CC BY
29
EPISTEMOLOGY & PHILOSOPHY OF SCIENCE • 2015 • T. XLIV• № 2
П УТЬ И ДАЛЕК, И ДОЛОГ...
Игорь Феликсович Михайлов - кандидат философских наук, научный сотрудник сектора методологии междисциплинарных исследований человека Института философии РАН. E-mail: [email protected]
Igor Michailov - Institute of Philosophy, Russian Academy of Sciences.
Ожидание и исполнение соприкасаются в языке.
Л. Витгенштейн. Философские исследования
A
#1 LONG WAY, FAR AWAY...
Читая статью Д. Иванова, я не мог отделаться от странного ощущения: я согласен почти со всеми посылками, но там, на мой взгляд, что-то не так с выводом. Главное, в чем мы согласны с автором, - это в том, что философия занимается концептуальными вопросами, оставляя наукам проблемы, для которых возможно эмпирическое решение. Но вдруг оказывается, что вся аргументация автора, выполненная на высоком профессиональном уровне, приводит к выводу, что «ментальные состояния, как они фиксируются народной психологией, не являются состояниями мозга... ментальные состояния должны пониматься как состояния всего организма». Далее я постараюсь показать, что, во-первых, этот вывод ничего не меняет в концептуальных контурах проблемы, а во-вторых, он логически не связан с выбранной автором линией аргументации.
Дмитрий исходит из того, что сознание онтологически идентифицируется через его специфические свойства, классический анализ которых восходит к Декарту. Поскольку эти свойства противоположны свойствам физических объектов или несовместимы с ними, возможны два пути решения вопроса об онтологическом статусе сознания - дуализм субстанций в духе Декарта или редукция ментальных свойств к физическим. Первый путь автор считает многократно дискредитированным и предлагает сосредоточиться на приемлемых способах редукции.
Здесь сразу возникает, на мой взгляд, законный вопрос: почему редукции именно ментального к физическому, а не наоборот? Комментируемый текст не содержит ответа, но, возможно, он лежит на поверхности: потому что физические свойства наблюдаемы, измеряемы и доступны научному исследованию, а ментальные... Но в том-то и дело, что ментальные свойства приватны, квалитативны и субъективны только в рамках «народной психологии», о которой весьма кстати вспоминает автор и концепцией которой мы обязаны Льюису, Деннету и др. Ненаблюдаемость феноменального опыта в достаточной степени
36 Panel Discussion
опровергается размышлениями Витгенштейна, на которые ссылается автор (приватный язык, «жук в коробке»). Современные техники психологических экспериментов позволяют количественно измерять ментальные состояния1. А бурное развитие когнитивных исследований, возможно, скоро оставит в прошлом аргумент недоступности внутренней жизни сознания для объективных наук и «других сознаний».
Думаю, вполне законно было бы предположить, что стремление части философов к физической редукции ментального вызвано не столько потребностями науки в ее нынешнем состоянии, сколько унаследованными представлениями самих философов относительно парадигмальности физического дискурса, а также их собственной -возможно, неосознаваемой - народно-психологической установкой, которая заставляет их считать, что имеет место нечто такое, что нужно редуцировать.
Далее автор указывает, что решение проблемы сознания равнозначно созданию удовлетворительной онтологии его свойств, а начать эту работу нужно с решения вопроса, являются ли феноменальные свойства внутренними или внешними, т.е. в его интерпретации, атрибутивными (присущими их носителю самому по себе) или реляционными (проявляющимися в его отношении к другим объектам). Вопрос решается в пользу реляционных свойств на основании, в частности, аргумента инвертированного спектра. Но здесь я вижу еще одну странность в рассуждениях автора. Он полагает, что если аргументы Витгенштейна верны, то «феноменальные свойства, рассмотренные сторонниками возможности инверсии спектра как внутренние свойства сознательного опыта, доступ к которым имеет только субъект этого опыта, оказываются исключенными из контекстов, в которых мы способны обсуждать и сравнивать психические феномены», а «если мы не можем сравнивать непосредственно квалитативный опыт двух субъектов, то это означает, что гипотеза инвертированного спектра немыслима».
