ПРОИЗВОЛЬНОЕ ВЫПОЛНЕНИЕ ДЕЙСТВИЯ КАК СТАДИЯ РАЗВИТИЯ СУБЪЕКТНОСТИ

Хисамбеев Ш.Р.

УДК 159.9

DOI 10.25688/2223-6872.2019.32.4.03

ПРОИЗВОЛЬНОЕ ВЫПОЛНЕНИЕ ДЕЙСТВИЯ КАК СТАДИЯ РАЗВИТИЯ СУБЪЕКТНОСТИ1

Ш. Р. Хисамбеев,

РГУ им. А. Н. Косыгина,

khisam@mail.ru

В статье рассмотрен генезис произвольного выполнения различных действий в качестве этапа становления субъектности в антропогенезе и в онтогенезе. Произвольное выполнение действия как этап, или стадия, становления субъектности отождествляется с волевой регуляцией поведения. Переход от подражания к произвольному выполнению действия представляет собой фазовый переход, качественно меняющий поведение.

Статья состоит из трех разделов. В первом — приведен краткий обзор становления представлений о появлении воли с донаучного периода до современности. Рассматриваются отечественные и зарубежные подходы к произвольности, и обосновывается ее связь с развитием высших психических функций.

Второй раздел описывает гипотетическую реконструкцию появления волевой регуляции в ходе антропогенеза. Суть гипотезы заключается в следующем: возникновение социальной среды позволило древнейшим людям сохранять искусственные программы поведения и транслировать их новым поколениям с помощью механизма подражания. Это способствовало сдерживанию животных инстинктов: человек имитировал подавленные действия сформированными в социуме «дубликатами» — мимикой, жестами, криком и артикулируемыми звуками. Появление проторечи создавало возможность замены наглядного образца звуковым символом, который в ситуативном контексте сопровождался для конкретизации интонацией и указанием. Речь в качестве регулятора поведения даже в своей зачаточной форме послужила предпосылкой координации собственных действий и социальной микросреды. Тем самым речевой формат оказался способным инициировать различные протоколы поведения члена группы и уже в виде команды самому себе стал актом воли.

Третий раздел посвящен рассмотрению с позиций возрастной психологии проблемы появления волевой регуляции у современных детей. Отмечается, что в раннем детстве, когда у ребенка бурно развивается речь, одной из первых он усваивает императивную форму речи: произносимые взрослыми команды «Дай!», «Принеси!» и т. п. Затем в ходе интериоризации приказ извне превращается в самоприказ, а слово-императив становится средством самоуправления.

В заключении статьи делается вывод о том, что как в ходе антропогенеза, так и в онтогенезе с появлением речи человек приобретает орудие регуляции деятельности — волю. Появление произвольности выполнения действий становится решающим моментом становления субъектности.

Ключевые слова: воля; действие; произвольность; самоуправление; субъектность; человек; личность; природа; речь; окружающая среда.

Для цитаты: Хисамбеев Ш. Р. Произвольное выполнение действия как стадия развития субъектности // Системная психология и социология. 2019. № 4 (32). С. 30-38. DOI: 10.25688/22236872.2019.32.4.03.

Хисамбеев Шамиль Раисович, кандидат психологических наук, доцент кафедры клинической психологии, философии и манусологии Российского государственного университета имени А. Н. Косыгина, Москва.

E-mail: khisam@mail.ru

1 Статья публикуется при поддержке гранта РГНФ «Психодидактический подход к развитию субъектных качеств обучающихся и педагогов на основе экопсихологической модели становления субъектности» (17-06-00871).

UDC 159.9

DOI 10.25688/2223-6872.2019.32.4.03

VOLUNTARILY EXECUTION OF AN ACTION AS A STAGE OF SUBJECTIVITY DEVELOPMENT

Sh. R. Khisambeev,

The Kosygin RSU, khisam@mail.ru

The article attempts to consider the genesis of voluntarily execution of various actions as a stage of subjectivity development in anthropogenesis and ontogenesis. Voluntarily performance of an action as a stage or stage of subjectivity formation is identified with volitional regulation of behavior. The transition from imitation to voluntary performance of an action is a phase transition that qualitatively changes behavior.

The main part of the article consists of three sections. The first section provides a brief overview of the formation of ideas about the appearance of will from the pre-scientific period to the present. Russian and foreign approaches to voluntariness are considered, and its connection with the development of higher mental functions is substantiated.

