CC BY
11
Санкт-Петербургская православная духовная академия
Архив журнала «Христианское чтение»
Е.П. Аквилонов
Разгневанному возражателю:
ответ на статью о. А.Ю. Гриневича: «Ещё о паннихидах над иноверцами»
Опубликовано:
Христианское чтение. 1907. № 1. С. 100-116.
@ Сканированій и создание электронного варианта: Санкт-Петербургская православная духовная академия (www.spbda.ru), 2009. Материал распространяется на основе некоммерческой лицензии Creative Commons 3.0 с указанием авторства без возможности изменений.
СПбПДА
Санкт-Петербург
2009
Х_Х XX X X XX ХХХХХХХХ XXX XX X X X
>» »и м* fV»' i>r iff Ml 1 f>f fff tt< Ml PI
Разгнѣванному возражателю
(Отвѣтъ на статью о. А. Ю. Гриневича: „Еще о паннихидахъ надъ иновѣрцами“, см. „Вѣстникъ Военн. Духовен.“ 1906 г., К° 19).
К ВЪ ДОБРЫЙ ЧАСЪ, назадъ тому восемь мѣсяцевъ (см. „Хр. Чт.“, апрѣльск. кн., за текущій годъ, стр. 603), выражено было мной искреннее желаніе „выслушать основательный и безпристрастный приговоръ“ насчетъ истинности моихъ сужденій о недозволитѳльности слу-
женія православнымъ духовенствомъ паннихидъ въ храмахъ по усопшихъ иновѣрцахъ-христіанахъ. Въ поименованной статьѣ о. А. Ю. Гриневича, правда, изреченъ пространный (на девяти страницахъ), но только и не основательный, и не безпристрастный приговоръ. Откровенно говоря, еще ни одного раза не приходилось мнѣ встрѣчаться съ такимъ оппонентомъ, въ полемическомъ арсеналѣ котораго все приведено въ полный разгромъ. Неоднократно читалъ и перечитывалъ я направленныя противъ меня гнѣвныя строки и, чѣмъ внимательнѣе относился къ нимъ, тѣмъ бсйіѣѳ изумлялся необыкновенному сочетанію въ нихъ алогичности съ безграмотностью и кипучей досады еъ крайней скудостью свѣдѣній рѣшительно во всѣхъ отрасляхъ богословской науки. Зато сколько безграничной самоувѣренности, зато какая рѣшительность въ приговорахъ и фанатическая нетерпимость къ неугоднымъ мнѣніямъ! Какъ и въ прошлый, такъ и въ настоящій разъ, о. Гриневичъ выступаетъ весьма страстнымъ защитникомъ церковно-паннихидныхъ моленій по иновѣрцахъ-христіанахъ. Подобно всякому, погруженному въ неотвязчивую ісібе fixe, ревностный совершитель паннихидъ по иновѣр-
цахъ какъ бы обоняетъ кадильный дымъ, даже, и тамъ, гдѣ обыкновенный смертный вдыхаетъ въ себя цвѣточный ароматъ, и слышитъ погребальный звонъ, для здороваго слуха являющійся только призывомъ къ обычной церковной молитвѣ. Короче говоря, весь полемическій строй о. Гриневича свидѣтельствуетъ о своего рода ттаѵѵоуібоілогла въ смыслѣ ея главнаго Leitmotiv’a.
Горячій поборникъ строжайшей логики и неумолимый обличитель кажущагося ея отсутствія въ моей статьѣ, о. Гриневичъ сумѣлъ аттестовать себя такимъ мыслителемъ, сравняться съ которымъ, дѣйствительно, трудно и, тѣмъ еще болѣе, превзойти котораго рѣшительно невозможно. Въ этомъ отношеніи нашъ оппонентъ исключительно—безподобенъ и „славы своея никомуждо дастъ“. „Не будемъ больше отвѣчать прот. Е. Аквилонову на его остроты“, даетъ себѣ обѣтъ о. Гриневичъ,—„обратимся къ содержанію крайне спутанной статьи, насколько (начало безграмотности о. Г—ча) оно касается насъ, какъ оппонента его (?) по первой статьѣ“ (стр. 584). И вслѣдъ затѣмъ: „послѣ краткаго вступленія, въ которомъ авторъ похваляется стойкостью и обдуманностью своихъ взглядовъ, а также умѣніемъ потѣшиться ѣздой на тройкѣ оппонентовъ, о. Е. А—въ выступаетъ съ разсужденіемъ собственно по адресу проф. В. Соколова“... Потерявъ „адресъ“ для своихъ мыслей, о. Гриневичъ цѣлой страницей, посвященной напрасной защитѣ проф. В. А. Соколова (вѣдь это выходитъ уже за границы „насъ“), вступилъ, такъ сказать, въ преддверіе „своей“ логики. „Для живыхъ людей и для живыхъ вопросовъ“, замѣчаетъ по моему адресу о. Г—чъ, „у нашего критика какая-то, значитъ, особая логика“ (стр. 585). И настолько ясная и простая, добавлю отъ себя, что только надо удивляться, какъ ея не понялъ возражатель. „Живыхъ Церковь молитвенно зоветъ къ покаянію“, какъ о томъ сказано было мной въ свое время („Хр. Чг.“, стр. 599), „а от-шѳдшихъ въ тотъ міръ предоставляетъ милосердію Божію“. Но вопросу о различіи молитвъ за живыхъ отъ молитвъ за умершихъ (разумѣя въ обоихъ случаяхъ иновѣрцевъ) были приведены убѣдительныя свидѣтельства изъ св. писанія съ преданіемъ, а такъ же изъ литургійныхъ молитвословій и изъ церковной практики. Не только можно было изъ нихъ видѣть, но, даже, нельзя было не видѣть ярко-бросающагося въ глаза различія между тѣмъ и другимъ видами церков-
