CC BY
42
ПРИМЕЧАНИЕ
1. Субботин А. С. Маяковский сквозь призму жанра. М., 1986. 352 с. С. 31
2. Исаев С. Г. «Сознанию незнаемая мощь...»: Поэтика условных форм в русской литературе начала XX века. Великий Новгород, 2001. 213 с. С. 79
3. Там же. С. 73.
4. Лихачев Д. С. Историческая поэтика русской литературы: Смех как мировоззрение и другие работы. СПб., 1997. — 583 с. С. 356
5. Пицкель Ф. Н. Маяковский: Художественное постижение мира. М, 1979. 407 с. С. 50.
6. Там же. С. 51.
VARIETY IN LYRICAL «I AM» OF EARLY MAYAKOVSKY: «MASK» OF THE LYRICAL HERO AS A FORM OF PROTEST
M.A.Chernjakova
The author analyzes features of mask figurativeness in early lyrics by V. Mayakovskovsky. The device of a duality within the image of the lyrical hero is considered as a form of the protest against present-day reality and as a way to claim his own social-ethnic ideals as a poet.
© 2007 г.
Н.Л. Карпичева
ПОЗДНЯЯ НОВЕЛЛИСТИКА ВАСИЛИЯ ГРОССМАНА. ТИПОЛОГИЧЕСКИЕ ЧЕРТЫ
По неписаному закону крупный писатель должен создать несколько масштабных, значительных во всех смыслах слова произведений. Именно эти художественные явления традиционно оказываются в центре внимания литературоведения, в связи с чем новеллистический пласт творчества В. Гроссмана закономерно остался на периферии научного интереса. Определённым образом повлиял на это и «арест» романа «Жизнь и судьба». Между тем опыты поздней малой прозы писателя не столько играют вспомогательную роль, сколько «квинтессируют» и заостряют в силу своей эстетической специфики отдельные положения эпического полотна «Жизнь и судьба». Это касается таких образцов «малого жанра», как «Авель (Шестое августа)», «В Кисловодске», «Тиргартен», «Птенцы», «Дорога», «Мама», «В большом кольце», «Несколько печальных дней», «Обвал», «Фосфор», «Жилица», «Сикстинская мадонна», «На вечном покое», «Собака», «Из окна автобуса», «За городом», «Осенняя буря», написанных в период 1953—1963 гг.
Некоторая ослабленность идеологического давления и духовный подъем как естественное следствие победы в Великой Отечественной войне, подготовили
изменения общекультурного характера, явственно обозначившиеся в 50-е гг. Глубокое осмысление образа «военного героя» — солдата, офицера, защитника родины приходит в послевоенное время, а общая тональность подобных поисков во многом обусловлена художественной рефлексией атмосферы «оттепели». В центре внимания многих рассказов оказывается мотив возвращения с войны и связанная с ним проблема переоценки ценностей. Здесь точкой отсчета становятся рассказы А. Платонова «Возвращение» (1946) и М. Шолохова «Судьба человека» (1956), обозначившие рубеж, на который выходила послевоенная литература и в значительной степени предопределившие общий гуманистический пафос не только прозы о войне, но и «деревенской прозы», выразившийся в возвращении в литературу образа обычного человека и утверждении простых человеческих ценностей. От платоновского «Возвращения» тянутся нити к очеркам и рассказам 50-х—60-х гг., ознаменовавшим собой новую литературную эпоху. Её ярко представили рассказы Н. Грибачева, Ф. Абрамова, В. Астафьева, В, Богомолова и других, раскрывающие драматизм жизненных отношений, порождённый изломанными войной судьбами.
В малых жанрах «деревенской прозы» на начальном этапе ее развития определились две тенденции: очерковая (В. Овечкин, С. Залыгин, Е. Дорош) и собственно рассказовая (В. Белов, Е. Носов, В. Распутин, В. Астафьев, Ф. Абрамов, В. Шукшин, А. Солженицын и др.), тяготеющая к художественному осмыслению проблемы поисков нравственной опоры в обезличивающей социальной реальности.
Тема природы и человека, представленная в рассматриваемый период рассказами К. Паустовского, Ю. Казакова, Н. Грибачева, Ф. Абрамова как некое ответвление «деревенской прозы», но со своей специфической проблематикой, сохраняет общий конфликт «лада» и «разлада», где природа зачастую очеловечена, сказочно опоэтизирована, мистически одухотворена, а реальность человеческой жизни предстает в обесчеловеченном и обездушивающем потребительском эгоизме.
