CC BY
121
УДК 130.3; 82-145
«ПУСТЬ НЕ СЛЫШЕН НАШ ГОЛОС, -ВЫ ДОЛЖНЫ ЕГО ЗНАТЬ» (Нравственный императив в творческом сознании А. Т. Твардовского)
Ключевые идеи философии экзистенциализма представлены не только в «профессиональной» философии, но и в художественной литературе. Более того, поэтическая форма дает им сильное и органичное выражение.
В статье представлен опыт интерпретации стихотворения А. Т. Твардовского «Я убит подо Ржевом» (1945-1946), которое, по мнению автора, являет собой квинтэссенцию экзистенциальной философии. Аналитический акцент сделан на поэтических аспектах текста, роднящих его с русской и белорусской литературными традициями. Сформулирована эстетическая оценка творческой задачи поэта, показано его отношение к вечной проблеме жизни и смерти, определившее нравственный императив поэзии А. Т. Твардовского - художника, которому удалось выразить нравственный императив народа, прошедшего войну.
Ключевые слова: Твардовский, Кулешов, Маяковский, Сурначев, поэт, лирический герой, жизнь, смерть.
В российском литературоведении начала XXI века творчество А. Т. Твардовского остается одним из самых популярных объектов исследования. Внимание специалистов привлекают: особенности поэтики произведений автора (мотивы, образы, художественные традиции, эстетика, жанровая природа) [1; 2; 3; 4], язык его творческого наследия [5; 6; 7; 8; 9], взаимоотношения А. Т. Твардовского с современниками [10; 11], а также целый ряд иных дискуссионных тем. Ученые пытаются дать новую оценку событиям, повлиявшим на творческий и жизненный путь писателя, пробуют по-новому взглянуть не только на прозу А. Т. Твардовского, но и на отдельные поэтические произведения.
В этой связи по-прежнему актуальным остается подход к анализу стихотворений А. Т. Твардовского, в основе которого лежит выявление творческих связей его текстов с текстами белорусских авторов-современников поэта (Акаткин, Турков), а также поиск свидетельств присутствия русской литературной традиции в художественном мире писателя (Зайцев, Мелексетян). Следуя именно этому пути, мы предприняли попытку нового прочтения известного стихотворения «Я убит подо Ржевом» (1945-1946). Написанное для того, «чтобы напомнить выжившим о безмолвии убитых и в то же время - чтобы словно бы компенсировать это безмолвие, высказаться от лица павших» [12, с. 20], оно остается одним из самых пронзительных лирических произведений о Великой Отечественной войне, несет в себе психологически достоверное ощущение исторического времени.
Лирический герой произведения - безымянный боец, жизнь которого внезапно оборвалась в результате вражес-
Д. А. Бестолков D. A. Bestolkov
LET OUR VOICE NOT BE HEARD, -YOU MUST KNOW IT» (The moral imperative in the A. T. Tvardovsky's creative mind)
The key ideas of the philosophy of existentialism are presented not only in "professional" philosophy, but also in fiction. Moreover, the poetic form gives them a strong and organic expression.
The article presents the experience of interpreting A. T. Tvardovsky's poem "I was killed near Rzhev" (1945-1946), which, in the author's opinion, is the quintessence of existential philosophy. The analytical emphasis is placed on the poetic aspects of the text, which relate it to Russian and Belarusian literary traditions. The aesthetic evaluation of the poet's creative task is formulated, his attitude to the eternal problem of life and death, which defined the moral imperative of A. T. Tvardovsky -an artist who managed to express the moral imperative of the people who had gone through the war, is shown.
Keywords: Tvardovsky, Kuleshov, Mayakovsky, Surnachev, poet, lyrical hero, life, death.
кой атаки («при жестоком налете»). «Солдат подчеркнуто безымянен, он один из миллионов, что легли в землю без могил, стали ее частью» [13, с. 200]. Трагический монолог человека, лишенного возможности говорить, звучит, как голос самой земли, как голос всего, что живет и дышит на ней:
Я - где корни слепые Ищут корма во тьме; Я - где с облаком пыли Ходит рожь на холме.
Я - где крик петушиный На заре по росе; Я - где ваши машины Воздух рвут на шоссе... [14, с. 138]
Голос, над которым смерть оказалась невластной, требует от живых одного:
Подсчитайте, живые, Сколько сроку назад Был на фронте впервые Назван вдруг Сталинград.
