CC BY
152
словарей. С целью организации обучения лексике считается необходимым учитывать системность, механизмы создания метафоры, метонимий, различия языковой и художественной метафор.
Библиографический список
1. Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем. - М.: Едиториал УРСС, 2004.
2. ГакВ.Г. Метафора: универсальное и специфическое // Метафора в языке и тексте. - М.: Наука, 1988. - С. 11-26.
3. Новиков А.Г., Пудов А.Г. Менталитет северян в контексте циркумполярной цивилизации. -Якутск: Изд-во Якутского ун-та, 2005. - 178 с.
4. Скляревская Г.Н. Метафора в системе языка. - СПб.: Наука, 1993. - 151 с.
А.М. Мелерович, Е.В. Блинова
ПСИХОЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ МЕХАНИЗМ СПОНТАННОГО СЕМАНТИЧЕСКОГО АНАЛИЗА ФРАЗЕОЛОГИЗМОВ И ЕГО РЕАЛИЗАЦИЯ В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ РЕЧИ*
Профессору Нине Семёновне Ганцовской посвящается
Проблема соотношения слова и фразеологизма, языкового статуса лексических компонентов фразеологических единиц (ФЕ), выдвинутая в середине XX века акад. В.В. Виноградовым, и в наши дни сохраняет свою актуальность. В её исследовании открываются новые перспективы в связи с достижениями новой научной дисциплины - психолингвистики, рассматривающей единицы языка прежде всего с точки зрения их функционирования в речевой деятельности, в свете так называемого «человеческого фактора».
Восприятие и употребление ФЕ в речи часто сопровождается непроизвольным, интуитивным их семантическим анализом. Семантическое членение ФЕ в речи неотделимо от синтезирования семантики и выразительных возможностей их компонентов в экспрессивно-смысловые единства, мотивированные одновременно инвариантным фразеологическим значением и включающим ФЕ текстом. Спонтанный семантический анализ и синтез ФЕ при их употреблении и восприятии - двуединый закономерный процесс. В нем реализуются аналитико-синтезирующие потенции семантической структуры ФЕ. Средой, наиболее способствующей реализации потенций спонтанного анализа и синтезирования элементов разных уровней семантической структуры ФЕ, является художественная речь. Для художественной речи характерно использование ФЕ как особых аналитико-синтезирующих образных конст-
рукций. Восприятие значений отдельных лексических компонентов, прямых и переосмысленных на базе семантической структуры ФЕ и ее контекстуального окружения, в соотношении с фразеологическим значением оборота намечает «русло для течения мысли» [11, с. 418] автора и читателя.
Аналитичность значения ФЕ, денотативная соотнесенность их компонентов оказывается наиболее явной при наличии в тексте слов и словосочетаний, поясняющих компоненты ФЕ. Вот характерный пример такого рода преобразования ФЕ: «Князь Василий решил, что эту кость, вексель в тридцать тысяч, надо было все-таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло прийти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля» (Л.Н. Толстой, «Война и мир»). Благодаря введению в состав ФЕ словосочетания, поясняющего именной компонент (кость - «вексель в тридцать тысяч») и сочетающегося с глагольным компонентом (... вексель в тридцать тысяч... бросить»), создается четкий параллелизм прямого и переносного планов оборота бросить кость. Это сатирически заостряет всю фразу Сопоставленные и синонимические здесь обороты эта кость и вексель в тридцать тысяч в сочетании с глаголом бросить приобретают следующее конкретизированное осмысление: 'с неохотой и раздражением уделить незначительную часть огромного наследства'. В данном семантическом определении глагольное словосочетание с неохотой и раз-
*Работа выполнена в рамках исследовательского проекта, поддержанного грантом РГНФ № 06-04-00135а.
дражением уделить соотносится с компонентом бросить, а субстантивное словосочетание незначительная часть огромного наследства с компонентом кость.
Семантический анализ ФЕ в художественной речи открывает возможность выявить влияние на смысловое содержание ФЕ авторской семанти-ко-стилистической системы, установить способы актуализации различных элементов семантической структуры фразеологизма, трансформации фразеологического значения.