The second section describes a hypothetical reconstruction of the appearance of volitional regulation in the course of anthropogenesis. The essence of the hypothesis is as follows: the emergence of a social environment in ancient people, allowed to preserve artificial behavior programs and broadcast them to new generations through the mechanism of imitation. This contributed to the suppression of animal instincts, forcing to imitate repressed actions formed in society «duplicates»: facial expressions, gestures, shouting and articulate sounds. The appearance of proto-speech created the possibility of replacing the visual sample with a sound symbol, which in the situational context was accompanied by intonation and indication for concretization. Speech as a regulator of behavior, even in its rudimentary form, served as a prerequisite for the coordination of their own actions and the social microenvironment. Thus, the speech format was able to initiate various protocols of behavior of a group member and already in the team feed itself became an act of will.

The third section is devoted to consideration from the standpoint of developmental psychology of the problem of the appearance of volitional regulation in modern children. It is noted that in early childhood, when a child develops speech rapidly, one of the first children learns the imperative form of speech: commands given by adults «give me!», «Bring me!» and etc. Then, in the course of interiorization, the order from the outside turns into self-order, and the word-imperative becomes a means of self-government.

In conclusion of the article it is said that when person's speech appears for the first time in human both in the course of anthropogenesis and in ontogenesis, he acquires an instrument of activity regulation — it's volition. The emergence of arbitrariness of actions becomes a decisive moment in the formation of subjectivity.

Keywords: will, action; voluntariness; autonomy; subjectivity; human; personality; nature; speech; environment.

For citation. Khisambeev Sh. R. Voluntarily Execution of an Action as a Stage of Subjectivity Development // Systems Psychology and Sociology. 2019. № 4 (32). P. 30-38. DOI: 10.25688/2223-6872.2019.32.4.03.

Khisambeev Shamil Raisovich, PhD in Psychology, Associate Professor at the Department of Clinical Psychology, Philosophy and Manusologii of the Kosygin Russian State University, Moscow, Russia.

E-mail: khisam@mail.ru

Введение

Одной из центральных тем современной психологии является содержание и происхождение субъектности, выделяющей человека как существо, обладающее этим свойством. Становление субъектности в ходе антропогенеза рассмотрено в работах А. Н. Леонтьева2 и Б. Н. Рыжова [5].

Статья базируется на концепции В. И. Панова о стадиальном развитии субъектности в ходе онтогенеза [4, с. 107]. Согласно этой концепции сначала человек является субъектом восприятия образца, затем последовательно становится субъектом подражания, субъектом произвольной двигательной активности при внешнем контроле и субъектом внутреннего контроля произвольной двигательной активности (самостоятельной, автономной). С другой стороны, использован подход А. Н. Леонтьева по реконструкции развития психики в антропогенезе, изложенный в его классическом труде «Проблемы развития психики» (1965). Представляется целесообразным выявить механизмы фазовых переходов от одной стадии развития субъектности к другой.

Цель данной статьи заключается в попытке сопоставления онтогенеза и антропогенеза в отношении появления и становления волевой регуляции.

Историко-психологический обзор

Поскольку интересующий нас фазовый переход к стадии произвольного выполнения действия фактически тождествен проблеме появления воли, следует кратко изложить попытки решения этой проблемы в хронологическом порядке.

Древнейшие представления о воле до сих пор составляют часть обыденного сознания и в донаучной, житейской психологии сводятся к двум различным значениям. С одной стороны, воля является практически синонимом свободы («свобода воли»), с другой — психологической силой, ассоциирующейся с решительностью, настойчивостью, упорством,

способностью сопротивляться внешним влияниям. Воля в первом значении дает возможность сделать выбор, осуществить «волеизъявление», крайнее проявление которого называется волюнтаризм. Во втором — подразумевается способность активно добиваться своей цели, преодолевая трудности (в противоположность безволию), при отсутствии гибкости ведущая к фанатизму.

В античной философии проблема воли рассматривалась прежде всего в этическом плане [2]. Так, Демокрит, исходя из принципа детерминизма, по существу, представляет поведение человека настолько внешне обусловленным необходимостью, что оно напоминает автомат. Его последователь Эпикур, выдвинув положение о возможности самопроизвольного отклонения атомов, считал, что у каждого имеется свобода воли: человек одновременно является и активно действующим субъектом, исполняющим свои намерения и смеющимся над судьбой, и человеком, испытывающим на себе различного рода воздействия и влияния внешнего мира.