Поздняя новеллистика В. Гроссмана и содержанием, и поэтикой ощутимо отличается от малой русской прозы 50-х — середины 60-х гг. Специфика освещения военной темы в новеллах писателя проявляется в выходе за пределы отечественной истории, в спроецированности на её события обстоятельств Второй Мировой войны в целом, в тесной связи с проблемой тоталитарного общества. В результате философско-исторические акценты в ней оказываются смещёнными: вместо пафоса освобождения или завоевания — перед читателем осмысление явления войны как трагедии братоубийства, восходящей к библейскому сюжету о Каине и Авеле («Авель (Шестое августа»), «Тиргартен»). В этой трагедии нет правых и виноватых, а традиционный патриотизм транспозицио-нирован в пацифизм.
Центральной для творчества Василия Гроссмана как в романах, так и в рассказах, становится проблема свободы личности, впервые в советской литературе представшая столь открыто. В этом отношении Гроссману близок А. Солженицын и его «лагерная проза». Художественной доминантой рассказов становится свобода, приобретающая особый смысл в условиях времени, освоившего опыт тоталитаризма. Проблема свободы личности в эстетической концепции
В. Гроссмана эквивалентна проблемам нравственного выбора, всеобщей и личной ответственности.
Кроме того, для новеллистики писателя характерно вычленение в чистом виде темы репрессий и связанной с ней проблемы взаимоотношений человека и тоталитарного государства, также выходящая далеко за пределы национального материала, приобретающая характер общечеловеческий. В целом же, интерпретация тем государственных репрессий и войны в новеллах 1953—1963 гг. сводима к единому вектору писательской мысли при очевидной эстетической общности.
Описание и осмысление событий имеет трехуровневую структуру: в жизни героев автора интересуют явления и моменты, связанные с историческими обстоятельствами и одновременно затрагивающие вечные темы. В центре внимания такие общефилософские вопросы, как добро и зло, война и мир, жизнь и смерть, социальное и человеческое в отношениях людей. Примечательная черта малой прозы В. Гроссмана заключается в том, что в центре её внимания оказывается, как правило, герой-интеллигент и связанный с особенностями его мышления экзистенциальный конфликт сущности и существования, восходящий к чеховской парадигме внутритекстовых отношений характеров и личностей персонажей и решающийся как преодоление личностью характерологических рамок, либо, напротив, как финальное самоограничение изначально более или менее полноценной личности, как своеобразное «офутляривание» или «расфутляривание». В новеллистике 50-60-х гг. Гроссман, расставляя акценты, так или иначе, в центр повествования ставит духовное бытие человека и человечества, противостоящее бытовым условностям. Это противостояние предстает как проблема дисгармонии человеческого сосуществования и поисков гармонии человеческой души. Так, в анимализированных новеллах «Дорога», «Тир-гартен», «Собака» и притче «Птенцы», в коротких зарисовках «Из окна автобуса», «За городом», «Осенняя буря» поднимается проблема утраты человечеством ощущения не только связи своей с природой и своим естественным предназначением, но и вытекающая из этого проблема утраты личной свободы. В рассказах «Авель (Шестое августа), «В Кисловодске», «Мама» на примере конкретных героев раскрываются механизмы этой потери себя, своей сущности и своего лица, трансформирующиеся в проблему выбора и ответственности. В новеллах «Жилица», «Фосфор», «Обвал», «Несколько печальных дней» в центре внимания духовная глухота и слепота, равнодушие к ближнему как проявления филистерского эгоцентризма; очерке «На вечном покое», построенном как цикл микроновелл, — проблема живой памяти и посмертного забвения, спроецированная на тему исторической памяти и разрываемой связи поколений. В новеллизированном эссе «Сикстинская мадонна» размышления о гуманистических идеалах, о всеобщей связи духовных сущностей, восходящей к связи матери и ребенка. В рассказе «В большом кольце» центральной становится проблема воспитания нравственно полноценной, гармонически развитой личности, что, по мнению писателя, невозможно в условиях искусственного ограничения сферы, в которой оно осуществляется.
Трагедии человечества показаны с усиленной экспрессией благодаря изображению личных трагедий героев. Здесь психологическое напряжение передается через особенности пространственно-временной организации. Намеренное
сужение пространства начинается уже с заглавий («Тиргартен», «Из окна автобуса», «В Кисловодске», «В большом кольце») и подчеркивает искусственное ограничение свободы человека, его кругозора и жизненных интересов. Тема предопределенной судьбы, Рока достигает особенной остроты благодаря категории времени: активные действия происходят в один или несколько дней, человек в одночасье может потерять все.
В условиях тоталитаризма или военного подчинения личная свобода часто оказывается несовместимой с жизнью. Роль государства и общества в формировании и проявлении личности становится не только определяющей, но и роковой. Репрессии, война, научно-технический прогресс в их более частном воплощении становятся теми индикаторами, которые обнаруживают нравственную сущность людей и человечества в целом в эпоху небывалых по масштабам и жестокости экспериментов. Выявление причино-следственных связей в рассматриваемых образцах малой прозы, как правило, выходит за рамки внешних событий и носит историко-философский характер. В оценке же нравственности или безнравственности тех или иных поступков, совершаемых персонажами, акценты смещаются внутрь, а основанием для подобной оценки является наличие или отсутствие внутреннего кодекса чести, при наличии — соответствие или несоответствие ему.