Контекст, мотивирующий экспрессивно-смысловое содержание ФЕ, может быть представлен как отдельным предложением, структурно-семантическим единством, образуемым группой предложений (сверхфразовым единством), так и главой или всем текстом произведения. Любое новое употребление ФЕ мотивировано возможностями контекста актуализировать определенные стороны ее семантики и создавать смысловые изменения. Употребление ФЕ часто сопровождается их окказиональным авторским преобразованием, приводящим к вычленению компонентов, содержание которых актуализируется в тексте.
Приведем примеры смыслового и структурного преобразования ФЕ в контексте художественного произведения, связанного с вычленением ключевого компонента. Например, в повести Ю. Вебера «Семьдесят девятый ректор» на базе вычлененного из ФЕ облекать в плоть и кровь сочетания плоть и кровь образовался авторский окказионализм: «Открылось. Тогда он поплотнее уселся за столом, подвинул к себе бумагу и стал писать. Превращение блеснувшей догадки в математическую плоть и кровь». Расширение выделенного сочетания компонентом математическая мотивировано тем, что в данной ситуации конкретизируется содержание, связанное с математическими формулами, знаками: ‘облечение мыслей, открытий в математические формулы’. За счет вычленения ключевых компонентов возникает индивидуальная конкретизация образа. В авторском употреблении фразеологизма отражается взаимодействие в его смысловом содержании контекстуальной и языковой мотивировки.
Семантический анализ ФЕ в художественном тексте ориентирован на выявление элементов общего смыслового содержания фрагментов текста, ассоциирующихся с ФЕ и их отдельными лексическими компонентами. Слова и ФЕ в тексте в той или иной степени лишены семантической
автономности: их значение воспринимается в соотношении с общим содержанием предложений и сверхфразовых единств, которым они принадлежат, а также в парадигматических связях с целым рядом единиц языка и речи, входящих в состав различных фрагментов текста. Характерные для художественной речи трансформации ФЕ часто связаны с их спонтанным, непроизвольным семантическим анализом.
На основании экспериментальных данных выявлены следующие основные модели «прочтения» идиом носителями языка путем попыток извлечь из сочетающихся в речи слов буквальное и метафорическое значение: 1) извлечение буквального значения и затем его идиоматическая интерпретация; 2) параллельная интерпретация буквального и переносного значений идиоматической конструкции; 3) непосредственная идиоматическая интерпретация сочетания слов [15, р. 33-46]. В ряде психолингвистических исследований специально рассматривается вопрос разложимости (анализируемости) идиом на составляющие словные компоненты в процессе их восприятия и осмысления [5, с. 196-200; 13, с. 43-51; 14, р. 411-445 и др.]. ФЕ, обладающие изомофизмом значения и формы, являются аналитическими конструкциями, разлагающимися на компоненты знакового характера [8, с. 40-49]. Поскольку отдельные компоненты в разлагаемых на составляющие идиомах делают свой вклад в переносное значение таких выражений, люди перерабатывают идиомы композиционным путем, то есть значение каждого компонента извлекается и далее сочетается со значениями других компонентов в соответствии с синтаксическими правилами языка [5, с. 197]. Одну из причин того, что люди трактуют многие идиомы как разложимые на составляющие, Р. Г иббс видит в том, что подсознательно опознается метафорическое картирование информации на пересечении двух концептуальных областей. К числу путей обнаружения того, что у людей имеется неявное, подсознательное знание метафорической базы идиом, относится детальный анализ ментальных образов, связанных с идиомами. Психолингвистические исследования свидетельствуют, что люди понимают многие идиомы благодаря своему базовому знанию метафоричности [14, р. 427-428].
Для выявления психолингвистического механизма спонтанного семантического анализа ФЕ в системе речи важно обратиться к теории пони-
мания текста. Рассматривая проблему поливариантности понимания художественного текста, исследователи отмечают, что различные варианты толкования одного и того же текста обусловлены прежде всего воздействием на восприятие его содержания экстралингвистической ситуации, на которую он указывает, особенностей личности рецепиента [2, с. 28-29; 3, с. 116 и др.].
