CC BY
90
11. ЦГА СПб. Ф. 1000. Оп. 4. Д. 276. М.: Госполитиздат, 1971.
12. ЦГА СПб. Ф. 6690. Оп. 8. Д. 10. Л. 146. 15. РГВА. Ф. 11. Оп. 1. Д. 100.
13. ЦГА СПб. Ф. 588. Оп. 1. Д. 18. 16. РГВА. Ф. 33988. Оп. 2. Д. 13.
14. Декреты Советской власти [Текст]. В 5 т. Т. 5. - 17. РГВА. Ф. 190. Оп. 2. Д. 404.
УДК 947:323
А.Н. Мичурин
ПРОГРЕССИВНЫЙ БЛОК И ГОСУДАРСТВЕННЫЙ СОВЕТ НАКАНУНЕ ПОЛИТИЧЕСКОГО КРИЗИСА 1 НОЯБРЯ 1916 ГОДА
Образовавшийся во время политического кризиса летом 1915 года в Государственной думе и Государственном совете Российской империи Прогрессивный блок осенью 1916 года переживал тяжелые дни. В отечественной историографии существуют различные точки зрения на численность и дееспособность Прогрессивного блока в период политического затишья 1915-1916 годов. Важной научной проблемой видится выяснение реальной организационной структуры блока в Государственном совете. Переход к резкой критике правительства в верхней палате российского парламента имел собственные причины, что указывает на различие позиций оппозиционных членов Государственного совета и Государственной думы и может служить целью самостоятельного научного исследования.
Представляется, что следует четко отделить интересы оппозиции в Государственном совете от интересов думской части блока, готовой идти на поводу у лидеров своих фракций. Это прежде всего касается кадетской части блока, видевшей в Прогрессивном блоке возможность давления на правительство. Но у членов Государственного совета, входивших в блок, были более скромные цели и их протест был скорее эмоциональным, чем осознанным политическим выбором. Поэтому для выяснения вопроса единства блока так важно понять
позицию его отдельных членов в Государственном совете.
Подготовка к осенней сессии 1916 года в законодательных палатах началась задолго до ее открытия. Прогрессивному блоку к 1 ноября 1916 года было крайне необходимо уяснить те позиции, на которых стоят представители «прогрессивных групп» Государственного совета. Общее состояние неуверенности в собственных силах требовало от лидеров Прогрессивного блока значительных усилий по выработке определенной линии поведения. Разразившийся в стране продовольственный кризис, перебои со снабжением военных предприятий топливом и срывы железнодорожных перевозок давали в руки оппозиции мощные козыри по обличению правительства в неспособности справиться со сложившейся ситуацией. Е.Н. Трубецкой писал М.К. Морозовой 16 октября 1916 года, что оппозиция намерена была в первую очередь заняться продовольственным вопросом [1, л. 58].
Правительство и Прогрессивный блок готовились к встрече. Еще 22 сентября А.А. Бобрин-ский, министр земледелия, писал Д.А. Шереметевой по поводу предстоящего начала работы законодательных учреждений: «Этого момента мы боимся и к нему приготовляемся. Приготовление левых относительно меня лично заключается в обливании меня нескончаемой
газетной руганью. "Вечернее время" говорит про "бобринские дни"... Никто не протестует и на мои жалобы все пожимают плечами; рады, что их лично не трогают» [2, л. 13—13 об.].
Председатель Совета министров Б.В. Штюр-мер 9 октября отмечал, что предстоящая сессия Государственной думы обещает быть весьма неспокойной и что «с критикой всех мероприятий правительства, особенно по продовольственной части, готовятся выступить все члены Государственной думы...» [3, с. 161]. Штюрмер указывал, что правительство может потерять и свою единственную точку опоры в лице Государственного совета: «С назначением председателем Государственного совета Куломзина, внутренний строй Государственного совета преобразился. Первую роль в нем играет так называемый блок, руководимый В.Н. Коковцовым» [Там же. С. 162].
