CC BY
291
ФИЛОСОФИЯ НАУКИ
УДК 13:159.955 ББК 87.22
Д. В. Власов
Рациональное и понятийное мышление в философии науки ХХ в.
В статье рассматриваются различные подходы к соотношению понятийного и рационального мышления. Последовательная реализация номиналистской парадигмы приводит к элиминированию понятия, не рассматривая проблемы образования понятий, интерсубъективности, формирования понятийного мышления. Категория понятия может раскрываться только на основе реалистической парадигмы.
Ключевые слова: понятие, эпистемология, рациональное, рационализм, мышление, номинализм, реализм.
Резкая интенсификация информационных процессов, повышение их значимости в жизни людей поднимает на новый уровень проблематику знания. На фоне лавинообразных и неструктурированных потоков информации, оцениваемой главным образом по критерию новизны, встает вопрос о судьбе традиционных форм ее представления, таких как теория, гипотеза, понятие.
Понятийное мышление всегда считалось одной из основных форм, основным «кирпичиком» рационального познания. Как отмечает Д.П. Горский, «история науки нового времени свидетельствует о том, что создание научных понятий <...> очень часто приводило к открытию соответствующих законов» [2, с. 19]. В то же время понятие тесно связано с использованием языка. Ни одно понятие немыслимо без своего словесного представления.
Таким образом, понятие является одной из универсальных, узловых категорий, связывающих воедино такие разнородные сферы научного дискурса, как философия и методология научного познания, исследования человеческого мышления, в том числе в генетическом аспекте, исследования языка и коммуникации. Вопрос о природе понятий не только является одним из центральных для эпистемологии, но и имеет высокую актуальность в контексте таких наук, как психология, лингвистика, культурология, коммуникативистика, антропология и др. Л.С. Выготский назвал понятие «высшим знаком из всех, которые создало человеческое мышление» [1, с. 227]. Нельзя не согласиться и с мнением С.И. Терентьева о том, что разработка проблематики понятия «тесно связана с вопросом о специфике самого человека как особого существа, поскольку принципиальное его отличие от животных состоит именно в способности оперировать понятиями. Следовательно, отвечая на вопрос о специфике
понятия, мы одновременно добавляем важный компонент в наше знание о человеке» [4, с. 8].
Однако в ходе исторического развития идейного наследия классического рационализма эпистемологические функции понятия были существенно переосмыслены. При этом решающую роль сыграла проблема универсалий. Если в рамках реалистических подходов понятия по-прежнему рассматривались как идеальные структуры, отображающие закономерные связи и отношения реально существующих объектов и свойств материального мира, то представители номиналистских подходов в теории познания стали рассматривать понятия как фикции второго порядка, оспаривая целесообразность их использования в научном познании. Так, представители аналитической философии, являясь, несомненно, последователями рационализма, по сути, элиминировали категорию понятия из своей эпистемологии.
Уже традиционная интуитивная трактовка рационального как разумнорассудочного имплицирует, с одной стороны, существование объективной опоры разума в виде системы общезначимых научных истин, с другой -операционально-деятельностную трактовку рационального мышления как мышления, опирающегося на систему «правильных» (логически или математически корректных) рассуждений, измерениях, расчетов, с чем связано представление точных наук в качестве эталона рационального.
На первом из этих двух допущений основана концепция человеческого знания, согласно которой понятия, фиксирующие знание, выступают как абстрактные структуры. Понятия, в которых отображены (то есть повторяющиеся в предметах) и существенные (то есть отражающие системные характеристики предмета) признаки выступают как структуры, не только изоморфные отображаемому фрагменту реальности, но и неявным образом (через систему существенных признаков) отображающие и структуру универсума.
С данной трактовкой понятия связана методологическая установка, согласно которой понятия должны быть точным и строгим образом определены как относительно своего объема, так и относительно своего содержания; соответствующие им выражения должны отвечать принципу однозначности, и в целом язык науки, призванный выражать сетку понятий, не допускает метафорического использования терминов, как и любых неясных и двусмысленных выражений.
Второе допущение получило классическое выражение в лейбницевском проекте построений универсального научного языка как рационального исчисления. Последовательной реализацией этого проекта занялись представители Венского кружка, что, в конечном счете, привело к элиминированию категории понятия из эпистемологического и гносеологического дискурса.
