CC BY
77
УДК 342.41(410) ББК 67.1(4Вел)
ПРОБЛЕМЫ КОНСТИТУЦИОННЫХ ОСНОВ И ПАРЛАМЕНТАРИЗМА В АНГЛИИ В БРИТАНСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ КРИТИЧЕСКОГО НАПРАВЛЕНИЯ ХХ В.
© Сидорова Т.А.*
Филиал Российского государственного социального университета, г. Сочи
Статья посвящена исследованию проблем британского конституционализма, происхождения и роли раннего парламента в становлении вестминстерской модели государственного устройства Англии эпохи Средневековья. Изучены взгляды историков критического направления (Ф.У. Мейтленд, Дж. Адамс, Дж. Балдуин, Дж. Джойлифф, Эд. Дженкс, Д. Дуглас, Ф. Стэнтон, У. МакКечни, Ч. Макилвейн, А. Поллард), раскрыта сущность их концепций.
Ключевые слова: британская историография ХХ в., критическое направление, конституционализм, парламентаризм, «критическая» модель конституционной истории Англии.
Концепция конституционного развития Англии, созданная представителями критического направления в британской историографии, с учетом ее внешнего тяготения к традиционным постулатам базисных категорий конституционализма, обладает чертами новизны, самобытности и логической завершенности. Это новая концепция, плод коллегиальных усилий истори-ков-«критиков», представляющая собой их вклад в теорию британского конституционализма. В сравнении с концепцией У Стеббса, она является исторически более обоснованной и конструктивной.
Конституционная история есть история государственная, точнее, государственно-правовая, частью которой является конституционное право, относящееся к области публичного права. В британском государствоведении система правовых норм, регулирующих основы общественного строя, организации и деятельности системы государственных органов и органов самоуправления, традиционно именуется «конституционным правом», а не «государственным правом», как в германской системе права. Различия эти имеют не только терминологический характер, но и сущностною основу. Последняя обусловлена спецификой основного источника английского конституционного права - конституции, которая, будучи несистематизированной и
* Доцент кафедры Социальной работы, рекламы и социального права, доктор исторических наук, доцент.
некодифицированной, не ограничивается установлением государственного строя, но охватывает основы устройства негосударственной жизни (в частности, отношения собственности, судебную защиту прав человека). В то же время «государственное право» включает в себя административное и процессуальное право.
Особенность теории конституционного развития Англии представителей критического направления состоит в том, что она по существу объединяет составляющие понятий «конституционного права» и «государственного права» в единый исторический комплекс, что подтверждается фактами национальной истории.
Распространенное в теории британского конституционализма представление о том, что английская конституция была не создана, но выросла из глубины веков, объясняет пристальное внимание «критиков» к проблемам генезиса (особый интерес представляет средневековый период) и эволюции государственно-правовых институтов, что изначально придает их теории исторический характер и значение.
Концептуальное ядро теоретических построений «критиков» составляла королевская власть, ее прерогативы, функции, роль и влияние в процессе становление конституционных основ английской государственности. Силовое поле короны охватывало королевский совет, парламент, законодательство, судебную систему и тем самым включало их в сферу изучения истори-ков-«критиков». В их интерпретации теория конституционализма не ограничивалась историей английского парламента, который ярче и рельефнее, нежели другие ее компоненты, раскрывал начальный этап формирования конституционных основ государственной системы управления в Англии. Постепенность и эволюционность «вырастания» английской конституции и преемственность системы институтов государственной власти побуждали «критиков» искать их начала в англосаксонской эпохе и обратиться к проблеме возникновения государства. Британские историки критического направления были единодушны в том, что институт государства и права в Англии зародился в англосаксонскую эпоху, и не был заимствован у нормандцев, но датировали его возникновение по-разному.
В противовес Ф.У Мейтленду, который утверждал, что и до, и после нормандского завоевания государство в Англии являлось цельным и единым, Ф. Стэнтон был убежден в том, что после битвы при Гастингсе существовала возможность раздела королевства на Юг и Север [18, с. 214].
Неоднозначную точку зрения в вопросе о приоритетности источников возникновения государства в Англии занимал УС. МакКечни. С одной стороны, он отмечал сильные позиции англосаксонских основ государства, с другой - указывал на их равнозначность нормандским нововведениям, «импортированной нормандской суперструктуре» [14, с. 8]. Он полагал, что старые народные собрания или собрания сотен и графств были настолько эф-
фективны, что Вильгельм Завоеватель счел возможным сохранить их как противовес феодальной юрисдикции, и использовал их как средства уравновешивания «крайностей феодализма». Подобная мудрая политика Завоевателя в Англии обусловила установление своеобразного баланса между новыми нормандскими законами и старыми англосаксонскими обычаями и институтами [14, с. 9].
Следует отметить, что проблема нормандского завоевания, включая его причины, сам процесс и последствия, относится к категории исключительно популярных тем в национальной историографии. Возникнув в XII или XVII вв., она продолжает сохранять значение вплоть до настоящего времени. «И сегодня, хотя нормандское завоевание обсуждается постоянно на протяжении вот уже четырех столетий, немногие события нашей истории вызывают столь же яростные споры» [4, с. 6].
За длительный период изучения данной проблемы в Англии сложились несколько подходов к ее интерпретации.
Первая тенденция, названная Д. Дугласом «националистическим истолкованием» [4, с. 9], нашла свое выражение в нескольких течениях исторической мысли - нормандское завоевание, как начало и залог величия Британии, с одной стороны, и нормандское завоевание как национальная катастрофа, полное крушение, с другой. Сам Д. Дуглас, в отличие от Ф.У Мейт-ленда, считал нормандское завоевание именно благом для всего последующего развития Англии, а первых нормандских королей - достойными предками Стюартов [4, с. 5-10]. Вторая тенденция состояла в том, чтобы представить нормандское завоевание так, как будто никакого завоевания не было. Третья тенденция формируется в начале XVIII в. и является по сути вигской интерпретацией проблемы: англосаксонская Англия изображается как прообраз современного демократического государства, а Вильгельм Завоеватель - как тиран, уничтоживший древнюю английскую конституцию. Поэтому исследования историков вигской историографии прямо или косвенно обосновали концепцию культурно-исторического «разрыва», которая была близка некоторым представителям критического направления.
