CC BY
4940 East European Scientific Journal #6(70), 2021 чтобы попрощаться с ним, обнаружив, что его нет, понял, что тот, стал святым. Он очень расстроился» [3, стр.198]
Эти описания можно резюмировать следующим образом: а) «В конце концов, лошадь перестала дышать, достигнув горы Эрзинджан между Эрзинджаном и Эрзурумом» [6,стр.11]. б) «Ашуг открыв глаза: увидел перед собой белые стены Аззурума, сияющие минареты» [6, стр. 14]. в) «... Ашуг не поверил своим глазам: это сам Карс» [6, стр.14]. г) «...Ашуг от счастья закричал: они были у ворот Тбилиси» [6, стр.14].
Выводы. Как мы упоминали ранее, в Азербайджане издано десять вариантов эпоса «Ашуг Гариб». В последней опубликованной версии эпоса (Баку, 2005 г.) нет сцены, где Ашуг Гариб исцелил глаза матери, взяв землю из-под ног белого всадника. История гласит, что после того, как мать и сестра обняли и поцеловали его, тогда появился свет в глазах матери» [7, стр.200]. Обобщая наши сравнения, можно сделать вывод, что М. Лермонтов считал целесообразным использовать мифологические сюжеты и образы,
народные поверья и сумел создать оригинальное произведение.
Список литературы:
1. История азербайджанской литературы. 6 томов. I том. - Баку: Наука, 2004. - 760 с.
2. Джафар М. XIX век русской литературы. I часть. - Баку: Учебное издательство, 1970. - 316 с.
3. Азербайджанский народный эпос. 5 томов. II том (составитель Тахмасиб М.Г., Ахундов Э). -Баку: Лидер-Издатель, 2005. - 448 с.
4. Гасымлы М. Озан- ашугское исскуство. -Баку: Угур, 2011. - 304 с.
5. Письмо Лермонтова М.Ю. к Раевскому С.А. вторая половина ноября — начало декабря 1837 г. http://www.all-poetry.ru/pisma29.html
6. Лермонтов М.Ю. Ашуг Гариб (перевод Юсифоглу Э.). - Баку: Гянджлик, 1981. - 24 с.
7. Ягубова С. Эпос «Ашуг Гариб» и его варианты в разных странах. II Исследование азербайджанской устной народной литературы. -Баку: Азербайджан СССР Издательство литературы научной академии, 1961. - с. 210-253
Коврига Юлия Владимировна
Харьковский национальный аграрный университет им. В. В. Докучаева, кафедра языковых дисциплин.
ПРОБЛЕМЫ ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОГО ПОРЯДКА В ТВОРЧЕСТВЕ Л. УЛИЦКОЙ
В КРИТИЧЕСКОМ ДИСКУРСЕ
Аннотация. В статье анализируются отклики критиков и литературоведов о творчестве современной российской писательницы Л. Улицкой. В поле нашего обзора попали исследовательские работы, посвященные анализу экзистенциальных проблем в малой прозе писательницы и ее романов «Казус Кукоцкого» и «Даниэль Штайн, переводчик».
Ключевые слова: экзистенциальный, экзистенция, проблема, жизнь, смерть, рассказ, роман.
За свою многовековую историю человечество совершило немало открытий и достижений. Человек был в космосе, опускался в морские глубины, изобрел оружие массового поражения, нашел способ лечения многих заболеваний. Этот список можно продолжать очень долго, но, несмотря на все это, на весь технический прогресс, в эпоху которого мы живем, некоторые вопросы остаются открытыми. Вопросы же эти сложны своей простотой. Они тревожили ум первобытного человека и их же задает себе прогрессивный человек, человек 21 века: «В чем смысл земного бытия?», «Что будет потом, когда меня не станет?», «Что есть счастье и как его обрести?», «Что есть любовь?», «Как не потерять себя в этом мире?», «Где найти точку опоры в критической ситуации?» и много других схожих.