ной молитвы, причемъ, по прямому смыслу общеобязательнаго для всѣхъ православныхъ христіанъ „правила вѣры“, указывалось на нравственный долгъ молиться „за вся“ (находящіеся въ земномъ странствованіи) „человѣки, за Царя и за вся, иже во власти суть“, и на отсутствіе такого долга по отношенію къ тѣмъ же лицамъ послѣ отшествія ихъ изъ этого міра. Такъ, дѣйствительно, для живыхъ людей оказалась не по моей прихоти, а по непогрѣшительному разуму церкви, „особая“ логика, къ сожалѣнію, пока еще тщетно „толкущая“ при дверяхъ стропотнаго оппонента. Если о. Гриневичъ не удовлетворяется, даже, и общецерковной логикой, или „правиломъ вѣры“, то едвали еще кто другой на свѣтѣ выдержитъ экзаменъ предъ „испытующей мыслью“ („Вѣсти. В. Дух.“, стр. 589) столь „современнаго человѣка“: послѣдній одинокъ съ своей логикой,—одинокъ и, тѣмъ не менѣе, вседоволенъ! Что же касается моей логики, то, назвавъ ее „особой“ логикой, о. Гриневичъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ бы сожалѣетъ о томъ, что она „не оригинальна“ и заражена примѣромъ „трактирной“ (стр. 585), доподлинно—извѣстной ему, логики. Кромѣ того, критикуемая возражателемъ логика называется „логикою о. Аквилонова“ (стр. 590), „спеціальною“ и „своеобразною“ (стр. 588). Но, если критикуемая о. Г—мъ логика „своеобразна“, „спеціальна“, и если она является „логикой о. А—ва“, то, слѣдовательно, и оригинальна; если же она „не оригинальна“, то не есть только „логика о. А—ва“, не „спеціальная“ и не „своеобразная“; если сродни „трактирной“, то не о. А—ва, который, воздавая должную честь познаніямъ возражателя на этотъ счетъ, самъ не прибѣгалъ еще къ ея („трактирной“ логики) любезнымъ услугамъ; если „особая“, то не неоригинальная. Я подивишься,^ въ концѣ концовъ, великому чуду: какъ только уцѣлѣла еще на плечахъ такая голова, на которую палъ тяжкій жребій—приложить къ одному и тому же субъекту столько взаимоисключающихъ предикатовъ. Но что было-бъ смертельнымъ ударомъ для всякой другой логики, то для о. Гриневича служитъ свѣтлымъ ореоломъ славы: „блаженъ кто вѣруетъ:
тепло ему на свѣтѣ!“
Достойной спутницей вышеупомянутой логики возражателя является его выдающаяся безграмотность. Считаю необходимымъ отмѣтить эту въ высшей степени характерную для самомнительнаго возражателя черту: въ нѳй обнаружи-
ваѳтся его незаурядная грамматическая нищета, которая (почему знать?), быть можетъ, представляется ему такъ же приличной, какъ болтающіеся лохмотья—итальянскимъ лацца-роне. „Всему насъ учитъ жизненный опытъ“, заявляетъ (стр.
586) о. Гриневичъ, съ чѣмъ я согласенъ, исключая изъ „всего“ только одно: „жизненный“ приложимо, наприм., къ эликсиру, къ силѣ и т. п., но только не къ опыту, который называется обыкновенно „житейскимъ“. „На противъ“, „самаго“ о. А—ва (тамъ же); „человѣкъ, какъ бы онъ не назывался,—это пустое“ (стр. 588); „ratio legis—это есть смыслъ закона, его фокусъ, въ которомъ запроектировано законодателемъ скрещеніе идеала съ жизнью“ (тамъ же). О „скрещеніи“ принято говорить только по отношенію къ животному царству (конюшенный терминъ), но никакъ не къ идеалу съ жизнью.—„Мы соотнесли выдвинутый практикою церкви вопросъ къ основнымъ требованіямъ христіанства въ Св. Писаніи“ (стр. 587).—„Подъ принципіальнымъ (но не единственнымъ, какъ думаетъ о. Аквилоновъ) взглядомъ, можно понимать взглядъ (idem per idem!) на извѣстный предметъ съ такой или иной болѣе или менѣе общей точки зрѣнія“ (стр.
587) . Большую премію слѣдовало бы назначить такому мудрецу, который осилилъ бы приведенную выдержку: что до меня, то послѣдняя представляется мнѣ безсмысленною абракадаброй—и только.—Упомянувъ объ указанныхъ мною двухъ теченіяхъ ‘въ богословской мысли по спорному вопросу, о. Г—чъ полагаетъ, что „эти теченія не такъ были бы діаметрально-противоположны (дивная конструкція!), если бы наши противники съ большимъ вниманіемъ отнеслись къ источнику истины—Св. Писанію и главное, если бы не обостряли полемику, обобщая эту борьбу съ борьбою между прогрессомъ и реакціей во внѣ-церковномъ мірѣ, къ чему (?!), повидимому, склоненъ и о. Аквилоновъ“ (стр. 592). Опять темно и непонятно, логически неуклюже и грамматически неправильно. Но, видно, „сіе же все бысть, да исполнится слово писанное: яко не познахъ книжная“ (Пс. 70, 15).
Третій „смертный грѣхъ“ полемиста состоитъ въ совершенномъ неразумѣніи того, о чемъ и что онъ пишетъ. Подобно человѣку, вдругъ потерявшему какую либо драгоцѣнную вещь и пустившемуся въ тревожные за нее поиски, Гриневичъ готовъ положить свою душу за то только, чтобы отыскать,—очевидно, утраченное имъ (если только онъ
когда нибудь имѣлъ) ratio legis. Эти два латинскихъ слова представляютъ собой всецѣло полонившую о. Гриневича id6e fixe, съ которою и носится онъ безнадежно на пространствѣ всей своей статьи. Нигдѣ нѣтъ пріюта бѣдному скитальцу. Св. Писаніе не вмѣщаетъ въ себѣ искомое ratio; нѣтъ ему мѣста такъ же и въ Св. Преданіи; не вѣдаютъ такого резона ни литургійныя молитвы, ни свв. отцы церкви, ни церковная исторія, включительно до непріятнаго о. Гриневичу синодальнаго опредѣленія (и постановленія предсоборной комиссіи) насчетъ недозволительности служенія церковныхъ паинихидъ но скончавшихся иновѣрцахъ-христіанахъ. Чуть не по всякому поводу, благовременнѣ и безвременнѣ, твердитъ мой оппонентъ о ratio legis (выраженіе употреблено въ статьѣ одиннадцать разъ), подобно Акиму изъ „Власти тьмы“, постоянно вставлявшему въ свою рѣчь пресловутое „таё—-таё“,—очень усердно ищетъ, но, къ сожалѣнію, только не обрѣтаетъ искомаго. Подлинно,
Ratio legis Pastori gregis Non datur,
т. e., по вольному переводу,
Смыслъ закона Для отца Антона Непостижимъ.