А.А. Леонтьев трактует понимание текста как «процесс перевода смысла этого текста в любую другую форму его закрепления... Вообще понятно то, что может быть иначе выражено» [7, с. 141]. Как отмечает Н.И. Жинкин [4], в принципе в ходе восприятия любого текста реципиент осуществляет эквивалентные смысловые замены элементов текста на элементы своего смыслового поля. Таким образом осуществляется субъективация толкования содержания текста. Инвариантная семантическая структура ФЕ репрезентирует определенные модели, когнитивные схемы, структурирующие характеристику явлений, ситуаций. Непроизвольная субституция в речи узуальных компонентов ФЕ словами или словосочетаниями, конкретизирующими, уточняющими смысловое содержание ФЕ применительно к единичной ситуации, к концептуальному полю субъекта речи, представляет определенную разновидность частичного перифразирования текста, перевода его смысла «в любую другую форму его закрепления». Подобная повторная номинация отдельных компонентов содержательной структуры текста является отражением его субъективной интерпретации в соответствии с потребностью реципиента его осмысления со своих мировоззренческих позиций, в соответствии с собственным мировосприятием. Пример: Просто народу не давали сказать свое слово, затыкали емурот <... >. А вы всё ведёте спор о непостижимости его желаний! По старой интеллигентской привычке судите об этом с высоты своей индивидуальной башни. (В. Рождественский, Ольга Форш [приведена речь О. Ф.]). Здесь ФЕ смотреть со своей колокольни на что-л. («судить о чем-либо со своих позиций; односторонне, соответственно своим ограниченным взглядам») заменена окказиональным перифразом судить с высоты своей индивидуальной башни о чем. Субституция компонента колокольня словом башня выявляет ассоциацию с ФЕ затвориться в башне из слоновой кости («отгородиться от реальных трудностей; уйти в мир идей, ото-
рванных от действительности»), тем самым видоизменяя концептуальное содержание ФЕ, внося в него идею отрыва от реальности. Определение индивидуальный (индивидуальная башня) эксплицирует характеристику крайне субъективного восприятия действительности. Субститутом ФЕ, существенно видоизменяющим её концептуальное содержание, может служить и её вариант, сохраняющий основной компонентный состав: Этот город называется Полоцк,... Он расколот на две части рекою, Полной тихого лесного покоя, Словно старец, он велик и спокоен, Со своих на мир глядит колоколен (Ю. Визбор, «Цена жизни»). Здесь реализуется контекстуальная полисемия ФЕ, иерархичность интерпретации её образной основы. В контексте поэтического описания старинного русского города, где он предстаёт олицетворенным - «Словно старец, он велик и спокоен, со своих на мир глядит колоколен» - возникает ощущение тишины и покоя, взгляда на мир из глубины веков. В создании этого впечатления участвуют ритм, мелодика, звуковые и морфемные повторы: расколот -рекою - колоколен; Полоцк - полон - покоя -спокоен; словно - старец - глядит. В этом контексте оборот со своих глядит на мир колоколен образует развернутую метонимию, в которой лексема колокольни служит обозначением храмов, церквей. Метонимический образ является внутренней формой, способом выражения абстрактного представления о преисполненном мудрым, величавым спокойствием взгляде на мир.
Поскольку ФЕ в художественном тексте являются особого рода компонентами целостной концептуальной структуры, необходимо установление наиболее адекватных форм перевода и закрепления смыслов ФЕ, репрезентирующих их понимание. Такими формами являются синонимические перифразы, по возможности более или менее изоморфные фразеологизмам семантические определения. В различных контекстах, ситуациях ФЕ могут получать индивидуальную интерпретацию, отражающуюся в способах экспликации их субъективного осмысления и спонтанного семантического анализа.
