CC BY
104
4. Белинский В.Г. Полн. собр. соч. М., 1954. Т.5. С. 50.
5. Гегель В.Ф. Лекции по эстетике. Сочинения. М., 1958. Т. 14. С. 319.
6. Фризман Л.Г. Два века русской элегии // Русская элегия. М., 1991. С. 8.
7. Коровин В.И. Лирические и лиро-эпические жанры в художественной системе русского романтизма. М., 1982. С. 46.
8. Альми И.Л. Элегии Баратынского 1819-1824 гг. (К вопросу об эволюции жанра) // Уч. зап. Ленингр. гос. пед. ин-та им. А.И. Герцена. Т. 219. Л., 1961. С. 43.
9. Грехнев. Ук. соч. С. 138.
10. Альми. Ук. соч. С. 43.
11. Пигарев К.В. Баратынский // Баратынский Е.А. Стихотворения и поэмы. М., 1971. С. 7.
12. Бочаров С.Г. «Обречен борьбе верховной...» // Бочаров С.Г. О художественных мирах. М., 1985. С. 95.
13. Гинзбург Л.Я. О лирике. Л., 1974. С. 77.
14. Корман Б.О. Проблема личности в реалистической лирике // Изв. АН СССР. Сер. лит-ры и яз. 1983. № 42. С. 6.
15. Гинзбург. Ук. соч. С. 77.
16. Семенко И.М. Поэты пушкинской поры. М., 1970. С. 229.
17. Там же. С. 244.
ORIGINALITY OF ELEGIAC GENRE IN THE EARLY E.A.BORATYNSKY'S WORKS
S.V. Rudakova
The article deals with the early E.A.Boratynsky's creative work (1819—1826). In 1819 the poet published his first verses, in 1826 a spirit of his lyricism has been changed of emotional-moral condition of the Russian society. The early creativity of Boratynskii reflected the search of new ideas under the crisis of former system of spiritual values.
© 2008 г.
С.В. Рудакова
ПРОСТРАНСТВЕННО-ВРЕМЕННАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ КНИГИ «СУМЕРКИ» Е.А. БОРАТЫНСКОГО
«Сумерки» представляют собой не просто собрание отдельных произведений, а единое в своем содержательном, интонационном и эмоциональном, а также формальном плане творение, с полным правом именуемое книгой. Впервые именно в «Сумерках» стихотворения объединяются не по жанровому, не по тематическому и не по хронологическому принципу, общим оказывается угол зрения, та степень высоты обобщения, на которой находится автор, та общая идея, которая развертывается автором через совокупность всех поэтических образов сборника. Одним из первых, кто стал рассматривать «Сумерки» как книгу
стихов, был А.Кушнер, этой же точки зрения придерживался и Е.Н Лебедев1, однако другие исследователи2 считают, что «Сумерки» — это лирический цикл. В «Сумерках» Боратынский подводит итоги многолетних размышлений о судьбе человека и человечества, которые рассмотрены им в контексте природы и мироздания. В таком ракурсе сохраняется диалектика единства противоположностей.
Первое, что обращает на себя внимание при знакомстве с «Сумерками» Е.А. Боратынского, это заголовок. В русской поэзии первой половины XIX века не было заведено такой традиции давать сборникам стихотворений названия (Н.М. Карамзин, И.И. Дмитриев, В.А. Жуковский, озаглавливая свои стихотворные сборники — «Мои безделки», «И мои безделки», «Для немногих», указывали в них, в первую очередь, не на индивидуально-авторское, а на общие художественные принципы, которыми они руководствовались). Боратынский же в данном случае следует примерам европейской, в частности, французской поэзии, в которой, например, у В. Гюго можно было встретить сборники с заглавиями: «Осенние листья» (1831), «Песни сумерек» (1835), «Лучи и тени» (1841).
Боратынский выбирает для своей книги стихов очень емкое символическое название. С одной стороны, слово «сумерки» задает некое печальное настроение, пронизывающее практически все стихотворения, входящие в этот сборник. Ведь сумерки — это некое пограничное время суток, некий переход от вечера к ночи, от ночи к утру, время, полное тайн, сомнений, овеянное ощущением какой-то потери. «Сумерки» в более глобальном философско-временном аспекте — это этап перехода от зрелости к старости, когда что-то теряется, но неясно еще, что приходит на смену. Один из важнейших смысловых подтекстов слова сумерки — переходность, незавершенность. Подобный смысл заглавия отражает некоторую пессимистичность поздней лирики поэта, отмечаемую многими исследователями его творчества.
