CC BY
1
DOI: 10.34680/2411-7951.2024.3(54).492-502 Специальность ВАК: 5.6.1
УДК 94(47.5).084.8:355.40 ГРНТИ 03.23.55
Запарий В. В., Шаравьев П. В.
РАБОТА ОРГАНОВ ГОСБЕЗОПАСНОСТИ ПРОТИВ
АНТИСОВЕТСКИХ ДЕЙСТВИЙ НА СРЕДНЕМ УРАЛЕ В ПОСЛЕВОЕННЫЕ ГОДЫ ПО МАТЕРИАЛАМ АРХИВОВ СПЕЦСЛУЖБ
Аннотация. Статья посвящена проявлениям антисоветских настроений на территории Среднего Урала в послевоенные годы (1945-1953). На основе рассекреченных материалов архивов органов госбезопасности представлена информация о создании нелегальных организаций и религиозных объединений, реакции граждан на выборы, отдельные решения правительства, другие события внутриполитической жизни страны. Рассмотрена деятельность органов госбезопасности по контролю общественно-политической жизни населения. Показано, что существовавшие у отдельных групп населения надежды на либерализацию политической жизни пресекались. Большинство населения при этом надеялось не на политическую либерализацию, а ожидало от властей улучшения материально-бытового положения. Однако органы госбезопасности причины выступлений связывали, как правило, с антисоветскими настроениями. Делается вывод о том, что причины испытывать недовольство своим положением были у разных возрастных и социальных групп. Однако руководством страны требовалось обеспечить идеологическое единство общества.
Ключевые слова: Средний Урал, история, власть, общество, органы госбезопасности, нелегальные группы.
Для цитирования: Запарий В. В., Шаравьев П. В. Работа органов госбезопасности против антисоветских действий на Среднем Урале в послевоенные годы по материалам архивов спецслужб // Ученые записки НовГУ. 2024. 3(54). 492-502. DOI: 10.34680/2411-7951.2024.3(54).492-502
Ситуация с «политической оппозицией» в СССР эпохи Сталина оценивается в литературе традиционно неоднозначно Приведенные в движение Великой Отечественной войной, массы населения, с одной стороны, получили возможность увидеть зарубежную жизнь своими глазами, а с другой стороны, выйти из-под тотального контроля партийно-государственного аппарата. В первую очередь, это касалось фронтовиков и советских граждан, угнанных на работу в Германию. Но не стоит забывать и о тех, кто все это время находился в тылу: например, рано повзрослевшая молодежь, лишенная на долгое время отцовского воспитания.
Существует обширный пласт исторической литературы [Данилов, Пыжиков 2001; Зубкова, 1999; Ширер, 2014], посвященной послевоенному периоду. Во многих современных исследованиях содержатся выводы о росте напряжения в общественно-политической жизни страны в связи с расхождениями между реальным положением дел и надеждами населения. Среди причин называются социально-психологические явления усталости, ожидания лучшего мира после войны [Зубкова, 1999, с. 60]. Подчеркиваются тяжелые материально-бытовые условия, продовольственные проблемы, протест как производная отчаяния [Фильцер, 2011, с. 328].
Можно соглашаться или не соглашаться с подобными оценками того или
492
другого ученого, но бесспорно то, что только те из них, которые подтверждаются фактами, достойны внимания. По крайней мере, можно утверждать, что ни о каком массовом «сопротивлении режиму» речи не шло. Об этом, в частности, свидетельствуют материалы, которые объективно представляли информацию для вышестоящих органов.
Данные сведения доступны из рассекреченных архивов ФСБ России, в большинстве своем не бывших достоянием общественного информационного поля.
В 1945 г. Свердловское управление НКГБ разоблачило 1 «антисоветскую организацию» и 4 сектантские группы «общим составом в 18 человек». Кроме того, «в разработке» находились еще 49 «одиночек» (Прим. 1).