Об интуитивном семантическом членении ФЕ в соответствии с образующими их лексическими компонентами свидетельствует автономное употребление следующих субстантивных компонентов, вычлененных из глагольных ФЕ и сосредоточивающих вещественное содержание, “ядро”
фразеологического значения: «.пойдут проработки на педсовете и родительских собраниях, и вместо делового мероприятия получится тоскливая канитель» (В. Панова, «Сережа»); « . прокуроры стружку снимают за неурочный допрос - одной стружкой больше, одной меньше, - все одно плохо» (Ю. Семенов, «Огарева, 6»); «Конечно, зашивать. Только науродуешь-ся сам до черта, больного измучаешь, а финал тот же... Но давай попробуем от артерии отойти... Перевяжем печеночную артерию, вошьем в аорту. - Ничего себе! А как насчет свеч и стоимости игры, Борис Палыч? - Пословицы они знают. Можно еще вспомнить про пушки и про воробьев, да толку-то что?» (Ю. Крелин, «Хочу, чтобы меня любили»). Вычлененные субстантивные компоненты ФЕ создают аллюзию на фразеологический оборот, обусловливая ассоциативные связи между фразеологическим значением оборота и семантикой данных слов тексте, возникшей на базе значения ФЕ (ср.: тянуть канитель - ‘намеренно затягивать выполнение какого-либо дела’ и канитель - ‘затянутое дело, мероприятие; однообразное, нудное занятие’; снимать стружку - ‘отчитывать, ругать, пробирать’ и стружка - ‘упрек, наказание’; игра не стоит свеч - ‘приложенные усилия не оправдываются полученными результатами’ и свечи - ‘затраченные средства, приложенные усилия’, стоимость игры - ‘оправдание полученных результатов’; стрелять из пушек по воробьям - ‘излишне напрягать силы, прилагать большие усилия без всякой надобности, по незначительному поводу’ и пушки - ‘приложенные усилия, воробьи - ‘незначительный повод для приложения больших усилий’).
Посредством специальных экспериментов
О.С. Шумилина выявила, что при идентификации иноязычных фразеологизмов индивид осознано или непроизвольно опирается на значения составляющих ФЕ компонентов, опознаваемых как слова свободного употребления. Это сопровождается актуализацией устойчивых ассоциативных связей родного языка [13].
Таким образом, психолингвистические исследования выявляют определенные закономерности функционирования ФЕ, сопряженные с их трансформацией.
Структурно-семантические преобразования ФЕ базируются на психолингвистических механизмах смысловых замен и поиска субъективных
эквивалентов. Принципы (механизмы) смысловых замен, субъективной эквивалентности принадлежат к числу фундаментальных принципов работы речевого механизма человека [5, с. 56]. Смысловые замены и поиск субъективных эквивалентов обусловлены стремлением постичь, усвоить смысл языковых знаков, единиц текста и адекватно его интерпретировать, часто в применении к единичной ситуации.
Все структурно-семантические преобразования ФЕ, в том числе и расширение компонентного состава, и эллипсис, вплоть до употребления в тексте отдельных лексических компонентов, сопряжены с различного рода смысловыми заменами, так как приводят к видоизменению контекстуального смыслового содержания фразеологизмов, которое воспринимается в сопоставлении с инвариантным фразеологическим значением. При сохранении в тексте лишь отдельных компонентов ФЕ, так или иначе воспроизводится их перефразированное значение, что и позволяет идентифицировать автономно употребленные лексемы с определенными фразеологизмами.
Например, при сокращении компонентного состава (эллипсисе) смысловое содержание ФЕ сохраняется, но часто становится менее интенсивной - экспрессивность, менее яркой - образность: «Ни к чему все было, зря... - Нет, не зря, -сказал Критский. - Не зря хотя бы потому, что сказал то, что думаем... - А, ерунда! В стакане воды...» (Ю. Трифонов, «Утоление жажды»). Здесь в составе ФЕ опущен ключевой компонент буря (ср.: буря в стакане воды), указывающий на объект как результат речевого акта, но контекст содержит его конкретизированное обозначение. Благодаря контекстуальному перифразу «бури» - ерунда, интуитивно воспринимается авторская оценка ситуации и воспроизводится имплицитно опущенный компонент и значение фразеологизма. Еще пример: «Словно он не понимал, чего тут смешного и как вообще могут такому смеяться. Хотя он слушал усердно. И еще одна беловоронья деталь: он никогда не ругался. Он и вообще привлекал к себе внимание» (В. Сикорский, «Фигура»). На базе ФЕ белая ворона (‘человек, резко отличающийся от окружающих, выделяющийся чем-либо необычным для них; непонятный, кажущийся странным’) образован лексический окказионализм беловоронья, который обозначает черту характера, «деталь», особенность поведения, воспринимаемую
окружающими как нечто странное, необычное, непонятное.
