CC BY
33
Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер. 6,2005, вып. 3
А.И. Юрьев, Т.В. Анисимова, И.А. Самушова (ф-т психологии)
ПРОБЛЕМЫ ПСИХОЛОГО-ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕЧЕВЫХ КОММУНИКАЦИЙ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ
В Уставе ЮНЕСКО отмечается, что все войны начинаются в сознании людей. Действительно, в большинстве вооруженных конфликтов XX столетия ошибки восприятия реальности служили одним из ведущих факторов эскалации напряженности. Кризисы нередко приводили к войне потому, что лидеры конфликтующих сторон были склонны преувеличивать враждебные намерения своего противника.
Как правило, информацию друг о друге стороны передают по различным каналам коммуникации. Политическая коммуникация выступает в качестве своеобразного социально-информационного поля политики. Характер циркулирующей в нем информации может способствовать как возникновению конфликта, так и его предотвращению. Язык служит важным инструментом власти и влиятельной политики, средством ее успешного осуществления и орудием для мобилизации общественной поддержки. Обладая мощной политической властью, язык может привести к примирению и согласию или же повергнуть массы в хаос и отчаяние.
Исследования были сосредоточены на изучении пропаганды, с акцентом в большей степени на негативных функциях языка. Однако реальность показала действенность риторики российских политиков, она позитивно сказалась на политическом участии страны в мировом процессе; европейская риторика парламентариев породила чувство европейской принадлежности и способствовала процессу европейской политической интеграции, памятная риторика политических лидеров Германии в итоге привела к ее объединению, а японские политики создали политическое равновесие в публичной сфере через неформальное политическое откровение'. С помощью «слова» У. Черчилль создал военную оборону Великобритании, а Франклин Рузвельт вывел США из Великой депрессии.
Известный американский политолог К. Дойч заметил, что политическая коммуникация -это «нервы правительства», а сообщения, имеющие отношение к политике, стимулы, вызывающие то или иное политическое поведение. В свою очередь, другой исследователь, француз Ж.М. Коттрэ, сопоставил роль политической коммуникации в политической жизни общества со значением кровообращения для организма человека. Нарушения в кровообращении, как известно, чреваты весьма серьезными последствиями.
Значимость политической коммуникации для жизни общества была осознана зарубежными исследователями в конце 40-х - начале 50-х годов XX столетия. Это время можно считать началом изучения явлений политической коммуникации в развитых странах, поскольку именно тогда были изданы фундаментальные работы в этой области, стал использоваться и сам термин «политическая коммуникация». Иная ситуация складывалась в отечественной науке. Долгое время, практически до начала 90-х годов, популяр-
© А.И. Юрьев, ТВ. Анисимова. И.А. Самуйлова. 2005
ность термина «политическая коммуникация» была невелика и не отражала ни теоретической разработанности,ни эмпирической представленности проблем политической коммуникации в отечественной литературе. А монополией на изучение любой речевой коммуникации владели лингвисты.
В отечественной психологии исследованием речевой коммуникации и текстов занимались такие авторыг как Н.И. Жинкин (осуществил анализ внутреннего строения текста), И.Ф. Неволин (выделил смысловые зоны текста), Т.М. Дридзе (изучал информативность и логико-композиционные показатели) и др. Среди ученых, прямо или косвенно обратившихся к теме политической коммуникации, можно назвать представителей психосемантического и психолингвистического направлений: В.Ф. Петренко, Шмелева, Т.Н. Ушакову, Н.С. Павлову, В.А. Цепцова, К.И. Алексеева, Г.Г. Почепцова и других.
К настоящему моменту проблема определения и описания особенностей политической коммуникации как вида коммуникации не вызывает серьезных разногласий. В этом отношении большинство авторов согласны с Р.-Ж. Шварценбергом, который предложил одно из наиболее полных толкований сущности политической коммуникации, определив ее как «процесс передачи политической информации, благодаря которому она циркулирует от одной части политической системы к другой и между политической и социальной системой»2. «В значительной своей части политическая коммуникация составляет сферу компетенции специализированных учреждений и институтов, таких как средства массовой коммуникации, правительственные информационные агентства или политические партии. Тем не менее она обнаруживается во всякой обстановке социального общения, от бесед с глазу на глаз до обсуждения в палатах национального законодательного органа»3.
