CC BY
43
УДК 811.11Г373
Е. В. Рыжкина
кандидат филологических наук, доцент;
профессор кафедры лексикологии английского языка МГЛУ;
e-maiL: [email protected]
МЕТОДОЛОГИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКОЙ ОККАЗИОНАЛЬНОСТИ В УСЛОВИЯХ ПОЛИПАРАДИГМАЛЬНОСТИ (на материале английского языка)
В статье рассматриваются возможности исследования фразеологической окказиональности в английском языке с позиций полипарадигмальности, которая свойственна современным научным работам по языкознанию. Принцип полипарадигмальности предполагает интегративный подход, привлекающий в зону исследования языка данные и инструментарий смежных дисциплин (когнитологии, психологии, культурологии, семиотики и др.) и допускающий сосуществование разных методологических систем или направлений. Это создает возможности для комплексного и разностороннего изучения лингвистических явлений, особенно такого сложного и многогранного явления, как окказиональное функционирование фразеологических единиц (ФЕ). В частности, в статье обсуждается перспективность применения в изучении фразеологической окказиональности методики, соединяющей как традиционные для фразеологии приемы описания, так и методы, заимствованные из когнитивно-культурологического направления в лингвистике и адаптированные применительно к фразеологическому материалу.
Ключевые слова: фразеология; фразеологическая единица; окказионализм; методология; полипарадигмальность; интегративный подход.
E. V. Ryzhkina
PhD (Philology), Associate Professor;
Professor at the Department of English Lexicology, Faculty of English, MSLU; e-mail: [email protected]
METHODS AND PRINCIPLES OF RESEARCHING IDIOMATIC CREATIVITY IN TERMS OF POLYPARADIGMATIC APPROACH (based on English phraseology)
The articLe Looks into the prospects of studying the phenomenon of EngLish idiom creativity from the angLe of poLyparadigmatic approach that is typicaL of modern linguistic researches. Polyparadigmatic studies rest on integrating the data and research tools provided by aUied disciplines like cognitive and cultural studies, psychology, semiotics etc. The polyparadigmatic principle that may involve, by way of cooperation, different methodological systems, facilitates a more profound and aU-embracing study of language, which is especiaHy relevant to such a complicated
and muLtifaceted phenomenon as idiom creativity. Specifically, the articLe discusses the relevance of research methods and principles elabourated within cognitive and cultural studies to analyzing idiomatic innovations. In particular, the author applies in her study a complex of varied methods of cognitive semantics, corpus linguistics and linguoculturology integrated into peculiarly phraseological methodology.
Key words: phraseology; idiom; nonce phrase; idiom creativity; methodology; polyparadigmatic approach; integrative research.
Окказиональность в сфере фразеологии как проявление более широкого явления языковой креативности не раз становилась объектом изучения с точки зрения различных научных направлений и дисциплин, которые задавали тот или иной ракурс исследования этой весьма сложной проблемы. В данной работе рассматриваются возможности изучения фразеологической окказиональности в английском языке с применением принципов и методов разных научных парадигм и подходов, т. е. в полипарадигмальной перспективе.
Полипарадигмальность - характерная черта современных лингвистических исследований. Принцип полипарадигмальности, который предполагает интегративный подход, с одной стороны, привлекающий в зону исследования языка данные и инструментарий смежных дисциплин (когнитологии, психологии, культурологии, семиотики и др.), с другой стороны, допускающий сосуществование разных методологических систем или направлений собственно лингвистического знания, создает возможности для комплексного и разностороннего изучения языковых явлений с учетом взаимосвязи языковедческой проблематики с вопросами когниции, культуры и т. д. Перспективность и широкие возможности такого подхода отмечала, в частности, Е. С. Кубрякова [Кубрякова 1995].
Следует заметить, что фразеология как самостоятельная научная дисциплина, включая ее методологию, таксономию понятий, типологию единиц, корпус исследовательских приемов и методов, формировалась в русле системно-структуралистской парадигмы. Тем не менее от самых своих истоков эта область лингвистики отличалась определенной долей антропоцентризма, поскольку всегда существовало понимание, во-первых, неразрывной связи фразеологических единиц (ФЕ) с историей и культурой народа и, во-вторых, функциональной ориентированности фразеологии на коммуникацию и решение определенных прагматических задач субъекта речи. Поэтому вопросы
творческого (или стилистического) использования фразеологизмов в речи всегда находились в центре внимания ученых фразеологов. Не случайно Шарль Балли, который является одним из основоположников теории фразеологии, относил фразеологические знаки к области стилистики.
