CC BY
232
УДК 94:3(450)«19» ББК 63.3(4Ита)6-2
ПРОМЫШЛЕННАЯ ЭЛИТА ФАШИСТСКОГО РЕЖИМА
Алессио Гальярди,
ассистент профессора современной истории Болонского университета (Италия)
alessio.gagliardi@unibo.it
Перевод А.Ю. Терещенко
Аннотация. Цель данной статьи состоит в том, чтобы проанализировать взаимосвязь между экономической элитой и итальянским фашизмом в период диктатуры. Это взаимоотношение имеет фундаментальное значение в процессе прихода фашизма к власти, а также в последующих усилиях по стабилизации режима. Компромисс фашизма с экономической элитой возник не только в результате необходимости политической стабилизации или установления социального консенсуса, но и от осознания того, что без него фашизм не мог преодолеть структурные ограничения итальянской экономики и, следовательно, реализовать свои политические цели. Взаимосвязь между экономической и политической властью определялась не только путем переговоров, обмена услугами и своекорыстия. Она возникла в результате более глубоких и длительных факторов: общее неприятие трудовых споров, которые сделали возможным установление гарантированного фашизмом социального равновесия при низком уровне заработной платы, отмене забастовок и свободы действий в профсоюзных организациях; возрастающее переплетение интересов руководителей Национальной фашистской партии, профсоюзных лидеров, государственной корпорации бюрократии и управленческого персонала частных компаний, вызванное уменьшением власти рынка и растущими государственными расходами; разработка «корпоративистского» способа взаимодействия государства и экономических интересов, основанных на непосредственном участии профсоюзов и объединений работодателей в государственной политике; совпадение культурных и идеологических интересов между фашистскими лидерами и членами экономической элиты (национализм, колониализм, протекционизм, строгая иерархия между социальными классами).
Ключевые слова: фашизм, Италия, синдикализм, промышленная политика, промышленное руководство, корпоративное государство.
THE INDUSTRIAL ELITES DURING THE FASCIST REGIME
Alessio Gagliardi, Assistant Professor of Contemporary History, University of Bologna, Italy
Abstract. The aim of this article is to analyze the relationship between the economic elite and Italian fascism during the years of dictatorship. This relation-ship was fundamental to fascism's rise to power and in the subsequent effort to stabilize the regime. Fascism's compromise with the economic elite originated not only in the need for political stabilization or social consensus, but also from the awareness that without it fascism couldn't overcome the Italian economy's structural constraints and, therefore, realize its political aims. The relationship between economic and political power was determined not only by negotiated exchanges of favours and self-interest but also by deeper and more lasting factors such as a common rejection of industrial disputes that made possible a social equilibrium guaranteed by fascism, based on low wage levels and the abrogation of strikes and freedom in union organization; the growing entwinement of leaders of the National Fascist Party (Partito nazionale fascista), union leaders, the public corporate bureaucracy and private company management, driven by decreasing market
power and growing public expenditure; the development of a «corporatist» way of interaction between state and economic interest, based on the direct participation of unions and employers' associations in public policy; and a common cultural and ideological outlook among fascist leaders and members of the economic elite (for example, nationalism, colonialism, protectionism and the belief in a strict hierarchy between social classes).
Key words: fascism, Italy, syndicalism, industrial policy, industrial leadership, the corporate state.
1. Авторитарный компромисс
Связь между экономическими элитами и фашизмом была важнейшим компонентом «авторитарного компромисса», послужившего основой укрепления и стабилизации диктатуры [1]. Это была одна из многочисленных «диархий», на которые опиралось фашистское государство; другими его партнёрами стали монархия, церковь, армия и бюрократическая элита.
Хотя первые шаги к осуществлению этого компромисса можно проследить уже в двухлетие, предшествовавшее маршу на Рим, отношения между деловым миром и фашизмом по-настоящему сложились только после установления режима Муссолини, постепенно приняв форму компромисса двух властей. С другой стороны, «представляется неправдоподобной идея общности в вопросах, имеющих социальное и национальное значение», в форме национального государства, которая могла бы столь долго находиться в равновесии без существенного сближения политических и экономических властей [2].
Но сам факт существования авторитарного компромисса отнюдь не означает, что отношения бизнеса и фашистского государства складывались безоблачно, и тем более не свидетельствует о симбиозе или интеграции. Ещё в 1929 г. в ходе встречи Центрального межпрофсоюзного комитета Муссолини жаловался на политические позиции промышленников, на их низкий «уровень фашизации», заявляя, что «все они - могучие, активные, гениальные промышленники, но в вопросах фашизма их, в лучшем случае, надлежит тянуть на буксире» [3].
Кроме того, между фашизмом и бизнесом было немало трений, в особенности в связи со значительными политическими и экономическими поворотами, такими, как операция «Квота-90», вторжение в Эфиопию, союз с Германией и вступление в войну. Все эти события создавали напряжённость, в разной степени меняя статус-кво компромисса. В то же время ни одно из этих событий не обошлось без компенсаций со стороны правительства, а предприниматели, со своей стороны, всякий раз подтверждали свою верность фашизму. Таким образом, компромисс между режимом и классом предпринимателей оказался долговечным и начал рушиться лишь в 1942-1943 г., когда произошёл перелом в ходе Второй мировой войны.
Конечно, союз оказался столь прочным и долговечным в первую очередь благодаря чисто материальным факторам - и речь идет не только об экономической выгоде предпринимателей, но и о более глубинных изменениях в итальянской и международной экономике. С середины 1920-х гг. на смену рыночной динамике постепенно приходили государственное вмешательство и законодательное регулирование, что способствовало более тесному взаимодействию между экономическими субъектами и государством. Но компромисс между деловым миром и фашизмом сложился не только по экономическим причинам. Не менее важными представляются и два других фактора: усложнение отношений между государством и социальными группами, в результате которого представители фабрикантов начали принимать участие в государственных учреждениях, а также культурные и идеологические созвучия, соединившие эти два мира и соткавшие их взаимопонимание и взаимопроникновение.
