CC BY
263
Сагдай полар нооза, эйлер [Ыа, с. 153] - ‘Так это же, наверное, Сагдай, друзья, - шепчутся женщины'.
Пу ти1^р чоллары полбас па за, - о^ркепче Хапыц хаты [Ыа, с. 153] ‘Так это, наверное, скорее всего, железные дороги, - умничает жена Хапына'.
Таким образом, именно обилие эвиденциально-миративных слов, словосочетаний и оборотов, причисляемых обычно к модальным словам [20], а также и междометий с указанной семантикой, сближает хакасский и якутский языки. Совместно они противостоят другим тюркским языкам, в которых эвиденциальность и миративность выражается предпочтительно частицами типа инес / инеш / имеш / эмис и аналитическими глагольными формами, и приведенный выше материал хакасского языка вполне убедительно это демонстрирует.
Библиографический список
Сокращения
Чт - Чолдагы тогазьнлар (Чорых блокнодынац) / Я.Сунчугашев. - Ленин чолы. 17 февраля 1977 г.
Чх - Костяков И. Чiбек хур [Шелковый пояс]. Роман. -Абакан: Хакасское книжное издательство, 2006.
Ыа - Доможаков Н.Г Ыраххы аалда. В далеком аале. Роман. На хакасском и русском языках. - Абакан: Хакасское книжное издательство, 2010.
Ытт - Ыраххы тустар таншлары / Я. Сунчугашев. - Ленин чолы. 17 августа 1977 г.
Хч - Хакас чирк - 1997. - № 9.
1т - 1и тирек / Я.Сунчугашев. - Ленин чолы. 6 октября 1977 г.
* Работа выполнена в рамках государственного задания Министерства образования и науки РФ № 6.8115.2013.
1. Козинцева, Н.А. Типология категории засвидетельствованности // Эвиденциальность в языках Европы и Азии. Сборник статей памяти Наталии Андреевны Козинцевой / отв. ред. В.С. Храковский. - СПб., 2007.
2. Каксин, А.Д. Средства выражения модальности и эвиденциальности в хантыйском языке (на материале казымского диалекта): авто-реф. дис. ... д-ра филол. наук. - Саранск, 2011.
3. Jakobson, R. Shifters, verbal categories, and the Russian verb // Russian language project. Dep. of Slavic languages and literatures. - Harvard,
1957.
4. Givyn, T. Evidentiality and epistemic space // Studies in language. - 1982. - 6.1.
5. Palmer, F.R. Mood and modality. Cambridge: CUP, 1986.
6. Теория функциональной грамматики. Темпоральность. Модальность / отв. ред. А.В. Бондарко. - Л., 1990.
7. Козинцева, Н.А. Категория эвиденциальности (проблемы типологического анализа) // Вопросы языкознания. - 1994. - № 3.
8. Черемисина, М.И. Язык как явление действительности и объект лингвистики: учеб. пособие по курсу «Общее языкознание». - Новоси-
бирск, 1998.
9. Чертыкова, М.Д. Глаголы говорения в хакасском языке (системно-семантический аспект). - Абакан, 2005.
10. Шамина, Л.А. Средства выражения эвиденциальности и миративности в тувинском языке // Пути формирования лингвистического ландшафта Сибири. - Новосибирск, 2005.
11. Озонова, А.А. Модальные аналитические конструкции в алтайском языке / отв. ред. М.И. Черемисина. - Новосибирск, 2006.
12. Кызласова, И.Л. Категория модальности в хакасском языке. - Абакан, 2010.
13. Лопатин, В.В. Грамматическая форма // Лингвистический энциклопедический словарь / гл. ред. В.Н. Ярцева. - М., 1990.
14. Карпов, В.Г. Глагол: модальные формы // Грамматика хакасского языка / под ред. Н.А. Баскакова. - М., 1975.
15. Ляпон, М.В. Модальность // Лингвистический энциклопедический словарь / гл. ред. В.Н. Ярцева. - М., 1990.
16. Цыпанов, Е.А. Грамматические категории глагола в коми языке. - Сыктывкар, 2005.
