CC BY
11
Санкг-Петербургская православная духовная академия
Архив журнала «Христианское чтение»
Е.П. Аквилонов
Последний огвег г. Д-ову (на статью «По поводу полемической статьи о. А-ва»
Опубликовано:
Христианское чтение. 1907. № 3. С. 392-409.
@ Сканированій и создание электронного варианта: Санкт-Петербургская православная духовная академия (www.spbda.ru), 2009. Материал распространяется на основе некоммерческой лицензии Creative Commons 3.0 с указанием авторства без возможности изменений.
СПбПДА
Санкт-Петербург
2009
Послѣдній отвѣтъ г. А. Д—ову
іна статью: „По поводу полемической статьи о. А—ва“, см. „Церковный Вѣстникъ“, 1907 г., jN»№ 2 и 3, cp. J4 27 за 1906 г.).
/рТВЕРХЪ всякаго ожиданія, по содержанію полемической І£) статьи г. Д—ова, мнѣ приходится взяться за двойной фі трудъ: не только опровергнуть возраженія моего оппонента, но и познакомить его съ самимъ собою же, такъ какъ онъ рѣшительно не понялъ (не говорю моей, но и) ни своей статьи, —если только не занимается какой-то странной мистификаціей,—ни своего положенія въ качествѣ какого-то журнальнаго страстотерпца.
Состоящій въ близкомъ духовномъ родствѣ съ щедринскимъ губернаторомъ, который „и слово-то молвитъ, бывало, такъ словно укуситъ“, г. Д—овъ причислилъ меня къ „жаждущимъ крови“, къ защищающимъ „пережитокъ варварства“ и „кроваваго права“ („Дерк. Вѣсти.“, 1906, № 27, стр. 877), приписалъ мнѣ преступное намѣреніе „запачкать въ крови само (?) чистое имя Христа“ (стр. 879), „клевету на еванге-гіе“ и т. п., ;а въ заключеніе, предложилъ мнѣ „взять въ руку веревку и пойти къ подлежащимъ властямъ съ предложеніемъ извѣстныхъ услугъ“, отъ которыхъ „отказываются, даже, каторжники, загубившіе на своемъ вѣку десятки душъ“ (стр. 881). Другими словами, г. Д—овъ одож-дилъ на меня, безъ всякаго съ моей стороны повода,-„сѣти, огнь и жупелъ“; а когда я отвѣтилъ оппоненту въ его же тонѣ („Противъ думской отрыжки“, см. „Христ. Чтеніе“, 1906, декабрь, стр. 889—906), то онъ чувствительно
обидѣлся послѣднимъ и упрекнулъ меня за „дурную литературную манеру“ („Церк. Вѣсти.“, 1907, № 2, стр. 50). Такъ обыкновенно поступаютъ малолѣтнія дѣти, когда, ударившись о какой-либо предметъ, они вымещаютъ на немъ свою боль. Вмѣсто того, чтобы скорбѣть о моей писательской манерѣ, г. Д—ову слѣдовало бы предварительно вспомнить извѣстныя слова Спасителя: „какъ хотите, чтобы съ вами поступали люди, такъ и вы поступайте съ ними“ (Лк. 6. 31), осуществить ихъ въ своей литературной полемикѣ, а потомъ уже и выступать въ качествѣ maltre’a изящныхъ литературныхъ манеръ...
Обращусь, теперь къ болѣе существенному. Обличая меня въ извращеніи его мыслей, полемистъ видитъ мое -рштоѵ t)s53o; въ утвержденіи, по которому онъ и его единомышленники „стараются, во что бы то ни стало, произвести Христа въ соціалъ-политическаго реформатора“ (№ 2, стр. 50); между тѣмъ, какъ самъ г. Д—овъ выражался (№ 27, стр. 880) буквально такъ: „Христосъ политикой не занимался и революціи не замышлялъ“. Вотъ эти-то, именно, слова для меня и важны въ томъ отношеніи, что ими судитъ самъ себя мой полемистъ. Завѣряя столь категорически, что Христосъ не занимался политикой, возражатель требуетъ отъ государства, именемъ Христа и Его евангелія, отмѣны смертной казни, или, по выраженію разбираемой статьи, „кроваваго права“, на мѣсто котораго должно быть поставлено „новое, без-убойное право“ (№ 27, стр. 877). Итакъ, Христосъ внѣ политики, а 'опирающійся на Его св. авторитетъ возражатель весь погруженъ въ нее. Что говорить: зрѣлище назидательное! Вѣдь я не преувеличиваю дѣла: за мое пониманіе говоритъ все содержаніе разбираемой статьи. Ибо какъ же иначе обозначить разсужденія г. Д—ова? Думается, что названіе: „Мнимо - евангельскія основы ученія объ отмѣнѣ смертной казни въ хр. государствѣ“ вполнѣ соотвѣтствовало бы имъ, какъ ясно и точно опредѣляющее пхъ смыслъ и направленіе.
Что касается считаемой г. Д—овымъ своею мысли о томъ, что Христосъ „не могъ ни подтверждать, ни вводить вновь никакихъ политическихъ формъ, потому что всѣ онѣ условны и подлежатъ перемѣнѣ“ (№ 2, стр. 50), то позволю себѣ обратить вниманіе возражателя на слѣдующія курсивныя строки изъ моей отповѣди: % ,,индифферентное къ формамъ политической жизни, христіанство вливаетъ въ нихъ новое содержаніе
29
посредствомъ отдѣльныхъ личностей“ и т. д. („Христ. Чтеніе“, стр. 901). Возможность упрекавъ похищеніи мною у г. Д—ова его мыслей уничтожается уже однимъ тѣмъ, что тоже самое я давнымъ-давно и неоднократно высказывалъ печатно (напр., въ брош.: „Объ ист. свободѣ и нравств. долгѣ“, Спб., 1905; „Христіанство и совр. событія“, Спб., 1905: „Хр. и соціалъ-дѳ-мократія“, Спб., 1906 и въ другихъ), и, притомъ, высказанное мною органически соединено съ цѣлымъ содержаніемъ моихъ литературныхъ трудовъ, а не механически придѣлано къ нему, въ видѣ неуклюжей пристройки, какъ въ разбираемой статьѣ моего возражателя. Короче: г. Д—овъ цѣлымъ содержаніемъ и тономъ своихъ статей, во имя евангелія, требуетъ отъ государства мгновенной отмѣны смертной казни, т. е., считаетъ себя новоявленнымъ органомъ Христовымъ, разъясняющимъ истинный смыслъ евангелія; между тѣмъ, какъ я, опираясь и на евангеліе, и на толкованіе его церковью, утверждаю, что отмѣна смертной казни должна явиться только въ результатѣ „роста“ вѣрующихъ „въ мѣру возраста Божія“ (Кол. 2,ів), т. е., болѣе или менѣе медленнаго процесса соціальнаго развитія народа, начиная съ составляющихъ его (respective: государство) индивидуумовъ.