Однако стоит вспомнить, что еще Г. Хетсо подчеркнул, что «’’Сумерки” — книга о больших сомнениях. Но пессимизм Баратынского, в силу своей искренности и правдивости, — очищающий пессимизм. Он скорее укрепляет, чем разрушает»3. Размышляя о своей жизни, Боратынский в письме Н.В. Путя-те от 19 апреля 1842 года признается: «У меня солнце в сердце, когда я думаю о будущем. Вижу, осязаю возможность исполнения великого дела и скоро и спо-койно»4. Посему можно предположить, что название последней книги стихов поэта появилось не из мрака отчаяния, а рождено было той светлой обстановкой, которая его окружала. В последние годы жизни Боратынский предпочел пребыванию в свете уединение сельской жизни, проводя много времени в своих имениях. Так, Е.Н. Лебедев указывал в своей книге «Тризна», что «Сумерками» называлось уединенное место в Мурановском парке, где поэт любил проводить время в размышлениях. А К.В. Пигарев, хорошо знавший мир Муранова, писал: «По семейному преданию, заглавие книги подсказано поэту названием одного места в лесу, где протекает речка Сумерь»5. Исходя из данных версий, можно предположить, что другое смысловое значение заглавия данного сборника стихов указывает на неразрывную связь поэта с живым загадочным миром природы, столь близкой его сердцу.
Заглавие книги Боратынского определяет внутренне единство стихотворений, в нее входящих. Поэт названием своего сборника как бы задает определяющий вектор лирических медитаций, понять и воспринять которые читатель сможет только в результате вдумчивого отношения к произведениям.
В центре «Сумерек» не лирическое «Я» автора; основным объектом внимания Боратынского является человек, причем в лучшем своем воплощении, — это Поэт, представленный не в своей индивидуальности, а рассмотренный в масштабах всего человеческого рода. «Сумерки» — эта своеобразная исповедь художника, находящегося во враждебных отношениях с обществом, с современной эпохой, переживающего мучительное одиночество, жаждущего его преодолеть, ищущего пути этого. Лирическое единство «Сумерек» определяется общей направленностью размышлений Поэта, пытающегося найти ответы на проклятые вопросы бытия, а также его жизненной позицией.
Категория времени в лирической книге Боратынского представлена значительно сложнее, чем это было в его ранней лирике. Отказываясь от эсхатологических воззрений, автор приходит к пониманию того, что для настоящего поэта все соединяется в миге сиюминутном. Лирический герой живет настоящим, в каждом моменте которого сопряжены все времена: отголоски прошлого, пожелания будущему, многообразие настоящего. «Сумерки» строятся на соотнесении двух временных пластов: прошлого (эпохи далекой античности) и настоящего (названного поэтом «железным веком»). Образ Эллады, данный, казалось бы, в ауре античных преданий, выступает здесь не символом прошедшего, а необходимостью для сопоставления, скрытого в содержании, с мигом настоящего. Это сопряжение двух миров — древнего и нового — позволяет поэту создать широкую историческую перспективу, выявив моменты общего и различного между двумя культурами и определив возможную участь нового времени.
Категория пространства, как и категория времени, относится к числу наиболее сложных, вызывающих напряженные споры и дискуссии. Пространство, как и время, воплощает «мироощущение эпохи», «поведение людей, их сознание, ритм жизни, отношение к вещам...»6, способствует осмыслению общей картины мира. При всей условности художественного пространства в «Сумерках» — это одна из основных универсальных поэтических категорий, раскрывающих художественное своеобразие этой книги, помогающих лучше почувствовать ее внутреннее единство. Пространство — это мир, в котором оказывается лирический герой и где происходят события, это мир, в котором раскрываются чувства, переживания Поэта, это мир, который вызывает в нем ответные реакции, свидетельствующие о глубине его натуры. Даже в том, как изображает пространство, автор отражает свое понимание жизни, свою концепцию человека, человечества, бытия, свое видение мира материального и идеального, зримого и невидимого, метафизического, духовного и реального, мифологического и исторического.