17. Цыпкайкина, В.П. Темпоральность в мордовских языках и принципы ее описания. - Саранск, 2007.
18. Плунгян, В.А. Общая морфология. Введение в проблематику: учеб. пособие. - М., 2000.
19. Хакасско-русский словарь = Хакас-орыс сцстк. - Новосибирск, 2006.
20. Петров, Н.Е. Модальные слова в якутском языке // Сибирский тюркологический сборник: сборник науч. трудов. - Новосибирск, 1976.
Bibliography
1. Kozinceva, N.A. Tipologiya kategorii zasvideteljstvovannosti // Ehvidencialjnostj v yazihkakh Evropih i Azii. Sbornik stateyj pamyati Natalii Andreevnih Kozincevoyj / otv. red. V.S. Khrakovskiyj. - SPb., 2007.
2. Kaksin, A.D. Sredstva vihrazheniya modaljnosti i ehvidencialjnosti v khantihyjskom yazihke (na materiale kazihmskogo dialekta): avtoref. dis. ... d-ra filol. nauk. - Saransk, 2011.
3. Jakobson, R. Shifters, verbal categories, and the Russian verb // Russian language project. Dep. of Slavic languages and literatures. - Harvard, 1957.
4. Givon, T. Evidentiality and epistemic space // Studies in language. - 1982. - 6.1.
5. Palmer, F.R. Mood and modality. Cambridge: CUP, 1986.
6. Teoriya funkcionaljnoyj grammatiki. Temporaljnostj. Modaljnostj / otv. red. A.V. Bondarko. - L., 1990.
7. Kozinceva, N.A. Kategoriya ehvidencialjnosti (problemih tipologicheskogo analiza) // Voprosih yazihkoznaniya. - 1994. - № 3.
8. Cheremisina, M.I. Yazihk kak yavlenie deyjstviteljnosti i objhekt lingvistiki: ucheb. posobie po kursu «Obthee yazihkoznanie». - Novosibirsk, 1998.
9. Chertihkova, M.D. Glagolih govoreniya v khakasskom yazihke (sistemno-semanticheskiyj aspekt). - Abakan, 2005.
10. Shamina, L.A. Sredstva vihrazheniya ehvidencialjnosti i mirativnosti v tuvinskom yazihke // Puti formirovaniya lingvisticheskogo landshafta Sibiri. - Novosibirsk, 2005.
11. Ozonova, A.A. Modaljnihe analiticheskie konstrukcii v altayjskom yazihke / otv. red. M.I. Cheremisina. - Novosibirsk, 2006.
12. Kihzlasova, I.L. Kategoriya modaljnosti v khakasskom yazihke. - Abakan, 2010.
13. Lopatin, V.V. Grammaticheskaya forma // Lingvisticheskiyj ehnciklopedicheskiyj slovarj / gl. red. V.N. Yarceva. - M., 1990.
14. Karpov, V.G. Glagol: modaljnihe formih // Grammatika khakasskogo yazihka / pod red. N.A. Baskakova. - M., 1975.
15. Lyapon, M.V. Modaljnostj // Lingvisticheskiyj ehnciklopedicheskiyj slovarj / gl. red. V.N. Yarceva. - M., 1990.
16. Cihpanov, E.A. Grammaticheskie kategorii glagola v komi yazihke. - Sihktihvkar, 2005.
17. Cihpkayjkina, V.P. Temporaljnostj v mordovskikh yazihkakh i principih ee opisaniya. - Saransk, 2007.
18. Plungyan, V.A. Obthaya morfologiya. Vvedenie v problematiku: ucheb. posobie. - M., 2000.
19. Khakassko-russkiyj slovarj = Khakas-orihs sostik. - Novosibirsk, 2006.
20. Petrov, N.E. Modaljnihe slova v yakutskom yazihke // Sibirskiyj tyurkologicheskiyj sbornik: sbornik nauch. trudov. - Novosibirsk, 1976.