Мнѣ заранѣе приходится только пожалѣть о томъ, что самъ возражатель мой пока еще находится въ раннемъ процессѣ научнаго развитія, и потому едва ли приметъ къ полезному свѣдѣнію представленныхъ мною данныхъ. Его же данныя рѣшительно неудобопріемлемы для каждаго мало-мальски развитаго читателя. Въ самомъ дѣлѣ, развѣ можно въ разграниченіи мною (въ согласіи со всѣми представителями науки права) между двумя видами: государственнаго и частнаго права видѣть искаженіе заповѣди Божіей, по причинѣ котораго однимъ (такъ ли?) сказано: „не убей“, а другимъ: „убивай“; однимъ—„не укради“, другимъ—„кради“; однимъ—„не прѳлюбы сотвори“, другимъ—„прелюбодѣйствуй“; однимъ— „не пожелай дома ближняго твоего“; ^другимъ — „бери, [что тодько можешь взять" (№ 27, стр. 878)?
Читая эти строки, невольно прилагаешь къ автору ихъ слова: „ты не далекъ отъ“... (не [знаю, какое опредѣлительное употребить здѣсь) сочиненія , гр. Толстого: „Возстановленіе ада“ (Берл., изд. ІПтейница, 1903), въ которомъ (сочин.) написано слѣдующее: „мы (сатана съ ко) внушаемъ людямъ, что вмѣсто того, чтобы имъ перестать грабить
другъ-друга, имъ выгоднѣе позволить грабить себя одному человѣку, предоставивъ ему полную власть надъ собою“ (стр. 26). Замѣните выраженіе „грабить“ другимъ — „убивать“, и у васъ получится твердое убѣжденіе въ идейной солидарности г. Д—ова съ гр. Толстымъ. Какъ графъ—анархистъ, такъ и г. Д—въ того же корня. Если бы возражатель хотѣлъ,—въ случаѣ нахожденія у него способности къ тому,— ясно и точно разграничить понятія: законности и произвола, права государственнаго и личнаго, государства и общества, то едва ли бы рѣшился съ журнальной трибуны возвѣщать всему свѣту свое соціально-политическое credo. Едва ли бы онъ сталъ завѣрять читателей, что „власти бываютъ разныя: если однѣ дѣйствительно нужны для того, чтобы люди не были „яко гады“ (Авв. 1,и), то съ другой стороны есть и такія, которыя дѣлаютъ людей „гадами“ (№ 27, стр. 880). „Нельзя сказать“, пишетъ г. Д-—овъ (№ 27, стр. 880), „что всѣ власти безразличны и одинаково „святы“, какъ это утверждаетъ о. А — въ. Возьмемъ, напримѣръ, власть христіанскаго епископа и власть предводителя шайки разбойниковъ. Неужели и эта послѣдняя впасть свята предъ Богомъ“? Неужели, спрошу я оппонента, онъ могъ отыскать въ моихъ разсужденіяхъ хоть самый слабый намекъ на святость какой-то разбойничьей власти, противъ которой собственно и направлены всѣ мои статьи? Или это особаго рода полемическая „шутиха“, какой-то обманный Falschfeuer, зажженный г. Д—овымъ только для отвода глазъ довѣрчивыхъ читателей? И такъ пишетъ сотрудникъ, говоря его же словами, „серьезнаго академическаго журнала“! Защитникъ безубойнаго права! Простите за невольное сравненіе: вы такъ напоминаете собой одного изъ Горбуновскихъ героевъ, котораго вынужденъ былъ, наконецъ, остановить мировой судья: „позвольте, г. защитникъ. Вы въ какомъ видѣ“? Вѣдь не „фальшивымъ огнемъ“ я освѣщалъ разсматриваемый предметъ, а свѣтомъ слова Божія, точно и ясно заповѣдующаго всѣмъ христіанамъ: „итакъ, будьте покорны всякому человѣческому начальству, для Господа: царю ли, какъ верховной власти, правителямъ ли, какъ отъ него посылаемымъ для наказанія преступниковъ и для поощренія дѣлающихъ добро. Ибо такова есть воля Божія, чтобы мы, дѣлая добро, заграждали уста невѣжеству безумныхъ людей, какъ свободные, не какъ употребляющіе свободу для прикрытія зла, но какъ рабы Божіи. Всѣхъ по-
29*
читайте, братство любите, Бога бойтесь, царя чтите“ (1 Петр. 2,із-п). Да, я писалъ о богоустановленной верховной власти и о поставленныхъ ею правителяхъ, а не о власти разбойничьихъ атамановъ. Удивляюсь только одному: какимъ образомъ на яву, а не въ сонномъ видѣніи, законная власть предстала взорамъ г. Д — ова въ образѣ „предводителя шайки разбойниковъ“? Удивляюсь также и затрудненію оппонента въ присужденіи „святости“ какой-либо изъ двухъ властей: Государственной Думѣ или министрамъ. По ап. словамъ надо повиноваться „правителямъ, отъ него (царя) посылаемымъ“ и, разумѣется, творящимъ его, а не чужую, волю; а эта послѣдняя довольно ясно была высказана въ царскомъ обращеніи къ Думѣ, которому она не только не придала особой важности, но, при этомъ, взяла еще крайне лѣвый курсъ въ направленіи своихъ дѣлъ, приложивъ всѣ старанія и незаконныя средства къ тому, чтобы сообщить послѣднее и нашему государственному кораблю. Теперь-то уже все это стало удостовѣреннымъ фактомъ, а г. Д—овъ почему-то изображаетъ собою Ивана Царевича на столбовой дорогѣ, не вѣдая, куда повернуть коня. Вотъ, что значитъ опираться на подвижныя юридическія нормы!