Это слишком пессимистическое заключение о силе Прогрессивного блока в Государственном совете не покажется необоснованным, если учесть, что даже находящийся в Париже ботаник К.С. Мережковский, брат писателя Д.С. Мережковского, 22 сентября обратился к члену левой группы Государственного совета А.В. Васильеву с просьбой походатайствовать перед императором о его возвращении в Казанский университет, откуда он был изгнан за свои правые взгляды: «За все эти преступления надо было меня наказать и тем дать урок, чтобы другим неповадно было. И должно отдать Вам справедливость. Вы (левые) с большим искусством и большою смелостью это исполнили... Сознаю себя побежденным. Я наказан, урок дан. Дальнейшее будет уже излишней, ненужной жестокостью» [4, л. 1].
В Государственном совете накануне открытия сессии законодательных палат произошли значительные изменения, прежде всего в среде избранных членов. Произошедшие выборы новых членов давали «прогрессивным группам» уверенность в правильности выбранного направления. Во время выборов в Государственный совет от губернских земских собраний: Витебского, Вологодского, Волынского, Киевского, Минского, Могилевского, Подольского и Самарского ни один крайне правый кандидат не прошел в Государственный совет. Избранные А.Ф. Розен (правый центр), Н.П. Зубов
(центр), А.Г. Беляев (правый центр), К.Е. Сув-чинский (центр), Г.А. Лашкарев (правый центр), Н.Н. Друцкой-Соколинский (центр), И.Е. Ракович (правый центр) демонстрировали крайнюю умеренность в своих избирательных речах [5, л. 7, 21, 34г, 56, 57, 69, 79, 86, 89]. Охарактеризовавший себя умеренным правым А.Г. Беляев, избранный от Волынского губернского земского собрания, коснулся в своей речи политических вопросов. Несмотря на то что затем Беляев примкнул к правому центру Государственного совета, он заявил в своем выступлении 15 октября 1916 года, что «сознает устарелость современного нам разрешения многих из этих вопросов и необходимость провести в наш политический строй некоторые новые начала...» [5, л. 34д].
Состоявшиеся 3 октября 1916 года выборы от Императорских Академии наук и университетов принесли победу примкнувшему к левой группе М.А. Дьяконову [6, л. 2—2об.], который заменил умершего 23 марта 1916 года М.М. Ковалевского. Взамен умерших А.А. Нарышкина (правый), М.И. Миклашевского (правый) и графа И.В. Стенбок-Фермора от дворянских обществ 25 октября 1916 года были избраны граф В.А. Мусин-Пушкин, князь К.Ц. Абхази и граф И.А. Уваров, затем примкнувшие к группе центра. По сравнению с 17 мая 1916 года, когда проводилась предыдущая роспись по группам Государственного совета, к 18 ноября левая группа возрасла с 18 до 19 членов, группа центра — с 54 до 59 членов, кружок внепартийного объединения — с 17 до 19 членов [7, л. 43—46]. Хотя существенного изменения при распределении по группам перед 1 ноября 1916 года не произошло, общая тенденция к замене правых членов верхней палаты на более умеренных показывала изменение настроения среди местных выборщиков и способствовала активизации «прогрессивных групп» в Государственном совете.
Для лидеров Прогрессивного блока необходимо было выяснить степень консолидации своих рядов, что лучше всего было проверить во время выработки политической декларации блока. Необходимо было уяснить себе и степень ответственного подхода в «прогрессивных группах» к тому или иному вопросу. Лидеры думской половины стремились перетащить на
свою сторону более умеренных представителей Государственного совета, так как только активные действия в законодательных палатах могли сохранить Прогрессивный блок. Если по вопросу о законодательной программе блок не мог договориться, то единственной сферой приложения его сил стали формулирование общих требований к правительству («министерство доверия») и решение продовольственного вопроса.