Статья поступила в редакцию 17.04.13
УДК 82.091
Kosheleva A.L., Mongush E.D. L. PETRUSHEVSKAYA'S PROSE: MEANINGFUL-AESTHETIC DISCOURSE AND TYPOLOGY. L. Petrushevskaya's prose (short stories, narratives, tales, prose and dramaturgy cycles) is an uncompromising quest of «the very bottom», «the very truth»; it is a creative quest of a writer with a shaped worldview and artistic system, a creative quest of a philosopher and a humanist, a creative quest of a person knowledgeable in traditional culture and at the same time experimenting with post-modern forms.
Key words: post-modernism, aspect, prose, criticism, idiostyle, transformation, literary tale, myth, short story, narrative, writer.
А.Л. Кошелева, зав. сектором литературы ХакНИИЯЛИ, д-р филол. наук, проф. каф. литературы Института филологии и журналистики ФГБОУ ВПО «Хакасский гос. университет им. Н.Ф. Катанова», г. Абакан, E-mail: mongun2005@yandex.ru; Е.Д. Монгуш, соискатель сектора литературы ХакНИИЯЛИ, зам. директора по инновационной деятельности ГБНИ и ОУ «Тувинский институт гуманитарных исследований», г. Кызыл, E-mail: mongun2005@yandex.ru
ПРОЗА Л. ПЕТРУШЕВСКОИ: СОДЕРЖАТЕЛЬНО-ЭСТЕТИЧЕСКИЙ ДИСКУРС, ТИПОЛОГИЯ
Литература постмодернизма с ее традициями и новациями нуждается в пристальном и разностороннем исследовании. В художественной системе Л.С. Петрушевской воплощается наиболее перспективный путь развития современной литературы. В статье авторы приходят к выводу что творчество Л. Петрушевской (рассказы, повести, сказки, циклы прозы и драматургии) - это творчество писателя с определившимися миропониманием и художественной системой, философа, гуманиста, человека, хорошо знающего традиционную культуру и одновременно экспериментирующего формами постмодерна.
Ключевые слова: постмодернизм, аспект, проза, критика, идиостиль, трансформация, литературная сказка, миф, рассказ, повесть, писатель.
Современная литература, лишенная общей организующей силы, являясь выразителем сложного чаще всего деструктивного сознания, настойчиво ищет и строит новые пути постижения сегодняшнего состояния мира и человеческого его осознания.
Состояние поиска и эксперимента поддерживается, прежде всего, «неканоничностью» и «пластичностью» романного слова (М. Бахтин), позволяющего трансформировать и переосмысливать все ранее сложившиеся жанровые модели, такие, как анекдот, притча, мениппея, новелла- гиньоль, сказка, утопия. По мнению Ю.М. Лотмана, искусство в этом сложном, динамически развивающемся мире напоминает «кипящий котел», который многое моделирует и дает возможность того, чего не может дать жизнь» [1].
О проблеме соотнесенности жизненных реалий и литературных деклараций в характерной для себя образной форме выразилась Л. Петрушевская: «О Господи, зачем этот мир так устроен, что ничего в нем нет от литературы, от одного прочтения, одной точки зрения - а все может быть прочтено еще глубже, и еще больше могут разверзнуться пучины, и, погружаясь в эти пучины, ища само дно, самую истину, человек много чего теряет в пути, оставляет без внимания истины не хуже той, какая ждет его на дне...» [2].
Творчество Л. Петрушевской (рассказы, повести, сказки, циклы прозы и драматургии) - это органический синтез всего того, что определяется этим бескомпромиссным поиском - «самого дна», «самой истины», это творчество писателя с определившимися миропониманием и художественной системой - философа, гуманиста, человека, хорошо знающего традиционную культуру и одновременно экспериментирующего формами постмодерна.
Творчество Л. Петрушевской стало объектом внимания критиков и литературоведов практически сразу после ее первых публикаций (1972).
Автору и ее творчеству были даны самые разнообразные и неоднозначные оценки: «раздражение» читателя Е. Воробьевой, «незнание жизни в более широком смысле слова», «узкий круг неизменных типажей» (Д. Быков), «грязный реализм» с элементами специфической русской «экзотики» (зарубежная критика), «странная проза», «маргинальная» и т.д., и уже более поздняя оценка ее творчества: «значительные масштабы ее дарования», «уникальное своеобразие прозы Петрушевской», «достойные традиции Н. Гоголя, А. Чехова, М. Зощенко, М. Булгакова».