Каждый из этих трёх аспектов заслуживает более глубокого изучения и анализа. Но прежде всего необходимо рассмотреть новый облик, в котором предстала промышленная буржуазия в период между двумя мировыми войнами. Именно в это время в её среде выстроилась новая иерархия и сформировалась новая элита, что сыграло решающую роль в выстраивании ее отношений с фашистским государством.
2. Равновесие и иерархия в мире экономики
Общие контуры и состав делового мира можно установить с лёгкостью. Он включал владельцев крупных, средних и мелких предприятий, наёмных менеджеров с обширными возможностями по части управления и принятия решений, а также представителей финансово-кредитной сферы. Но внутренняя конфигурация этого мира куда менее очевидна, поскольку она была подвержена вариациям в зависимости от исторического и национального контекста. Менялись пропорциональная важность различных сегментов и соотношение между ними, что было связано как с их ролью, так и с соотношением различных отраслей экономики. Менялась иерархия делового мира, в чём решающую роль играли размеры наличного капитала и доходов, а также реальный уровень экономической и политической власти. Изменение состава и иерархии делового
мира имеет, естественно, большое значение для определения господствующих интересов и выявления линии, которой придерживались организации, представлявшие деловое сообщество.
В годы между двумя мировыми войнами состав и иерархия предпринимательской буржуазии подверглись капитальным изменениям. Их главными причинами были трансформации, связанные с долгосрочным периодом развития промышленности (длинной волной второй промышленной революции), динамикой международного промышленного цикла (в особенности последствиями «деглобализации» 1930-х гг.) и политики фашистского правительства.
Особую роль в этом сыграла принятая в середине 1920-х гг. «Квота-90», которая привела к полному пересмотру экономических целей и стратегий, а также к смене лидирующих экономических групп. Новая политика была несовместима с традиционными, трудоёмкими и экспортно-ориентированными отраслями. Удельный вес текстильного сектора в итальянской промышленности значительно сократился. Вслед за ним потеряла своё значение и металлургия, другой исторический компонент промышленной системы, сложившейся в 80-е годы XIX в. На лидирующие позиции по числу рабочих, размерам бюджета, технологической интенсивности и способности влиять на политику выдвинулись активные предпринимательские группы, действовавшие в рамках монополии или олигополии, специализировавшиеся в отраслях, поднявшихся вместе со второй промышленной революцией: в химической промышленности, электроэнергетике и автомобилестроении. В 1930-е гг. в результате кризиса и действий правительства по борьбе с ним этот сдвиг закончился. Гегемония в итальянском деловом мире окончательно перешла от традиционных отраслей, поднявшихся в процессе экономического взлёта, а именно банков, металлургических предприятий и тяжёлого машиностроения, к предприятиям электроэнергетической и химической промышленности, «Фиату», миланским финансистам и Институту промышленной реконструкции [4].
Кроме того, непрерывный процесс концентрации промышленности привёл к возрастанию совокупного веса крупных предприятий как в национальной экономике вообще, так и в конкретных отраслях. Аналогичные процессы, обусловленные динамикой рынков, шли и в других крупных экономиках, но в Италии концентрация промышленности была ещё и результатом политического выбора. Этот процесс активно поддерживался и форсировался путем специальных налоговых мер, законодательства о консорциумах и о запрещении созда-
ния новых предприятий без особого разрешения правительства. Пропасть между небольшой кучкой крупных предприятий и огромной массой малых и средних компаний ещё больше расширилась как в экономическом плане, так и с точки зрения политического влияния. Это привело к консолидации узкого круга важнейших частных предприятий, которым предстояло в грядущие сорок лет стать основой крупного итальянского бизнеса.
При этом границы между государственной и частной собственностью становились куда более размытыми: создание Института промышленной реконструкции и национализация предприятий и банков привело к тому, что наёмные управляющие государственными предприятиями также заняли своё место в деловом сообществе.
Таким образом, сложился узкий круг индустриально-финансовой олигархии, который «при помощи сложной сети взаимного акционерного участия и обмена креслами в советах директоров» добился «практически тотального доминирования в итальянской экономике - как «государственной», так и частной» [5].
Убедительный портрет этой олигархии нарисовал в своей «Записной книжке буржуа» Этторе Кон-ти - один из крупнейших представителей тогдашнего индустриально-финансового мира. Сошлемся в этой связи на запись от 15 сентября 1939 г.: «В наше время, когда каждый день заявляют о желании приблизиться к народу, сформировалась финансовая олигархия, которая напоминает старинный феодализм, только в промышленной сфере. Производство по большей части контролируется несколькими группами, во главе каждой из которых находится один человек. В их числе Аньелли, Чини, Вольпи, Пирелли, Донегани, Фальк и ещё два-три имени. Они обладают абсолютным господством над различными отраслями промышленности» [6].
Результатом описанных изменений стало усиление дуалистического характера индустриальной буржуазии: с одной стороны, небольшая элитная группа, состоявшая из крупных олигархов, а с другой - огромная масса владельцев малых предприятий. Хотя именно мелкий бизнес всячески прославлялся фашистской пропагандой, что служило эквивалентом политики рурализации в индустриальной сфере, власть, представлявшая интересы национального капитализма, находилась под практически полным контролем крупной буржуазии.
С середины 1920-х гг. именно эта экономическая олигархия и поддерживала авторитарный компромисс с фашизмом, извлекая из него значительные материальные выгоды, как правило, в ущерб разрозненной галактике мелких предпринимателей [7].
90
3. Экономика и материальный интерес
Формирование промышленно-финансовой олигархии, сосредоточившей в своих руках не только капиталы и предприятия, но и экономическую власть в целом, резко контрастировало с антибуржуазной риторикой фашистского политического проекта, который создавали Муссолини и чернорубашечники. Нападки на буржуазную элиту были несущей осью фашистской идеологии с самого начала и до образования республики Сало, особенно в конце 1930-х гг. [8]. В речах фашистов «буржуй» представал как абсолютная противоположность «новому человеку», который должен был появиться благодаря усилиям режима. Этот «буржуй» характеризовался как вялый, трусливый, приземлённый и думающий только о своей выгоде. В отличие от него «новый человек» описывался как полная отваги, пылающая воинственным духом, возвышенно мыслящая личность, готовая пожертвовать собой во благо нации [9].