С назначением 16 сентября на должность управляющего Министерством внутренних дел товарища председателя Государственной думы А.Д. Протопопова обстановка существенно изменилась. А.А. Бобринский, говоря о назначении Протопопова, отмечал, что «это очень ловкий, изворотливый и много-много, про всех и про вся, знающий человек, так что и он усидит, хотя бы до открытия Государственной думы в ноябре» [2]. М.В. Родзянко так описывает общественное восприятие Протопопова после поездки за границу: «Ловкий человек, Протопопов в эту поездку очаровал государственных деятелей за границей, дипломатов, членов думы» [8, с. 236]. А.И. Гучков объясняет охватившую всех растерянность после назначения Протопопова тем, «что он когда-то принадлежал к политической партии, к которой принадлежал и я, был в числе круга моих политических друзей и, сравнительно, лично, мне был близок, — это обстоятельство делало задачу общения с ним особенно тяжелой» [9]. Сходной оценки придерживался и лидер кадетов П.Н. Милюков.
Желание А.Д. Протопопова передать продовольственное дело в Министерство внутренних дел объяснялось большими возможностями этого министерства по регулированию снабжения. При этом Протопопов «горячо отстаивал принцип свободной торговли и говорил, что все продовольственные затруднения явились результатом установления твердых цен, так как по этим ценам деревня продавать хлеба не хочет, а заставить крестьян отдать хлеб — у правительства нет средств» [10, л. 8]. Не было ясности в этом вопросе и у лидеров Прогрессивного блока. Кадетская точка зрения на решение продовольственного вопроса сложилась еще зимой 1916 года. А.А. Корнилов отмечал, что по вопросу продовольствия кадеты вскоре встали на позицию твердых
цен, и в этом отношении объединилось большинство [11, с. 122]. Сложнее обстояло дело с другими участниками блока. Так, 13 октября на заседании бюро Прогрессивного блока развернулась оживленная дискуссия по вопросу о твердых ценах, так как к этому моменту у блока не было полной ясности о том, в каком направлении двигаться: свобода торговли или твердые цены. Продовольственный вопрос был важен и потому, что выявил степень консолидации блока. Поэтому на оптимистическое заявление П.Н. Милюкова от 3 октября о том, что надо устроить ответственное министерство из собственной среды, уже 13 октября после обсуждения продовольственного вопроса последовало энергичное возражение В.А. Маклакова: «Эта Дума не то политически зрелое учреждение: большинство меняется, ниспровергает ответственное министерство. Разнобой по продовольственному вопросу. Покуда не кристаллизуется большинство (наш блок провалится)... Нам больше по плечу министерство доверия» [12, с. 87]. Совещание 13 октября признало принцип твердых цен и постановило соответственно выступить в бюджетной комиссии.
19 октября состоялось совещание членов Прогрессивного блока с А.Д. Протопоповым. На нем думские представители действовали в соответствии с уже выработанными представлениями о том, что «кроме Штюрмера нужно ломать и Протопопова, раскрыть наглое надувательство, которое хочет сделать» [Там же. С. 83]. Поэтому на все предложения Протопопова о передаче продовольственного вопроса в Министерство внутренних дел и свободном почине он встретил резкий отпор, так как оппозиция была не намерена усиливать Министерство внутренних дел. П.Н. Милюков объяснял негодование блока тем, что от правительства не удалось добиться никаких значительных уступок.
Важно и то, что тон высказываний повышался по мере приближения даты созыва законодательных учреждений 1 ноября 1916 года. 20 октября, во время обмена мнениями о тоне и характере будущей декларации, все сходились на резком тоне предстоящего заявления блока в Государственной думе. Милюков предлагал «вести общие прения в первом же заседании, обставить это технически, идти на остановки и даже на белые полосы. Красная нить — наш
патриотизм: они не могут довести до конца» [13, с. 90]. В.В. Шульгин призывал подходить к нападкам с убедительными фактами, компрометирующими правительство. Представители разных фракций сошлись и на том, что во время войны недопустимы никакие революционные выступления. Замечание Капниста, что только в случае сепаратного мира можно идти революционным путем, встретило отпор со стороны В.И. Стемпковского и А.И. Шингарева, настаивавших на слове «измена».