Можно выделить следующие аспекты осмысления творчества Л. Петрушевской в критике: эстетический (сказовость, рит-мизированность, эпичность, риторика, смещение семантического фокуса, «ускользание автора» (А. Барзах); ситуативные лейтмотивы и «типы» (Е. Гощило); хронотоп); экзистенциальный (трактовка феномена смерти - абсурдистская и ренессансная), (Ю. Серго, М. Кудимова, Н. Медведева, Е. Гощило, Г. Демин, М. Строева); авторский «почерк» (традиции и новаторство), (Г. Дедков, И. Пруссакова, М. Васильева, О. Лебедушкина); психологизм - антипсихологизм прозы Л. Петрушевской (А. Митрофанова, В. Миловидов, А. Барзах, Д. Быков); мифологический (архетип, мифологема), (Е. Гощило, Н. Медведева, И. Дедков); гендерный (А. Куралех, И. Савкина, Т. Маркова, О. Славникова, Г.Пушкарь); оценочный (Т. Прохорова, Т. Морозова, Т. Маркова, О. Славникова); «провинциальная» пресса о творчестве Л. Пет-
рушевской (Э. Прояева, Г. Нефагина, Д. Мишуровская), драматургия (Н. Агишева, В. Переведенцев, С. Пахомова).
Творческая лаборатория Л. Петрушевской - это сложный организм, в которой осуществляется креативное переосмысление художественного опыта эстетических систем, являвшихся «детьми» кризисных, переходных эпох с ориентацией на пересоздание действительности (барокко, сентиментализм, романтизм, символизм, экзистенциализм), в их синтезе с античными и самыми разными направлениями реализма. Эта синкретич-ность прежде всего связана с жанровыми особенностями прозы Л. Петрушевской, в частности, - рассказами: хроника, реквием, «случай», притча, рассказ- пьеса («Песни ХХ века», «Изолированный бокс»), сказка - небольшие по объему, осложненные напряжением ужаса, злодейств, извращений, гротескового совмещения смешного и серьезного, они напоминают то новеллу-гиньоль, то «мениппею» (М. Бахтин), то антиутопию. «Вопрос писательского развития Л. Петрушевской, - пишет Е. Канчуков
- это вопрос кодирования ею реальности» [3]. В. Розанов, в свое время, ориентировал читателя и критика на «заглавие» произведения, как на ключ к разгадке его смысла, содержания. Возможно, Л. Петрушевская «подсказывает» суть рассказанного через названия произведений и циклов. Так, заглавия ее циклов
- «Бессмертная любовь», «Реквиемы», «По дороге бога Эроса», «Тайна дома», «Бал последнего человека», «Настоящие сказки» - это своеобразное обозначение не только тематики, в пределах которой работает автор, но и предложение своего взгляда на мир, множество концепций миропонимания своих персонажей, в совокупности представляющих дискретность сознания сегодняшнего человека.
Восприятие и осмысление сложной в своей противоречивости современной реальности осуществляется в прозе Л. Петрушевской в разного рода авторских интенциях, в художественной системе так или иначе представляющей имплицитное и эксплицитное выражения авторской позиции. Авторское сознание писателя Петрушевской основывается на ее желании понять современника и ту среду, которая его «формирует». Речевой стиль ее персонажей - это то, что она «услышала в толпе». В интервью 2000-го года эту мысль Петрушевская выразила так: «Каждая тема приходит уже готовая. Иногда у меня впечатление, что это не только я так сначала думала. Рассказ возникает у меня практически без изменений, его надо быстро записать <...> Люди очень хотят, чтобы их выслушали. И я как бы обязана слушать.» [4]. Господствует речь толпы, которая исследователем Р. Тименчик была охарактеризована так: «.Это целый лингвистический континент со своим словарем, синтаксисом, стилистикой... С Петрушевской мы входим не столько в прозу жизни, сколько в поэзию языка.» [5]. Человек «живет в языке». Кто эти люди- персонажи прозы Петрушевской? Как и в прозе
А.П. Чехова, его «Пестрых рассказах», у нее тоже отказ от литературного героя, изображены «просто люди», современная разноликая пестрая толпа - интеллигент, служащий, домохозяйка, просто муж, жена, мать, отец, их дети - «сугубо городского, обязательно ущемленного менталитета» [6]. Единичный представитель этого «менталитета» - так называемый «средний человек», носитель и выразитель массового сознания. «Ущемлен-ность» мужчины - это проявление слабости, беззащитности (рассказ «Темная сила»). В силу этого женщина должна быть силь-
ной и даже где - то агрессивной. Традиционные оберегающие и защищающие ее начала теряют идилличность и граничат со злобой, жестокостью и деспотизмом (рассказ «Случай Богородицы»). Абсурдность бытия лишает человека его психологической и социальной индивидуальности (рассказы «Али-Баба», «Темная судьба»).