Антибуржуазная риторика всегда была характерна для фашизма, а с 1930-х гг. она приобрела направленность вообще против всех богачей. В первую очередь эта риторика звучала в выступлениях так называемого левого крыла фашистов. Но ей отдавали должное и те, кто играл важнейшую роль в структурах режима, не исключая и самого Муссолини. Для речей, которые произносил глава правительства, были характерны и антибуржуазная тональность, и апологетика сельской Италии, и отрицание капиталистического характера государства.
Весьма показательна в этом смысле его речь, прозвучавшая 13 ноября 1933 г. в конце заседания Национального совета корпораций. В ней содержались утверждения, прямо противоположные приведенной выше констатации Этторе Конти. Муссолини заявил, что Италия, если взглянуть на структуру её производственной экономики, вовсе не является капиталистической страной. Сообщив своим слушателям о «кризисе капиталистической системы» (а не просто о кризисе в капиталистической системе), он убеждал своих слушателей, что «экономика итальянской нации настолько разнообразна и сложна, что ее невозможно отнести к одному единственному типу». При этом он ссылался и на то, что «общее число итальянских производителей весьма велико - 523 тыс. чел.» - и что «почти все они являются собственниками малых или средних предприятий». «По моему мнению, -подчеркивал он, - Италия должна оставаться страной смешанной экономики, с сильным сельским хозяйством, ведь оно лежит в основе всего [...], со здоровыми малыми и средними промышленными предприятиями, с банком, который не занимает-
ся спекуляциями, с торговлей, которая выполняет свою незаменимую задачу - быстро и рациональным образом доставлять товары потребителю» [10].
Со всей очевидностью антибуржуазные и антиплутократические декларации плохо сочетались с экономической политикой правительства Муссолини, выгодной крупным промышленникам, и с самим стабильным компромиссом между Муссолини и крупной буржуазией. Но не следует, на наш взгляд, сводить это противоречие исключительно к лживости фашистской идеологии и к характерному для режима постоянному расхождению между словами и делами. Другой немаловажной причиной указанной риторики было то, как фашисты интерпретировали буржуазный вопрос.
Эта интерпретация в значительной степени сложилась под влиянием интеллектуального национализма начала XX в., проводившего грань между буржуазией «политиканов и паразитов» и буржуазией «тружеников и производителей». Это различие было в полной мере отражено в опубликованной в 1904 г. статье Джузеппе Преццолини, в которой утверждалось, что есть «Италия дела и Италия слов, Италия действий - и Италия дремоты и болтовни; Италия фабрик и Италия салонов, Италия созидающая и Италия поглощающая, Италия, шагающая вперёд, и Италия, загораживающая дорогу». Вторая Италия состояла из политиков, «правящей буржуазии», которая является «фальшивой аристократией» в силу своей бесполезности. Но существуют, как считал Преццолини, и другая Италия, и другая буржуазия, которая «выигрывает премии на международных выставках, борется за иностранные рынки, осмеливается прокладывать каналы, строить мельницы, возводить фабрики, бросать вызов вялому и неповоротливому правительству, ненависти и недоброжелательству черни и демагогов. Эта Италия работает и движется вперёд. Быть может, сама того не зная, она является единственной причиной и единственным источником нашего могущества и величия» [11].
Это разграничение с самого начала стало частью фашистской идеологии. Еще на втором съезде Итальянского союза борьбы (предшественника фашистской партии), состоявшемся в мае 1920 г., Муссолини утверждал: «Буржуазия ещё остается носительницей технических и нравственных ценностей». А значит «нужно не топить буржуазное судно, а подняться на борт этого корабля и изгнать с него паразитирующие элементы» [12]. Так уважение к «производительной, индустриальной буржуазии» и её противопоставление «болтовне» и паразитизму стали идеологической предпосылкой фашистского подхода к ее оценке.
Конечно, фашистов и промышленную буржуазию сблизили не только идеологические предпосылки. Была и другая причина, гораздо более содержательная и практическая: осознание тесной связи между развитием промышленной мощи и экспансионистскими «имперскими» целями. Действительно, только промышленная держава могла стремиться играть серьёзную роль на международной сцене. В годы Первой мировой войны стало ясно, что современная война становится «тотальной», или, выражаясь словами Эрнеста Юнгера, «подчинённой власти машин», «битвой оборудования», исход которой непосредственно зависел от производительных мощностей воюющих стран [13].
Но выполнение задачи повышения производительных мощностей и эффективности национальной промышленности - будучи необходимой предпосылкой державной политики - затруднялась структурными ограничениями итальянской экономики, в первую очередь, нехваткой сырья и капиталов. Правительство Муссолини постоянно работало над тем, чтобы преодолеть эти ограничения и повлиять на производственную систему. С одной стороны, оно поощряло инвестиции в тяжёлую промышленность, заботясь об отрасли наиболее важной для державной политики, а с другой - поддерживало крупные объединения, защищая их от конкуренции мерами картелизации и препятствуя возможным соперникам.
Правда, как показали исследования по экономической истории, результаты усилий, рассчитанных на повышение эффективности производства и ускорение роста производственных мощностей, оказались гораздо скромнее, чем цели, поставленные правительством и руководством конфедерации итальянских промышленников [14]. Конечно, новые инвестиции сыграли немалую роль, особенно в условиях политики автаркии. В некоторых стратегических секторах удалось запустить отдельные программы модернизации. Важно, однако, отметить, что своего завершения эти программы достигли только после окончания войны [15].
Никакого ускорения технического прогресса в годы фашистского правления не произошло. Рост производительности был не таким высоким, как в эпоху Джолитти. Более того, главную роль в нём играла теперь гибель малоэффективных предприятий в результате кризиса, концентрация, более активная эксплуатация рабочей силы на фабриках и некоторый рост капитальных инвестиций [16].
Абсолютно провальные результаты войны -главного испытания, на которое ориентировались фашисты, - стали одним из красноречивых свидетельств опозданий и упущений промышленного аппарата и, следовательно, так и не ставшего реаль-
ностью технологического скачка [17]. Следовательно, союз фашистов и сословия предпринимателей был скреплён отнюдь не только экономическим ростом и развитием - в краткосрочной перспективе ничего подобного и не наблюдалось. С точки зрения предпринимателей речь шла скорее «о том, чтобы хитрым способом воспользоваться сложившейся ситуацией, чем о выдвижении (не говоря уж об осуществлении) стратегии обновления и развития итальянского капитализма» [18].
