CC BY
63
РАССКАЗ П.С. РОМАНОВА «У ПАРОМА»: К ВОПРОСУ О ЖАНРЕ
С.С. Семенова
Semenova S.S. The story “At the Ferryboat” by P.S. Romanov: about the genre. The article is devoted to the problem of interrelation of the concepts of “short story” and “novelette”. For this purpose the author analyzes the short story “At the Ferryboat” by P.S. Romanov to reveal the specificity of using such an epic form by the writer.
Понятие «малой» жанровой формы в современном литературоведении, а также история и сущность вопроса является одной из важнейших и интереснейших проблем в литературе XX в. Опираясь на богатейшие традиции и накопленные столетиями знания мировой литературы, эпоха XX в. синтезирует весь предшествующий опыт и путем такого смелого эксперимента создает новые текстуальные и жанровые шедевры литературы. Именно жанровый синтез вызывает множество споров в литературоведении. Особенно остро звучит вопрос о разграничении жанра рассказа, новеллы, притчи, анекдота. В конце XIX в. А.П. Чехов расширил жанровые границы «малой» эпической формы благодаря тому, что умело объединил в своих произведениях столь непохожие друг на друга жанры анекдота и притчи. Чеховский художественный опыт был подхвачен целой плеядой молодых и талантливых писателей XX в., чьи имена до сих пор блистают на литературном Олимпе.
Однако в литературе XX столетия есть талантливые художники, несправедливо забытые в силу разных причин. Одно из таких незаслуженно забытых имен - имя Пантелеймона Сергеевича Романова (1884-1938).
П.С. Романов - писатель необычной творческой судьбы. К нему быстро пришла известность: спустя десять лет после революции он уже - автор двенадцатитомного собрания сочинений, нескольких десятков сборников рассказов, романов, пьес, которые стали открытием и вкладом не только в русскую, но и в зарубежную литературу. Сборники рассказов писателя появились в Англии, Франции, Германии и Польше. Такой головокружительный успех писателя связан с богатейшим историко-культурным, нравственно-эстетическим и философским пластом, который автор талантливо соединил в своих
рассказах. В произведениях Романова угадываются традиции Гоголя, Гончарова, Достоевского, Толстого, Чехова (в критике часто называли П.С. Романова «советским» Чеховым).
При всем этом Романов полностью испытал незавидную долю опальных художников и при феноменальном читательском признании поразительное непонимание критики. Романова обвиняли в мещанстве, бытовизме, пустой анекдотичности, фотографизме и равнодушии. После смерти писателя его творчество оказалось забытым. Лишь в конце XX в. его произведения были «открыты» заново как читателями, так и исследователями. Это свидетельствует об актуальности его творчества для новой «рубежной» эпохи.
Одна из главных причин растущего интереса к творчеству писателя в наши дни заключается в его внимании к психологии человека переломной эпохи, который утрачивает прежние духовные ориентиры, традиции и, не обретая новых, отстаивает перед миром и собой мелкие ничтожные жизненные интересы. Герои романовских рассказов зачастую безымянные - это торговцы, крестьяне, мастеровые, солдаты, рабочие, которых мы можем различить по одежде, какой-либо вещи или детали: старик с черным носом и щеками, женщина с посудой, человек без шапки, солдат с повязанным на груди башлыком, бородатый мужик в армяке, солдатик с безусым лицом, солдат в рваной шинели. У Романова это не индивидуальности, нет, - это народный тип, человек массы, благодаря детальному исследованию которого писатель точно воспроизводит психологический портрет человека постреволюционного времени во всех его проявлениях.
Однако П.С. Романова интересовало не столько историческое время, сколько субъек-
тивное восприятие времени человеком, так как это дает больше возможностей писателю увидеть характер, потенциал героя. Такой подход позволяет выявить причины поступков, он, как лакмусовая бумажка, проявляет и проверяет человеческую природу. Главное для писателя - воссоздать национальный характер. Задачу художника Романов видит в собирании «фонда внутреннего опыта, из которого последующие поколения черпают знания о самих себе» [1].
П.С. Романов проявил себя, прежде всего, как мастер небольшого рассказа. Сама художественная структура его произведений созвучна художественным поискам современной эпохи: объективизация повествования, когда автор совсем не виден, тяготение к «малым» повествовательным формам.
Исследователи творческого наследия писателя тщательно изучали художественный материал, детали, идею и героев, сюжеты и характеры. Однако в критической литературе исследователи не проводят четкой границы между такими эпическими жанрами, как рассказ и новелла, а употребляют данные термины в одном контексте, как синонимические понятия. Такого рода разногласия в литературоведении вполне понятны, ведь все жанровые обозначения в той или иной мере условны. Задача не в том, чтобы «упорядочить словоупотребление». Это решается исторической практикой и складывающейся на этой почве традицией [2].
В 20-е гг. XX в. в работах М.А. Петровского, Б.М. Эйхенбаума, В.Б. Шкловского новелла рассматривается как особая модификация рассказа.