«Поэзия языка» прозы Петрушевской - это «ошибка языковых инерций» (А. Барзах). Изобилующая парадоксами жизнь находит адекватное отражение в стиле: смешение канцеляризмов и просторечия («Я люблю тебя», «Еврейка Верочка» и др.); высокого и низкого стилей («Дама с собаками», «Грипп»); повторы слов, фраз, мыслей с элементами оксюморона, метонимии, антитезы, когда автор и читатель как бы включаются в поток сознания персонажа, его сложных переживаний («По дороге бога Эроса», «Дама с собаками», «Дочь Ксени», «Мистика», «Смысл жизни», «Я люблю тебя»); сказ, когда образ рассказчика служит своеобразной речевой маской автора.
Одна из особенностей художественной системы прозы Л. Петрушевской - это пространственно-временная организация повествования - «хронотоп» (М. Бахтин), передающая замкнутость, ограниченность, инерционность бытия под «прицелом» гротесковой беспредельной свободы, основанной на «карнавальной правде» (М. Бахтин»), когда «Народный смех казнит несовершенство мира и, омыв весельем, преображает и обновляет его» [7]. Вот этот мир «безнадежной патологии» приводит в своего рода систему художественное мастерство писателя. Цельность и речевого стиля, и хронотопа обусловливается единством стоящего за ними авторского сознания. Автор становится обозначением «некой концепции», «некого взгляда» на действительность, выражением которого является его произведение» (Б. Корман).
Темы прозы Л. Петрушевской - это темы, которые продиктованы, сформулированы точкой зрения автора - гуманиста, человека культуры («Медея», «О счастье», «По дороге бога Эроса», «Девятый том», повести «Маленькая девочка из «Метрополя», «Время ночь»), рассказчицы, выражающей мнение «толпы и сплетни». В последнем дискурсе центральной становится тема быта и безысходного одиночества человека с жестоким законом бытия - алогичность самой жизни. «Толпа» становится «безъязыкой», инертной, человек «теряет лицо» и социальное, и как психологический индивидум. «Революцию растущих ожиданий» (терпеть во имя светлого будущего), - пишет Е. Стариков, - сменила «революция утраченных надежд» с глубочайшим душевным надломом, цинизмом, психологическим деклассированием» [8]. Нет четкого разграничения между социальной и моральноэтической и психической патологиями: любая патология - это разновидность приспособления личности к «травмирующему окружению», а это уже «болезнь» данной личности, которую очень точно диагностирует писатель Людмила Петрушевская. Обертонами этой сложной и разноликой темы быта становятся мотивы одиночества, помутненного сознания, слез - и как итог этого - мотив разрушения семейного очага, «коммуналки» и общежития («Отец и мать», «Свой круг», «Дочь Ксени») - так называемый мотив «бездомья», столь популярный в русской литературе Х1Х-ХХ веков.
Богатый речевой дискурс Петрушевской (монологи, диалоги, реплики), это «несущее множество» [9] помогает раскрыть не только замысел автора, мысль персонажа, мотив, поступок, но и несет на себе сюжетно-композиционную функцию (завязка, кульминация, развязка). Словесные излияния, перебранки, порой философичные размышления с элементами сюжетных и образных аллюзий, интертекста из мифов, фольклора, античности «переводят» этот заурядный жизненный план в онтологический ракурс, предлагающий задуматься о принципах, структуре и закономерностях бытия в целом («Новые Робинзоны», «Теща Эдипа», «Медея», «История Клариссы» и др.).