Объяснить психолингвистический механизм интуитивного семантического анализа ФЕ белая ворона и «синтезирования», создания на его базе
В. Сикорским окказионализма беловоронья (деталь) можно, опираясь на исследование А.А. За-левской. Для идентификации окказионального прилагательного важна «опора на ситуацию». При этом актуализируется мысленный образ (в данном случае образ белой вороны), связанный с тем фрагментом внутреннего контекста, который послужил опорой для идентификации прилагательного (от образа некоторого объекта или его качества, признака до образа целой ситуации и далее к образованию окказионального слова (прилагательного, обозначающего в данном случае качества человека, особенность его поведения)) [5, с. 195]. Кроме того, здесь наблюдается превращение эксплицитных элементов значения ФЕ в полуэксплицитные, выраженные корневыми морфемами окказионального слова.
Окказиональные ФЕ могут образовываться в результате вычленения из ФЕ ключевого слова или словосочетания, часто в измененной форме: «Молодой человек из богатой семьи... Но правдой-маткой ради вежливости он тоже не желал поступиться. И он резал ее, правду-матку американского консерватора начала восьмидесятых годов двадцатого века... Хотя она уже не так отличалась от консервативной правды-матки прежних лет» (С. Кондрашов, «В чужой стихии»). Из ФЕ резать правду-матку (‘говорить прямо, резко, ничего не скрывая, не смягчая; высказываться смело, с полной откровенностью’) вычленен компонент правда-матка, на основе которого образована окказиональная субстантивная ФЕ консервативная правда-матка, получившая осмысление: ‘фальшивая, показная, наигранная правдивость’, употребленная в ироническом контексте.
Рассмотрение психолингвистического механизма интуитивного семантического анализа ФЕ в художественном дискурсе дает необходимое основание для объяснения процессов окказионального отфразеологического слово- и фразо-образования.
Действие психолингвистического механизма семантического анализа ФЕ может быть наглядно продемонстрировано на материале функционирования структурно-семантических моделей
фразеологизмов. Рассматривая фразеологическую модель как типовую схему взаимодействия знаковой структуры ФЕ со структурой её прототипа, выделяем структурно-семантические модели ФЕ, которые объединяют ФЕ, обладающие признаками изоморфизма, наиболее отчетливо проявляющимися в параллельной членимости их значения и формы, в выделении в составе ФЕ компонентов, эксплицирующих элементы фразеологического значения - компонентов-экспли-каторов (КЭ).
КЭ являются внутрифразовыми знаками, маркированными своей принадлежностью определенным фразеологическим инвариантам. Данная маркированность проявляется на семантическом уровне в наличии в составе КЭ итеративных сем: ср.: за деревьями леса не видеть - «обращая внимание на нечто второстепенное, не замечать существенного, главного». Соответственно, компонент деревья символизирует нечто второстепенное, скрывающее, «заслоняющее» существенное, главное, а лес - нечто существенное, важное, скрывающееся за второстепенным, незначительным. Благодаря присутствию в семантике данных КЭ итеративной семы «нечто скрытое» они маркированы своей принадлежностью ФЕ за деревьями леса не видеть и находятся в отношениях взаимной детерминации [9, с. 104-113].
Изоморфные фразеологизмам семантические определения моделируют их семантическую структуру, репрезентируя их структурно-семантические модели в системе языка. Данные модели являются порождающими, поскольку предполагают наличие конструктивного принципа образования знаковых единиц, обусловливающего определенные соотношения и способы соединения означаемых и означающих в составе внутри-фразового контекста. Подобные фразеологические инварианты наиболее активно участвуют в ситуативном моделировании, продуцируя фразеологические окказионализмы, отражающие всё разнообразие единичных ситуаций, обобщаемых фразеологической моделью. Ср. в художественно дискурсе: За лекарствами леса не видел, за аптекаршей женщину не разглядел. (Ю. Крелин); Частный факт, частный случай должен быть увязан с общим взглядом поэта на мир. У поэта за деревьями должен быть виден лес. (Е. Винокуров). Отфразеологические символы деревья и лес здесь вербализуют внутрифразовые индивидуально-авторские концепты.
