CC BY
70История психологии и психология истории
УДК 159.9
DOI 10.25688/2223-6872.2019.31.3.06
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ПРИЕМЫ ОПИСАНИЯ ГЕРОЕВ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО
Е. С. Романова,
МГПУ, Москва,
В статье представлен анализ психологических приемов, которые использовал Ф. М. Достоевский при описании своих героев. Автор рассматривает характеры и поступки героев, анализируя особенности их монологов и диалогов, связь внешних проявлений с внутренними переживаниями. Портретным описаниям автор придает особое значение, подчеркивая их роль в раскрытии внутреннего мира героев. Изменение внешности, по мнению автора, тоже может характеризовать персонажа, потому отмечаемые подобные описания рассматриваются и как приемы представления героя, и как способы выражения его эмоций.
Особое значение автор придает речи персонажей, что и как они говорят и как определяют себя и других. Оценочная коннотация в детерминантах, часто встречающаяся и в речи персонажей, и в повествовании самого автора, ориентирует читателя и выстраивает в его сознании картину взаимоотношений в художественном мире писателя. Представляя своих героев, Достоевский может прямо их характеризовать, и в этом случае чаще всего проясняется и его отношение к ним. С мастерством наитончайшего художника-психолога Достоевский незаметно вселяет в читателя свои симпатии и антипатии в отношении тех или иных людей и явлений. Писатель может определить персонажей прямо, через речь других героев или через их собственную речь, поэтому некоторые из эпитетов, не будучи принадлежностью авторского слова, тем не менее в соответствии с контекстом точно передают отношение художника и его видение.
По мнению автора, прямыми, хотя и не всегда однозначно понимаемыми в силу образности, определениями персонажей становятся говорящие имена, сравнения и сны. Имена превращаются не столько в сознательный литературный прием, сколько в неотъемлемую часть образа. В силу того, что человек всегда соответствует своему имени, Достоевский называет героев так, что можно угадать его характер или поведение в отношении других людей. Сюда же примыкают и постоянно повторяющиеся определения героев, к которым относятся и метафоры, и сравнения, и прямые наименования, отражающие свойственную человеку черту, обычно наиболее яркую. Автор также обращает внимание на описания пространства, в котором живут герои Достоевского.
Целью статьи является исследование психологических приемов, раскрывающих внутренний мир героев Достоевского.
Таким образом, психологический подход к анализу произведений Достоевского позволяет глубже понять мотивы поступков его героев, способствует неоднозначной оценке их личности, что приводит читателя к новому осмыслению творений автора.
Ключевые слова: психологический анализ; психологические приемы; творчество; внутренний мир; психологический портрет; описание персонажа.
Для цитаты: Романова Е. С. Психологические приемы описания героев в произведениях Ф. М. Достоевского // Системная психология и социология. 2019. № 3 (31). С. 55-67. DOI: 10.25688/22236872.2019.31.3.06
Романова Евгения Сергеевна, доктор психологических наук, профессор, исполняющий обязанности директора Института психологии, социологии и социальных отношений Московского городского
© Романова Е. С., 2019
педагогического университета, заведующая кафедрой общей и практической психологии Института психологии, социологии и социальных отношений Московского городского педагогического университета, Москва.
E-mail: [email protected]
УДК 159.9
DOI 10.25688/2223-6872.2019.31.3.06
PSYCHOLOGICAL TECHNIQUES FOR DESCRIBING THE CHARACTERS
IN F. M. DOSTOEVSKY'S WORKS
E. S. Romanova,
MCU, Moscow, [email protected]
The article presents an analysis of the psychological techniques used by F. M. Dostoevsky in his characters' describing. The author examines the nature and actions of the characters, analyzing the features of their monologues and dialogues, the connection of their external manifestations with internal experiences. The author draws special attention to portrait descriptions, emphasizing their role in revealing the inner world of the characters. According to the author's opinion, the change of the character's appearance can also characterize him, thus such descriptions are noted and considered as methods of character's representation and emotions.
The author also pays special attention to the characters' speech: to what they say and how define themselves and others. Dostoevsky's estimates as well as characters' estimates, used in their speech, both can build the picture of the world of the relationships in the minds of the readers, created by the writer. Presenting the characters, Dostoevsky can directly characterize them, and that gives the readers to see his attitude to them. Dostoevsky invisibly instills in the readers their sympathy and antipathy towards certain people and phenomena with all his skill of the great artist-and-psychologist. A writer can directly define the characters through the speech of the other characters or their own speech, and that is why some of the epithets, nevertheless, accurately convey the writer's attitude and his vision in accordance with the context.
According to the author's opinion, the best definitions of the characters are descriptive names, comparisons and dreams, in spite of the fact of their frequent ambiguity. The name becomes not just a conscious literary device, but an integral part of the image. Due to the fact, that any person always corresponds to his name, Dostoevsky calls characters so that everyone can guess his nature or behavior towards other people. This also applies to the continuous repetitive descriptions of the characters, including metaphors and comparisons, that stresses the most bright feature of the person. The author also draws attention to the description of the space, where Dostoevsky's characters live.
The aim of the article is to study the psychological techniques that reveal the inner world of Dostoevsky's characters.
Thus, the psychological approach to the analysis of Dostoevsky's works allows a deeper understanding of the motives of his characters ' actions, contributes to ambiguous assessment of their personality, that leads the reader to a new understanding of the author's works.
Keywords: psychological analysis; psychological techniques; creativity; inner world; psychological profile; describing a character.
For citation: Romanova E. S. Psychological techniques for describing the characters in F. M. Dostoevsky's works // Systems Psychology and Sociology. 2019. № 3 (31). P. 55-67. DOI: 10.25688/2223-6872.2019.31.3.06
Romanova Evgeniya Sergeevna, doctor of psychological sciences, professor, acting director of the Institute of psychology, sociology and social relations at the Moscow City University, Head of the Department of general and practical psychology at the Institute of psychology, sociology and social relations of the Moscow City University, Moscow, Russia.