Поисками ответов на вопросы, касающиеся сущности бытия, интересовались не только философы. Писатели также занимались и продолжают заниматься поисками истины, ведь литературное произведение - это сама жизнь, и именно в нем обсуждаются и пытаются быть решенными те вопросы, которые являются наиболее актуальным в период его создания.
Говоря о проблемах экзистенциального характера, Т.И. Черепова в статье «"Проклятые вопросы" - этическое ядро русской философии и литературы», называет «вопросы смысла жизни и смерти, оправданности страданий, веры и неверия, поиск социальной гармонии и справедливости "проклятыми вопросами"» и объясняет это тем, что на подобные вопросы «не может быть дан позитивный утвердительный ответ» [21, с. 196]. Исследовательница приходит к выводу, что «экзистенциальный скепсис и отчаяние характерны для мирочувствия русского человека» [21, с. 197] и в связи с этим многие русские писатели пытаются найти ответы на эти вечные вопросы. С точки зрения Т.И. Череповой, наиболее показательным в том отношении является творчество Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого, в произведениях которых наблюдается наибольшая концентрация «проклятых вопросов».
Т.И. Черепова отмечает, что внимание к подобным проблемам характерно также для творчества А.П. Чехова, Л.Н. Андреева, М. Арцыбашева, А. Платонова и многих других.
Наибольший интерес для нашего исследования представляют работы, посвященные
ив
ялзв
изучению экзистенциальной составляющей произведений конца XX - начала XXI века, в частности, статья О.В. Курбачевой «Онтология личности в художественной литературе на рубеже XX-XXI веков». В ней автор высказывает мысль, которая коррелирует с субъективностью репрезентации категории бытия в художественном произведении: каждый автор, исходя из своего собственного опыта, знаний или просто интуиции, раскрывает экзистенциальные основы бытия, т.к. не существует какой-то общепринятой формулы, что есть жизнь и как ее следует прожить. С точки зрения автора статьи, «философия бытия в литературе конца XX - начала XXI веков представлена как проблема существования человека в мире, определение его сущности и подлинности существования» [11, с. 64].
В нынешнюю эпоху общей нестабильности, искажения моральных и этических принципов и устоев, обесценивания человеческой жизни особую актуальность приобретают вопросы
экзистенциального характера, направленные внутрь себя, на постижение самого себя. Человек озадачен поиском смысла своего существования и потребностью в новых жизненных ориентирах. В связи с чем, изучение экзистенциальных проблем в художественной литературе представляется нам актуальной литературоведческой задачей.
Среди писателей-современников, чье творчество ориентировано в первую очередь на проблемы экзистенциального порядка, следует отметить Людмилу Улицкую. В своих произведениях она обращается к темам, долгое время воспринимавшимся как запретные, либо редуцированные из списка интересов читателя как слишком «приземленные», обыденные и повседневные (секс, аборты, грубая физиология, жизнь социального дна и т.п.) [18]. При этом до сих пор отсутствуют специальные исследования, посвященные изучению экзистенциальных проблем в творчестве Улицкой. Зачастую анализ экзистенциальной проблематики произведений писательницы имеет несамостоятельный характер и находится на периферии исследовательского внимания при изучении других аспектов творчества писательницы.
Пожалуй, наиболее развернутый анализ экзистенциальной проблематики произведений Улицкой содержится в статье польской исследовательницы Моники Кнуровски «Телесность в рассказах Людмилы Улицкой», посвященной изучению телесности в рассказах писательницы и повести «Веселые похороны». Отметим, что Моника Кнуровска - одна из немногих исследователей творчества Улицкой, которые не ставят ей в вину обилие биологизмов и физиологизмов в ее текстах. Напротив, исследовательница усматривает в этом обилии своеобразие творческой манеры Улицкой, полагая, что использование «биологической и физиологической сторон экзистенции» направлено на выведение метафизической проблематики. В
East European Scientific Journal #6(70), 2021 41 подтверждение данной гипотезы автор утверждает, что «половой акт у Улицкой часто становится единственным способом поиска диалога, освобождения от кошмарной действительности, ее пошлости» [1, с. 69].