Во-первых, как я вижу смысл этой гипотезы, она не только вполне мыслима в контексте, но и напрямую основана на предположении о недоступности квалитативного опыта. Она, в том числе в формулировке Дж. Локка, которую приводит автор, говорит о возможности коммуникативного согласия между людьми относительно вторичных качеств вещей, даже если эти качества воспринимаются ими по-разному, поскольку слова выражают не квалиа, а социально сертифицированные способы различения свойств. Вокруг этой же мысли импровизирует Витгенштейн в «Философских исследованиях», в частности, рассуждая о семантике цветовых терминов (§ 239-279).
1 Можно возразить, что они часто измеряются непрямым образом. А разве состояния элементарных частиц измеряются физиками непосредственно? Да и антитеза прямой-непрямой имеет смысл только в контексте «народно-психологического» убеждения в существовании скрытых и ненаблюдаемых элементов психического опыта.
«я (Л 3 О (А
(В
И.Ф. МИХАИЛОВ
Во-вторых, Дмитрий утверждает, что если феноменальные ощущения относятся к внутренним свойствам, то они невыразимы. Но как связана природа свойств (внешние или внутренние) с их выразимостью? Мне кажется, нужно разобраться, что мы имеем в виду, когда говорим о реляционных свойствах: их материальную или формальную определенность, т.е. их проявляемость только в материальных отношениях объекта к объекту или всего лишь форму предиката (одноместный или и-местный), который выражает такое свойство (см. пример автора с «мужем»). Нетрудно заметить, что эти вещи не всегда совпадают: боль является релятивным свойством моей «души», но логически она - простое атрибутивное свойство, выражаемое одноместным предикатом. Но даже если мы директивно приведем логику болевого дискурса в соответствие со структурой фактов, т.е., например, заставим всех вместо «У меня болит голова» говорить «У меня в голове боль от спазма сосудов», это ничего не добавит к выразимости самого ощущения.
Жаль, что автор, приводя яркий пассаж Витгенштейна о том, что в популярно-психологическом дискурсе «ничто выполняло бы такую же функцию, как и нечто, о котором ничего нельзя сказать», прерывает цитирование на этих словах и оставляет вне читательского внимания следующее предложение, выражающее суть витгенштейниан-ской «терапии языка»: «Мы отвергаем лишь грамматику, которая здесь всячески навязывает себя нам». Большая часть «проблем сознания», таких, как квалиа, «другие сознания» и т.п., порождены естественной глубинной грамматикой наших дескрипций и, по мысли Витгенштейна, должны исчезнуть после правильной перенастройки языка.
Следующий шаг в рассуждениях автора таков: если неверно, что свойства сознания являются внутренними, то они интенциональны. На этом этапе я вижу следующую трудность: концепция интенцио-нальности, созданная Францем Брентано, мультиплицировалась в многочисленные версии и варианты, не все из которых совместимы друг с другом. Помимо Гуссерля можно упомянуть Анскомб, Мейнонга, Малли, Сёрла, Деннета, кто встраивал это понятие в собственные концепции. В рассуждениях Дмитрия улавливаются явные нотки Сёрла - аспектуальность, перспектива первого лица, чего не было в оригинальной концепции Брентано. И не совсем понятно, зачем здесь эта перспектива, если многие интенциональные предикаты ра-
О
"35 <0
О ботают одинаково во всех лицах. (О
СО
Все существующие концепции интенциональности подробно разбираются в соответствующей статье известной автору энциклопе-дии2, я лишь попытаюсь выразить суть проблемы в ее оригинальном
2 См.: Jacob, P. Intentionality // The Stanford Encyclopedia of Philosophy; N. Zalta (ed.). - http://plato.stanford.edu/entries/ intentionality/.