E-mail: [email protected]
Введение
Произведение искусства, представляя способности и интеллектуально-душевные искания его создателя, имеет необычайную ценность для культуры и неизменно определяет исследовательский интерес. Последний объясняется прежде всего тем, что ни внутренние процессы, обусловливающие творчество, ни механизмы творческой работы сегодня так до конца и не ясны. Играя немаловажную роль в познании человека, они не только являют обмен информацией, энергией, импульсами между людьми, но и объясняют важные для творчества созидание и рецепцию как неотъемлемые потребности человека. Таким образом, любое сочинение обречено на любительский, а часто и профессиональный интерес.
К авторам, творчество которого постоянно привлекает внимание исследователей, относится Ф. М. Достоевский. Специфика психологизма его героев, отличающаяся особой остротой, тесно связана со своеобразием метода писателя, позволяющего проникнуть во внутренний мир человека и воспроизвести его.
Так, Л. С. Выготский, отмечая, что Достоевский заставляет мысль читателя путаться, блуждать и не сразу находить правильный выход, подчеркивает, что принцип экономии оказывается неприложим к художественной форме [3: с. 193]. Использование различных психологических приемов позволяет автору дать наиболее полную характеристику своим героям, создать яркие, многогранные образы, отражающие проблемы личности его современников и личность самого писателя в ту историческую эпоху.
Современные исследователи рассматривают искусство с позиций системного анализа. Считается, что это особый элемент цивилизации, представляющий собой информационную модель наиболее важных, существенных системных связей, возникающих в цивилизации на различных этапах ее развития [13: с. 165]. Фактически системный подход использует и сам Достоевский при описании героев своей эпохи.
Цель статьи — исследование психологических приемов, раскрывающих внутренний мир героев Ф. М. Достоевского.
Роль монолога и диалога
при описании переживаний героев
При создании образов героев своих произведений Достоевский использует длинные монологи и диалоги, в которых он как бы проживает вместе с ними события их жизни. Это позволяет читателю заглянуть в глубину человеческой души его героев. Именно родство с героями, при котором посторонний наблюдатель исключается, часто делает психологов-романистов многословными до такой степени, что интеллектуальные рассуждения заменяются своеобразной логикой чувств. При этом изложение сопровождается подробнейшими описаниями особого, индивидуального течения мыслей, целиком подчиненного законам движения чувств, которые, в свою очередь, не всегда полностью осознаются.
Для Достоевского важно прежде всего содержание. Его повествование соответствует движению мысли. Достоевский рассказывает, или, вернее, на примерах представляет ход своих размышлений, доказывает и разъясняет, а потому всюду в его текстах пульсирует мысль. Мысль, которая стремится быть высказанной, которая проста и понятна, поскольку передается непосредственно читателю в близком разговоре, и в то же время ценна сама по себе, поскольку писатель напряженно думает (и приобщает к этому читателя), пытаясь раскрыть тайну. Очевидно, что, раскрывая тайну, писатель много говорит, однако ни одно его слово не оказывается лишним. По замечанию критика Г. А. Мейера, иногда Достоевский задерживает вдруг стремительное нарастание происшествий, настойчиво растолковывая те или иные положения. В этом случае надо напрячь мысли и чувства, чтобы ничего не упустить, поскольку все здесь очень важно. И в итоге всегда получается, что казавшееся ничтожным на самом деле совсем таковым не является. Поэтому Г. А. Мейер подчеркивает необходимость медленного, внимательного, чтения произведений писателя [14: с. 71].
Кроме того, следует отметить, что длинные монологи и диалоги (общение), по мысли К. Леонгарда, именно тот фактор, который позволяет определить акцентуацию, или, иначе, характер и темперамент, т. е. распознать
или познать человека [14: с. 71]. Таким образом, разговор оказывается лучшим способом показать характер персонажа. И прежде всего потому, что данный ход имеет объяснение в читательской психологии. Казалось бы, емкие авторские определения отлично обрисовывают героя и формируют отношение к нему. Однако подобные краткие дефиниции требуют подтверждений, которыми, бесспорно, являются поступки и слова. Но для поступков часто необходимы объяснения, тем более в культуре, излишне вербализированной. Помимо этого, объяснения самого персонажа будут предпочтительнее объяснений автора (точнее сказать, читатель склонен проверить сам и сделать собственные выводы). Безусловно, подобная выкладка доказательства первостепенности словесной формы выражения или описания героя представляется субъективной, однако она, выступая защитой писателя в его многословности, подчеркивает значимость слова для культуры как таковой, для социума и для психологии. Монологи и диалоги (разговор), которым писатель отдает предпочтение, органично вплетаются в ткань произведения, в ход мысли художника. Благодаря разнообразным приемам раскрытия персонажа, в том числе «объемным» разговорам, его письмо становится более психологичным, а персонажи — более осязаемыми. Умело передавая все импульсы, порывы, страсти натуры, писатель обогатил искусство представления внутренней жизни человека. Способы изображения персонажа, применявшиеся Достоевским, позволяют глубоко и всесторонне познать человеческую личность при помощи средств искусства.
Движение вверх-вниз как сущность жизни
Герои Достоевского, страстные, ищущие, существуют не в обыденной монотонности, но в постоянном движении от одной экстраординарной ситуации к другой. Такую дискретную революционную концепцию времени, которой подчиняются персонажи, писатель задает как неизменные условия существования, и в то же время необходимо заметить: она определяется характерами действующих
лиц. Герой же Достоевского, по мнению критика Б. И. Зингермана, тот, кто заворожен общечеловеческими целями и высшими вопросами бытия и кто может принять участие в трагическом действии, стать «субъектом трагедии» (здесь особенно важна связь с древнегреческим пониманием). Тот, кто не может жить спокойно, размеренно, кому свойственно падать и подниматься, жить в напряжении и тем самым испытывая полноту бытия, спорить-беседовать с судьбой [14: с. 71]. И в этом Достоевский вновь отталкивается от собственной натуры. Обрисовывая внутренний мир человека как психолог, писатель исходит из природы воспринимаемых явлений. Сам ощущая их, ярко передавая своим читателям, художник тем самым демонстрирует свою близость к природе человека.