Нѣтъ, г. Д-овъ, власть только одна и та отъ Бога. „Разныхъ“ властей не существуетъ, за то, кромѣ законной власти, бываетъ противозаконное присвоеніе власти, являются насильники—узурпаторы, или, по древне-русскому выраженію (оно же и въ ев. Іоан. 10, і—ів), „воры“. Вмѣсто того, чтобы самоизмышленнымъ распложеніѳмъ какихъ-то „разныхъ“ властей создавать себѣ затруднительное положеніе Буриданова осла; вмѣсто того, чтобы построять возмутительную дилемму власти „христіанскаго епископа и предводителя шайки разбойниковъ“, лучше было бы слѣдовать въ этомъ случаѣ здравому ученію откровенія (1 Петр. 2, і-; Рим, 13, і—s) и, разъ уже самъ г. Д-овъ завелъ рѣчь объ епископской власти, то, на основѣ Кипріановыхъ словъ: „episcopatus unus est, cujus а singulis in solidum pars tenetur“ („епископство одно, въ которомъ участвуютъ отдѣльные Iепископы] по связи съ цѣлымъ“, De unit, ессі.), правильнѣе было бы опять утверждать по аналогіи единство и государственной власти безъ оскорбительнаго сопоставленія съ ней непризнанной „власти предводителя шайки разбойниковъ“. Полезный въ настоящемъ случаѣ совѣтъ Гамаліила (Д. Ап. 5, зв), къ сожалѣнію, не остановилъ
на себѣ вниманія оппонента, можетъ быть, по той причинѣ, что рѣчь мудраго члена синедріона представляется г. Д-ову „реакціонными бреднями“ (N2 2, стр. 50).
А какими бреднями назвать разсужденія возражателя по поводу неосужденія Христомъ прелюбодѣйной жены (Іоан. 8, і—12)? По поводу готовности его, г. Д-ова, изрекать „прощеніе“, даже, пророку Божію Иліи (№ 27, стр. 879)? Неужели въ „искусительномъ“ (— ст. '6) случаѣ съ женой г. Д-овъ прозрѣлъ политическій, Самимъ Христомъ преподанный властямъ, урокъ—отмѣнить смертную казнь? А „книжники и фарисеи“ (— ст. 3), приведшіе жену неужели въ глазахъ г. Д-ова олицетворяютъ ту самую „законную“ государственную власть, о правѣ которой—казнить смертью— идетъ нашъ споръ? Да и пр. Илія—не подсудимый, ожидающій себѣ прощенія за что—то отъ какого-то непрошеннаго судьи. Избавь насъ Богъ отъ этакихъ судей!...
Вопреки завѣреній г. Д-ова думаю, что и власть Тиверія была „святою“, потому что, по словамъ Спасителя, даже, и Пилатъ получилъ свою власть „свыше“: „Мною царіе царствуютъ“ (Прит. 8, is). Или это „сомнительное“ для возражателя доказательство? Если же онъ считаетъ „совсѣмъ не святою“ (№ 2, стр. 52) кесарскую власть, то какимъ же образомъ, нѣсколькими строками выше, онъ рѣшился говорить о „богоустановленноети и святости власти въ принципѣ“? Что это за безплотный принципъ, и что за несчастная власть, обездоленная имъ наподобіе бездыханнаго тѣла!
Оспариваемое возражателемъ разграниченіе между крѣпостнымъ бытомъ (у Д-ва: „правомъ“, № 27, стр. 877 ср.
2, стр. 52) и „кровавымъ правомъ“ въ смыслѣ ^диспаратныхъ величинъ“ не является, съ моей стороны, ни опиской лера, ни ошибкой мысли, а свидѣтельствуетъ только о спутанности понятій у обличителя моей „безподобной“ логики.
, Пъ самомъ дѣлѣ, раздѣленіе гражданъ на духовныхъ, военныхъ, купцовъ, ремесленниковъ, государственныхъ и крѣпостныхъ крестьянъ (до 1861 г.) и т. д., вѣдь это относится,
: именно, къ „соціальному“ строю государства, разумѣется,
< нуждающемуся въ подчиненіи извѣстнымъ правовымъ нормамъ. Но эти послѣднія—другого происхожденія и природы, і потому что правопорядокъ представляетъ собою только существенный элементъ нравственнаго міропорядка, равно и Самое право есть не что иное, какъ принцгтъ порядка во вся-
комъ человѣческомъ обществѣ. Полвѣка тому назадъ упраздненъ крѣпостной бытъ, уничтожатся современемъ и еще ка-кія-л. сословія (напр., мѣщанское), произойдутъ различныя соціальныя преобразованія въ нашей Имперіи и т. п., но, при всемъ томъ, останется неизмѣннымъ категорическое de-bes, выражающееся въ многообразныхъ законахъ позитивнаго права. Какимъ-бы именемъ ни назывались общественный сословія, и какія бы лица ни составляли ихъ,—тѣ и другія неизбѣжно подчинены дѣйствующему государственному праву и санкціонированнымъ имъ способамъ и мѣрамъ возмездія. Таковы основанія, на которыхъ я утверждаю различіе между соціальною и юридическою областями (употребляю выраженіе: „диспаратныя величины“ въ смыслѣ Boäthius’a disparäta autem еа voco, quae tantum a se diversa sunt nulla contarietate pugnantia, voliti terra), vestis, ignis, cm. Wörterbuch d. Philosoph. Begriffe, von Dr. B. Eisler, Zw. Aufl., Berl., 1904, s. ѵг.), и только удивляюсь его исчезновенію изъ глазъ такого серьезнаго мыслителя, которымъ считаетъ себя самъ г. Д-овъ.
Что касается приписываемаго мнѣ взгляда на неподвижность (неизмѣнность) юридическихъ нормъ, то возражатель можетъ теперь осмыслить свое положеніе, какъ человѣка, подпиливающаго тотъ сучекъ, на которомъ онъ сидитъ, потому что взятое обличеніе опиралось на только-что мною опровергнутомъ. Я же, съ своей стороны, глубоко благодарю г. Д-ова за оказанную мнѣ честь насчетъ приписываемой вѣры въ неподвижность юридическихъ нормъ. Да, онѣ незыблемы въ качествѣ, именно, нормъ, потому что латинское „norma“, означающее, по своему первоначальному смыслу, плотничій наугольникъ, предполагаетъ его построеніе по неизмѣннымъ законамъ математики, которая „Deo coaeterna“ (Кеплеръ).
Въ томъ то и наше горе, что мы потеряли вѣру въ неизмѣнность основныхъ нормъ (Crundnormen) и опремѳтью мчимся впередъ, подобно разнузданнымъ конямъ, и безъ совбраженія могущихъ произойти отсюда печальныхъ послѣдствій. Съ такими нормами, хотя бы и не въ полной силѣ ихъ дѣйствія, мы еще кое-какъ поживемъ, но безъ нихъ намъ угрожаетъ самая лютая смерть.