Анализируя рассказы Улицкой «Второго марта того же года», «Дочь Бухары» и «Лялин дом», Кнуровска выделяет крайне важные экзистенциальные проблемы, заполняющие художественное пространство этих рассказов. Отметим тезисно основные особенности творчества Улицкой, с точки зрения М. Кнуровски:
- репрезентация мотива цикличности неизбежности конца всего;
- соседство молодости и старости, здоровья и болезни, жизни и смерти;
- сопоставление писательницей восточного и западного менталитета в вопросе их отношения к болезни и смерти (для восточной цивилизации «страдания в цене», для культуры Запада страдания - «лишняя, постыдная сторона экзистенции» [1, с. 72];
- болезнь - довольно частотная для произведений Улицкой жизненная ситуация, выступающая как «явление повседневности, случайный, но и закономерный элемент жизни» [1, с. 70];
- душевные болезни персонажей скрывают за собой новую, внутреннюю жизнь персонажей, «недоступную чужим взорам» [1, с. 77].
Автор статьи приходит к выводу, что Улицкая, помещая своих героев в «болезненные ситуации, <...>, дает им возможность» найти самое главное в жизни, осмыслить жизнь [1, с. 77].
Анна Цуркан в статье «Единство в многообразии, или народ избранный», анализируя сборник рассказов Людмилы Улицкой «Бедные родственники», также не обошла вниманием экзистенциальную направленность входящих в него произведений, причем во многом ее взгляд на творчество писательницы оказался созвучен мыслям, высказанным Моникой Кнуровски. А.Цуркан приходит к выводу, что в основе рассказов писательницы лежит «осмысление жизни, прорыв к вечному» [20], что, с нашей точки зрения, характерно не только для произведений малой прозаической формы, но и для романов Улицкой. Автор статьи акцентирует внимание на том, что для писательницы крайне важно проследить внутренние изменения персонажей под воздействием тягот жизни, рассмотреть, как герои учатся «приобретать мудрость, достоинство, умение любить, сохранять свое сердце открытым и незлобивым» [20].
А. Цуркан полагает, что в своем творчестве Улицкая обращается к «традициям русской классической христианизированной литературы», связь эта проявляется в «сочувственном возвышении маленького человека» [20].
Вообще художественный мир Улицкой довольно богато населен подобными «маленькими людьми» (дети, больные, старики и люди, которые
42 East European Scientific Journal #6(70), 2021 просто выпали из привычного для них социума). Точки зрения исследователей относительно значимости таких персонажей в художественном пространстве исследуемого нами автора так же разнятся, как и при анализе других аспектов творчества писательницы.
Так, Л. Куклин в статье «Казус Улицкой», довольно холодно отзывается о подобных персонажах, считая их ущербными и несчастными. С его точки зрения, все горести и несчастья, выпавшие на долю этих людей, не вызывают читательского сочувствия и сострадания [10, с.180].
А. Ш. Абдуллина, анализируя повесть «Сонечка», применительно к главной героине употребляет термин «лишний человек», подразумевая под ним категорию людей, «которым не удается найти себя, свой путь в этом мире, <...>, смысл жизни» [2, с. 10].
А.И. и К.В. Смородины, анализируя роман «Казус Кукоцкого», отмечают, что жизнь персонажей представляет собой нескончаемый поток ссор и недоразумений, она дисгармонична и ущербна, в ней «нет милосердия и любви, преображающего евангельского света» [19, с. 220]. С их точки зрения, экзистенциальные категории в романе представлены «инстинктивными движениями плоти», они не более чем «высохшая шелуха эмоций и чувств» [19, с. 220].