«Антисоветской» молодежной организацией был «Союз свободных республик». По мнению УНКГБ, это неформальное объединение молодежи в городе Нижняя Салда. «по всем признакам походило на тайную организацию. Здесь были свой устав и программа. Изготовлялись антисоветские листовки, и велась вербовочная работа по привлечению новых адептов».
Все началась с разговора о кассе взаимопомощи в июне 1944 г. между студентом Бабковым и его подругами. Бабков (1927 г. р.) увлекался романтической литературой, стремился к лидерству. Решив организовать тайное общество, он действовал по марксистской книге «Азбука ленинизма», узнав оттуда о необходимости устава, программы, партийных билетов и взносов.
Программа «Союза» действительно шла вразрез с государственной политикой. Основные пункты носили в условиях войны декларативный характер: улучшение условий труда, отмена карточной системы снабжения, уничтожение колхозов, свободный выбор профессий.
Всего в «Союз» входило до 13 человек, только один старше 20 лет, большинство - члены ВЛКСМ 1926-1928 годов рождения. Активный период деятельности пришелся на июнь 1944 г. - март 1945 г. Ко времени ареста Бабкова в августе 1945 г. «Союз свободных республик» практически распался сам.
Интересный факт: по планам на взносы предполагалась покупка оружия, однако собранные 20 руб. были для этого незначительной суммой, и им нашли другое применение. На них была куплена водка! Видимо, это было более актуально.
По материалам допросов видно, как изначальная игра в форму тайного общества привела группу к антисоветскому содержанию. Изначально цели были не политическими: сам Бабков, попав незадолго до этого в тяжелое материальное положение, обосновывал создание Союза необходимостью взаимопомощи, желанием лучше одеваться, хорошо питаться (Прим. 2).
В итоге в декабре 1945 г. Особое совещание при НКВД СССР осудило Бабкова на 8 лет, членов организации на 5-6 лет ИТЛ.
Во время ведения дела следователи находили странным, что организатором антисоветской группы оказался сын высокопоставленного офицера контрразведки «СМЕРШ», поэтому одной из возможных причин считалось влияние «антисоветских элементов, подстрекавших молодежь». Однако их поиски не увенчались успехом. Единственный взрослый член Союза участия в работе не принимал, а просто выпивал с Бабковым, рассказывая ему, что раньше жилось лучше.
В разряд «тайных кружков» попадали также объединения, противопоставленные официальной комсомольской организации. Например, ЛОБ («Лига остроумных болванов»), которую девятиклассники одной из школ Каменска-Уральского создали без санкции ВЛКСМ (что особо подчеркнуто) с целью «подготовки самостоятельных туристических походов». «Однако в своих разговорах ребята высказывали недовольство существующими в СССР запретами и восхваляли американскую демократию». Было установлено, что делали они это под влиянием знакомого студента, ранее уже замеченного в организации неформального сообщества. Это, а также малый возраст помогло девятиклассникам избежать серьезного наказания (Прим. 3).
Молодежь в целом и студенчество в частности пользовалось особым вниманием надзорных органов. Примечательно, что в одном из отчетов областного УМГБ вузы названы «кузницей кадров партийного аппарата». Наверное, поэтому за ними наблюдали пристально, и по результатам проверок делались выводы об «идейно-политическом и моральном разложении» многих студентов.
По данным органов госбезопасности, в Уральском госуниверситете существовали «нелегальные литературные кружки». «Нелегальность» их была в том, что студенты организовывали их самовольно, не получив разрешения комитета ВЛКСМ и парткома. Это не удивительно, на комсомольских собраниях по большей части господствовал формализм, повестка была строго регламентирована и не предполагала самовыражения, свойственного молодежи.
Вот как описывается нелегальная работа студентов: «Собиравшиеся в общежитиях студенты читали друг другу свои пошлые безыдейные стишки. После профилактических разговоров подобные кружки распадались, но быстро возникали вновь. На них переписывались стихотворения Ахматовой, Гумилева, Есенина и других, воспевалось веселье студенческой жизни». «В совместных рукописных сборниках антиобщественных произведений высказывались идеи, явно противоречащие постановлению ЦК ВКП(б)» (Прим. 4).
