CC BY
65
2 Рокада — железная дорога параллельно линии фронта.
3 РГАЭ. Ф. 1884, оп. 31-б, д. 75, л. 7-8; Блокнот агитатора. 1982. № 16. С. 30.
4 РГАЭ. Ф. 1884, оп. 31-б, д. 75, л. 7-9.
5 Там же. Л. 12, 14, 18.
6 Там же. Л. 18.
7 Там же. Л. 14-16, 18.
8 Личный архив М.М. Барского: Страницы дневниковых записей: 1969-1975 гг.; Труды СО по Программе хозяйствования БАМа: В 3 т. Рукоп. Принтер. изд. М., 1984.
9 Политический вестник. 1985. № 11. С. 27-28; Личный архив М.М. Барского: Папка № 3: Магистрали Сибири.
10 О мерах по комплексному освоению природных ресурсов зоны БАМ: Проект Госплана СССР от 14 дек. 1984 г. Рукоп. Принтер. изд. М., 1984.
11 Байкальские вести. 2004. 16-22 нояб.
12 Железнодорожный транспорт Восточной Сибири: из XIX в XXI век: К 100-летию Транссибирской магистрали: В 2 т. / Под общ. ред. В.Г. Третьякова. Иркутск, 2001. Т. 2. С. 418.
13 Российская газета. 2004. 3 февр.
14 Железнодорожный транспорт Восточной Сибири: из XIX в XXI век. Т. 2. С. 418.
15 Блокнот агитатора. С. 32; Личный архив М.М. Барского: Страницы дневниковых записей: 1976-1984 гг.
В.Ю. ТИТОВ
кандидат исторических наук, доцент Иркутского государственного педагогического университета
ПРОТЕСТНЫЕ НАСТРОЕНИЯ СОВЕТСКИХ ГРАЖДАН: АНОНИМКИ И ДЕСАКРАЛИЗАЦИЯ ВЛАСТИ В НАЧАЛЕ 1950-х гг. (по материалам надзорного производства Прокуратуры СССР)
В начале 1950-х гг. десакрализация власти стала одной из форм общественного протеста, вызванного коммунальными, бытовыми и нравственными проблемами социалистического общества. Во многом это было обусловлено двойственным отношением общества к представителям послесталинского состава ЦК и Политбюро.
В современной литературе уже в течение полувека протестные представления в общественном мнении рассматриваются на фоне персонификации образа конкретного политического лидера. В широком смысле персонификация предполагает, что через отношение к образу того или иного политика, отражающемуся в прессе, общество показывает свое отношение к острым и неоднозначным проблемам бытия. В Советском Союзе образ политического деятеля «обожествлялся» за счет того, что все лидеры были членами партии Ленина — непогрешимого человека планеты. В разные периоды образ Ленина, а вместе с ним и принципы демократии, завещанные вождем, корректировались общественным мнением согласно внутриполитической обстановке.
Фигура партийного лидера играла немаловажную роль в решении любых проблем. Во второй половине 1950-х гг. советские граждане с охотой делились интимными подробностями своей коммунальной жизни в письмах на имя В.М. Молотова. Так, 3 февраля 1955 г.
он получил письмо от группы рабочих с выражением возмущения по поводу изменения порядка оплаты больничных листов1. Через год ему писали в ультимативной форме приблизительно так: если он не станет генсеком, то страну захлестнет волна противоречий, спровоцированных необдуманной внутренней политикой «фашиста Хрущева»2.
В специальном фонде 82 РГАСПИ есть опись 2, практически наполовину посвященная аналогичным письмам-жалобам. Каждое архивное дело насчитывает по нескольку десятков таких письменных протестов, анонимок. Автор статьи начал просматривать дела, связанные с письменными жалобами, с самого первого дела и в конце концов дошел до дела 1466! Приблизительно половина писем носит яркий антисемитский характер, а вот другая половина распределилась следующим образом: треть — жалобы, связанные с конфликтами на работе и в быту, две трети — нецензурные оценки действий других членов Президиума ЦК КПСС.