За каждым индивидуализированным, авторским употреблением стоит фразеологический инвариант как категориальная единица языка. «... отнесение объекта и именующего его слова (в данном случае - фразеологизма. -А.М.) к более общей категории скрывает за собой отнесение его смысла, концепта, к более общей категории концептов» [12, с. 62]. Таким образом, выявляется неразрывная связь процессов категоризации и концептуализации в сфере фразеологии, её формирование в контексте речи индивида, социальной жизни и культуры этноса.
Концепты кодируются в языке отдельными словами, устойчивыми и переменными словосочетаниями и предложениями. Необходимые для вербального мышления концепты отражены и в грамматике языков. Именно грамматическая категоризация создает тот каркас для распределения всего концептуального материала, который выражен лексически [16, р. 165-166]. Ученые дифференцируют определенные виды концептов в зависимости от типов знания, которое они закрепляют, и характера его структурирования в сознании носителей языка (представления, понятия, схемы, фреймы, сценарии, гештальты).
Семантика ФЕ как особого типа многокомпонентных знаков вторичной номинации соотносится прежде всего с фреймами, представляющими собой многокомпонентные концепты, объёмные представления, мыслительные образы стереотипных ситуаций. В силу того, что фреймы являются многокомпонентными мыслительными образами стереотипных ситуаций, представляющими их адекватное структурирование, объективирующие их языковые номинации приобретают семантическую структуру, в той или иной степени изоморфную структуре вербализуемых ими фреймов [1, с. 187]. См. положение Ю.Н. Караулова о том, что фрейм любого уровня обобщенности может быть адекватно выражен переводом его в пропозициональную структуру, т.е. передан пропозицией [6, с. 194].
Таким образом, фреймы и структурно изоморфные им номинации моделируют в системах гетерогенных, но изоморфных кодов (невербального и вербального) определенные стереотипные ситуации. Особые разновидности фреймовых структур сознания представляют сценарии - стереотипные эпизоды с признаками движения, развития. «Фактически это фреймы, разворачиваемые во времени и пространстве как последова-
тельность отдельных эпизодов, этапов, элементов» [10, с. 84]. Фреймы как базовые статические мыслительные образы, вербализуемые кодирующими их номинациями, в процессе мысли -речи легко преобразуются в динамические мыслительные образы, сценарии, также получающие вербальную объективацию. Фразеологические единицы, парадигмы их узуальных вариантов и окказиональных трансформов принадлежат к важнейшим языковым средствам вербальной объективации фреймов и производных от них сценариев.
Членимость многих ФЕ на КЭ, являющиеся двусторонними образованиями, элементами знакового характера, позволяет рассматривать КЭ каждого фразеологизма в соотношении друг с другом, а также в отношении к КЭ других ФЕ и к словам свободного употребления. Разнообразие структуры КЭ свидетельствует о том, что значения фразеологических единиц могут в разной степени и различным образом детерминироваться входящими в их состав эксплицитными элементами. Детерминирующий характер КЭ обусловливает определенные типы речевых трансформаций ФЕ, связанные с обособлением и автономным употреблением компонентов-экспли-каторов, актуализирующим их смысловое содержание и манифестирующим его принадлежность определенной ФЕ как структурно-семантическому инварианту, фразеологической модели.
Сравним инвариантную структуру пословицы Ложка дегтя портит бочку мёда («Самое малое плохое способно испортить что-л. хорошее, существенное, большое») с зафиксированными в паремиологических сборниках её вариантами, в которых предикативная связь актантов присутствует имплицитно: ложка дегтя в бочке меда «незначительное, малое плохое, портящее что-л. существенное, хорошее»; ложка меду, а бочка дегтю; бочка меду, да ложка дегтю и др.
Приведем примеры трансфорированного употребления пословицы в художественном дискурсе: И что же? Потонул этот отзыв в десятках хвалебных? Нет. Весь день на душе было определенно неприятное ощущение, со стороны совершенно непонятное. Ложка керосина в бочке душистого вина. (В. Вересаев, «Непридуманные рассказы»); Как борющийся в одном лагере с Мейерхольдом, я считал нужным, прав ли Мейерхольд или не прав, принимать на себя все удары, направленные против него. Однако
на этот раз мне приходится самому подлить дёгтя в фимиам. (В. Маяковский, «Выступление на диспуте о постановке “Д. Е.”»). Слова, распространяющие противопоставленные мёд и дёготь и замещающие эти компоненты в соответствующих позициях, вносят в смысловое содержание отфразеологических окказионализмов дополнительную экспрессию, видоизменяя инвариантную образную основу паремии.