Одна из главных особенностей литературных произведений экзистенциальной направленности связана с помещением персонажей в пограничные ситуации, в которых они могут переосмыслить свою жизнь, найти новые ориентиры и получить ответы на давно интересовавшие их вопросы относительно смысла существования. С точки зрения А. Цуркан, в подобные пограничные ситуации как раз и попадают упомянутые выше «лишние люди», «выпавшие из привычного социума, не нужные ему, не удовлетворенные им или еще не полностью в него вступившие» (старики, больные, дети) [20].
Произведения Улицкой изобилуют подобными кризисными ситуациями, при этом, немногие исследователи и критики рассматривают их в экзистенциальном ключе (А. Цуркан, М. Кнуровска). Другие же полагают, что жизнь персонажей дисгармонична и ущербна (А.И. и К.В. Смородины), «неуклюжесть судеб» - таков вердикт Л. Куклина [10, с.182], заключение о «корявости» судьбы мы находим в статье Е. Щегловой (с точки зрения критика, художественное пространство произведений Улицкой заполнено «мерзостями»: бесконечное вранье, тяжелые, порой невыносимые, гибельные испытания, выпавшие на долю персонажей и т.п.) [23, с.186].
Никто из исследователей не задумался над вопросами, почему писательница так часто помещает своих персонажей в столь тяжелые условия, какими были персонажи до попадания в подобные ситуации и какими стали после. Для них все эти болезни, страдания, испытания - лишь
«мерзости», не несущие в себе никакой серьезной смысловой нагрузки.
Рассматривая особенности воплощения в произведениях Улицкой проблемы смысла человеческого существования, исследователи высказывают сходные суждения.
Так, Е. Щеглова, анализируя в статье «О спокойном достоинстве - и не только о нем: Людмила Улицкая и ее мир» повесть «Сонечка», высказывает мнение, что автор хочет донести до своего читателя мысль о том, что первоосновой всему должна быть «полнота человеческой жизни, лишенная погони за суетностью [23, с. 186].
Л. Быков, рассматривая то же произведение, приходит к выводу, что «человек может быть счастлив вопреки давлению быта и эпохи» [3, с. 287]. Говоря словами А. Цуркан, это означает умение «отыскать свою собственную нишу именно внутри общества и быть в ней счастливым» [20].
Особого внимания заслуживает статья М.Н. Мотамеднии, в которой исследуется экзистенциальная проблематика малой прозы Л.Е. Улицкой на материале цикла рассказов «Бедные родственники» [12]. Особенность этой работы состоит в том, что в ней акцентируется внимание на аспекте, который остался вне поля зрения других исследователей, - внешнем и внутреннем конфликте персонажей. С точки зрения исследователя, внешний конфликт в рассказах цикла лишен «остроты художественных столкновений», коллизий или остросюжетных перипетий [12, с. 217]. На самом деле он находится в плоскости нравственности, моральных ценностей и оценочных суждений. Но несмотря на кажущуюся бесконфликтность рассказов, в них чувствуется напряженность, «событийная коллизия подменяется смысловой оппозицией» [12, с. 217], что делает их глубже и весомее, притягивая внимание читателя ощущением остроты ситуации. М.Н. Мотамедния рассматривает подобную «смысловую оппозицию» как противопоставление системы ценностей взаимодействующих персонажей, когда разнятся не просто их взгляды по некоторым жизненным вопросам, а их «картины мира» выглядят по-разному. Литературовед отмечает, что подобная оппозиция может развиваться в художественном мире в двух направлениях. В первом случае, когда персонажи чувствуют свою «несхожесть», они просто с «облегчением расстаются» [12, с. 218], не испытывая никаких душевных мук и дискомфорта. Это вариант развития внешнего конфликта. Но возможен и другой исход подобного столкновения двух миров, когда противоречие во взглядах выливается во внутренние страдания, порой приводя к душевным расстройствам, и в этом случае налицо внутренний конфликт. Кроме того, М.Н. Мотамедния полемизирует с Л. Куклиным относительно общей оценки творчества и особенностей художественной манеры Л.Е. Улицкой. Полемика сосредоточена на двух основных аспектах: характеристике