Соответственно как в жизни, так и в литературе, пространство невозможно представить без вещей, его наполняющих. Именно поэтому так важны и предметы, и пейзажи, и другие объекты действительности, появляющиеся в стихотворениях Боратынского для понимания значимости не только самой категории пространства, но и содержания всей книги в целом.
Высокий уровень обобщения, который становится приметой стиля позднего Боратынского, определяет и то, что лирический герой «Сумерек» смотрит на мир с предельной высоты, и в фокусе его внимания — только значительное, масштабное, обобщенное. Проявляется это даже в тех темпоральных и пространственных характеристиках, которыми оперирует автор: «век железный», «век надменный», «век-то старой», «грядущее», «бессмысленная вечность», «перепутье бытия», «земной край», «на земле», «юдольный мир»..., — все это, по сути, определяющие параметры объективной действительности, взятые в предельно обобщенном виде и представленные в авторской оценке их ценностно-смысловой значимости.
Однако тот факт, что центром книги оказывается не столько мир, сколько Личность в ее отношении к окружающему, определяет введение в «Сумерки» и другого антитетичного ряда характеристик временной протяженности: «скорбный час», «венец пустого дня», «осень дней», «с каждою зимою», «вечер года», «младые годы», «роковая скоротечность», — которые усиливают общую трагедийность стихотворений данной книги Боратынского. Пространство же, изображаемое автором в стихотворениях «Сумерек», имеет своеобразный пульсирующий характер. Оно то сжимается до пределов неимоверной плотности (так, уже в послании «Князю Петру Андреевичу Вяземскому» описывается место пребывания лирического героя, ассоциирующееся с образом «гроба», в который, как кажется лирическому герою, заключила его сама жизнь), то расширяется до огромных масштабов не просто земли, но мироздания, Вселенной (такой грандиозный образ появляется, например, в стихотворениях «Недоносок», «Осень», «На что вы дни». ). Стоит подчеркнуть, что во всех произведениях, входящих в состав «Сумерек», представлен не быт, а именно бытие человека.
Следует отметить, что в книге стихов «Сумерки» Боратынского происходит некое пересечение всех основных форм пространства, которые могли быть изображены поэтом: эмпирическое и сверхэмпирическое, историческое и мифологическое, пространство горизонта и пространство вертикали. Подобные контрасты, представленные на уровне антиномических связей, впервые проявляются уже во вступлении к книге стихов, в послании «Князю Петру Андреевичу Вяземскому».
Единичное оказывается противопоставлено множественному, как Поэт — обществу, век — дню, мир — могиле, но, с другой стороны, все эти понятия взаимосвязаны, что определяет подспудно проявляющуюся в произведениях Боратынского надежду на преодоление этого противостояния и обретение гармонии.
В поэзии Е.А. Боратынского пространственные отношения организуются на основе законов романтической поэтики. Основной оппозицией, что формирует пространственную модель лирического мира Боратынского, является противопоставление неба и земли. Обусловлено это доминирующей устремленностью поэтической мысли ввысь. В традиционную оппозицию автор вкладывает несколько смыслов: номинально-эмпирический, как определение двух сфер реального пространства; сакральный — земля как «грешное, суетное» место, небо как обитель богов; романтический — небо как сфера возвышенного, поэтического, земля как проза жизни. Противопоставляются небо и земля и по степени
насыщенности движением. Оппозиция «неба и земли» определяет обращение поэта к теме «вечности», ибо образ неба связан с преклонением человека перед его необъятностью, таинственностью, бесконечностью, несоизмеримыми с земными просторами. Созданию вертикальной системы пространственных отношений способствует обращение Боратынского к определенной группе мотивов — прежде всего мотивам движения к небу, в небе, в воздушном пространстве (как в духовном, так и в физическом).
Однако следует учитывать, что в «Сумерках» подобный принцип организации поэтического мира сближается необычным образом с горизонтальным способом изображения пространства. Так, при горизонтальной организации стихотворений любая вертикаль, любая устремленность вверх воспринимается как проявление чего-то гибельного, дьявольского, катастрофического. У Боратынского при том, что устремленность к небу по-прежнему рассматривается как проявление духовной потребности человека, его желания слиться с небесами, возвысить свою душу, во многих стихотворениях, в частности, в самом трагичном в «Сумерках», в «Недоноске», эта «полетность мышления» осознается как одна из главных причин трагической раздвоенности лирического героя, воплощающего в себе сумеречное сознание человека современной ему эпохи.