И, что особенно замѣчательно, самъ же ищущій многократно подтвердилъ для себя непостижимость искомаго ratio. Мнѣ думается, что полемическое кораблекрушеніе о.'Гриневича произошло отъ крайне-страннаго взгляда полемиста на душевный міръ, въ которомъ не тѣсно всяким'ь заблужденіямъ и порокамъ, за то совершенно нѣтъ мѣста для искомаго ratio legis. Если бы, дѣйствительно, оказался въ такомъ положеніи мой оппонентъ (къ сожалѣнію, да, онъ находится въ такомъ положеніи), то, даже, и самое искреннее сочувствіе къ послѣднему еще никого не обязывало бы къ антп-психологическому отрицанію за собой разумно-нравственнаго права—быть носителемъ разсматриваемаго ratio legis. Вѣдь не въ воздушномъ же пространствѣ носится смыслъ закона, а непремѣнно находится въ умѣ всякаго здравомыслящаго человѣка, составляя его самое дорогое и неотъемлемое достояніе. На зарѣ своего душевнаго развитія человѣкъ опирается,
главнымъ образомъ, на сторонній авторитетъ; но въ ясный полдень сознательной жизни онъ является уже господиномъ положенія: „женѣ же глаголаху, яко не ктому за твою бесѣду вѣруемъ: сами бо слмшахомъ и віъмы, яко Сей есть воистпнну Спасъ міру, Христосъ“ (Іоа. 4, 42). Но это писано не про о. Гриневича, потому что, въ противномъ случаѣ, онъ не упрекалъ бы меня, даже, и въ томъ, что я „построилъ рѣшеніе вопроса на буквальномъ значеніи опредѣленія Св. Синода“ (стр. 587). Интересно было бы знать, на какомъ, именно, пониманіи церковныхъ постановленій опочилъ самъ возражатель: ужъ не слѣдуетъ ли онъ „пневматическому“ смыслу и толкованію ихъ? Если да, то этимъ пониманіемъ открывается самый широкій просторъ капризному произволу со стороны подчиненныхъ по отношенію къ церковной власти: она будетъ требовать буквальнаго пониманія издаваемыхъ распоряженій, а пневматики предпочтутъ витать въ области всякихъ фантазій, оправдываясь мнимодуховнымъ толкованіемъ закона. Вотъ, до чего можно договориться вгь полемической горячкѣ!
Но и этого оказалось все еще мало для о. Гриневича. На той же самой страницѣ, обличивъ меня „за ругань (?!) косвенно даже по адресу того самаго митр. Филарета, мнѣніе котораго принято“ (положено?) мною „въ основу статьи“, теперь, почему-то вдругъ проникнутый почтеніемъ къ московскому первосвятителю, странный возражатель цѣпляется, какъ утопающій за соломинку, за разрѣшеніе упомянутыми, владыкой поминовенія иновѣрцевъ, даже, на проскомидіи (содержащееся въ письмѣ м. Филарета къ нѣкоему Виталію). Итакъ, Филаретъ, какъ авторъ единственнаго частнаго письма, предпочтенъ Филарету—члену Св. Синода и составителю, по особому порученію Высшей Церковной Власти, оффиціальнаго доклада, послужившаго основаніемъ для послѣдующихъ синодальныхъ указовъ по разсматриваемому предмету. Неужели о. Гриневичъ, называющій мои разсужденія „молодо-самоувѣренными“ (стр. 588), свои считаетъ порожденіемъ мастито-мудрой старости? А, по-моему, здѣсь обнаруживается одно лишь, до неприличія грубое, издѣвательство надъ здравымъ смысломъ, причемъ безутѣшный искатель смысла закона самъ росписался вгь его безсмысленномъ и, въ лучшемъ случаѣ, безсознательномъ искаженіи: не вѣдалъ-бо, что творилъ.
Само собою разумѣется, что н въ настоящемъ случаѣ, какъ и во всѣхъ ему подобныхъ, неизмѣннымъ спутникомъ невѣжественной полемики явилось непомѣрное высокомѣріе велерѣчиваго автора, который хочетъ „заставить“ кого-то „раньше или позже, прямо или косвенно, но неизбѣжно поднять вопросъ о ratio legis“ (стр. 586),—не правда ли: слогъ Высочайшаго манифеста?! „Испытующая мысль современнаго человѣка (замѣчайте полемическое crescendo) не затруднится подвергнуть безпощадной критикѣ мнѣніе митрополита Филарета (.) и трудно предсказать, каковъ будетъ результатъ этой критики“ (стр. 589). Мнѣ думается, что теперь, наоборотъ, очень легко удостовѣриться въ исполненіи надъ самимъ критикомъ мудрыхъ словъ библейскаго Вилдада: „упованіе его подсѣчено, и увѣренность его—гнѣздо паука“ (Іов. 8, 14). Причисливъ себя къ „людямъ дѣла“, о. Гриневичъ какъ бы предоставляетъ несогласнымъ съ нимъ именоваться людьми бездѣлья и, пожалуй, не ошибется въ своемъ приговорѣ, если только добавитъ ближайшее опредѣленіе къ слову: „дѣла“, именно: „паннихиднаго“ дѣла, ненужнаго, противозаконнаго и безсмысленнаго въ тѣхъ обстоятельствахъ, въ которыхъ оно совершается, — не къ чести какъ самихъ паннихидослужителей, такъ и той Церкви, служителями которой они состоятъ. Но, что касается брошеннаго мнѣ о. Гриневичемъ упрека въ томъ, будто я „игнорировалъ показанія жизни и данныя опыта“ (стр. 586), то въ моемъ распоряженіи документальныя данныя для обличенія возражателя въ завѣдомой неправдѣ. Вотъ моп доказательства: 1) я осудилъ не фантастическую, а опытно-данную“ паннихиду по римско-католическомъ панѣ, опираясь 2) на дѣйствительные, а не воображаемые церковные каноны, 3) на подлинныя мнѣнія митрополита Филарета и преосвященнаго Ѳеофана—знаменитаго православнаго экзегета, глубоко-образованнаго богослова и строгаго подвижника, и 4) на цѣлый рядъ указовъ Св. Синода по взятому предмету—опять дѣйствительныхъ и дѣйственныхъ въ православно-церковной практикѣ, за исключеніемъ развѣ только тѣхъ приходош>, къ которыхъ священнодѣйствуютъ подобные о. Гриневичу служители алтаря; 5) полемизирую противъ дѣйствительныхъ, а не воображаемыхъ возражателей; 6) утверждаю, на основаніи житейскаго опыта, что православные люди смущаются паннихиднымъ ласкосердіемъ по отношенію къ инославнымъ-христіанамъ,
7) ссылаюсь на современную практику въ константинопольской патріархіи и т. п. Неужели, въ виду приведенныхъ мною данныхъ, можно, но совѣсти и во имя здраваго смысла, утверждать о моихъ статьяхъ такую вопіющую небылицу, какую безцеремонно соткалъ мой разгоряченный противникъ? Если и можно, то, во всякомъ случаѣ, не должно.