Таким образом, уже концептуальное ядро классического рационализма скрывало в себе зерно разделения на две логически несовместимые парадигмы: с одной стороны, реалистическую, в рамках которой только и может раскрываться категория понятия, и с другой - номиналистскую парадигму, последовательное развитие которой (как мы видим это, в частности, у Г. Фреге, Б. Рассела, Р. Карнапа), приводит, в конечном счете,
к элиминированию понятия, полностью оставляя за рамками рассмотрения проблематику формирования понятийного мышления, образования понятий, их эпистемологических функций, а также всю герменевтическую проблематику понимания, связанную с интерсубъективной природой гуманитарного знания.
Принципиальная невозможность редукции естественных языков к формальному языку, связанная с существованием «избыточных», неустранимых средств описания и объяснения, активно используемых в процессах понимания и коммуникации, доказывает принципиальную нереализуемость самой номиналистской установкой. Таким образом, один из двух основных путей развития рационализма оказывается тупиковым. Рационалистический дискурс с необходимостью должен содержать в себе в качестве экзистенциальных предпосылкок предпосылки объективного существования неких сущностей и отношений между ними, с которыми можно соотнести полученные в ходе рационалистического дискурса знания о мире.
Между тем сам рационализм как познавательная парадигма в философии науки ХХ в. стал предметом критического анализа в самих своих основах. Широкая критика научной рациональности была развернута такими учеными, как А. Пуанкаре, К. Поппер, Т. Кун, И. Лакатос, Дж. Агасси, П. Фейерабенд и др., в результате чего классические представления о понятии как центральном элементе рационального также претерпели серьезные трансформации.
А. Пуанкаре, заняв последовательно реалистическую позицию, в то же время существенно расширил представление о рациональном познании, включив в это понятие «интуитивное познание математических объектов, родственное эстетическому созерцанию» [3, с. 411], причем способность к такому познанию он отнес к области подсознательного. С идеей интуитивного познания тесно связано учение А.Пуанкаре о конвенциональной природе научных понятий, которые трактуются им как результат формализации интуитивных идей.
Коренное отличие данного подхода А.Пуанкаре от эмпиризма представителей «Венского кружка» состоит в том, что, во-первых, А.Пуанкаре источником знаний считает объективную реальность, данную нам в интуитивном постижении, в то время как эмпиристы последним источником знания считают опыт, не ставя вопрос о том, что стоит за ним. Во-вторых, с точки зрения А. Пуанкаре, понятийно-теоретическое оформление знания, полученного посредством интуиции, имеет конвенциональную природу, что позволяет одну и ту же интуитивно ясную идею выразить в понятии различным образом. С точки же зрения представителей логического позитивизма, формальный язык есть точное отображение структуры опыта, что позволяет однозначным образом представлять в этом языке данные опыта.
Против конвенционализма резко выступили постпозитивисты -К. Поппер, И. Лакатос, С. Тулмин, П. Фейерабенд, Дж. Агасси. Пафос их исследований был связан с поиском реальных оснований и внутренних механизмов развития научного знания, поэтому их не устраивал взгляд на теории как на результат произвольных соглашений, ведь такой взгляд
снимает вопрос о происхождении теорий, причинах смены одной теории другой, движущих силах развития науки в целом.
К. Поппер, а вслед за ним и И. Лакатос, сделав объектом своего исследования процессы роста научного знания и в то же время стремясь оставаться в русле рационализма, по сути, изменили предмет изучения рационального. Если в классическом понимании рациональное ассоциировалось с логически корректными мыслительными процедурами, используемыми в рамках теории (правильным образованием и использованием понятий, правильной дедукцией и индукцией и т. д.), то для К. Поппера и И. Лакатоса рациональное проявляется в сфере метарассуждений, касающихся выбора, развития изменения или смены теории. Дж. Агасси, дополнивший концепцию К. Поппера понятием конструктивного диспута, связал понятие рациональности с наличием позитивной практической цели, придав данной версии рационализма прагматистский характер.
В отличие от представителей критического рационализма, Т. Кун сконцентрировал свое внимание не на этапах смены научных парадигм, а на изучении внутреннего развития и структуры парадигмы на этапе ее доминирования. В этом смысле Т. Кун в своей трактовке рационального как качества научного познания, по сути, возвращается к классическому пониманию рационального. Что же касается С. Тулмина, то его рационалистическая установка проявилась в стремлении рационально объяснить процессы развития науки, в том числе на этапах научных революций. Свое понимание рационального он связал в первую очередь с деятельностью наблюдателя, изучающего и объясняющего процесс развития научного знания. Рациональность же самого научного познания он интерпретирует как доступность его со стороны наблюдателя, возможность рациональной реконструкции, базирующуюся на законосообразности. Понятия и теории в рамках системы С. Тулмина выступают как объекты естественного происхождения, поведение которых подчиняется объективным закономерностям, поддающимся рациональному познанию и опирающимися на законы психологии и социологии.
