ЛИНГВИСТИКА
УДК 809.461.24/.29-541.2
Размышления по поводу «произвольности языкового знака» И.Ш. Абдуллаев
Ставшее в лингвистике аксиоматичным положение Ф. де Соссюра о произвольности лингвистического знака сводится, в основном, к следующим утверждениям, если не принимать во внимание случаи ономатопеи: «Связь, соединяющая означающее с означаемым, произвольна, или, иначе говоря, поскольку под знаком мы разумеем целое, вытекающее из ассоциации означающего и означаемого, мы можем сказать проще: языковой знак произволен.
Так, идея «сестра» никаким внутренним отношением не связана со сменой звуков s-ö-r (sœur), служащей во французском языке ее «означающим»; она могла бы быть выражена любым другим сочетанием звуков; это может быть доказано различиями между языками и самим фактом существования различных языков; означаемое «бык» выражается означающим b-ö-f (фр. bœuf) по одну сторону лингвистической границы и o-k-s (нем. Ochs) по другую сторону.
Слово произвольный также вызывает замечание. Оно не должно пониматься в том смысле, что означающее зависит от свободного выбора говорящего субъекта (как мы ниже увидим, индивид не властен внести и малейшее изменение в знак, уже установившийся в языковом коллективе); мы хотим сказать, что оно не мотивировано, т. е. произвольно по отношению к означаемому, с которым у него нет в действительности никакой естественной связи» [7, с. 100 -101].
Наши сомнения относительно произвольности лингвистического знака, его немотивированности, по Ф. де Соссюру, и того, «что именно этот, а не другой знак применяется для обозначения того, а не другого элемента действительности - это в самом деле произвольно и случайно» [1] обусловлены следующими обстоятельствами:
1. Если знак произволен и не мотивирован, то каким образом коммуниканты пришли к тому, что именно этим означаемым следует маркировать данное означаемое?
2. Принцип произвольности и случайности противоречит общей методологии науки: а) ведет к агностицизму, непознаваемости природы лингвистического знака; б) случайность тоже есть проявление закономерности;
3. Цитированные выше утверждения Ф. де Соссюра, на наш взгляд, являются аргументациями, которым трудно возразить в силу недостаточного знания этимологии лингвистического знака, но не доказательства его произвольности, опирающиеся на исторические исследования языкового материала.
Отталкиваясь от того, что «объявить отношение (между вещами и их знаками) произвольным - это способ лингвиста отмежеваться от указанной проблемы и одновременно от ее решения, которое бессознательно выдвигается говорящими [1, с. 462], попытаемся изложить наше понимание вопроса, основываясь на анализе и интерпретации конкретных фактов конкретных языков.
Корневой согласный 20 глаголов в 17 дагестанских языках со значением «пить, хлебать» восходит к гемминированному увулярному спиранту хх прадагестанского языка основы [4, с. 261]. Причем считается, что этот хх звукоподражательного характера [2, с. 166 - 167]. Однако звук, возникающий в гортани при хлебании воды, производится не водой, а человеческим органом - гортанью: вода сама по себе не издает характерный звук, который возникает при хлебании и ее глотании. В основе этого звука не может лежать и звукоизображение, поскольку он характерен именно для
гортани, а не иной части организма человека или чего-нибудь другого, что находится вне его.
Поскольку этот характерный звук присущ каждому в отдельности и всему данному социуму одновременно, а значение этого звука, регулярно повторяющегося при хлебании воды, самопонятно, то хх - постепенно становится знаком пития в общественном сознании данного коллектива. Значение пития привязывается, ассоциируется именно с гемминированным хх в силу того, что:
а) это звук, способный артикулироваться в самой глубине гортани;
б) всякий другой звук, произносимый в задней части ротовой полости, при транспозиции его в глубь гортани завершается хриплым глубокогортанным гемминированным хх. К гемминированному хх прадагестанского языка восходят и корневые согласные слов со значением «вода», ср., например, уд. ххе/хе «вода» [4, с. 181] и чеч. хи «вода» [6, с. 74]. В остальных нахско-дагестанских языках корневые согласные слов со значением «вода» имеют фонацию, более отдаленную от гортанной.
В таком случае хх в плане генезиса лингвистического знака должен был ассоциироваться одновременно и с предметом пития - «водой», и с действием пития - хлебанием. Следовательно, в прадагестанском языке-основе имеем корневой согласный хх со значением «вода», «пить, хлебать».