Употребление отдельных КЭ, маркированных формально и содержательно принадлежностью определенному фразеологизму, благодаря устойчивым ассоциативным связям вызывает имплицитное присутствие в сознании адресата ФЕ в целом, ассоциирующейся с конкретизированной ситуацией. Контекст, заменяющий частично фразеологизм, моделирует обозначаемую фразеологизмом стереотипную ситуацию, конкретизируя ее и актуализируя семантику компонента-эксп-ликатора в применении к единичной ситуации. Рассмотрим пример: Через несколько дней регулировщики отходили от кассы, тиская в руках деньги. Прибор никудышный, а им премия. - Де-ранут подоходный, гады, - капнул дегтя недоверчивый Дундаш.. (Азольский А. Степан Серге-ич // Новый мир. - 1987. - №8. - С. 101). В данном тексте употреблен окказиональный фразеологизм капнуть дегтя, образованный на базе вычлененного из устойчивой фразы Ложка дегтя портит бочку мёда компонента дёготь в его внут-рифразовом осмыслении «малое, незначительное плохое, портящее нечто существенное хорошее». Это смысловое содержание компонента дёготь актуализировано контекстом, в котором оно конкретизировано словосочетанием деранут подоходный (налог). Детерминируемое компонентом дёготь содержание «нечто существенное хорошее», выраженное в составе устойчивой фразы сочетанием бочка меда, в данном тексте передается словами деньги, премия, конкретизирующими смысловое содержание имплицитно присутствующего компонента ФЕ бочка мёда применительно к репрезентируемой данным текстом единичной ситуации.
Рассмотрение систем трансформаций ФЕ в соотношении с их инвариантной структурой приводит к выявлению особенностей функционирования структурно-семантических инвариантов, моделей ФЕ, характера их участия в тексто-образовании. Структурирующее, текстообразующее функционирование ФЕ проявляется в том,
что их компонентный состав и семантическая структура, абстрагируясь от исходного образа, формализуются, закрепляются в сознании как маркеры абстрактных схем, служащих инструментом структурно-семантического моделирования речевых единиц, описания единичных ситуаций, явлений в параметрах, заданных определенными фразеологическими моделями, их концептуальной содержанием и структурой.
Библиографический список
1. Алефиренко Н. Ф. Современные проблемы науки о языке: Учебное пособие. - М.: Флинта; Наука, 2005. - 416 с.
2. Белянин В.П. Психолингвистическические аспекты художественного текста. - М.: Изд-во МГУ 1988. - 120 с.
3. Брудный А.А. Понимание как философско-психологическая проблема // Вопрсы философии. - 1975. - №>10.
4. Жинкин Н.И. О кодовых переходах во внутренней речи // Вопросы языкознания. - 1964. - №°6.
5. ЗалевскаяА.А. Введение в психолингвистику. - М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, 2000. - 382 с.
6. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. - М.: Наука, 1987. - 263 с.
7. ЛеонтьевА.А. Основы психолингвистики.-М.: Смысл, 1997. - 287 с.
8. Мелерович А.М. Проблема семантического анализа фразеологических единиц современного русского языка. - Ярославль: Изд-во Ярославского пед. ин-та, 1979. - 80 с.
9. Мелерович А.М., Мокиенко В.М. Текст и семантика компонентов фразеологизма // Обретение смысла. - СПб.: Изд-во «Осипов», 2006.
10. Попова З.Д., Стернин И.А. Семантико-ког-нитивный анализ языка. - Воронеж: Изд-во «Истоки», 2006. - 226 с.
11. Потебня А.А. Из лекций по теории словесности // Потебня А.А. Эстетика и поэтика. - М.: Искусство, 1976. - С. 464-560.
12. ФрумкинаР.М. Психолингвистика. - М.: Академия, 2003. - 320 с.
