CC BY
141
УДК 821.161.1-145 С.В. Рудакова
ТРАГЕДИЯ ЧЕЛОВЕКА В «НЕДОНОСКЕ» Е.А. БОРАТЫНСКОГО
Дан анализ спорного произведения Е.А. Боратынского, включенного в книгу стихов «Сумерки». Герой стихотворения занимает промежуточное положение в мире, чем объясняется его драматическое мироощущение. В образе Недоноска отразились духовые искания Последнего Поэта - лирического героя книги Е.А. Боратынского «Сумерки», постигающего историю человечества и бездны духа, остро переживающего несовпадение идеала и действительности.
Ключевые слова: Боратынский, книга стихов, «Сумерки», трагедия человека, Недоносок.
«Сумерки» (1842) Е.А. Боратынского по праву считаются первой в русской литературе законченной, художественно совершенной книгой стихов, в которой по сути дела речь идет не о судьбе конкретного человека, а о судьбе человечества - его прошлом, настоящем и будущее, но представлен этот разговор через призму духовной жизни отдельной личности - Поэта, лирического героя «Сумерек», по своему мироощущению максимально близкого своему автору. Поэт в понимании Боратынского - уникальная сущность. Он способен не только остро переживать сиюминутное, но и вбирать в себя чувства других людей, современников и представителей иных эпох. Лирическое единство книги стихов Боратынского во многом обусловлено общей направленностью размышлений Поэта. Лирический герой «Сумерек» оказывается участником, а чаще свидетелем катастрофических изменений, происходящих с миром и людьми.
В первой части книги описаны попытки лирического героя - Поэта воздействовать на мир людей (или на окружающую действительность) с целью гармонизировать их. Но постепенно он осознает невозможность сблизить духовный и физический, идеальный и реальный миры. Наиболее остро это понимание проявляется в стихотворении «Недоносок». Данный текст один из самых напряженных кульминационных центров итоговой книги стихов Боратынского «Сумерки». Стихотворение вызывало и по-прежнему вызывает массу споров, рождает противоречивые интерпретации. Самые интересные трактовки этого текста принадлежат И.Л. Альми [1]; Е.Н. Лебедеву [2. С. 147-152], С.Г. Бочарову [3. С. 117-119; 4. С. 127-151], Н.Н. Мазур [5. С. 140-168].
Мотив неадекватного восприятия мира, выраженный в стихотворении «Увы! Творец не первых сил!...», которое предшествует в книге «Сумерки» стихотворению «Недоносок», приобретает в последнем особую силу. Боратынский здесь передает право высказывать мысли и выражать чувства некоему вымышленному, почти гротескному персонажу, своеобразному фантастическому существу, имя которого вынесено в заглавие произведения. И как верно заметила И.Л. Альми, Недоносок - это «не человек в маске, в роли духа, но действительно особое существо, чье бытие определено сочетанием парадоксальных качеств - слабости и бессмертия» [6. С. 106].
Один из ведущих конфликтов стихотворения - столкновение земного и небесного. Уже в первой строфе Недоносок представлен как существо, не принадлежащее ни тому, ни другому миру; он занимает даже не срединное, а какое-то промежуточное положение между духовным и физическим пространствами, можно сказать, что он потерялся между мирами:
Я из племени духов, Но не житель Эмпирея, И, едва до облаков Возлетев, паду, слабея. Как мне быть? Я мал и плох; Знаю: рай за их волнами, И ношусь, крылатый вздох, Меж землей и небесами1 [7. С. 181].
1 Здесь и далее курсив наш. - С.Р.
Образ Недоноска становится зримым воплощением мучившей Боратынского, как и многих других его современников, проблемы раздвоения личности, раздираемой противоречиями бытия и ощущающей двойственность собственного положения в мире. Недоносок в изображении автора предстает парадоксальным героем. Он «заблудился» в пространстве, не знает, куда двигаться, рвется в разные стороны, но ни одной конечной точки достичь не может, и это вызывает в нем панический ужас:
Обращусь ли к небесам, Оглянуся ли на землю — Грозно, черно тут и там; Вопль уныло я подъемлю [7. С. 182].