С учетом того, что артикуляцию хх («пить, хлебать», «вода») возможно продвинуть глубоко в гортань, то представляется возможным определить глубокогортанный гемминированный хриплый ХХ как один из первых протосогласных с морфологически нерасчлененными значениями «пития и воды». Принимая во внимание тот факт, что согласный звук не может быть коммуникативной единицей в силу своей недис-тантности и, дополнив ХХ условным вокалом О, получим одно из первых слогослов в глоттогонии - ХХО с морфологически нерасчлененными значениями «питие, вода».
Анализ парадигмы спряжения, например аварского хузе «хлебать», показывает, что глоттогоническое слогослово ХХО может ситуативно обозначать: «пей!, не пей!, пьет, выпил», ср.
императив ху-(ма) пей!
ХХО «пить», (ситуативно) прохибитив хо-(ге) не пей! презенс ху-(ла) пьет перфект ху-(на) выпил
В приведенных аварских словоформах дифференциация наклонения и времени производится глагольными окончаниями -ма, -ге, -ла, -на. Следовательно, до присоединения их к основе хо (ху) последнего должно было иметь те же значения «пей!, не пей!, пьет, выпил» при их морфологической нерасчлененности, ситуативно. Из этого вытекает, что лингвогенетическая основа ххо > (хо, ху) должна была иметь морфологические нерасчлененные значения «пей!, не пей!, пьет, выпил», которые в зависимости от контекста реализуются ситуативно в «пей!», «не пей!», «пьет», «выпил», «вода».
Гемминированный хх является корневым согласным и других слов, соотнесенных с понятием «вода», ср. ав. ихх «река» [6, с. 75], лезг. хуьл, хвал «оросительный канал, арык», арч. ххел «дождь», ахвах. ххет1 «сопля», чам. хас1и «слюна» [3, с. 50]. Это позволяет дополнить семантику лингвогенетической основы ХХО ситуативными «река», «дождь», «ручей», «канава» и т. д. или обобщенно «водный объект». Тогда семантика глоттогониического ХХО имеет морфологически нерасчлененные значения «пей!, не пей!, пьет, выпил, вода, водный объект».
Теоретически на уровне слогослова ХХО возможно общение при наличии дополнительной коммуникативной опоры - жеста, указывающего на реальное действо или реальный денотат. Например, член клана, обращаясь к другому антропоморфу и указывая жестом на третьего члена сообщества, который пьет воду, произносит: ХХО.
Это могло значить «член клана пьет воду». В той же ситуации, но сразу по окончании пития воды, ХХО значило бы «член клана выпил воду».
Указание жестом на реальный водный объект и произношение ХХО значило бы «река», «родник», «ручей» и т. д. в зависимости от конкретной реалии.
В ситуации пребывания у водного источника ХХО в зависимости от интонации коммуниканта могло значить «пей!» или «не пей!».
Таким образом, в этой теоретически возможной проторечевой аудио-визуальной жесто-вокалической коммуникации единицами общения являются жесты в сопровождении ХХО, указывающего на реальное действо или денотат: жест, вокал ХХО, реальное действо/реальный денотат. При побуждении «пей!», «не пей!» реальное действо не является компонентом коммуникативного акта.
В отсутствие реального действа пития или реального водного объекта коммуникативные акты типа «пьет», «выпил», «это родник», «это река» представляются невозможным.
Однако ХХО должен был существовать в общественном сознании данного социума как звуковой комплекс, с которым ассоциируются инвариантные действия пития, воды и водного объекта. Причем можно предположить, что уже на уровне возможной ситуативной жестовокалической коммуникации жест в сопровождении с ХХО, каждый раз указывая на разные одинаковые действия пития или на разные аналогичные водные объекты, обобщает наиболее существенные их признаки, релевантные для жизнедеятельности антропоморфа.
Современные слова со значением «вода» в дагестанских языках имеют в основном структуры СГС, ср.: уд. ххе/хе, чеч. хи, авар. хьхьин, лълъим, лълъин, чам. лълъи, арч. лъан, агул. хьер, цах. хъан, хин. хьу, буд. хьаьд, крыз. хьаьд, анд. лълъин, рут. хьаьд, дар. шин, таб. шид, шар. шай, лак. щин, ссин, лезг. йад [4, с. 181; 6, с. 74; 3, с. 202].
Отсутствие конечных согласных может быть следствием их апокопы. Структура СГС дает возможность реконструкции протоформы ХХОХХ с редупликацией корневого протосогласного ХХ и инвариантными значениями «вода, водный объект». Для конечного - хх < ХХ ср. авар. ихх «река, поток», крыз. хьаьхь «жидкость», дид. хъихъи «бульон», гин. хъехъе «бульон» [3, с. 258; 412; 4, с. 202] таб. хьахь «плесень».