Сущностной стороной политической коммуникации служат передача, перемещение, оборот политической информации, тех сведений, которыми в процессе конкретной общественно-практической деятельности обмениваются (собирают, хранят, перерабатывают, распространяют и используют) «источники» и «потребители» - взаимодействующие в обществе индивиды, социальные группы, слои, классы. Политическая информация представляет собой совокупность знаний, сообщений о явлениях, фактах и событиях политической сферы общества. С ее помощью передается политический опыт, координируются усилия людей, происходит их политическая социализация и адаптация, структурируется политическая жизнь4.
После того как российские психологи более-менее договорились, что следует понимать под политической коммуникацией, и определились с ее предметом, в ходе психолого-политических исследований специфики речевых коммуникаций в современной России выявился ряд проблем. Как оказалось, эти проблемы ответственны за внешний и внутренний «облик» нашей страны и заслуживают того, чтобы на них обратили особое внимание.
Первая, серьезная проблема, с которой столкнулись ученые при изучении психолого-политических аспектов речевой коммуникации в современной России, - неправильное использование родного языка в публичных выступлениях. Поэтому целое направление начала 90-х годов отражает специфику восприятия ошибок политической речи аудиторией, электоратом, что условно можно обозначить как постоянно пополняющаяся «копилка курьезов». Невысокий уровень языковой культуры так называемого «среднего» современного политика связан, прежде всего, с образовательным уровнем, с отсутствием у него специальной подготовки, недостаточно развитыми процессами самоконтроля и практическим осознанием того, что мера «загрязненности языка» не слишком сказыва-
ется на степени воздействия на аудиторию. Причина невысокой культуры речи заключена отчасти и в ситуации, которая сложилась к тому времени в России: 90-е годы XX в. -эпоха разрушения старой и начала формирования новой политической культуры. И неудивительно, что следствием того явилось политическое бескультурье и соответствующий язык, который по своей лексике не отвечал тем требованиям, которые обычно предъявляются к речам «серьезных государственных мужей».
Мы вынуждены признать, что до недавнего времени нередко большего успеха достигал оратор, который использовал в выступлениях популизм: грезы обещаний, нагнетание презрения к оппонентам и безответственность за реальность превозносимых прожектов. И, как во времена античности, именно речами прокладывалась дорога к пьедесталу признания. Общеизвестно, что популизм приходит тогда, когда имеется дефицит лидеров и налицо политическая неискушенность людей. Как только политика из неадекватного состояния переходит в адекватное, становится средством осуществления замыслов по благоустройству жизни людей, в публичных речах возрастает значение здравого смысла и достоверной обоснованности излагаемых в них положений5. Как следствие, особенно актуальным становится вопрос о формировании новой культуры речи, адекватной протекающим в обществе процессам.
Актуализация проблемы повышения культуры политической речи в России действительно привлекла внимание общественности (стали издаваться специальные словари для публичных политиков) и государства (отмечены попытки решения проблемы законодательно). Такие усилия привели к тому, что сегодня в публичной политике стали происходить позитивные сдвиги: официальная публичная речь многих ораторов стала более правильной. Не последнюю роль сыграл здесь и фактор политической реальности, а именно повышение важности политического языка в век информационных технологий и, как следствие, важность овладения той властью, которую политический язык способен предоставить его опытному пользователю. Необходимость совершенствования речевой коммуникации также диктуется тенденцией к глобализации информационных процессов, где на особом положении способность налаживать эффективное сотрудничество и конструктивный диалог на всех уровнях.
Несмотря на некоторые позитивные изменения в сфере политики, процесс разрушения языка в России продолжается. Причины этого не исчерпываются событиями, которые привели к разрушению старой политической культуры. Как не заканчиваются они и тем, что сами политики, элита намеренно или неосознанно «снижают планку», говорят неправильно.
