CC BY
87УДК 8209
МОТИВ DE PROFUNDIS В ПОЭЗИИ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ © Дашевская Ольга Анатольевна
доктор филологических наук, профессор кафедры истории русской литературы ХХ века Томского государственного университета Россия, 634050, г. Томск, пр. Ленина, 36 E-mail: doa.sony@mail.ru
В статье рассмотрен мотив «из бездны» («взыскания погибших») как редуцированное присутствие древнего религиозного жанра de profundis (из бездны взываю) в поэзии периода Великой Отечественной войны. Прочерчен генезис термина в библейской парадигме - от ветхозаветных до новозаветных представлений. Проанализированы формы реализации мотива, семантика, эволюция в творчестве поэтов разной мировоззренческой и эстетической направленности, в частности, в поэзии А. Ахматовой, А. Твардовского, П. Антокольского, С. Орлова и других. Выявлено, что de profundis выступает в разных вариантах: от мотива до сюжетообразующей основы. Продемонстрирована реализация сюжетно-мотивного комплекса de profundis как разновидность мортально-го дискурса, значимого для поэзии военных лет. Исследование мотива de profundis позволяет скорректировать и углубить представления об антропологических и аксиологических основах русской поэзии военных лет.
Ключевые слова: русская литература ХХ в., поэзия военных лет, мортальный дискурс, de profun-dis, мотив.
'DE PROFUNDIS' MOTIVE IN POETRY OF THE GREAT PATRIOTIC WAR PERIOD Olga A. Dashevskaya
DSc, professor, Department of History of Russian literature of the 20th century, Tomsk State University 36 Lenin Avenue, Tomsk, 634050 Russia
The article reviews «From the Abyss» («Seeking for the lost») motive as reduced presence of ancient religious genre «De profundis» in poetry of the Great Patriotic War period. The author traces the genesis of the term in biblical paradigm from Old Testament to New Testament conceptions. The article analyses forms of realization of this motive, its semantics and evolution in poetry of various worldview and aesthetics, for instance, by A. Akhmatova, A. Tvardovsky, P. Antokolsky, S. Orlov, etc. The author shows that 'de profundis' appears in different variations: from a motive to a plot-forming basis. The article demonstrates realization of 'De profundis' subject-motive complex as a variety of mortal discourse which is significant for poetry of war period. 'De profundis' motive research allows to correct and to deepen knowledge on anthropologic and axiological foundations of Russian poetry of war period. Keywords: Russian literature of the 20th century, poetry of war period, mortal discourse, de profundis, motive.
Обращение к поэзии периода Великой Отечественной обусловлено несколькими причинами. Во-первых, литература периода войны как никакого другого периода советской истории была мифологизирована: окутанная флером «героики боев» и «воинствующего гуманизма», она в советском литературоведении всегда оставалась той же областью преданий и легенд, какой была с момента своего возникновения. Современные исследователи отмечают, что, несмотря на «очевидную смену мировоззрения в последующие эпохи 1970-1980-х годов и далее, оценки литературы периода самой войны так никогда и не пересматривались» [8, с. 440-441]. Во-вторых, ее изучение требует новых подходов и ракурсов, правомерно ее введение в ряд актуальных современных парадигм. В-третьих, существенно рассмотрение данного материала в контексте национальных и европейских традиций.
В некоторых поэтических произведениях периода Великой Отечественной войны можно встретить мотив «взыскания погибших». Он позволяет видеть в стихах редуцированное присутствие древнего жанра de profundis.
De profundis (лат. из глубин) - начало покаянного псалма, который читается как отходная молитва над умирающим [2]. Звучит она следующим образом: profundis clamavi ad te, Domine; Domine, exaudi vocem meam, что в переводе на русский язык означает:
1 Из глубины взываю к Тебе, Господи.
2 Господи! услышь голос мой. Да будут уши Твои внимательны к голосу молений моих.
3 Если Ты, Господи, будешь замечать беззакония, - Господи! кто устоит?
4 Но у Тебя прощение, да благоговеют пред Тобою.
5 Надеюсь на Господа, надеется душа моя; на слово Его уповаю.
6 Душа моя ожидает Господа более, нежели стражи - утра, более.