В нашей отечественной лингвистической традиции в середине ХХ в. возникло отдельное направление фразеологических исследований - фразеологическая стилистика, в центре внимания которой находится взаимодействие ФЕ и текста в стилистическом, текстологическом и коммуникативно-прагматическом ракурсах [Кунин 1969]. Исследования по фразеологической стилистике отличаются широтой проблематики: по сути, данный раздел фразеологии оказался на стыке нескольких лингвистических дисциплин - стилистики, лингвистики текста, коммуникативной лингвистики, лингвопрагматики, а в последние годы также когнитивной лингвистики и лингвокультуроло-гии. Это среди прочего свидетельствует о сложности и многогранности предмета фразеологической стилистики, нуждающегося в столь же разностороннем и комплексном изучении.
Один из наиболее важных вопросов, который по-прежнему занимает умы фразеологов, касается языкотворчества в сфере фразеологии, а именно творческих возможностей фразеологической системы, в том числе ее способности к варьированию, узуальному и окказиональному.
Большинство исследований фразеологической вариативности и, уже, фразеологической окказиональности проводились в русле функционального подхода, который, как известно, был направлен главным образом на объяснение языковой формы ее функциями [Кибрик, Плунгян 1997], что предполагает изучение варьирования синтаксических, семантических и прагматических функций единиц языка в ходе порождения текста / высказывания.
Многочисленные работы в этом направлении позволили сформулировать ряд положений, которые не утратили актуальности по сей день. Во-первых, языкотворчество в области фразеологии в любом своем проявлении (языковая игра, окказиональность, создание собственно неологизмов) стоит рассматривать не как аномалию, но как системное явление, которое базируется на языковой норме и регулируется правилами, выработанными в данной системе. Во-вторых, в синхронии варьирование ФЕ служит для адаптации имеющихся
в системе единиц применительно к меняющимся условиям коммуникации для максимально эффективного решения поставленных задач. И в-третьих, в исторической перспективе любая форма варьирования во фразеологии потенциально может рассматриваться как источник возникновения новой знаковой функции на основе уже существующей в системе единицы (подробнее см. [Рыжкина 2003]).
Однако, несмотря на бесспорную значимость и, более того, фундаментальность исследований окказиональности во фразеологии, выполненных в рамках системной парадигмы, базовые установки и методы структурализма не позволяли найти (и даже искать) удовлетворительные ответы на многие вопросы, которые, так или иначе, вставали перед исследователями. Например: объяснить системный характер разнообразных окказиональных инноваций ФЕ, установить источники и границы вариативности во фразеологии, понять механизм декодирования смыслового содержания новообразования и т. д.
Поиск решения подобных задач начался с установлением когнитивно-дискурсивной парадигмы, с позиций которой языковые явления рассматриваются в тесной связи с познавательной и речемыслитель-ной деятельностью человека. Включение в сферу интересов лингвистики человеческого фактора естественным образом придало новый импульс изучению различных аспектов функционирования фразеологизмов в коммуникации.
Так, важнейшим положением, имевшим поворотное значение для фразеологических исследований, явилось признание значимой роли языка и, в частности, языковых единиц различных уровней в процессах познания, интерпретации и формирования структур знания (Н. Н. Болдырев, Е. С. Кубрякова, Ю. С. Степанов, Н. В. Уфимцева, А. "МегеЫска и др.). С этой точки зрения фразеологическое значение как особая лингвистическая категория формируется в ходе многоуровневой языковой интерпретации определенного фрагмента картины мира, причем каждый этап «наслаивает на основное значение единицы дополнительные смыслы и культурные коннотации» [Рыжкина 2017, с. 95]. Здесь важно подчеркнуть, что процесс формирования фразеологического значения на уровне системы может считаться относительно завершенным лишь на том или ином синхронном срезе, в диахронической же перспективе этот процесс бесконечен, ибо бесконечен процесс познания. Это может находить выражение в разнообразных
модификациях конвенциональной единицы, которые будут складываться в определенные тенденции развития данного знака.