В книге стихов Боратынского формируется и общее представление о мировом универсуме, в котором границы между миром материальным и духовным, между конечным и бесконечным как бы стираются, растворяются. Так, в «Осени», одном из важных стихотворений в общей идейной концепции «Сумерек», мы обнаруживаем сосуществующие и даже взаимосвязанные между собой, а главное соотнесенные с сознанием лирического героя образы «красного лис-та»7, на котором концентрируется его взгляд, и «уха мира»8. Как видим, с одной стороны, здесь представлен предельно малый объект внешнего по отношению к человеку мира осенней природы, отдельный листок дерева. А с другой стороны, появляющийся метонимический образ создает в воображении читателя некую одушевленную Вселенную, которая прислушивается к тому, что происходит на земле с человечеством, в частности, с его отдельным представителем, с Поэтом.
В связи с изображением пространства можно лучше представить эволюцию лирического героя «Сумерек». Само движение его (как эмпирическое, так и духовное) помогает понять и причину обращения автора в каждом стихотворении к тому или иному спектру тем, и выбор им рассматриваемых мотивов. Пространство — это не только некая протяженность, преодолеваемая движением лирического героя, это и своеобразие композиционной организации как отдельного стихотворения, так и всей поэтической книги, обуславливающей характер связей лирического героя с окружающим миром, с людьми. Именно поэтому, формируя пространство своей книги стихов, Боратынский превращает его в своеобразный активный идейно-смысловой элемент своей книги, так как изменения в характере изображения пространства каждый раз обусловлены изменениями состояния лирического героя, Поэта, новым поворотом его поисков истины бытия.
В «Сумерках» лирический герой, Поэт, находится в ситуации своеобразного жизненного выбора. Так, уже в стихотворении «Последний поэт», своеобраз-
ном камертоне книги «Сумерки», воплощающем в себе основы изменившейся авторской концепции времени, он оказывается перед трагической метафизической жизненной дилеммой, которая должна быть им как-то разрешена. Поэт становится свидетелем и участником катастрофических изменений, он видит, как уходит эпоха золотого века (время расцвета культуры, гармонии) и наступает эпоха «железного века» (современная действительность, разрушающая былые духовные стремления и не дающая человеку обрести гармонию с самим собой, природой, мирозданием), он ощущает растущую пропасть между тем, что было, и тем, что приходит ему на смену, но не знает, можно ли это остановить.
Образы античного мира необходимы здесь для того, чтобы обнажить подспудно зреющий контраст: место пребывания то же, обстановка подобная, но суть мира в корне изменилась. Современная история как бы «закольцовывается», она объята прошлым: от него бежит, к нему же возвращается. Культурное пространство античности воспринимается Боратынским завершенным в себе, давшим жизнь многим явлениям современного мира, — это колыбель европейской цивилизации. Потому античность для Поэта не просто фон, а место действия, один из героев поэзии вообще. Боратынский видит «в греческой истории (...) своего рода откровения общих законов жизни. Показать их актуальность в современном поэту мире Баратынский воспринимает как важную задачу или даже долг»9. В «Сумерках» все более четкие контуры принимает концепция спирального развития истории: по мнению Боратынского, история имеет способность повторяться, но полного отражения одного исторического момента в другом произойти не может, так как каждое время несет с собой нечто совершенно иное. Одно время имеет потенциальные возможности к воссозданию в других исторических эпохах, другое никогда не может повториться.
Рисуемое поэтом настоящее, данное через призму прошлого, которое как бы возвращается на круги своя: «Вновь Эллада ожила»10, «В ней опять цветут науки»11, — кажется таким же гармоничным, как мир античности, где все пребывало в единении — человек и природа, где все было связано с искусством. Но здесь-то и проявляется существенно важное отличие века нынешнего от давно минувшего: творчество, раньше выступавшее органичной частью союза человека и действительности, ныне во вновь возрождающемся мире оказывается закрытым для человека, рядового обитателя людского света: «И не слышны лиры звуки / В первобытном рае муз»12.