Настаивая (пусть будетъ по Д-ову) на неподвижности юридическихъ нормъ, я очень далекъ отъ мысли о соединенной съ нею неподвижностью нашего правосознанія и кара-
тельной системы. Наоборотъ, то и другая подчинены общеобязательному для всего живущаго закону эволюціи, дѣйствующему сообразно съ данными условіями мѣста и времени. Къ несчастью, человѣческое развитіе направляется не попрямой, а по кривой линіи, благодаря чему лучшее, подчасъ, довольно значительно опоздываетъ своимъ появленіемъ на свѣтъ. Въ большей или меньшей степени всѣмъ намъ присуще „жестокосердіе“, съ которымъ приходится считаться не только человѣческимъ, но и божескимъ учрежденіямъ (ср. Мѳ. 19, «). Въ частности, смертная казнь, эта ultima ratio карательнаго кадекса, представляетъ собою, несомнѣнно, суровую мѣру возмездія, примѣненіе которой вызываетъ чувства ужаса и содраганія въ каждой душѣ (вспомнимъ разсказъ Тургенева о казни Тропмана въ Парижѣ, В. Гюго—о посл. днѣ осужденнаго и под.), а еще болѣе—-глубокой печали о наличности такихъ преступленій, карать за которыя государствен ная власть вынуждена посредствомъ, именно, смертной казни. Противники послѣдней, считаясь съ дѣйствіемъ, почему-то забываютъ о его причинѣ, какъ тѣ больные, которые бранятъ хирурга за кровавыя операціи, нисколько не соображая того, что не будь увѣчья, не требовалось бы и ампутаціи. Отрѣзая пораженныя части, врачъ спасаетъ цѣлый организмъ; подобнымъ же образомъ и смертною казнью госуд. власть избавляетъ общество отъ вредныхъ его благосостоянію сочленовъ, а, прежде всего, совершаетъ актъ законнаго возмездія (только не кровавой мести!). Напрасно г. Д-овъ считаетъ смертную казнь пережиткомъ „кроваваго права“, потому что, вычеркнутый изъ карательной системы навсегда, по великодушнымъ порывамъ правительства (наприм., у насъ при Имп. Елизаветѣ), онъ вскорѣ опять отвоевывалъ себѣ потерянное мѣсто, не считаясь съ прогрессирующей жизнью и, въ частности, съ повышавшимся правосознаніемъ. А, вѣдь, это заслуживаетъ нѣкотораго вниманія; съ этимъ загадочнымъ фактомъ слѣдовало бы считаться горячему провозвѣстнику „безубойнаго права“.
Ключъ къ правильному рѣшенію вопроса о дозволитѳль-ности смертной казни находится въ здравомъ пониманіи происхожденія права и въ подлежащей оцѣнкѣ человѣческой ясизни (cf. Lecky, History of Europ. Moral, I, pp. 135. 136), какъ и, наоборотъ, отрицаніе смертной казни и полемика противъ нея вытекаютъ изъ ложно-понятой гуманности. Послѣднее
положеніе (пусть запомнитъ это возражатель) выражено первокласснымъ мыслителемъ, авторомъ классическаго труда— „Logische Untersuchungen“ (I—II Bde, Leipz, 1862)— А. Тренде-ленбургомъ, въ спеціальномъ сочиненіи о ест. правѣ (Natur-recht, S. 124). Или, по суду г. Д—ова, и этотъ авторъ имѣетъ также „безподобную логику“? Ну, а какъ цѣнитъ возражатель защиту смертной казни такими глубокими мыслителями, какъ Гегель, Кантъ, Сталь? Если уже и они въ его строгихъ очахъ являются представителями такой же логики, то остается только спросить: да гдіь же наконецъ, находится логика?
Не считаю нужнымъ повторять уже напечатаннаго мною насчетъ вѣковѣчныхъ словъ закона Моисеева (Числ. 35,as., см. „Хр. Чт.“, 1906, дек., стр. 893): въ своемъ мѣстѣ читатель найдетъ это. Къ сказанному прибавлю только двѣ другихъ ссылки: одну изъ ветхаго, а вторую изъ и. завѣта. „Проливали кровь человѣку“, читается въ первомъ (Быт. 9,*), „въ ея мѣсто его проліется: яко во образъ Божій со-творихъ человѣка“. Чтобы возражатель не отнесъ этого текста къ числу „сомнительныхъ“ (по его выраженію) доказательствъ, прибавлю къ этому высказанное не такъ давно серьезнымъ англійскимъ моралистомъ Bruce’мъ (Social aspects of Christian morality, London, 1905, p. 159) соображеніе. „Данный на зарѣ человѣческой исторіи, этотъ законъ“, пишетъ упомянутый авторъ, „продолжалъ господствовать въ теченіе всего ветхозавѣтнаго періода. Онъ подразумѣваегся (is implied) въ различныхъ новозавѣтныхъ текстахъ и подтверждается (вторая ссылка) словами Христа: „вси бо пріемшіи ножъ ножемъ погибнутъ“ (Мѳ. 26,г,2).
Проникавшій насквозь въ самыя сокровенныя нѣдра человѣческаго сердца и міровой исторіи взоръ Спасителя видѣлъ яснѣе всѣхъ другихъ наблюдателей истинную природу вещей и въ приведенныхъ [словахъ выразилъ исполненную потрясающей правды жестокую логику нашей жизни. Та и другая печальны въ высшей степени, за то справедливы; логика „безубойнаго права“ улыбается жизни, но за то и лжива же она не меньше этой самой жизни, въ которой она зачата, изъ которой родилась и которой питается. Первая логика „безподобна; но съ чѣмъ можно сравнить вторую? Optat ephippia bos pigerü И если бы еще мой оппонентъ представилъ хоть какія нибудь основанія для опроверженія абсолют-
ной теоріи правосудія, то я, по крайней мѣрѣ, считался бы не съ chäteaux en Espagne. Къ несчастью для г. Д—ова, безпристрастная наука, даже, до сего дня не рѣшается говорить по взятому вопросу смѣлымъ голосомъ защитника новаго права (см., наприм. Willensfreiheit, Moral und Strafrecht von Lulius Petersen, München, 1905, S. 104—209), въ справедливомъ опасеніи неосновательности своихъ сужденій.