Характеризуя преподавателей УрГУ в 1949 г., в период борьбы с космополитизмом, сотрудник госбезопасности говорит о «засоренности социально-чуждыми и политически сомнительными элементами». «Это ранее проходившие по делам троцкистов, осужденные за антисоветчину, имеющие родственников контрреволюционеров, репатрианты, чуждые по происхождению, имеющие связь с заграницей, высказывающие антисоветские мысли». Например, «проректор по заочному обучению - бывший меньшевик», доцент кафедры русского языка -«пьяница и морально разложившийся элемент, злобно клевещущий на советскую действительность» и т. д. В лекциях некоторых преподавателей «были вскрыты космополитические извращения после чего «из университета их уволили».
Выяснить социальный состав студентов университета сотруднику госбезопасности «не представлялось возможным в связи с хаосом в личных делах студентов». Однако «по своим данным» он выделил историко-филологический факультет как самый «неблагонадежный», особенно отделение журналистики (Прим. 5).
Отмечая «аполитичность» части студенчества, сотрудник УМГБ подчеркнул, что
«в отношении (к) правительственной политике, молодежь высказывалась не меньше других категорий населения».
Например, в 1947 г. в Конституцию СССР была внесена поправка о том, что стипендию будут получать лишь отличники. В связи с этим было зафиксировано множество негативных высказываний. «А нельзя ли приучить студентов не есть?». Пессимистически настроенные студенты собирались оставить учебу по причине отсутствия средств. «У нас дают право всем учиться, а заграницей имущим людям, но учиться у нас смогут только богатые» (Прим. 6).
Таким образом, автор документа делал акцент на том, что не только крестьяне, рабочие, ИТР, служащие, но и воспитанники «кузницы кадров для партийного аппарата» позволяли себе неосмотрительные замечания.
Заметим, что простое недовольство своим материальным положением и текущими мерами властей воспринималось тогда как антисоветское. Такое усердие в поиске оппозиции приводило к тому, что ее находили там, где ее не было. И не только в молодежной среде.
Во время Великой Отечественной войны Сталин показал себя опытным тактиком, сумев консолидировать советское общество. Ярким успехом стало создание контролируемой «патриаршей церкви».
Уставших людей тянуло к праздникам. Иконы, запах ладана, торжественные одеяния священников - все это привлекало и поражало. Для части городской молодежи церковное зрелище было в новинку. Они рассказывали друзьям: «... в церковь нам не пришлось пролезть, столько было народу, даже и на улице было так тесно, как очередь за чем-нибудь. Народ ходит всякий - молодой и старый.» (Прим.
7).
Возрождалась церковная обрядность. Чекисты сообщали партийным органам о фактах крещения учащихся одной из школ Чкаловского района Свердловска (Прим. 8). Несмотря на либерализацию религиозной политики, для родителей крещение детей не проходило бесследно. В Белоярском районе в феврале 1948 г. были крещены дети 11 членов ВКП(б). После этого родителей освободили от занимаемых должностей, объявили им выговор, а некоторых исключили из партии (Прим. 9).
Вынужденное смягчение атеистического режима в годы войны не означало принципиального изменения взглядов коммунистического государства на религию. А в отношении сектантов политика вообще не была скорректирована. Так как в отличие от «патриаршей церкви», они не меняли свое отношение к советской власти. Органы госбезопасности фиксировали «рост антисоветской активности церковно-сектантских элементов», который, по их мнению, был связан с деятельностью непримиримой церковной оппозиции, баптистов, «истинно православных христиан».
За 1945-1946 гг. по делам 8 религиозных групп в области было арестовано 40 человек. Наибольшее количество арестованных приходилось на евангелистов, которые активно старались вербовать молодежь, в своих проповедях «указывали на скорую кончину советской власти и призывали своих адептов не участвовать в общественно-политической жизни» (Прим. 10).