Сближение двух времен позволяет остро ощутить, что не только для человека далекое прошлое было наполнено гармонией, но и для всего живого: «Лучше, смертный, в дни незнанья / Радость чувствует земля»13, — то есть тогда, когда между всем сущим на земле царила гармония, жизнь была полнокровной как у человека, так и у природы.
Разрыв — духовный, исторический, пространственный — заставляет лирического героя вспомнить то, что было пережито и предпринято когда-то его далекой предшественницей, Сафо, которая предпочла одиночеству, непониманию и неприятию ее возлюбленным единение с морем. Именно поэтому, оказавшись у границ моря, на берегу, столкнувшись со стихией, не знающей никаких преград, стихией, воплощающей в себе пространство абсолютной свободы, лирический герой Боратынского, Поэт, оказывается захваченным идеей
самоубийства, как единственно возможного и реально доступного для него способа разрешения проблем.
Но мы понимаем, что это трагическое стихотворение завершается не смертью Поэта (иначе просто не было бы продолжения разговора), а принятием мучительного решения жить, попыткой найти ответы на проклятые вопросы жизни в эмпирическом пространстве бытия. И потому «от шумных вод» моря лирический герой отходит, пусть и мучимый переживаниями, но пытающийся найти новый путь жизни.
Во всех последующих стихотворениях книги Боратынского отражается своеобразный поиск выхода Поэтом из той метафизически сложной ситуации пребывания в «сумерках» жизни личной, исторической, мифологической, в которой он оказался, ощущая одновременно и свою ненужность обществу, и внутреннюю потребность подарить людям, миру свое слово, свое знание, реализовать свое высшее предназначение.
В «Сумерках» создается некая художественно обобщенная картина мира, представляющая собой своего рода модель действительности, мирового целого в некой своей завершенности, целостности. Именно поэтому в книге стихов появляются обобщенные образы, поражающие своей масштабностью и даже титаничностью, несмотря на определенную трагическую ущербность, каковым выступает, например, образ Недоноска («Недоносок»), или же описывается вневременное, растворенное в пространстве жизни всего человечества противоборство конечного по своей сути тела и вечной в своих беспрестанных поисках души («На что вы, дни»).
Переживание прошлого как своего времени позволяет поэту ярче его представить и глубже постичь его суть. Выясняется, что трагедия, свершающаяся в общемировом пространстве («Недоносок», «Осень»), была предрешена еще в Древней Греции («Алкивиад»), где отнюдь не все было так безоблачно. На, казалось бы, «безмятежном челе» Эллады уже лежала глубокая складка скорби, рожденной непониманием, уже тогда в душах людей поселилась смута, разводящая их в пространстве и во времени, приводящая к осознанию суетности человеческих устремлений. Лирический герой стихотворения «Алкивиад», пребывая в мифологизированном прошлом (но для него оно настоящее), душою находится в иных, нежели его соплеменники, временных рамках — «в грядущем». И одиночество его — одно из следствий его собственного равнодушия («глух был и слеп») к окружающей жизни. Алкивиад, всю жизнь метавшийся между Спартой и Афинами, нигде не находит успокоения. В своем времени ему уже трудно жить: устремленность Алкивиада в будущее настолько сильна, что заставляет его не столько жить, сколько переживать настоящее, принимая его как необходимость. Но. получается, «первобытный рай Муз» отнюдь не являлся таковым. Ведь если его житель, в данном случае Алкивиад, не просто ощущает время, но испытывает недовольство своим сиюминутным состоянием, это означает одно — «рай» разрушен, так как там, где появляется время, подчиняющее все своему ходу, рушится идеальный мир, ведь рай — это божественное и вечное, а следовательно, вневременное.
Однако Боратынским в «Сумерках» отражен не только процесс сопряжения времен, но и проникновение прошлого в настоящее. Появляется стихотворение
«Предрассудок», в самом своем заглавии несущее определение общечеловеческого явления. Предрассудок подобен осколку огромной гряды, зовущейся прошлым, пронзившей время и ворвавшейся в миг нынешний. Понятие «предрассудок», свое отрицательное значение получившее в эпоху Просвещения, означает собою суждение, выносимое до окончательной проверки всех предметно определяющих моментов. Именно поэтому «предрассудок» не всегда и не обязательно означает ложное суждение. Для Боратынского это мнение, накладываемое прошлым, традицией, и, как следствие, в контексте его стихотворения «предрассудок» выступает связующим звеном между прошлым, настоящим и будущим. Поэту «предрассудок» видится частью прошлого, что, незримо присутствуя в новом времени, во многом определяет наступление нынешнего момента.