Характеризуя и героев, и персонажей писателя, необходимо сказать, что все они прежде всего личности и обязательно имеют свои положительные и отрицательные черты, свою систему ценностей. Проверяемые, часто ошибочные теории героев делают их исключительными. Однако «благополучные, уравновешенные люди» и не могли писателя занимать: только на краю пропасти можно понять, есть ли предел падению человека. В романах «Преступление и наказание», «Бесы», «Братья Карамазовы» автор раскрывает, по мнению Б. И. Бурсова, различные варианты падения личности [14: с. 72]. Достоевский через героев подвергает жесткому анализу гуманистические принципы, задаваясь вопросом: не является ли природа гуманизма рассудочной, «головной», — и это зачастую воспринимается как вызов общепринятым нормам и традициям. Однако он намеренно максимально ярко отображает злую, порочную часть души, поскольку цель его — показать, что не она в человеке определяющая.
Мысль исследователя переплетается и отображает, однако лишь частично, невероятную по глубине идею писателя о возможности восхождения только через падение. Исповедуемая им как основной закон жизни, трактуемая как неотъемлемая принадлежность христианства, эта идея имеет источник в биографии художника, но была впитана и из сложной многовековой национальной культуры. Движе-
ние вверх-вниз, составляющее сущность жизни, наполняет все произведения Достоевского.
Писатель, заглядывая так глубоко «внутрь», делает явными те сложные скрытые пути, которыми личность следует к осознанию смысла своей жизни и ответственности перед человечеством. Проникая в тайники души, Достоевский воссоздает духовную жизнь личности и выполняет это тонко и правдиво. Описывая человека, он прибегает прежде всего к изображению его внутреннего мира, раскрывая его при этом в разных планах и измерениях: он предлагает самонаблюдение действующих лиц, представляет внутренний монолог и дает авторский анализ психологии персонажей. Однако его герои, чей внутренний «космос» автор раскрывал и кто являлся носителем важной для него идеи, были живыми людьми в художественном мире Достоевского, имели плоть и физическое бытование. Поэтому своих персонажей писатель представляет и внешне, наделяет их обликом, обрисовывает до «реального ощущения». При описании героя, и внешнем, и внутреннем, очень важно, кем выступает сам автор: он может быть объяс-нителем, ценителем, критиком, интерпретатором. Его отношение, проявляясь очевидно или не слишком заметно, варьируется от любви, одобрения, сочувствия до презрения, осуждения или антипатии, несмотря на то что все персонажи как детища любимы художником априори.
Синтез внутреннего и внешнего
Используя разные приемы для описания героев или передачи их душевных состояний, Достоевский стремится представить все способы в синтезе. И здесь важно подчеркнуть, что это бессознательный элемент в творчестве, который, не будучи осознаваемым, определяет художественный стиль личности. Именно поэтому многоголосицу своих произведений он выстраивает в симфонию, а краски и планы при живописании (создании портретов) подает в единстве.
Перекличка с идеей синтеза очевидна и в стремлении Достоевского объединять внутреннее и внешнее, наделяя первое каузальным значением и подчеркивая тем самым соответствие собственного художествен-
ного мира логике жизни. Правда, чаще всего под воздействием изменений внутреннего состояния меняется внешний облик, примеры чего в произведениях писателя рассыпаны обильно (метаморфозы, происходившие с Раскольниковым, с Дмитрием и Иваном Карамазовыми и пр.). Так, по мысли писателя, основой сложных психических процессов становятся физиологические, первые возникают как непосредственное отражение последних. Подобную же зависимость имеет и одно из лучших душевных состояний человека. Это состояние, предшествующее эпилептическому припадку, писатель ценил очень высоко и впоследствии постоянно возвращался к изображению этих редких мгновений «высшего бытия». Ярче всего это воплотилось в описании состояния князя Мышкина перед припадком, «когда вдруг, среди грусти, душевного мрака, давления, мгновениями как бы воспламенялся его мозг и с необыкновенным порывом напрягались разом все жизненные силы его. Ощущение жизни, самосознания почти удесятерялось в эти мгновения, продолжавшиеся как молния. Ум, сердце озарялись необыкновенным светом...» [5: т. 8, с. 188]. Подобные ощущения, знакомые стольким героям Достоевского, мгновенные, но невероятно сильные, дают неслыханное и негаданное дотоле чувство полноты, меры, примирения и восторженного молитвенного слития с самым высшим синтезом жизни [Там же]. Такие вдохновения, имевшие физиологическую основу, и позволяли писателю мастерски и правдоподобно передавать стихийные импульсы, порывы и страсти человеческие, связывая их с неизмеримо более сложными психическими процессами.
Таким образом, очевидно, что процессы физиологические, которые, как обычно представляется, подчинены психическим, способны и определять их. Внутреннее и внешнее в представлении писателя, эти составляющие целого органично переплетены между собой. Потому и доминирование какой-либо составляющей не превращается в художественный прием: в подобной спаянности обе формы существа предстают в жизни, а следовательно, мышление писателя воспринимает их именно так. При этом внимание Достоевского сконцентрирова-
но на внутреннем мире, он имеет для писателя особую значимость. Синтезируя физическое и психическое, художник выражал одно через другое, потому часто приемы описания персонажей и выражения их состояний совпадают.
Приемы портретирования как способ раскрытия внутреннего мира героев
Представляя своего героя, Достоевский чаще всего обрисовывал его облик и озвучивал его говорящее имя. Портреты его героев иногда полны и исчерпывающи, иногда кратки, но достаточны (чаще так характеризуются «неодобряемые» автором персонажи). Так, при описании Сони Мармеладовой Достоевский говорит о «худеньком» и «неправильном» личике, о «ясных голубых глазах», о «добром и простодушном выражении лица», которое «невольно привлекало к ней». Но также упоминает и о фигуре, и о движениях, и о том, что «она казалась почти еще девочкой», «совсем почти ребенком» [5: т. 6, с. 183]. А для описания иного персонажа хватало одной строчки: решительно ни черточки забавной нет в том же Лужине. Иногда для полного портрета было достаточно шляпы, бакенбард и светло выбритого блиставшего подбородка, но часто описание одежды, манеры поведения, прически совсем опускалось. Понятно, что портрет становился нужным писателю, прежде всего (или можно сказать: лишь) для психологической характеристики героя, для представления читателю внутреннего содержания, того, чем человек являлся с точки зрения духовности или характера, и того, чем была полна в этот момент его душа. В соответствии с такой целью Достоевский мог и прямо определить персонаж, причем понятным становилось и его отношение.