Не каждый член правительства и ЦК партии мог похвастаться популярностью в народе. В этом тоже наблюдается определенный про-тестный менталитет советского общества. Обращения с жалобами к Молотову были вызваны не только его большой популярностью. Его персона ассоциировалась с последними наиболее громкими, с точки зрения обще-
© В.Ю. Титов, 2005
111
ственного мнения, внутриполитическими событиями: он вошел в комиссию «по чествованию 70-я со дня рождения И.В. Сталина»3, и он же выступил по радио со скорбной траурной речью по случаю его смерти4. В представлениях людей, слушавших Молотова, только он один мог быть вождем и «святорусским богатырем»5. Корреспондентка из Воронежа, слушая «дорогого и горячо любимого Вячеслава Михайловича», чувствовала, что только с его приходом во власть можно сдвинуть с мертвой точки многие проблемы, в том числе коммунальные. «Пожалуйста, намекните об этом в каком-либо из Ваших выступлений. Все мы, простые люди, — обращалась писавшая к Молотову гражданка, — хотели бы Вас видеть на месте Иосифа Виссарионовича»6. Такая эмоциональность письменных жалоб и протестов была характерна для городского населения. Сельские жители на этот счет оказывались более сдержанными и, как правило, ограничивались только пожеланиями, не излагая в своих письмах каких-то просьб и не выдвигая требований.
Молотов, первый заместитель председателя Совета Министров и министр иностранных дел, по оценкам из самых разных источников, с конца марта 1953 г. до середины 1955 г. олицетворял для большей части населения СССР «верного и единственного продолжателя дела Сталина», который «все силы расходовал на строительство социализма»7.
Другим примером персонифицированной формы протеста являлось противопоставление руководителей СССР, так сказать, «народной памяти», превращавшей имена Ленина и Сталина в сгусток легенд. Соответственно все остальные члены Политбюро считались менее положительными лицами по сравнению с сакральными образами вождей.
Такая тенденция была замечена еще при жизни Сталина. Самое любопытное, что архивные данные по этому вопросу до сих пор находятся на совершенно секретном доступе, поэтому использование некоторых умозаключений вполне допустимо. В частности, это касается описи 136 фонда 17 РГАСПИ. Далее по тексту все сноски даны на официальные публикации. Это сделано специально, во-первых, для того, чтобы у сомневающихся была возможность перепроверить информацию, а во-вторых, чтобы избежать ненужных кривотолков.
Весной 1951 г. секретарь ЦК М.А. Суслов и министр МГБ В.С. Абакумов провели спе-
циальное расследование причин распространения в обществе нецензурных и десакраль-ных слухов антигосударственного характера. Было установлено, что в результате бездеятельности правоохранительных органов престиж советской власти в общественном мнении резко упал. Не успели члены ВКП(б) привыкнуть к новому названию своей партии — КПСС, как в народе было придумано для этого сокращения второе, негласное название. На улицах появились надписи, расшифровывавшие аббревиатуру КПСС как «крепостное право специальных служб». Вдогонку прошлому сокращение ВКП(б) тоже получило подпольно-хулиганскую интерпретацию: «второе крепостное право (большевиков)».
Ранее в тексте было сделано упоминание об описи 136 фонда 17 РГАСПИ. Эта опись заслуживает отдельного внимания. Как ни велико желание историка проникнуть в суть изучаемого вопроса, часто этому препятствует гриф секретности. Подобное препятствие заставляет исследователя больше работать с заголовками дел в описи, чем с самими документами.
По секретным статистическим данным, имеющимся в центральных архивах Российской Федерации, например в РГАСПИ, число нераскрытых преступлений в рассматриваемый период составляло около трети всех преступлений, а число уголовных и особо опасных преступлений — до половины. Часто в милиции работали сотрудники, давно запятнавшие себя взятками и связями с бандитами. Летом 1952 г. анонимки с жалобами на бездеятельность, а возможно, и на попустительство бандитам со стороны Московской городской прокуратуры поступили в ЦК. Отмечалось, что на ряде предприятий Москвы и Подмосковья было замечено множество случаев хищений, растрат и злоупотреблений, но почему-то прокуратура не замечала этих преступлений. Точно такая же ситуация сложилась на Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке8. Неоперативность, а в ряде случаев специально проявленная бездеятельность приводили к тому, что в народе привыкли к безнаказанности преступлений, что нашло отражение в анекдотах и слухах.