Важно, что он не может осознать, кем на самом деле является. С одной стороны, Недоносок характеризует себя как «эфирную» сущность, лишенную телесности, не имеющую конкретных физических параметров: «я из племени духов», «крылатый вздох», «едва до облаков взлетев», «веселыми кры-лами / Ластюсь к ним, как облачко», «бедный дух», «в тучу прячусь». С другой, он обнаруживает в себе земные черты: «не житель Эмпирея», «паду, слабея», «мал и плох». Недоносок неоднократно подчеркивает свою физическую немощь, отличающую его и от мира духов, и от мира людей: «вознесет / Прах земной и лист древесный» (Там же. С. 181); «Вьет, крутит меня, как пух, / Мчит под небо громовое» (Там же); «Бьет меня древесный лист, / Удушает прах летучий!» (Там же); «На земле / Оживил я недоносок. / Отбыл он без бытия» (Там же. С. 182). Судя по этим оценкам, герой стихотворения предстает как физическое существо, но какое-то немощное, дистрофичное, зависимое даже от незначительных внешних воздействий. Ему причиняют боль космические стихии (бури, «вихорь жгучий», «вихорь хладный», громы) и земной хаос («лист древесный», «прах летучий», «прах земной»).
Способность к восприятию метафизики жизни сближает Недоносока с духовными сущностями. Он чутко реагирует на все звуковые колебания, рождаемые земным миром: слышит «бури грохот, бури свист», «клик враждующих народов, / поселян беспечных вой», «гром войны и крик страстей», «страшный глас людских скорбей», - что заставляет его мучиться и страдать. Но грохот войны не может заглушить для Недоноска «плач недужного младенца», а значит, герой стихотворения воспринимает не только масштабные звуковые колебания, его слух улавливает и слабые всхлипы существа, обессиленного болезнью и еще не способного встать на свою защиту. Восприятию Недоноска доступна также божественная музыка, уловить которую обычный смертный не в состоянии, а ему, пусть и с трудом, удается это сделать:
Арф небесных отголосок Слабо слышу... (Там же).
Угадывается удивительная связь этого странного существа с Пророком А.С. Пушкина, обретшим после встречи с Серафимом особый слух избранника Бога, получившим свыше способность воспринимать неслышимое: «И горний ангелов полет, / И гад морских подводный ход». И у пушкинского героя, и у героя Боратынского есть некие сверхспособности, но первый их получил от Бога после ряда испытаний, напоминающих ветхозаветную казнь, а другой эти способности имеет как данность, которую, увы, использовать не может, оттого вся его жизнь - вечная мука. Однако по мировосприятию Недоносок больше напоминает лирического героя другого пушкинского стихотворения -«Дар напрасный, дар случайный». В этом произведении отразился глубокий духовный кризис поэта, впоследствии преодоленный:
Дар напрасный, дар случайный, Жизнь, зачем ты мне дана? Иль зачем судьбою тайной Ты на казнь осуждена? [8. С. 62]
Недоносок остро реагирует на дисгармонию и жестокость мира, несчастья и боль других, более слабых существ: «Вопль уныло я подъемлю»; «Слезы льются из очей: / Жаль земного поселенца»; «Изнывающий тоской» [7. С. 182]. Но, видя страдания людей, сочувствуя им, он еще больше ощущает собственную несостоятельность, неумение им помочь.
Размеры катастрофы, переживаемой Недоноском и описанной Боратынским, чудовищно велики. Место действия в стихотворении - божественное мироздание, время действия - вечность. Трагедия Недоноска внутриличностная, его метания сравнимы с «бесплодностью земного подвижничества
Последнего Поэта» [2. С. 148], который мог бы с полным правом заявить о своей судьбе, как это делает лирический герой в стихотворения «На посев леса» (1842?):
Я дни извел, стучась к людским сердцам,
Всех чувств благих я подавал им голос [7. С. 218].