(Псалтырь, псалом 129)
Псалтирь, Псалтырь (от греч. ya^x^piov, образовано по названию струнного щипкового музыкального инструмента псалтерия) - библейская книга Ветхого Завета, состоящая из 150 или 151 (в православных греческом и славянском вариантах Библии) песен (псалмов, греч. излагающих
благочестивые излияния восторженного сердца, верующего при разных жизненных испытаниях [3]. Псалом «хвалебная песнь») - гимны иудейской (П'^'ЛЛ) и христианской религиозной поэзии
и молитвы из Ветхого Завета [4].
Псалом 129 - это покаянная молитва, взывающая к Божьему милосердию. Псалом особенно популярен в западно-христианской традиции, хорошо известен по первым словам - «De profundis». В иудаизме этот псалом включен в погребальную службу и в молитву. В православии псалом читается на вечерне в составе группы «Господи, воззвах». В качестве погребальной молитвы «De profundis» с давних пор использовали католики, а в переводе на немецкий язык - и протестанты. Псалом положен на музыку многими композиторами (Иоганн Себастьян Бах, Лили Буланже, Андреа Габриэли, Георг Фридрих Гендель, Кристоф Глюк, Феликс Мендельсон, Вольфганг Амадей Моцарт и др.). Слова «de profundis» используются и в качестве заголовка литературных произведений. В частности, Оскар Уайльд назвал так свою тюремную исповедь, поскольку «De profundis» как покаянная молитва была распространена в местах заключения.
Таким образом, рассматриваемый нами термин, прежде всего, присутствует в религиозном сознании. Он подразумевает, с одной стороны, отходную молитву над умирающим; с другой - это покаянная молитва самого умирающего. Выделим основные черты покаянного псалма: а) это молитва, обращенная к Творцу; б) она связана с ситуацией ухода (смерти); в) молитва подразумевает просьбу о милости, спасении; г) это может быть покаяние в грехах, а также упование и надежда на высшую истину и справедливость.
Тема de profundis в развитии литературы может обретать жанровую функцию, играть сюжетооб-разующую роль, выступать мотивом произведения. Цель статьи - рассмотреть сюжетно-мотивный комплекс de profundis как разновидность мортального дискурса, значимого для поэзии военных лет.
В истории русской литературы ХХ в. мотив de profundis развивается, правда, эпизодически, в поэзии Серебряного века. Близко к этой традиции находится стихотворение Д. Мережковского с одноименным названием «De Profundis (Из дневника)», опубликованное в сборнике «Новые стихотворения» (1891-1895). Оно структурно включает эпиграф («Из дневника») и содержит две части: «Усталость» и «De profundis». Эпиграф является цитатой из Евангелия от Марка (гл. XIII, 19, 20): «В те дни будет такая скорбь, / какой не было от начала творения, / которое сотворил Бог, / даже доныне и не будет. / И если бы Господь не сократил тех дней, / То не спаслась бы никакая плоть» [6, с. 489].
Данный текст по жанру и содержанию выявляет константы православного миросозерцания лирического героя. Все стихотворение построено как обращение к Богу, указывает на смирение перед его властью и выражает веру в его милость. «De Profundis» Мережковского, прежде всего, покаянная молитва человека запутавшегося, подверженного искушениям зла: «Из преисподней вопию /Я, жалом смерти уязвленный: /Росу небесную Твою /Пошли в мой дух ожесточенный. /Люблю я смрад земных утех, /Когда в устах к Тебе моленья, /Люблю я зло, люблю я грех, /Люблю я дерзость преступленья.. / И окаянного прости, / Очисти душу мне страданьем - / И разум темный просвети...». Это индивидуальная молитва субъекта сознания о помощи и спасении, ситуация исповеди и покаяние в грехах. Мережковский лишь отчасти следует канону. Псалом произносится в ситуации не физической смерти, а духовной раздвоенности героя: «Спаси, спаси меня! Я жду, / Я верю... чуду, / Не замолчу, не отойду / И в дверь Твою стучаться буду» [6, с. 490]. Лирический герой Мережковского переживает характерное для поэтов Серебряного века раздвоенное сознание, причастность к двум безднам.