По какому, спрашивается далѣе, откровенію узналъ о. Гриневичъ о томъ, что синодальные указы—временная мѣра? ГІо сравненію съ вѣчностью, конечно, временная, но такая, которая органически связана съ неизмѣнной природой самой православной церкви. Кто сказалъ о. Гриневичу обо мнѣ, какъ о такомъ авторѣ, „который самъ сомнѣвается въ цѣлесообразности своего разсужденія?“ (стр. 584). Наоборотъ, больше, чѣмъ сколько полагаетъ оппонентъ, я увіърет въ этой цѣлесообразности, правда, съ одною оговоркой: не для такихъ, какъ мой возражатель, читателей моей полемики, а для людей законосообразнаго дѣла и строго-церковныхъ воззрѣній. Вѣдь не всѣ же солидарны съ о. Гриневичемъ, и не всюду въ женскихъ монастыряхъ обрѣтаются такія, какъ выведенная моимъ возражателемъ, матушки-игуменьи!
Слыдующимъ смертнымъ грѣхомъ со стороны о. Гриневича является его патологически - неправильная экзегетика. Зараженный насквозь паннихидоманіей, онъ чуть не въ каждомъ стихѣ Св. Писанія видитъ указаніе на долгъ православнаго пастыря служить панихиды по иновѣрцахъ. Говорю не въ шутку, а вполнѣ серьезно: откройте, напримѣръ, первую главу книги Бытія, и о. Гриневичъ въ словахъ перваго стиха: „въ началѣ сотвори Богъ небо и землю“ непремѣнно отыщетъ указаніе на упомянутый долгъ. Въ настоящемъ случаѣ попрошу говорить за меня славнаго Эразма Роттердамскаго. Въ своемъ безсмертномъ произведеніи: „Похвала Глупости“ ученый гуманистъ выводитъ на сцену одного проповѣдника, который „'начавъ съ азбуки, перешелъ къ словамъ, потомъ къ частямъ рѣчи, затѣмъ повелъ рѣчь о согласованіи именъ и глаголовъ, существительнаго и прилагательнаго. Многіе изъ слушателей уже начинали недоумѣвать и бормотали про себя: къ чему клонится вся эта чепуха? Но вскорѣ дѣло разъяснилось. Оказалось, что элементы азбуки и грамматики содержатъ въ себѣ символическое отображеніе Троичности“ (Эразмъ Роттердамскій, Похвала Глупости, рус. пѳр. профес. Н. П.
Ардашева, Юрьевъ, 1902, стр. 118). А вотъ и данныя: о. А. Гриневичъ ссылается на два мѣста изъ кн. Бытія: въ одномъ изъ нихъ (Быт. 41, 45) упоминается о томъ, какъ „нарекъ фараонъ Іосифу имя: Цафнае—панеахъ; и далъ ему въ жену Асенеѳу, дочь Поги-фера, жреца Иліопольскаго. И пошелъ Іосифъ по землѣ Египетской“. Ну, кто, скажите на милость, какой здравомыслящій читатель заподозритъ въ приведенной выдержкѣ хоть что нибудь относящееся къ поминовенію усопшихъ? За то о. Гриневичъ прозрѣваетъ здѣсь указаніе на панихиду. Второе мѣсто (Быт. 45, 16—20): „дошелъ въ домъ фараона слухъ, что пришли братья Іосифа; и пріятно было фараону п рабамъ его. И сказалъ фараонъ Іосифу: скажи братьямъ твоимъ: вотъ что сдѣлайте: навьючьте скотъ вашъ хлѣбомъ и ступайте въ землю Ханаанскую, и возьмите отца вашего“ и т. п.—и опять чудится о. Гриневичу моленье по усопшихъ (стр. 591). Такова сила господствующей надъ человѣкомъ паннихидной idee fixe! Невольно вспоминается мнѣ, по этому случаю, забавный анекдотъ, происшедшій въ саду преосвящ. Иринея (Фальковскаго, f 1823). Страстный любитель астрономическихъ наблюденій, преосвященный однажды предложилъ монашествующей братіи смотрѣть въ телескопъ. Подошелъ намѣстникъ и, посмотрѣвъ въ трубу, воскликнулъ: „дивны дѣла Господни, ваше преосвященство“! Тоже восклицаніе вырвалось изъ устъ ризничаго, вслѣдъ за которымъ подошелъ о. казначей, такъ же подивившійся „дѣламъ Господнимъ“. Приблизился, наконецъ, одинъ изъ послушниковъ и произнесъ такое же восклицаніе. „Только въ трубу-то ничего не видно“, замѣтилъ онъ. Оказалось, что преосв. Ириней забылъ снять крышку съ телескопа (Шевляковъ, Исто-рич. анекдоты. Спб. 1898). На телескопѣ—крышка а на душевныхъ очахъ о. Гриневича—„пока еще не снятое покрывало при чтеніи ветхаго завѣта“ (2 Кор. 8, 14). Впрочемъ, оно даже преимуществуетъ предъ іудейскимъ вч» томъ отношеніи, что простирается и на новый завѣтъ, въ истолкованіи котораго мой оппонентъ не имѣетъ себѣ соперниковъ.