Можно предположить, что «Недоносок» представляет собой воссоздание страшной трагедии, переживаемой как отдельным человеком, так и в его лице всем человечеством. Однако знака тождества между Поэтом - лирическим героем «Сумерек» и Недоноском ставить все же нельзя. Недоносок, в отличие от Поэта, пребывает в особом времени-пространстве. Его жизнь можно рассматривать как движение из сиюминутности в вечность, последняя, при всей парадоксальности утверждения, неразрывно связана со скоротечностью. Боратынский вносит в стихотворение особую философскую и психологическую мотивировку как самого образа Недоноска, так и его поведения и странного положения в мире.
Г.О. Винокур, одним из первых размышлявший над строками Боратынского «меж землей и небесами», предположил, что в них отражается переосмысленная философия Платона, запечатленная поэтом в знаменитых «Пирах» [9. С. 38]. И правомерность подобного мнения можно подтвердить ссылкой на мнение А.Ф. Лосева, который пришел к выводу о том, что центральное положение в философии Платона занимают категории срединности. Он заметил, что, с одной стороны, у Платона «каждая реальная чувственная вещь есть нечто среднее между чистой материей и чистой идеей. Она повисает между тем и другим и все время меняется, как бы трепещет между абсолютным небытием и абсолютным бытием» [10. С. 140]. С другой стороны, Лосев обратил внимание на то, что в философии Платона срединную позицию занимает и душа: «Серединой между чистым и абсолютным разумом и между реально подвижной чувственной вещью является, по Платону, душа. Она не есть нечто неподвижное, как разум, но она не есть и нечто движимое, как чувственное тело. Она именно середина между тем и другим, - то есть движущее. Ей свойственны все особенности становления, его известного рода неопределенность, его дурная бесконечность, его способность деформировать всякую разумность. Но зато именно благодаря ей и возникает всякое движение, именно благодаря ей абстрактное становление превращается в конкретное движение вещей. Словом, она есть тоже середина, и притом весьма специфическая». «Следовательно, - делает далее вывод Лосев, - душа есть тоже середина между чувственным телом, которое она приводит в движение, и разумом, дающим законы для этого движения» (Там же. С. 140-141).
Если Платон трактует срединность как положительное качество, определяющее возможную гармонию мира и человека, ибо для этого философа серединой является та высшая идея, в направлении которой объединяется все разъединенное, то Боратынский, отталкиваясь от взглядов философа «золотого века» европейской цивилизации, описывает «срединность» своего героя с позиций иного времени, учитывая оценки и влияние трагического «железного века», рассматривая это качество уже как проявление ущербности, неполноценности его носителя. И можно говорить, что как в сознании автора, так и в сознании героев (и Поэта, и Недоноска), угадывается разрушительное влияние современной эпохи, в которой определяющим состоянием мира стала дисгармония, деформирующая жизнь, и духовный мир всех чувствующих и мыслящих существ.
Образ Недоноска - существа, не принадлежащего ни одному миру (ни миру Богов, ни миру человека) - можно также сравнить с Гомункулом, героем гетевской философской трагедии «Фауст», искусственно созданным в колбе алхимиком Вагнером. Оба существа неполноценные, процесс их «творения» не был завершен. Гете в разговоре с Эккерманом, состоявшемся 16 декабря 1829 г., характеризовал своего героя следующим образом: «духовные создания вроде Гомункула, не до конца очеловеченные, и потому еще ничем не омраченные и не ограниченные, причислялись к демонам» [11. С. 330]. Но все же между гетевским образом и героем Боратынского обнаруживаются различия. Они по-разному появились на свет: Гомункул рождается по воле человека, Недоносок приходит в мир вроде бы сам, но по воле высших сил. Различны и их стремления: Недоносок жаждет найти свое место в мире, прибиться хоть к какому-то «берегу», Гомункул «жаждет человеческого воплощения» [4. С. 127]. Финалы их судеб тоже различны: если Недоноску уготована «бессмысленная вечность», жизнь как вечная мука, то Гомункул погибает в водах Эгейского моря, обретая при этом желанное воплощение, так как для него человеком является тот, кто имеет возможность слиться с природой. Как видим, оптимистическая пантеистическая философия Гете оказывается противоположна трагически-пессимистическим взглядам Боратынского, ярче всего отразившимся в стихотворении «Недоносок».