В 1947-1948 гг. в разработке областного управления находилось несколько «крупных религиозных групп», в том числе антисоветская группа церковников,
основанная еще в 1930-х гг. и имевшая отделения в других регионах.
Руководитель группы, объявив себя «посланником апостола Павла», действовал среди спецпереселенцев (раскулаченных). Его проповеди чекисты охарактеризовали как эклектические. В духе первых христиан отрицалась светская власть, церковь, браки и посты. Крестное знамение творилось по старообрядческому образцу. Во время богослужений практиковались песнопения на собственные стихи, как у баптистов.
Основным постулатом секты была избранность ее членов: «Мы последние христиане, исповедующие древне-апостольскую веру. Мы верим, что скоро наступит конец мира, антихрист в лице большевиков должен погибнуть» (Прим. 11).
По сообщению источника, «свою позицию они не только воспринимали как антисоветскую, но и считали очень важной: «Кажется на первый взгляд ничего особенного и не делаем, но если подумать глубже, то мы очень много приносим вреда Советской власти. Мы ненавидим советскую власть и призываем других к этому, открыто отказываемся от хождения в театры, клубы, не вступаем даже в добровольные общества и отрываем молодежь от участия в жизни» (Прим. 12).
На выборах в местные органы власти сектанты должны были перечеркивать бюллетени, чтобы они были недействительны.
Начавшееся с 1948 г. охлаждение сталинского государства в отношениях с основными религиозными конфессиями остановило и заморозило их дальнейшее развитие. В своем донесении сотрудник госбезопасности, курировавший религиозную ситуацию в области, писал: «В ходе изучения духовенства и активных церковников легально действующих церквей, данных о проведении ими организованной враждебной деятельности... не получено, однако... поступают материалы об антисоветской настроенности отдельных из них». В 1953 году, по учетам УМГБ, в области было до 5 тыс. «церковников и сектантов» (Прим. 13).
В целом за период с 1948 г. по 1953 г. официальная церковь организационно практически не расширяла свою деятельность, в то же время численный состав нелегальных религиозных организаций увеличился в 2 раза (Прим. 14).
Органами госбезопасности принимались меры в отношении их актива. Отмечалось, что большинство активистов, в т. ч. до трети священников, имели судимости. Однако, зная всех активистов, имея данные о нелегальных монастырях и собраниях, чекисты редко предпринимали против них массовые акции, ограничиваясь профилактическими беседами. По-видимому, это связано с тем, что руководство страны не усматривало уже серьезной угрозы в отправлении религиозных культов, ограничиваясь контролем общего порядка.
Большинство нелегальных религиозных групп запрещали своим членам участвовать в выборах. «Выборы - это хитрость антихриста» (Прим. 15). Существующую власть, которую выборы делали легитимной, они воспринимали именно как «власть Антихриста».
В светской жизни после войны многим гражданам был понятен формальный характер выборов. Кандидаты предлагались сверху и на безальтернативной основе. Если у кого и были надежды, что после войны характер выборов изменится, то во время подготовки к первым послевоенным выборам в Верховный Совет СССР в феврале 1946 г. они растаяли.
Население высказывало мнение о показном характере выборов, направленном на создание положительного имиджа страны. Понимая формальность выборов, некоторые избиратели предлагали перейти к прямому назначению депутатов («потому что так честнее»). Другие вспоминали, что уже «выбирали таких людей, которых потом сами же правители посадили и расстреляли» (Прим. 16).
Заметным явлением, в том числе и на выборах, были анонимные документы антисоветского содержания.
После войны наметился рост в данной категории, что свидетельствует о нарастании критического отношения к политическому режиму (Прим. 17).
Количество анонимок выросло в 1947 г. почти в 4 раза, по сравнению с 1946 г., что по времени совпадает с ухудшением материального положения населения в связи с голодом. Также к этому моменту стало понятно, что перемен в политической жизни страны не будет.