Проблему культуры речи не решить одними законодательными актами и организацией интеллектуальной экспансии в виде создания «пособий» для правильного говорения на публике и инициирования широкомасштабной промо-акции, РЯ-кампании. Необходимы преобразования, которые подняли бы русский язык до уровня, на котором люди не только говорят, но и думают. Более того, современной речевой коммуникации в России не хватает национального оптимизма, построенного на хорошем русском языке. В этом суть обсуждаемой проблемы. На это стоит обратить особое внимание.
Следующая проблема психолого-политических речевых коммуникаций в современной России выявлена группой исследователей, которые обратились к анализу языкового поведения «политиков-риторов», к психологическому «критическому дискурс-анализу».
Критический дискурс-анализ (КДА) - новое направление изучения речевой коммуникации. В 1994 г. ученые, занимающиеся им, объединились в международную сеть
CRITICS: Centers for Research Into Texts, Information and Communication in Society (Центры изучения текстов, информации и коммуникации в обществе). В настоящее время критические исследования активно проводятся в Великобритании группой ученых Ланкастерского университета «Язык, идеология и власть» под руководством Нормана Фэк-лоуза (N. Fairclouth), в Австрии центром «Дискурс. Политика. Идентичность» под руководством профессора Венского университета Рут Водак (R. Wodak), в Голландии в Амстердамском университете группой студентов и аспирантов под руководством Т. ван Дейка (T. van Dijk). Настоящий бум данного направления политического дискурса наблюдается в Испании и Латинской Америке, представлено оно уже и в России. Проводятся первые исследования в этой области.
КДА обращается к социальным проблемам и полагает, что дискурс формирует общество и культуру, выполняет идеологическую функцию. Действия же контролируются нашим разумом, поэтому если мы можем влиять на разум, на знания людей с помощью дискурса, то мы способны косвенно контролировать некоторые их действия. Таким образом, в рамках КДА контроль над дискурсом рассматривается как форма социальной власти6. Психологически обозначенное направление обусловлено усилением тенденции к субъективной интерпретации политической реальности в выгодном для политика аспекте. Сегодня любой политик, имея доступ к средствам массовой коммуникации, может осуществлять воздействие на аудиторию посредством использования языка, информируя и интерпретируя текущие события с целью изложения своей точки зрения, наращивания политической мощи и извлечения определенных политических дивидендов. Обратимся к работе P.M. Блакара, который дал описание конкретных механизмов осуществления социальной власти в акте коммуникации7. Выделенные данным автором механизмы хорошо просматриваются на примере выступлений российских политиков, использующих в зависимости от собственного отношения к тому или иному явлению различные синонимы для его обозначения. Так, в непростое для России время высказывания политиков по поводу необходимости создания границы с Чечней содержали такие словосочетания, как «санитарный кордон», «китайская стена», «крепостное укрепление» и «мобильная линия». Подбирая синонимы, варьируя ими, политики демонстрировали различия в мировоззрении и идеологических концепциях. Известная фраза Л.С. Выготского, что одного и того же человека можно назвать победителем при Иене и побежденным при Ватерлоо, хорошо иллюстрирует проблему выбора слов для воздействия на восприятие аудитории.
С психологической точки зрения использование слов может быть произвольным (политик специально продумал необходимость определенных выражений) либо непроизвольным (выбор слов определяется активированностью разных ассоциативных семантических полей). Выбор термина делает невидимыми границы человеческого восприятия и предполагает наличие некоторой установки для его оценки. Когда некто приобретает преимущественное право давать вещам имена, он тем самым приобретает монополию на смыслы, задающие образы политической реальности: одни термины или словосочетания разобщают, провоцируя конфликты, другие, наоборот, способствуют объединению, снимая напряжение между участниками.
В 1962 г. во время Карибского кризиса, как свидетельствуют советские архивные документы, считалось, что основным стремлением Н.С. Хрущева при развертывании ракет на Кубе было желание «защитить» Кубу. Тогда как американские власти были убеждены, что действительной целью Хрущева было намерение «потеснить» Соединенные Штаты в Берлине, Турции или Латинской Америке. Это в полной мере отражала коммуникация конфликтующих сторон: речь президента Кеннеди и официальная реакция со-
ветского руководства, опубликованная ТАСС, а также письма, которыми обменивались Кеннеди и Хрущев8.