Кто смотритъ на нагорную проповѣдь, какъ на высочайшій образецъ христіанскаго нравоученія, тотъ еще не поднялся на достигнутую о. Гриневичемъ высоту богословскаго созерцанія. Глубокомысленный критикъ о чемъ-то вопрошаетъ (стр. 587) меня, ссылаясь на одно мѣсто (Мѳ. 5, 43— 48) изъ упомянутой проповѣди, а о чом'ь,—рѣшительно за-
трудняюсь понять. „Какимъ образомъ“, извольте видѣть, „онъ (т. е., пишущій эти строки) находитъ не пустымъ занятіемъ и не наивнымъ отысканіе принципіальной основы, отысканіе принципіальнаго рѣшенія того вопроса, который принципіально и категорически рѣшенъ Самимъ Господомъ, заповѣдавшимъ любовь ко врагамъ и молитву за нихъ? Или ему непонятно и сомнительно это рѣшеніе Божественнаго Учителя?“—-Отвѣчаю: понятно и несомнѣнно для меня евангельское ученіе (въ данномъ случаѣ) о любви къ ближнимъ и врагамъ, а также и о присносущномъ Источникѣ ея въ Бо-гѣ-Отцѣ. Ясна и непреложна, далѣе, и Господня заповѣдь о молитвѣ „за обижающихъ и гонящихъ“. Но мнѣ совершенно непонятна допущенная возражателемъ небрежность въ отношеніи къ нагорной проповѣди: отбило перевернуть впередъ всего только одну страницу евангелія, чтобы прочитать полезнѣйшее для о. Гриневича наставленіе Спасителя: „ты же, когда молишься, войди въ комнату твою и, затворивъ дверь, помолись Отцу твоему, Который втайнѣ; и Отецъ твой, видящій тайное, воздастъ тебѣ явно“ (Мо. 6, 6). Проистекающее отсюда поученіе очень явно: молитесь, сколько угодно, за иновѣрцевъ въ стихъ комнатахъ или въ келліяхъ, служите хоть часовыя паннихидьг, поминайте на нихъ не только одного, а цѣлые соборы римско-католиковъ, лютеранъ и т. п., но и довольствуйтесь однимъ этимъ. Не превращайте келейнаго моленія въ общественно-церковное, для котораго издревле существуетъ свой особый уставъ. Святая любовь, съ помощью которой застрявшій полемистъ надѣется вылѣзти изъ опасныхъ дебрей и не можетъ, должна быть въ христіанствѣ не слѣпою, а непремѣнно согласоваться съ „умомъ Христовымъ“ (1 Кор. 2, 16). Въ противномъ йсе случаѣ „всеобъемлющая (на которую къ дѣлу и безъ нужды такъ принято ссылаться въ наше время) любовь“ можетъ завести насъ въ такія приключенія, „однихъ же не пѣть есть и глаголати“.
Не такъ, какъ понимаетъ любовь о. Гриневичъ, изъясняютъ ее истые „люди дѣла“,|изъ числа которыхъ мой возражатель, надѣюсь, не исключитъ, напримѣръ, св. Кипріана, еписк. Карѳагенскаго. Въ книгѣ „О единствѣ Церкви“ (рус. пер., Кіевъ, 1879, стр. 182)*святитель Карѳагенскій пишетъ, между прочимъ, слѣдующее: „раздоръ не можетъ удостоиться царства небеснаго и награды оть Христа, Который сказалъ: «сія есть заповѣдь Моя, да любите другъ друга, якоже воз-
любихъ вы» (Іоан. 15, 12). Не будетъ принадлежать Христу, кто вѣроломнымъ несогласіемъ нарушилъ любовь Христову: не имѣющій любви и Bora не имѣетъ. Не могутъ пребывать съ Богомъ не восхотѣвшіе быть единодушными въ Церкви Божіей“. Приведенныя слова заслуживаютъ, думается, нѣкотораго вниманія, даже, и со стороны о. Гриневича, какъ полезное отрезвленіе отъ сколько горячихъ, столько же и одностороннихъ его сужденій.
Изъ другой, приводимой (стр. 590) о. Гриневичемъ цитаты (Лк. 5, 32—34): „Я пришелъ призвать не праведниковъ, а грѣшниковъ къ покаянію. Они же (т. е., „книжники и фарисеи“, ст. 30) сказали Ему: почему ученики Іоанновы постятся часто и молитвы творятъ, также и фарисейскіе, а Твои ѣдятъ и пьютъ? Онъ сказалъ имъ: можете ли заставить сыновъ брачнаго чертога поститься, когда съ ними Женихъ“?— слѣдуетъ, что нѣтъ грѣха „ѣсть и пить съ мытарями и грѣшниками“, а затѣмъ,—что и для поста бываетъ безвременье.— Третья цитата (Лк. 17, 15—19, стр. 591)—-объ исцѣленіи прокаженныхъ (по о. Г—чу „прокаженнаго“),—полагаетъ возражатель, „не внушаетъ о. Аквилонову мыслей о благодарности къ Богу и благодѣтелямъ“. Ужъ не за то ли я приглашаюсь благодарить Бога, что Онъ благоизволилъ такихъ-то отозвать въ загробный міръ? То правда, что за все мы должны славословить Создателя, но также несомнѣнно и другое, что уже черезчуръ много наберется такихъ благодарностей (психологически феноменальныхъ!), если считать ихъ хотя бы только по траурнымъ коймамъ газетныхъ объявленій. Въ такомъ случаѣ останется еще молить Господа Бога, чтобы Онъ, „сице и въ предняя не презирая“, чрезъ ангела смерти почаще „возвеселялъ“ признательныя сердца такихъ, какъ о. Гриневичъ, наннихидолюбивыхъ рабовъ Своихъ! Поистинѣ, преоригинальное толкованіе! Это своего рода головокружительное salto mortale, это какое-то гиперпневматическое Ьозер-цаніе недоступныхъ обыкновенному смертному высотъ христіанскаго благовѣстія. Должно быть, „здѣсь“ таится какая либо апокалипсическая „мудрость“ (Апок. 13, 18).
А что скажетъ о. Гриневичъ по поводу такихъ мѣстъ писанія, какъ, наприм.: „завѣщаваемъ же вамъ, братія, именемъ Господа нашего I. Христа, удаляться отъ всякаго брата, поступающаго безчинно, а не по преданію, которое приняли отъ насъ“? (2 Сол. 3, 6). Отсюда выходитъ“, замѣчаетъ преосв.