В конкретном акте коммуникации объем инвариантного знания, закрепленного за конвенциональным (узуальным) значением ФЕ, конкретизируется и дополняется индивидуальными представлениями субъекта речи, которые получают актуализацию в ходе речетворче-ства, в том числе посредством окказиональных форм и смыслов.
Исходя из того, что креативность языка обусловлена креативностью мышления и что за преобразованиями существующих фразеологизмов стоят ментальные операции, которые провоцируют соответствующие инновации на языковом уровне, когнитивные исследования активных процессов во фразеологическом фонде применяют когнитивно ориентированные методы анализа и моделирования, которые среди прочего направлены на поиск ментальных схем, структурирующих смысловое содержание фразеологизмов и определяющих характер их функционирования, варьирования и возможного развития. Например, в современных работах по фразеологии широкое распространение получил метод концептуально-метафорического анализа, который позволяет моделировать формирование фразеологической семантики и осветить ряд вопросов, касающихся источников креативности во фразеологии, механизмов реализации творческого потенциала ФЕ и т. д.
Так, И. В. Зыкова рассматривает фразеологическую креативность как феномен, который «коренится и / или проявляется в области концептуально-метафорических репрезентаций <...>, порождающих фразеологические образы и на их основе семантику фразеологических знаков» [Зыкова 2015, с. 147-148]. Е. В. Богоявленская видит в концептуальной метафоре организующий принцип фразеологической синонимии, ибо концептуальные метафоры «являются единым основанием для моделирования различных образных основ фразеологических синонимов» [Богоявленская 2018, с. 61]. Исследуя когнитивные механизмы вариативности идиом в дискурсе, А. Ланглотц трактует фразеологизмы как концептуально-метафорические модели, интерпретирующие отвлеченные концептуальные конструкты на базе конкретных сценариев [Ьа^^г 2006].
Так или иначе, концептуально-метафорический метод позволяет убедительно доказать упорядоченность, системность и прогнози-руемость фразеологических инноваций, включая окказионализмы,
которые в большинстве случаев вписываются в определенные линг-вокогнитивные модели, используемые носителями данного языка.
Фреймовый анализ, не менее востребованный в современных фразеологических исследованиях, как никакой другой метод дает возможность проследить динамику конкретных преобразований и выявить их алгоритм. К примеру, Н. Г. Рахматуллаева применяет данный метод для изучения фразообразования по аналогии и на основе полученных данных делает вывод о том, что новообразования в английской фразеологии следуют заданным алгоритмам на базе типовых номинативных схем. Технически они реализуются в ходе окказиональной замены компонента фразеологизма, которая объективирует замену соответствующего слота или его содержания в исходном фрейме [Рах-матуллаева 2016].
Кроме того, в сегодняшней практике фразеологических исследований широко используются и другие методики, заимствованные из когнитивной лингвистики, такие как метод моделирования значения языковых единиц на основе теории концептуальной интеграции, теории фокусирования и дефокусирования, а также методы корпусной лингвистики, каждый из которых обладает определенными преимуществами.
Практически одновременно с развитием когнитивной фразеологии как особого научного направления происходит ее предметно-методологическое интегрирование с лингвокультурологией, центральной фигурой которой выступает «полифонический носитель языка, находящийся как бы "внутри" используемых им когнитивно-языковых систем интерпретативной переработки, концептуализации и лингво-креативной <.. .> обработки информации, принадлежащей предметной области культуры, но воплощенной в формы языковых знаков» [Телия 2004, с. 27]. С позиций такого, когнитивно-культурологического, подхода (см., например, [Алефиренко 2008]) фразеологизмы трактуются как культурно-языковые знаки, принадлежащие одновременно двум семиотическим системам - культуре и языку. Соответственно главным предметом фразеологических изысканий данного направления становится «способ воплощения культуры в языковой знак» [Телия 1996, с. 214] или, говоря иначе, когнитивные операции, посредством которых культурное знание интерпретируется и транслируется в семантику ФЕ и, в обратном порядке, декодируется в ходе дискурсивной
реализации фразеологических знаков в их узуальном или окказиональном употреблении. Разумеется, в поле зрения исследователей множество и более частных проблем, касающихся внутриязыковых и экстралингвистических аспектов образования, функционирования и обновления ФЕ. Интегративный подход к их решению предлагает широкий арсенал методов и приемов исследования в их разнообразной комбинаторике.