Важным следствием произошедших изменений стало сокращение объема выхода предприятий на конкурентный рынок и неоправданный рост государственного вмешательства в дела экономики. Урезание заработной палаты, коснувшееся в первую очередь рабочих, заметно ограничило личное потребление, а международный экономический кризис и повсеместный переход к политике протекционизма привели к значительному снижению экспорта. Решения этой проблемы пришлось с огромным трудом добиваться путем многостороннего государственного вмешательства и значительного повышения государственного спроса.
Меры, предпринятые в годы кризиса и особенно в последовавшие за ним годы автаркии и подготовки к войне (таможенные тарифы, регламентация зарубежной торговли, контроль за обменом валюты, стимулирование концентрации промышленности и картелей, спасение неплатёжеспособных предприятий, национализация, государственные заказы и государственное финансирование программ автаркии), привели к тому, что государственные учреждения и крупные предприятия переплелись тысячью нитей. Так сложился феномен сосуществования и взаимопроникновения «государства-предпринимателя» и «капитализма для своих».
Кризис начала 1930-х гг. привёл к тому, что предприятия начали ещё сильнее нуждаться в помощи государства и государственных учреждений. Как констатировал, оценивая эти годы, Пол Корнер, вряд ли можно считать случайным, что «годы консенсуса» столь точно совпадали с годами тяжёлых экономических невзгод» [19].
Сложившейся ситуацией воспользовалась в первую очередь крупная промышленная и финансовая буржуазия, действовавшая в секторах экономики, находившихся под государственной защитой и имевших стратегическое значение для державной политики. А все расходы пришлось нести в основном мелким предпринимателям традиционных отраслей, ориентированных на экспорт, - им довелось на своей шкуре испытать последствия новой таможенной и валютной политики, так и не получив сколько-либо значимого вознаграждения.
92
4. Внедрение в государственный аппарат
Рост государственного вмешательства сопровождался «стремлением крупных предприятий постоянно прибегать к государственному посредничеству в поиске особо крупных долей рынка, а также при разрешении конфликта интересов» [20]. Как наблюдалось в военные годы (но эти наблюдения можно отнести и к тому, что происходило несколькими годами раньше), государство-предприниматель и нарастающее сближение частных предприятий и государственного аппарата скрепили «союз между режимом и экономическими группами». Режим получил «дискреционную власть», то есть возможность действовать по собственному усмотрению, а крупные предприниматели могли «манипулировать ею в зависимости от собственного политического веса». В то же время союзы и конфликты экономических групп, в конечном счёте, «стали оказывать прямое и косвенное влияние на динамику соотношения сил внутри режима; таким образом, способность выступать посредником в случае конфликта интересов экономических олигархов стала важнейшим испытанием режима на устойчивость» [21].
Иными словами, переплетение режима и предпринимательской буржуазии всё в большей степени превращало конфликты предпринимателей во внутренние конфликты режима. И это лишь отчасти было результатом действий Муссолини, желавшего загнать людей, не склонных в полной мере поддерживать фашизм, внутрь контролируемых структур. Это не в меньшей степени было следствием более общих изменений в отношениях между государством и социальными группами, происходивших после Первой мировой войны в значительной части промышленно развитой Европы. Особая авторитарная форма, в которой они проявились в Италии, отчасти была вызвана отсталостью и дисбалансами итальянского капитализма. В целом эти изменения вели к тому, что, с одной стороны, государство стремилось к большему контролю над обществом и экономикой, а с другой стороны - новые элитарные группы тоже начали принимать участие в выработке политических и административных решений [22].
В основе этих изменений лежало возросшее стремление делового мира завладеть государственными функциями и занять более заметное место в составе правящего класса. Действительно, промышленная буржуазия стала чаще избираться в парламент, пусть и заметно утративший своё значение по воле диктаторского режима [23].
Ещё более знаменательным - и гораздо более важным по последствиям - было присутствие фабрикантов непосредственно в составе правительства. Уже в годы Первой мировой войны произо-
шло вторжение «представителей мира экономики и крупной промышленности» в «склеротическую культуру государственной администрации» [24]. При фашистском режиме произошло прямое внедрение представителей деловых кругов в правительственный аппарат. Явным новшеством стала кооптация предпринимателей, финансистов и представителей Конфедерации итальянских промышленников (Конфиндустрии) в министерства.
Выходцами из сферы экономики или из предпринимательских ассоциаций были четыре министра: финансисты Джузеппе Вольпи (министр финансов с июля 1925 по июль 1928 гг.) и Антонио Стефано Бенни (министр коммуникаций с января 1935 по октябрь 1939 гг.), предприниматель-коммерсант Гвидо Юнг (министр финансов с июля 1932 по январь 1935 гг.) и генеральный директор Конфиндустрии и Ассоциации акционерных обществ Феличе Гварнери (главный инспектор, затем заместитель министра и, наконец, министр торговли и валют - с мая 1935 по октябрь 1939 гг.). В некоторых случаях работа на министерской должности продолжалась не один год и приводила к довольно важным результатам. Вольпи руководил всей сложнейшей операцией «Квота-90», Юнг принял участие в формулировании политики «спасательного круга» и в создании Института промышленной реконструкции, а Гварнери руководил внешнеэкономической политикой на этапе автаркии [25].
Другим каналом, обеспечившим значительное представительство элиты частного предпринимательства в общественной сфере, стали многочисленные финансово-экономические организации [26].
Проникновение во власть не было чисто индивидуальным феноменом, связанным с отдельными представителями делового мира, пусть даже типичными и играющими значительную роль. Значительно возросло и коллективное представительство предпринимателей, то есть Конфиндустрии и федераций предпринимателей отдельных отраслей, которые из частных ассоциаций, отстаивавших интересы своих создателей, превратились в организации, игравшие особую роль в государстве. В новом профсоюзном законодательстве, которое отредактировал Альфредо Рокко, государственное признание и монопольное право на представительство получили лоббистские организации. Их официальный статус был закреплён в ходе последующих реформ профсоюзных уставов, проведённых правительством и утверждённых законодателями.