Люди требовали перемен анонимно. В 1947 г. анонимные документы распределялись следующим образом: «с антисоветскими высказываниями - 58,5 %, по материальным затруднениям - 11,9 %, доносов - 10,4 %, «бредового содержания» - 8,8 %, террористического характера - 7,8 %, повстанческого характера - 2,6 %» (Прим. 18).
В том же году на выборах в Верховный Совет РСФСР было зафиксировано 27 случаев антисоветских и хулиганских надписей на бюллетенях. В Нижнем Тагиле в избирательную урну были опущены листовки за авторством «Комитета промежуточной власти». Это сделали учащиеся 4-х и 5-х классов. В листовках содержались «призывы к восстанию против советской власти» и «клевета на материальное положение трудящихся в СССР». Учитывая возраст и отсутствие влияния взрослых «антисоветчиков», ребят допросили и предупредили о недопустимости подобных действий. Строгое предупреждение вынесли их родителям (Прим. 19). Реально никто не пострадал.
В 1947 г. по отношению к установленным свердловским авторам анонимных документов в основном применялись профилактические меры (66 %). В отдельных случаях практиковалось принудительное лечение (4 %). Аресту и последующему осуждению подвергнуто только 18 % авторов. Обычно судили по статье 58-10 УК РСФСР, которая предусматривала лишение свободы на 6-8 лет с последующим поражением в правах до 5 лет.
Так, секретарь редакции газеты «Крепость обороны» в Каменске-Уральском в своих «анонимках» восхищался условиями жизни и порядками в капиталистических странах и призывал к замене существующего строя, заявляя, что «нам нужна Россия, в которой бы жилось по-американски». Он был осужден на 6 лет ИТЛ с поражением в правах на 3 года (Прим. 20).
Массовость жалоб на тяжелое материальное положение побуждала власти к мерам смягчения ситуации. Одной из них стало периодическое снижение цен на некоторые товары. Регулирование цен использовалось как мощный идеологический инструмент.
Обществом снижение цен воспринималось в целом положительно, а казна теряла немного.К тому же рост налогов и изобретения способов экономии на оплате
труда перекрывали потери.
Первое снижение цен было проведено в 1946 г. Большинство населения, по сведениям органов госбезопасности, встречало снижение цен с радостью. В своем кругу рабочие говорили, что «снижение цен на продукты повышает реальную зарплату трудящихся. Жить становится лучше с каждым днем, а потому и работать хочется еще производительней» (Прим. 21).
В отчетах отмечали, что наиболее благодарными были малоимущие (и малообразованные) слои населения.
Более образованные заметили, например, что в марте 1949 г. снижению цен предшествовало повышение платы за коммунальные услуги. «Тут на 10 % снизили, а на топливо и электроэнергию набавили, государство не в проигрыше» (Старший лаборант УПИ) (Прим. 22).
В 1951 г. Сталин объявил о новом снижении цен в интервью газете «Правда». Интервью вызвало массовый энтузиазм и уверенность, что ежегодное снижение цен в итоге приведет к восстановлению их довоенного уровня.
При этом контрольные инстанции фиксировали немногие, по их утверждению, жалобы (налог на дом в деревне подняли в 2 раза, расценки рабочим снизили на 1015 %, начали брать налоги с военнослужащих) и нелояльные высказывания: «рабочий жил плохо, а сегодня ему создали еще худшие условия, но завтра вернули вчерашнее «плохое», но он уже доволен» (прораб ремонтно-строительной конторы) (Прим. 23).
Скорее всего, в действительности скептические настроения были не столь редки, однако люди опасались сказать лишнего. Многие из зафиксированных в отчетах жалоб были связаны с неоправдавшимися надеждами на размеры снижения цен. «А я вчера развесил уши у репродуктора и приготовился записывать на что и на сколько снизят цены. Когда же услышал о 10-15 процентах, сразу лег спать. Уж лучше бы не снижали цены вовсе» (Прим. 24).