Эволюцию сюжета de profundis можно усматривать в поэзии А. Ахматовой военных лет. Логично, что тема de profundis появляется у поэта старшего поколения, в частности, в стихотворении «De profundis. Мое поколение» (1944) из цикла «Венок мертвым». Тема «из бездны взываю» обретает у поэта изначальную (религиозную) транскрипцию. Заявляя традиционно саму тему в заглавии, Ахматова, тем не менее, существенно трансформирует ее.
Обратимся к названию: обращение «мое поколение» можно трактовать как в широком, так и в более узком смысле. В широком - это обращение ко всем поэтам-ровесникам и современникам, людям, близким по мировоззрению и сословной принадлежности, вошедшим в русскую культуру в Серебряном веке, однако ушедшим к настоящему времени («Только память о мертвых поет»). Поэт ведет речь о трагической участи представителей русской дворянской культуры, единомышленниках. В узком смысле - это обращение Ахматовой к поэтам-акмеистам (Н. Гумилев, О. Мандельштам, С. Городецкий).
Особенности развития сюжета «из бездны взываю» видятся в том, что он не просто об умерших поэтах, а о поэтах как не завершивших свое дело, не выполнивших до конца свою миссию.
Только ветер гудит в отдаленье, Только память о мертвых поет. Наше было не кончено дело, Наши были часы сочтены [1, с. 287-288].
Тема молитвы как покаяния и упования на спасение самих ушедших, таким образом, заменяется мотивом памяти о них. Это псалом, исполняемый над давно и в разное время умершими людьми, исполняемый их живым современником.
Немаловажным является и то, что стихотворение имеет двойное название «De profundis... Мое поколение», неся двойную семантику: это молитва самих ушедших («Наше было не кончено дело»), произносимая живой их современницей. Тем самым текст и о жизни, и о смерти. Само стихотворение композиционно делится на две части: первые 6 стихов несут в себе семантику смерти: «...поколение мало меду вкусило», «только ветер гудит в отдаленье», «только память о мертвых поет», «наше было не кончено дело», «наши были часы сочтены». А остальные шесть строк, отделенные от предыдущих запятой, воплощают идею жизни, символически выраженную поэтом в идее победы: «До желанного водораздела, /До вершины великой весны, /До неистового цветенья / Оставалось лишь раз вздохнуть.../ Две войны, мое поколенье, / Освещали твой страшный путь». Молитвой лирическая героиня вводит их в план бессмертия, «спасения», приобщая к «неистовому цветению», «великой весне» победы. Весна в такой интерпретации подразумевает не только конкретную победу, но и несет идею окончания войн и надежду на изменение самого способа бытия. Можно считать, что Ахматова в своем «псалме» подключается к Мережковскому в его цитации Евангелия от Марка: «Ибо в те дни будет такая скорбь, какой не было от начала творения, которое сотворил Бог, даже доныне, и не будет. И если бы Господь не сократил тех дней, то не спаслась бы никакая плоть; но ради избранных, которых Он избрал, сократил те дни» (гл. XIII, 19, 20).
Именно во второй части текста наиболее четко и ярко представлена тема памяти, которая в данном стихотворении является ключевой. Лирическая героиня ощущает себя частью «умершего» поколения, однако она еще жива и молится о них, продолжает их незавершенное дело. Она единственная, кто может осуществить и реализовать их замыслы, и словно взяла на себя ответственность за это и ощущает себя их преемницей. Весьма важна субъектно-объектная организация текста, которая носит обобщенно-личный характер. Здесь «мы» неотделимо от «я», отсюда такие обращения, как «наше», «наши», «твое», «мое поколение».
Ахматова кардинально трансформирует значение термина de profundis: у нее нет обращения к Богу, она возвышает свое поколение. В определенном смысле можно сказать, что Ахматова сама берет на себя эту роль - воздать по заслугам. Поэт не преклоняется перед судьбой, религиозное сознание в стихотворении более завуалировано, чем у Мережковского.
Ахматова переводит молитву в план личной ответственности перед ушедшими, исполняет псалом не от своего имени, а от имени поколения: она изображает его в ситуации накануне смерти («наши были часы сочтены», «До неистового цветенья оставалось лишь раз вздохнуть»). У Ахматовой данная тема проявляется именно в период Второй мировой войны.