Ѳеофанъ въ своемъ толкованіи (см. его „Бесѣдовательноѳ толкованіе втор, послан. къ Солунянамъ“, Моск., 1873, стр. 119), „что, по намѣреніямъ Господа и святыхъ апостоловъ, христіанскія общества всѣ, въ дѣломъ своемъ составѣ, должны быть строгими исполнителями заповѣдей, и что (стр. 120) отступленіе отъ сего иовелѣнія бросаетъ тѣнь на само евангеліе, какъ бы на Самого Господа. Преданіе, какъ очевидно, означаетъ не ученіе, а порядки жизни, заведенные апостолами, п обнимаетъ всѣ порядки“ (стр. 123).—Другое мѣсто: ..если кто видитъ своего брата, согрѣшающаго грѣхомъ не къ смерти, то пусть молится, и Богъ дастъ ему жизнь, то-есть. согрѣшающему грѣхомъ не къ смерти: не о томъ говорю, чтобы онъ молился“ (1 Іоан. 5, 16). При самомъ благожелательномъ толкованіи апостольскихъ словъ, получается въ выводѣ лишь одно, что „апостолъ только не дѣлаетъ обязательною молитву за согрѣшающихъ грѣхомъ къ смерти. Предложеніе: оо тггрі г-/.еіѵг|<; Лг-,чо і'ѵа могло быть такъ
понимаемо читателями посланія только по соображенію съ наличною дѣйствительностью, при ясно выразившейся рѣзкости отношеній еретиковъ кгь Церкви, какія существовали во время написанія посланія. При такихъ условіяхъ молиться объ обращеніи отпавшаго отъ Христа и его Церкви значило бы прилагать старанія къ тому, что, по собственному сознанію вѣрующихъ, не принесетъ никакихъ благихъ резуль-татовъ“ (Сагарда Н. И., проф., „Первое соборное посланіе св. Ап. и Ев. Іоанна Богослова“, Полтава, 1903, стр. 626; ср. Михаила Еписк., Толковый Апостолъ, Соборн. послан., Кіевъ, 1890, стр. 417. О грѣхѣ къ смерти, о Церквеотступничествѣ, разсуждаетъ Probst Ferdinand, Prof., въ спеціальномъ, по вопросу о церковной дисциплинѣ, сочиненіи: Kirchliche Discip-lin in den drei ersten christlichen Jahrhunderten, Tubingen, 1873, 8. 400). —„Къ однимъ будьте милостивы“, пишетъ св. an. Іуда (ст. 22—23), „съ разсмотрѣніемъ, а другихъ страхомъ спа-г сайте, исторгая изъ огня (обличайте же со страхомъ), гнушаясь, даже, одеждою, которая осквернена плотію“.—Въ церковной исторіи Евсевія содержится слѣдующее и вполнѣ заслуживающее всякаго вниманія свидѣтельство объ Оригенѣ, этой неувядающей красѣ нашей богословской науки, не меньше о. Гриневича разумѣвшемъ, что означаетъ собою ratio legis. Вотъ это мѣсто: „Оригенъ никогда не соглашался стоять вмѣстѣ съ нимъ (т. е., съ еретикомъ Павломъ) на мо-
литвѣ, потому что еще издѣгства хранилъ правило церковное и гнушался всякаго еретическаго ученія“ (Евсевій, Церковн. исторія, кн. 6, гл. 2, рус. пер. СПБ., 1858, стр. 297). На возможное замѣчаніе, что въ приведенномъ мѣстѣ говорится о молитвѣ съ находящимся въ живыхъ еретикомъ, отвѣчу: тѣмъ болѣе, слѣдовательно, возбраняется молитва о почившемъ въ нѳраскаяніи еретикѣ (основанія указаны мною въ „Хр. Чт.‘-стр. 586 и сл.) и, притомъ, запрещается очень древнимъ правиломъ церковнымъ,—а это не пустякъ.
Для усиленія полемической аттаки о. Гриневичъ ссылается, между прочимъ, на церковныя пѣсни изъ „Послѣдованія мертвеннаго мірскихъ тѣлъ“, чуть не проливая слезы о моемъ жестокосердіи и неспособности понять смыслъ православной панихиды. Перефразируя слова псалмопѣвца, замѣчу по поводу указанной ссылки: „ложь-требникъ во спасеніе“! Полемистъ оперся на остріе копья, что сейчасъ и откроется.
Извольте,- отецъ оппонент-ь, я готовъ вспомнить стихиру: „пріидите, послѣднее цѣлованіе дадимъ, бра-гіе, умершему“, „которую знаетъ (будто бы) _каждый православный христіанинъ“. „съ ея выразительнымъ“: „благодаряще Бога“ (стр. 591). Какъ ни „выразительна“ стихира, однако, и ея выразительности оказалось недостаточно для того, чтобы о. Гриневичъ прозрѣлъ насчетъ одного только: стихира зоветъ его кч> прощальному поцѣлую бездыханнаго тѣла и къ молитвенному благодаренію Бога. Ну кто же, гдѣ и когда, именно, оспаривалъ у кого-либо право—исполнить этотъ послѣдній долгъ? Лобзайте, сколько хотите, хладныя уста и, какъ только можете, горячо „благодарите Бога“. Но, въ случаѣ—предъ вами иновѣрецъ, забудьте о церковной надъ нимъ паннихидѣ, какъ бы ни нравились вамъ „идейное содержаніе и смыслъ“ ея, потому что ни въ первомъ, ни въ послѣднемъ рѣшительно нѣтъ никакихъ намековъ на паннихиду, именно, по иновѣрномъ христіанинѣ, да ктому же и самое послѣдованіе (ошибочно названное о. Гриневичемъ паннихидой, стр. 591) предварено яснымъ замѣчаніемъ: „скончавшуся кому отъ православныхъ“ (см. требникъ, гл. 16). Или „ничего“, сойдетъ?... О, ratio legis, какъ далеко опередило ты заблудившагося искателя!