Вседовольный непогрѣшимостью своихъ положеній, критикъ относится къ моимъ даннымъ съ снисходительнымъ небреженіемъ въ надеждѣ, что „читатели такого журнала, какъ „Христ. Чт.“, конечно, не переоцѣнятъ моей учености" 8, ст. 90). Отвѣчу на это одно, что я рѣшительно не былъ намѣренъ писать ученую диссертацію по поводу полемической статьи г. Д—ова, а пользовался только имѣющимися въ моей библіотекѣ книгами. Но, какъ бы то ни было, и изъ вторыхъ рукъ полученныя справки насколько достовѣрны, настолько же и неблагопріятны для научнаго арсенала г. Д—ова. Объ этомъ и нужно было подумать возражателю, а не задаваться какимъ-то переоцѣночнымъ плебисцитомъ. Во всякомъ случаѣ, ученость самаго г. Д—-ова совершенно обезпечена во мнѣніи читателей его уровня образованія.
„О. А—въ не видитъ фактовъ“ (№ 2, ст. 52).
Къ прискорбію для возражателя, первый, ясно видимый мною,, фактъ“,—это значительное оскуденіе г. Д—ва какъ простымъ здравымъ смысломъ, столь необходимымъ для правильнаго пониманія предмета въ ег® цѣломъ, такъ и богословскимъ развитіемъ, обезпечивающимъ за изслѣдователемъ библейски - правильное пониманіе св. текстовъ. Вѣдь самый захудалый толковникъ—и тотъ воздержался бы отъ ссылокъ на 2 Тим. 3,и и Дѣян. 4,и> (№ 2, ст. 52) въ оправданіе того ложнаго утвержденія, по которому „апостолы даже уполномочили на непослушаніе" власти „въ тѣхъ исключительныхъ случаяхъ, когда она станетъ (становится?) въ рѣшительное противорѣчіе съ волей Божіей“ (тамъ же).
Первый текстъ свидѣтельствуетъ только о томъ, что „вси, хотящій благочестно жити о Христѣ Іисусѣ, гоними будутъ“,—и все тутъ. О какомъ-либо „непослушаніи“ здѣсь нѣтъ хотя бы и малѣйшаго указанія. Что до второй цитаты, то надо же помнить обстоятельства, въ которыхъ апостолы произнесли предъ синедріономъ: „аще праведно есть предъ 1 югомъ васъ послушати паче, нежели Бога, судите“. „На-
пальники, старѣйшины и книжники“ іудейскіе, во главѣ съ первосвященниками“ (Дѣян. 4,5.в), поставивъ предъ судилищемъ апостоловъ, спрашивали ихъ: „какою силою, или какимъ именемъ“ исцѣлили они хромого (я. ср. 3,і—іо), и, послѣ дерзновеннаго отвѣта ап. Петра (4,із), въ то же самое время пвидя исцѣленнаго, стоящаго съ ними (апостолами), ничего не могли сказать вопреки“ (14). Ясно, какъ день, что судьи были „безотвѣтны“ (ср. Іо. Пре), что и словомъ и дѣломъ апостольскимъ они были приперты къ стѣнѣ. И вотъ, въ такихъ-то безпомощныхъ для себя обстоятельствахъ, они, наперекоръ своей совѣсти и общенародному свидѣтельству (3,9), имѣли дерзость „приказать“ апостоламъ „отнюдь не говорить и не учить о имени Іисуса“ (4,is), на что и получили смѣлое апост. вразумленіе.
Упрекая о. А—ва въ томъ, что онъ „не видитъ фактовъ“ (№ 2, ст. 52), теперь, по соображеніи главныхъ обстоятельствъ вышеизложеннаго синедріальнаго „дѣла“, пусть спроситъ самъ себя г. Д—овъ: видитъ ли онъ, какъ слѣдуетъ, взятый фактъ, въ высшей степени знаменательный въ ряду другихъ фактовъ? приблизился ли къ нему своимъ пониманіемъ и взвѣсилъ ли правильно великое значеніе апостольскаго отвѣта? Вѣдь нельзя же называть фактомъ только одно, обиженное осмысленіемъ изслѣдователя, „голое“ событіе, а напередъ требуется вникнуть въ него и, только послѣ тщательнаго изслѣдованія, называть его фактомъ. Но таково факта у г. Д—ова нѣтъ и вотъ почему. Въ синедріонѣ велось дѣло о религіозной вѣрѣ апостоловъ въ Христово воскресеніе (Дѣян. 3,2в), а вовсе не о политическихъ дѣяніяхъ. Затѣмъ, воочію всѣхъ обвиняемые оказались безусловно—правыми, обвинители же, наоборотъ, виновными предъ Богомъ, совѣстью и народомъ. Опрашивается, могли ли, должны ли были апостолы отвѣтить иначе, нежели какъ отвѣтили они? Не должны, потому что въ дѣлѣ своей вѣры каждый стоитъ только „предъ Богомъ“ (Рим. 14,22). Но, въ отношеніи къ государственной власти тѣ же апостолы держали себя въ законномъ повиновеніи. Обличитель чужой слѣпоты на повѣрку оказывается въ положеніи „ангела Лаодикійской церкви“ (Апок. 3,і»), съ рецептомъ насчетъ „глазной мази“ (ів), полезной для испорченнаго зрѣнія.
Итакъ, я въ правѣ утверждать, что вижу фактъ, котораго не видитъ мой возражатель, что въ рел. вѣрѣ человѣкъ сво-
боденъ отъ насилій. Вижу еще и другой, что апостолы не только не „уполномочили“ подданныхъ государственной власти „на непослушаніе“ ей, но сами, въ своемъ лицѣ, повиновались ей и приглашали къ тому же и вѣрующихъ, ибо „нѣсть власть, аще не отъ Бога“. Если же г. Д—овъ этого не видитъ, за' то видитъ, чего нѣтъ, то ясно, что наши взгляды полярно-противоположны, и я предоставляю читателямъ судить объ удобопріемлемости воззрѣній моего возражателя для подданныхъ „сущей“ въ любомъ государствѣ „власти“.