В 30-е гг. термины «новелла» и «рассказ» воспринимаются как понятия однозначные. Позднее, в 60-70-е гг., понятия «новелла» и «рассказ» стали дифференцировать, то противопоставляя их друг другу как «повествование с острой, отчетливо выраженной фабулой, напряженным действием (новелла), и, наоборот, эпически спокойное повествование с естественно развивающимся сюжетом (рассказ)» [3], то рассматривая новеллу в качестве типологической разновидности рассказа [4]. С. Антонов рассматривает новеллу и рассказ как одно и то же понятие: «разница между ними только та, что одно слово французское, а другое русское» [5]. Действительно, в корне пришедшего к нам из
Франции наименования «новелла» (nouvelle) четко звучит слово «новое». Здесь выражено одно из характерных свойств произведения «малой» прозы - быстрый отклик на изменения, происходящие в жизни, оценка этих изменений, умение разглядеть новое. Если подходить к определению жанра с таких позиций, то тогда можно объяснить, почему в 20-30-е гг. малый эпический жанр произведений Романова определяли как «новелла». Писатель показывает «новое время» и изображает «нового человека» переломной эпохи.
Однако С.П. Антонов уточняет свою позицию, говоря о том, что двух однозначных слов не существует, что «в каждом синониме, выражающем более или менее сложное понятие, можно отыскать присущий только этому синониму оттенок, выделяющий какую-нибудь характерную, особенную грань многосторонней сущности предмета» [5, с. 10].
Итак, рассказ характеризуется целеустремленной, линейной, сжатой и осознанной композицией, направленной на безусловное разрешение (рассчитанной от конца). В рассказе внимание сконцентрировано на одном герое в одной определенной ситуации в определенный момент. Рассказ, в отличие от новеллы, представляет собой эпически спокойное повествование с естественно развивающимся сюжетом.
Рассмотрим рассказ П. Романова «У парома».
На первый взгляд, перед вниманием читателя предстает вполне реалистический рассказ о человеке постреволюционного периода. Точнее, о тех ценностях, которые он заново переосмысливал для себя. При этом авторское внимание сосредоточено на вечных, бытийных ценностях: вере и любви.
Итак, время действия ограничивается только ночью, а события разворачиваются возле переправы, у костра. Такое художественно организованное пространство в свою очередь делится на две части. В первой части рассказа между собравшимися людьми завязывается разговор на религиозные темы. Толчком для этой беседы послужил вопрос подъехавшего к переправе человека «в пиджаке и сапогах»:
- А где ж тут часовенька-то стояла?
- Сломал к черту, - ответил перевозчик. -Мужики часовню построили, а паром сделать
не могли, за три версты ездили, пока я не обладил [6].
Человек «в пиджаке и сапогах», а также «мужичок», ждавший переправы, оценивают поступок паромщика как смелое действие: «Вот кто, можно сказать, бога не боится», на что паромщик отвечает: «Как что божественное, так у меня с души воротит» [6, с. 196]. Далее он объясняет причину своей «божественной ненависти», которая заключается в том, что любит «хорошую девку» и замуж хочет ее взять, а она «твердит свое: покамест в церковь не сведешь, ничего не получишь» [6, с. 196].
Спустя некоторое время у костра появляется возлюбленная главного героя, и здесь композиционно начинается вторая часть рассказа, которая на первый план выдвигает тему любви. Для возлюбленной героя жизнь без Бога не представляется возможной: «Грех... без бога живешь. И меня туда же тянешь» [6, с. 199]. Она до последнего момента пытается найти в его глазах веру, но понимает, что их взгляды на жизнь совсем разные. Вторая часть рассказа заканчивается тем, что паромщик остается один.
Это видимый план рассказа, который нам говорит о поисках нового человека нового времени новых бытийных констант жизни. Однако прямое изображение или «фотографирование» (в чем часто обвиняли
П.С. Романова) социально-исторической
действительности не входит в авторские планы, поскольку место действия - у реки, возле костра, и время действия - ночь стирают видимый реалистический пласт и делают его условным.
Начнем с того, что автор лишает всех персонажей имен, кроме одного - главного героя, - вокруг которого разворачиваются все события. Имя этого героя - Петр. Читателю становится понятно, что безымянные герои нужны для того лишь, чтобы лучше высветить личность главного персонажа, его сущность. В первой части рассказа, когда мы узнаем о том, что Петр разрушил часовню, художественное время и пространство расширяется и вводит библейскую аллюзию. Перед нашими глазами предстает традиционный сюжет о предательстве Петра своего учителя и наставника Христа. Однако паромщик Петр, в отличие от библейского персонажа, не признается в любви к Богу, более
того, у него отсутствует вера, а предать то, чего нет, невозможно. Правда, вера в черта для него существует: «Бога никак не признаю... а чертей окаянных вот до чего боюсь -просто стыд берет» [6, с. 197].