Наиболее последовательными сторонниками концепции «разрыва» вступали Дж. Адамс и Ф. Стэнтон. По мнению Ф. Стэнтона: «Нормандцы, присвоившие Англию, были жестокой и яростной расой. Из всех западных народов, они ближе всего были к варварскому состоянию. Они не достигли практически ничего в искусстве и учености, а тем более - в литературе, что было бы сравнимо с трудами англосаксов. Но в политике никто не мог их превзойти» [16, с. 237]. Позиция Дж. Адамса сформировалась на основе признания концепции «двух феодализмов» - «экономического» и «политического». Первый возник в Англии в X в. и просуществовал до XV в.; второй -был принесен в XI в. нормандскими завоевателями и исчез в XIII в. Следовательно, английский парламент, возникший в XIII в., был следствием «раз-
рыва» англосаксонской политической традиции и возник из «политического феодализма» нормандского типа.
Такой взгляд на генезис национального парламента стал проявлением отказа историка от германистической традиции, характерной для вигской историографии школы Стеббса. В частности, Дж. Адамс убедительно доказал, что после нормандского завоевания уитенагемот был заменен феодальной курией, состоявшей из баронов. Из этой курии и вырос английский парламент [1, с. 131]. Вся ранняя конституционная история Англии рассматривалась Дж. Адамсом как эволюция механизма ограниченной монархии, осуществлявшаяся в форме борьбы нации против королевского абсолютизма [2, с. 144]. Аналогичной позиции, но в более мягкой форме, придерживался и Д. Дуглас: «Возможно двумя величайшими достижениями средневековой Англии были древнеанглийская литература и англонормандская государственная система. ... настало наконец время, когда можно будет справедливо воздать должное тому и другому, и взглянуть беспристрастно на суровые десятилетия, разделяющие их» [4, с. 19].
Интерпретация результатов нормандского завоевания как установление «нормандского деспотизма» в Англии прослеживается у УС. МакКечни, который придерживался взглядов У. Стеббса, отразившего представления либеральной историографии в оценке результатов правления нормандских королей. МакКечни УС. утверждал, что следствием нормандского завоевания являлись сильная монархия, относительная слабость баронства и однородность народа [14, с. 10]. Следуя У Стеббсу, историк рассматривал власть нормандских королей как безответственный деспотизм. В качестве действенных механизмов сдерживания этого деспотизма УС. МакКечни выделял страх перед восстанием; необходимость прислушиваться к позиции Королевского совета в принятии короной жизненно важных решений; ограничивающее, сдерживающее влияние национальной церкви, подкрепленное духовными полномочиями Рима [14, с. 115-116]. МакКечни УС. отмечал, что к концу XIX в. в британской историографии утвердилось общее мнение, что политика Вильгельма Завоевателя ускорила процесс феодализации в Англии в одном направлении и затормозила его в другом. Считалось, что наихудшие тенденции феодализма как системы управления были, если не искоренены нормандским герцогом путем кардинального переворота, который он произвел в жизни англосаксов после своего прихода на Острова, то, по крайней мере, при нем их развитию были поставлены определенные преграды. В то время как феодализм, рассматриваемый как система земельного владения и социальная система, напротив, считался английскими медиевистами наилучшим образом оформленным и развитым Вильгельмом Завоевателем [14, с. 65].
Британская историография нормандского завоевания, несомненно, заслуживает внимания в качестве специальной темы исследования. Для нас
она важна в том отношении, что проливает свет на истоки объяснительных моделей проблем древнеанглийского государства и английского феодализма.
Джойлифф Дж. полагал, что государство у англосаксов сформировалось уже в У-У вв. [8, с. 23-29]. Дженкс Эд. относил время его возникновения к первой четверти IX столетия, к периоду гептархии, когда «после долгой борьбы за главенство все семь племенных королевств были объединены в одну монархию, под названием Англия, эссекским королем Экбертом [21, с. 75]. Дженкс Эд. развивал теорию военного происхождения государства в Европе, и в Англии в частности. Он считал, что «происхождение государства или политического общества нужно искать в развитии военного искусства. Нет ни малейшего затруднения исторически доказать, что каждое государство обязано своим происхождением успешным войнам, и, совершенно естественно, каждое из них стремилось придать своей организации военный характер несколько смягченный остатками патриархального строя» [21, с. 72]. Сохраняя приоритет за англосаксонскими корнями английского государства, он полагал, что после нормандского завоевания на Британских островах в XI в. образовалось «новое английское королевство» в результате «успешного переселения воинственных дружин» [21, с. 75].
По мнению английских историков критического направления, с момента возникновения государства у англосаксов ведущая роль в организации публичной власти принадлежала королям, которые опирались на дружину, затем на уитенагемот, королевский совет, парламент. Поэтому данные структуры с древнейших времен служили показателями постепенного складывания парламентарной (конституционной) монархии в Англии.
Историки-«критики» опровергли традиционную в британской историографии позицию возникновения уитенагемота (совета представителей светской и духовной знати), сформулированную еще в середине XIX в. Дж. Кэм-блом. В отличие от Дж. Кэмбла, по мнению которого уитенагемот являлся представительным демократическим органом, возникшим из собрания воинов [9, с. 41], Эд. Дженкс полагал, что «основателями каждой монархии были победоносные завоеватели, окруженные дружиной наиболее близких последователей. ... Когда же военачальник превратился в короля, то группа его ближайших последователей превратилась в королевский совет» [21, с. 85].