Что касается „безусловной“ отмѣны смертной казни въ Италіи, Португаліи, Румыніи, въ нѣкоторыхъ сѣверо-американскихъ Штатахъ, въ Швейцаріи и ожидаемой во Франціи, то меня справка г. Д—ова ни мало не колеблетъ, потому— что еще болѣе найдется и другихъ, противоположныхъ указаннымъ, примѣровъ, а также и такихъ, когда безусловно отмѣненная смертная казнь опять вводилась въ отмѣнившихъ ее государствахъ (особенно поучителенъ примѣръ Франціи). Были же причины, побуждавшія къ замѣнѣ „безусловнаго“ условнымъ. Или мой возражатель иначе судитъ объ этомъ и, какъ бы въ состояніи ясновидѣнія, не пріемлетъ моей прибавки: „навсегда“? Эта послѣдняя основана, Аѣдь, на фактическихъ данныхъ, а соображенія г. Д—ова суть только проекція его „безубойнаго“ права.
Кромѣ того, съ ослабленіемъ хотя и крайняго, но законнаго наказанія смертною казнью, неизбѣжно усиливается страшный народный самосудъ, наказаніе такъ называемымъ судомъ Линча, — это безспорный научно установленный фактъ: видитъ ли его г. Д—овъ (см. объ этомъ, между проч., въ Willensfreiheit, Moral und Strafrecht von Br. I. Peterson, München, 1905, S. 189)? Печально, если не видитъ, а еще печальнѣе, когда упорно отрицаетъ видимое.
Разставивъ предо мною цѣлую сѣть велемудрыхъ возраженій съ цѣлью запутать меня въ ней, какъ преслѣдуемую добычу г. Д—овъ, вѣроятно, по подражанію великимъ военнымъ стратегамъ, даетъ мнѣ генеральную битву близъ главной и, по его мнѣнію, неодолимой твердыни, заранѣе предвкушая полную надо мной побѣду. „Скрытая тенденція о. А—ва“, полагаетъ оппонентъ (№ 2, стр. 52, 53), „несомнѣнно теократическая. О. А — въ тщательно избѣгаетъ этого термина, не смотря на то, что здѣсь лежалъ центръ тяжести моей статьи“.
Какъ сейчасъ увидимъ, г. Д—овъ ошибся въ своемъ предположеніи.
Прежде всего нѣсколько словъ о самомъ содержаніи теократіи. Названіе: „теократія“ (Ягохратіа) получило право гражданства со времени Іосифа Флавія (С. Аріоп. 2,ів), но выражаемый имъ предметъ, можно сказать, современенъ человѣческому роду. По свидѣтельству всемірной исторіи, теократія представляетъ собою первоначальную форму религіозно - государственной жизни у всѣхъ древнѣйшихъ народовъ, наиболѣе ярко выступающую въ ветхозавѣтной исторіи избраннаго народа. Особенность подзаконной теократіи состоитъ въ совершенномъ взаимопроникновеніи религіозной и политической сферъ жизни. Всѣ уставы и законы исходятъ отъ Іеговы, равно какъ и цѣль ихъ состоитъ въ прославленіи Его же св. имени: „святи будите, яко Азъ святъ, Господь Богъ вашъ“ (Лев. 19,і). Самъ Господь является Даремъ и верховнымъ законодателемъ Своего народа. Поставленный Самуиломъ первый царь былъ только видимымъ представителемъ Бога на землѣ. Таковы же и поставленныя царемъ власти. Вмѣстѣ съ ближайшей, относившейся къ израильскому народу, цѣлью теократія предуказывала и дальнѣйшую, каѳолическую, имѣвшую обнять всѣ народы. Законъ, поэтому, называется только „пѣстуномъ во Христа“ (Гал. 3,**).
Содержаніе и смыслъ теократіи, такимъ образомъ, значительно шире, чѣмъ какими представляются они г. Д — ову. Ветхозавѣтная теократія есть предуказаніе новозавѣтнаго христопратическаго царства, правда, пока еще не осуществившагося вполнѣ, но, тѣмъ не менѣе, твердо заложеннаго со времени воплощенія Сына Божія (см. обч> этомъ въ The Goal of Universe or the Travail of the World's Saviour by S. 11. Koclle, London, 1903, p. 1.70 sqq.).
He трудно понять, что, пока Богъ не будетъ все во всѣхъ, до тѣхъ поръ каждое человѣческое существо не будетъ вмѣстилищемъ Божества, до тѣхъ поръ Божественное управленіе человѣчествомъ требуетъ особыхъ органовъ или проводниковъ своего дѣйствія въ человѣчествѣ. Притомъ, Божественное управленіе должно распространяться на всю человѣческую жизнь и не можетъ ограничиваться только одною какою-либо частною ея областью; поэтому и органы Божественнаго управленія должны находиться не только въ собственно-религіозной, но также и въ политической и въ соціальной сферіъ. Соб-
ственно религіозная сфера жизни имѣетъ своимъ теократическимъ органомъ священника, политическая — даря, какъ помазанника Божія, и, наконецъ, соціальная жизнь народа ямѣетъ свой теократическій органъ въ лицѣ пророка, т. е., свободнаго проповѣдника и учителя. Священникъ направляетъ, царь управляетъ, пророкъ исправляетъ. Въ порядкѣ Божественнаго правленія священству принадлежитъ авторитетъ, основанный на преданіи; царь обладаетъ властью, утвержденной на законѣ; пророкъ пользуется свободой личнаго почина.
Христіанство явилось расширеніемъ и восполненіемъ іудейской теократіи не тѣмъ только, что оно пріобщило къ ней новые національные элементы, но еще болѣе тѣмъ, что оно возвысило и усилило образующія начала самой теократіи. Прежде всего, оно дало міру подлинное священство, представляемое Богочеловѣческимъ Лицомъ Христа Спасителя, преемственно полученное отъ Него апостолами и епископами. Собственно говоря, Христосъ былъ и остается единымъ истиннымъ Первосвященникомъ; но пока существуетъ на землѣ видимая церковь, необходимы также и видимые носители священства, въ смыслѣ замѣстителей Христа, Его силою и благодатью.