13. Шумилина О.С. Стратегии идентификации иноязычных фразеологических единиц (на материале английских глагольных фразеологизмов с соматическими компонентами): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Тверь, 1997. - 18 с.
14. Gibbs R. W. Jr. Figurative thought and figurative language // Gernsbacher M.A. (Ed.) Handbook of psycholinguistics. - San Diego ets.:
Academic Press, 1994. - Pp. 411-446. 16. Talmy L. The relation of grammar to cognition //
15. Sweigert W.A. The comprehension of familiar Topics in cognitive linguistics/Ed. By Rudzka-Ostin B. -
and less familiar idioms // Journal of Psycholinguistic Amsterdam; Philadelphia, 1988. - Pp. 162-205.
Research. - 1986. - Vol. 15. - Pp. 33-46.
А.С. Мельков
ИСТОРИЯ ПУБЛИКАЦИИ «ОПИСАНИЯ СЛАВЯНСКИХ РУКОПИСЕЙ МОСКОВСКОЙ СИНОДАЛЬНОЙ БИБЛИОТЕКИ»
А.В. ГОРСКОГО И К.И. НЕВОСТРУЕВА
Преамбула. Статья посвящена малоизвестному в науке эпизоду из истории описания славянских рукописей Московской Синодальной Библиотеки. Цензура пыталась запретить издание многолетнего труда, но ученые смогли отстоять интересы филологической науки, дав компетентный и исчерпывающий ответ на цензорскую критику.
Синодальная библиотека, организованная в 1721 году, составлялась на основе древнерусских собраний. К середине XIX столетия богатства библиотеки весьма возросли. В то время ни одно другое книгохранилище России не содержало столько данных о древних славянских памятниках и материалов по истории славянских языков, сколько таилось в старинных рукописных и печатных актах этой библиотеки [1]. Исключительную ценность здесь представляло собрание славянских рукописей XI-ХУШ веков, общее число которых более тысячи и среди которых есть немало действительно уникальных. Между тем этот весьма ценный материал оставался научно невостребованным. За неимением настоящего указателя или каталога к нему им почти невозможно было пользоваться, хотя необходимость введения в научный оборот всего этого рукописного богатства для ученых филологов и историков, с последующим изучением в высшей школе чувствовалась уже давно. Светские исследователи не раз упрекали, и вполне справедливо, духовные власти в их нежелании исправить положение.
Наконец инициативу положительно разрешить возникшую проблему взял на себя митрополит Московский Филарет. По его благословению в 1849 году коренной костромич, профессор Московской Духовной Академии, талантливый педагог, выдающийся археограф и церковный историк А.В. Горский совместно с преподавателем Симбирской Духовной Семинарии К.И. Не-воструевым начал работу по составлению описания славянских рукописей Синодальной библиотеки. Все дело описания святитель Филарет поставил под свое непосредственное руководство,
официально приняв на себя ответственность за его характер и результаты.
Один из основных интересов этого исследования состоял в разрешении вопроса, который глубоко занимал А.В. Горского в течение долгих лет, а именно: «Как образовалось то собрание библейских книг на славянском языке, которое мы имеем до первых печатных изданий? И в каком виде вообще было известно слово Божие нашим предкам?» [2, II] При описании рукописей Синодальной библиотеки Горский открыл, собрал и обозрел огромный материал и наметил новые перспективы для плодотворной научной работы по генезису и восстановлению первоначального текста славянской Библии. По справедливому и компетентному приговору профессора Г.А. Воскресенского, это «есть, можно сказать, неисчерпаемая сокровищница критически очищенных фактов для истории священного библейского текста» [3, с, 50].
История славянского библейского и богослужебного текста постоянно затрагивается Горским на протяжении всего «Описания». Он доказал, что из ветхозаветных книг Библии были известны в славянском переводе архиепископу Новгородскому Геннадию далеко не все. Остальные книги Ветхого Завета были переведены с латинского языка и расположены не вполне правильно. Вероятно, поэтому книга Есфирь была принята в позднейшем переводе с еврейского. Глубокое знакомство с творениями отцов греческой Церкви дало ему возможность определить историческое значение древних произведений славянской литературы. Так, рассматривая сборник XVI века с творениями священномученика Мефодия Па-тарского, Горский установил, что древний сла-