Своеобразной антитезой алогичности реальной жизни с такими ее осложнениями, как человеческое одиночество, горечь, тоска, нужда и безысходность, является сказка, которая творит иллюзорный, но справедливый и прекрасный мир, а «космос гармонии» (О. Фрейденберг) низвергает хаос действительности. Предметом нашего рассмотрения стали литературные сказки Л. Петрушевской - «Дикие животные сказки» и роман
В. Пелевина - «Жизнь насекомых» в типологическом аспекте функциональности фантастического реализма. Литературная сказка, по мнению ее исследователей (Э. Померанцева, Л. Овчинникова, Е. Неелов, М. Липовецкий) усваивает фольклорные
традиции и творчески, художественно переосмысливает ее эстетические и этические постулаты. Повествование и литературной, и народной сказки основано на игровом начале, где рядом с чудесным постоянно соседствуют реалии окружающего нас мира. Литературная сказка, во многом, сохраняя «память жанра» (М. Бахтин), повторяет и обязательную установку на вымысел, и «happy end» с победой добра над злом, и отдельные элементы поэтики народной сказки.
В повествовательной стратегии литературной сказки и Петрушевской, и Пелевина обязательно в наличии игровая атмосфера, артистизм, «карнавальность» (М. Бахтин), открывающая широкую перспективу для интертекстуальных возможностей и разного рода художественных экспериментов, вступая во взаимодействие с другими жанрами. Л. Петрушевская несколько десятков сказочных миниатюр группирует по разным небольшим циклам: дидактическая установка характерна для циклов -«Сказки для взрослых», «Сказки для всей семьи», «Сказки, рассказанные детям». Акцентируя внимание на жанровых особенностях, она предлагает «Ненастоящие сказки» и «Настоящие сказки». «Ненастоящие сказки» - это короткие рассказы- анекдоты с использованием басенной аллегории и без откровенных нравоучительных выводов, которые легко можно сделать сам рецепиент, как в сказке «Трудное детство», в которой «чистоплотная» моль Нина «скромно» обирает окружающих (барана Валентина).
Интрига «Настоящих сказок», как и сказок волшебных, о животных, часто основывается, как и в фольклорной сказке, на хитрости, обмане. Однако и Петрушевская («Молодой осел») и Пелевин (новелла «Жизнь за царя»), в большей степени ориентированный на сказочно- литературные традиции, очень часто трансформируют и сказочные, и литературные сюжеты, образы, поэтику.
«Дикие животные сказки» Л. Петрушевской и «Жизнь насекомых» В. Пелевина во многом объединяет их «романное начало», хотя бы исходя из их жанрового определения самими авторами: Петрушевская обозначила - «Дикие животные сказки. Первый отечественный роман с продолжением», Пелевин - роман «Жизнь насекомых». Этим самым была сделана заявка на новый жанр «литературы абсурда» - жанр без историко-культурных границ» [10], функционирующий в идейно-эстетических пределах фантастического реализма, открывающего широкие возможности для интертекстуальности, совмещения современности и истории, сверхъестественного и естественного, паранормального и обыденного. Все это привносит соответствующее своеобразие в особенности идиостиля данных писателей: богатство культурологического контекста, разнообразие как эксплицитных, так и имплицитных отсылок к мировой литературе от мифов и античности к реалиям современности; контаминация реального и ирреального, метафизического сюжетов; разновариантное использование реминисценций, аллюзий, непрямого цитирования; сатирическое заострение; креативная трансформация стиля народных сказок, отечественной и зарубежной классики (И.Крылов, М. Салтыков-Щедрин, Н. Гоголь, братья Карел и Йозеф Чапеки, Ф. Кафка) - все это создает в «романных сказках» Л. Петрушевской и В. Пелевина обобщенную картину абсурдного мира. «Романность» подобного рода произведений, их всеохватность, философичность верно охарактеризовал Н.В. Гоголь: «Сказка, - писал он, - может быть созданием высоким, когда служит аллегорическою одеждою, облекающею высокую духовную истину, когда обнаруживает ощутительно и видимо даже простолюдину дело, доступное только мудрецу» [11]. Обращение к одному из жанров фантастического реализма Петрушевской и Пелевина обусловлено, прежде всего, фантастическими метаморфозами современного мира, его преображениями со сказочной быстротой. Все формы идейно-эстетической функциональности фантастического реализма, присущие «Диким животным сказкам» Л. Петрушевской и роману «Жизнь насекомых» В. Пелевина существенно востребованы в литературе постмодернизма (Т. Толстая, Л. Улицкая, М. Палей, Вик. Ерофеев, В. Маканин, Д. Быков, В. Соловьев, М. Успенский, В. Пье-цух, Д. Липскеров и др.).