Стоики полагали, что все происходит закономерно и разуму остается добровольно следовать року, так что свобода — это осознанная необходимость. Впоследствии идея покорности, подчинения судьбе была развита христианством. При этом стоики вовсе не призывали к уходу от общественной жизни, наоборот, они требовали исполнения всех гражданских обязанностей, воспитания силы характера.

Итак, воля — либо исполнение необходимого, либо свободный выбор.

Аристотель, — по выражению Маркса, «исполин мысли» — связывал происхождение воли с действием: «Все люди делают одно непроизвольно, другое произвольно, а из того, что они делают непроизвольно, одно они делают случайно, другое по необходимости; из того же, что они делают по необходимости одно они делают по принуждению, другое — согласно требованиям природы. А то, что делается людьми произвольно и причина чего лежит в них самих, делается им одно по привычке, другое под влиянием стремления, и притом одно под влиянием стремления разумного, другое — неразумного»3.

2 Леонтьев А. Н. Проблемы развития психи- 3 Аристотель. Поэтика. Риторика. О душе.

ки. М.: Мысль, 1965. 574 с. М.: Мир книги, 2007. С. 115.

Таким образом, произвольное действие имеет основание в самом субъекте. При этом, по Аристотелю, волевое действие не тождественно произвольному, а только под влиянием разумного стремления, что предполагает расчет, взвешивание возможности достижения цели и последствий в случае осуществления действия. Отсюда вывод Аристотеля: где нет разума — там нет и воли (у животных, маленьких детей и сумасшедших). По существу, включение понятия ответственности отражает социальную природу воли.

В поздней Античности Августин Аврелий именно волю считал ядром человеческого существа. Все виды деятельности, включая мышление и самопознание, у Августина — волевые акты.

В Новое время психика стала отождествляться с сознанием, а воля выступала его важнейшим атрибутом.

Декарт связал проявления воли со «страстями души»4. «Самое большое, что может сделать воля, когда душевное волнение в полной силе, — это не допустить его следствий и сдержать многие движения, к которым страсть располагает тело. Если, например, гнев заставляет поднять руку для того, чтобы ударить, воля обычно может ее удержать; если ноги готовы бежать, когда мы испытываем страх, воля может их удержать и т. д. <...> То, что я называю собственным оружием воли, суть твердые и определенные суждения о добре и зле, согласно которым она решила действовать в своей жизни. Самые слабые души — те, воля которых не заставляет себя следовать определенным суждениям, а беспрерывно позволяет увлечь себя страстям, часто противоположным друг другу. Они попеременно перетягивают волю то на одну, то на другую сторону, заставляя ее бороться с собой, и ставят душу в самое жалкое положение, какое только может быть»5.

Спиноза связывал понимание воли со стремлениями души человека, но не тела6. Поэтому борьба побуждений понимается как борьба идей. Следом Спиноза проводит

тождество разума и воли, где воля выступает в качестве осознания внешней детерминации, субъективно принимаемая как собственное добровольное решение7.

Связывал волю с разумом и Иммануил Кант. Свободу воли он усматривал в способности человека действовать не только в силу чувственных желаний, но на основе нравственного закона, т. е. представлений о полезном и вредном, исходящих от разума8.

У Гегеля мышление представляет собой теоретическую сторону духа, тогда как воля — его практическую сторону. Разница между ними в отношении к миру: мышление предназначено для познания мира, а воля — для его преобразования. При этом содержащиеся в сознании стремления и цели существуют как возможность, благодаря воле переходящие в действительность. Фактически у Гегеля воля основа деятельности, в первую очередь практической9.

Людвиг Фейербах полагал, что воля свойственна исключительно чувствующему человеку, поскольку именно желание вызывает ощущение, которым человек как субъект действия руководствуется для реализации намерения получить искомый предмет этого желания. Данная трактовка смысла воли подчеркивает ее зависимость от ощущения. Вместе с тем Фейербах не отделял волю от мышления, предполагая, что воля наделяет мышление особыми свойствами содержательности, активности и гибкости10.

