CC BY
46
ПРОБЛЕМЫ ЖИЗНИ И СМЕРТИ В ДАГЕСТАНСКОМ ИСТОРИЧЕСКОМ РОМАНЕ
®2011 Омаршаева Э.М.
Дагестанский государственный университет
В статье поднимается неисследованная в дагестанском историческом романе категория трагического. Вопрос жизни и смерти автор статьи рассатривает в соотношении со спецификой исторических произведений и выстраивает соответствующую типологию трагического.
The article deals with the unexplored category of tragic in Dagestan historical novel. The author of the article studies the problems of death and life in correlation with the historical drama specificity and creates forms corresponding the typology of tragic
Ключевые слова: роман, эпиграф, архетип, инвариант, тема, проблема.
Keywords: novel, epigraph, archetype, invariant, theme, problem.
Анализируя проблематику
исторических романов, нельзя обойти вниманием свойственную им «типологию трагического» [6. С. 246]. Осознание жизни и смерти как трагедийного состояния мира является фактом духовной развитости человека и
общества. «Искусство умирать» в
художественном творчестве стало предметом особо пристального интереса авторов, принадлежащих разным
национальным литературам,
работающим в разных координатах духовно-эстетического восприятия и отражения действительности. Массовые преступления против человека и
человечности, изменение психики
человека в результате резких сломов в истории вывели в искусстве необходимость углубленного познания природы трагического. Все это не
преминуло отразиться и на проблематике дагестанских исторических романов, что возводит ее в разряд архетипических, повторяемых, вечных.
Для большинства героев подобных произведений (особенно для социально активных) характерно восприятие жизни как борьбы. Так, Уллубий Буйнакский из романа М.-С. Яхъяева «Три солнца», всегда восхищавшийся «неистовым
Виссарионом», сделал девизом следующие его слова: «Жизнь есть действование, а действование есть борьба; не забывай, что твое бесконечное, высочайшее блаженство состоит в уничтожении твоего я, в чувстве любви» [8. С. 382]. Отец русской демократии Белинский признавал только два приемлемых пути: полное самоотречение и
подавление эгоизма ради блага ближних, ради родины. Только такой способ существования представлялся единственно возможным для тех исторических фигур, которые взяли на себя ответственность за проведение масштабных преобразований.
Абу-Бакар сравнивает жизнь с ожерельем, в котором драгоценные камни чередуются с простыми бусинами. Автор призывает открыться жизни и людям, и «тогда с тобой разделят черствый хлеб и воду, всю благодать твоей дороги дальней...» [1. С. 240].
А одно из самых политизированных и официозных произведений Яхьяева «Три солнца» начинается с эпиграфа, где нет ни одного слова о революции. Зато здесь передается самая суть всех жизненных процессов, так что
социальный пласт выступает (что чрезвычайно неожиданно для такого автора и такого произведения!) отнюдь не как основной:
- Что ты знаешь?
- Что ходишь опасной тропою.
- Чего ты не знаешь?
- Где притаилась беда.
- Что ты знаешь?
- Явится смерть за тобою.
- Чего ты не знаешь?
- Когда [8. С. 185].
Персонажи дагестанских
исторических романов, сколь бы они ни были «опрощены» изображением преимущественно только их общественной деятельности, постоянно задаются общечеловеческими
вопросами о жизни и смерти, бытии и небытии. «Вот жизнь человеческая, не успеешь оглянуться, а она уже прошла... Арба жизни, набирая скорость, катится вниз. Тут-то человек начинает что-то соображать, и тогда перед ним встает незваный и нежданный гость - старость», - пишет М. Магомедов в романе «Раненые скалы» [4. С. 74].
Ценность жизни особенно остро осознается в периоды различных катаклизмов; войны с их неизбежным кровопролитием не должны
оправдывать и, тем более, культивировать покушение на чужую жизнь. Так, в романе «Раненые скалы» Гасан, решив, что убил человека, чувствует себя проклятым всем белым светом, на законы которого он посягнул: «Что ты наделал? Ты убил человека! Проклятье тебе! Не видеть тебе больше ни солнца, ни радости! Отныне жизнь черна для тебя!» - кричали цветы, травы, горы.. О бренный мир! Нет на свете преступления страшнее убийства!» [4. С. 241].