виде: как возможно, что высказывания «Я интересуюсь единорогами» и «Единорогов не существует» могут быть одновременно истинными? Брентано в свое время считал, что свойство «интенционально-го несуществования» присуще всем ментальным состояниям и только им (многие впоследствии оспаривали это тождество).
Как бы то ни было, остается неясным, каким образом полученный на предыдущем этапе вывод, что феноменальные свойства являются внешними реляционными свойствами сознания, имплицирует концепцию интенциональности, которая сама по себе, безусловно, уважаема и полезна. Эта неясность отчасти снимается на следующем этапе, где автор утверждает, что в контексте предыдущего логического шага феноменальные свойства оказываются свойствами не сознания, а интенциональных объектов. По крайней мере становится ясно относительно интенциональности, если уж не откуда она последовала, то для чего понадобилась. Но и здесь я не могу отделаться от вопроса: что решает это перебрасывание свойств от субъекта к объекту?
Если мы, подобно автору, исходим из того, что сознание конституируется феноменальными свойствами (что далеко не всем очевидно), то задача его научного объяснения вне картезианской скомпрометированной традиции состоит в их редукции к натуральным свойствам. Для этого на концептуально-философском уровне важно знать, свойствами чего они являются: «души», воспринимаемой ею вещи или их взаимодействия (Локк). Дмитрий говорит: они являются свойствами вещи, только интенциональной. Интенциональный объект, как он считает, - это некий «аспект» реального объекта, видимый из перспективы первого лица (ППЛ). Но тогда возникает вопрос: а из какой перспективы мы видим - если видим - неинтенциональные объекты?
Если из моей ППЛ некий натуральный объект O выглядит как интенциональный объект O] и O] обладает феноменальным свойством A, то присуще ли это свойство объекту O? Если да, то введение интен-циональности не означает никакого прогресса по сравнению с Лок-ком. Если нет, то - вспомним рассуждения автора об индивидуации объектов в самом начале текста - это разные объекты. Тогда - как такое удвоение сущностей согласуется с научной картиной мира?
Но для того чтобы наконец редуцировать эти феноменально-ин-тенциональные свойства, автор задается вопросом: являются ли ментальные репрезентации (тождественные - в его понимании - интен-циональным состояниям) состояниями мозга? Здесь я хочу отметить два обстоятельства. Во-первых, слово «мозг» в этом заключительном пункте статьи появляется впервые - как гонец с важной вестью в конце пьесы. Во-вторых, сам Дмитрий признает, что этот вопрос имеет эмпирический, а не концептуальный характер и, следовательно, a priori никак не влияет на решение концептуальных проблем.
(Л (Л 3 О (А
(В
Но не это главное. В этом пункте мы должны наконец увидеть выход из концептуального лабиринта, и мы его видим. Он в том, что ментальные репрезентации не являются состояниями мозга, как мы это до сих пор, оказывается, имплицитно подразумевали. Онтологически, говорит Дмитрий, они являются определенным отношением всего организма к окружающему миру.
Итак, мозг или «весь организм»? Голова профессора Доуэля или «действительный, телесный человек, стоящий на хорошо округленной земле»? Невозможно избавиться от ощущения философского dejà vu, несмотря на модный «энактивизм». Распределение ментальных репрезентаций по всему организму, равно как и по всему ареалу обитания человека, ни на шаг не приближает нас к ответам на вопросы, из-за которых люди и начинают заниматься философией: действительно ли мир таков, каким я его вижу? Действительно ли другие люди думают, видят и чувствуют так же, как я? Существую ли я, когда не мыслю? Ну и остальное - про бессмертие души и свободу воли.
Последняя фраза статьи вселяет надежду: «В случае человека мы также можем говорить о зависимости сознательных состояний от языка и культуры». Но в целом обсуждаемый текст свидетельствует, что «на пути к объяснению сознания» мы вместе с Декартом и Локком едва лишь прошли его начало.
О
"35 <0 3
о (0
СО