Крушение советской империи, ее саморазрушение должны были с неизбежностью повлечь за собой крушение мифа, на осколках которого и возник тот эстетический феномен, который был поименован, как «ностальящее» [12].
Все вышеперечисленные современные писатели и прежде всего Людмила Петрушевская утверждают в так называемой «новой литературе», - литературе постмодернизма мысль, что
и современная действительность со всеми ее катастрофами и нии. В творчестве, художественной системе Л.С. Петрушевской
разного рода «мусором» не может отменить общечеловеческие воплощается наиболее перспективный путь развития современ-
идеалы. Литература постмодернизма с ее традициями и нова- ной литературы, путь талантливого соотношения традиций про-
циями нуждается в пристальном и разностороннем исследова- шлого с задачами и перспективами новой эпохи.
Библиографический список
1. Лотман, Ю. «.нам все необходимо. Лишнего в мире нет» // Дружба народов. - 1994. - № 10.
2. Петрушевская, Л. Полное Собр. соч.: в 5 т. - Харьков; М., 1996. -Т. I.
3. Канчуков, Е. Сто строк о новинках. Петрушевская Л. Реквиемы. Песни восточных славян // Лит. Обозрение. - 1991. - № 7.
4. Петрушевская, Л. Девятый том. - М., 2003.
5. Тименчик, Р Ты - что? Или Введение в театр Петрушевской // Петрушевская Л. Три девушки в голубом. Пьесы. - М., 1989.
6. Ремизова, М. Теория катастроф, или Несколько слов в защиту ночи // Лит. газ. - М., 1996. - № 11.
7. Бореев, Ю. Теория литературы. - М., 2001. - Т. IV. Литературный процесс.
8. Цит. по: Кутлемина, И.В. Поэтика малой прозы Л. Петрушевской: автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Северодвинск, 2002.
9. Борисова, И. Послесловие // Петрушевская Л. Бессмертная любовью. Рассказы. - М., 1988.
10. Серго, Ю.Н. Поэтика прозы Л. Петрушевской: (Взаимодействие сюжета и жанра): автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Екатеринбург, 2002.
11. Гоголь, Н.В. Полн. собр. соч. - М.; Л., 1952. - Т. 8.
12. Иванова, Н. Ultra-fiction, или Фантастические возможности русской словесности // Знамя. - 2006. - № 11.
Bibliography
1. Lotman, Yu. «...nam vse neobkhodimo. Lishnego v mire net» // Druzhba narodov. - 1994. - № 10.
2. Petrushevskaya, L. Polnoe Sobr. soch.: v 5 t. - Kharjkov; M., 1996. -T. I.
3. Kanchukov, E. Sto strok o novinkakh. Petrushevskaya L. Rekviemih. Pesni vostochnihkh slavyan // Lit. Obozrenie. - 1991. - № 7.
4. Petrushevskaya, L. Devyatihyj tom. - M., 2003.
5. Timenchik, R. Tih - chto? Ili Vvedenie v teatr Petrushevskoyj // Petrushevskaya L. Tri devushki v golubom. Pjesih. - M., 1989.
6. Remizova, M. Teoriya katastrof, ili Neskoljko slov v zathitu nochi // Lit. gaz. - M., 1996. - № 11.
7. Boreev, Yu. Teoriya literaturih. - M., 2001. - T. IV. Literaturnihyj process.
8. Cit. po: Kutlemina, I.V. Poehtika maloyj prozih L. Petrushevskoyj: avtoref. dis. ... kand. filol. nauk. - Severodvinsk, 2002.