Однако подлинного триумфа воля достигает у Артура Шопенгауэра: у него она становится поистине космической силой, универсальным первопринципом, давая начало интеллекту и сознанию человека11.

Собственно, психологическую интерпретацию воли как механизма для принятия

4 Декарт Р. Сочинения: в 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1989. С. 266.

5 Там же. С. 502, 504.

6 Спиноза Б. Избранное. Минск: Попурри, 1999. С. 407.

7 Там же. С. 564.

8 Кант И. Собр. соч.: в 6 т. М.: Мысль, 1964. Т. 4. Ч. 1. 543 с.

9 Гегель Г. В. Работы разных лет: в 2 т. М.: Мысль, 1971. Т. 2. 630 с.

10 Фейербах Л.Избранные философские произведения: в 2 т. М.: Госполитиздат, 1955. Т. 1. 676 с.

11 Шопенгауэр А. Мир как воля и представление // Шопенгауэр А. Собр. соч.: в 5 т. М.: Московский клуб, 1992. Т. 1. 395 с.

решения предложил Уильям Джемс. Он полагал, что воля способствует осуществлению выбора на основе интереса и направляет внимание на избранный объект. Выбранная идея, овладевшая вниманием в результате волевого акта, дает импульс к движению. Волевое усилие требуется для сосредоточения внимания на объекте, самом по себе непривлекательном, но признанным сознанием нужным12.

Л. С. Выготский также связывал понятие воли со свободой выбора: «Самым характерным для овладения собственным поведением является выбор, и недаром старая психология, изучая волевые процессы, видела в выборе самое существо волевого акта»13. Он выделял два процесса в акте воли: первый — принятие решения и формулировка инструкции, а второй — исполнение решения, действие по инструкции. Помимо прочего, Л. С. Выготским был выделен особый вспомогательный мотив, усиливающий желание действовать, если само волевое действие требуется совершить, но оно напрямую не соотносится с желанием человека. Этот вспомогательный мотив меняет для сознания человека смысл действия. Впоследствии А. Н. Леонтьев на основе этой мысли Выготского развил понятие смыслообразующей функции мотива.

Л. И. Божович полагала, что воля — часть мотивации, сущность которой в способности подчинять действие сознательному намерению, преодолевая непосредственные побуждения ради социально значимых целей. Воля возникает благодаря опосредованию потребностей интеллектом как высшая психическая функция, как произвольная мотивация14.

В. А. Иванников считал, что воля обнаруживается в момент, когда человек ощущает недостаток побуждения к определенному действию [3: с. 27]. Во всех ситуациях, когда появляется волевое усилие, происходит изменение побуждений благодаря изменению смысла действия. Это ситуации необходимости действия вне актуальной потребности,

преодоления внутренних барьеров, сдерживания непроизвольных импульсов и разрешения конфликта мотивов. Для этого слабый, но сознательно выбранный мотив должен быть усилен или заменен сильным. Таким образом, с одной стороны, В. А. Иванников разделял точку зрения Л. С. Выготского и Л. И. Божович на волю как на мотивацион-ный механизм, а с другой стороны, понимал ее как средство регуляции деятельности, когда она сталкивается с затруднениями. Собственно, и для Л. С. Выготского произвольность включает регуляцию собственного поведения благодаря использованию знаков как механизма опосредования. Такие знаки, в первую очередь слова, позволяют субъекту управлять своими психическими процессами, включая мотивацию.

В способности преодолевать препятствия при достижении поставленной цели усматривали сущность воли П. А. Рудик15 и П. В. Симонов16. Последний указывал на описанный И. П. Павловым рефлекс свободы в качестве предпосылки воли, понимая этот рефлекс как особое поведение, стимулируемое препятствием.

Реконструкция появления

волевой регуляции в антропогенезе

В процессе антропогенеза древнейшие люди ощущали свою неполноценность, заменив инстинкт и свои биологические органы предметно-манипулятивной деятельностью с помощью руки как орудия орудий. Кроме того, они перестали быть особями, т. е. выжить в одиночку не могли. Поэтому они образовывали сообщество — единое сверхсущество, подобное пчелиному рою. Так возникла социальная среда, позволяющая сохранять искусственные программы поведения и транслировать их новым поколениям с помощью механизма подражания. Жизнь, по условному, социальному плану, способствовала сдерживанию животных инстинктов, заставляя

12 Джемс У. Психология. СПб.: Питер, 2017. С. 301-340.