Поздняя проза Василия Гроссмана во многом стоит у истоков преодоления соцреалистических установок в советской литературе. Над социальным в изображении человека здесь неизменно превалирует психологическое. Каждый из персонажей Гроссмана — «человек среди людей», живущий далеко не только производственными проблемами и заботами о процветании государственного строя. Тот или иной поступок героя все больше утрачивает характер идеологической и социологической иллюстративности, становясь формой проявления личностного начала, его рациональной и эмоциональной составляющей.
Таким образом, право быть свободными в мыслях и поступках в условиях тоталитарного режима все же оставляет В. С. Гроссман за своими героями. Потеря себя оборачивается злом не только для самой личности, но и для Мира. Уступившим злу по принуждению оставляет автор во исполнение закона справедливости жестокость нравственного суда как последний шанс самообретения.
Аксиология В. Гроссмана во многом восходит к позиции и традиции А.П. Чехова. Вслед за великим писателем XIX века писатель века XX провозглашает главной ценностью человеческую личность и жизнь каждого человека, чья индивидуальность проявляется не в социальном, но в нравственном — в системе координат общечеловеческих ценностей. В центре внимания онтологические проявления, выполняющие функцию призм, сквозь которые писатель рассматривает нравственные сущности отдельных людей (и не только), которые в конечном итоге, суммированные с подобными, сигнализируют о духовном здоровье человеческих общностей разного уровня. Последовательное развитие частных тем и проблем проецируется на размышления о всеобщих нравственных законах.
Неким «выламыванием» из общих тенденций становится и эстетическая сторона новеллистики Василия Гроссмана. Так или иначе, к общечеловече-
ской, общефилософской проблематике обращается каждый из авторов малой прозы рассматриваемого периода. Однако художественные задачи решаются ими, как правило, на национальном материале (русская деревня, отечественная война, русская природа), естественно укладывающемся в национальную же форму рассказа в его гоголевских и «догоголевских» — фольклорных, житийных традициях. Форма не новеллы, но рассказа позволяет писателям быть более свободными в сюжетно-композиционной и языковой организации текстов. Василий Гроссман говорит о человеке вообще в свете аспектов его бытия, о войне, даже не мировой, а о войне как таковой, зачастую безотносительно к исторической конкретике тех примеров, которые должны бы иметь иллюстративный характер. Однако здесь включается еще одна особенность прозы писателя — ее гуманистическая доминанта. Для рассматриваемых текстов характерны весьма своеобычные ракурсы, локализующие общие конфликты. Так, сталинские репрессии показаны глазами маленькой девочки («Мама»), а события Второй Мировой войны — глазами животных («Дорога», «Тиргартен») или из кабины бомбардировщика («Авель (Шестое августа)»), что позволяет писателю трансформировать позицию принципиального авторского «молчания» и соединить в текстах крайнюю философичность и глубокий психологизм.
Содержание, обусловленное очевидной планетарностью писательского мышления, в свою очередь, диктует и такую интернациональную форму малой прозы, как европейская новелла. Она же, не обладая пластичностью рассказа, требует большей художественной емкости, обязательной фабульной напряженности, сюжетной заостренности с яркими и зачастую неожиданными финалами. На фоне преимущественного обращения малой прозы 50-х — середины 60-х гг. к гоголевской рассказовой тенденции, проза Гроссмана строга и лаконична и тяготеет к традиционному новеллистическому письму. Эффект сгущения, обнажения и концентрации мысли восходит, в свою очередь, к феномену чеховской новеллистики, к «пушкинской» новеллистической традиции в русской малой прозе, к жанру ренессансной новеллы.
Перечисленные идейно-эстетические особенности новеллистики В.С. Гроссмана рассматриваемого периода определяют ее во многом феноменальный характер в контексте жанровой картины 50-х — середины 60-х гг.
LATE SHORT-STORY WORKS BY VASILY GROSSMAN: TYPOLOGICAL FEATURES
N.L.Karpicheva
The article studies works of the writer in 1953—1963 in correlation with tendencies of development in Russian short story during the corresponding period. As a result, the author ranks as specific qualities of late short story works by V. Grossman — ideological emancipation, unity philosophy and psychology, planetary author's thinking, humanistic problems, semantic density of narration, asceticism of a stylistic figure, the orientation to traditions of the Renaissance short story mediated through «Belinsky» cycle by A.S. Pushkin and mature short story works by A. Chekhov.