Обратимся опять къ „Послѣдованію“, въ которомъ найдется, кромѣ „послѣдняго цѣлованія“ и благодаренія, нѣчто и такое, чего не хотѣла замѣтить „испытующая мысль“ воз-
ражателя. Такъ, наприм., въ погребальномъ канонѣ читаемъ:.. „Христе, его же отъ земли преставалъ еси вѣрнаго, вѣчныхъ благъ получити сподоби“ (пѣснь 1, троп. 1); еще: законно пострадаша Твои мученицы, Жизнодавче... при-лѣжно преставльшемуся вѣрному вѣчное избавленіе подаютъ“ іп. 3, тр. 1); „благоволи свѣтло срѣсти Тебе, Избавителю, его же отъ земли пріялъ еси вѣрнаго раба Твоего“ (п. (5, тр. 2): раба Твоего къ Тебѣ вѣрно отшедшаго въ сладости райстен всели“ (и. В, слава); „въ вѣрѣ усопшаго пріими нынѣ“ (п. 7, тр. 2); свяіцѳннѣ житіе оставльшія вѣрныя... пріими кротцѣ. упокоевая“ (п. 8, тр. 21:.. „преставльшагося вѣрнаго сподоби“ (и. 9, тр. 1); „Господь I. Христосъ Богъ нашъ, Иже божественныя заповѣди святымъ Своимъ ученикомъ и апостоломъ давый, во еже вязати и рѣшити падшихъ грѣхи...' да проститъ тебе, чадо духовное, аще что содѣлалъ еси въ нынѣшнемъ вѣцѣ“ (изч. „Прощальн. молитвы“, чтомой „велегласно“, стало быть, во всеуслышанье!).
Пусть теперь, послѣ сдѣланныхъ мною, по вызову самого оппонента, справокъ, послѣдній соблаговолитъ ясно и точно отвѣтить на слѣдующій вопроса»: разумѣетъ ли самъ онъ, отецъ Антонъ Гриневичъ, „смыслъ православной паннихиды и ея богатое идейное содержаніе“? Бросивъ мнѣ упрекъ вч» „молодо-самоувѣренныхъ и явно-безнадежных'ь попыткахъ“ доказать неправомѣрность служенія паннихидъ по иновѣрцахъ, обличитель, не смотря на свой почтенный возрастъ, все еще не высвободился изъ прискорбнаго положенія нѣкоего „мужа мурина“ (Дѣян. 8, 27), уступая ему въ смиренномудріи, но зато первенствуя въ неразумѣніи того, „яжѳ чтетъ“, и „о чемъ подобает'ь молиться“ (Рим. 8, 26).
Еще два слова о паннихидѣ. По переводу на русскій языкъ, „наннихида“ означаетъ „всенощное“ моленіе. И, дѣйствительно, паннихида построена по образцу всенощной. Но всенощное моленіе, какъ и всѣ церковныя службы, имѣетъ своимъ цен-тральнымъ фокусомъ божественную литургію. Безъ нея вся совокупность их'ь теряетъ всякій смыслъ и значеніе. Наоборотъ, при ней и онѣ становятся жизненными и дѣйственными. Стало быть, и молитвенное значеніе паннихиды находится въ неразрывной связи съ боэюествентй литургіей и,~ естественно, простирается только на тѣхъ, которые принадлежатъ къ православной церкви, какъ вѣрной хранительницѣ Христова ученія о высочайшемъ таинствѣ евхаристіи.
Представьте себѣ теперь, вдумчивый читатель, о. Гриневича, вынимающаго частицы на проскомидіи за усопшихъ римско-католика, за лютеранина, за реформата. Первый, какъ добрый католикъ“, хотя и грубо, однако ближе другихъ своихъ, отдѣлившихся отъ Церкви, собратьевъ вѣруетъ въ таинственное пресуществленіе проскомидійныхъ хлѣба и вина въ истинныя тѣло и кровь Христовы. (Хомяковъ А. С., Полное собраніе сочин., Москва, 1886, Т. II, стр. 132, изъ пис. 2-го „О зап. вѣроисповѣдан.“). Но, что касается лютеранина, то, по его взгляду, нѣтъ пресуществленія, а Христосъ таинственно только присутствуетъ in, cum, sub pane; а реформатъ, даже, и въ это не вѣруетъ: евхаристія для него—скромныя поминки, да и все тутъ. Но отцу Гриневичу рѣшительно нѣтъ ни какого дѣла до конфессіональныхъ различій. Подобно тому, какъ сильнымъ ударомъ обуха плотникъ вгоняетъ острый клинъ въ расщелину, съ цѣлью расколоть крѣпкій чурбанъ, такъ и упорный оппонентъ остріемъ копія вынимаетъ частицы за иновѣрцевъ, неумѣстно противопоставляя свое излишнее усердіе безмолвію гробового покоя. Вотъ ужъ, подлинно, слѣпотствующее исполненіе Христовой заповѣди: „убѣди внити“! (Лк. 14, 23).
Ничего подобнаго не вѣдала православно-христіанская церковь съ самыхъ древнихъ лѣтъ своего существованія. Она приносила безкровную жертву только за почившихъ въ мирѣ еъ ней. Церковію, чадъ своихъ. Все это хорошо извѣстно каждому, хотя сколько-нибудь знакомому съ чиномъ древнихъ литургій. Нѣмыми свидѣтелями высказываемыхъ мыслей служатъ древнѣйшія надписи на могильныхъ памятникахъ въ христіанскихъ катакомбахъ. Нѣсколько краткихъ строкъ, начертанныхъ на мѣстѣ послѣдняго упокоенія, являются весьма характернымъ свидѣтельствомъ о христіанскомъ вѣроученіи, какъ о весьма стройной системѣ отъ начала до конца, съ перваго дня вступленія вѣрующаго въ православную Церковь и до погребенія его подъ могильною плитою, съ такою надписью на ней, содержаніемъ которой свидѣтельствуется принадлежность почившаго Церкви, до послѣдняго своего вздоха. Православные христіане твердою, а не дрожащей отъ неувѣренности рукой начертывали такія, напр., строки: Attice, dormi in pace, de tua incolumüate securus (De Iiossi, Bullettino, 1894, p. 58); Suti, pete pro nos (sic) ut salvi simus (Marangoni, Acta 8. Victoriani, p. 90); eöyoo b-sp Цршѵ pe-a t)<öv oyituv (De Roes/,
Bullettino, 1890, р. 143); in pace spiritus Silvani etc (см. у Kirsch’а, Die Lehre von der Gemeinschaft der Heiligen im christl. Alterthum, Mainz, 1900, SS. 56. 57. 111 u. а.). И эти надписи состоятъ въ связи съ церковно-евхэристійными моленіями православныхъ за почившихъ въ вѣрѣ собратьевъ своихъ. Тогдашній служитель алтаря не двоился въ своихъ дѣлахъ и помыслахъ. О томъ, за кого онъ вынималъ проскомидійную частицу, убѣжденно гласила и могильная надпись: „почій въ мирѣ, ибо ты остался вѣрнымъ чадомъ св. Церкви: мы молимся за тебя, и ты молись за насъ, присныхъ тебѣ по вѣрѣ“. Думается, что, даже, и у о Гриневича но достанетъ смѣлости, при всемъ его усердіи къ ароскомидійному поминовенію иновѣрцевъ (на основаніи „письма Филарета“ къ нѣкоему „Виталію“! стр. 587), помѣстить на ихъ могилахъ подобныя приведеннымъ надписи, потому что ни р.-католикъ, ни лютеранинъ, ни реформатъ не суть „вѣрные“ въ церковномъ смыслѣ этого слова, почему не могутъ называться и „почившими въ мирѣ“ и молитвенно ходатайствовать „за вѣрныхъ“ предъ Богомъ. Несообразность въ одномъ неизбѣжно ведетъ къ тому же и по всей линіи.
