII—XIX вв. Историко-археологические исследования: сб. науч. тр.: в 5 т. / отв. ред. А.Р. Артемьев. Владивосток: Изд-во ИИАиЭ ДВО РАН, 1991-2007. Т. 2, 1995.
3. Артемьев А.Р. Из истории Нерчинска // Русские первопроходцы на Дальнем Востоке в XVII—XIX вв. Историко-археологические исследования: сб. науч. тр.: в 5 т. / отв. ред. А.Р. Артемьев. Владивосток: Изд-во ИИАиЭ ДВО РАН, 1991-2007. Т. 2, 1995. С. 95-104.
4. Артемьев А.Р. Памятники истории освоения русскими Сибири и Дальнего Востока на современном этапе археологического изучения // Русские первопроходцы на Дальнем Востоке в XV|I-XIX вв. Историко-археологические исследования: сб. науч. тр. в 5 т. / отв. ред. А.Р. Артемьев. Владивосток: Изд-во ИИАиЭ ДВО РАН, 1991-2007. Т. 5. Ч. 1, 2007. С. 39-53
5. Волконская М.Н. Записки княгини М.Н. Волконской / вступит. ст. и примеч. Б.Г. Кокошко. Чита: Читинское кн. изд-во, 1956. 160 с.
6. Гирченко В.П. Русские и иностранные путешественники XVII, XVIII и первой половины XIX веков о бурят-монголах. Улан-Удэ: Государственное Бурят-монгольское изд-во, 1939. 92 с.
7. Ерасов Б.С. Социальная культурология: пособие для студентов вузов. 2-е изд., испр. и доп. М.: Аспект Пресс, 1997. 591 с.
8. Жилкина Т.А. Стояние в истине. М.: Лето, 2005. 167 с.
9. Зиннер Э.П. Сибирь в известиях западноевропейских путешественников и ученых XVIII века. Улан-Удэ: Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1968. 247 с.
10. Кастрен М.А. Основы изучения тунгусского языка. В кн. Е.И. Титова Тунгусско-русский словарь. Иркутск: издание Читинского краевого государственного музея им. А.К. Кузнецова, 1926. 148 с.
11. Паллас П.С. Путешествия по разным провинциям Российского государства // Россия XVIII в. глазами иностранцев / под ред. Ю.А. Лимонова. Л.: Лениздат, 1989. 544 с.
12. Православное Забайкалье. Чита: Экспресс-издательство, 2004. 274 с.
13. Трубецкой Н.С. Общеевразийский национализм // История. Культура. Язык. М.: Издательская группа «Прогресс», 1995. 800 с.
14. Федоров М.М. Правовое положение народов Восточной Сибири (XVII - начало XIX века). Якутск: Якутское кн. изд-во, 1978. 208 с.
15. Цыбиков Г.Ц. Забайкальское бурятское казачье войско // Избранные труды: в 2 т. Т. 2. О Центральном Тибете, Монголии и Бурятии. Новосибирск: Наука, 1981. С. 157-167.
16. Шерстова Л.И. Ментальность переходного этноса. Южная Сибирь в XIX - начале XX века // Сибирь в панораме тысячелетий: материалы междунар. симпозиума. Т. 2. Новосибирск, 1998.
17. Ядринцев Н.М. Сибирь как колония: к юбилею трехсотлетия: современное положение Сибири, ее нужды и потребности, ее прошлое и будущее. СПб.: типография М.М. Ста-сюлевича, 1882. 472 с.
УДК 378.016 7.02 747
ОБУЧЕНИЕ ОСНОВАМ МОНУМЕНТАЛЬНО-ДЕКОРАТИВНОГО ИСКУССТВА ДИЗАЙНЕРОВ И ХУДОЖНИКОВ ДЕКОРАТИВНО-ПРИКЛАДНОГО ИСКУССТВА
Л
© Н.В. Бычкова1
Иркутский национальный исследовательский технический университет, 664074, Россия, г. Иркутск, ул. Лермонтова, 83.
Обобщен опыт преподавания основ монументально-декоративного искусства (МДИ) для дизайнеров и художников декоративно-прикладного искусства и народных промыслов. Рассмотрены современные тенденции МДИ, изменение роли произведений МДИ. Отмечены особенности преподавания в новых условиях: использование лекций-экскурсий, лекций-дискуссий в целях развития творческих способностей студентов, а также поиск новых элементов синтеза дизайна и произведений МДИ, где особое внимание уделено единству и целостности монументально-декоративного произведения и архитектурного пространства.
1 Бычкова Наталья Вячеславовна, кандидат технических наук, доцент кафедры дизайна Института изобразительных искусств и социально-гуманитарных наук, тел.: 89025131510, (3952) 297485, e-mail: [email protected]
Bychkova Natalia, Candidate of technical sciences, Associate Professor of the Department of Design of the Institute of Fine Arts, Social Sciences and Humanities, tel.: 89025131510, (3952) 297485, e-mail: [email protected]