Другой механизм социальной власти языка, описанный Блакаром, создание новых слов и выражений обусловлен изменчивостью среды и необходимостью проявления политической инициативы в корректном ее обозначении. Перемены в политической жизни, трансформация политического сознания и обновление языка политики тесно взаимосвязаны и по существу взаимообусловлены. Периоды глубоких исторических перемен сопровождались активным словотворчеством. Только за время так называемого века революций (1789-1848) политический словарь пополнился десятками терминов и выражений. Часть из них отразила новые явления («индустрия», «промышленник», «средний класс», «забастовка», «кризис», «пролетариат»), другие - новые идеи, концепции и идей-но-политические ориентации («социализм», «либеральный», «консервативный»), третьи - новые интерпретации явлений, которые в той или иной форме существовали и в прошлом («идеология»)9.
Сегодня любопытна следующая тенденция: при создании новых партий, общественно-политических движений в России всегда стараются придумать им удачные названия с положительной окраской, а не отразить сущность, политическое содержание. Возникающие в последнее время политические объединения, как правило, называются позитивно: в одних акцент делается на возрождении и единении, в других - на отстаивании интересов определенных групп, в третьих - на патриотических чувствах. По своему содержанию к механизму создания новых слов в политике относятся также неправильное словоупотребление и использование «пустых» слов. Так, употребление слов «чеченский след», «бандформирование», «большая половина», «сотни миллионов жителей России» (а их реально всего полторы сотни), «внутренний интерьер», «олигофрен» (как друг, окружение олигарха) и прочие является характерной приметой сегодняшнего дня в политической коммуникации. Можно также привести примеры некоторых новых комбинаций слов, которые, если приглядеться внимательнее, бессмысленны: радинародные реформы, снижение повышения и пр. Таким образом, используя те или иные выражения, помимо осуществления социальной и политической власти, можно вызывать у аудитории определенный эмоциональный отклик, регулировать восприятие и интерпретацию политических событий10.
Следует сказать и о ряде проблем в медиатизированной политике, под которой понимается нахождение средств массовой информации (СМИ) между властью и обществом, когда СМИ действуют не просто как канал, по которому продвигается политика, а как активный участник процесса формирования политики.
Изменение общественных приоритетов, образа жизни людей привели к формированию потребительского общества, мобильного и сложного, культурно фрагментирован-ного, мало обращающего внимание на партии и идеологически разрозненного, менее готового подчиняться. Это общество приобрело такую форму государственного устройства, в центре которого находятся СМИ. Такое общество обращает особое внимание на СМИ, которые делают новости, на то, какие политические события выбирают эти СМИ для освещения в своих новостных передачах, какие акценты расставлены на выходе по поводу тех проблем и персонажей, которые ассоциируются с освещаемым событием.
Политические партии и некоторые политики извлекли из этого урок. Через новостные СМИ они стараются повлиять на восприятие избирателями ключевых проблем и событий дня, поскольку все это является залогом их политической эффективности и политического успеха. С позиции партии происходит попытка более систематично пла-
нировать, представлять и применять их идеи к тем проблемам, с которыми они встречаются, используя возрастающую зависимость всего общества от СМИ с целью увеличения влияния партии. В этом также одна из причин, почему политики вынуждены все более профессионально подходить к политическим коммуникациям с использованием новостных СМИ".
Далее, после периода изучения языкового поведения политиков-риторов, под научный прицел исследователей речевой коммуникации попали психологические особенности политических лидеров, которые, как полагают, есть ключ к пониманию проводимой ими политики. Практическое отсутствие доступа к объекту изучения компенсируется разработками дистантных методов, которые отчасти представлены различными вариантами анализа вербальной деятельности политика: как устных (спонтанных) выступлений, так и письменных текстов, которые, как известно, заранее готовятся12.