Герои дагестанских романов, поддерживаемые не только жаждой жизни, но и религиозным чувством, отчаянно противятся смерти. Даже обесчещенные женщины идут на самоубийство в крайнем случае, ведь лишить себя жизни - значит, совершить самый тяжкий грех: «Надо все вынести, все претерпеть, даже самую
мучительную болезнь. Аллах сам знает, когда послать человеку смерть» [3. С. 126].
Перед лицом смерти людям
свойственно оглядываться, оценивая пройденный путь. Неисправимый лжец и обманщик мулла Ниматула из романа М. Магомедова «Раненые скалы», предчувствуя скорую кончину, вдруг начинает стремительно
«исправляться». Но и тут он
руководствуется не искренним раскаянием, а страхом перед карой в загробной жизни. Ранее, будучи
здоровым и равнодушным к чужому страданию, он хоронил умерших, не задумываясь, что то же будет с ним: и его опустят в мрачную могилу и навеки накроют каменными плитами.
Даже в подобных ситуациях авторы дагестанских исторических романов лишают отрицательных персонажей снисхождения и психологического углубления. Совсем иное - герои
положительные: их кончины напоминают гимн прожитому, а финалы произведений с их участием превращаются, как правило, в панегирик. Таков финал, например, романа М.-С. Яхъяев «В полдневный жар.» [9]. Или же сцена смерти доктора Ефимова из романа К. Меджидова «Доктор с белой прядью», которому прожитое не дает повода для стыда и представляется ярким, как «маленький осколок солнца» [5. С. 234], не способной затеряться «незаметной песчинкой» [5. С. 234]. Его кончина тиха и полна светлой грусти, как достойный финал достойного марафона, и происходит она в декорациях умиротворяющего пейзажа, под пение птиц и смех детей, символизирующих вечность самой жизни: «Он тихо
опустился на землю. Сияло над ним безоблачное небо, пели в вышине невидимые жаворонки, где-то смеялись и кричали дети. «Вот. здесь. суждено. », - подумал Антон Никифорович, лежа лицом вверх. И еще он подумал, что первыми увидят его мертвым дети, могут испугаться.. А они приближались к нему с охапками маков и тюльпанов. У него еще хватило сил улыбнуться им: «Я сейчас. Я сейчас.» - чуть слышно
прошептал он, но дети уже бежали прочь, смеясь, ликуя, маленькие счастливые люди, только начинающие жизнь.» [5. С. 234].
Здесь трагизм смягчен идеей бесконечности человеческой памяти и благодарности, мотивом смерти во имя новой жизни, так что конец романа не оставляет тягостного впечатления. Но смерть не всегда столь опоэтизирована, особенно если она прервана насильственно, что подчеркивается натурализмом ее изображения, как, например, в романе А. Соловьева «Сын Мариона»: «Он осторожно тронул ее за плечо, чтобы не напугать. Но мать не пошевелилась. И почему-то по лбу ее ползала большая зеленая муха. .Муха взлетела, закружилась жужжа. Мальчик попытался приподнять мать, голова ее бессильно упала на плечо сыну.
- Встань, мама, встань! -
догадываясь и не веря, прошептал Геро и закричал исступленно:
- Встань же, мама! - и прижался к коленям мертвой матери, и зарыдал» [7. С. 264].
Отталкивающий образ насекомого усугубляет «обыденный драматизм» произошедшего, а также проблему превращения смерти в повседневную реальность. Своевременная смерть -великое благо, иначе велика вероятность оказаться в такой ситуации, в какой оказался Шатур из цикла повестей И. Гасанова, в совокупности составляющих роман «Шатур» [2]. В самых сложных,
безвыходных ситуациях он не теряет самообладания, надеется защитить, что свято для него. Но случилась трагедия: со временем все то, во что искренне верил Шатур (и другие приверженцы идеи социализма), пришло в
противоречие с жизненными реалиями. Писатель в процессе работы приходит к выводу, что идеи Октября, идеи всеобщего равенства не осуществимы, ибо природа создала людей не одинаковыми ни физически, ни духовно, ни умственно. Узнав о прошлом Шатура, о сложностях его жизненного пути, читатель сознает, что герой кончит трагически. А ясное,
детализированное изображение этой трагедии потрясает человека.