Раскрыть героя писателю помогают и прием двойного портретирования, и система двойничества. Так, в начале романа Раскольников представляется как замечательно хороший собою, с прекрасными темными глазами, темно-русый, ростом выше среднего, тонкий и стройный юноша. После убийства же он рисуется как очень бледный, рассеянный и угрюмый, со сдвинутыми бровями, сжатыми губа-
ми, воспаленным взглядом человека как бы испытывающего сильную физическую боль [5: т. 6, с. 170-171]. Изменение внутреннего состояния неизбежно повлекло за собой изменение внешнего.
Следует отметить, что возможные «модификации» характера представляют и двойники героя, к тому же они дополняют его или раскрывают то, что от него самого скрыто. В этом отношении особенно интересна четверка — Раскольников, Свидригайлов, Лужин и Лебезятников, — в которой образуются идейно значимые пары. С одной стороны, противопоставляется крайний индивидуализм Свидригайлова и Лужина гуманистическим идеалам Раскольникова и Лебезятникова, с другой — Раскольников и Свидригайлов с их глубокими характерами становятся антиподами Лебезятникову и Лужину, обладающими характерами мелкими и пошлыми. Прием антитезы, как в описании внешности, так и в представлении переживаний, идейно значимый для писателя, применялся им постоянно. Интересными приемами являются изображения персонажей через их контрастирование с окружением. Например, появление Дмитрия Карамазова в монастыре в келье старца «ужасным франтом» и визит Лужина к Раскольни-кову в каморку «при параде». Оба героя находятся во внутреннем противоречии со средой и внешне себя ей противопоставляют. Сюда же относится поведение и внешность князя Мышкина, контрастирующие с нормами общества.
В соответствии с поэтикой реализма портрет Достоевского обладает строго реалистическими чертами, в которых отношение и восприятие героя другими персонажами находит себе место, но выражается в правдоподобной «системе координат»: лицо, глаза, волосы, одежда рисуются и воспринимаются не субъективно импрессионистически, а объективно реалистически. Систему двойного портретирования дополняет динамический портрет, неизменно сопровождающий статический. Так, Достоевский при введении персонажа дает ему возможно полное и подробное описание черт лица, цвета глаз, волос. Но меняющиеся чувства героя влекут за собой и изменение его облика, следователь-
но, появляется портрет в динамике. Изменение внешности тоже может характеризовать персонажа, потому отмечаемые подобные описания рассматриваются и как приемы представления героя, и как способы выражения его эмоций. В зависимости от ситуации изменяются детали мимики, жестикуляции, позы, а в силу быстроты действия в произведениях писателя скорость изменения состояний, как внутренних, так и внешних, очень высока. Потому динамический портрет более лаконичен, но не менее характерен.
Здесь необходимо заметить, что внешние запоминающиеся жесты, манеры, черты были особенно важны для художника. Повторяя же портретные зарисовки на протяжении повествования, в различные мгновения жизни героя, писатель добивался особой рельефности образа. Изменения физического облика, характерный жест, являясь выразительными внешними признаками чувств, эмоций, состояний человека, у Достоевского всегда становятся способом раскрытия его внутреннего мира. Внешний признак характеризует и особую индивидуальность персонажа, часто неповторимую, как в случае с Порфирием Петровичем, серьезный взгляд которого противоречил описанию его внешне добродушного вида.
Иногда одна деталь физического облика персонажа делает образ крайне выразительным. Мелкая деталь, значимость которой подчеркивал и Л. Н. Толстой, способна вдруг сформировать особенно точное представление о человеке [16: т. 47, с. 195]. Мелкая деталь, незначительный жест, необдуманное слово определяют характер так же верно, как поступки. Продуманное выделение особенностей внешности героев, часто невольно запоминающихся читателем, подчеркивание их физических данных позволяет Достоевскому отметить эмоциональные качества характеров [5: т. 8, с. 32].
Таким образом, рисуя героя внешне, Достоевский представляет его внутренне и даже метафизически. На эту особенность применения Достоевским психологического анализа в изображении персонажей указывал известный исследователь его творчества Н. М. Чирков. Он заметил, что повтор у Достоевского, связанный в иных случаях (далеко не во всех) с внешним портретом, отражает стремление
автора выйти за пределы конкретно-телесного образа персонажа, за пределы его «пластичности», к чему-то сверхконкретному и непосредственно-логически невыразимому [14: с.78].
Повтор черты, часто превращающейся в неотъемлемый и едва ли не главный признак человека, сигнализирует о ее особой важности. Такая черта или признак становится воплощением того негативного в человеке, что вызывает неприязнь у других, часто необъяснимую или неосознаваемую ими самими. Таким образом, вся сила отрицания какого-либо человека переносится (концентрируется) на этот его признак. Так, Достоевский в «Братьях Карамазовых» описывает Митино (да и свое отношение) к Федору Павловичу через восприятие наружности, и «кадык» оказывается на первом месте. «Ужасный» кадык в произведении становится своеобразным лейтмотивом в характеристике старшего Карамазова и в восприятии его окружающими, главными героями, теми, для кого он выступает в качестве «раздражителя», провоцирующего их раскрыть себя и свое отношение к жизни. Именно этот признак героя и превращается в тот объект, который больше всего выражает ненависть к персонажу.
Повтор, деталь в портретах способны дать представление о герое, не только о том, как он выглядит (это важно в силу особенности читательского восприятия: воображение всегда прорисовывает в картинах выраженное словами), но и о том, что он за человек.
Оценочный характер речи персонажей
Еще большую нагрузку в этом плане несут иные приемы характеристики или отмечаемые автором черты. То, что герой много говорит или почти совсем неразговорчив, что он часто плачет, рассказывает восторженно, артистично или тихо и напряженно, что он аккуратен или, наоборот, небрежен, становится его неотъемлемой чертой и позволяет писателю обрисовать действующее лицо, а исследователю классифицировать личность. Особое значение здесь имеет речь персонажей, что и как они говорят и как определяют себя и других.