Желание левой части блока внести в декларацию обвинения правительству, содержащие упоминание об измене, поставили блок в очень тяжелое положение. Еще 21 октября на встрече Е.Н. Трубецкого, А.И. Гучкова и А.Д. Оболенского, все участники которой входили в «прогрессивные группы», разгорелся спор об измене правительства. Оболенский и Гучков говорили об умышленном факте измены со стороны правительства и императрицы Александры Федоровны, а Трубецкой склонялся к мысли, что правительство по глупости работает в пользу Германии [1, л. 61 об.]. Против обвинений в «измене» выступила та часть блока, мнение которой отражал сам Шульгин и примыкавший к нему по этому вопросу П.Н. Крупенский. 22 октября 1916 года Крупенский поддерживал общий тон декларации, разработанной Милюковым, но «без термина "измена", "предательство". Мы не достигнем того, что хотим. Главное: уничтожить Штюрмера» [13, с. 100].
В развернувшихся далее прениях по вопросу о той системе управления, к которой необходимо стремиться, блок показал свою полную беспомощность, так как совещание не смогло выработать определенных пожеланий о системе, устраивавшей все фракции, вошедшие в Прогрессивный блок. И.В. Годнев указывал, что «доверием» может пользоваться лицо, а не власть, а В.И. Стемпковский настаивал, что при любом лице могут происходить безобразия. Б.А. Энгельгардт же, напротив, 24 октября 1916 года не находил столь значительных разногласий, так как основной вопрос оставался прежним — это вопрос о «министерстве доверия».
С самого начала выработки декларации Прогрессивного блока ее пытались согласовать с заявлениями отдельных групп Государственного
совета. Члены верхней палаты на совещании блока 30 октября, после того как этот документ стал неожиданно известен правительству и произвел впечатление на Совет министров, проявили крайнюю умеренность своих желаний. В.В. Меллер-Закомельский даже в самой констатации толков в народе об «измене» видел опасность, а В.И. Гурко заявил: «Пускать мысль об измене — и есть увеличение смуты в стране. Не задача Государственной думы это усиливать. Ставьте правительству в вину все — Сухомлинова, Манасевича. Но эта "измена" будет понята иначе. Масса схватывает общий тон. Впечатление получится: во главе России предатели, а потому будем их гнать. Присоединяясь почти ко всему, я это место, как незаурядный слушатель, считаю опасным» [Там же. С. 112]. Следует отметить, что необходимо различать речь Милюкова 1 ноября 1916 года и общую декларацию блока. Обвинять правительство в измене правое крыло блока было не готово, но критиковать правительство оно желало и охотно шло на это. При этом члены Государственного совета Гурко, Шебеко и А.Д. Голицын сформулировали по сути тот обвинительный тезис Милюкова, к которому последний прибегнул в своей думской речи: «Нужно усилить обвинение: правительство столь глупо, что приводит к ложным слухам об измене. Я, как член верхней палаты, определенно скажу, что по всей декларации большинство членов пойдет за Думой, но к этому не присоединится. Я первый буду протестовать против обвинения в измене». Голицын призывал остановиться на точке зрения, высказанной И.А. Шебеко: «Скажите, что такие-то факты могут привести к одному убеждению, что либо — круглые идиоты, либо — изменники: выбирайте» [Там же], а М.А. Стахович вообще считал, что ни роспуск законодательных учреждений до конца войны, ни сепаратный мир невозможны. Как отмечал В.В. Шульгин, под влиянием таких речей «в конце концов победило компромиссное решение. В резолюцию: все же было включено слово "измена", но без приписывания измены правительству со стороны Думы. Было сказано, что действия правительства нецелесообразные, нелепые и какие-то еще привели наконец к тому, что роковое слово "измена" ходит из уст в уста» [14, с. 130].