Мейтленд Ф.У еще более убежденно подчеркивал иную, аристократическую природу англосаксонского общества и уитенагемота, настаивая на том, что последний не был выборным органом, но состоял из советников короля, связанных с ним личными узами [11, с. 3, 58-60].
Разумеется, англосаксонские короли поддерживали тесные контакты с уитенагемотом [16, с. 544-546], которые прослеживались вплоть до середины XI в. В частности, пожалования земельных участков оформлялись грамотами в уитенагемоте не только в УШ-К вв., но и в IX-XI вв. [17, с. 25-26]. Но при всей его значимости уитенагемот не был центром государственной администрации в Англии до нормандского завоевания. Реальная власть при-
надлежала королю, действия которого не были ограничены ни уитенагемо-том, ни впоследствии королевским советом. «Мы должны оставить в стороне, как преждевременные, все предположения о праве совета контролировать действия короля в первый период монархизма. Все наши сведения сводятся к тому, что король мог вполне свободно поступать, как хотел, если не дорожил популярностью среди своих приближенных. Весьма возможно, совет (в данном случае - уитенагемот - Т.С.) имел некоторое значение в глазах народа, напоминая собою прежний племенной совет старейшин; но в действительности, он состоял из королевских слуг, выбираемых, назначаемых и сменяемых королем» [21, с. 85-86].
Отстаивая подчиненное положение уитенагемота королю, «критики» были ближе к исторической действительности, нежели «классики», стремившиеся придать этому органу значение основы основ английской либеральной демократии. Действительно, уитенагемот, состоявший из влиятельных магнатов королевства, лишь в теории обладал обширными полномочиями. Разумеется, члены Совета мудрых могли низложить короля, принимать участие в назначении на высшие духовные и административные должности и распределении земельных фондов, решать вопросы о начале войны и заключении мира, составлении законов, выносить судебные решения. Но на деле уитаны были, скорее, хранителями англосаксонских правовых традиций, подобно шведским лагманам, нежели соправителями короля, соучастниками в управлении государством. Их реальные полномочия редко простирались далее судебных. Но даже в судебной сфере компетенция уитена-гемота не являлась всеохватывающей и универсальной, так как большинство судебных тяжб рассматривалось в народном собрании, окружном или графском судах. Вместе с тем Ф.У Мейтленд признавал, что право уитена-гемота низвергать короля являлось несомненным свидетельством ограничения его свободы действий и власти, что, по его мнению, представляло собой негативное явление на стадии формирования государства [11, с. 58-60]. Но в целом этот орган, с точки зрения Ф.У Мейтленда, не относился к числу базисных в ранней конституционной истории Англии. Гораздо большую роль и значение в процессе формирования английского конституционализма имел королевский совет, из которого вырос парламент.
В отличие от «классиков», «критикам» было свойственно рассматривать историю английского парламента в динамике. Они были противниками весьма распространенного в национальной историографии XIX в. взгляда на парламент как на некую неизменную и вечную данность. В частности, А. Пол-лард справедливо подчеркивал, что на разных этапах истории парламент не был одним и тем же учреждением, и что нельзя проводить прямую линию от парламента XIII в. к парламенту ХХ в., или даже XVI в. [15, с. 77]. Поэтому критической концепции парламентаризма присущ историзм, отсутствием которого «грешили» У. Стеббс и его последователи.
В исследованиях «критиков» прослеживаются две линии в интерпретации средневекового английского парламента: ранний парламент и королевский совет есть однопорядковые, адекватные явления; королевский совет является источником возникновения и функционирования парламента XIII-XIV вв.
Первая позиция наиболее отчетливо была сформулирована Ч. Макил-вейном и Дж. Балдуином. Ч. Макилвейн считал, что парламент следует рассматривать как королевский совет, который мог заседать в узком составе или в более расширенном - в присутствии прелатов и баронов - или в еще более широком - с представительством от общин. В любом случае он всегда сохранял свою сущность королевского совета, главную роль в котором играли королевские чиновники, специалисты в области права. Главным в парламенте был не его представительный характер, но именно то, что он был высшим государственным советом под главенством короля» [13, с. 24-25]. Бал-дуин Дж. уточнял, что истинным, единственным и руководящим ядром английского парламента XIII-XIV вв. был «узкий королевский совет» [3, с. 7-79].
Прямым сторонником второй линии интерпретации истории генезиса парламента выступает Эд. Дженкс: «Совет оказался той ячейкой, из которой выросло конституционное правление. Но еще в течение долгого времени, до своего превращения в защитника народных прав, королевский совет оказывал огромные услуги делу монархии как учреждению» [21, с. 86]. Указывая на роль королевского совета в упрочении основ государства, Эд. Дженкс выделял четыре направления его благотворной деятельности. Прежде всего, королевский совет поддерживал непрерывность и последовательность королевской власти, особенно в «критические периоды» между смертью одного монарха и вступлением на престол другого. Он выступал в роли консолидирующего начала, хранителя внутреннего мира, устоявшихся общественных связей, противодействуя тем самым возникновению анархии в королевстве. «В эти критические моменты королевский совет брал на себя ведение дел государства и таким образом являлся как бы связующим звеном между окончанием правления старого короля и принятием его в свои руки новым» [21, с. 87]. Во-вторых, королевский совет являлся хранителем национальных традиций, особенно в англосаксонскую эпоху. Он уравновешивал патриархальные настроения нации, законодательные новации и деспотические настроения монархов. «Новый строй медленно и постепенно входил в жизнь, и разумному правителю следовало избегать каких бы то ни было быстрых перемен, не вызываемых необходимостью. При подобных обстоятельствах совет, конечно, был гораздо менее склонен действовать под влиянием минутного каприза и увлечения, нежели отдельный человек, полноправный хозяин страны. Влияние совета клонилось в большинстве случаев в пользу удержания старого порядка, нежели в пользу введения нового» [21, с. 87]. В-третьих, королевский совет разделял с монархом ответственность за проводимую политику, а вместе с ответственностью и критику в адрес короля. «Не будучи личной, а коллегиальной властью, совет мог гораздо легче выдержать
критику, нежели то или другое лицо. Может быть, подобная роль совета была не очень почетной и приятной, но зато очень полезной с точки зрения государства» [21, с. 88]. Наконец, королевский совет был помощником, посредником и механизмом воплощения королевской воли. «Сам король лично мог мало сделать, даже в первое время, когда он по преимуществу являлся военачальником; он не имел возможности сам лично охранять все свои владения сразу; тем более он не мог вести все государственные дела, когда его владения расширились до огромных размеров. И постоянно часть дел возлагалась на совет, в который, по мере надобности, назначались новые члены, и государственные дела могли быть распределены между ними» [21, с. 88].