Например, то, что Раскольников использует такое наименование для человека, как «вошь», и допускает антитезу «вошь - человек», очень много говорит и о главном герое, и о мнении автора о нем. Это уничижительное определение, «вошь», выдает презрительное отношение персонажа к людям, его самомнение и гордыню. И вместе с тем оно вскрывает неприятие общества Раскольниковым, совершенный им своеобразный переворот в социальных нормах и ценностях, который разовьет, вдохновленный примером Раскольникова, Ницше. Общество, построенное на православной культуре, не допускает подобного сравнения (человек — вошь, которую можно давить), а значит, Раскольников, употребляя его, сознательно вступает в борьбу с социумом.
То, что Дмитрий Карамазов способен называть себя подлецом и, характеризует героя как честного человека и выражает теплое отношение к нему автора. Подчас персонажи не просто определяют человека, о котором идет речь, но и сравнивают себя с ним. Например, когда Дмитрий говорит о душевной красоте Катерины Ивановны, что она благородная, а он подлец и клоп то в этом противопоставлении, очевидно благородство старшего из братьев Карамазовых. Оценочная коннотация в детерминантах, часто встречающаяся и в речи персонажей, и в повествовании самого автора, ориентирует читателя и выстраивает в его сознании картину взаимоотношений в художественном мире писателя. К тому же, такая коннотация обычно очень образна и часто проявляется на фоне любимой мастером антитезы. Так, у Дмитрия Карамазова Гру-шенька одновременно и «шельма», и «знаток в человеках». Антитеза «шельма - знаток» сочетает противоположные свойства, реализуя тем самым идею двойственной человеческой природы, и, как следствие, выражает уважительное и одновременно неодобрительное отношение к героине. Определения, даваемые персонажами друг другу, являются атрибутами их положения и роли, которую они должны выполнять в произведении, поэтому часто рождаются характеристики, свойственные герою, но чуждые автору (сам Достоевский в письмах дистанцирует себя от своих персонажей и часто оправдывает их выражения,
потому что «иначе они говорить и не могут»). Несмотря на ощутимое различие между автором и героем, между их выражениями, многие из определений, данных действующими лицами произведений писателя себе или другим, поддерживаются мнением самого художника. Потому такие характеристики, как, к примеру, «мерзавец» (присваивается Петру Верхо-венскому Кирилловым) или «притворщик» (вырывается у Дмитрия Карамазова в адрес своего отца), следует воспринимать как авторские, пусть и высказанные его персонажами. Как дополнение к сказанному: чем ярче эмоциональная окраска характеристик, даваемых героями самим себе и другим, тем больше обычно они раскрывают себя, тем легче отнести их к какому-либо типу личностей.
Представляя своих героев, Достоевский может прямо их характеризовать, как уже отмечалось, и в этом случае чаще всего проясняется и его отношение к ним. С мастерством наитончайшего художника-психолога Достоевский незаметно вселяет в читателя свои симпатии и антипатии в отношении тех или иных людей и явлений. Писатель может определить персонажей прямо, через речь других героев или через их собственную речь, поэтому некоторые из эпитетов, не будучи принадлежностью авторского слова, тем не менее в соответствии с контекстом точно передают отношение художника и его видение.
Достоевский обязательно охарактеризует особенности поведения персонажа: деятель [5: т. 10, с. 233], забавник [5: т. 6, с. 14], вредный буян, столичный бретер [5: т. 10, с. 39], защитник [5: т. 14, с. 272], оберегатель [Там же: с. 138], покровитель [Там же: с. 261], благодетельница [5: т. 10, с. 58], старомодный волокита за барышнями [Там же: с. 232], резонер [Там же: с. 256], шут [Там же]. Вместе с тем он порой указывает и на его профессию или род занятий, что может иметь и прямой, и переносный смысл в произведении, как, к примеру, наименование каллиграф в романе «Идиот» [5: т. 8, с. 28]. К тому же автор часто обрисовывает положение героя в обществе, что несет в себе и психологические характеристики, поскольку занимаемая позиция, которая предполагает соответствующее отношение к герою окружающих, влияет на персона-
жа и определяет особенности его поведения. Поэтому в воображении читателя естественно достраивается представление о манере держать себя у людей, которых называют солнцем [5: т. 10, с. 324] или червяком [Там же]. При этом стоит напомнить: «солнцем» могут характеризоваться и Николай Ставрогин, и Иисус Христос в видении Алеши Карамазова. Оба персонажа являются светилами для окружения, различаются лишь их ценностные ориентиры и способ общения с другими людьми, самооценка и самоподача, если угодно. В цепочку характеристик, присваиваемых героям обществом, входят и более многословные, более поэтичные определения: коновод всего тайно-революционного в целой России [5: т. 10, с. 284], проповедник, наставник, патриарх, Кукольник [Там же: с. 331].
Достоевский может назвать героя умник, умница (Достоевский. Братья Карамазовы. т. 14, с. 418) или осел, помешанный [Там же: с. 95], и тем самым сразу дать представление о его интеллектуальном уровне. Стоит заметить, что эпитетами безумный, неразумный, полоумный, которыми художник определял не только уровень развития персонажа, но и его состояние (ясность или помутнение рассудка), особенно богаты произведения писателя.
Без сомнения, очень важен для Достоевского эстетический признак, и порой даже удивительно, как часто в его собственных характеристиках (а тем более в определениях других персонажей) встречаются красавец и красавица [5: т. 9, с. 143],раскрасавица [5: т. 14, с. 311] или иные вариации на тему красоты. Памятуя, что идеал Достоевского — та красота, о которой принято говорить, — предполагает сочетание эстетического и этического начал, логично представить, что равное, а порой и первостепенное значение для художника имеют нравственно-этические качества. Поэтому он пишет о своих героях: ангел [Там же: с. 136, 139], друг [5: т. 10, с. 18], рыцарь [Там же: с. 400], человеколюбец [5: т. 14, с. 17].