Важнейшим вопросом стал вопрос о координации усилий Думы и Государственного совета. Для руководителей блока в Государственном совете было крайне важно выработать те мероприятия, которые сделали бы удар в Думе скоординированным с действиями верхней палаты. Думские руководители практически не вмешивались в этот вопрос, и дискуссия развернулась в основном о том, следует ли сделать единое выступление от Прогрессивного блока или от отдельных групп, что значительно снижало общественный резонанс, но скрывало истинные силы блока, так как трения могли привести к явной несогласованности действий. Большинство членов Государственного совета разъясняли своим думским коллегам, что общая декларация, если б она была возможна, была бы бесцветна. Этим как бы давалось понять, что противоречия отдельных групп Государственного совета слишком значительны и их единство выражается скорее в согласии руководства, чем рядовых членов. То, чем были готовы довольствоваться члены верхней палаты, выразил Д.Д. Гримм: «Если Куломзин не допустит, это тоже декларация. Но он на это не пойдет». М.А. Стахович даже бросил упрек думской половине блока, сговорившейся за спиной Государственного совета и практически не оставившей ему времени для улаживания политических вопросов, а стремившейся сразу подстроить «прогрессивные группы» под себя: «Вы поставили в невыгодное положение Государственный совет: если Дума сделает, мы должны ее поддержать, а если нет, то... Необыкновенное, категорическое полевение Государственного совета; позиция, которую настойчиво и демонстративно занимает Стишинский, даже сам дядька» [13, с. 114]. Эти обвинения разделял и В.В. Шульгин, отметивший, что «надо, чтобы люди пошли добровольно, не потому, что их тащат. Если удастся выработать определенные условия в нашей тактике, все наладится; если нет, Крупенский победит» [Там же. С. 116]. Когда же И.А. Шебеко указал, что он выступит по польскому вопросу, все упреки представителей верхней палаты суммировал В.И. Гурко: «Выступление отдельных лиц не может иметь и 1/100 доли значения выступления известных групп, которые обладают большинством, на это надежды мало: время слишком краткое.
Все-таки лучше, чтобы произошло вообще, чем вовсе не происходило» [Там же. С. 114].
Таким образом, было указано, что не хватает времени для координации усилий в Государственном совете. При этом Гурко допустил очевидную ошибку, отметив, что «известные группы обладают большинством». Во время принятия резолюции, аналогичной думской, «прогрессивные группы», присоединившиеся к Прогрессивному блоку, официально и как бы само собой поддерживающие думскую декларацию, насчитывали: левые — 19 членов, группа центра - 60 членов и кружок внепартийного объединения — 19 членов. Если учесть, что в сумме, при идеальной явке и 100-процентном голосовании, это дает только 98 членов, а всего в Государственный совет входило 196 членов, то явного преимущества эти группы не имели. Но столь идеальный вариант даже Гурко не смог бы рассматривать, так как явка членов Государственного совета составляла обычно около 3/4 от списочного состава. При этом сказать о кружке внепартийного объединения как о монолитном образовании не представляется возможным, а депутаты по назначению из группы центра крайне ревниво относились ко всяким возможностям подчинения своей группы какой бы то ни было зависимости от левого крыла блока в Государственном совете и Думе.
Поэтому вызывает особый интерес заявление барона В.В. Меллера-Закомельского о том, что «в группе центра большинство согласилось на необходимость выступления» [Там же]. Заявление это прозвучало 30 октября, уже после заседания представителей центра. Однако это противоречит тому, о чем говорит «Речь» по поводу этого заседания: «Ввиду того, однако, что вечернее заседание 30-го октября, в котором состоялось это голосование, было малолюдное, вопрос этот был снова поставлен на обсуждение группы 31-го октября. В этом заседании многие из высказавшихся накануне против партийного выступления изменили свой взгляд на этот вопрос и примкнули к сторонникам выступления» [15]. Таким образом, Меллер-Закомельский ввел в заблуждение своих сотоварищей по руководству блоком, опередив события.