Точки сопряжения и отталкивания обнаруживаются между этим стихотворением Боратынского и одой Г.Р. Державина «Бог» [12. С. 194-197]. Творческое и мировоззренческое влияние Г.Р. Державина на Е. Боратынсого очевидно, что проявляется в поэтическом диалоге этих художников. Боратынский, как и Державин, осознает, насколько кратко наше пребывание на земле, представляющее собой лишь миг в пределах вечной божественной жизни. Оба поэта двойственно относятся к жизни и смерти: они то восторгаются жизнью, преклоняются пред нею, то готовы отказаться от нее, восславив смерть. Эта трактовка определяет и их взгляд на человека. Державин и Боратынский размышляют о человеке как о части мироздания, поднимают проблему выбора человеком позиции по отношению к себе, Космосу, Богу, бесконечности. В своих произведениях они не только показывают сложный внутренний мир личности, но и представляют читателю разные варианты ее проявлений: человек может быть совершенным творением природы и Бога, подчиняющим себе все окружающее, но может являться и слабым ничтожным созданием, зависимым от мира.
Державин выразил свои представления о человеке в емкой формуле, содержащейся в оде «Бог» (1784 г.): «Я - царь - я раб - я червь - я - Бог!». Будучи антиномичной, эта формула заряжена положительным отношением к человеку, который, осознавая себя ничтожной частицей Всевышнего и Вселенной, ощущает величие Бога в себе:
.. .А я пред тобой - ничто.
Ничто! - Но ты во мне сияешь
Величеством твоих доброт;
Во мне себя изображаешь,
Как солнце в малой капле вод.
Ничто! - Но жизнь я ощущаю,
Несытым некаким летаю
Всегда пареньем в высоты;
Тебя душа моя быть чает,
Вникает, мыслит, рассуждает:
Я есмь - конечно есть и ты! [13. С. 30-31]
Человек в оде Державина с гордостью предъявляет себя Создателю, активно утверждает свое место в мире, ибо воспринимает себя как творение Божие, стоящее в центре (средине) мироздания:
Ты есть - и я уж не ничто!
Частица целой я вселенной,
Поставлен, мнится мне, в почтенной
Средине естества я той,
Где начал тварей ты телесных,
Где кончил ты духов небесных
И цепь существ связал всех мной (Там же. С. 31).
Державин заявляет о космической значимости человека, о его неслучайности. Как писал Г.П. Макогоненко, «Державинский человек вступает в поединок с Богом, отстаивая свое место на земле» [14. С. 276]. Именно поэтому почти дерзостно, бунтарски звучит своеобразный вывод поэта о месте человека в мироздании - человек в своем величии приближается Богу:
Я связь миров повсюду сущих, Я крайня степень вещества, Я средоточие живущих, Черта начальна божества (Там же).
Боратынский, обратившийся вслед за Державиным к определению сущности человека, приходит к другой мысли. Еще в 1821 г., задолго до написания «Недоноска», в стихотворении «Напрасно мы, Дельвиг, мечтаем найти.» поэт намечает образ этого странного существа, ощущающего внутренний разлад, рвущегося к небу, но тяготеющего к земле:
Но в искре небесной прияли мы жизнь, Нам памятно небо родное,
В желании счастья мы вечно к нему
Стремимся неясным желаньем!..
Вотще! Мы надолго отвержены им! [7. С. 78]
А в 1823 г. появляется знаменитое высказывание поэта относительно трагической двойственности человека: «Желанье счастия в меня вдохнули боги: / Я требовал его от неба и земли» (Там же. С. 101)], в котором угадывается тот внутренний конфликт, который будет терзать Недоноска, ибо ему ведом мир идеальный, божественный, райский: «И, едва до облаков / Возлетев, паду, слабея. <...> Знаю: рай за их волнами» (Там же), - но дороги в этот мир нет. Внутренняя трагедия, переживаемая Недоноском, оказывается страшнее той, которую переживал лирический герой ранней лирики Боратынского, так как в отличие от юноши Недоносок не только мечтает о рае, а знает его, потому потеря рая переживается во сто крат мучительнее, чем осознание невозможности реализовать свою мечту и приблизиться к раю.