Фронт горел, не стихая, Как на теле рубец. Я убит и не знаю -Наш ли Ржев наконец?
Для лирического героя стихотворения время земного бытия истекло («Всем, что было потом» смерть его «обделила»), только память вновь возвращает бойца к событиям, исхода которых ему не суждено было узнать:
Удержались ли наши
Там, на Среднем Дону?..
Этот месяц был страшен,
Было все на кону.
Не допуская ни на секунду мысли о том, что противник мог продвинуться вперед, лирический герой, вычеркнутый войной из жизни, говорит о единственной «отраде» «мертвых, безгласных»: «Мы за Родину пали, / Но она - спасена». Однако светлая надежда оттеняется в его сознании ощущением пустоты физического небытия, представленного с ужасающей ясностью: «Наши очи померкли, / Пламень сердца погас, / На земле на поверке / Выкликают не нас».
Как на это указывает И. Г. Минералова, стихотворение «Я убит подо Ржевом» возведено автором «в ранг духовно-нравственного документа», который «персонифицирует общенародный патриотический настрой героико-трагической эпохи» [15, с. 12]. Вероятно, поэтому в настойчивом желании павшего воина быть понятым живыми («Пусть не слышен наш голос, - / Вы должны его знать») разгадывается искренняя преданность общему делу освобождения Родины.
Похожий художественный ракурс бытует в стихотворении современника поэта - Миколы Сурначева:
Мне без победы свет не милый.
И коль не я, жить будет все ж
Земля, что нас с тобой взрастила [16]
«Раздумье»
Близко знакомый с творчеством М. Сурначева А. Твардовский перевел на русский язык его стихотворение «В потоптанном жите» (1941). Благодаря этому переводу «маленький шедевр» белорусского автора стал «определяющим, эпохальным во всей славянской поэзии», по мнению профессора И. Ф. Штейнера [17, с. 29]. Тема этого произведения и стихотворения «Я убит подо Ржевом», по сути, одна и та же. Однако у Твардовского она развернута более масштабно. Гражданская лирика Сурначева - это оплакивание гибели молодого воина: «Уже не доехать / Бойцу молодому / До края родного. / До отчего дому». В строках этого произведения актуализированы мотивы одного из самых древних фольклорных жанров - плача. Автор называет павшего воина «витязь»* и в этом разгадывается его отношение к бойцу и его подвигу.
Александр Твардовский развивает обозначенную тему на более протяженной художественной траектории. Прямо и открыто он говорит о «горьком праве» мертвого воина: праве требовать от живых бойцов стоять «как стена», защищая свою землю, праве знать, что отступление советских войск невозможно, праве верить в то, что обращенный вспять противник вскоре будет разбит.
* Витязем назывался «в древней Руси: отважный, доблестный воин» [18, с. 104].
Может быть... Да исполнится Слово клятвы святой! -Ведь Берлин, если помните, Назван был под Москвой.
Братья, ныне поправшие Крепость вражьей земли, Если б мертвые, павшие Хоть бы плакать могли, -
восклицает лирический герой. Этой, самой сильной его боли, боли осознания того, что «победные залпы» не смогут хотя бы на миг воскресить павших, так и не суждено было притупиться. Она чувствовалась даже во всеобщей радости от победы:
В нем, том счастье, бесспорная Наша кровная часть, Наша, смертью оборванная, Вера, ненависть, страсть.
«Героев Твардовского, - как это справедливо заметил И. В. Кукулин, - мучил страх, что они, «преданные вечности», будут отчуждены от победного триумфа, от мирного существования отчизны» [12, с. 26]. Эта неразрешенность ожидания (сбудется или нет) не давала им покоя. Единственное в этой ситуации, на что они могли надеяться, -это обретение бессмертия в вечной памяти о победе и ее цене.