Но даже освещение «Речью» этого заседания группы центра не совсем полно, так как и 31 октября в начале заседания большинство из
присутствующих высказывались крайне осторожно и первоначально вопрос о декларации был решен отрицательно большинством: 10 против 9 [16]. В столь большом объединении, как группа центра, присутствие всего лишь 19 человек на собрании, рассматривавшем принципиальный вопрос, говорит в пользу того предположения, что заседания посещали наиболее активные члены. Вопрос о декларации центра был решен положительно голосами всех членов против двух только 31 октября, но заявление барона Меллер-Закомельского, возможно, подтолкнуло другие группы к активным действиям.
Помимо собрания бюро Прогрессивного блока 30 октября, уже после обсуждения на нем необходимости декларации, состоялось общее заседание «прогрессивных групп» в Государственном совете под председательством В.В. Меллер-Закомельского. На заседании было решено, что каждая из групп, входящая в блок, должна сделать отдельное заявление. Вместе с тем из обмена мнений по вопросу об общем политическом положении выяснилось, что между левой группой, центром и кружком внепартийного объединения по-прежнему существует единодушие на почве общей программы, принятой в августе 1915 года. Таким образом, отсутствие единой декларации не мешало существованию блока в Государственном совете. Но вопрос о количественном составе Прогрессивного блока оставался открытым. Расстановка политических сил в Государственном совете могла определиться только после начала осенней сессии. Никакие предварительные собрания неполного состава «прогрессивных групп», что видно из всей их предыдущей деятельности, не могли дать уверенности лидерам этого внутрипарла-ментского объединения. Деловая работа могла сломить любое большинство верхней палаты, если правительство обосновывало решение того или иного вопроса интересами обороны. В этой связи дискредитация правительства приобрела новый смысл, так как позволяла отколоть от него колеблющуюся часть «прогрессивных групп».
31 октября развернулись бурные дебаты в группе центра, наиболее многочисленной, о характере декларации. Отдельные члены группы находили, что декларация должна заключать в
себе перечень тех деловых вопросов, которыми, по мнению центра, палаты должны заняться в ближайшую очередь. Остальные хотели ограничиться одним лишь заявлением общеполитического характера. Видимо, происходила борьба членов по назначению с активными сторонниками блока, не опасавшимися за свои места, как избранные в Государственный совет. На собрании стало ясно, что обязательно будет поднят вопрос о Польше и австро-германском акте, опубликованном в Варшаве, о независимости русской Польши. Об этом заявил И.А. Шебеко на заседании блока еще 30 октября. Поэтому его просьба о том, чтобы поддержать декларацию от имени Польского коло была встречена в общем сочувственно, хотя некоторые члены были против перенесения этого вопроса в международную плоскость, ссылаясь на союзников. При дальнейшем обсуждении это разногласие было устранено, и группа центра постановила поддержать декларацию Польского коло.
Правая группа и правый центр тоже приняли решения по поводу декларативных выступлений. Нейдгардовцы отказались от заявления, а правые, под председательством И.Г. Щегловитова, постановили поручить своему лидеру выступить с ответом на декларацию левых групп, в зависимости от содержания их заявления. В случае нападок на правительство правые признали необходимым заявить свою солидарность с кабинетом.
Таким образом, к 1 ноября определились по декларации все группы Государственного совета, причем декларативные заявления были синхронизированы с аналогичными выступлениями думской части блока. Итогом оживленной дискуссии в группах Государственного совета явилось то, что Прогрессивный блок не утратил своей значимости в верхней палате, а степень солидарности «прогрессивных групп» подтверждается текстами их деклараций. Важность солидарности «прогрессивных групп» тем более возросла, что из состава блока вышли прогрессисты. П.Н. Милюков по этому поводу заявил: «Теперь блок стал даже более однородным и более сплоченным, и в этом есть свое преимущество. Будет ли блок иметь большинство, покажет ближайшее будущее. С нашей точки зрения, никаких серьезных поводов для выхода прогрессистов из блока не было, потому
что их разногласия с нами носили чисто словесный характер. По существу мы стояли на одной и той же принципиальной позиции, и стремились к одному и тому же» [16]. С.И. Шидлов-ский по поводу выхода прогрессистов отмечал: «Они очутились между двумя стульями, то есть между блоком и социалистами, и были ни в чем не осведомлены, бегая постоянно частным образом ко мне справляться, как блок относится к тому-то или тому-то» [17, с. 47]. После же непосредственного выхода прогрессистов он заявил, что блок продолжит жить своей обычной жизнью.