ив
вшэа
персонажей и чрезмерном «натурализме». Так, М.Н. Мотамедния высказывает несогласие с утверждением Л. Куклина, что произведения писательницы наполнены «биологическими неудачниками» и «уродцами», и отмечает, что Л.Е. Улицкая «прощает своим героям физическую неполноценность» [12, с. 221], т.к. для нее намного важнее то, насколько гармоничным является внутренний мир героев. Что же касается излишнего «натурализма» писательницы, М.Н. Мотамедния отмечает, что для рассказов Улицкой характерна подробная, порой до мельчайших деталей и нюансов прорисовка персонажей. В то же время он принципиально не согласен с утверждением Л. Куклина, что произведения Л.Е. Улицкой напоминают «подробное протоколирование» и «бесстрастное заполнение больничных карт» [10, с. 217-218]. С точки зрения исследователя, такое внимание писательницы к мельчайшим подробностям имеет целью исследование душевного мира героев, которое позволит поставить им правильный «диагноз» и пролить свет на природу их внутренней дисгармонии [12, с. 218]. Иными словами, «любовь» писательницы к детализации является одним из средств воплощения главной идеи произведения.
Кроме исследования малой прозы Л. Улицкой на предмет наличия в ней проблем экзистенциального порядка, литературоведы не обошли своим вниманием и романы писательницы, в частности роман «Казус Кукоцкого» и «Даниэль Штайн, переводчик». Это связано с тем, что именно в этих двух произведениях вопросы человеческой экзистенции выходят на один уровень с проблемами другого порядка, а в романе «Даниэль Штайн, переводчик» и вовсе, занимают центральную позицию.
Так, О. Рыжова называет этот роман «казусным», и выражает несогласие с жанровым определением его как «семейной саги», обосновывая свою точку зрения тем, что «любовь, нормальные половые и родственные отношения», характерные для традиций семейной хроники, «постсоветской писательницей исключаются» [16, с. 7].
Упоминаемые выше Анна и Константин Смородины обратили внимание на эпиграф к роману, которым является утверждения Симоны Вайль - «истина лежит на стороне смерти». Литературоведы рассматривают его как знак гниющего мира, в котором живут герои романа, по их мнению, мир априори не может быть иным, если в нем «истина на стороне смерти» [20].
Другой исследователь Ю.Г. Семикина устанавливает корреляцию между цитатой Симоны Вайль и символическим контекстом мистической второй части произведения, утверждаясь во мнении, что именно она является квинтэссенцией романа, т.к. в ней закодированы важнейшие смыслы. Основное же внимание Ю.Г. Семикина сосредоточивает на анализе хронотопа романа,
East European Scientific Journal #6(70), 2021 43 который, по ее мнению, представлен рядом антитез: реальный - ирреальный, внешнее -внутреннее, «замкнутость - разомкнутость». Исследовательница приходит к выводу, что последние категории выполняют в пределах произведения не только прямую номинативную функцию, но и на имплицитном уровне раскрывают сущность бытия каждого из персонажей. [17, с. 168]. Проанализировав пространственно-временные формы инобытия, представленные в романе «Казус Кукоцкого», исследовательница приходит к выводу, что в данном произведении экзистенциальные категории жизни и смерти сопряжены с мотивом сна, а наиболее ярко репрезентировано соединение мотивов сна и смерти.
Кроме этого, критики и литературоведы активно обратились к изучению романа Л. Улицкой «Даниэль Штайн, переводчик». В то же время круг проблем, оказавшихся в зоне их внимания, крайне узок: ортодоксальное христианство и христианство «по-Даниэлю»; образ главного героя и своеобразие композиции романа.