Писатель почти всегда отмечает и подчеркивает духовные свойства действующих лиц: герой [Там же: с. 297], сокровище [Там же: с. 318]. Он неизменно соотносит персонажей с моральным критерием, последний, конечно, остается для него на протяжении всего
творчества самым важным мерилом человечности, основой оценки человека, поэтому в его произведениях появляются такие выразительные детерминаты, как свинья [Там же: т. 15, с. 30], скотина [Там же: т. 14, с. 389] или лакей [Там же: с. 242].
Степень интенсивности оценочного значения определения подразумевает степень авторского отношения, которое варьируется от одобрения, похвалы, восхищения, что встречается реже, до порицания, осуждения, уничижения, презрения или возмущения. Отношение со знаком «-», как видно, разнообразнее и чаще проявляется, потому в качестве примеров авторской оценки легче привести слова с негативной коннотацией: изверг [5: т. 14, с. 262, 335], убивец [5: т. 6, с. 209], отцеубивец [5: т. 14. с. 356], подлец [Там же: с. 105, 143, 158, 186], архиподлец [Там же: с. 443], враг [Там же: с. 182], мерзавец [5: т. 10, с. 99, 252], у мерзавца действительно был та-лантик [Там же: с. 252], плут [Там же: с. 251], бесстыдник [5: т. 14, с. 70], притворщик [Там же], шельма [5: т. 14, с. 390]. Кстати сказать, слово подлец в речи персонажей встречается регулярно и в качестве автохарактеристики, и в качестве выражения отношения героев друг к другу. Для эпохи Достоевского это слово имело наиболее сильный негативный смысл в отличие от современного восприятия. Здесь же нелишне будет добавить, что именно из-за страсти Достоевского к неприглядным сторонам жизни и обилия негативных персонажей многие читатели — и психология в принципе не может не согласиться с ними — считают произведения писателя учебником, ориентирующим в темных сторонах человеческой сущности. Однако для писателя — и это необходимо акцентировать — очень важно было сохранить надежду и, не ошибившись, не запутавшись в сложности натуры (которая и у персонажа-негодяя, конечно же, имеет не только отрицательную сторону), выявить ее богатство и ценность.
Характеристика имен
Прямыми, хотя и не всегда однозначно понимаемыми в силу образности, определениями персонажей становятся говорящие
имена, сравнения и сны. Имена превращаются не столько в сознательный литературный прием, сколько в неотъемлемую часть образа. В силу того, что человек всегда соответствует своему имени, Достоевский называет героев так, что можно угадать его характер или поведение в отношении других людей. Потому Раскольников или Мармеладов стали уже хрестоматийными примерами, а Лев Мышкин — образцовым с точки зрения художественной системы писателя и идеи двойственности человеческой природы. Правда, значения имен у художника не всегда бывают столь очевидны, но все же часто по прочтении произведения становится понятно, что иначе персонажа звать и не могли. Подобное имя не знакомит и не предваряет представление читателя о герое, но «говорит», подтверждая черты данной личности. Потому Ставрогину больше всего подходит имя Николай (греч. «победитель народов»), старшему брату Карамазову — Дмитрий (греч. «земляной»: очевидна страстность и «карамазовский безудерж», сила и желание жить), среднему — Иван (др. евр. «божья милость», от «Бог помиловал»: не сразу, но осознается поразительная ирония!), младшему — Алексей (греч. «защищать»: защитник веры).
Смердякову — Павел («маленький»; понятно, что фамилия в данном случае выразительнее имени и исполняет возложенную автором функцию, подтверждая роль этого персонажа особенно точно).
И даже если имя непонятно, как в ситуации Свидригайлова, оно обязательно несет характеристику персонажа, хотя бы на уровне простого деления (хороший - плохой), по звучанию или ассоциациям, им вызываемым. Отношение к герою и его положение в романе или в художественном мире писателя определяет и то, как автор употребляет имя, которое дал своему персонажу. Недаром один — Смердяков, другая — Катерина Ивановна, одна — Грушень-ка, другая — Настасья Филипповна, один — Алеша, другой — Иван. То есть Достоевский характеризует героев уважительно, презрительно, ласково или подчеркнуто сухо, но никогда не равнодушно.
Сюда же примыкают и постоянно повторяющиеся определения героев, к которым от-
носятся и метафоры, и сравнения, и прямые наименования, отражающие свойственную, обычно наиболее яркую черту человека. Потому упомянутые несколько раз «шут» по отношению к Федору Павловичу или «схимник», «монашек» — к Алеше Карамазову, определяющие их весьма верно и кратко, быстро закрепляются за ними в сознании читателя.
Дополнительно героя раскрывают и сны, которые, конечно, в первую очередь служат для передачи эмоционального состояния персонажа. Знаменитый первый сон Расколь-никова, появляющийся в романе во время обдумывания героем замысла, даже перед его воплощением, по ходу произведения достаточно неожиданно представляет читателю иного Родиона Романовича, ту сторону, которая еще не успела проявиться, но которая не менее важна. Оказывается, что создатель подобной дикой теории — добрый человек. Сон ярко передает состояние героя: Родиону не просто до слез жаль несчастное животное — он потрясен. Потрясен самим собой, своей изуверской теорией, одобренной собственным сознанием. Без сомнения, для читателя этот прием раскрытия персонажа важен, поскольку образ, проявивший новую сторону, становится более целостным. Для психолога же этот способ характеристики человека существен, поскольку обнаруживает сокровенное личности, то, что недоступно взгляду со стороны и не всегда открывается в разговоре.
Пространство героев Достоевского
Один из важных литературных приемов — пейзаж редко используется для описания или представления героя, зато очень часто обрисовывает состояние личности, ее переживаний и ощущений. Хотя пейзаж в произведениях Достоевского и не слишком значителен, но определяя, персонаж писатель почти всегда помещает его в некие пространство и время, поэтому точно устанавливает местность и время года.
Петербург, который так изумительно чувствовал и описывал Достоевский, предстает в художественном мире автора, а следом и в сознании читателя призраком, порожденным
человеком в его отщепенстве и скитальчестве. В атмосфере туманов этого призрачного города зарождаются безумные мысли, созревают замыслы злодеяний, в которых переступаются границы человеческой природы.