Тема бессмертия человеческого пути в памяти современников и потомков была осмыслена многими русскими поэтами еще до А. Т. Твардовского. Оригинальное воплощение она обрела у В. В. Маяковского: «Мы идем / сквозь револьверный лай, / чтобы, / умирая, / воплотиться / в пароходы, / в строчки / и в другие долгие дела» [19, с. 164], -писал поэт в стихотворении «Товарищу Нетте, пароходу и человеку» (1926). «Твардовский, - полагал А. А. Михайлов, - понимал значение Маяковского <...> Их сближало чувство великой ответственности за слово перед читателем, перед народом» [20, с. 38-39]. Более того, Твардовский, «обогащенный большим жизненным опытом, получил моральное право сказать, как Маяковский: "Я сам расскажу о времени и о себе"», - отметил П. С. Выходцев [21, с. 313]. Указывая на общую эстетическую платформу мировоззрений художников, литературоведы прошлого столетия пытались объяснить, в какой степени творческие решения Александра Твардовского могли быть выстроены с учетом художественного опыта Владимира Маяковского. И это при том (подчеркнем вслед за профессором В. В. Ильиным), что Твардовский продолжал в русской литературе традиции не только Маяковского, часто он «пользовался классическим пушкинским стихом в полном его объеме, несмотря на рифменную революцию, осуществленную после 1917 года Маяковским и подхваченную другими поэтами ХХ века» [22, с. 12].
Друг Твардовского, наследник поэтической традиции Маяковского в белорусской литературе Аркадий Кулешов написал стихотворение «Разговор с потомком», которое стало попыткой творческого переосмысления поэмы русского
классика «Во весь голос» (1929-1930). Не только ритм, рифма, форма обращения к читателю («далекий потомок»), но и многие образы стихотворения А. Кулешова построены с учетом прямой ассоциативной соотнесенности с текстом Маяковского:
Я
ухо
словом
не привык ласкать.
Песню, якая у юнацтве
сурова гучала, Вуха людское не песцта, бта у набат.
умри, мой стих, Я пасылау яе
умри, как рядовой, у пекла агню не па славу,
как безымянные А для таго, каб людзей
на штурмах мерли наши! ад бяды ратаваць [23, с. 289]
В. Маяковский А. Кулешов «Размова
«Во весь голос» з патомкам», 1952
Учитывая масштабный творческий опыт В. Маяковского, А. Кулешов в «Разговоре с потомком» сформулировал собственную эстетическую оценку действительности (оптимистичную): «я радуюсь / счастью людскому, / Рад я, что жизнь мы добыли / себе и тебе».
Таким образом, добытая в битве с врагом жизнь приобретала особенную ценность, потому что она позволяла сохранять подлинную историческую память пережитых испытаний. Для художественного мышления не только Кулешова, но и Твардовского этот аспект имел принципиальное значение. Александру Твардовскому был свойствен «обостренный историзм поэтического мышления» [24, с. 283], регулярное обозначение своей нравственной, творческой и гражданской позиции через погружение в контекст исторических событий. «Для советской армии Ржевская битва стала самой изматывающей в Великой Отечественной войне и, возможно, самой кровопролитной» [12, с. 19]. Вероятно, осознание именно этого обстоятельства привело художника к мысли закончить произведение завещанием бойца жить и радоваться, помнить о цене победы, о тех, кто отдал свои жизни за нее:
Завещаю в той жизни Вам счастливыми быть И родимой отчизне С честью дальше служить.
«Одной из самых больших травм войны для Твардовского была утеря миллионами людей чувства дома, невозможность прийти домой для всех тех, чей дом был разрушен» [12, с. 22]. А «разрушение дома для Твардовского равносильно уничтожению жизни» [25, с. 124]. Вероятно, именно по этой причине оптимистичный исход монолога лирического героя получил развитие через мотив возвращения фронтовиков на родину, через мотив их коллективного приобщения к мирной жизни и жизни вообще.
«Своим стихотворением Твардовский показал: ни у одного из тех, кто остался в живых, после войны не может быть бестревожной совести» [12, с. 24]. Его произведение заряжено сильнейшим нравственным императивом: оно обязывает живущих на земле помнить о тех, кто за нее сра-
жался и погиб. Высказаться от лица павших означало для поэта увидеть этот мир глазами человека, лишенного главного физического сенсора - собственного тела.
«Только память делает людей живыми. Без трагической памяти войны человеческая жизнь теряет свою истинную цену» [26, с. 35]. Учитывая это, автор допустил причастность павшего бойца к земной жизни именно через память, именно через осмысленное запечатление образа убитого воина сознанием других людей.
Память была для писателя не только фундаментом творческого мировоззрения, она являлась для него ключом к пониманию главной человеческой ценности - самой жизни. Этим обстоятельством можно объяснить появление стихотворения «Я знаю, никакой моей вины» (1966), написанного через двадцать лет после стихотворения «Я убит подо Ржевом». Физическое преодоление смерти (возвращение к земному бытию) оказалось невозможным для лирического героя Александра Твардовского. Однако в произведениях его современника Аркадия Кулешова такая попытка представлена. Заклинания из народной баллады «Мать» (1943) (жанр определен автором. - Д. Б.) спасают жизнь сына лирической героини, и он возвращается домой «из похода» «со славой». Герой Твардовского с ужасом осознает, что он остался лежать там, «куда на поминки даже мать не придет». Но в итоге не суждено встретиться с сыном и матери из стихотворения Аркадия Кулешова. Заклятия, возвращающие сына из похода, навсегда отнимают ее жизнь.