Несмотря на утрату законодательной автономии, предприниматели, состоявшие в отраслевых организациях, в отличие от рабочих профсоюзов сохранили широкие полномочия. Они по-прежне-
му могли сами назначать руководителей своих организаций и держать их под контролем. Они могли рассчитывать на полную независимость: их представительство в верхах режима в значительной степени осталось прежним [27]. Конфиндустрия сумела сохранить за собой возможность представлять и отстаивать интересы промышленников. Правда, взамен ей пришлось поступиться своей отстранённостью от политики. С середины 1930-х гг. Конф-индустрия взяла на себя задачу руководить фашизацией делового мира.
Другим орудием, укрепившим влияние бизнеса, стало включение его представителей в ведомства, задачей которых были планирование и осуществление вмешательства в экономическую политику, в частности, реализация таких мер, как процедура выдачи разрешений на постройку предприятия, их расширение, создание консорциумов, определение объёмов обязательных поставок и создание комиссий по распределению лицензий на право ввоза в страну товаров.
Это объясняет, почему предприниматели, на первых порах защищавшие свою автономию и прерогативы и видевшие угрозу в любом государственном вмешательстве, постепенно заняли лояльную позицию по отношению к власти. Они стали проявлять готовность принимать исходившие от режима меры по ограничению экономической свободы или «договариваться» с ним по этому поводу.
Немаловажную роль в этом сыграла корпоративная цепочка, созданная Национальным советом, объединившим двадцать две корпорации и провинциальные советы по корпоративной экономике. Как известно, корпоративные организации не смогли стать инструментом государственного вмешательства в экономику, ни, тем более, основанием новой экономической и политической модели «третьего пути», альтернативного как капитализму, так и коммунизму. Но они сумели взять на себя посреднические функции, представлявшие собой альтернативу традиционному посредничеству. Это была одна из корпоративных цепочек, выстроенная по модели треугольника (при этом в его основу была заложена структурная асимметрия, делавшая его невыгодным для рабочих). Этот треугольник занимался посредничеством между государством, организациями предпринимателей и профсоюзами в вопросах, связанных с промышленностью. Его задачей был контроль над рабочей силой и разработка направлений экономической политики.
Таким образом, предпринимательские организации входили в состав куда более масштабного механизма. Во многих случаях самые заметные представители промышленных и финансовых элит
лично представляли свою отрасль. Чтобы составить себе об этом представление, достаточно изучить состав 22 корпораций. В глаза бросается присутствие множества важнейших представителей итальянской экономической олигархии. Упомянем лишь несколько наиболее ярких имён: Джино Оли-ветти, Франческо Маринотти, Сенаторе Борлетти, Винченцо Ардиссоне, Артуро Боччарди, Луиджи Орландо, Агустино Рокка, Джузеппе Мадзини, Франческо Джордани, Гвидо Донегани, Акилле Гаджа, Джачинто Мотта, Джузеппе Чензато, Вин-ченцо Аццолини, Альберто Бенедуче, Альберто Пирелли, Артуро Озио [28].
Отметим еще раз, что из всего производственного мира заметную общественную роль стали играть лишь представители крупной индустрии. Малые предприниматели по большей части не попадали в различные представительства и в учреждения, принимавшие существенные решения. Эта двойственность проявлялась даже в самих предпринимательских ассоциациях. Федеративные структуры, и особенно Конфиндустрия, в ещё большей степени, чем первоначально, выражали интересы крупных промышленников, а огромный мир мелких предпринимателей был в них представлен крайне слабо. Как неоднократно заявляли мелкие предприниматели, эта диспропорция особенно сильно проявлялась в отношениях с государственными учреждениями, вырабатывавшими экономическую политику и ведавшими выделением ресурсов [29].
Итак, определённая часть делового мира стала играть важную роль в фашистском государстве. Это, однако, сопровождалось решительным изменением отношений между государством и социальной группой в целом.
5. Ценности, идеи и ментальность
Стремясь закрепить свои позиции в условиях политического доминирования фашистов, итальянские предприниматели стали все чаще прибегать к риторике, угодной политическим силам, в руках которых оказались ключи от высшей власти. Этому в значительной степени способствовало растущее вмешательство в их дела учреждений фашистского государства, навязывавших своим вольным и невольным партнерам фашистские формулы и речевые обороты. Подобная готовность позволяла промышленникам утверждать свою легитимность, укреплять позиции и служила «наилучшим средством избежать конкуренции, «которая во многих случаях, выйдя за свои естественные границы, начинала разрушать и распылять производительные силы» [30].
Однако со временем этот процесс стал приобретать органический характер. После поворота к
94
автаркии, резко усилившейся к середине 1930-х гг., все официальные коммуникации между предпринимателями стали абсолютно идеологизированы в фашистском духе. К фашистской риторике обратился Донегани и все руководство концерна «Мон-текатини», игравшего важнейшую роль в борьбе за экономическую независимость Италии [31]. В аналогичном духе стали выступать магнаты химической промышленности, изображая ее не только как «наиболее эффективное средство противостояния эгоистической монополии некоторых богатых наций», но и как «незаменимое средство промышленного вооружения нации, которое позволит ей создать необходимые элементы национальной обороны» [32]. Руководство Института промышленной реконструкции выступило в 1937 г. с предложением преобразовать Институт в постоянное учреждение, сделав его «инструментом [.] участия в освоении Эфиопии и укрепления политики автаркии» [33]. Агостино Рокка и руководители государственных предприятий чёрной металлургии, защищая свой весьма спорный план реорганизации этого сектора, настойчиво подчёркивали его тесную связь с «национальной экономической независимостью».
Во всех этих случаях, как и во многих других, которые можно было бы привести, речь шла о сознательном использовании фашистской риторики для достижения своих целей. Вместе с тем эти выступления отражали и собственные идеологические установки, и культурные ориентиры. Немногочисленные частные источники, оставленные представителями крупной буржуазии: дневники, записные книжки и письма - несмотря на то, что многие из них были профильтрованы в годы, последовавшие за крахом режима, позволяют нам увидеть экономическую (да и не только экономическую) культуру, сильно отличающуюся от либерально-рыночной идеологии. Напротив, они в значительной степени разделяли убеждения, ценности и чувства фашистов.