Вторая часть стихотворения несет в себе семантику жизни. Важно, что текст написан почти за год до победы, создается впечатление, что Ахматова знала о времени окончания войны. Хотя, с другой стороны, это можно объяснить тем, что во время его написания (23 марта 1944 г.) советские войска уже вели активное наступление. «Великая весна» - это символ победы, а, следовательно, и жизни, тогда и настанет «неистовое цветенье». Таким образом, в данном стихотворении тема de profundis воплощается через темы жизни, смерти и памяти по ушедших.
Обратимся к иным вариантам воплощения темы «из глубин». В поэзии периода военных лет мы обнаруживаем чаще мотив de profundis не как развитие христианской традиция (А. Ахматова), а в рамках нерелигиозного сознания (атеистического), каковыми были многие из поэтов. Ключевым произведением в этом ряду следует назвать стихотворение А. Твардовского «Я убит подо Ржевом», в котором идея de profundis становится жанрообразующей. Сюжет стихотворения строится по модели «из бездны взываю» (текст состоит из 42 четверостиший). Твардовский не использует слово de profundis, но интуитивно продолжает эту традицию, так как нуждается в ней.
Повествование ведется от первого лица, от имени русского солдата (имя его не названо), погибшего в начале войны («Летом, в сорок втором, / Я зарыт без могилы»). Текст построен как исповедь героя и одновременно как воззвание к живым. Это поистине голос «из глубин». Но, тем не менее, лирический субъект говорит не только от себя лично, но и от лица всех погибших воинов, осознает себя частью воинского братства - защитников России. Это и конкретный воин, и обобщенный образ. Частотно употребление понятия «братья», под которыми подразумеваются как все погибшие, так и оставшиеся в живых соотечественники, т. е. все русские люди: «Братья, может быть, вы /И не Дон потеряли, / И в тылу у Москвы / За нее умирали?»; «Может быть, побратимы, и Смоленск уже взят?; «Вы должны были, братья, / Устоять, как стена»; «И беречь ее (Родину. - О. А.) свято, / Братья, счастье свое - / в память воина-брата, что погиб за нее», и т. д. [7, с. 269-271]. Важна тема фронтового братства, которая присутствует во многих произведениях военных лет. У Твардовского все солдаты, выполняющие долг перед Родиной, это братья и эти узы не разрушаются даже после смерти, это братья по крови, что отражает глубоко национальные основы мироощущения поэта.
Стихотворение Твардовского по смыслу делится на 4 части, которые маркируются фразой «Я убит подо Ржевом», повторяющейся в разных вариантах. Первая часть обозначает ситуацию смерти как физического уничтожения: «И во всем этом мире, / До конца его дней, /Ни петлички, ни лычки / С гимнастерки моей» [7, с. 268]. Однако это не ситуация ухода или приближения к нему, как в каноническом псалме, а это голос давно погибшего человека. Смерть в мире Твардовского трактуется натурфилософски и подразумевает, что человек уходит в переплав природы. Мертвые не уходят в небытие, они становятся частью природного бытия.
Я - где корни слепые Ищут корма во тьме; Я - где с облачком пыли Ходит рожь на холме; Я - где крик петушиный На заре по росе; Я - где ваши машины Воздух рвут на шоссе; Где травинку к травинке Речка травы прядет, Там, куда на поминки Даже мать не придет.
Необходимая в жанре de profundis смерть в тексте Твардовского не подразумевает спасения души и ее бессмертия. Содержанием второй и третьей частей становится воззвание «из бездны», которое включает в себя вопрошание, своеобразную «молитву» о спасении духовном - в памяти живущих. Высшей «силой», на которую уповает погибший воин, - это воинское братство, которое только и может обеспечить погибшим бессмертие: суть его в окончательной победе в войне, что является продолжением дела ушедших. В этом будет заключаться духовное бессмертие солдат, а не бессмертие души в христианском смысле, которое отрицается. Оно и индивидуально, и коллективно одновременно.
Фронт горел, не стихая, Как на теле рубец. Я убит и не знаю, Наш ли Ржев, наконец?