Так, национально-культурное своеобразие фразеологии проявляется среди прочего в существовании ментальных структур, отражающих особенности национальной картины мира и лежащих в основе типовых лингвокогнитивных моделей, в соответствии с которыми формируются и функционируют фразеологизмы. Этим же моделям следуют инновации, в том числе окказиональные варианты кодифицированных ФЕ, которые, по сути, «отражают развитие значимых для данного языкового сообщества культурных концептов» [Рыжкина 2016, с. 114]. Для выявления и изучения подобных моделей целесообразным представляется использование комплексной методики, соединяющей традиционные для фразеологии методы описания, лингвокультурологические и когнитивно ориентированные приемы и методы, адаптированные применительно к фразеологическому материалу. Рассмотрим несколько иллюстраций.
В качестве первой проанализируем модели функционирования и окказионального преобразования английской идиомы to bear one s cross и ее узуального варианта a heavy cross to bear - в сопоставлении с их русским эквивалентом нести свой крест, ибо сопоставительный анализ высвечивает все нюансы национально-культурной интерпретации изучаемой единицы.
Прежде всего стоит отметить, что и английский, и русский обороты содержат лексический компонент cross / крест, который имеет статус символа в обеих лингвокультурах. Символ является формой интерпретации культурного знания, выполняющей функцию замещения некоторой идеи, важной для лингвокультурной общности [Телия 1996, с. 243]. В данном случае речь идет не о Кресте как религиозном символе, который одинаково воспринимается всеми христианами независимо от конфессиональной и национальной принадлежности -как знак жертвенной любви Бога к человеку, как символ спасения. Речь идет о символьном значении лексемы cross / крест, которое
сложилось в данной лингвокультуре, а также об устойчивых культурных коннотациях, которые она приобрела в составе ФЕ.
Здесь интересно отметить, что русские лексикографические источники приводят до 40 ФЕ различных классов с компонентом крест или его дериватом: нести свой крест; тяжел крест, да надо несть; крестный путь; крестная сила; вот те крест; креста на нем нет; поставить крест на...;лежать под крестом; от смерти ни крестом, ни пестом; с ним детей не крестить; целовать крест и др. Кроме того, если судить по материалам Национального корпуса русского языка, лексема крест образует регулярные словосочетания различной степени устойчивости - чаще всего с прилагательными, которые обладают нейтральной или положительной коннотацией. Например, среди первых выделяется группа именных фраз, описывающих разновидности креста как культового предмета: православный, католический, шестиконечный, осьмиконечный, андреевский, нательный, наперсный, напрестольный и т. д. Помимо этого, достаточно частотны подобные же фразы с оценочным компонентом-прилагательным типа: животворящий, живоносный, спасительный, благой и др. Важно также упомянуть очень характерную для русского языка модель глагольных словосочетаний с компонентом крест, часто включающих наречие или предложную фразу со значением образа действия, например: нести / понести / донести / поднять (свой) крест мужественно, добровольно, терпеливо, с терпением, безропотно, кротко, смиренно, со смирением, с достоинством и т. д. [Национальный корпус русского языка].
Напротив, англоязычные словари приводят только одну ФЕ -to bear one's cross / a heavy cross to bear, которая нередко реализуется в усеченном варианте to be smb's cross [Longman Dictionary of English Language and Culture 2000]. По данным Британского национального корпуса, в текстах фигурируют окказиональные модификации данной идиомы, не отличающиеся разнообразием: a terribly heavy cross to bear; we all have our own crosses to bear; he is my heaviest cross и подобные [British National Corpus].
При этом дефиниционный анализ соотносимых ФЕ bear one's cross и нести свой крест, а также контекстуальный анализ их реализаций выявляет разный смысловой объем этих единиц. Так, в английской интерпретации cross символизирует страдание, тяжкое испытание
[Longman Dictionary of English ... 2000], что соответствует лишь одному из множества смысловых аспектов концепта, представленного русской единицей. Причем даже здесь обнаруженное соответствие условно. В частности, контексты реализации ФЕ нести свой крест указывают на более сложную смысловую структуру этой единицы по сравнению с английской идиомой. Русский оборот часто предполагает понимание человеком, что испытание ниспослано ему свыше, во благо, и потому видится спасительным, что формирует отличную от английской лингвокогнитивную модель, которая среди прочего определяет употребление ФЕ нести свой крест с добавлением наречного компонента (добровольно, смиренно, достойно и т. п.). Эти смысловые оттенки, типичные для русской интерпретации креста, и соответствующие фразоупотребления совершенно нехарактерны для английской единицы.