Речь П.Н. Милюкова 1 ноября 1916 года практически не отразилась на событиях в Государственном совете. Все группы действовали в соответствии с ранее достигнутыми договоренностями. Да и сами участники Прогрессивного блока при всей спорности их суждений проявили крайнюю осторожность к выступлению кадетского лидера. Тем более нет оснований разделять точку зрения А.А. Корнилова о том, что Милюков выступил с речью 1 ноября с ведения блока [11, с. 127]. В.В. Шульгин, несмотря на то, что сам произнес крайне резкую речь в Думе 3 ноября 1916 года, так оценил речь Милюкова: «Позавчера, 1 ноября, Милюков сказал свою речь, которая уже стала знаменитой... И сама по себе и в особенности потому, что она запрещена цензурой. Он предъявил "факты измены". Факты были не очень убедительны. Чувствуется, что Штюрмер окружен какими-то подозрительными личностями, но не более» [14, с. 130]. Еще более резко оценивали эту речь другие участники блока. Н.В. Савич писал по этому поводу: «Только что отзвучала известная речь кадетского лидера — "глупость или измена". Велико было смущение, ею вызванное в рядах октябристов, до того крепких приверженцев Прогрессивного блока» [18, с. 178].
Несмотря на столь умеренную оценку этих речей, общее настроение было крайне приподнятым, тем более, что мемуарные оценки весьма далеки от действительной обстановки тех дней. П.Н. Милюков «сам предоставлял слушателям решать, "глупость" это "или измена". Аудитория решительно поддержала своим одобрением второе толкование — даже там, где сам я не был в нем вполне уверен» [19, с. 237]. Несколько иначе он оценивал это выступление в более
ранних своих воспоминаниях: «Этот громадный отзвук сам по себе превращал парламентское слово в штурмовой сигнал и являлся красноречивым показателем настроения, охватившего всю страну. Теперь у этого настроения был лозунг, и общественное мнение единодушно признало 1-е ноября 1916 года началом русской революции» [20, с. 34].
Бесспорно, можно говорить и о том, что речь Милюкова 1 ноября 1916 года стала поистине бесценной находкой для всех левых течений в Государственной думе и обществе. Член Государственной думы И. Гамов писал П. Гамовой в Благовещенск-на-Амуре: «Речь Милюкова мы печатаем на машинке и рассылаем по местам» [21, л. 1026]. На большое значение нелегальных думских речей в рабочей среде указывал и Н. Святицкий. Думские выступления накалили атмосферу, многие умеренные депутаты перешли на позицию полного разрыва с кабинетом Б.В. Штюрмера. Например, А.И. Савен-ко, оценивая линию поведения В.В. Шульгина, был крайне раздосадован ее левизной: «К сожалению, Шульгин сильно подпал под влияние Милюкова и зарывается. А может быть, просто ведет какую-то свою "линию" по карьеристским соображениям» [22, л. 1101].
Негодование членов Прогрессивного блока вполне понятно, если учесть, что и правые круги весьма скептически относились к личности Штюрмера. 6 ноября 1916 года Н.А. Зверев, член правой группы Государственного совета, писал своему единомышленнику графу С.Д. Шереметеву: «Трудное время переживаем мы. Нужно иметь стальные нервы, чтобы стойко переносить удары то справа, то слева. Не знаю даже, кто бьет больнее; мною лично особенно остро чувствуются удары, наносимые нашими прежними единомышленниками, и прежде всего и больнее всего — Б.В. Штюрмером. Я, конечно, ни одной минуты не верю тяжким обвинениям, которые на него возводятся. Но горе в том, что он дает повод к таким обвинениям. А в этом он сам виноват кругом» [23, л. 939]. А. Ростиславов, оценивая обстановку в Петрограде 14 ноября 1916 года, писал: «До курьеза полевели недавние отчаянные черносотенцы. Редко кого так ненавидели, как Штюрмера, а между тем его отрицательная заслуга очень велика: он всех окончательно революционизировал» [21, л. 1080].