Закат традиций и старинных связей, происходивший в 1920-е - 1930-е гг., а также распространившаяся убеждённость в том, что государство и рынок переживают необратимый кризис, сыграли решающую роль в сближении взглядов крупных бизнесменов и фашистов и в появлении у них точек соприкосновения, отнюдь не поверхностных и отнюдь не случайных [34].
Самые типичные представители промышленной буржуазии, хотя и не теряли способности самостоятельно мыслить, уже не скрывали своего восхищения «добродетелями» сильного государства, способного покончить с классовой борьбой, воссоздать социальную гармонию, восстановить
иерархию и воссоздать органическое единство нации, заявленное в Хартии труда 1927 г., первая статья которой гласила: «Итальянская нация является организмом, цель, жизнь и средства действия которого превышают силу, цели, жизнь и средства действия составляющих этот организм отдельных лиц и их групп. Она представляет собой моральное, политическое и экономическое единство, которое в полной мере осуществляется в фашистском государстве».
Эти понятия стали неотъемлемой частью идеологического багажа многих крупных бизнесменов. К примеру, Альберто Пирелли заявлял в речи, произнесённой в Неаполе в 1934 г., что «в самой корпоративной идее заложены добродетели и способности к экспансии, поскольку концепция атоми-зированного общества, вышедшая из индивидуализма энциклопедистов и Французской революции, отжила свой век во всех странах, уступив место концепции органического общества, складывающегося из профессиональных групп и категорий граждан; поскольку всё больше распространяется чувство сильного государства, обладающего истинным суверенитетом, вездесущего, чьи жизненные интересы и потребности стоят выше жизненных интересов и потребностей изолированных или собравшихся в группы индивидов» [35].
Всё это на деле означало отрицание принципа свободы профсоюзов и ассоциаций, запрет стачек, навязывание фашистских корпораций как единственных выразителей нужд рабочих, отмену ограничений на распоряжение собственностью, жёсткий контроль над рынком труда, сокращение зарплат.
Второй точкой соприкосновения индустриальной буржуазии с фашизмом стал национализм. Многим казалось, что фашизм действует во имя высшей цели, а именно - укрепления позиций Италии на международной арене.
Миф «национальной и колониальной державы» укрепился в итальянской буржуазной культуре ещё в последние годы XIX в. Три поколения итальянцев жили в условиях господства образа сильной Италии, предназначенной играть руководящую роль в мире, и нередко разделяли это представление [36]. Победоносное окончание Первой мировой войны, казалось, стало подтверждением этого образа - а результаты мирных переговоров, в свою очередь, подтвердили, что остальная Европа ставит перед Италией немало препятствий и в значительной степени враждебна ей. Буржуазия, несомненно, была в первых рядах тех, кто принял этот подход и сформулировал его. Речь идёт, в первую очередь, о промышленной буржуазии - самом динамичном и
самом современном секторе буржуазного мира. В экономическом плане «державный миф», казалось, предлагал решение исторической проблемы Италии, а именно преодоления её внешнеэкономической слабости, вызванной стратегической зависимостью от поставок сырья из-за границы [37].
Если внимательно изучить индивидуальные жизненные пути многочисленных представителей индустриальной и финансовой олигархии, бросается в глаза ряд общих черт, достаточно очевидных - по крайней мере в тех случаях, когда архивные или историографические данные позволяют их уловить: все они были сторонниками агрессивной внешней политики, сочувствовали походу на Фиуме и разделяли националистические идеи и ценности. Например, обычно проявлявший крайнюю осмотрительность Раффаэле Маттиоли ещё в 1934 г. вспоминал «фиумское приключение» совместно с Д'Аннунцио; а Оскар Синигалья, в течение нескольких лет руководивший государственной чёрной металлургией, был одним из организаторов этого похода [38].
По этой причине внешняя политика режима пользовалась как индивидуальной поддержкой многих предпринимателей, так и коллективной - со стороны Конфиндустрии. Хотя бизнесмены, скорее, реагировали на инициативы власти, чем выражали самостоятельные позиции, они оказывали режиму серьёзную поддержку и одобряли его инициативы [39]. И даже самые спорные решения приводили к общей мобилизации предпринимательских организаций, как это произошло во время заключения союза с Германией, когда итальянские и немецкие организации предпринимателей обменивались бесчисленными визитами [40].
Немалую роль сыграл при этом и рост весомости фигуры «вождя». Высокая персонализация политической власти привела к созданию зеркального образа экономической власти, соотносившегося не с социальной группой, а с отдельными важными персонами. Для многих промышленников этот образ стал основой самоидентификации: на первый план выступили индивидуальность и способность к единоличному командованию, которое представлялось «миссией» и «призванным служением».
Этот элемент близости буржуазии и фашизма подтверждают и бесчисленные документальные свидетельства. В 1919 г. Джачинто Мотта, глава фирмы «Эдисон», главного итальянского электроэнергетического предприятия и крупнейшего акционерного общества в стране, писал в одном из своих писем, что директор предприятия должен «найти [...] всё внутри себя самого; его дар - предусмотрительность, его задача - инициатива [...]; его поле
деятельности - вся общественная деятельность, вся
- сегодняшняя, завтрашняя и грядущая». Поэтому предприятие нуждается в ком-то, «кто сочетается браком с ним [. ] и посвятит свою деятельность жизни и процветанию этого предприятия». Кроме того, вождь будет обязан указывать рабочим дорогу самым надёжным и авторитетным образом, поскольку его подчинённые «должны чувствовать, что вождь руководит ими» [41].
Ещё более откровенные рассуждения прослеживаются в переписке Джероламо Гаслини, менее известного деятеля, который однако же был лидером в сфере производства растительного масла и ведущим частным предпринимателем в Генуе: «Я реакционер, и чрезмерно многочисленные комитеты имеют для меня привкус демократического митинга. Если бы это было в моей власти, я бы в каждом подразделении этого мира назначил бы абсолютного владыку, и, если бы мне было нужно его выбрать, несмотря на свою скромность я бы выбрал [.] нижеподписавшегося» [42].