13 Выготский Л. С. Собр. соч.: в 6 т. М.: Педагогика, 1984. Т.4. С. 274.

14 Божович Л. И. Личность и ее формирова-

ние в детском возрасте. СПб.: Питер, 2008. 398 с.

15 Рудик П. А. Психология: учебник. М.: Физкультура и спорт, 1974. 512 с.

16 Симонов П. В. Мотивированный мозг. М.: Наука, 1987. 272 с.

имитировать подавленные действия сформированными в социуме «дубликатами»: мимикой, жестами, криком, «вымещением зла» на нейтральном предмете [1]. Появление прото-речи создавало возможность замены наглядного образца звуковым символом, который в ситуативном контексте сопровождался для конкретизации интонацией и указанием. Речь в качестве регулятора поведения даже в своей зачаточной форме служит предпосылкой координации собственных действий и социальной микросреды. Тем самым речевой формат оказывается способным инициировать различные протоколы поведения члена группы: от кооперации на охоте до таких социально-психологических феноменов, как конформизм.

Древнейшие люди утратили надежную коммуникацию с природной средой в формате инстинктивной видовой программы жизнедеятельности. В результате прачеловек перестал быть природной особью, а прачеловеческое сообщество перестало быть стадом или стаей, а превратилось в пратолпу — сверхсущество наподобие пчелиного роя или колонии муравьев (это, конечно, метафора: численность пратолпы исчислялась десятками составляющих членов). Для поддержания ее целостности был необходим постоянный обмен сигналами — звуковыми и невербальными — подобно ауканью грибников в лесу. Первые речевые структуры, по-видимому, были комплексами, включавшими жест, указание на объект и звук, который сначала сопровождал его, а затем дублировал. Такое дублирование впоследствии могло заменить указующий жест даже при отсутствии объекта. Важно, что такой жест-звук подразумевал не только обозначаемый предмет, но и действие, направленное на него: «Возьми!», «Дай!», «Смотри!» и т. п., — императив, основу приказа и затем самоприказ. Это, по-видимому, и есть момент рождения воли. В пратолпе ряд звуковых сигналов, усиленных жестикуляцией, приобретал значение руководства к коллективному действию (первоначально бегству или нападению). Таким образом возникает цепочка:

образ животного, которому надо подражать,-

имитация его клыка (рога, бивня) в камне — использование орудия, сопровождаемое звуковым сигналом, приобретающим значение указания на действие, — возникновение плана действия,

обозначенного тем же звуковым сигналом. Появляется возможность оторваться от настоящего момента, перенестись в будущее благодаря озвучиванию намерения.

К. Маркс называл первобытную деятельность духовно-практической17. В самом деле, каменные орудия представляют собой одновременно и орудия практической деятельности, и в то же время фетиши — знаки, части первобытной праречи. Прачеловек создает орудия-знаки, занимается духовно-практической деятельностью, имитируя в качестве образцов животных, а значит, находясь в психологическом симбиозе с ними. Сделать следующий шаг, окончательно вырваться из животного мира, разорвать симбиоз с животным-образцом и превратить пратолпу в человеческий коллектив позволило овладение огнем, который одновременно представляет собой и природный объект, и противопоставлен живой природе. Однако именно благодаря огню произошло отделение прачеловека от других живых существ, и первый разведенный человеком огонь послужил прототипом природной стихии, подобно тому, как острое каменное рубило явилось дубликатом клыка или бивня. Его значение также удваивается — это не только полезный предмет, но и фетиш. Костер еще и место сбора, символ более тесной коммуникации, но вместе с тем ссорит прачеловека с его живыми тотемами. Пра-толпа, т. е. уже человеческое сообщество, собирает около огня (центрального фетиша) остальные символы-фетиши своих природных тотемов как в виде реальных объектов (череп, рог и т. п.), так и в искусственной форме — изготовленные из камня, кости, глины или нарисованные на стене пещеры. Приручение огня не только увеличило шансы на выживание, но и ослабило связь прачеловека с природной средой, что побудило к рекомбинации имеющегося опыта. Свободная от природной необходимости деятельность в круге света костра предоставляет возможность выбора, возможность искусственной регуляторной системы на основе звуков и жестов.