Особое место в системе постпозитивистких подходов занял подход П. Фейерабенда. Несмотря на его несомненную принадлежность к традиции постпозитивистского дискурса, его идеи лежат в русле философского иррационализма, идущего от немецкого романтизма и Ф. Ницше. Рассматривая науку как один из идеологических институтов в одном ряду с мифом, религией, искусством, П. Фейерабенд трактует научную рациональность как совокупность образцов, норм и правил, образующих специфику этого института, состоящую в доминировании «жестких принципов функционирования научного мышления» [5, с. 450]. Стандарты, принятые участниками данной традиции, становятся «объективной мерой превосходства», в результате получаются «объективные рациональные стандарты и аргументы, обосновывающие их значимость» [5, с. 493]. Приняв классическое определение рационального, П. Фейерабенд вместе с тем девальвирует рациональное познание, ставя его в один ряд с мифологией, религией, мистицизмом, массовой информацией,
пропагандой, другими формами идеологии, тем самым лишая их ценностной уникальности.
В целом философия науки постпозитивизма демонстрирует два типа трудностей, связанных с трактовкой рационального. Представители критического рационализма К. Поппер и И. Лакатос, признавая в качестве объективного критерия рационального понятийно-логический аппарат науки, фактически ориентируются на изучение прагматических аспектов научного познания, не связанных с использованием этого аппарата. С другой стороны, П. Фейерабенд, С. Тулмин, Т. Кун, Р. Рорти и другие «антиплатоники» не скрывают свою прагматическую ориентацию в исследованиях научного познания, но результатом ее последовательной реализации становится отказ от признания каких-либо объективных критериев рационального, что приводит к размыванию самого понятия рационального.
Для всех концепций, открыто противопоставляющих себя классическому рационализму (в том числе концепции Ф.Шеллинга, С. Кьеркегора, А. Шопенгауэра, Ф. Ницше и др.), характерен отказ от теоретического познания, основанного на логике и использовании научных методов познания. При этом наблюдаются два диаметрально противоположных подхода. Представители одного (назовем его антирациональным) подчеркивают ограниченность разума, они представляют всю сферу человеческого духа как разделенную на рациональное и иррациональное, отдавая приоритет в основных вопросах духа иррациональному. Представители второго подхода (назовем его условно панрациональным), напротив, предельно расширяет сферу рационального, включая в нее всю область человеческой духовности, в том числе интуитивное, эстетическое и ценностное мышление. Представителями первого подхода являются Ф. Шеллинг, А. Шопенгауэр, Ф. Ницше, Г. Лебон, В. Парето и др.
Представителями второго (панрационального) подхода являются С. Кьеркегор, В. Дильтей, М. Вебер, М. Хоркхаймер, Т. В. Адорно, Ю. Хабермас, К. Хюбнер и др. В целом панрациональный подход, стремящийся сохранить преемственность с принципами классического рационализма и вместе с тем расширяет сферу применимости категории рационального, делает ее более гибкой и внутренне дифференцированной, он представляется более перспективным из-за многообразного содержания познавательных задач современности, нежели подход исследователей, стоящих на антирациональных позициях.
Идеи М. Вебера о социальном характере рационального получили дальнейшее развитие в трудах М. Хоркхаймера и Т. В. Адорно, которые включили проблематику рационального в контекст политической власти и показали, что в индустриальную эпоху, в условиях жесткой координации поведения индивидуумов со стороны власти рациональное выступает как орудие власти, а на индивидуальном уровне проявляется главным образом как целерациональное.
В противоположность им, Ю. Хабермас, также опираясь на веберовское понимание рационального как единства целе- и ценностнорационального, разрабатывает проблемы «коммуникативной
рациональности», выявляя рациональные механизмы действий человека в сфере межличностной коммуникации. Выделяя три аспекта рационального: когнитивно-инструментальный, морально-ценностный и эстетически-экспрессиональный, Ю. Хабермас настаивает на необходимости их равномерной реализации в современном обществе, показывая, что именно односторонняя ориентация рациональности послужила причиной кризиса «старой рациональности» в современном мире.
К. Хюбнер к основным формам и аспектам рациональности относит эмпирическую, семантическую, логическую, операциональную интерсубъективность и, сопоставляя эти формы рациональности, приходит к выводу, что научный и мифический опыт имеют одинаковую структуру, а различие между научным и мифическим опытом лежит исключительно в области содержания, но не объяснительных механизмов и структур. В концепции К. Хюбнера панрациональный подход достигает своего предела, так как он не усматривает объективных оснований для выделения иррационального в науке, мифе, какой-либо еще сфере человеческого мышления и культуры. Те общие «последние» онтологические и нормативные предпосылки, на которых, по мнению К. Хюбнера, основываются и наука, и миф, он квалифицирует как «дорациональные». В целом же, Хюбнер сводит понятие и феномен рационального к интерсубъективности понятий и суждений: если под рациональностью понимается все мноогообразие форм интерсубъективности.