В 1824 г. в стихотворении «Череп» Боратынский в более жесткой форме выразил мысль о противоречивости человеческой природы: «Всесильного ничтожное созданье, / О человек! Уверься наконец: / Не для тебя ни мудрость, ни всезнанье» (Там же. С. 116). Все эти раздумья автора в конечном итоге обуславливают появление в его творчестве образа «Недоноска», который свою «промежуточность» (а не платоновскую или державинскую «срединность») в мировом пространстве воспринимает уже не как повод для гордости, а как причину страшной духовной трагедии, определившей его неполноценность.
Недоносок - это прежде всего метафорический образ (С.Г. Бочаров, например, рассматривает героя стихотворения Боратынского как «некоего человекодуха», как «существо неопределенной природы», видя в нем метафору, но метафору олицетворенную, ставшую персонажем [3. С. 117]). Он, являет собой «действительно особое существо, чье бытие определено сочетанием "парадоксальных качеств - слабости и бессмертия"» [6. С. 106].
Вслед за С.Г. Бочаровым можно утверждать, что «Недоносок» - стихотворение «об ограниченности человеческой духовности и бедности земного бытия» [3. С. 119], о трагической промежуточности человека «меж землей и небесами». «Бедный дух» проклят, на нем «клеймо» того существа, которое он оживил, став наполовину духом, наполовину человеком, ощущая непреодолимую преграду как между собой и миром богов, так и между собой и миром людей: он обречен на вечное одиночество, вечное скитальчество в поисках себе подобного. Этот вывод Боратынского, избравшего путь Поэта, сделавшего предметом своего исследования слабость и бессилие духа, позволил И.М. Семенко отделить его от романтиков: «В то время, как большинство романтиков, провозглашали по-разному понимаемое могущество духа, Баратынский создал образ духовного Недоноска, чьи порывы в область божественной свободы и божественного могущества обречены на неудачу в силу его собственной неполноценности и несовершенства» [15. С. 257]. Учитывая это высказывание, можно противопоставить изображенное Боратынским трагическое существо, потерявшееся между мирами, и Демона М.Ю. Лермонтова, ощущающего свое страшное одиночество, свою непринадлежность ни миру Бога, ни миру людей: «Печальный Демон, дух изгнанья, / Летал над грешною землей» [16. С. 504]; «Давно отверженный блуждал / В пустыне мира без приюта: / Вослед за веком век бежал, / Как за минутою минута, / Однообразной чередой» (Там же. С. 505); «И вновь остался он, надменный, / Один, как прежде, во вселенной / Без упованья и любви» (Там же. С. 539). Трагическая неприкаянность Демона кардинально отличается от трагической «промежуточности» героя Боратынского: у первого есть сила чувства, могущество разума, стихийная мощь духа, второй (Недоносок) всего этого лишен.
Вообще в истории русской литературы использование слова «недоносок» встречается крайне редко. Если мы обратимся к словарям ХУШ и первой трети XIX в., то найдем в них такое объяснение смысла этого слова: «Ребенок или животное, рожденные преждевременно. Выкидок, недоносок, пус-тыя, преждевремянныя родины» [17. С. 169]. Это значение было задействовано Боратынским минимально, оно обыгрывается лишь в финальных строках («На земле / Оживил я недоносок»). Поэт обращается к иному смыслу.
Почему столь непривлекательное по значению и стилистической окраске слово вынесено в заглавие произведения? Впервые в русской лирике слово «недоносок» было использовано А.С. Пушкиным в 1828 г.:
Уродился я, бедный недоносок, С глупых лет брожу я сиротою; Недорослем меня бедного женили; Новая семья не полюбила; Сударыня жена не приласкала [8. С. 98].
Для Пушкина, использовавшего в произведении стиль народной песни, определяющим в слове «недоносок» стало прямое значение, которое он иронически обыграл. Но влияние пушкинского текста на Боратынского исчерпывается, скорее всего, лишь фактом использования данного слова.