По мнению Е. Ю. Зубковой, государство такой политикой само себя загоняло в угол, так как люди привыкали к «подачкам» и у них рос комплекс иждивенчества, ведь снижение цен напрямую не зависело от результатов их труда. К тому же после удовлетворения первейших потребностей повышались запросы [Зубкова, 1999, с. 77].
Необходимо отметить, что иждивенческие настроения формировались умышленно пропагандируемыми образами коммунистической партии и Советского государства как подателей всех благ лишь у безынициативной части общества.
При этом «передовики» считали получаемые ими блага заслуженными, а прочие работали без энтузиазма, но воспринимали эти блага отнюдь не как подарок. Последние зарабатывали то, что могли, и ворчали по поводу заявлений официальной пропаганды, тем более что наряду со снижениями цен имели место и противоположные по смыслу мероприятия, направленные на обеспечение внешней политики, восстановление и развитие экономики.
Важным способом увеличения государственных активов за счет населения оставались государственные займы. Размещение их осуществлялось «добровольно-принудительным» методом. Часть граждан СССР, конечно, вполне искренне откликалась на призывы помочь государству в преодолении последствий войны.
С другой стороны, государство добивалось подписки на облигации займов,
предъявляя явно завышенные для большинства требования. В отчетах о настроениях в связи с займами отмечались и такие проявления, которые противоречили широкой общественной поддержке: «Меня оженили на 1100 рублей, подписали средний заработок, я то и другое - ничего не помогает, но что ж пришлось подписаться. Займом можно будет скоро стенку выклеить. Прошлый год у нас на 1800 займа, да этот 1800 рублей, как выиграем 100000 рублей, вот будет дело. Дурак думой богател.» (Прим. 25).
Тем не менее план подписки в области всегда выполнялся, хотя и не без труда. Не стал исключением и заем 1953 г., первый после смерти Сталина.
По сообщениям областного УМГБ, большинство населения испытывало искреннее горе в связи со смертью вождя. Однако примеры из перлюстрированных писем с этой новостью настолько поражают своей лиричностью, что трудно отделаться от впечатления искусственности, ритуальности описываемых их авторами переживаний, выставляемых напоказ.
«.Сегодня утром узнали мы, что нашего Сталина не стало. Как и всякое несчастье, сразу не осознали, не поверили, не почувствовали. На улицах шумят только трамваи и машины. Люди идут молча, словно пришибленные, придавленные горем, а если говорят, то говорят шепотом и односложно. Был траурный митинг. С митинга все выходили с заплаканными глазами, даже некоторые из мужчин. Да и невозможно удержаться от слез. так тяжело, что странным кажется почему светит солнце. Впрочем, оно осиротело, как и люди. У всех вопрос, кто заменит его? в кого народ будет верить? Только сейчас осознаешь, что за ним жили как за пазухой. По любому вопросу можно было обратиться к нему и быть уверенным, что получишь ответ четкий и правильный. А теперь? Страшно становится.» (Прим. 26).
В городах области после правительственного сообщения о болезни Сталина 4 марта отмечались стихийные скопления людей у репродукторов, витрин с газетами, в магазинах и других общественных местах. На отнюдь не стихийных митингах звучали привычные клятвы верности делу Ленина-Сталина, раздавались призывы к усилению бдительности (Прим. 27).
С 5 по 9 марта 1953 г., однако, характер митингов изменился. По указаниям из Москвы местные партийные органы стремились внушать оптимизм и уверенность в незыблемости проводимой политики КПСС. Празднование 8 Марта не было отменено в связи с трауром. Театры и кинотеатры во время траура исключили из репертуара комедии, но продолжали работать. Торговлю спиртным не ограничивали.
Вопреки традициям, не было организованных выездов делегаций в Москву на похороны. Разрешалось индивидуально посылать деньги на венки в столицу, но ни внятных призывов, ни кампаний по их сбору не последовало. Надзор за населением и меры по обеспечению милицией общественного порядка были усилены (Прим. 28).