Рассмотрение предрассудка как осколка времени позволяет Поэту представить в этом стихотворении пространственно — временные отношения не только в выразительных образах, но и как взаимозависящие категории: «Предрассудок! он обломок / Древней правды, Храм упал, / А руин его потомок /Языка не разгадал»14. Значимость решаемой проблемы определяет избранный масштаб художественного времени, которое представлено здесь не личным, а историческим, мировым: «век надменный», «потомок», «предок», — что определяет почти открытое столкновение художественных форм: «храм», «руины», «обломок», «могила». Сами пространственные образы призваны в большей мере придать зримость и объемность временной структуре произведения, в рамках которого предрассудок уже не абстрактное понятие, а некая метафизическая реалия. Кроме того, пространственные формы в характеристике времени позволяют последнему уплотниться, предстать зримым для читателя, благодаря чему «неподвижное пространство»15 оказывается втянутым в движение времени «относительно человека»16, который «активен по отношению к пространству и пассивен по отношению к времени»17.
Одна из причин трагедии современного человечества Боратынским описывается в стихотворении «На что вы дни», в котором, размышляя о характере существования души и тела, Поэт обращает внимание на разнонаправленность их движения в пространстве жизни. Разъединенность души и тела как отдельного человека, так и человечества в целом, приводит к тому, что «век железный», утяжеленный своей бездуховностью, не только стремится все подчинить своему влиянию, но начинает превращаться из категории темпоральной в пространственную.
В стихотворении «На что вы дни» Боратынским выявляется трагическая основа человеческого бытия: с одной стороны, вечное стремление к новому, жажда духовных знаний, потребность открытий, совершенствований, а с другой стороны, цикличность, которая обуславливает постоянный возврат к конечному, предельному, ссуженному, ограниченному, установленному прежде, известному, познанному, привычному.
Роль времени в жизни личности, в ее борьбе с действительностью выявлена поэтом в произведении «Были бури — непогоды.», где Боратынский показывает зависимость отношения человека к страданию и боли от возраста. Навалившаяся в юности на человека скорбь-невзгода — состояние если не одномо-
18
ментное, то кратковременное: «В день ненастный, час гнетучий.» , — преодолевается через переживание страдания, которое человек изливает в песне, освобождаясь от боли через сферу духа и поэзию. Юность открыта миру и времени, восприятие мира в этот период не трагично, а драматично, ибо душа еще не замкнута на себе, и переживания, в нее проникающие, не затаиваются в ней, а изливаются, подобно «вольной песне»: трагедия оборачивается лирикой, скорбь облекается оптимизмом. С годами груз пережитого лишает человека возможности перерождения после очередного столкновения с жизнью. Старость связана у Поэта не с кратковременностью состояний отчаяния и пессимизма, а с протяженностью их во времени, поэтому и появляются образы «века», что облекается чертами старости: «А как век-то, век-то старый.»19. Для младых лет характерна широта духа, даже беды, постигающие человека в этом возрасте, вырываются в пространство, подобно «вольной птице». В поздний же период человеческой жизни происходит замыкание внутреннего пространства: «.век-то старый, / Обручится с лютой карой.»20, приводящее к ощущению безысходности: «Груз двойной с груди усталой / Уж не сбросит вздох удалый»21. К старости время, сгустившись, обрушивается на человека, лишая его возможности освобождения от горечи и боли.
В стихотворении «На что вы дни», как и в произведении «В дни безграничных увлечений», отражено смыкание трех категорий времени в данной конкретной точке бытия. Но сопряжение времен здесь доведено до абсурдного конца: происходит не просто взаимопроникновение времен, а повторение, приобретающее характер циклический и бессмысленный; то, что было в прошлом, происходит и в нынешнем состоянии человека, грозит ему и в будущем: «Юдольный мир явленья / Свои не изменит! / Все ведомы, и только повторенья / Грядущее сулит»22. Подобное больше характерно для природы, бытие которой — замкнутый цикл, все, в ней происходящее, уже знакомо, повторяемо, предстоящее ничего нового сулить не может: «Природа беспрестанно возобновляет одно и то же — годы, дни, часы.»23. Однако в отношении к человеку цикличность оборачивается пустотой и страшной пропастью, возникающей между телом и душой. Существуя в разных временных ипостасях («вечность» и «сиюминутность»), «душа» и «тело» сомкнуты в онтологическом плане бытия подобием внутренних характеристик собственного существования: «бессмысленности» тела соответствует «безумность» души.