Б.В. Томашевский одним из первых предположил, что слово «недоносок» нужно соотносить с французским его аналогом «avorton», которое наряду со значением «рождённый до срока», могло быть употреблено и в значении «мертворождённый». Именно в таком значении это понятие было употреблено французским поэтом Жаном Дэно (Jean Dehenault) в сонете «La Mere a l'Avorton»:
Ты, умерший прежде, чем родиться, Смутное смешение бытия и небытия, Жалкий выкидыш, невоплотившиеся дитя, Отвергнутое бытием и небытием [18. С. 270].
Боратынский обращает особое внимание на парадоксальный характер отношений Недоноска с космосом. Сначала мы видим, как улавливает Недоносок гармонию представшего перед ним мира: он как будто пропитывается его музыкой, чувствует его дыхание, становясь, его органической частью:
Блещет солнце — радость мне! С животворными лучами Я играю в вышине И веселыми крылами Ластюсь к ним, как облачко; Пью счастливо воздух тонкой, Мне свободно, мне легко, И пою я птицей звонкой [7. С. 181].
Однако это безраздельное счастье оказывается мимолетным, оно стремительно сменяется ощущением полного одиночества, потерянности, ненужности. Внутренний дискомфорт порождает и то, что Недоносок осознает предельность собственных возможностей, его жизненное пространство замкнуто: то тут, то там возникают непреодолимые препятствия, становящиеся жесткой границей, отделяющей Мир Вселенной от его мира: «до облаков, / Возлетев, паду, слабея»; «Знаю: рай за их (облаков. - С.Р.) волнами»; «Мчит под небо громовое»; «Я мечусь в полях небесных, / Надо мной и подо мной / Беспредельных - скорби тесных», «В тучу прячусь я и в ней / Мчуся, чужд земного края», «Мир я вижу как во мгле» (Там же). И получается, что небо, оказавшись временным «пристанищем» Недоноска - получеловека, полудуха, вдруг приобретает свойства, характерные в большей степени для земли: оно предстает тесным, лишенным свободы. По отношению к небесам используется ограничивающее их «беспредельность» слово «поля»: «Я мечусь в полях небесных». Слово «поле» обозначает участок, используемый для определенных целей (для засева, для битвы и т.д.), а также пространство, в пределах которого совершается или обнаруживается какое-либо действие, то есть с понятием «поле» соотносится образ ограниченного пространства.
Недоносок, пытаясь хоть куда-то внедриться, стать где-нибудь своим, но везде отторгается как чужеродный элемент. И к Недоноску, и к лирическому герою «Сумерек» можно отнести слова, когда-то высказанные Н.В. Гоголем в статье «В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность» (1846), являющейся частью спорного произведения «Выбранные места из переписки с друзьями»: «Баратынский, строгий и сумрачный поэт, который показал так рано самобытное стремление мыслей к миру внутреннему и стал уже заботиться о материальной отделке их, тогда как они еще не вызрели в нем самом; темный и неразвившийся, стал себя выказывать людям и сделался чрез то для всех чужим и никому не близким» [19. С. 187].
Острота переживаемой Недоноском трагедии объясняется и тем, что ему мучительно больно осознавать собственную несостоятельность на фоне величия Вселенной и гармонии природного мира. Недоноску Вселенная явно не по росту, в отличие от Демона М.Ю. Лермонтова. Герой Боратын-
ского подавлен грандиозным размахом творящегося в мире. Его можно сравнить с Печориным: подобно ему, Недоносок ощущает в душе своей силы необъятные, но на поверку - не обладает физической возможностью их реализовать, не осознает, для чего дана ему жизнь, где его место в мире. И оттого приобретенное им бессмертие из чего-то манящего, привлекательного превращается в свою прямую противоположность. Оно не вызывает у Недоноска никаких положительных чувств, более того, он яростно всем существом пытается его отторгнуть, ибо вечность воспринимается Недоноском как «бессмысленная»: «В тягость роскошь мне твоя, / О бессмысленная вечность!» [7. С. 182]. Без понимания цели своего пребывания в мире мыслящее существо не может осознать значимость и ценность собственного бытия.