В исследованиях Ф.У. Мейтленда королевский совет предстает не только как источник, но и как центр, ядро раннесредневекового английского парламента - его «сердце и сущность» [10, LXXXVIII].
Родственных взглядов, некой средней позиции в данном вопросе придерживался Ф. Стэнтон. Он считал, что после нормандского завоевания в Англии по образу и подобию нормандского был создан Королевский Совет. Впоследствии он получил название «Commune Concilium» [18, с. 408-409]. В него входили крупные королевские держатели земли и священники. Стэн-тон Ф. отмечал, что и до 1066 г. англосаксонские короли созывали большой совет, «собиравшийся три раза в год, и трижды в году по случаю заседания совета король надевал корону: в Винчестере, Вестминстере и Глостере, и тогда с ним были все великие люди королевства» [18, с. 409]. Стэнтон Ф. считал возможным сравнивать Королевский Совет с англосаксонским уитена-гемотом, и поставил вопрос о сущности обоих органов, в частности о том, являлись ли они представительными. В ходе исследований он пришел к следующему выводу: «Ясно, что нормандский совет ни в коем случае не являлся народным собранием; о нем мы не можем сказать, как об уитенагемоте, что каждый свободный человек теоретически имел право в нем участвовать. С другой стороны, можно предположить, что утверждение о народном составе уитенагемота является не обоснованным, иллюзией» [18, с. 410-411].
Аналогичного мнения придерживался и А. Поллард, занимавший однозначную позицию в отношении роли и значения Совета в оформлении парламента: «Королевский совет всегда составлял основу парламента» [15, с. 77].
Нельзя отрицать, что даже то собрание, которое созвал Симон де Мон-фор в 1265 г. в составе крупнейших прелатов, баронов, рыцарей и горожан и считающийся началом английского парламента, было аналогом королевского совета в расширенном составе.
Таким образом, с точки зрения представителей критического направления, парламент в Англии не являлся абсолютно новым, не известным институтом в истории английского государства. Его зародыш следовало искать до XIII в., в глубинах англосаксонской эпохи, и его генеалогия восходила к королевской дружине, уитенагемоту, королевскому совету.
Институт парламентаризма, явившийся для Англии результатом естественной эволюции органов государственной власти, основой наиболее эффективной формы правления, уравновешивающей верховную власть суверена и интересы нации, стал примером для подражания народов Европы и Америки. Английский парламент - старейший в мире; его история исчисляется более чем семью веками, а вестминстерская модель парламентаризма признана классической в мировой государствоведении. Поэтому парламент и его история являются предметом законной гордости британцев. А. Пол-лард, например, был убежден в том, что парламентарная система представляет собой «действительно величайший дар английского народа цивилизации всего мира» [15, с. 3]. А Дж.М. Тревельян позднее даст такую характеристику английскому парламенту: «В сфере чистой политики Британия прославилась как мать парламента. Отвечая инстинктам и темпераменту своего народа, она создала в ходе веков систему, которая соединила элементы, часто оказывавшиеся несовместимыми у других народов: действенность исполнительной власти, народный контроль и личную свободу» [20, с. 2]. И хотя парламент признавался чисто английским даром современной цивилизации, Эд. Дженкс справедливо отмечал, что идея парламента в форме национального собрания возникла в Западной Европе уже в конце XII в. в связи с развитием экономики. «В это время торговля начала весьма быстро развиваться, ценность денег упала, и все государства сильно нуждались в деньгах. И постепенно стал подниматься вопрос - отчего бы не созвать общее национальное собрание, подобно тому, как созывались тысячи мелких и крупных местных собраний. И вот, по всей Европе: в Испании, Сицилии, Франции, Германии, Скандинавии, Англии, Шотландии и далее в Ирландии возникли парламенты» [21, с. 125]. По мнению Эд. Дженкса, именно Англия лидировала в этом процессе. Для нее XII-XIII столетия были «революционными», т.к. прогресс в промышленном производстве привел к быстрому разложению пережитков варварства, патриархального уклада и феодальных институтов [6, с. 204]. Поэтому и сам английский парламент на ранней стадии не был феодальным, т.е. сословным институтом и даже не вполне представительным «органом, но являлся лишь первым шагом по направлению к политическому представительству» [21, с. 125].
Анализ взглядов Эд. Дженкса по вопросу о том, чем же был ранний английский парламент, позволяет утверждать, что в интерпретации этого историка он являлся исключительно национальным собранием, весьма неоднородным по составу, но отнюдь не «народным учреждением» [21, с. 125, 127]. Поэтому возникновение парламента, как этапа в создании конституционной формы правления, рассматривалось Эд. Дженксом как процесс «разрушения феодализма и продвижения англичан к национальному идеалу» [6, с. 262]. Вместе с тем, у Эд. Дженкса можно обнаружить положение, которое, казалось бы, противоречит вышеприведенным. Например, «... парламент являл-
ся собранием представителей всех сословий государства: дворянства, духовенства, крестьян и ремесленников» [21, с. 123].