9. Borisova, I. Posleslovie // Petrushevskaya L. Bessmertnaya lyubovjyu. Rasskazih. - M., 1988.
10. Sergo, Yu.N. Poehtika prozih L. Petrushevskoyj: (Vzaimodeyjstvie syuzheta i zhanra): avtoref. dis. ... kand. filol. nauk. - Ekaterinburg, 2002.
11. Gogolj, N.V. Poln. sobr. soch. - M.; L., 1952. - T. 8.
12. Ivanova, N. Ultra-fiction, ili Fantasticheskie vozmozhnosti russkoyj slovesnosti // Znamya. - 2006. - № 11.
Статья поступила в редакцию 17.04.13
УДК 811
Omelchenko L.N. LOGICAL-SYNTACTIC CLASSIFICATION OF SEMANTICS OF THE SENTENCE IN THE LIGHT OF IDEAS OF TRADITIONAL LINGUISTICS. The article is devoted to the problem of semantics aspect of the sentence, which is studied on the basis of structural and semantic direction of Rusistics. Analyzed the logical-syntactic types of semantics, the syncretism of types, the regularities of functioning of the sentences in the texts of description and narration.
Key words: semantics of sentence, logical-syntactic type of semantics, syncretism, text, description, narration.
Л.Н. Омельченко, канд. филол. наук, доц. каф. русского языка ФГБОУ ВПО «Бурятский гос. университет»,
г. Улан-Удэ, E-mail: omelchenko.2@mail.ru
ЛОГИКО-СИНТАКСИЧЕСКАЯ КЛАССИФИКАЦИЯ СЕМАНТИКИ ПРЕДЛОЖЕНИЯ В СВЕТЕ ИДЕЙ ТРАДИЦИОННОГО ЯЗЫКОЗНАНИЯ
Статья посвящена проблеме семантического аспекта предложения, который изучается на основе принципов структурно-семантического направления русистики. Анализируются логико-синтаксические типы семантики, синкретизм типов, закономерности их функционирования в текстах «описание» и «повествование».
Ключевые слова: семантика предложения, логико-синтаксический тип семантики, синкретизм, текст, описание, повествование.
В современной синтаксической науке предложение понимается как многоаспектная синтаксическая единица. Объектом изучения в статье определена смысловая сторона (семантический аспект) простого предложения. Предмет изучения - логикосинтаксические типы семантики простого предложения. Цель статьи - проанализировать, какое развитие получили некоторые идеи русского традиционного языкознания в логико-синтаксическом подходе к семантике простого предложения.
В истории русистики, как известно, выделяют два периода: традиционный и современный. Традиционный период развития отечественного языкознания связан, прежде всего, с работами Ф.И. Буслаева, А.А. Потебни, А.М. Пешковского, А.А. Шахматова, Л.В. Щербы и других. Исследования В.В. Виноградова завершают период традиционного языкознания. Книга В.В. Виноградова «Русский язык. (Грамматическое учение о слове)», по словам Ю.В. Рождественского, «послужила научной основой для создания последующих грамматик русского языка и грамматик других
языков» [1, с. 69]. Академическая «Грамматика русского языка» (1952-1954), составленная под редакцией В.В. Виноградова, обобщила традиционную синтаксическую теорию, наметила перспективы изучения синтаксического строя русского языка.
Современное состояние русистики отличается разнообразием лингвистических концепций, в том числе в области синтаксиса русского языка. Значительным шагом в развитии синтаксической науки является дифференциация аспектов исследования, вычленение отдельных аспектов в самостоятельные направления, что позволило глубоко изучить разные стороны синтаксических единиц. В «Грамматике современного русского литературного языка» (1970) было выделено два аспекта: структурный и коммуникативный. В «Русской грамматике» (1980) структурный и коммуникативный аспекты синтаксических единиц были дополнены семантическим.
Особое место среди лингвистических теорий занимает структурно-семантическое направление русистики, сформиро-