Иными словами, за сопоставляемыми ФЕ стоят несовпадающие когнитивные структуры, хотя и содержащие ряд идентичных концептуальных признаков. Их разница обусловлена результатом языковой интерпретации религиозного символа Cross / Крест в английской и русской лингвокультурах. В терминах фреймовой семантики исходное знание о Кресте Христовом образует фон соответствующего событийного фрейма, в структуре которого обозначены такие узловые признаки, как «вольная жертва», «(тяжелое) страдание», «терпение», «искупление (грехов)», «спасение» и др. В ходе интерпретации и концептуализации этого знания происходит профилирование исходного фрейма с фокусированием, т. е. выдвижением на передний план релевантных признаков и, наоборот, дефокусированием других признаков. Таким образом, английский фрейм фокусируется на признаке «тяжелое страдание», в то время как в его русском аналоге в фокусе оказывается конфигурация признаков: идея тяжкого страдания сопрягается с признаком (добровольного) терпения / смирения ввиду спасительности ниспосланного испытания (ср.: Бог /Христос терпел и нам велел).
На основе данных фреймов, по-разному профилированных, не только конструируются конвенциональные значения ФЕ to bear one's cross и нести свой крест, но и задаются модели их возможного варьирования в дискурсе. Как показывает анализ, английская единица не склонна к окказиональному функционированию и в большинстве
случаев реализуется в пределах, очерченных конвенциональным фреймом, в котором акцентируются обычно признаки «тяжесть страдания» (the heaviest cross to bear) и «неизбежность перенесения трудностей» (We all have our crosses to bear) [British National Corpus], причем с характерной для подобных фразоупотреблений модальностью - «нежелательность, но необходимость перенесения неких трудностей».
Обозначенный профиль определяет также направление возможной эволюции фразеологизма. Так, в англоязычном дискурсе наблюдается тенденция к регулярному использованию фразеологизма to bear one's cross / a heavy cross to bear в шутливых, ироничных, а также стилистически сниженных контекстах, что неизбежно привело к его стилистической и семантической деградации. Показательным в этом смысле является приводимый ниже фрагмент рассказа Сомерсета Моэма «Джейн», где усеченный вариант ФЕ to be one's cross употребляется с ироничным тоном:
Mrs. Tower gave a rueful smile, 'Jane Fowler is my cross' (W. S. Maugham.
Jane).
Хотя в русских дискурсивных практиках наблюдаются похожие проявления, в функционировании ФЕ нести свой крест они затрагивают, скорее, только узус и не отражаются на системно-языковом уровне.
Кроме того, отмечается частое использование английской единицы в саркастических ремарках в ответ на сетования собеседника по поводу преувеличенных трудностей. В подобных фразоупотреблениях нередко встречается окказиональная замена адъективного компонента на прилагательное с большей степенью интенсивности, что акцентирует идею несоразмерности жалоб и реальных трудностей. Например:
Being told to paint a picket fence might be a terrific cross to bear
(lyricstranslate.com/en/heavy-cross-bear)
Это свидетельствует о том, что на современном этапе фокус фрейма ФЕ to bear one's cross продолжает смещаться с исходной позиции, так что актуальный смысл данной единицы всё дальше расходится с ее узуальным, библейским, значением. Более того, процесс
дефокусирования, который можно трактовать как усиление роли фона, не обличенного в языковые формы, при интерпретации языкового знака в дискурсе [Ирисханова 2014], приводит к размыванию границ и структуры самого фрейма, вызывая амбивалентность передаваемого смысла. Всё это дает основание полагать, что в настоящее время имеет место процесс семантической деривации, т. е. образования на базе ФЕ новой знаковой функции. Причем вектор данного преобразования был задан при первичной фразеологизации, когда произошел отбор релевантных для английской лингвокультуры концептуальных признаков из концептуальной структуры прототипа.