Город влияет на людей, живущих в мрачных дворах-колодцах, они становятся замкнутыми, мрачными. Однако для любого живого существа на дне «колодца» найдется лучик света, хоть и небольшой. Следовательно, поэтому в Раскольникове все еще живет семилетний мальчик, жалеющий забиваемую лошадку, поэтому жива надежда, свойственная «таким мрачным» творениям Достоевского.
Внешние признаки города художник описывал поразительно точно, и прежде всего потому, что упоминаемые им дома, дворы, улицы существовали в действительности. Все маршруты его героев (Долгорукова, Раскольникова и др.) проходили по этим улицам. Как свидетельствует А. Г. Достоевская, камень, под которым Раскольников спрятал свою добычу, существовал в действительности во дворе по Б. Вознесенскому проспекту.
Место, в котором живет герой, будь то широко — город Петербург — или узко — «гроб» (каморка) Раскольникова, — накладывают отпечаток на личность, на ее характер. Потому, чтобы понять героев, достаточно увидеть не только его окружение, но и окружающее (место обитания). Как говорит персонаж? Аркадий Долгорукий: «Покажи мне свою комнату, и я узнаю твой характер» [5: т. 13, с. 116]. Таким образом, писатель и своих действующих лиц наделяет умением и способностью познать внутренний мир человека через внешние признаки.
Ф. М. Достоевский как психолог
Достоевский пишет, нагромождая (событие за событием, прием за приемом), рисует, сгущая краски и даже помещая в центр произведения необыкновенную, загадочную личность, он наделяет ее в несколько раз увеличенным потенциалом художественного образа, концентрированной жизненной силой. Следить за такими персонажами невероятно увлекательно, но понимать их столь же неве-
роятно тяжело. По мнению Гроссмана, чтобы измерить глубину последнего безумия князя Мышкина, чтобы почувствовать беспредельность безмолвного отчаяния Раскольникова или охватить размах философской мысли Ивана Карамазова, нужно быть эпилептиком, подвижником, мудрецом или ясновидцем. Вот почему читатели со средненормальным здоровьем, мировоззрением и эрудицией часто жалуются на тяжесть, мучительность и непонятность Бальзака и Достоевского» [6: с. 50].
И даже если подобные персонажи художника непостижимы — их не постигнуть умом и сердцем, — то, без сомнения, они становятся понятнее благодаря объяснениям писателя. Художник много внимания уделяет тому, чтобы «растолковать», почему герой совершил тот или иной поступок, отчего он говорит подобное и где настоящее в его словах и действиях. Раскрывая созданного им героя, Достоевский работал с мировоззрением тонкого, понимающего психолога, однако сам он себя таковым все же не считал. В самом конце творческого пути в записной книжке художник так определил особенности своего метода: «При полном реализме найти в человеке человека... Меня зовут психологом: не правда, я лишь реалист в высшем смысле, то есть изображаю все глубины души человеческой» [5: т. 27, с. 65].
Когда человек в своеволии своем истребляет другого, он истребляет и самого себя, перестает быть человеком, теряет свой образ, его личность начинает разлагаться. Раскольников (как воплощение размышлений писателя на эту тему) осознает собственные бессилие и ничтожество. Испытания пределов своих свободы и могущества привело к ужасным результатам. Он понял, что убить человека легко, подобный эксперимент не так труден, но это не дает никакой силы, и даже, напротив, лишает живое существо духовной силы. Осознание этого, пережитые личностью страхи, разочарования и надежды имели для Достоевского значение драгоценного материала, возможно, самого важного и необходимого.
Отрицая психологию своего времени, Достоевский создавал собственную, по сути, более верную, интуитивно угаданную и в каком-то смысле даже предвосхитившую совре-
менную. Описывая своих героев, художник не просто представляет необычных личностей, но прежде всего, повествует о том, что с ними произошло и что они при этом чувствуют. Порой совершенно неожиданные, но весьма объяснимые эмоции и ощущения становятся причиной яркого, несколько противоестественного поведения. Выражение эмоций для Достоевского приобретает особую значимость. Приемы же подобного выражения у него очень разнообразны и могут составить своего рода пособие для современного исследователя.
Заключение
Таким образом, в статье представлены приемы описания героев Достоевского и способы передачи их душевных состояний, важных для художника. Все эти приемы, часто взаимосвязанные, могут быть использованы исследователями как иллюстрации. Однако отдельные способы, как например, сны, были открыты для психологии, тогда еще
только развивающейся науки, творчеством писателя. В других приемах, о которых трудно сказать, из чьего творчества они пришли в психологию, доля вклада Достоевского существенна. Однако, помимо приемов, для «человековедения» важны и оригинальные интерпретации, которые писатель нередко дает тем или иным, вполне, казалось бы, однозначным жестам, взгляду, улыбке, походке. Психологическая выразительность бессловесных отношений стала одним из открытий Достоевского в передаче внутреннего мира людей. Но эти внесловесные формы выразительности приобрели для него не вспомогательное, а основное, главное значение. И писатель постоянно подчеркивает в своих произведениях их огромное преимущество перед словом. Однако важность слова для такого писателя, равно как и огромное значение слова в его творчестве, все же не уменьшается.
Литература
1. Алексеев П. В. Ф. М. Достоевский и восток. Горно-Алтайск: БИЦ ГАГУ, 2017. 152 с.
2. Бурсов Б. И. Личность Достоевского. Роман-исследование. Л.: Сов. писатель,1979. 679 с.
3. Выготский Л. С. Психология искусства / под ред. М. Г. Ярошевского. М.: Педагогика, 1987. 344 с.
4. Достоевский. Материалы и исследования. Т. 21 / под ред. Н. Буданова, К. Баршт. СПб.: Нестор-История, 2016. 529 с.
5. Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: в 30 т. Л., 1972-1986.
6. Гроссман Л. Бальзак и Достоевский // Журнал искусства и литературы. 1914. Май. № 5. С. 87-96.
7. Историогенез и современное состояние российского менталитета / отв. ред. В. А. Кольцова, Е. В. Харитонова. М.: Институт психологии РАН, 2015. С. 321-331.
8. Касаткина Т. А. Священное в повседневном: двусоставный образ в произведениях Ф. М. Достоевского. М.: ИМЛИ РАН, 2015. 528 с.