17 Маркс К. Капитал: Критика политической экономии. Т. 1 // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения: в 50 т. 2-е изд. М.: Госполитиздат, 1960. Т. 23. С. 189.

Прачеловеческое сообщество постоянно дублирует, удваивает природные объекты искусственными — фетишами, изображениями, подражательными движениями и жестами, — а затем дублирует дубликаты особым образом артикулируемыми звуками — собственно вербальными структурами. Из них выделяется несколько частей. Так, ритмические и подражательные движения и звучания выражают особые состояния и переживания, став материалом будущей художественной культуры. Вербальные дубликаты предметов и явлений становятся орудием познания: накопленные знания о мире фиксируются в словах и посредством их транслируются следующим поколениям при свете костра. А вот дубликаты действий становятся средством регуляции деятельности — началом воли.

Реконструкция становления волевой регуляции в онтогенезе

Рассматриваемая в статье идея появления волевой регуляции в ходе антропогенеза приводит к попытке выявить аналогичный механизм становления воли в онтогенезе современного ребенка. На досубъектной стадии в рудиментарном сознании младенца он и мать не разделены. Однако корни произвольных действий находятся именно в младенческом возрасте, и они напрямую связаны сначала с характером взаимодействия матери и ребенка, а потом и с окружающими ребенка взрослыми людьми в целом. В этом взаимодействии, с одной стороны, предпринимаемая матерью забота о младенце в физическом и психологическом планах подчеркивает очевидную зависимость ребенка от этой заботы, его беспомощность и пассивность (к примеру, младенец не может самостоятельно обеспечить себе удовлетворение жизненно важных потребностей в еде, воде и т. д.), но, с другой стороны, младенец постепенно начинает ощущать и различать сигналы собственного тела, определяющие его нужды и необходимый результат (например, когда ребенок голоден или ощущает какой-либо физический дискомфорт, он плачет, т. е. инициирует собственную активность, добиваясь внимания окружающих

до тех пор, пока не получит ожидаемого им эффекта, так как он прежде уже получал необходимые результаты), а полученный опыт закрепляется в поведении малыша, что и служит отправной точкой развития его будущей субъектности.

Дальнейшее развитие произвольного поведения ребенка связано с его познавательной активностью, а также с его способностью наблюдать за действиями окружающих людей и повторять за ними18. Производимые в этот период ребенком манипуляции с предметами приводят его к установлению важного открытия: определенная последовательность действий влечет за собой определенные события. С этого момента ребенок выполняет какую-либо последовательность действия только ради конкретного результата, т. е. совершает эти действия целесообразно. Это способствует формированию внутреннего плана действия и, как следствие, развитию понимания ребенком цели действия.

Л. И. Божович подчеркивала важность роли символического праксиса для формирования внутреннего плана действия. Для удержания в памяти цели действия ребенку необходимо развивать способность не только оперировать различными предметами на основе знаний о них, но и умение представлять эти предметы в момент их реального отсутствия, благодаря чему поведение ребенка регулируется не только реальной, но и представляемой ситуацией19. Следует отметить, что в это время у ребенка бурно развивается речь. Принципиальным моментом служит то обстоятельство, что ребенок усваивает императивную форму речи: произносимые взрослыми команды «дай!», «принеси!» и т. п. Затем в ходе интериоризации приказ извне превращается в самоприказ, а слово-императив постепенно становится средством самоуправления, а значит с этого момента ребенок обретает контроль за своими действиями.

18 Эльконин Д. Б. Психология развития человека. М.: Аспект Пресс, 2001. 460 с.

19 Божович Л. И. Личность и ее формирование в детском возрасте. СПб.: Питер, 2008. 398 с.

Заключение

Субъектность как способность к самостоятельному планированию, программированию, осуществлению и контролю действий не дана от рождения. Она складывается постепенно, проходя ряд стадий, из которых центральное место занимает становление произвольности выполнения действий. К этому выводу приводит как анализ представлений о генезисе воли в истории психологии, реконструкция антропогенеза, так и наблюдения за психическим развитием детей в раннем возрасте.

Ключевым моментом развития субъект-ности служит фазовый переход от стадии подражания внешнему образцу к произвольному выполнению действий, который осуществляется

благодаря речи. Речевые конструкты дублируют не только объекты и их свойства, но и действия с ними, в частности используется императив.