Художественное столкновение двух миров: мира живых и мира мертвых - дало возможность обоим авторам осмыслить вселенский миропорядок, указав на его главную несправедливость - человеческую смерть.
Творческое влияние писателей было взаимным. «Для Кулешова Твардовский и жизнь - явления как бы равнозначные, во всяком случае, параллельные» [27, с. 257], - подчеркивает профессор В. М. Акаткин. «Тяжелым ударом для А. Кулешова» стала смерть Твардовского в 1972 году. Поэт «выказал свое горе в поэме «Варшавский шлях», посвященной памяти друга. Путь, который соединяет Москву и Варшаву, знаменитое Варшавское шоссе, проходит через Смоленщину - родные места А. Твардовского и через малую родину А. Кулешова на Могилевщине. Образ пути стал воплощением сложных перипетий истории русского и белорусского народов» [28, с. 144], как об этом пишет Г. К. Тычко.
Известны отзывы самого Александра Твардовского о его коллеге: «Аркадий Кулешов неразрывно связан с белорусской поэтической традицией, хорошо знает ее основу - богатейший фольклор, но он жадно приник и к другим животворным источникам» [29, с. 552], среди которых автор статьи («Зрелость таланта», 1964) назвал А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Т. Г. Шевченко. Разумеется, художественный опыт этих и других классиков мировой литературы оказал огромное влияние и на самого А. Т. Твардовского. «Твардовский формировался в атмосфере, созданной Пушкиным и его многочисленными последователями разных поколений, развивался под ярким солнцем пушкинской поэзии» [30, с. 148]. Пушкинский завет «глаголом жги сердца людей», безусловно, был учтен поэтом. Нравственный императив стихотворения «Я убит подо Ржевом» (по сути -
те самые «слова, что жгут как пламя») подтверждает это положение в полной мере. В связи с этим возможно было бы обсудить еще целый ряд аспектов заявленной темы, однако обстоятельный разговор о пушкинской поэтической традиции в творческом наследии автора представляется возможным только в рамках отдельного исследования.
1. Зайцев В. А. Русская природа в лирике А. Т. Твардовского // Филологические науки. 2010. № 3. С. 4-13.
2. Мелексетян М. В. Образ матери в русской поэзии XX века: А. Блок, А. Ахматова, А. Твардовский : дис. ... канд. филол. наук. М., 2009. 161 с.
3. Михайлов А. А. Разговор с солдатом, что «убит подо Ржевом, в безымянном болоте... » // Подъем. 2003. № 6. С. 124-135.
4. Рябова Т. А. Проблемы комического и трагического в творчестве А. Т. Твардовского : дис. ... канд. филол. наук. Смоленск, 2008. 219 с.
5. Девина О. В. Авторская модальность в произведениях А. Т. Твардовского : дис. ... канд. филол. наук. Калининград, 2012. 211 с.
6. Никитина Н. В. Ономастическое пространство поэзии А. Т. Твардовского : дис. ... канд. филол. наук. Смоленск, 2006. 226 с.
7. Новикова О. А. Фольклорное слово в дневниковой прозе А. Т. Твардовского // Известия Смоленского государственного университета. 2015. № 2 (30). С. 70-78.
8. Степанов А. В. Язык поэта - дискурс Смоленщины (к 100-летию со дня рождения А. Т. Твардовского) // Русский язык в школе. 2010. № 6. С. 59-63.
9. Шанский Н. М. О лирике А. Т. Твардовского // Русский язык в школе. 2014. № 11. С. 69-74.
10. Акаткин В. М. А. Т. Твардовский и «молодые поэты» 50-60-х годов // Вестник ВГУ. Серия: Филология. Журналистика. 2013. № 2. С. 5-10.
11. Турков А. М. Александр Трифонович Твардовский // Литература в школе. 2010. № 2. С. 11-15.
12. Кукулин И. В. Преображение эпитафии. О стихотворении А. Т. Твардовского «Я убит подо Ржевом» // Литература. 2011. № 8. С. 18-26.