Эволюция значения ФЕ a heavy cross to bear протекает автономно от состояния ее лексико-грамматического состава. Но во многих случаях семантические модификации сопровождаются структурными преобразованиями, так как видоизменения формы (вклинивание, добавление, замена компонента и т. д.) обычно служат инструментом представления в дискурсе новой информации о называемом фрагменте действительности. В семантической структуре используемой при этом ФЕ происходит перегруппировка признаков и, как правило, перемещение фокуса с признака, акцентированного в узуальной номинации, на признак, являющийся релевантным в данном акте коммуникации. Таким образом конвенциональная единица адаптируется к меняющимся дискурсивным условиям. В отдельных случаях подобные окказионализмы обретают устойчивость и, как следствие, системно-языковой статус.
Примером конвенционализации окказиональных преобразований ФЕ служит ряд фразеологических синонимов innocent as a dove, innocent as a babe / baby unborn и innocent as a babe in arms, которые представляют собой репрезентации видовых модификаций концепта «innocence» («невинность»)1. Хотя все три единицы соотносятся с одним и тем же фрагментом действительности, внутренняя форма каждой из них указывает на особую ситуацию, образно-ассоциативное представление о которой послужило основой фразеологического
1 Слово innocent как самостоятельная лексическая единица имеет три основных значения (ЛСВ): 1) not guilty of crime, guiltless (невинный, безвинный); 2) not intending to harm or offend anyone, harmless (безобидный); 3) not having much experience of bad things, so you are easily deceived; naïve (неопытный, наивный) [Longman Dictionary of English ... 2000].
образа, а также соответствующего фрейма, структурирующего значимую для данной номинации информацию. При этом акцентируются три различных признака, определяющие в каждом случае специфику фразеологического значения.
Первый из синонимов innocent as a dove (невинный, чистый как голубь) включает сравнение с голубем (dove), символизирующим чистоту и непорочность, что ставит в фокус концептуальный признак «нравственная чистота», который и становится основанием фразеологической номинации. В результате формируется фразеологическое значение - «blameless, not guilty of sin or crime» [Longman Dictionary of English ... 2000] - более узкое по сравнению с соответствующим лексико-семантическим вариантом слова innocent (1).
Два других оборота основаны на образе младенца (babe/baby), который служит эталоном неопытности в английской лингвокультуре. Благодаря этому фреймы, которые стоят за данными номинациями, профилированы иначе, чем в первом случае. На передний план выдвигается признак «отсутствие жизненного опыта». Причем в каждой из двух номинаций фокус приходится на его более частный аспект. Так, ФЕ innocent as a babe / baby unborn (житейски неопытный человек, сущий младенец) изображает наивного человека, не умеющего распознавать добро и зло. Этот образ навеян ассоциациями с нерожденным младенцем, который, естественно, не имеет представления о жизни. Второй фразеологизм innocent as a babe in arms (инфантильный человек) возник по ассоциации с младенцем, который еще не умеет ходить, и тем самым передает мысль о полной беспомощности и зависимости от других - такой человек, подобно ребенку, не в состоянии позаботиться о себе и нуждается в постоянной опеке.
Очевидно, что рассматриваемые фразеологизмы образованы по аналогии, в соответствии с единой лингвокогнитивной моделью, и их варьирующиеся лексические компоненты выступают в качестве формальных десигнаторов модификаций на концептуальном уровне. Когнитивной операцией, которая обеспечивает при этом образование новой единицы, выступает концептуальная интеграция (G. Fauconnier, М. Turner). Здесь следует отметить, что любой фразеологизм изначально является комплексным знаком, семантика которого синтезируется в результате сложного взаимодействия элементов исходных ментальных пространств, ассоциирующихся с компонентами ФЕ.
Избирательное соединение исходных концептуальных элементов на основе их тождества, сходства или аналогии опирается на вспомогательные ментальные операции, такие как соединение / сложение (composition) элементов исходных пространств с выстраиванием новых отношений между ними, завершение (comptetion), или добавление определенных фоновых концептуальных структур и др. В итоге создается новая смысловая структура, на базе которой формируется фразеологическое значение, не распределяющееся полностью между значениями лексических компонентов ФЕ. Так, в рассматриваемом ряду синонимов значение сравнительного оборота innocent as a dove образуется в ходе интеракции ментальных пространств, соотносимых с лексемой innocent и культурно-языковым символом dove, и установления отношения подобия. Обработка релевантной, в том числе культурно значимой, информации создает условия для высвечивания концептуального признака «чистота», вокруг которого конструируется весь фрейм и формируется фразеологическое значение единицы. Аналогично происходит образование двух других синонимов этого ряда, только в качестве первого исходного пространства в данном случае выступает не просто представление о невинности, но уже существующая концептуальная структура, стоящая за ФЕ innocent as a dove. Именно с ней взаимодействует новый comparatum: a babe / baby unborn или a babe in arms. Соответственно перепрофилируется и перестраивается исходный фрейм и модифицируется фразеологическое значение.