.Нет, неправда. Задачи Той не выиграл враг! Нет же, нет! А иначе Даже мертвому - как?
И у мертвых, безгласных, Есть отрада одна: Мы за Родину пали, Но она - спасена.
Как видим, «воззвание из бездны» содержит просьбу о «спасении», но в ней отсутствует покаяние в грехах, более того, мертвым дано право на проклятье не исполнившим долг («Ибо мертвых проклятье - / Эта кара страшна.»). Смерть в бою трактуется не как жертва, а как исполнение долга, что требуется ушедшими и от других. Живые несут ответственность перед мертвыми. Твардовский утверждает идею круговой поруки всех воинов, преемственности поколений как залога неостанови-мости самой жизни на земле. В концепции Твардовского в стихах этих лет человек исчерпывается воинским долгом. В четвертой части обращение к оставшимся в живых предстает как завещание потомкам. Ушедшие равны по значимости оставшимся в сохранении потока бытия. В поэзии Твардовского выражено природно-родовое сознание.
Таким образом, в данном произведении нет воззвания к Господу, но присутствует голос «из глубины», воззвание к живым солдатам, напоминание о долге. Мертвые не упрекают живых за то, что они продолжают ходить по земле, а мертвые должны лежать в могилах. Нет ни вины, ни покаяния. Мертвые словно продолжают жить, но уже в других ипостасях. Тема de profundis в стихотворении Твардовского является сюжетообразующей, именно на ней построено все «повествование», из нее вытекают и темы жизни и смерти, и темы памяти и преемственности. В поэзии Твардовского происходит становление новой модели жанра - «взыскание погибших».
Стихотворение А. Твардовского интересно сравнить с лирической поэмой П. Антокольского «Сын» (1943). В этой поэме, имеющей автобиографический характер, мотив de profundis выступает фрагментом: он занимает лишь ее первую часть (всего их десять). Поэма написана от первого лица, отец ведет диалог с умершим сыном и получает ответ. В данном варианте отец взывает к бездне, что и позволяет видеть отголоски мотива «взыскания погибших», но это взыскание живых к мертвым. В аналогичном варианте этот мотив будет развит А. Платоновым в рассказе «Мать (Взыскание погибших)».
В поэме Антокольского мы встречаемся с альтернативным вариантом, по сравнению со стихотворением Твардовского «Я убит подо Ржевом», в котором погибший воин вопрошает оставшихся. Рассматриваемый фрагмент в поэме «Сын» делится на 2 части: голос живого отца и голос мертвого сына. Отец задает вопросы, голос сына является ответом на зов отца. Несмотря на то, что эти части разделены, основные вопросы отца сопровождаются ответом сына. Монолог отца условно может быть разделен на три части: в первой представлена физическая смерть сына («..Ты рукой не в силах двинуть, / Слез не в силах с личика смахнуть, /Голову не в силах запрокинуть, /Глубже всеми легкими взмахнуть»; «Почему в глазах твоих навеки / Только синий, синий, синий цвет? /Или сквозь обугленные веки /Не пробьется никакой рассвет?». Вторая часть - «духовная», описывает мечты сына и его любовь как возможное будущее («Вот мосты над кручами расселин, / Ты мечтал их строить. Вот они» и т. д.). И только в третьей части сын осознается отцом как боец и солдат: «Слышишь, слышишь, слышишь канонаду? /Это наши к западу пошли» [5, с. 27-28].
В тексте обозначен разрыв между ушедшими и живыми, их разделяет четкая граница. В поэме «Сын» мертвые уходят навсегда не только физически, но и духовно, потому что их функции на земле исчерпаны. Сын как бы отказывается от «связи» с отцом.
- Не зови меня, отец, не трогай, Не зови меня - о, не зови! Мы идем нехоженой дорогой, Мы летим в пожарах и в крови [5, с. 27-28].