Среди многочисленных параметров оценки личности политика по его текстам особое внимание уделяется анализу склонности политического лидера к достижению политических целей с помощью войн и насилия. Проблема анализа текстов первых лиц давно является серьезной головоломкой для научных исследований, начиная с области национальной безопасности, где лидеры оцениваются по их способности начинать агрессивные действия'3. И актуальность работ этого направления не вызывает сомнений. С психологической точки зрения довольно много могут рассказать о политике методы мотивационного, контент- и интент-анализа, «трансформационная грамматика», анализ когнитивной сложности и когнитивных стилей, операционального кода и концептуальной сложности. Несмотря на то, что выполненные дистантные исследования психологических характеристик политика в большей степени опираются на опыт зарубежных коллег, собственные эмпирические данные, полученные на материале речей ведущих политиков России, дают основания для научного обобщения. Так, использование метода интент-анализа, который был разработан в Центре психологии речи и психолингвистики Института психологии РАН (1995, 1998, 2000), позволяет выстраивать интенциональ-ный профиль политика на основании анализа его выступлений и, таким образом, выносить суждения о его направленности, о том, как он относится к себе, к своим противникам, к аудитории, к ситуации; выявлять его истинные намерения в, казалось бы, завуалированных обращениях1"1.
Намерения не только выражаются, но еще и воспринимаются. Представление аудитории о намерениях, зашифрованных в речах ведущих российских политиков, является отражением протекающих в обществе процессов. Наши последние исследования (с 2001 г. по настоящее время) показывают, что, во-первых, респонденты практически одинаково оценивают специфику намерений, присущих политикам с разными убеждениями, и, во-вторых, отношение к политику существенно не сказывается на оценке его намерений. Это свидетельствует о том, что независимо от политических пристрастий аудитория непроизвольно чувствует то, что хочет сказать политик на самом деле, что он имеет в виду. Представление о намерениях политика, которые он проявляет в своей речи, может быть как ярким и отчетливым, так и размытым, не столь очевидным. В данном случае эмпирически зафиксирована еще одна тенденция последних лет - незнание большинством респондентов позиции некоторых политиков федерального масштаба, неполное представление об их намерениях, отсутствие информации в памяти аудитории о политических убеждениях тех, кто влияет на вопросы внутренней и внешней политики15.
Создание мотивационного профиля политического деятеля (в основе - метод моти-вационного анализа политических текстов, разработанный Д. Уинтером) выявляет общую
тенденцию его поведения - подбор советников, характер отношений на международной арене, настойчивость в достижении поставленных целей, вероятность возникновения конфликтных ситуаций, границы сотрудничества - и позволяет сделать вероятностный прогноз его политического поведения16.
Некоторые параметры операционального кода могут рассказать о том, как политик склонен рассматривать мир, - как дружественный или враждебный, гармоничный или конфликтный, а также какие средства он склонен использовать для достижения конкретных политических целей. Когнитивная сложность демонстрирует масштаб сознания политика, указывает на узость-широту его суждений, что существенно сказывается на возникновении или урегулировании конфликта. Считается, что своевременное выявление падения когнитивной сложности в высказываниях политического руководства может быть серьезным индикатором вероятного возникновения конфликта и поводом задуматься о возможных способах его недопущения.
При организации исследований на тему проявления психических особенностей политического ритора в его речи также возникают свои специфические проблемы. Начиная со спорности самого предположения о возможности этого в связи с высокой вероятностью написания политических текстов специалистами (что М. Hermann обозначила как «эффект призрачного письма») или же обязанностью представлять не личную, а официальную позицию (партии или государства) и заканчивая сложностями в отношении формулирования прогноза поведения политика на основании анализа его вербальной продукции. Другая проблема изучения личности политика через его речь связана с сомнениями в отношении правдивого представления политиков в СМИ, что не позволяет формировать адекватные образы политиков в сознании аудитории.
В целом анализ психолого-политических исследований, направленных на изучение личности говорящего по его речи, позволяет утверждать, что нейтрального вербального поведения нет. Как и всякое социальное действие, речь проявляет сложившийся на личностном уровне характер мировосприятия и понимание личностью собственной роли в социуме17. Даже в условиях строго рациональной политической дискуссии личность, ее эмоциональные и мотивационные особенности занимают важное место в процессах речевой коммуникации18. Функционеры каждой политической партии имеют одинаковые или близкие психологические характеристики, которые вынуждают их аргументировать свои политические взгляды очень сходным для каждой партии образом19.