13. Трубина Л. А. А. Т. Твардовский // Избранные имена. Русские поэты ХХ века / под ред. Н. М. Малыгина. М. : Флинта, Наука, 2008. С. 191-206.
14. Твардовский А. Т. Избранные сочинения / вступит. статья и примеч. А. Туркова. М. : Худ. лит., 1981. 671 с.
15. Минералова И. Г. Портрет героя в поэзии Александра Твардовского о Великой Отечественной войне // Литература в школе. 2012. № 5. С. 9-12.
16. Сурначев М. Окопный стих тоскует об Отчизне // Литературная газета. 2012. 21 нояб. № 46-47 (6393). URL: http://lgz. ru/article/N46-47—6393—2012-11-21 -Юкорпыу^И^кие^ 0Ь-0йЫгпе20326/ (дата обращения: 28.01.2017).
17. Штейнер И. Ф. Светлая грусть Миколы Сурначева // Родное слово. 2010. № 9. С. 28-29. URL: http://www.rs.unibel. by/imgRS/pdf/2883.pdf (дата обращения: 14.01.2017).
18. Ожегов С. И. Словарь русского языка : ок. 53 000 слов / под общ. ред. проф. Л. И. Скворцова. М. : ООО «Издательство ОНИКС», 2005. 1200 с.
19. Маяковский В. В. Полное собрание сочинений : в 13 т. М. : Худ. лит., 1957. Т. 7. 535 с.
20. Михайлов А. А. Сила и тайна слова. М. : Современник, 1984. 350 с.
21. Выходцев П. С. Новаторство. Традиции. Мастерство. Л. : Сов. писатель, 1973. 336 с.
22. Ильин В. В. Александр Твардовский и Николай Рыленков: вопрос о «Смоленской поэтической школе» // Известия Смоленского государственного университета. 2012. № 2 (18). С. 7-20. URL: http://www.smolgu.ru/zhurnal_ izvestiya/ (дата обращения: 14.01.2017).
23. Куляшоу А. А. Збор творау : у 5 т. МЫск : Маст. лит., 1974. Т. 1. 530 с.
24. Павловский А. И. Уроки А. Т. Твардовского // Русская советская поэзия. Традиции и новаторство. 1946-1975 / под ред. П. С. Выходцева, А. А. Смородина. Л. : Наука, 1978. С. 267-284.
25. Туманова С. Р. Пространственно-временная картина мира в лирике А. Т. Твардовского (1926-1940) // Вестник ВГУ. Серия: Филология. Журналистика. 2012. № 2. С. 120-125. URL: http://jour.vsu.ru/edition/journals/vestnik_ filology/2012_2_vestnik.pdf (дата обращения: 14.01.2017).
26. Никонова Т. А. Судьба народа, судьба человека в литературе военных лет (1941-1945) // Вестник ВГУ. Серия: Филология. Журналистика. 2005. № 1. С. 33-38. URL: http:// jour.vsu.ru/edition/journals/vestnik_filology/vestnik_1_2005.pdf (дата обращения: 14.01.2017).
27. Акаткин В. М. «Мы слышим в вечности друг друга...» (К 95-летию со дня рождения А. Т. Твардовского) // Филологические записки. Вестник литературоведения и языкознания. 2005. Выпуск 23. С. 257-261. URL: http://www.sci-ence.vsu.ru/resources/phylolog_zap/fz23.pdf (дата обращения: 14.01.2016).
28. Тычко Г. К. Белорусская литература XIX-XX столетий: время и лица. Минск : Белорусский государственный университет культуры и искусств, 2010. 267 с. URL: http:// repository.buk.by:8080/jspui/bitstream/123456789/5275/1/Bel aruskaya%20l%D1%96taratura%20H%D0%86H%20-%20HH %20stagoddzya%D1%9E%20chas%20%D1%96%20asobyi. PDF (дата обращения: 14.01.2016).
29. Твардовский А. Т. Проза. Статьи. Письма. М. : Известия, 1974. 784 с.
30. Ильин В. В. Пушкин в творческом сознании А. Твардовского // Пушкин: проблемы творчества, текстологии, восприятия. Калинин, 1989. С. 136-148. URL: http:// lib.pushkinskijdom.ru/LinkClick.aspx?fileticket=2mDkcI_ 9oVM%3D&tabid=10358 (дата обращения: 13.02.2016).
© Бестолков Д. А., 2017