Единственное, что живет в его сердце -любовь к девушке. «Около костра, пугливо оглядываясь по сторонам в темноту, сидела худенькая девушка. .Что-то в ней было тонкое, хрупкое, не деревенское, а скорее монашеское или сектанское. И платок на ней был не красный, а черный, еще больше оттенявший белизну ее лица и тонкость профиля» [6, с. 198]. Портрет ее напоминает романтическую героиню. Автор не дает ей имени, чтобы более обобщить этот образ. Она - само воплощение чистоты, любви и нравственной красоты. Жизнь без Бога не представляется для нее возможной. Причем понятия веры, Бога и любви для нее неотделимы друг от друга. Поэтому она не принимает чувства Петра, для которого эти истины существуют порознь.
Любовь двух людей обречена на гибель, ведь их сущности контрастны и далеки друг от друга: «Я еще на Пасху о тебе думала, когда со свечами стояли. А потом шла по деревне, везде в окнах светло, огоньки горят, и душа у меня вроде как светлая, светлая сделалась. А у тебя, гляжу, окна темные, пустые. И так нехорошо сразу мне стало» [6, с. 201].
Однако надежда на спасение души Петра окончательно угасает, когда «фигура девушки в накинутом платке уходила все дальше и дальше <...> На бугре, куда ушла девушка, скрипнули чуть слышно ворота, пропел где-то петух» (курсив мой. - С. С.) [6, с. 202].
Во второй части рассказа Петр все-таки совершает предательство. Он не принимает любовь, в которой живет вера и Бог. Библейская история возвращается на страницы произведения, но уже с новой силой: тогда Петр предал Христа, а теперь, спустя века, он совершает другое нравственное преступление -и предает любовь. Герой не выдерживает испытания. В финале рассказа читателю становится понятно, что ожидаемого раскаяния не произойдет, ничего, кроме обиды и злости, не осталось: «Петр стоял еще несколько времени и смотрел в ту сторону. Потом, скрипнув зубами, с силой бросил фуражку на траву, лег грудью на землю, разбросав ноги и
уткнувшись лицом в сгиб локтя, и остался в таком положении» [6, с. 202].
Однако возникает еще одна интерпретация центрального персонажа, которая восходит к мифологическому образу паромщика. Этот образ известен мировой литературе со времен античности. Автор семантически усложняет своего героя и заставляет обратить наше внимание на еще одну его символическую грань. Романовский персонаж объединяет в себе два начала, два мифа: с одной стороны, миф о паромщике Фаоне, который был наделен даром внушения любви (т. е. выступает как начало соединяющее), а с другой стороны, миф о паромщике Хароне, перевозящего в царство Аида души умерших, т. е. является посредником между миром мертвых и живых (идея границы, перехода в новое состояние).
Итак, в этом произведении отражены, казалось бы, некоторые черты новеллы: нарастающая цепочка «микрособытий», исключительный герой, слабо проявленный пуант. Однако эти новеллистические элементы не являются композиционными, ведь внутренняя динамика рождается благодаря литературоведческому анализу. В центре рассказа - типичный человек начала XX в. Повествование спокойное с естественно развивающимся сюжетом дает возможность читателю остановиться, подумать и осмыслить все происходящее. За счет библейской и античной аллюзии расширяется эпическое пространство и время произведения. Так же внутри первой части рассказа есть еще один рассказ-история «мужичка в полушубке», который восходит к фольклорной традиции и пересекается с гоголевскими персонажами,
рассказывающими истории о черте и его происках в «Вечерах на хуторе близ Диканьки».
В связи с этим необходимо заметить, что рассказ еще окончательно не сложился, поэтому он вбирает в себя другие жанровые аспекты и продолжает развиваться, формируя и оттачивая свою структуру.
Для того, чтобы наиболее глубоко изучить жанровое своеобразие «новеллы» и «рассказа», надо учитывать три аспекта: нормативный, включающий рассмотрение постоянных признаков жанра, генетический (о котором подробно говорил М. Бахтин, называя его «памятью жанра») и конвенциональный (т. е. связанный с определенным литературным периодом), позволяющий учитывать систему взглядов на жанр на данном этапе [7]. Такой трехаспектный подход помогает наиболее глубоко изучить жанровое своеобразие художественного произведения, выделить основные признаки жанра и увидеть, что нового появилось в жанровой структуре рассказа П.С. Романова и какие традиционные черты сохранились.
1. Романов П. С. // Лит. учеба. 1996. №1. С.106.
2. Теория литературы: в 2 т. / под ред. Н.Д. Та-марченко. М., 2004. Т. 1. С. 376.
3. Словарь литературоведческих терминов. М., 1974. С. 309-310
4. Русский советский рассказ: Очерки истории жанра / под ред. В.А. Ковалева. Л., 1970. С. 40.
5. Антонов С.П. Я читаю рассказ. М., 1973. С. 9.
6. Романов П.С. Избранные произведения. М., 1988. С. 196.
7. Шатин Ю.В. // Проблемы литературных жанров: материалы VI науч. межвуз. конф. Томск, 1990. С. 5-6.
Поступила в редакцию 20.12.2006 г.