Наряду съ іерархическимъ элементомъ христіанство возвысило и царственный элементъ теократіи. Развитіе этого элемента выпало на долю Византіи. Въ православномъ царѣ новаго Рима всѣ языческіе элементы царской идеи были очищены и перерождены христіанствомъ. Востокъ принесъ свой образъ государя, какъ неограниченнаго самодержца; Эллада внесла свою идею царя въ значеніи мудраго пастыря народовъ; Римъ далъ свое представленіе императора, какъ воплощеннаго государственнаго закона; христіанство связало все это съ высшимъ назначеніемъ православнаго царя, какъ преимущественнаго служителя истинной религіи, защитника и хранителя ея интересовъ на землѣ. Признавая во Христѣ особое царское достоинство („о Христѣ, какъ пророкѣ, священникѣ и царѣ, говорятъ всѣ богословіи на свѣтѣ, независимо отъ ученія о Его Божествѣ; и это нужно потому, что въ ветхомъ завѣтѣ часто изображается Онъ, какъ царь“, Филаретъ, М. Моск., „Письма Ф. М. Моск. къ Архимандриту Антонію“, М. 1878, П, 252), наша религія даетъ высшее освященіе государственной власти и дѣлаетъ хр. царя вполнѣ самостоятельнымъ и, дѣйствительно, верховнымъ правите-
лемъ. Какъ помазанникъ Божій, царствующій „Божіею милостью“. христіанскій Государь независимъ отъ народнаго своеволія. Но, неограниченная снизу, власть христіанскаго царя ограничена сверху: будучи отцомъ и владыкой народа, христіанскій царь долженъ быть сыномъ церкви и получать свое освященіе отъ прямыхъ представителей Христовой власти—первосвященниковъ церкви, что и совершается въ священномъ дѣйствіи помазанія и вѣнчанія на царство (взято изъ „Собранія сочиненій“ Вл. С. Соловьева, Спб., т. IV, стр. 143—167).
Съ легкимъ сердцемъ похоронилъ г. Д—овъ теократическій строй и слишкомъ преждевременно привѣтствовалъ наступленіе какой-то, ему одному пригрезившейся, новой антитеократической эры, ничего общаго не имѣющей съ подлиннымъ христіанствомъ. Грозная по внѣшнему виду, твердыня моего оппонента крѣпка, какъ солома (1 Кор. 2,12), и, какъ она же, легко воспламѳнима. Если гражданскій законъ Моисеевъ самъ же г. Д—овъ называетъ „не отмѣненнымъ“ со стороны Господа I. Христа (съ чѣмъ я вполнѣ согласенъ), то, слѣдовательно, этотъ законъ и доселѣ сохраняетъ свое значеніе въ принципѣ, сообразуясь въ своемъ практическомъ примѣненіи съ обстоятельствами мѣста и времени (ср. Гал. 3,п); если же оппонентъ называетъ тотъ же законъ „не утвержденнымъ“ (№ 3, стр. 89,—несправедливо, замѣчу отъ себя), то, спрашивается: зачѣмъ утверждать разъ уже утвержденное (Евр. 9,is)? Въ томъ и въ другомъ случаяхъ получается обратное сдѣланному г. Д — овымъ заключеніе, т. е., что гражданскій законъ Моисеевъ, подтвержденный Христомъ - Спасителемъ, не долженъ былъ прекратить свое существованіе потому, именно, что онъ былъ основанъ на теократическомъ началѣ.
Справедливо, поэтому, разсуждаетъ св. Ириней, епископъ Ліонскій (Прот. ересей, кн. IV, гл. 17, §§ 4 — 5, по русск. пер. прот. П. Преображенскаго, М., 1871, стр. 456—7): „приготовляя человѣка къ этой жизни, Господь Самъ изрекъ ко всѣмъ одинаково слова десятословія; и потому они остаются также и у насъ, получивъ черезъ плотское пришествіе Его расширеніе и приращеніе, а не разрушеніе. Заповѣди рабства Богъ отдѣльно далъ чрезъ Моисея народу, пригодныя къ его образованію и вразумленію. Эти послѣднія, которыя были даны имъ въ рабство и какъ знаменія, Онъ отмѣнилъ
новымъ завѣтомъ свободы. Естественныя же, благородныя и всѣмъ общія заповѣди Онъ расширилъ и умножилъ, чтобъ МЬІ знали, что дадимъ отчетъ Богу не только за дѣла, но и за слова „и за помышленія“ (cp. I. Злат. слово Х-е противъ ано-меевъ, Твор. въ русск. пер., Спб. 1895, т. I, кн.пі, стр. 579).
Какъ бы во исполненіе псаломскихъ словъ: „истощайте, истощайте до основаній“ (Пс. 136,ч), оппонентъ договорился до утвержденія горькой неправды о томъ, что въ новомъ завѣтѣ „непосредственное откровеніе прекратилось“ (!!). Какимъ образомъ она овладѣла религіознымъ сознаніемъ такого поборника христіанской морали, каковымъ считаетъ себя самъ г. Д—овъ, — рѣшительно не пойму, тѣмъ болѣе, что эта неправда для его цитадели имѣетъ роковое значеніе троянскаго коня. Въ новомъ завѣтѣ, въ которомъ Самъ Богъ „возглаголалъ намъ въ Сынѣ“ (Евр. 1,г), въ завѣтѣ совершеннѣйшаго и полнѣйшаго откровенія—и вдругъ „непосредственное откровеніе прекратилось“ (№ 3, стр. 89)! Выходитъ, что обѣтованіе Спасителя объ „иномъ Утѣшителѣ“ (Іоан. 15,2«)— только несбыточная мечта, что событіе сошествія Св. Духа на апостоловъ (Дѣян. 2)—чистѣйшій миѳъ, что ихъ удостовѣренія на этотъ счетъ (1 Пѳтр. 1,іг; 1 Іоан, 4,2)—пустое самообольщеніе: вѣдь „непосредственное откровеніе прекратилось“! Дѣйствительно, вдумываясь въ разсматриваемыя соображенія полемиста, не почтешь ихъ за непосредственное откровеніе свыше, за то они открываютъ предъ читателемъ ту болѣе, чѣмъ скромную, наличность библейско-богословскихъ познаній, съ которою такъ смѣло выступаетъ въ свѣтъ сотрудникъ „серьезнаго академическаго журнала“!