Вульгаризация языка, протестные настроения, различные слухи, циркулировавшие в общественном мнении, появились еще в годы войны. Такие явления, как распространение листовок, религиозное брожение в первые
послевоенные десятилетия, превратились в одну из основных форм протеста. Охарактеризовать подобное обстоятельство можно только депрессивным состоянием, в котором находилась большая часть советского общества.
В 1999 г. международный фонд «Демократия» опубликовал большую часть дел, возбужденных Прокуратурой СССР, об антисоветской агитации и пропаганде, зафиксированных с марта 1953 г. (смерть Сталина) по август 1991 г. (конец тоталитарного режима). Объем этого фолианта почти тысяча страниц. Всю книгу заполняют краткие характеристики дел тех лиц, которых советский суд признал контрреволюционерами, иностранными шпионами и диверсантами. В основном людей осуждали за высказывания и анонимные письма, критикующие правительство. За 1953 г., после смерти Сталина, на лиц, проживавших на территории РСФСР, по ст. 58 было заведено уголовных дел:
— за драки с милицией, разговоры в нетрезвом состоянии, порочащие советскую действительность, — 295;
— за распространение слухов, наносящих моральный и идеологический вред СССР, призывов к свержению власти и антисоветскую агитацию — 239;
— за поступки, носящие космополитический оттенок, и за признания в симпатиях к государству Израиль — 56;
— за отправку писем, открыток анонимного характера, в которых содержалась критика строя и руководителей страны, — 53;
— за исповедование и пропаганду религиозных воззрений баптистов, староверов и прочих христианских течений протестантизма — 23;
— за различные татуировки на теле, носящие антисоветский характер, — 16;
— за распространение листовок — 15;
— за руководство организациями, занимающимися антисоветской деятельностью, — 12.
По большей части все дела заводились на основе одной-единственной улики — разговоров граждан, в которых осуждались действия правительства.
Пример первый, связанный с разговорами в нетрезвом или аффективном состоянии. 7 марта 1953 г. был арестован гражданин С.А. Зернов, 1903 г. рождения, образование шесть классов, проживавший в г. Ярославле. Он обвинен в том, что в 1949—1953 гг. говорил: «В колхозах жизнь плохая, люди живут хуже, чем скот... В Америке живут свобод-
но, можно критиковать правительство, там несколько партий»9. Приблизительно то же самое говорили своим знакомым ссыльные латыши А.Ф. Балодис и Я.Ф. Винзарайс в Омской области. В их высказываниях еще хоть как-то, но можно найти слабый намек на антисоветскую агитацию. Это выражалось в том, что от критики советской экономики оба пытались провести параллели к скорой войне между СССР и США. Естественно, победа предсказывалась США10. Судя по аналогичным делам высказывания о скорой военной катастрофе в Советском Союзе были обычным явлением среди спецпоселенцев и заключенных. Так, Б.А. Демин, 1935 г. рождения, образование четыре класса, после освобождения по амнистии, будучи в нетрезвом состоянии, назвал милиционеров фашистами, а затем перешел к угрозам. По его предположениям, любой освобожденный обязательно поднял бы протест против советской власти в пользу Америки11.
Советский суд по-разному квалифицировал подобные апелляции к Америке. В том случае когда заявления о военных симпатиях к Америке делались гражданами в узком кругу или в состоянии сильного опьянения, суд расценивал их как хулиганские. Если то же самое совершалось сознательно и перед более или менее крупной аудиторией, то виновного судили за призыв к свержению власти.