В настоящее время мы являемся свидетелями ослабления интереса к сфере политической коммуникации. Во многом это связано с утратой доверия к политическим речам. Если раньше общество с интересом и переживаниями следило за развитием политической ситуации, нередко формируемой речами самих политиков, то сейчас у многих непроизвольно возникает мысль о возможном «подвохе», который может скрываться за политическими декламациями. В этом заключается очередная проблема психолого-политических речевых коммуникаций в современной России. В этом и проблема их невысокой эффективности сегодня.
Одна из причин утраты интереса аудитории к политической коммуникации, а следовательно, и к политической жизни страны - широкое распространение психолингвистических приемов намеренного манипулирования сознанием аудитории. В подобной ситуации все средства хороши: от языковых «хитросплетений», непонятных даже говорящему, до ненормативной лексики, шокирующей аудиторию. Итог таких форм эксплуатации языка: многие термины существуют в отрыве от действительности, не способны служить средством адекватного описания политической реальности; люди не понимают происходящего, не говорят на одном политическом языке, не верят словам.
Исследования, проводимые на кафедре политической психологии СПбГУ, показывают, что для студенческой аудитории парламентарии, политики не воспринимаются в качестве «кредитных коммуникаторов» (т.е. отличающихся экспертностью и чистотой намерений). Политическая речь вызывает доверие лишь у незначительной части участников опроса. Студенческая молодежь предпочитает интерпретацию событий и выступлений, которую дают политологи, социологи и др. Их выступления считаются более достоверными. Фактически это означает, что даже если аудитория слышит и понимает содержание политического выступления, она не принимает его, так как оно исходит от низкокредитного источника, т.е. процесса убеждения не происходит.
Следующая причина снижения интереса к сфере политической коммуникации заключается в том, что в настоящее время ее роль как фактора, определяющего электоральное поведение людей, уже не столь значительна, как прежде. Это также показывают наши исследования, где не выявлено значимых различий между речами «успешных» выигравших, ставших членами Законодательного Собрания, и «неуспешных», проигравших кандидатов. Хорошо известно, что сегодня политики предпочитают ориентироваться преимущественно на ценности, которые приводят их к победе на выборах. В этой ситуации они не придают политическим выступлениям большого значения и, как следствие, считают возможным выходить к аудитории неподготовленными. Поэтому неудивительно, что и аудитория тоже перестает наделять их выступления каким-либо значением.
Между аудиторией и политиком в процессе коммуникации возникают сложные отношения - недоверие, а только иллюзия доверительного общения. Если в обыденном разговоре, за счет постоянного обмена ролями между говорящим и слушающим, возможен оперативный контроль кодирования-декодирования, то положение существенно меняется в условиях политической коммуникации. «Лгут не слова, а люди». Политик должен предвосхитить декодирование аудиторией своего текста, иначе он обречен на неудачу.
Решая проблему утраты доверия к политическим выступлениям, а следовательно, и к политике вообще, сегодня особенно важно сравнить оперативный бытовой язык терминов с имеющимися в актуальных словарях популярных политиков. Тем самым можно выявить «груду мертвых понятий», которые для большинства людей являются «пустыми» словами и не вызывают у них ничего, кроме недоумения и раздражения. Результатом подобной работы может стать создание современного психолого-политического словаря, где были бы представлены определение и однозначная интерпретация терминов, подлежащих междисциплинарному использованию. Зная понятийный аппарат конкретного научного направления, представители смежных наук смогут говорить друг с другом на одном языке, им станет легче договариваться по различным животрепещущим вопросам. Отчасти это важно для преодоления понятийно-терминологических разногласий внутри различных психологических школ в отношении терминов политической психологии. Аналогичное предложение можно выдвинуть касательно создания словарей других научных направлений.