Что до умолченной мною ссылки г. Д-ова на священника Финееса, то вотъ о посл ѣднемъ свидѣтельство св. I. Златоуста (Творен. въ рус. пер., СПБ., 1895, т. I, кн. 1, стр. 767): „что, скажи мнѣ, тяжелѣе убійства? Но и оно нѣкогда вмѣнено оьіло въ правду дерзнувшему совершить его: такъ важно дѣлать что-нибудь для Бога. Мадіанитяне, желая нѣкогда возбудить гнѣвъ Божій противъ іудеевъ и надѣясь преодолѣть ихъ, когда лишатъ ихъ благоволенія Господня, наряжали своихъ дочерей, ставили ихъ въ виду войска и, прельщая евреевъ, приводили ихъ сперва къ блудодѣянію, а потомъ и Кь нечестію. Видя это, Финеесъ взялъ мечъ и, заставъ двухъ олудодѣйствующихъ въ самомъ дѣйствіи грѣха, пронзилъ °ооихъ и тѣмъ отклонилъ гнѣвт^Божій отъ исполненія мщенія
(Числ. 25). Такимъ образомъ, хотя это дѣйствіе было убійствомъ, но слѣдствіемъ его было спасеніе всѣхъ погибавшихъ, а потому вмѣнено сдѣлавшему его въ правду. Такое убійство не только не осквернило рукъ ого, но сдѣлало ихъ болѣе чистыми, и весьма справедливо, потому что онъ сдѣлалъ это не изъ ненависти къ убитымъ, а для спасенія прочихъ: убилъ двоихъ, а спасъ многія тысячи. Онъ поступилъ такъ, какъ поступаютъ врачи, когда они, отсѣкая гніющіе члены, сохраняютъ здоровье всего тѣла. Посему и говоритъ псалмопѣвецъ: „и ста Финеесъ и умилостиви, и преста сѣчь, и вмѣнися ему въ правду, въ родъ и родъ до вѣка“ (Пс. 105, зо—зі). Памятованіе о такомъ поступкѣ осталось безсмертнымъ.“
Итакъ, поступокъ Финееса достаточно выясненъ такимъ высокопочтеннымъ авторитетомъ, противъ котораго возражатель едва ли найдется, что отвѣтить. Съ своей же стороны замѣчу, что, взятый самъ по себѣ единичный случай не даетъ ни г. Д-ову мотивированнаго повода къ общему вопросу объ обязательномъ значеніи для меня взятаго примѣра, ни мнѣ не служитъ обличеніемъ въ „неискренности“ (№ 3, ст. 89). Дѣло въ томъ, что такихъ единичныхъ случаевъ можно набрать и изъ ветхаго и изъ н. завѣта сколько угодно, но и пользоваться ими надо не по манерѣ возражателя. Изъ того, что Давидъ скакалъ предъ ковчегомъ, не вытекаетъ обязательства для насъ подобнымъ же образомъ участвовать въ церковныхъ процессіяхъ; изъ того, что пр. Илія насмѣхался надъ вааловыми жрецами, не слѣдуетъ, что наши миссіонеры должны непремѣнно высмѣивать язычниковъ; изъ того, что Христосъ вервіемъ изгонялъ торжниковъ изъ храма, не проистекаетъ необходимости и теп.ерь въ аналогичныхъ случаяхъ поступать всегда такъ же. Подражаніе—не копированіе и частное—не общее. Вотъ, если бы на всѣхъ в.-з. священникахъ лежалъ исполненный однимъ (Финеесомъ) долгъ, — тогда г. Д-овъ имѣлъ бы законный поводъ къ такой, какую дачъ онъ, постановкѣ вопроса; но, за неимѣніемъ этого повода, и вопросъ является дутымъ, и отвѣтъ на него безполезнымъ. Слѣдовательно, не для чего было заводить рѣчь о моей неискренности, а лучше бы г. Д-ову сознаться не то что въ неуважительномъ отношеніи къ в. завѣту (пусть онъ его „уважаетъ“ по- своему), а проще—въ совершенномъ непониманіи этого завѣта и его отношенія къ н. завѣту.
Но г. Д-овъ восхитительно-недогадливъ! Въ противномъ случаѣ онъ не увидѣлъ бы „крайней запутанности и противорѣчій“ въ моей „точкѣ (sic!) зрѣнія“ (№ 3, стр. 89). Въ лемъ же дѣло? Да въ томъ, что, считая государство блюстителемъ нравственнаго міропорядка, я отрицаю за свѣтскою властью религіозныя функціи, принадлежащія церкви; что, приписывая Христу подтвержденіе шестой заповѣди („не убій“), я отрицаю проведеніе ея чуть ли не manu militari въ •жизнь новозавѣтнаго гражданства; что, утверждая неподвижность (оппонентъ долженъ былъ сказать: „неизмѣнность“, или: „незыблемость“) политическихъ (?) формъ (нѣтъ, —-„нормъ“), я говорю, однако, объ ихъ эволюціи (ошибается г. Д-овъ: у меня рѣчь идетъ о примѣненіи этихъ нормъ къ жизни, сообразно съ ея измѣняющимися условіями, которыми вызывается перемѣна формъ при неизмѣнности самихъ нормъ). Но всего забавнѣе послѣднія строки (№ 3, стр. 89). Возражатель въ рекомендуемомъ мною (что же мнѣ было дѣлать съ навязанной злоехидно веревкой? № 27, стр.881) „забытомъ средствѣ'-' („Хр. Чт.“, стр. 906) увидѣлъ „кнутъ“. Почему не домостроевскую плеть, умѣющую „вѣжливенько“ взыскивать за проступки съ виновныхъ? Считаю необходимымъ теперь признаться, что множественнымъ числомъ я хотѣлъ нѣсколько маскировать вынужденную рѣчь о полезномъ (въ особыхъ случаяхъ) педагогическомъ назначеніи вервія. Виноватъ ли я теперь въ томъ, что выраженіе „заблудшихъ“ долженъ взять назадъ и вмѣсто множественнаго употребить единственное число? Пусть же будетъ такъ въ завершеніе этой досадной, нежданно навязанной мнѣ и, надѣюсь, теперь вполнѣ законченной полемики.
31 Января 1907 г.
Прот. Е. А-въ.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ДУХОВНАЯ АКАДЕМИЯ
Санкт-Петербургская православная духовная ака-демия Русской Православной Церкви - высшее учебное заведение, целью которого является подготовка священнослужителей, преподавателей духовных учеб-ных заведений и специалистов в области богословских и церковных наук. Подразделениями академии являются: собственно академия, семинария, регентское отделение, иконописное отделение и факультет ино-странных студентов.
Проект по созданию электронного архива журнала «Христианское чтение»
Проект осуществляется в рамках процесса компьютеризации Санкт-Петербургской православной духовной академии. В подготовке электронных вариантов номеров журнала принимают участие студенты академии и семинарии. Руководитель проекта - ректор академии епископ Гатчинский Амвросий. Куратор проекта - проректор по научно-богословской работе священник Димитрий Юревич. Матери-алы журнала подготавливаются в формате pdf, распространяются на компакт-диске и размещаются на сайте академии.
На сайте академии
www.spbda.ru
> события в жизни академии
> сведения о структуре и подразделениях академии
> информация об учебном процессе и научной работе
> библиотека электронных книг для свободной загрузки