В связи с распространением слухов о скором проведении «сталинского призыва» в партию (по аналогии с «ленинскими призывами») партийным органам было указано принимать заявления от всех желающих. Однако самого мероприятия не планировали.
В целом, в послевоенный период органы госбезопасности Среднего Урала демонстрировали дифференцированное отношение к антисоветским проявлениям. В
большинстве случаев сотрудники старались разобраться. Не верили, что молодежь, воспитанная полностью при советской власти, может быть антисоветски настроена, и упорно, возможно по привычке 1930-х гг., искали причины таких проявлений в происках внешних враждебных «взрослых» элементов. В случае если их удавалось найти, то именно на них возлагали ответственность. Хотя зачастую причины находились на поверхности и были связаны с тяжелым материально-бытовым положением населения.
При этом причины испытывать недовольство своим положением были у разных возрастных и социальных групп. Однако руководством страны требовалось обеспечить идеологическое единство общества, в котором критическое осмысление не приветствовалось в принципе.
Иллюзии либерализации идеологической сферы, например, в религиозной политике, в реальности были изменениями в отношении к отдельным религиозным организациям, ставшим на путь сотрудничества с властью. В отношении других политика оставалась прежней.
Органы госбезопасности корректировали методы работы: от активного пресечения враждебной деятельности переходили к контролю, поддержанию стабильности, профилактике. Возможно, это обусловлено тем, что к концу периода не осталось даже потенциальной оппозиции - дали результат послевоенные идеологические (мобилизационные) кампании. Антисоветские проявления стали уделом одиночек, авторов анонимок. При этом работа с ними не прекращалась, а охват зоны контроля не уменьшался.
При работе с обращениями граждан их критические заявления имели больше шансов быть услышанными при указании авторства, а вот отношение к анонимной критике оставалось негативным. И хотя на сигналы реагировали, но и к авторам применяли строгие меры.
Примечания
1. Архив УФСБ России по Свердловской области
2. АФСБСО, ф. , оп. 1, д. 239, л. 270.
3. АФСБСО, ф. , оп. 1, д. 501, л. 21-24.
4. АФСБСО, ф. , оп. 1, д. 320, л. 39-40.
5. АФСБСО, ф. , оп. 1, д. 382, л. 178-195.
6. АФСБСО, ф. , оп. 1, д. 300, л. 110-115.
7. АФСБСО, ф. , оп. 1, д. 467, л. 103-106.
8. АФСБСО, ф. , оп. 1, д. 300, л. 47.
9. АФСБСО, ф. , оп. 1, д. 345, л. 236-237.
10. АФСБСО, ф. , оп. 1, д. 259, л. 224-232.
11. АФСБСО, ф. , оп. 1, д. 343, л. 4.
12. АФСБСО, ф. , оп. 1, д. 343, л. 5.
13. АФСБСО, ф. , оп. 2, д. 2, л. 106.
14. АФСБСО, ф. , оп. 1, д. 633, л. 175-176.
15. АФСБСО, ф. , оп.1, д. 234, л.120.
16. АФСБСО, ф. . оп. 1, д. 234. л.118.
17. АФСБСО, ф. , оп. 1, д. 300, л. 9; д. 338, л. 70.
18. АФСБСО, ф. , оп. 1, д. 338, л. 69.
19. АФСБСО, ф. 1, оп. 1, д. 338, л. 72.
20. АФСБСО, ф. 1, оп. 1, д. 338, л. 79.
21. АФСБСО, ф. 1, оп. 1, д. 399, л. 16.
22. АФСБСО, ф. 1, оп. 1, д. 399, л. 17.
23. АФСБСО, ф. 1, оп. 1, д. 530, л. 20.
24. АФСБСО, ф. 1, оп. 1, д. 530, л. 19.
25. АФСБСО, ф. 1, оп. 1. д. 403, л. 73.
26. АФСБСО, ф. 1, оп. 1, д. 631, л. 42.
27. АФСБСО, ф. 1, оп. 1, д. 632, л. 148.