9. Кольцова В. А., Холондович Е. Н. Воплощение духовности в личности и творчестве Ф. М. Достоевского. М.: Институт психологии РАН, 2013. 304 с.
10. Леонгард К. Акцентуированные личности. Ростов н/Д.: Феникс, 2000. 544 с.
11. Мейер Г. А. Свет в ночи: (О «Преступлении и наказании»): Опыт медленного чтения. Франк-фурт-на-Майне. Посев, 1967 г. 518 с.
12. Романова Е. С. Графические методы в практической психологии. М.: Аспект Пресс, 2011. 400 с.
13. Рыжов Б. Н. Системная психология. 2-е изд. М.: Т8 Издательские Технологии, 2017. 356 с.
14. Рябов В. В., Романова Е. С. Психографические аспекты в творчестве Ф. М. Достоевского. М.: МГПУ, 2007. 176 с.
15. Теплов Б. М. Заметки психолога при чтении художественной литературы // Избранные труды: в 2 т. Т. 1. М., Педагогика, 1985. 328 с.
16. Толстой Л. Н. Собрание сочинений: в 90 т. М.: Художественная литература, 1937. Т. 47. 637 с.
17. Чирков Н. М. О стиле Достоевского. М.: Наука, 1964. 158 с.
18. Berdyaev N. Dostoevsky: an interpretation / trans. by D.Attwater. San Rafael: Semantron Press, 2009. 576 p.
19. Malmberg C.-J. Stjarnan i foten [The star in the foot]. Stockholm: W&W, 2013. 635 p.
20. Scruton R. The Soul of the World. Princeton: Princeton University Press, 2014. 216 p.
21. Williams R Dostoevsky: language, faith and fiction. London: Continuum, 2008. 300 p.
22. Horvath Gesa S. Dostoevsky's idea of the Golden age. Modern subjectivity in philosophical and poetic perspective (Demons) // Dostoevsky Journal. 2017. V. 18. № 1 (Jan 2017). P. 37-48.
23. Jensen K. A. Nietzsche and Dostoevsky: on the verge of nihilism // Dostoevsky Journal. 2018. V. 19. № 1 (Dec 2018). P. 85-89.
24. Meacham W. A Case Study in Human Behaviour, Motivation and Abnormal Psychology of Fyodor Dostoyevsky // Owlcation. Psychology. Jun. 2016. URL: https://owlcation.com/social-sciences/Abnormal-Psychology-Case-Study-of-Fyodor-Dostoyevsky (дата обращения: 25.01.2019)
References
1. Alekseev P. V. F. M. Dostoevsky and the East. Gorno-Altaysk: BITS GAGU, 2017. 152 p.
2. Bursov B. I. Dostoevsky's personality. The novel study. Leningrad: Sovetskiy writer,1979. 679 p.
3. Vygotsky L. S. Psychology of art / ed. by M. G. Yaroshevsky. Moscow: Pedagogy,1987. 344 p.
4. Dostoevsky. Materials and research. Vol. 21/ ed. by N. Budanova, K. Barsht. Saint-Petersburg: Nestor-Istoriya, 2016. 529 p.
5. Dostoevsky F. M. Complete works in 30 vol. Leningrad., 1972-1986.
6. Grossman L. Balzac and Dostoevsky // Journal of art and literature.1914. May № 5. P. 87-96.
7. Historiogenesis and current state of the Russian mentality / ed. by V. A. Koltsov, E. V. Kharitonova. M.: Institute of psychology RAS, 2015. P. 321-331.
8. Kasatkina T. A. Sacred in everyday life: a two-part image in F. M. Dostoevsky's works. Moscow: IMLI RAN, 2015. 528 p.
9. Koltsova V. A., Holodovich E. N. The embodiment of spirituality in the person and work of Fyodor Dostoyevsky. Moscow: Institute of psychology RAS, 2013. 304 p.
10. Leongard K. Accentuation of personality. Rostov-m-Dony: Phenix, 2000. 544 p.
11. Meyer G. A. Light in the night: (On «Crime and punishment»): the Experience of slow reading. Frankfurt: Sowing, 1967. 518 p.
12. Romanova E. S. Graphic methods in practical psychology. Moscow: Aspect Press, 2011. 400 p.
13. Ryzhov B. N. System psychology. Second edition. Moscow: T8 Izdatelskiye Technologii, 2017. 356 p.
14. Ryabov V. V., Romanova E. S. Psychographic aspects in F. M. Dostoevsky's works. Moscow: Moscow state pedagogical university, 2007. 176 p.
15. Teplov B. M. Psychologist's notes on fiction reading // Selected works: In 2 t. T. 1. Moscow: Pedagogy, 1985. 328 p.
16. Tolstoy L. N. Collected works in 90 vol. Moscow: Khudozhestvennaya Literatura, 1937. Vol. 47. 637 p.
17. Chirkov N. M. Dostoevsky's style. Moscow: Nauka, 1964. 158 p.
18. Berdyaev N. Dostoevsky: an interpretation / trans. by D. Attwater. San Rafael: Semantron Press, 2009. 576 p.
19. Malmberg C.-J. Stjarnan i foten [The star in the foot]. Stockholm: W&W, 2013. 635 p.
20. Scruton R. The Soul of the World. Princeton: Princeton University Press, 2014. 216 p.
21. Williams R. Dostoevsky: language, faith and fiction. London: Continuum, 2008. 300 p.
22. Horvath Gesa S. Dostoevsky's idea of the Golden age. Modern subjectivity in philosophical and poetic perspective (Demons) // Dostoevsky Journal. 2017. V. 18. № 1 (Jan 2017). P. 37-48.
23. Jensen K. A. Nietzsche and Dostoevsky: on the verge of nihilism // Dostoevsky Journal. 2018. V. 19. № 1 (Dec 2018). P. 85-89.
24. Meacham W. A Case Study in Human Behaviour, Motivation and Abnormal Psychology of Fyodor Dostoyevsky // Owlcation. Psychology. Jun. 2016. URL: https://owlcation.com/social-sciences/Abnormal-Psychology-Case-Study-of-Fyodor-Dostoyevsky (дата обращения: 25.01.2019)