Слово оказывается орудием регуляции деятельности не только во внешнем, но и во внутреннем плане в форме самоприказа. При систематических повторениях волевой импульс в значительной степени утрачивает вербальную оболочку, сохраняя побудительную силу. Человек постепенно освобождается от диктата непосредственного окружения, получает возможность, по выражению К. Левина, «встать над полем», подчиняя свое поведение не внешней ситуации, а внутреннему плану. Таким образом, появление произвольности выполнения действий становится решающим моментом становления субъектности.

Литература

1. Вильчек В. Алгоритмы истории. М.: Аспект Пресс, 2004. 219 с.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

2. Ждан А. Н. История психологии. М.: Академический проект, 2012. 592 с.

3. Иванников В. А. Психологические механизмы волевой регуляции. СПб: Питер, 2006. 208 с.

4. Панов В. И. Экопсихология: Парадигмальный поиск. М.; СПб.: Психологический институт РАО; Нестор-История, 2014. 304 с.

5. Рыжов Б. Н. Системная психология. 2-е изд. М.: Т8 Издательские Технологии, 2017. 356 с.

6. Хисамбеев Ш. Р. Подражание как стадия развития субъектности // Год экологии в России: педагогика и психология в интересах устойчивого развития: сб. статей. М.: Перо, 2017. C. 481-485.

7. A general benevolence dimension that links neural, psychological, economic, and life-span data on altruistic tendencies / J. Hubbard and others // Journal of Experimental Psychology: General. 2016. № 145 (10). P. 1351-1358.

8. A transactional analysis of the relation between maternal sensitivity and child vagal regulation / N. B. Perry and others // Developmental Psychology. 2014. 50. P. 784-793.

9. Causadias J. M., Umana-Taylor A. J. Reframing marginalization and youth development: Introduction to the special issue // American Psychologist. 2018. № 73 (6). P. 707-712.

10. Do cherished children age successfully? Longitudinal findings from the Veterans Affairs Normative Aging Study / L. O. Lee and others // Psychology and Aging. 2015. № 30 (4). P. 894-910.

11. Dweck C. S. From needs to goals and representations: Foundations for a unified theory of motivation, personality, and development // Psychological Review. 2017. № 124 (6). P. 689-719.

12. Gardner R. S., Ascoli G. A. The natural frequency of human prospective memory increases with age // Psychology and Aging. 2015. № 30 (2). P. 209-219.

13. Geary D. C. The origin of mind: Evolution of brain, cognition, and general intelligence. New York: American Psychological Association, 2005. 459 p.

14. Heijden van der A. H. C. Attention and Action // International Encyclopedia of the Social & Behavioral Sciences / ed. Neil J. Smelser, Paul B. Baltes. Elsevier Science Ltd., 2001. P. 868-871.

15. Life experience and demographic influences on cognitive function in older adults / P. W. H. Brewster and others // Neuropsychology. 2014. July № 8 (6). P. 846-858. DOI: 10.1037/neu0000098.

16. Llewellyn D. T. Role and scope of regulation and supervision / Handbook of Safeguarding Global Financial Stability. 2013. P. 451-464.

17. Risen J. L. Believing what we do not believe: Acquiescence to superstitious beliefs and other powerful intuitions // Psychological Review. 2016. № 123 (2). P. 182-207.

18. Sundstrom E. Workplace environmental psychology // International Encyclopedia of the Social & Behavioral Sciences / ed. Neil J. Smelser, Paul B. Baltes. Elsevier Science Ltd., 2001. P. 16593-16598.

References

1. Vilchek V. History algorithms. Moscow: Aspekt Press, 2004. 219 p.

2. Zhdan А. N. History of psychology. Moscow: Akademitcheskiy proyekt, 2012. 592 p.

3. Ivannikov V. А. Psychological mechanisms of volitional regulation. Saint Petersburg: Piter, 2006. 208 p.

4. Panov V. I. Environmental psychology: a paradigm search. Moscow; Saint Petersberg: Psychological Institute of RAE; Nestor-Istoria, 2014. 304 p.

5. Ryzhov B. N. System psychology. 2nd ed. Moscow: T8 Izdatelskiye tekhnologii, 2017. 356 p.

6. Khisambeev Sh. R. Imitation as a stage of subjectivity development // The year of ecology in Russia: education and psychology in the interests of sustainable development: coll. of articles. Moscow, 2017. P. 481-485.