Существуют также многочисленные свидетельства внезапно охватившей многих страсти к теории управления, основанной на иерархии и руководстве. Альберто Пирелли дважды, сначала в 1934-1935 гг., а затем в 1938 г., вёл в Миланском политехническом университете курс, посвящённый «вождю» предприятия, прославляя роль личного лидерства в управлении [43]. И он был очень популярен.
Описанное самовосприятие получало подпитку в модели предприятия, утвердившейся именно в эти годы, после заключенного во дворце Видони в октябре 1925 г. договора и принятого в апреле 1926 г. профсоюзного закона Альфредо Рокко. Реакцией на «красное двухлетие» с его тяготением к Советам и широкому участию масс в управлении стал откат к жёсткой авторитарной модели, отличавшейся строгой иерархией внутри предприятия и полным вытеснением профсоюзов на обочину.
Склонность подчёркивать в собственной деятельности героизм и командные таланты, а не такие черты, как техническая или финансовая осведомлённость, готовность к инновациям или способность предвидеть тенденции развития рынка, подразумевала нечто, о чём никто не говорил вслух,
- самоидентификацию с главой режима. Тот, кто представлял себя «вождём фабрики», как бы становился отражением вождя Италии. О многих предпринимателях можно сказать то, что было написано о Гаслини: «Образ политического лидера, который строит и укрепляет с очевидным старанием Муссолини, не может не нравиться предпринимателю, который во всё большей степени узнаёт себя в нём.
96
В разнообразии ролей вождя, которое отражается в нем самом, он находит в успокоение и подтверждение правильности собственных действий под знаменем тех ценностей, которые выбрал вождь и которые он сделал законными в глазах итальянцев». Многие деловые люди придерживались системы взглядов и самовосприятия, выраженных в предпринимательской этике «с самовластной фигурой начальника в центре, но являющегося начальником лишь потому, что он, обладая абсолютной властью, которую оправдывают его способности, несёт вместе с тем и полную ответственность, выполняя свои важнейшие обязанности» [44].
Таким образом, для многих магнатов и крупных предпринимателей поддержка фашизма была не только «браком по расчёту». Она представляла собой следствие постепенной самоидентификации с вождём и с особенностями его руководства или, по крайней мере, была логическим и неизбежным следствием совпадающих взглядов и убеждений.
Эта сложносоставная и трудная для восприятия совокупность идеологических соприкосновений и самоидентификаций была одной из важнейших причин поддержки фашизма промышленной буржуазией. Компромисс, заключённый этими двумя силами, оказался стабильным и долговечным и смог пережить трудности, связанные со вступлением во Вторую мировую войну. Его решительное крушение произошло, как уже отмечалось, лишь в 1942-1943 гг., когда в этой войне произошёл коренной перелом.
Примечания:
1. Я говорю об «авторитарном компромиссе», придерживаясь определения, данного Леньяни. См.: Legnani, М. Sistema di potere fascista, blocco dominante, alleanze sociali. Contributo a una discussione II L'Italia dal fascismo alla repubblica. Sistema di potere e alleanze sociali I A cura di L. Baldissara, S. Battilossi e P. Ferrari. - Roma, 2000. - P. 27-55.
2. Petri, R. I ceti economici dirigenti tra consenso e crisi di regime II Sulla crisi del regime fascista 1938-1943 I A cura di A. Ventura. - Venezia, 1996. - P. 230.
3. ACS. Carte Cianetti. B. 5. F. 64. Partito nazionale fascista. Direttorio nazionale. Comitato centrale intersindacale. Seduta del 6 luglio 1929-VII. Al palazzo Viminale.
4. Rugafiori, P. Imprenditori e manager nella storia d'Italia. - Roma-Bari, 1999. - P. 64.
5. Battilossi, S. Gli industriali italiani verso il «Nuovo ordine europeo» II L'Italia in guerra 1940-1943, «Annali della Fondazione "Luigi Micheletti"» I A cura di B. Micheletti, P.P. Poggio. - Brescia, 1990-1991. - P. 368.
6. Conti, E. Dal taccuino di un borghese. - Bologna, 1986. - P. 432.
7. Colli, A. I volti di Proteo. Storia della piccola impresa in Italia nel Novecento. - Torino, 2002. - P. 51-52.
8. De Felice, R. Mussolini il duce. Lo Stato totalitario 1936-1940. - Torino, 1981. - P. 93-100.
9. О фашистском «новом человеке» см.: Gentile, Е. L'"uomo nuovo" del fascismo. Riflessioni su un esperimento totalitario di rivoluzione antropologica. // Gentile, Е. Fascismo. Storia e interpretazione. -Roma-Bari, 2002. - P. 235-264.
10. Mussolini, В. Discorso per lo Stato corporativo (14 novembre 1933). //Mussolini, В. Opera omnia. Vol. 26. Dal patto a quattro all'inaugurazione della provincia di Littoria (8 giugno 1933-18 dicembre 1934). - Firenze, 1958. - P. 92.
11. Prezzolini, G. Le due Italie (1904) // Il Regno. - 1904. - 22 maggio.
12. См., например: Mussolini, B. Discorso inaugurale al secondo congresso dei Fasci (24 maggio 1920) // Mussolini, В. Opera omnia. Vol. XIV, Dalla marcia di Ronchi al secondo congresso dei Fasci (14 settembre 1919-1925 maggio 1920) / A cura di E. e D. Susmel. -Firenze, 1964. - P. 469.
13. Jünger, Е. Nelle tempeste d'acciaio. - Parma, 2000.
14. Cohen, J.S. Was Italian Fascism a Developmental Dictatorship? Some Evidence to the Contrary // The Economic History Review. - 1988. - № 1. - P. 95-113.
15. См.: Petri, R. Storia economica d'Italia. Dalla grande guerra al miracolo economico (1918-1963). - Bologna, 2002.