Однако при внимательном рассмотрении концепции Эд. Джгнкса выясняется, что такого противоречия для него не существовало в силу следующих причин. Во-первых, истинной причиной созыва парламентов, по Эд. Дженксу, являлись финансовые соображения короны [21, с. 126-127], а не стремление короля опереться на представителей сословий. Представители сословий даже не имели права давать советы королю [21, с. 128]. Во-вторых, инициатором создания парламента выступил монарх, который, руководствуясь интересами государства и своими собственными, принуждал а) духовенство присылать своих представителей на заседания парламента, т.к. церковь в XII-XIII вв. обладала огромным богатством и, подчинившись папе, «совершенно устранилась от гражданских дел». Обязанность присутствовать на собраниях парламента «духовенству не нравилась, но в большинстве случаев оно подчинялось воле короля [21, с. 126]; кроме того, своими призывами духовенства в парламент, король активно противодействовал политике римских пап, стремившихся вывести священнослужителей из-под власти короны и подчинить своей собственной [6, с. 265]; б) король приказывал шерифам выслать в парламент по два человека от каждого графства в качестве представителей мелких земельных собственников, при этом им предписывалось высылать не крестьян, а рыцарей». «В первое время крестьяне были довольны тем, что они избавлены от неприятной обязанности присутствовать в парламенте, но с течением времени это принесло им печальные последствия» [21, с. 126-127]. Число «крупных» баронов в парламенте уступало «мелким» - рыцарям. Отличие между ними, по Эд. Дженксу, состояло в том, что первые платили взносы в казну, вторые - шерифу [6, с. 329] в) шерифы также получали предписания от короля присылать представителей от городских жителей - бюргеров, как их называли в Англии [21, с. 127].
В интерпретации Эд. Дженкса, английский парламент был детищем короля, не пользовался популярностью в различных слоях населения, а само пребывание в парламенте рассматривалось, скорее, как повинность, обязанность, нежели почетное право или привилегия. «Первое время парламент не был народным учреждением и не пользовался популярностью среди населения. Крестьяне и горожане не любили его за то, что он вызывал излишние расходы на содержание посылаемых от него представителей. Не любило его духовенство, не желавшее признавать светскую власть. Не любило его и всё население, хорошо знавшее, что созыв парламента означал введение новых налогов. Да и сами члены парламента неохотно выполняли свои обязанности, т.к. им неприятно было облагать новыми налогами своих сограждан. И в течение столетий парламент собирался исключительно под давлением королевской власти; предположение о том, что парламент явился продуктом внезапного демократического движения, могут сделать только люди, незнакомые с историей» [21, с. 127].
Разумеется, ранний парламент Англии не имел никакого отношения ни к демократии (о которой писали У Стеббс и его сторонники), ни к выборности представителей, ибо, согласно Эд. Дженксу, «по своему положению они (т.е. члены парламента - Т.С.), скорее, походили на заложников, захваченных для получения дани, чем на представителей народа» [21, с. 128].
Поллард А. во многом разделял позиции Дженкса Эд. в отношении характеристики раннего парламента. Он считал, что представители городов и графств в парламенте всегда получали свои полномочия от короля «сверху», а не от нации - «снизу» и являлись королевскими чиновниками, а не полномочными представителями с мест. Так же как Эд. Дженкс, он отрицал выборный характер депутатов от графств и городов и утверждал, что они назначались шерифами [15, с. 154]. На этом основании он был склонен считать, что парламент в XIII в. вообще не был сословным представительством. Различия между баронами, рыцарями и горожанами в парламенте не являлись следствием различий в их социальном положении, но следствием произвола короны, которая хотела создать эти различия. Отсюда парламент являлся результатом активности королевской власти и был создан исключительно волей и приказом короля [15, с. 75-77].
Несмотря на то, что в парламенте были представлены священнослужители, бороны, рыцари и горожане, А. Поллард был солидарен с Эд. Джен-ксом в том, что «с самого начала своей истории парламент был не сословным, а общенациональным собранием» [15, с. 77]. И его значение в истории Англии состояло в том, что он способствовал созданию национального единства. «Великая заслуга парламента в средние века состояла не в том, что он сделал Англию конституционным государством, но в том, что он способствовал ее превращению в национальное государство» [15, с. 7]. Поскольку парламент был создан волей короля, он изначально не мог рассматриваться как орган, ограничивавший его власть.
Внесословный характер раннего английского парламента объяснялся А. Поллардом тем обстоятельством, что в Англии, в отличие от французских Генеральных Штатов, не существовало трех отдельно заседавших сословий (т.е. трех-палатного парламента). Именно этот признак А. Поллард считал важнейшим в установлении сословно-представительного характера парламента. На этом основании он делал вывод о том, что в Англии не было ни классового представительства, ни классовых антагонизмов. «Едва ли будет преувеличением сказать, что парламент был очень далек от системы трех сословий. Система сословий построена на принципе не национального, но классового представительства, она предполагает, что нация едина, но разделена на три сословия, каждое с независимой волей и каждое обладает правом налагать запрет (вето) на национальный прогресс» [15, с. 76-77]. Наличие сословного представительства во французском парламенте и, следовательно, раскол внутри нации, обусловили многочисленные революци-
онные потрясения в ее истории. Англия же благодаря не сословному, но национальному принципу конституции ее парламента вплоть до середины XVII в. избежала этой судьбы. «Освященная веками истина, что в единстве сила, нигде не доказывалась в таких различных аспектах, как в истории английского парламента. Он воплощал в себе национальное единство права с политикой, класса с классом, провинции с провинцией» [15, с. 148]. Поэтому величие английского парламента, по А. Полларду, состояло в том, что он являлся органом классовой гармонии во главе с монархом.