По этой же схеме создаются окказионализмы, воплощающие индивидуально-авторские интерпретации исходного содержания с тем или иным отклонением от инварианта. К примеру, довольно популярный ныне авторский оборот innocent (as a) babe in the woods возник в результате контаминации какого-либо из описанных выше фразеологизмов и еще одного их синонима со структурой именной фразы а babe in the woods (наивный, доверчивый, простодушный человек, легко становящийся жертвой злого умысла или коварства других людей). Последний восходит к известной средневековой балладе, повествующей о том, как двое детей были оставлены на верную гибель в лесу по воле опекуна, которому умирающий отец этих детей поручил их воспитание. Данный фразеологизм представляет иной событийный фрейм и является носителем культурного знания, которые
оказываются определяющими в кристаллизации значения окказионализма. Во всяком случае, в ходе его формирования из семантики ФЕ а babe in the woods отбираются такие релевантные признаки, как «naive» (наивный), «gullible» (доверчивый), «lacks the needed experience to do well in a specific situation» (не имеющий нужного опыта, чтобы справиться с конкретной задачей), «most likely to fail or struggle» (высокая вероятность провала или больших трудностей) [Urban Dictionary]. При этом контаминация близких по значению единиц приводит к наложению идентичных семантических элементов (например, признаков «наивность» и «неопытность»), что создает их повышенную концентрацию и эффект преувеличения. В итоговом значении такие признаки предстают в уродливом, гипертрофированном виде. Как следствие, окказионализм innocent (as a) babe in the woods передает образ недалекого человека, простака, не способного к самостоятельным решениям и действиям, легко ведомого и попадающегося на уловки других людей.
Именно таким представляет нынешнего президента Дональда Трампа автор следующего текста:
Just Innocent Babe in the Woods
Don't be mad at Trump, he just doesn't fully understand <...> Do even administration officials believe this fairy tale, that one day Trump will fully grasp something and make a smart decision? (www.balloon-juice. com/2017/09/05/just-an-innocent-babe-in-the-woods/)
Важно отметить, что окказионализмы, особенно образованные по аналогии, всегда семантически осложнены имплицитными связями как с исходной, кодифицированной, единицей, так и с ее дериватами, созданными по той же лингвокогнитивной модели. По сути, в каждом окказионализме интегрируется знание, закрепленное за всеми знаками, связанными с ним деривационными отношениями. Эти знания не включены непосредственно во фразеологическое значение, но, находясь на периферии семантики в качестве семантического остатка, служат мотивирующим фоном актуального значения данного знака, а также играют важную роль в его развертывании в дискурсе. Нередко те или иные смысловые элементы, став релевантными в конкретной дискурсивной ситуации, переходят из фона в фокус. Описываемый объект как бы поворачивается своими разными сторонами. Так, ниже
приводится отрывок из статьи, в котором упомянут Картер Пейдж, один из организаторов предвыборной кампании Дональда Трампа и его советник по международной политике, ставший главным фигурантом расследования о якобы имевшем место вмешательстве России в президентскую кампанию в США в 2016 г. Автор выражает сомнение в невиновности К. Пейджа, полагая, что тот вовсе не безобидная жертва происков ФБР:
Carter Page was not just some innocent babe in the woods who was being attacked by FBI (www.breitbart.com/video/2018/02/02/fncs-wallace-parts-memo-damaging-fbi-doesnt-necessarily-make-trump-investigation-illegitimate/).
Использованный при этом окказионализм innocent babe in the woods выражает иной смысл, нежели в предыдущем контексте. Здесь фрейм профилирован таким образом, что на первый план выдвигаются признаки, связанные с первым исходным пространством и, в частности, соотносимые со словом innocent: «невиновность», «безобидность», «неискушенность» (по сути, все три его ЛСВ). Признаки, ассоциирующиеся с ФЕ babe in the woods, наоборот, дефокусирова-ны и создают фон, дополняющий общую картину и симулирующий мысленное «проигрывание» события. Автор намекает, что помощник президента никак не подходит на роль наивного младенца, попавшего в руки хитроумных злодеев (как в упомянутой сказке).