Важно то, что отец обращается к сыну как «отец», а сын отвечает ему как солдат. В этом показана разница их поколений и сознаний. Жизнь сына исчерпана и искалечена эпохой войн, о чем свидетельствует его ответ: «Я не знаю, будет ли свиданье. / Знаю только, что не кончен бой». Сын выступает жертвой трагической истории. В голосе отца есть как семейная тема, так и солдатская, в то время как у сына сознание именно бойца, он часть фронтового братства, воспринимает себя лишь как часть целого, его жизнь меряется подвигами. Отец и сын разделены как жизнь и смерть, поэтому боль отца непонятна сыну («Отвечает сын мой ненаглядный / С мертвою горящей головой»). Сын ушел, оставив все земное, и он остается только в памяти отца. «Оба мы - песчинки в мирозданье. /Больше мы не встретимся с тобой.
Космические мотивы и мотив времени маркируют ситуацию невозможности понимания отца и сына. Происходит окончательное физическое и духовное исчезновение последнего. Особую глубину чувств отца подчеркивает лиричность его монолога, многочисленные вопросы, словно задаваемые в пустоту, и лирические повторы. Сквозь частную боль проявляется общая боль всех отцов по погибшим детям. В лирической поэме П. Антокольского появляется тема семьи (образ отца, матери, сестры, любимой), т. е. погибший воспринимается уже не только как солдат, но и как часть семьи. Более того, развивается мотив скорби, что показательно не со стороны сына-бойца, а со стороны отца и семьи.
В отличие от стихотворения Твардовского «Я убит подо Ржевом», мотив «взыскания» здесь перевернут: это не голос из бездны, а, напротив, диалог живого с мертвым, где последний отказывается от диалога. Очевидны и разные модели мира у двух поэтов. В отличие от стихотворения Твардовского, в котором солдат уходит в природный переплав, у Антокольского сын исчезает в мироздании, что отражает, скорее, научные представления ее автора о бытии.
Еще более редуцированно тема «из глубины» звучит в стихотворении С. Орлова «Мы ушли на заре» (1944). Оно напоминает» стихотворение Твардовского тем, что в сюжете воссоздано сознание погибших солдат. Однако в отличие от «Я убит подо Ржевом» здесь выражено «обобщенное» сознание, всех погибших в войну, среди которых «я» не дифференцирует себя. Перед нами ситуация погребенных, которые лишены идеи «взыскания погибших», воззвания к живым, чьей-то памяти, в которую они не верят. У поэта фронтового поколения С. Орлова очевиден трагизм другого порядка. Можно считать, что он развивает перевернутую модель «из глубины», так как тема «из бездны» отрицается в принципе. И это новое сознание поколения советских поэтов, родившихся на рубеже 1920-х гг.
В тексте три строфы, в которых утверждается абсолютная разорванность земной жизни и инобытия. Сняты мотивы оправдания смерти и единства мертвых и живых, как у Твардовского, памяти о погибших живущими, нет памяти о них ни у кого, как у Антокольского или Ахматовой, снята идея солдатского братства, так значимая в поэзии этих лет. Речь идет об абсолютной отрешенности ушедших от земной жизни, которая сама по себе была ценна. В тексте присутствуют реалии из русской жизни: «И не слышим мы - дождь ли идет по России, / Или дымом сугробы в полях завились; «Может быть, петухи на Руси закричали». Обозначена ситуация утраты представлений о временах года (остановка времени, самого его движения) и тишины как безмолвия, абсолютной немоты.
Стихотворение Орлова «Мы ушли на заре» пронизано мыслью о соединении человека в посмер-тии с природой, но это не натурфилософская проблематика. Тема растворения человека в природе здесь звучит иначе, чем у Твардовского, у которого мертвые не тяготятся своей судьбой, а, напротив, осознают свою нужность. Здесь ушедшим все враждебно: «Тишина, о которой мы столько мечтали, Черным камнем легла на разбитую грудь» [5, с. 66]. Более трагично звучит тема памяти. Мертвым нет места среди живых, их монолог - это не обращение к потомкам, не завещание, это окончательное и бесповоротное уничтожение (разложение атомов).
... Под землей наши руки с корнями сплелись... Только хруст корневищ сквозь прогнившие кости, Только голос подземных ручьев. На забытом, проросшем крапивой погосте Мы лежим, может, год, может - тыщу веков [5, с. 66].