Нельзя со всей категоричностью отрицать, что в рассуждениях А. Пол-ларда есть доля исторической истины и элемент рационального объяснения истории раннего парламента в Англии. Действительно, английский парламент оставался монокамеральным вплоть до 40-х гг. XIV в., что позволяет рассматривать его как королевский совет в расширенном составе; в отличие от трех-палатных французских Генеральных Штатов, построенных по четкому сословному принципу, представительство в английском парламенте носило смешанный характер: в палате лордов заседали духовные и светские сеньоры, титулованная знать высшего ранга; Палата Общин была представлена мелкими и средними землевладельцами-рыцарями и городскими патрициями; класс феодалов существенно изменился в результате реформ Генриха II (особенно, военной реформы); и он не являлся замкнутой «кастой», как во Франции, а в XIII в. каждый свободный собственник земли, независимо от его происхождения, обязан был принять звание рыцаря и войти в состав дворянства при условии, что его годовой доход был равен 20-ти, а затем 40-ка фунтам. Этими причинами во многом объясняется верноподданническое поведение английского парламента, поддержка им королевской политики практически на протяжении всей истории британского парламентаризма. Разумеется, нет оснований говорить о социально-классовой гармонии, обеспечивавшей деятельность парламента, но и отрицать его значение как консолидирующего органа и силы в социально-политическом плане также неправомерно.
С этой точки зрения весьма показательным является мнение УС. Мак-Кечни, который утверждал, что в период правления нормандских королей в Англии происходила постоянная борьба между двумя главными принципами: «монархическом настаивании на своем во имя порядка и поиске методов недопущения анархии; олигархическом или баронском настаивании на всеобщей свободе в противовес автократической власти» [14, с. 5]. Время от времени то одно, то другое направление оказывалось преобладающим, поэтому история средневековой Англии представлялась УС. МакКечни в виде колебания маятника между двумя этими крайностями.
МакКечни УС. и Дженкс Эд. отдавали должное английскому народу. Они не считали личную волю короля единственной причиной возникновения английского парламента и не рассматривали парламент в качестве при-
веска административного аппарата короны, никогда в средние века не имевшего самостоятельного значения.
В поле исследовательского внимания историков-«критиков» находились направление деятельности и функции английского парламента, особенно на стадии их кристаллизации и возрастания по мере упрочнения положения этого органа в системе государственной власти. Этими соображениями обусловлено выделение эпохи Эдуарда I (1271-1307), в период правления которого английский парламент сложился окончательно. По мнению Эд. Джен-кса, Эдуард I стремился превратить национальный парламент в центр национальной жизни, ибо король исповедовал принцип: «То, что касается всех, должно быть одобрено всеми» [6, с. 264-265].
Шкала приоритетности функционала парламента выглядела у «критиков» не одинаково. Так, Ч. Макилвейн, признававший многообразие функций английского парламента, которые усложнялись на протяжении трех столетий с XIII до XVI вв., считал, что парламент был главным образом судебным органом страны, «Высшим судом парламента» [13, с. 24]. По его мнению, законодательная деятельность парламента вплоть до XVII в. была выражена гораздо слабее: «. парламент не столько создавал новые законы, сколько разъяснял и выполнял старые, возникшие в период формирования правовых традиций» [13, с. 109, 110, 119].
Макилвейн Ч. признавал, что в XIII-XIV вв. парламент издавал статуты и принимал к рассмотрению петиции. Но и законодательство, и рассмотрение петиций, оценивались им как разновидность судебной процедуры, т.к. и статуты, и ответы на петиции являлись, по его мнению, судебными решениями, которые принимал в парламенте королевский совет по конкретным жалобам [13, с. 257-327]. Макилвейн Ч. полагал, что если парламент и был в состоянии некоторым образом ограничить власть короля, то это было возможно исключительно посредством его судебных функций. При этом он апеллировал к средневековой концепции «конституционализма», согласно которой только право являлось единственной преградой на пути королевского произвола [13, с. 69-91].
Известно, что Ф. Стэнтон, также возводивший возникновение английского парламента к королевскому Совету, акцентировал роль и значение именно его судебных функций. «Суд Вильгельма Завоевателя являлся единственным административным органом того времени; . судебные функции королевской короны были столь же важны, как исполнительно-административные; суд был частью совета, в котором объединялась судебная, исполнительная и законодательная власть. В XI в. королевский суд и королевский совет были одним органом» [18, с. 414, 417]. «Королевский суд являлся мобильным органом; король постоянно странствовал, и суд следовал за ним» [18, с. 419].
Ту же мысль высказывал А. Поллард: парламент был «прежде всего, судебным органом» и «самой ранней его функцией являлась судебная» [15, с. 35-36].
Как следует из вышесказанного, Эд. Дженкс, утвердивший, что основной причиной созыва парламента являлось стремление короля обрести надежную финансовую поддержку со стороны сословий, казалось бы, должен был считать, что важнейшая функция парламента состояла в вотировании налогов. Однако проведенные им исследования о праве подачи петиций и обращения с просьбами к королю в парламенте и к парламенту в целом, позволили ему сделать весьма неожиданный для «критической» историографии вывод о преобладании законодательной функции раннего парламента в Англии. Эд. Дженкс искусно связал право подачи петиций и обращения с просьбами о помощи с материальными интересами короны и констатировал, что «. скоро заседания парламента приняли характер торга между королем, с одной стороны, и представителями сословий, с другой, обыкновенно заканчивавшегося тем, что первый обещал исполнить просьбу или даровать ту или иную привилегию взамен определенной суммы денег. Но что же здесь общего с законодательством? ... очень много. ...» [21, с. 128]. Развивая далее эту мысль, Эд. Дженкс разделил петиции на две категории: те, которые заключали в себе просьбы об уничтожении отдельных случаев злоупотребления властью административных лиц или о пожаловании кому-либо пенсии. Эти петиции, по мнению историка, имели своим последствием только административные распоряжения, те, которые заключали в себе жалобы на общее нарушение старых обычаев и просьбы об их восстановлении. Исполнение подобных просьб, по убеждению Эд. Дженкса, и являлось актом законодательства, т.к. король пользовался распорядительной властью, которая наделяла его правом законодательствовать. «Но только с тех пор, когда королевские распоряжения стали издаваться на основании парламентских петиций, началось настоящее законодательство, охватившее всю повседневную жизнь человека и превратив шее обычай в определенные, строго-обязательные законы» [21, с. 128-129]. Таким образом, король реагировал на инициативу «снизу» и откликался на нее, либо посредством издания новых законов, либо реставрацией и утверждением старых. Ведь «... ни один разумный законодатель не будет выдумывать законов из своей головы» [21, с. 129]. Эта законотворческая деятельность короля являлась предметом обсуждения и согласования в парламенте. И, следовательно, сам парламент в XIII-XIV вв., если и не издавал законы непосредственно, то являлся соучастником законодательного процесса.