Несмотря на явную резкость речей в Государственной думе, декларация Прогрессивного блока выражала крайнюю умеренность. Это была как бы компиляция различных проектов думских и «прогрессивных» групп. В одном из проектов декларации о вновь назначаемых лицах отмечалось, что их подбор как бы указывал народу на направляющую руку, работа которой представлялась прямым продолжением работы врагов России, звучали обвинения и в предательстве. В другом проекте, отмечавшем роль А.Д. Протопопова, говорилось, что вступление в кабинет бывшего товарища председателя Государственной думы по внешности как бы составляет исключение, но по сути не повлияло на общеполитическую ситуацию. Все эти вопросы были изъяты из произнесенной декларации и перенесены в индивидуальные выступления, что ослабило единство думского блока, но получило надлежащий общественный резонанс.
Подводя итог ситуации в Государственном совете во время подготовки Прогрессивным блоком своей декларации, а также рассматри-
вая деятельность отдельных фракций и групп, можно со всей определенностью заключить, что существовали серьезные разногласия по вопросу отношения к правительству перед 1 ноября 1916 года как внутри думской части блока, так и в Государственном совете. При этом в Государственном совете отсутствовали предпосылки для самостоятельной кампании по обличению правительства и большинство «прогрессивных групп» заняли умеренно оппозиционную позицию. Вместе с тем деление «прогрессивных групп» на активную и пассивную части привело к тому, что только левая группа выступила 1 ноября 1916 года с собственной программой реформирования состава правительства. Работа, проделанная Прогрессивным блоком перед открытием осенней сессии 1916 года, не создала должного оппозиционного настроения в массе умеренных членов «прогрессивных групп». Необходимо было немедленно заняться исправлением этого положения еще более активным давлением на правительство на заседаниях Государственной думы и Государственного совета.
1. РО РГБ. Ф. 171. К. 9. Д. 1.
2. РГИА. Ф. 899. Оп. 1. 1916 г. Д. 151.
3. Монархия перед крушением 1914—1917. Из бумаг Николая II [Текст]. — М.; Л., 1927.
4. РГИА. Ф. 1606. Оп. 1. Д. 39.
5. РГИА. Ф. 1162. Оп. 8. 1916 г. Д. 2.
6. Там же. Д. 4.
7. РГИА. Ф. 1148. Оп. 10. 1914 г. Д. 7.
8. Из воспоминаний М.В. Родзянко [Текст] // Былое. - 1923. - Кн. 21.
9. Падение царского режима [Текст]. — Т. 6. — М.; Л., 1926.
10. РО РГБ. Ф. 261. К. 20. Д. 5.
11. Корнилов, А.А. Воспоминания [Текст] / А.А. Корнилов // Вопр. истории. —1994. — № 10.
12. Прогрессивный блок в 1915-1917 гг. [Текст] // Красный архив. — 1933. — Т. 56(1).
13. Красный архив. — 1933. — Т. 56(1).
14. Шульгин, В.В. Дни. 1920 [Текст] / В.В. Шульгин. - М., 1989.
15. Речь. — 1916. — 1 ноября.
16. Русское слово. — 1916. — 1 ноября.
17. Шидловский, С.И. Воспоминания [Текст] / С.И. Шидловский. — Ч. 2. — Берлин, 1923.
18. Савич, Н.В. Воспоминания [Текст] / Н.В. Са-вич. — СПб., 1993.
19. Милюков, П.Н. Воспоминания [Текст] / П.Н. Милюков. — Т. 2. — М., 1990.
20. Он же. История второй русской революции [Текст] / П.Н. Милюков. — Т. 1. — Вып. 1. Противоречия революции. — София, 1921.
21. ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 1060(1).
22. Там же. Д. 1061(1).
23. Там же. Д. 1059(1).