„Испытующій сердца и утробы взглядъ“ о. Гриневича нроникнулъ, даже, и въ мою совѣсть, открывъ въ ней ка-кую-то „своеобразную этику“ (стр. 589). Если то угодно полемисту, то я, дѣйствительно, своеобразенъ въ томъ смыслѣ, что не пожимаю, подобно нѣкоторымъ „современнымъ“ дѣятелямъ, пышныхъ лавровъ моднаго мыслителя и, кажется, имѣю полное право сказать о себѣ, что ни въ государственныхъ, ни въ церковныхъ вопросахъ нисколько не одобряю политики открытыхъ дверей. Не она ли, скрывавшаяся такъ долго за красивыми ширмами либерализма („законность, братство, равенство“!), привела насъ къ невообразимымъ ужасамъ борьбы государственной власти съ такъ называемымъ „народнымъ самоопредѣленіемъ“? Пора и полезно было бы и намъ, пастырямъ Христова стада, кое-чему научиться изъ преподанныхъ современными событіями уроковъ. Но что подѣлать съ такими, какъ о. Гриневичъ, „современными“ людьми, готовыми съ легкимъ сердцемъ привить, какъ опасную заразу, и къ Церкви ту самую „толерантность“, ядовитыя дѣйствія которой оказались настолько пагубными для государственнаго организма! Не пора ль намъ отрезвиться отъ одурманивающаго угара и понять, наконецъ, что какъ право-
славное христіанство не представляетъ изъ себл какую-то синкретическую систему вѣроученія, а есть положительная и самодовлѣющая религіозная истина, такъ и носящая такое же названіе наша Церковь не должна представляться какой-то кумирней, съ широко открытыми дверьми для какихъ хотите божествъ и посвященныхъ имъ культовъ. Не будемъ смѣшивать истинно-христіанскую вѣротерпимость съ бездушнымъ индифферентизмомъ. Чтобы утверждать неразрывную связь между первой н ианнихидослуженіемъ по почившихъ иновѣрцах'ь, для этого, вѣдь, требуется напередъ утратить всякое разумѣніе своей вѣры и потерять всякое уваженіе къ св. Церкви и къ самимъ себѣ, вгь качествѣ ея богопоставленныхъ служителей!...
Нисколько не сомнѣваюсь, что „испытующая мысль современнаго“, въ лицѣ о. А. Ю. Гриневича, „человѣка не затруднится“ и теперь „подвергнуть безпощадной критикѣ“ вышеизложенныя разсужденія по спорному предмету. Но содержаніе послѣдней, какъ оно болѣе, чѣмъ достаточно выяснилось изъ текущей полемики, ничтожно-пусто; бурное теченіе некстати приводимыхъ соображеній направляется вопреки законовъ здравой логики; священно-библейскій экзе-гезисъ находится подъ гипнозомъ idc5e fixe; изложеніе въ высокой степени неуклюже; грамотность въ непримиримой враждѣ съ самыми элементарными требованіями русской грамматики, и только одно напыщенное самомнѣніе гнѣвнаго полемиста пока еще придаетъ послѣднему силъ тянуть свой полемическій возъ. Смотря на изнемогающаго подъ бременемъ полемиста, я менѣе всего расположенъ „выѣзжать на чужихъ силахъ“ (стр. 583) и откровенно заявляю, что, дѣйствительно, „не умѣю“, да и не берусь „управлять“ такимъ „возомъ“, предоставляя эту честь другому возничему, у котораго не такъ „коротки“, какъ мои, „руки“ для необходимаго понуканія одной „силы“, и болѣе остро зрѣніе для того, чтобы попавшій въ трясину ..возъ“ направить, наконецъ, на торную дорогу.
Проф.-прот. Е. Аквилоновъ.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ДУХОВНАЯ АКАДЕМИЯ
Санкт-Петербургская православная духовная ака-демия Русской Православной Церкви - высшее учебное заведение, целью которого является подготовка священнослужителей, преподавателей духовных учеб-ных заведений и специалистов в области богословских и церковных наук. Подразделениями академии являются: собственно академия, семинария, регентское отделение, иконописное отделение и факультет ино-странных студентов.
Проект по созданию электронного архива журнала «Христианское чтение»
Проект осуществляется в рамках процесса компьютеризации Санкт-Петербургской православной духовной академии. В подготовке электронных вариантов номеров журнала принимают участие студенты академии и семинарии. Руководитель проекта - ректор академии епископ Гатчинский Амвросий. Куратор проекта - проректор по научно-богословской работе священник Димитрий Юревич. Матери-алы журнала подготавливаются в формате pdf, распространяются на компакт-диске и размещаются на сайте академии.
На сайте академии
www.spbda.ru
> события в жизни академии
> сведения о структуре и подразделениях академии
> информация об учебном процессе и научной работе
> библиотека электронных книг для свободной загрузки