При всей ограниченности этой позиции, по существу, закрывающей путь к выявлению специфичности форм человеческого познания, ее познавательная ценность состоит в том, что она позволяет определить место понятия в структурах человеческого познания независимо от степени рациональности этого познания. В этом смысле она более перспективна, чем позиции, ограничивающие сферу употребления понятий лишь рациональным в классическом мышлением.
Для второй половины XX века характерно включение проблематики рационального в контекст коммуникативистской и социокультурной проблематики. Тенденции к такой трактовке рационального наметились уже у У. Джемса, М. Хайдеггера, К. Ясперса, Э. Гуссерля, Л. Витгенштейна, Г. Башляра.
Релятивизация представлений о рациональном получила отражение в возникновении большого числа неклассических логик. В отечественной философии вторая половина ХХ в. также ознаменовалась усложнением и пересмотром классического подхода к трактовке рационального, расширении этого подхода путем включения в понятие рационального аксиологических, телеологических и прагматических аспектов. При таком подходе наука утрачивает монополию на рациональность, в связи с чем приобретает актуальность проблема анализа различных форм духовной деятельности, в том числе мифа, религии, морали, искусства, других форм неосознанного, личностного, неявного знания, архетипов коллективного бессознательного в познавательной деятельности.
При этом, как и в западной философии, в отечественной философии также можно выделить два подхода к трактовке соотношения рационального и иррационального: одни философы, развивая
«панрациональный» подход, включают все указанные формы и способы познания в сферу рационального, другие признают равноправность рационального и иррационального как двух дополняющих друг друга типов познания, причем иррациональное освобождается от негативной оценки, понимается как дорациональное.
Оба подхода чреваты определенными методологическими трудностями и издержками. Издержки первого подхода связаны с размыванием самой категории рационального и возникающими в связи с этим трудностями в определении связанных с ней категорий, в первую очередь, категории «понятие». Издержки второго подхода выражаются в размывании границы рационального и иррационального, что также порождает трудности в отграничении понятия как формы рационального мышления от смежных (порой весьма схожих с ним) с ним форм представления объектов и их свойств в рамках иррационального постижения мира.
Второй из указанных подходов в настоящее время является преобладающим, и современное состояние разработки проблематики рационального с позиций данного подхода представляется как отражение постнеклассического типа рациональности, являющего собой единство рационального и иррационального в различных формах постижения мира, включая и научные.
В целом категория рационального проделала значительную эволюцию, в основе которой лежат объективные процессы развития человеческого познания. В связи с этим неизбежным становится и переосмысление традиционной трактовки понятия как формы мысли, выражающей квинтэссенцию рационального мышления.
В контексте классической доктрины рационализма понятие выступает как одна из форм абстрактного мышления, отражающая сущность объективных явлений, не доступную ощущениям, восприятиям и
представлениям. В контексте позитивистско-сциентистского типа рациональности с характерным для него тяготением к номинализму понятие утрачивает свою значимость, его функции сводятся к именованию, понятие подменяется именем. Становится ясно, что такая трактовка понятия, как и попытки реанимировать архаичную его модель, соответствующую картезианскому рационализму, не отвечают состоянию современного коммуникативно-герменевтического типа рациональности, с точки зрения которого понятие, оставаясь необходимым атрибутом рационального, приобретает новые функции и формы существования. Сохраняя связь с традиционной логической основой мышления, оно вместе с тем
обогащается новыми аспектами, связанными с категориями человеческой свободы, ценности, действия, целеполагания, понимания.
Список литературы
1. Выготский Л.С. Мышление и речь / Выготский Л.С. // Собр. соч.: в 6 т. Т. 2. - М.: Педагогика, 1982. - С. 227.
2. Горский Д.П. Вопросы абстракции и образование понятий / отв. ред. С.А. Яновская. - М.: Изд-во аН СССР, 19б1. - С. 19.
3. Пуанкаре А. Ценность науки. Математические науки / А. Пуанкаре //
О науке; под ред. Л.С. Понтрягина. - М.: Наука, 1989. - С.411.
4. Терентьев С.И. Интерсубъективная природа понятий: дис. ... канд. филос. наук. - Чебоксары, 2004. - С. 8.
б. Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. - М.: Прогресс, 1986. - С. 4б0-493.