Таким образом, стихотворение «Недоносок» призвано оттенить трагизм существования человека, особенно Поэта, в современной действительности. Как мечется в земном мире Поэт, лирический герой «Сумерек», в поисках истины и ответов на мучительные вопросы, так в других пространствах, на ином, более значительном уровне свершается трагедия ничтожного «духа» - Недоноска, который, в отличие от Поэта, отчаялся найти смысл в благоприобретенной вечности:
Мир я вижу как во мгле;
Арф небесных отголосок
Слабо слышу... На земле
Оживил я недоносок.
Отбыл он без бытия:
Роковая скоротечность!
В тягость роскошь мне твоя,
О бессмысленная вечность! (Там же).
Существуя в пределах земного времени и одновременно приобретя бессмертие, Недоносок испытывает не радость, а лишь большее страдание, ведь «пребывание во времени и вечности - два разных способа бытия, в разных мирах, которые существуют как мир видимый и невидимый» [20].
В произведении «Недоносок» обнаруживаются и многие другие мотивы, которые получат дальнейшее развитие в последующих стихотворениях книги «Сумерки». Так, здесь вновь, как и в тексте, открывающем книгу Боратынского (в посвящении «Князю Петру Андреевичу Вяземскому»), звучит мотив покоя - покоя, который жаждет обрести Недоносок, мечущийся «меж землей и небесами». С одной стороны, состояние покоя ассоциируется с желанной смертью, которую Недоноску достичь не позволяет «бессмысленная вечность», воспринимаемая героем не как дар, а как наказание; именно о таком «покое» впервые задумался Поэт, когда вдруг осознал свою ненужность людям «железного века» и, отчаявшись, чуть не решился порвать с жизнью, однако эти мысли о покое-смерти не оставляют Поэта, периодически вторгаясь в его сознание (стихотворения «На что вы, дни! Юдольный мир явленья.», «Осень» и др.). Но покой, к которому стремится Недоносок, можно рассматривать и как некое «пристанище» от бурь, от жестокости мирской юдоли. Именно о таком покое будет мечтать Поэт в ситуациях, описанных в ряде стихотворений, например, в произведении «Мудрецу».
И трагедия Недоноска - это предостережение Поэту, сознание которого, на миг растворившись во внутреннем мире этого мифологического персонажа (о чем свидетельствует прямая речь, используемая в этом стихотворении), позволило лирическому герою «Сумерек» заглянуть в самые потаенные, укромные уголки человеческой души, живущей вне времени, но имеющей отношение к любой эпохе.
Недоносок Боратынского - это образ, воспринятый многими как некая метафора, свидетельствующая о положении человека в современной жизни. Нам же видится в Недоноске прежде всего отражение метаний души Поэта, лирического героя «Сумерек», который, чем глубже погружается в историю европейской цивилизации, в бездны человеческого духа, тем острее ощущает страшный разрыв между желанной гармонией и реальной действительностью. Наверное, не случайно в описании мироощущения Недоноска Боратынский использует автореминисценцию «Изнывающий тоской, / Я мечусь в полях небесных», отсылающую читателя к стихотворению, которое открывало книгу «Сумерки», где лирический герой впервые себя характеризовал: «Где отразилась жизнь моя: / Исполнена тоски глубокой» [7. С. 178].
В стихотворении «Недоносок» мысль о необходимости «отклика», «отзыва» на слово или действие человека прозвучала как «крик» отчаявшейся души, а тема единения с людьми стала одной из важнейших, а потому проявленной не только в тексте, но и в контексте произведения.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Альми И.Л. Сборник Е.А. Боратынского «Сумерки» как лирическое единство // Вопр. литературы. Метод. Стиль. Поэтика. Владимир, 1973. Вып. 8. С. 23-81.
2. Лебедев Е.Н. Тризна. Книга о Е.А. Боратынском. М.: Современник, 1985. 301 с.
3. Бочаров С.Г. «Обречен борьбе верховной» // Бочаров С.Г. О художественных мирах. М.: Сов. писатель, 1985. С. 117-119.