Изучение истории становления английского государства неизбежно выводило «критиков» на институт монархии. Ведущая роль в судебной, законодательной и государственной системе в целом отводилась ими королю. Действия королевской власти базировались на властно-императивных началах, лежавших в основе конституционно-правового метода регулирования общественных отношений. Короли широко применяли метод обязывания и запретительные нормы в отправлении распорядительных функций, ибо со-
циальные отношения были пронизаны противоречиями, в которых проявлялись противоборствующие интересы различных классов и групп общества. Уравновесить, примирить и сплотить нацию на всех этапах развития государства могла лишь легитимная власть монарха - арбитра, воителя, собственника, носителя законности и справедливости.
МакКечни УС. выделяет два основных положения в теории создания английского конституционного устройства: утверждение сильной монархии, способной обуздать анархию; утверждение гарантий предотвращения того, чтобы этот источник порядка не перерос в необузданную тиранию, и таким образом, не уничтожил вместе с анархией и легитимную свободу. Следовательно, у УС. МакКечни порядок исторически предшествовал свободе [14, с. 4].
Не все историки-«критики» разделяли взгляд Ф.У Мейтленда на уровень развития права в англосаксонскую эпоху. Дженкс Эд., например, считал, что до прихода нормандцев английское право находилось в зачаточном состоянии, и только благодаря нормандскому влиянию эта гибкая форма права обрела способность к самовыражению. Благодаря тому, что после завоевания Англия превратилась в монолитный лен в руках Вильгельма I, ему удалось, по мнению Эд. Дженкса, создать в его пределах единое право [7, 33, 17].
Едва ли можно согласиться с Эд. Дженксом в том, что Вильгельму Завоевателю удалось устранить правовой партикуляризм. Напротив, правовая политика и самого Завоевателя, и его последователей, выказывала явное намерение соблюдать «старинные и добрые англосаксонские обычаи» и тем самым способствовала зарождению традиции исторической преемственности английского права. В оценке правового опыта англосаксов Ф.У Мейт-ленд, как представляется, более историчен, полагая, что накануне нормандского завоевания Англия достигла столь высокого уровня развития в области законодательства, что «между эпохой Эдуарда и эпохой Вильгельма не существовало пропасти» и прослеживалась устойчивая линия преемственности: «Нормандцы оценили степень зрелости английских институтов права, особенно в отношении системы государственного управления и взимания налогов, сохранили их и сделали частью законодательной политики новой динамики» [12, с. 32]. Прав Ф.У Мейтленд и в том, что почетная слава правового объединителя Англии, несомненно, принадлежит Генриху II, с правлением которого связано формирование общего права Англии.
Высоко оценивал правление Генрих II как государственного деятеля и УС. МакКечни. Он считал, что Генрих II стоял в одном ряду с великими нормандскими королями и его политика была идентичной деятельности Вильгельма Завоевателя и Генриха I. Эти короли решали одну общую задачу - создания сильной королевской власти в противовес дезинтеграцион-ным последствиям феодальной анархии. Но справиться с этой задачей удалось Генрих II Плантагенету [14, с. 7].
Вместе с тем нельзя не признать, что после нормандского завоевания к королевской власти и формирующейся системе общегосударственных королевских судов переходит роль главного гаранта соблюдения норм права и законности. Эта позиция прослеживается в исследованиях всех «критиков». Но наиболее законченное выражение она получила в трудах Ф.У Мейтленда.
Макилвейн Ч. в своих рассуждениях на эту тему практически не отклоняется от линии Мейтленда Ф.У, признавая за королем роль создателя и главы парламента, как высшего судебного органа, юрисдикция которого распространялась на всю страну [13, с. 10-120]. Дженкс Эд., считавший сильную королевскую власть положительной тенденцией в истории средневековой Англии и подчеркивавший ее решающее значение в борьбе с феодальным сепаратизмом, проявлением которого являлись сеньориальные суды, также признавал неизбежную победу королевской юрисдикции [6, с. 218-220].
Судебная прерогатива монарха подчеркивалась и Ф. Стэнтоном, особенно в постнормандский период, и восходила к практике нормандских герцогов на их родине. «Личная судебная власть была, несомненно, существенной чертой нормандского феодализма. ... Очевидно, что герцог обладал правом отправления правосудия над своими баронами, и что эта практика была одобрена всеми, кто был заинтересован в благополучии общества» [18, с. 35]. Вместе с тем Ф. Стэнтон придавал не меньшее значение и организаторской, исполнительно-распорядительной роли королевской власти в конституировании сильного государства на Британских островах. В этой области деятельность короля не имела конкурентов. «Искусство управления полностью зависело от монарха и требовало сильной воли в большей степени, нежели профессиональных навыков: ответственность лежала на короле, и его обязанность по отношению к подданным была понятной и признавалась всеми. Никто не сомневался, что поддержание порядка было делом короля, . меры по его наведению король избирал единолично» [18, с. 407]. Поскольку, доставшееся нормандцам англосаксонское королевство, было слабым, отсталым и раздробленным [18, с. 21], первым королям нормандской династии, особенно Генриху II, пришлось приложить немало усилий по созданию здесь действенной административной власти. «Генриху II пришлось в течении 20-ти лет учить свою администрацию. По природе она была эмпирической, т.к. ни опыт Нормандии, ни опыт Англии не могли ничего предложить взамен рутинной работы, но это было единственным средством, . чтобы положить начало средневековой английской конституции» [18, с. 407-408].