Читая роман «Шатур», невольно вспоминаешь роман великого русского писателя М. Шолохова «Тихий Дон». Григорий Мелехов хочет оторваться от войны, от белых и красных. Он устал от жизни, от войны. Он берет из этой жизни единственное, что ему дорого, -Аксинью, и скачет неизвестно куда. Но шальная пуля убивает ее. Когда убили Аксинью, он смотрит на Солнце и видит черное Солнце - апогей романа. Так же, как Мелехов, Шатур устал от жизни, от несчастной любви, от лжи и лицемерия, которые окружали его, и он решил вернуться к природе, посмотреть на места, где он получал первые уроки мудрости от Алмас-Гасана, где перенес первые испытания в пещерах абреков. Он попадает в капкан для волка, поставленный на тропинку. Человек, который прошел все ужасы войны, который всегда выходил из трудного положения, сейчас не знает, как поступить. Впереди пропасть, назад дороги нет. Он смотрит на Солнце, которое скрывается за горами, и на глазах его появились слезы - слезы Солнца. Герой получил очередную сильную оплеуху от жизни. Она по-своему отомстила старому абреку.
Идея, ради которой на алтарь революционных событий поставил он свою жизнь, оказалась
несостоятельной. Не стало
единственного сына. В конечном итоге Шатура ждет жесточайшее
разочарование. Прославленный
революционер, уважаемый человек, который отдал лучшие годы делу революции, оказался не у дел. Вокруг
обман, ложь, лицемерие,
предательство. По своей природе добрый и порядочный, умный и дееспособный, талантливый и хорошо образованный, физически здоровый человек, конечно же, заслуживал другой участи, другой судьбы, обыкновенного человеческого счастья. Но он от жизни не получил ничего, хотя для лучшей жизни, для себя и для других он отдал всего себя без остатка. Его ждет неминуемая смерть.
За свою жизнь героине одноименного романа А. Абу-Бакара Манане довелось увидеть много смертей, жестокость, ханжество [1]. Она была свидетелем, а иногда и причиной смерти отдельных героев романа. Перед ее глазами убили Жахпара и Хажи-Запира, Жаният и капитана парохода, немецких солдат Отто и Вилли. Конечно, все это оставило в ее душе глубокий отпечаток.
Жесток XX век к роду человеческому. Через судьбы Уллубия Буйнакского, Гасана, Геро, Антона Никифоровича,
Примечания
Мананы, Шатура дагестанские писатели показали, что XX век - трагичный век. Человек же, в конце концов, был глубоко несчастным. По сути, главную тему любого дагестанского
исторического произведения
составляют вопросы жизни и смерти, а все остальные проблемы являются только «вариациями на тему», частностями типологии трагического, которые переплетаются с проблемами бытия.
1. Абу-Бакар А. Манана. Тбилиси, 1987. 2. Гасанов И. Г. Шатур. Махачкала, 1969 (на даргинском языке). 3. Магомедов М. Месть. Махачкала, 1960. 4. Магомедов М. Раненые скалы. М., 1970. 5. Меджидов К. Доктор с белой прядью. М., 1971. 6. Поспелов Г. Н. Проблемы исторического развития литературы. М., 1972. 7. Соловьев А. П. Сын Мариона. М., 1989. 8. Яхъяев М. С. Три солнца: Повесть об Уллубии Буйнакском. М., 1985. 9. Яхъяев М. С. В полдневный жар ... (Роман о Джелалутдине Коркмасове). Махачкала, 1995.
Статья поступила в редакцию 17.04.2011 г.