Точно такие же двойные стандарты применялись судом в отношении осужденных, высказывавшихся против конкретных политических фигур Советского Союза. Например, гражданка Ф.А. Кичкина, 1898 г. рождения, уборщица, 9 марта 1953 г. после траурного митинга сказала: «Он сдох, и вы все подохнете». После смерти Сталина такая фраза воспринималась многими не просто как кощунство, но как прямой призыв к свержению власти. Прошло два года, и срок Кичкиной существенно снизили12. Гражданину Н.А. Калгано-ву, совершившему куда более тяжкие преступления, чем Кичкина (нецензурные высказывания в адрес партии, защита Берии и преднамеренное повреждение бюста Ленина), суд сократил срок на год раньше13.
В то же самое время использование имен вождей партии в сочетании с нецензурными анекдотами и именем Л.Д. Троцкого означало, что задержанный отбудет срок «от звонка до звонка»14. Обращение общественного мнения россиян к революционным лидерам про-
шлого, получившим при культе личности Сталина ярлык врага народа, было вызвано десак-ральным отношением к партии. Десакрализа-ция как феномен социальной жизни означает политическую инфляцию ранее публично превозносимых имен и лозунгов. Процесс десак-рализации протекает неформально и не зависит от политических установок правящей элиты общества. Это обстоятельство позволяет безошибочно установить время, когда как бы «возведенные в святость» политические стереотипы перестают быть таковыми для общественного мнения. Безусловно, уже в конце 1940-х гг. употребление имени Троцкого даже для осужденных по ст. 5810 УК РСФСР считалось редкостью. Но критика членов партии была, напротив, очень распространена в народе. Так, гражданина М.Д. Иванникова, 1891 г. рождения, осудили за анекдот про коммуниста: «При операции забыли вложить человеку мозг, и врач сказал, что проживет и без мозга, потому что имеет партийный билет»15.
Достаточно весомую роль в десакрализа-ции членов Центрального Комитета или в целом партии играли подробности из личной жизни конкретных персон. Так, А.И. Федотов в разговорах о тяжелой жизни народа между прочим обмолвился о том, что Сталин приказал убить Кирова, а исполнителем стал Николаев, имевший «личные счеты с Кировым»16. В другом случае гражданин И.С. Падалкин высмеивал, как ему казалось, начавшийся маразм у М.И. Калинина17.
Яркой формой десакрализации партии и высших государственных инстанций были письма, открытки и листовки анонимного характера. Как правило, они призывали к свержению власти большевиков, а если в них содержалась критика, то только в очень конкретной, сжатой форме. «Откройте глаза, тов. редактор, и посмотрите фактически, что делается у нас, нас кормят маргарином да цифрами и болтовней, закройте подпольные магазины в горкомах ВКП(б) и обкомах. Вы боитесь правды и не верите народу, в силу этого глушите радиостанции»18. Гражданин М.А. Чернобаев, обращаясь в анонимных письмах к В. Молотову, К. Симонову, И. Эренбургу, писал: «Вы живете по-графски и с чернью не знаетесь, а если знаетесь, то заставляете свою совесть замолчать, ибо тогда не получите Сталинские премии... Коммунисты до того обнаглели, считают этих людей (Чернобаев имел в виду граждан, бывших в оккупации. — В. Т.) за
какую-то мразь. Коммунисты, они чувствуют себя как хозяин над рабами, работают коммунисты с прохладой, пьют, воруют, развратничают... А наши отцы, братья, сыны служат в армии, защищают Родину.»19
Достаточно редко в анонимках встречались стихотворения. Обычно их авторы предпочитали распространять стихи в широком кругу. Нам кажется, что это вызывалось соображениями простой экономии. Посылая стихотворение одному человеку, отправитель не был до конца уверен в реакции адресата. Другое дело повесить листовку на заборе или двери дома. В любом случае люди обращали больше внимания на стихотворную форму протеста, чем на простое повествовательное обвинение. Например, гражданин А.В. Жаров из Иркутской области написал одному из руководителей партии следующие строки: Нам грудь теснит закон суровый, Устав ЦК пьет нашу кровь, А штык стальной как светоч лунный Следит за нами во тьме ночной. Куда ни глянь — стон не смолкая, Клянет повсюду большевиков. Долой Коммуну!20
Другим примером анонимок можно считать надписи или записки, сделанные на избирательных бюллетенях. Однако на подобные поступки решалось небольшое число лиц, как правило, доведенных до последней степени отчаяния. По крайней мере, это видно из содержания записок, обнаруженных в избирательных урнах для голосования. «Сволочи, — писал гражданин В.А. Игнатьев, — мучители народа, кровопийцы! Все равно вы погибнете рано или поздно. Сколько веревочка ни вьется, конец ей будет. Запомните это». В следующий раз он написал: «Жизни русскому народу не будет, пока евреев мы всех не истребим, как это делали немцы. Сталин — это грузинский еврей, и, пока он руководит, мы будем не жить, а мучиться. Что же, как будто у нас русских вождей нет. Долой власть Советов. Долой мучителя народов — проклятого Сталина»21. Другой пример: гражданин Ф.П. Архангельский, 1911 г. рождения, русский, член КПСС, инвалид войны, делал в марте—июне 1953 г. такие надписи: «Смерть Сталина спасет Россию», «Долой большевизм и советские законы», «Бей коммунистов и евреев, не любящих физических трудов»22.