В таком случае имеем следующее формальное и семантическое разграничение:
ХХО «пей! не пей! пьет, выпил» «пей!, не пей!, пьет, выпил»
ХХОХХ «вода, водный объект»
Т. о., первое формальное разграничение между номинацией действа (глагола) и предмета (существительного) имеет место посредством редубликации корневого протосогласного.
Дальнейшее формальное и семантическое развитие ХХО и ХОХХ должно иметь место:
а) ХХО в плане временной локализации действия пития - «пьет» и «выпил», а также в аспекте повелевания «пей!» или запрещения «не пей!»;
б) поскольку глагольное действие одно - питие, а в водных объектах конечное множество, то фонетическое или семантическое разграничение должно идти преимущественно в аспекте обозначения водных объектов. Т. о., рост будущего словарного состава должен происходить посредством преимущественного образования существительных, а не глагола.
Это фонетическое и семантическое разграничение общих значений глагольной формы ХХОХХ «вода, водный объект» происходит путем постепенной индивидуализации как означаемого, так и означающего в направлении от общего к частному и единичному. Так, для обозначения понятия «вода» ХОХХ фонетически конкретизируется на уровне прадагестанского языка - основы в форме хвал (ср. лезг. хвал, хуьл
«поливной канал, арык»). Первый корневой согласный восходит к ХХ и его фонетическое развитие в дагестанских языках отражается в виде корневых согласных современных слов со значением «вода»: для удобства повторяем корневые согласные вышеприведенных слов, но уже не указывая на языковую соотнесенность: Хх - хх - х - хьхь - хь - хь - ш - щ - с.
Редублицированный корневой согласный (ХХО-) ХХ согласно приведенным данным имеет следующее фонетическое развитие в дагестанских языках:
(ХХО-) ХХ - хх (ср. ав. ихх «река») - х (ср. таб. арх. «канава») - хь (ср. крыз. хьаьхь «сырость») - хьл л-м-н-д-р-й (см. конечные согласные цитированных слов со значением «вода») - лълъ - лъ.
В целом фонетическое древо протосогласного ХХ «вода, водный объект» применительно к значению «вода» в дагестанских языках имеет следующий вид: ХХ- х - хьхь - хь - ш - щ - сс хьхьл - лълъ - лъ л - м - н - д - р - й
Таким образом, значение «вода», например, в аварском языке обозначается формой лълъим, в лезгинском йад, в агульском хьед и т. д. в силу следующих обстоятельств:
1. И корневые, и финальные согласные - результат фонетического развития про-тосогласного ХХ с морфологически нерасчлененными значениями пития, воды и водного объекта.
2. Этот протосогласный стал «звуком речи» в силу того, что человеческая гортань при питии воды издает характерный звук в глубине гортани, и этот звук ассоциируется с питием, водой и водным объектом. И, поскольку этот звук присущ каждому члену социума в отдельности и всему коллективу одновременно и его значение само понятно, он становится знаком воды, пития и водного объекта в общественном сознании данного клана.
3. Современные формы слов со значением «вода» это производное протослово ХХОХХ в ситуативном значении «вода», фонетическое развитие которого остановилось на уровне лексем современных дагестанских языков.
Таким образом, нам представляется, что в языковых знаках в нашем случае, передающих понятие «вода», означающие не произвольны, а обусловлены, они мотивированы, не случайны, а закономерны. В то же время означаемое «вода» не имеет непосредственной связи со звуковым комплексом, маркирующим это значение.
Литература
1. Бенвенист Э. О природе языкового знака // Звегинцев В.А. История языкознания XIX - XX веков в очерках и извлечениях. Ч. I. - М., 1964. - С. 459 - 464.
2. Гудава Т.Е. Сравнительный анализ глагольных основ в аварском и андийском языках. - Махачкала, 1959. - 236 с.
3. Кибрик А.Е., Кодзасов С.В. Сопоставительное изучение дагестанских языков. Имя. Фонетика. - М., 1990. - 214 с.
4. Сравнительно-историческая лексика дагестанских языков (СИЛДЯ). - М., 1971. -296 с.
5. Ф. де Соссюр. Труды по языкознанию. - М., 1977. - 695 с.
6. Хайдаков С.М. Сравнительно-сопоставительный словарь дагестанских языков. -М., 1973. - 180 с.