Взгляды Ф. Стэнтона в отношении военного характера происхождения английского государства перекликаются с позицией по этому вопросу Эд. Дженкса. Оба британских историка считали нормандское завоевание знаковой вехой в формировании государства в Англии. Но Ф. Стэнтон, кроме того, подчеркивал новизну всей системы отношений, установившихся в Англии после 1066 г. Он обратил внимание на «военный характер феодализма»,
который обусловил императивную окраску [18, с. 35] властных отношений и социальных связей английской действительности постнормандского периода. Отсюда Ф. Стэнтон делал вывод о взаимозависимости судебной власти и земельной собственности. Усиление королевской власти и расширение полномочий королевской юрисдикции он связывал с новой для Англии формой поземельных отношений: «Великие перемены, приведшие к тому, что каждый акр земли в Англии становился прямо или косвенно королевским, повлияли на конституцию не меньше, чем изменение общественных отношений. Королевский совет стал состоять из людей, являющихся держателями земель короля. И влияние короля на совет стало прямым и неизбежным, что было невозможно до завоевания» [18, с. 44].
Возникновение «критической» модели теории конституционной истории Англии явилось следствием естественного развития исторической науки в Великобритании в конце XIX - первой половине ХХ вв. Историки критического направления создали новую, стройную и законченную концепцию конституционализма в национальной историографии. С точки зрения единства теоретико-методологических подходов и ключевых положений «критическая концепция» является коллегиальной. Взгляды представителей этого направления совпадают по узловым, базовым вопросам государственно-правовой истории Англии: ведущей роли института королевской власти, возникновения парламента из королевского совета, его функций, процесса формирования государства и развития права на Британских островах.
Но эта «общекритическая» теория конституционной истории Англии не исключает частных, авторских концепций, созданных представителями критического направления персонально в рамках единой «критической» теории. Среди них выделяются следующие: 1) концепция королевской власти, как системообразующего фактора государственности, основы британской модели конституционализма и парламентаризма, Ф.У Мейтленда; 2) концепция военного происхождения английского государства и прогрессивного развития конституционализма, как фактора антифеодального развития Англии, Эд. Дженкса; 3) концепция императивного военного феодализма и исторического «разрыва» Ф. Стэнтона; 4) концепция английского средневекового парламента, как высшего судебного государственного органа власти, Ч. Ма-килвейна; 5) концепция английского парламента, как национального, внесо-словного органа, важнейшего фактора национально-государственной консолидации, А. Полларда; 6) либерально-критическая концепция сочетания сильной королевской власти, граничившей с деспотизмом, с элементами ее сдерживания, У.С. МакКечни.
Каждая из этих концепций является частью общей теории конституционного развития Англии, но сохраняет при этом черты своеобразия и самостоятельности. Торийская, отчасти, окрашенность либеральной теории конституционализма представителей критического направления, по сути, явля-
ется традиционно-охранительным выражением убеждения в превосходстве национальной формы государственной власти - парламентарной монархии, присущего викторианским историкам, и является родовым признаком английской либеральной историографии в целом.
Список литературы:
1. Adams J.B. The Origin of the English Constitution. - New Haven, 1912.
2. Adams J.B. Constitutional History of England. - New Haven, 1920.
3. Baldwin J.W. King's Council in England during the Middle Ages. - Oxford, 1913.
4. Douglas D. The Norman Conquest and British Historians. - Glasgow. 1946.
5. Jenks E. A Short History of English Law from the Earliest Times to the End of the Year 1911. - London, 1912.
6. Jenks E. Edward Plantagenet. (Edward I). - New York, 1969.
7. Jenks E. Law and Politics in Middle Ages. - New York, 1970.
8. Jolliffe J. The Constitutional History of Medieval England. - London, 1937.
9. Kemble J.M. The Saxons in England: A History of the English Commonwealth till the Period of the Norman Conquest. - London, 1849. - Vol. 2.
10. Maitland F.W. Records of the Parliament Holden at Westminster on the Twenty-eighth Day of February, in the Thirty-third Year of the Reign of King Edward the First. 1305. Introduction to Memorando de Parliamento, 1305. Ed. by F.W. Maitland // Rolls Series. - London, 1893. - № 98.
11. Maitland F.W. Constitutional History of England: A Course of Lectures. Maitland's Lectures for Undergraduates, drawn mainly from Hallam, Stubbs, Dicey, and Anson. - Cambridge. 1908.
12. Maitland F.W., Francis C. Montague. A Sketch of English Legal History. -New York, London, 1915.
13. McIlwain Ch.H. The High Court of Parliament and its Supremacy. - New Haven, 1910.
14. McKechnie W.S. Magna Carta. - Glasgow, 1905.
15. Pollard A. The Evolution of Parliament. - 2-nd ed. - London, 1920.
16. Stenton F.M. Anglo-Saxon England. - 3-ed. - Oxford, 2000. - (1-ed. 1943).
17. Stenton F.M. The Latin Charters of the Anglo-Saxon Period. - Oxford. 1955.
18. Stenton F.M. William the Conqueror and the Rule of Normans. - New York, 1966.
19. Stenton F.M. Anglo-Saxon England. - 3-d ed. - Oxford, 1971.
20. Trevelyan G.M.A. Shortened History of England. - London, 1944.
21. Дженкс Эд. Происхождение верховной власти / Пер. с англ. Э. Серебрякова. - СПб., 1907.