4. Бочаров С.Г. «О бессмысленная вечность!» (От «Недоноска» к «Идиоту») // К 200-летию Боратынского: сб. материалов междунар. науч. конф., состоявшейся 21-23 февраля 2000 г. М.: ИМЛИ РАН, 2002. С. 127-151.
5. Мазур Н.Н. «Недоносок» Баратынского // Поэтика. История литературы. Лингвистика: сб. к 70-летию Вяч.Вс. Иванова / редкол.: А.А. Вигасин, Р. Вроон, М.Л. Гаспаров, А.А. Зализняк и др. М.: ОГИ, 1999. С. 140-168.
6. Альми И.Л. Метод и стиль лирики Баратынского // Рус. лит. 1968. № 1. С. 96-106.
7. Баратынский Е. А. Полное собрание стихотворений. Л.: Сов. писатель, 1989.
8. Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: в 10 т. 3-е изд. М.: Изд-во АН СССР, 1963. Т. 3. 559 с.
9. Винокур Г.О. Баратынский и символисты // К 200-летию Боратынского: сб. материалов междунар. науч. конф., состоявшейся 21-23 февраля 2000 г. М.: ИМЛИ РАН, 2002. С. 31-42.
10. Лосев А.Ф. История античной эстетики: Софисты. Сократ. Платон. М.: Искусство, 1969. 356 с.
11. Эккерман И.П. Разговоры с Гете. М.: Худож. лит., 1986. 669 с.
12. Рудакова С.В. «Бог» Г.Р.Державина и «Недоносок» Е.А. Боратынского: «диалог» поэтов // «Интертекст в художественном и публицистическом дискурсе»: сб. докл. междунар. конф. Магнитогорск: МаГУ, 2003. С. 194-197.
13. Державин Г.Р. Соч. Л.: Худож. лит., 1987. 504 с.
14. Макогоненко Г.П. Анакреонтика Державина и ее место а поэзии начала Х1Х века // Державин Г.Р. Анакреонтические песни. М.: Наука, 1986. С. 251-295.
15. Семенко И.М. О Е.А. Баратынском // Семенко И.М. Поэты пушкинской поры. М.: Худож. лит., 1970. С. 221-291.
16. Лермонтов М.Ю. Собр. соч.: в 4 т. М.; Л.: АН СССР, 1959. Т. 2. 704 с.
17. Словарь русского языка XVIII века. СПб: Наука, 1984-2004. Напролет-Непоцелование. Вып. 14. СПб.: Наука, 2004. 280 с.
18. Купреянова Е., Медведева И. Комментарии к стихотворениям (к тому I) // Баратынский Е.А. Полн. собр. стихотворений: в 2 т. Л.: Сов. писатель, 1936. Т. 2. 335 с.
19. Гоголь Н.В. Собр. соч. / под ред. Н. Тихонравова. Т. 1-7. 10-е изд. М., 1889. Т. 4.
20. Мурьянов М.Ф. Время (Понятие и слово) // Вопр. языкознания. 1978. № 2. С. 52-66.
Поступила в редакцию 22.09.13
S. V. Rudakova
Tragedy of the person in "Scoundrel" by E.A. Boratynsky
The article deals with one of the ambiguous poems which are a part of the book of verses "Twilight" by E.A. Boratynsky. The hero of the poem takes an intermediate position in the world, which explains his dramatic perception of the world. The wavering spirit of the Last Poet, the lyric hero of "Twilights", cognizing the history of humanity and understanding the profoundness of human spirit, sharply experiencing the lack of coincidence of the ideal and the reality was reflected in the image of Scoundrel.
Keywords: Boratynsky, the book of verses, the "Twilight", tragedy of the person, Scoundrel.
Рудакова Светлана Викторовна, кандидат филологических наук, доцент
ФГБОУ ВПО «Магнитогорский государственный университет»
455038, Россия, г. Магнитогорск, просп. Ленина, 114 E-mail: rudakovamasu@mail.ru
Rudakova S.V.,
candidate of philology, associate professor
Magnitogorsk State University
455038, Russia, Magnitogorsk, Lenina av., 114
E-mail: rudakovamasu@mail.ru