Очевидно, что в подобных случаях окказиональное преобразование ФЕ позволяет высветить и воплотить в языковой форме признак или признаки, актуальные в данной дискурсивной ситуации. Вместе с тем сделанные наблюдения свидетельствуют о широте и сложности исследуемой проблемы и указывают на то, что варьирование фразеологии выступает в комплексе системных преобразований лексического состава языка, происходящих в тесном взаимодействии с развивающейся культурой и отражающих динамику общественной, познавательной и мыслительной деятельности человека.
Для продуктивного исследования столь непростого предмета, несомненно, требуется адекватный инструментарий, который может предоставить интегративный, междисциплинарный подход, обусловливающий возможность рассматривать лингвистические явления c разных позиций и, так сказать, в разных системах координат. Как
показало проведенное исследование, такой подход дает более полную
картину и глубину понимания явления окказиональности, что говорит
в пользу его перспективности.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Алефиренко Н. Ф. Фразеология в свете современных лингвистических парадигм. М. : ООО «Элпис», 2008. 271 с.
Богоявленская Е. В. Особенности семантики английских фразеологических синонимов // Полипарадигмальные контексты фразеологии в ХХ1 веке : Материалы междунар. науч. конф. Тула : ТППО, 2018. С. 57-61.
Зыкова И. В. Концептосфера культуры и фразеология. Теория и методы линг-вокультурологического изучения. М. : ЛЕНАНД, 2015. 380 с.
Ирисханова О. К. Игры фокуса в языке. Семантика, синтаксис и прагматика дефокусирования. М. : Языки славянской культуры, 2014. 319 с.
Кибрик А. А., Плунгян В. А. Функционализм // Фундаментальные направления современной американской лингвистики / под ред. А. А. Кибрика, И. М. Кобозевой и И. А. Секериной. М. : Изд-во Моск. ун-та, 1997. С. 276-339.
Кубрякова Е. С. Эволюция лингвистических идей во второй половине ХХ века (опыт парадигмального анализа) // Язык и наука конца ХХ века. М. : РГГУ, 1995. С. 239-320.
Кунин А. В. Основные понятия фразеологической стилистики // Проблемы лингвистической стилистики : тезисы конференции. 1 МГПИИЯ им. М. Тореза. М., 1969. С. 71-74.
Национальный корпус русского языка (НКРЯ). URL : www.ruscorpora.ru.
Рахматуллаева Н. Г. Когнитивные основания структурно-семантической аналогии во фразеологии английского языка : дис. ... канд. филол. наук. М., 2015. 219 с.
Рыжкина Е. В. Перекодирование имени в ходе фразеологической номинации как проявление интерпретирующей функции языка // Вестник Московского государственного лингвистического университета. Гуманитарные науки. 2017. Вып. 9 (781). С. 84-95. URL : libranet.linguanet.ru/prk/ Vest/9_781.pdf.
Рыжкина Е. В. Культурно обусловленные модели эволюции фразеологических единиц // Вестник Московского государственного лингвистического университета. 2016. Вып. 13 (752). Междисциплинарность в лексикологических исследованиях: наследие прошлого и перспективы. С. 116-128. (Языкознание). URL : www.vestnik-mslu.ru/Vest-2016/13_752.pdf
Рыжкина Е. В. Фразеологическая окказиональность в английском языке: когнитивно-коммуникативные аспекты : дис. . канд. филол. наук. М., 2003. 236 с.
Телия В. Н. Культурно-языковая компетенция: ее высокая вероятность и глубокая сокровенность в единицах фразеологического состава языка // Культурные слои во фразеологизмах и в дискурсивных практиках. М. : Языки славянской культуры, 2004. С. 19-30.
Телия В. Н. Русская фразеология: семантический, прагматический и линг-вокультурологический аспекты. М. : Школа «Языки русской культуры», 1996. 288 с.
British National Corpus. URL : corpus.byu.edu/bnc
Langlotz A. Idiomatic Creativity: A Cognitive-Linguistic Model of Idiom-Representation and Idiom Variation in English / A. Langlotz. AmsterdamPhiladelphia, 2006. 325 p.
Longman Dictionary of English Language and Culture. Longman group, 2000. 1560 р.
Urban Dictionary. URL : www.urbandictionary.com/define.php?...a%20babe%...