16. Ciocca, P. Ricchi per sempre? Una storia economica d'Italia (1796-2005) // Torino, 2007. - P. 212. См. также общие соображения: Rossi, N.; Toniolo, G. Un secolo di sviluppo economico. // Il progresso economico dell'Italia. Permanenze, discontinuita, limiti / A cura di P. Ciocca. - Bologna, 1994. - P. 15-46.
17. См.: Come perdere la guerra e vincere la pace. L'economia italiana tra guerra e dopoguerra 19381947 / A cura di V Zamagni. - Bologna, 1997.
18. Toniolo, G. L'economia dell'Italia fascista. - RomaBari, 1980. - P. XIV.
19. Corner, P. Italian Fascism: Whatever Happened to Dictatorship? // The Journal of Modern History. -2002. - № 2. P. 339.
20. Battilossi, S. Gli industriali italiani ... - P. 390-391.
21. Ibid. - P. 387.
22. См. классический труд Майера: Maier, C.S. La rifondazione dell'Europa borghese. Francia, Germania e Italia nel decennio successivo alla prima guerra mondiale. - Bologna, 1999.
23. Musiedlak, D. Lo stato fascista e la sua classe politica. 1922-1943. - Bologna, 2003. - P. 148. P. 151.
24. Melis, G. Due modelli di amministrazione tra liberalismo e fascismo. Burocrazie tradizionali e nuovi apparati. - Roma, 1988. - P. 18.
25. К этим именам можно добавить ещё и Паоло Таона ди Ревеля, всемогущего министра финансов, занимавшего этот пост с января 1935 по февраль 1943 года. Партийный деятель, фашист «первого часа»,
генеральный консул милиции, подеста Турина с 1929 по 1935 год, Таон ди Ревель был вместе с тем прямым представителем интересов сельского хозяйства. Кроме того, нельзя забывать про деловую дипломатию, которую вели фигуры, пользовавшиеся высочайшим уважением в коридорах учреждений - Этторе Конти и Альберто Пирелли.
26. Melis, G. Storia dell'amministrazione italiana. -Bologna, 1996. - P. 368.
27. Jocteau, G.C. Gino Olivetti: la Confindustria e il corporativismo. Il ruolo dell'ideologia nel sindacalismo padronale italiano // Annali di storia dell'impresa. -1992. - P. 367.
28. Желающих ознакомиться с оценкой роли корпоративной системы и её действительного содержания отсылаю к: Gagliardi, А. Il corporativismo fascista. -Roma-Bari, 2010.
29. См., например, письмо, адресованное Муссолини «группой производителей из малых и средних предприятий» летом 1938 года: ACS. Spd, Co, f. 500.005/I. Lettera a Mussolini, 8 luglio 1938.
30. Ibid. - B. 90. Fasc. 1. Argomenti generali sulla disciplina consortile, s.d.
31. Archivio Montedison. Montecatini. Assemblee degli azionisti. Rapporto al consiglio di amministrazione, 31 marzo 1939.
32. Aconf. Fondo Balella. B. 96. Fasc. 2. Corporazione della chimica, Considerazioni generali e riassuntive sui piani produttivi autarchici.
33. ACS. Archivio Iri. Serie nera. B. 24. L'Iri - la sua situazione e la possibilita di farne strumento permanente per concorrere alla valorizzazione dell'Etiopia e alla politica di autarchia economica, 6 maggio 1937.
34. См. в том числе по поводу некоторых нижеизложенных соображений: Lanaro, S. Nazione e lavoro. Saggio sulla cultura borghese in Italia 1870-1925. -Venezia, 1979; Zunino, P.G. La Repubblica e il suo passato. Il fascismo dopo il fascismo, il comunismo, la democrazia: le origini dell'Italia contemporanea.
- Bologna, 2003. - P. 41-76; Banti, A.M. Storia della borghesia italiana. L'etá liberale. - Roma, 1996.
35. ACS. Spd. Co. F. 512.518. Discorso di A. Pirelli pronunciato a Napoli il 23 maggio 1934.
36. Isnenghi, M. Il mito di potenza. // Il regime fascista. Storia e storiografia / A cura di A. Del Boca, M. Legnani, M.G. Rossi. - Roma-Bari, 1995. - P. 140141, 147-148. См. также: Gentile, Е. La Grande Italia. Il mito della nazione nel XX secolo. - Roma-Bari, 2006.
37. Petri, R. I ceti economici dirigenti ...
38. Archivio storico BancaIntesa. Banca commerciale italiana. Fondo Raffaele Mattioli. Copialettere Mattioli, n. 7. Mattioli a D'Annunzio, 12 giugno 1934; Spagnolo, C. Tecnici e politici in Italia. Riflessioni sulla storia dello Stato imprenditore dagli anni trenta agli anni cinquanta. - Milano, 1992. - P. 83.
39. Sarti, R. Fascism and the Industrial Leadership in Italy 1919-1940. A Study in the Expansion of Private Power under Fascism. - Berkeley, 1971. - P. 125.
40. Материалы некоторых из этих миссий и отчёты о них содержатся в: ACS. Pcm, 1937-1939. Fasc. 3.2.4.5120; Ibid. Fasc. 3.2.4.3933; Ibid. Fasc. 3.2.4.5169; Ibid. Fasc. 3.2.4.5300; Ibid. Fasc. 3.2.4.5243.
41. Письмо Дж. Мотта (G. Motta) А. Барбаджелата (A. Barbagelata), 24 марта 1919 г. Цит. по: Segreto, L. Giacinto Motta. Un ingegnere alla testa del capitalismo italiano. - Roma-Bari, 2004. - P. 170.
42. Письмо Дж. Гаслини (G. Gaslini) Э. Маральяно (E. Maragliano), 24 марта 1925 г. Цит. по: Rugafiori, Р. Rockefeller d'Italia. Gerolamo Gaslini imprenditore e filantropo. - Roma, 2009. - P. 75.
43. Pirelli, А. Teorica della direzione. Lezioni tenute a Milano presso il regio Istituto superiore d'Ingegneria al Corso per dirigenti di aziende industriali. - Roma, 1936. Cм. также: Tranfaglia, N. Vita di Alberto Pirelli (1882-1971). La politica attraverso l'economia. -Torino, 2010. - P. 225-227.
44. Rugafiori, Р. Rockefeller d'Italia ... - P. 75.
98