Это в какой-то степени помогает нам понять, почему пространство, изображенное поэтом, оказывается столь неоднородным, сложным, пульсирующим: то точечным, то линеарным, то замкнутым, то разомкнутым, то сужающимся до малой точки бытия, то расширяющимся до пределов всего мироздания, всей вселенной.
Книгу стихов «Сумерки» условно можно разделить на две части. В первой мы видим описание отношений лирического героя и мира и попытки Поэта воздействовать на реальное окружающее его пространство людей и бытия (или на окружающую действительность) с целью улучшения и гармонизации его. Но в конечном итоге происходит осознание невозможности сближения духовного и физического, идеального и реального миров. Наиболее остро это осознается лирическим героем в ситуации, описанной в стихотворении «Недоносок». По-
этому во второй части книги лирическое действие начинает все активней разворачиваться в сфере сверхэмпирической, в духовном пространстве. И главным героем второй части становится не столько человек, Поэт, сколько его душа, его сознание.
В «Сумерках» совмещается максимально разомкнутое, открытое пространство с максимально сжатым, закрытым. Время личное, субъективное (характерное для лирики Боратынского 1820—1830-х годов) превращается в обобщенное, общечеловеческое с элементами мифологического. Формы выражения времени в книге «Сумерки» обобщены и масштабны. В «Последнем поэте» — это «век железный», в «Алкивиаде» — «грядущее», в «Предрассудке» — «век надменный». А в «Приметах» представленное прошлое, идеализированное и воспетое поэтом, помещено как бы вне точного времени, в какую-то доисторическую нишу, что еще больше разделяет время нынешнее (время героя) и ушедшее (время «естественного человека»).
Боратынский еще глубже, чем это было в предшествующий период, разрабатывает «историческую инверсию» (терминология М.М. Бахтина). Только в данном случае она становится особенно ярко представленной, начиная уже с «Последнего поэта» (где лирическая ситуация как раз таки и построена на сопряжении двух времен: «золотого века» Древней Эллады и «железного века» современности) и заканчивая заключительным в «Сумерках» стихотворением «Рифма» (в котором поэт вновь обращается к сравнению двух эпох человеческой истории, отдавая явное предпочтение древности, даже в чем-то идеализируя ее).
Это особенность определяет и необычность лирического героя книги «Сумерки». С одной стороны, поэт — избранник, т.е. он представляет ту малую часть общества, наделенную огромным духовным потенциалом, стремящуюся к чему-то возвышенному, связанному не с материальными, меркантильными интересами большинства. Это оказывается обусловлено ограниченностью, сжатостью того пространства, которое в той или иной мере соотносимо с лирическим героем книги стихов Боратынского. А с другой стороны, поэт представляет все человечество, и его судьба — это не индивидуальная судьба отдельно взятого субъекта с его метаниями, мыслями, мечтаниями, потерями, разочарованиями, его стремлениями, и его трагедия — это отражение трагедии всего человечества. Соответственно происходящее с ним, представленное как от «Я» субъекта, так и как будто бы сторонним наблюдателем, на что указывает использование местоимений «ты», «он», «мы», «вы» в сочетании с внеличными формами выражения, когда субъект оказывается как бы растворен в тексте, будучи не объективирован, не выражен в тексте напрямую, становится некой проекцией всеобщей масштабной трагедии, переживаемой всем человечеством. Но трагедии не с абсолютно безысходным финалом, а трагедии, которая к завершению книги стихов вдруг, как в античных произведениях, должна даровать герою надежду на духовное очищение, освобождение, как следствие пережитого им катарсиса. Поэтому, наверное, неслучайно последним стихотворением «Сумерек» оказывается «Рифма», в котором, несмотря на сохраняющееся противостояние Поэта и толпы, все-таки появляется вера в то, что слово Поэта, его «рифма», будет востребовано и найдет своего читателя, пусть и не сейчас, не среди тех, кто ок-
ружает Поэта в данный момент, но в скором времени. Именно поэтому пространство, изображенное в этом произведении, от малого, ограниченного объема, в конечном итоге, пульсирующе расширяясь, приобретает мифологический сверхэмпирический характер.