28. Центр документации общественных организаций Свердловской области, ф. 4, оп. 52, д. 194, л. 1-14.
Литература и источники
Данилов А. А., Пыжиков А. В. (2001). Рождение сверхдержавы. СССР в первые послевоенные годы. Москва: РОССПЭН, 304.
Зубкова Е. Ю. (1999). Послевоенное советское общество: политика и повседневность. 1945-1953. Москва: РОССПЭН, 229.
Фильцер Д. (2011). Советские рабочие и поздний сталинизм. Рабочий класс и восстановление сталинской системы после окончания Второй мировой войны / перевод с английского А. Л. Раскина. Москва: Фонд «Президентский центр Б. Н. Ельцина», 359. Ширер Д. Р. (2014). Сталинский военный социализм: репрессии и общественный порядок в Советском Союзе, 1924-1953 гг. Москва: РОССПЭН, 543.
References
Danilov, A. A. Pyzhikov, A. V. (2001). Rozhdenie sverhderzhavy. SSSR v pervye poslevoennye gody [The birth of a superpower: the USSR in the first post-war years]. Moscow: ROSSPEN. 2001. 304 p.
Zubkova E.Yu. (1999). Poslevoennoe sovetskoe obshchestvo: politika i povsednevnost'. 1945-1953. [Postwar Soviet Society: politics and everyday life. 1945-1953]. Moscow: ROSSPEN, 1999 - 229 p.
Filtzer D. A. (2011). Sovetskie rabochie i pozdnij stalinizm. Rabochij klass i vosstanovlenie stalinskoj sistemy posle okonchanija Vtoroj mirovoj vojny. [Soviet Workers and Late Stalinism. Labour and the Restoration of the Stalinism System after World War II]. Moscow, ROSSPEN, 2011. 359 p.
Shearer D. R. (2014). Stalinskij voennyj socializm. Repressii i obshhestvennyj porjadok v Sovetskom Sojuze, 1924-1953 gg. [Policing Stalin's Socialism. Repression and social order in the Soviet Union, 19241953]. Moscow: ROSSPEN, 2014. 543 p.
Статья публикуется впервые.
Поступила в редакцию 5.03.2024.
Принята к публикации 15.08.2024.
Об авторах
Запарий Владимир Васильевич - доктор исторических наук, профессор, Уральский федеральный университет;
Заслуженный работник Высшей школы РФ; ORCID 0000-0002-3326-4796; Главный редактор журнала «История и
современное мировоззрение; vvzap@mail.ru
Шаравьев Павел Владимирович, соискатель Уральского федерального университета; ORCID 0009-0004-6444-
357X; august 11@mail.ru
Zapariy V. V., Sharavyev P. V.
WORK OF STATE SECURITY AUTHORITIES AGAINST ANTI-SOVIET ACTIONS IN THE MIDDLE URAL IN THE POST-WAR YEARS ACCORDING TO SPECIAL
SERVICES ARCHIVES
Abstract The article presents the manifestation of anti-Soviet views on the territory of Middle Urals in the post-war years (1945-1953). Based on declassified materials from the archives of state security agencies, information on creating illegal organizations and religious associations, citizens' reactions to elections, individual government decisions and other events in the country's domestic political life is presented. The activities of state security agencies in monitoring the socio-political life of the population are considered. It is shown that the hopes for liberalization of political life that existed among certain groups of population were suppressed, since they did not correspond to state policy. The majority of the population did not hope for political liberalization but expected the authorities to improve their material and living conditions. However, the state security agencies could not admit this and were forced to look for external causes of anti-Soviet demonstrations, softening their actions over time and making them more targeted.
Key words: Middle Urals, history, government, society, state security agencies, illegal organizations.
For citation: Zapariy V. V., Sharavyev P. V. Work of state security authorities against anti-soviet actions in the Middle Ural in the post-war years according to special services archives. Memoirs of NovSU, 2024, 3(54), 492-502. DOI: 10.34680/2411-7951.2024.3(54).492-502