Те надписи, в которых раскрывалась подноготная кремлевской политической кухни, вызы-
вали особый резонанс и заслуживали долгую память в народе. Нередко в таких рассказах фигурировали всем известные личности, например маршалы. Так, гражданин П.Я. Берг «рассказывал, что на заседании правительства в Кремле маршал Г.К. Жуков заявил Сталину: "Вы обещали после окончания войны распустить колхозы, открыть церкви, а в действительности вы ничего не сделали"»23. Упоминание имени известного маршала должно было лишний раз подчеркнуть ту дистанцию, которая, по мнению Берга, существовала между народом и руководителями партии. Маршал ассоциировался с народом-героем, победившим в войне и выдержавшим тяжелейшие испытания.
Итак, пора подводить итог. Речь шла об общественном явлении — протесте, выраженном в сакральных и десакральных примерах начала 1950-х гг. Нецензурные выражения в адрес советского правительства не просто хулиганство и ерничество. Это вызревание протестных и откровенно антикоммунистических настроений у части советских граждан, на основании которых через много лет разовьются перестроечные процессы маргинального характера.
Осознавали или нет нечто подобное советские граждане в 1953 г.? Ответить на этот вопрос можно словами известного писателя-диссидента В.Е. Максимова: «Потягивая любимые напитки, они обмениваются житейскими новостями, спорят, мирятся и снова спорят. Ничто еще не предвещает сумасшедшей карусели последующих событий. Но в самой атмосфере или, так сказать, в цвете спектак-
ля уже чувствуется, улавливается едва ощутимая, но все нарастающая тревога, от которой в обморочной истоме, словно при авиационной болтанке, то и дело сжимается сердце. "Боже, отврати эту беду от меня, ради детей моих!"»24.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 82, оп. 2, д. 50, л. 85.
2 Там же. Д. 54, л. 89.
3 Там же. Д. 7, л. 13.
4 Там же. Д. 23, л. 36.
5 Там же. Д. 15, л. 26.
6 Там же. Д. 23, л. 36.
7 Там же. Д. 15, л. 26; Д. 13, л. 24; Д. 12, л. 23.
8 См., напр.: Центр документации общественных организаций Свердловской области. Ф. 4, оп. 45, д. 334, л. 35-39.
9 Надзорные производства Прокуратуры СССР по делам об антисоветской агитации и пропаганде. Март 1953— 1991: Аннотированный каталог / Под ред. В.А. Козлова, С.В. Мироненко; Сост. О.В. Эдельман. М., 1999. С. 14.
10 Там же. С. 27.
11 Там же. С. 189.
12 Там же. С. 31.
13 Там же. С. 206.
14 Там же. С. 53.
15 Там же. С. 100.
16 Там же. С. 124.
17 Там же. С. 189.
18 Там же. С. 42.
19 Там же. С. 197.
20 Там же. С. 200.
21 Там же. С. 97.
22 Там же. С. 205.
23 Там же. С. 209.
24 Максимов В.Е. Собр. соч.: В 8 т. Т. 9, доп.: Сага о носорогах. М., 1993. С. 7.