Боратынский создает в «Сумерках» свою особую модель мира, исходя из собственного понимания онтологической сущности бытия и опираясь на свои эстетические представления, отражая свою концепцию понимания человека и человечества.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. См.: Кушнер А. Книга стихов // Вопросы литературы. 1975. № 3; Лебедев Е.Н. Тризна. М., 1985.
2. См.: Альми И.Л. Сборник Е.А.Баратынского “Сумерки” как лирическое единство // Вопросы литературы. Метод. Стиль. Поэтика. Владимир, 1973; Дарвин М.Н. Русский лирический цикл: Проблемы истории и теории. Красноярск, 1988; Ляпи-на Л.Е. Лирический цикл в русской поэзии 1840-1860-х годов: Автореф. дис... канд. филол. наук. Л., 1977 и др.
3. Хетсо Г. Евгений Баратынский: Жизнь и творчество. 0$1о-Вещеп-Тгот$о, 1973. С. 459.
4. Баратынский Е.А. Стихотворения. Письма. Воспоминания современников. М., 1987. С. 293.
5. Пигарев К.В. Мураново. М., 1970. С. 26
6. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1972. С. 84.
7. Баратынский Е.А. Полн. собр. стихотворений. Л., 1989. С. 185.
8. Баратынский. Ук. соч. С. 189.
9. Хетсо Г. Ук. соч. С. 460.
10. Баратынский. Ук. соч. С. 170.
11. Там же. С. 179.
12. Там же. С. 179.
13. Там же. С. 179.
14. Там же. С. 197.
15. Успенский Б.Б. История и семиотика (восприятие времени как семантическая проблема) // Труды по знаковым системам. XXII. Тарту, 1989. С. 31.
16. Там же. С. 31.
17. Там же. С. 31.
18. Баратынский. Ук. соч. С. 193.
19. Там же. С. 193.
20. Там же. С. 193.
21. Там же. С. 194.
22. Там же. С. 194.
23. Паскаль Б. Мысли // Франсуа де Ларошфуко. Максимы. Блез Паскаль. Мысли. Жан де Лабрюйер. Характеры. М., 1974. С. 138.
THE SPATIAL EXISTENTIAL STRUCTURE OF «TWILIGHT» BY E.A. BORATYNSKY
S.V. Rudakova
E.A.Boratynsky's «Twilight» is the book of verses which is made on correlation of two time layers: the past (the epoch of far Antiquity) and the present (named by the poet «The Iron Age»). This coupling of two worlds — the ancient and the new — allows the poet to create a wide historical prospect. So, Boratynsky creates in «Twilight» a special model of the world, proceeding from his own idea of the onthologic essence of life, basing on his aesthetic notions, reflecting his own concept of understanding a person and the mankind.
© 2008
А.С. Кастарнова
«ДЕМОН ГРОЗНЫЙ В ТЕЛЬЦЕ МАЛОМ...»
(О трех стихотворениях М.С. Петровых начала 1930-х годов)
Стихотворение О. Мандельштама «Мастерица виноватых взоров.» (1934) вызывает большой интерес у многих исследователей. О нем писали Л. Видгоф1, О. Лекманов2, И. Сурат3 и др. Его адресат — поэтесса Мария Петровых, в которую, по словам А. Ахматовой, Мандельштам был «бурно, коротко и безответно»4 влюблен в 1933—34 гг.
Мастерица виноватых взоров,
Маленьких держательница встреч.
Усмирен мужской опасный норов Не звучит утопленница-речь.
Ходят рыбы, рдея плавниками.
Раздувают жабры: на, возьми!
Их, бесшумно охающих ртами,
Полухлебом плоти накорми.
Мы не рыбы красно-золотые Наш обычай сестринский таков:
В теплом теле ребрышки худые И нагретый, влажный блеск зрачков.
Маком бровки метят путь опасный.
Что же, мне, как янычару, люб Этот крошечный летуче-красный,
Этот жалкий полумесяц губ.