Мертвые - это безымянные солдаты, для которых время уже не важно, они вне времени. Стихотворение можно считать полемичным по отношению к предыдущим с мотивом de profundis. С. Орлов утверждает безусловность и ценность самой жизни. Эта мысль акцентирована и в заглавии текста: «Мы ушли на заре, / Словно тени косые». Фраза «Мы ушли на заре» достаточно широкого семантического спектра: она может подразумевать: а) уход на войну, б) выход на конкретное задание, в) смерть. Во всех вариантах речь идет о неотвратимости человеческой гибели, о войне как сущности жизни поэтов фронтового поколения и ее основном содержании. Обратим внимание и на вторую строку: «Мы ушли./словно тени косые». Обозначены ничтожность и малость человека как такового (мы - тени), незаметность его ухода, незначительность для земного бытия его гибели. Озвучена трагедия миллионов безымянных солдат, память о которых на земле стерта.
Содержательно жанр de profundis как католическая молитва, псалом отсутствует в поэзии военных лет. Но идея и структура «из бездны взываю» сохраняется. Мотив «взыскания погибших» востребован историческим временем и реализован в самых разнообразных вариантах, выступает как тема и мотив, имеет сюжетообразующее значение. Можно обнаружить два типа решения этой темы:
как развитие христианской традиции и, в рамках советской идеологии, как усиление идеи жертвенности во имя новых идеалов. Но объединяет их пафос гуманизма, выраженный в появлении внутренних монологов, мотива исповеди, откровения.
Литература
1. Ахматова А. Лирика. - М.: Художественная литература, 1989. - 415 с.
2. ABBYY Lingvo 12. Электронный словарь [Электронный ресурс]. - URL: http://dic.academic.ru/dic.nsf/ lat-in_proverbs/575/De (дата обращения: 14.07.2015).
3. Библейская энциклопедия [Электронный ресурс]. - URL: http://azbyka.ru/otechnik/Nikifor/biblejskaja-entsiklopedij a/3215Псалтирь
4. Библейская энциклопедия. [Электронный ресурс]. - URL: http://days.pravoslavie.ru/Bible/ B_ps129.htmПсалом
5. Великая Отечественная война в лирике и прозе. - М.: Дрофа, 2007. - Т. 1. - 489 с.
6. Мережковский Д.С. Стихотворения и поэмы. - СПб.: Академический проект, 2000. - 732 с.
7. Путешествие в страну поэзии: в 2 кн. - Л.: Лениздат, 1968. - Кн. 2. - 523 с.
8. Русская литература ХХ века: 1930-е - середина 1950-х гг.: учеб. пособие: в 2 т. / под ред. Н. Л. Лейдер-мана, М. Н. Липовецкого, М. А. Литовской. - М.: Академия, 2014. - Т. 2. - 608 с.
References
1. Ahmatova A. Lirika [Lyrics]. Moscow: Hudozhestvennaya literatura, 1989. 415 p.
2. ABBYY Lingvo 12. Elektronnyj slovar' [Electronic dictionary]. Available at: http://dic.academic.ru/ dic.nsf/latin_proverbs/575/De
3. Biblejskaya entsiklopediya [Biblical encyclopedia]. Available at: http://azbyka.ru/otechnik/Nikifor/biblejskaja-entsiklopedij a/3215Псалтирь
4. Biblejskaya entsiklopediya [Biblical encyclopedia]. Available at: http://days.pravoslavie.ru/Bible/B_ ps129.htmПсалом
5. Welikaya Otechestwennaya wojna v lirike i prose. T. 1 [The Great Patriotic War in prose and lyrics. Vol. 1]. Moscow: Drofa, 2007. 489 p.
6. Merezhkovsky D. S. Stihotworeniya ipoemy [Verses and poems]. St. Petersburg: Akademicheskij proekt, 2000. 732 p.
7. Puteshestvie w stranu poesii: V 2 kn. Kn.2 [Travel to the country of poetry. Book 2]. Lenindrad: Lenizdat, 1968. 523 p.
8. Russkaya literatura XX veka: 1930 - seredina 1950 godov: ucheb. posobie /pod. red. N. L. Lejdermana, M. N. Lip-owetskogo, M. A. Litowskoj: V2 т. T. 2 [Russian literature of the 20th century: 1930 - middle of the 1950s: textbook in 2 volumes. Vol. 2]. Moscow: Akademiya, 2014. 608 p.