Указанные направления исследований речевой коммуникации характерны для Санкт-Петербургской школы политической психологии. Даже их неполный перечень свидетельствует о ведущей тенденции, связанной с состоянием и требованиями общества. Ее можно обозначить как анализ проблем психолого-политических речевых коммуникаций во взаимосвязи системы языка, политических проблем и конфликтов в обществе. При масштабных политических преобразованиях язык не только отражает проблемы общества, но бывает, что имитирует их решение. В условиях сложной, нестабильной политической ситуации в России анализ, критическое осмысление проблем речевой комму-
никации необходимы как обществу, так и самим политикам. Обществу - для улучшения понимания имеющихся многочисленных политических разногласий, по которым люди вынуждены регулярно принимать решения, осуществлять выбор. Политикам-для понимания причин успешности или неудач собственных публичных выступлений.
Без политической культуры нет культуры речи, без культуры речи нет достойных политиков и эталона для подражания гражданам страны, без достойных политиков нет достойных политических решений и доверия к существующей власти, без доверия к власти нет решения социальных и политических проблем. Политическая реальность сегодня все больше и больше формируется с помощью языка. Мир ipso facto держится на политическом разговоре, на его всеобщем росте в связи с глобализацией общества и news media. Когда политический язык молчит, начинает говорить оружие. Поэтому необходимо корректное обращение со словом, которое может и защитить, и убить. Важно помнить, что качество политического дискурса влияет на качество будущего.
1 Politically speaking: a worldwide examination of language used in the public sphere / Ed. by 0. Feldman, Ch. De Landtsheer. Praeger Publishers. 1998. An imprint of Greenwood Publishing Group, Inc.
2 Шварценберг Р.-Ж. Политическая социология. Ч. 1. М.. 1992.
3 The Dictionary of Political Analysis / Ed. by J.C. Piano, R.E. Riggs. H.S. Robin. ABC - Clio. Santa Barbara. USA - Great Britain, 1982. P. 112.
4 Вершинин M.C. Политическая коммуникация в информационном обществе. СПб., 2001.
5 Шепель В.М. Имиджелогия: секреты личного обаяния. М., 1994.
6 Гаврилова М.В. Лингвистический анализ политического дискурса // Политический анализ: Доклады Центра эмпирических политических исследований СПбГУ. Вып. 3 / Под ред. Г.П. Артемова. СПб., 2002. С. 88-108.
7 Блакар P.M. Язык как инструмент социальной власти // Язык и моделирование социального взаимодействия. М., 1987.
8 УинтерД. Восприятие политическими лидерами кризисов и их угрозы. Сравнительный анализ кризисов 1914 и 1962 гг. // Психология восприятия власти / Под ред. Е.Б. Шестопал. М.. 2003.
9 Андреев А.Л. Политическая психология. М., 2002.
"' Анисимова Т.В. Психология политической коммуникации. СПб.. 2004.
" Бламлер. Кризис публичной коммуникации (лекция во время стадии-тура пресс-секретарей Великобритании). НШГО, 2002 // http://www.nscs.ru/scdp
12 Schafer М. Issues in Assessing Psychological Characteristics at a Distance // Political psychology. 2000. Vol. 21. N 3. P. 511-527; Walker S.G. Assessing Psychological Characteristics at a Distance: Symposium Lessons and Future Research Directions// Ibid. P. 597-602.
13 Почепцов Г.Г. Теория и практика коммуникации. М.. 1998.
14 Слово в действии: интент-анализ политического дискурса / Под ред. Т.Н. Ушаковой. Н.С. Павловой. СПб., 2000.
15 Самуйлова И.А. Вербальные образы российских политиков: иллюзия или реальность? // Политика: от легенды к действительности / Отв. ред. ТВ. Анисимова. СПб., 2002. С. 107-114.
16 Уинтер Д., Херманн М., Уайнтрауб У., Уокер С. Дистантное изучение личностей Дж. Буша и М. Горбачева: процедуры, портреты, политика// Политическая психология. Хрестоматия / Пер. с англ.; Сост. Е.Б. Шестопал. М., 2002. С. 54-102.
17 Ушакин С.А. Речь как политическое действие // Полис. 1995. № 5. С. 142-153.
'* Латынов В В. Речевое воздействие в личной дискуссии (по материалам парламентских выступлений) // Психологический журнал. 1994. № 1. С. 50-59.
" Юрьев А.И. Классификация политических партий России по их политической аргументации // Власть. 1997. №7.
Статья поступила в редакцию 20 апреля 2005 г.