Мнения исследователей относительно данного романа крайне противоречивы.
Так, Капитолина Кокшенева, анализируя роман «Даниэль Штайн, переводчик», называет его «черной дырой атеизма и новой атакой на христианскую Церковь и веру» [7]. Исследовательница приходит к выводу, что «книга "Даниэль Штайн, переводчик" совсем не христианского корня, перед нами черная дыра атеизма и новая атака на христианскую Церковь и веру. Но <...> мы еще раз убедились в том, что Истина христианства всегда остается неповрежденной, - не могут до нее добраться "переводчики" с их бесплодием сухой смоковницы, с их механической производительностью текстов»
[7].
Михоэл Кориц видит в романе «программное произведение», которое писательница не случайно назвала «главным в своей жизни», т.к. в нем нашла отражение «жизненная философия автора, ее отношение к проблемам добра и зла, Бога и евреев, Церкви и христиан» [8].
Михаил Горелик в статье «Прощание с ортодоксией» определяет роман как «богословский», усматривая «нерв романа» в поисках «подлинного, не отягощенного историческими напластованиями христианства, христианских корней» [4, с. 168]. Ему импонирует Даниэль Штайн, который, как он полагает, представляет собой «образ положительно прекрасного человека, столь взыскуемый русской литературой» [4, с. 170].
Аналогичным образом оценивает образ главного героя романа Л. Улицкой и И.В. Кузнецов, который полагает, что его созданием Л. Улицкая пытается решить проблему, которую первым в русской литературе поставил Ф.М. Достоевский, - проблему «этического идеала: человека, поведение и поступки которого в
44 East European Scientific Journal #6(70), 2021 реальных, современных и даже обыденных условиях можно назвать совершенными в нравственном смысле». Исследователь видит в Даниэле такого же «положительно прекрасного человека», как и князь Мышкин, «святого в миру»
[9].
Большинство же критиков дает положительную оценку произведения Улицкой. Так, по мнению Е. Щегловой, роман представляет собой «милую добрую книгу, у которой поклонников в мире не счесть, только уж больно недодуманную. Пустоватую какую-то. Будто лишенную плоти и крови, самой материи песни» (курсив автора. - Ю.К.) [22, с. 221]. Г. Ребель же считает этот роман «наиболее ярким и показательным» из всех созданных Улицкой вплоть до 2006 года [15,с. 194]. Анна Наринская характеризует его как «настоящую, взаправдашнюю книгу», подчеркивая, что «даже внедренные в нее типичные для этого автора женщины со сложной судьбой и мудрые старухи этого отменить не могут» [13]. М. Горелик видит в нем «поле открытости, терпимости и милосердия и в то же время возможности морального выбора и высокой моральной требовательности, лишенной даже тени морализаторства», где «богословское измерение превращается в экзистенциальное» [4, с. 170-171]. По мнению Елены Дьяконовой, этот роман «являет собой житие ХХ века» [5].
Как видим, в критике сложились разные оценки романа в целом. В этой связи О.Ю. Осьмухина полагает, что «не вполне адекватное восприятие книги обусловлено непониманием ее глубинного смысла» [14].
Таким образом, творчество Улицкой имеет глубинный философский подтекст, но чтобы его обнаружить и понять, нужно научиться вчитываться в текст, «читать между строк». Рассмотренные нами исследовательские работы лишь в некоторой степени проливают свет на особенности авторской интерпретации экзистенциальных проблем в творчестве Л. Улицкой. С учетом того, что для писательницы характерен постоянный интерес к вопросам экзистенциального порядка, эта проблема требует более пристального изучения.
Ссылки:
1. Knurowska Monika. Телесность в рассказах Людмилы Улицкой. Slavica Wratislaviensia. 2010. № 152. S. 67-79.
2. Абдулина А.Ш. О женском в повести «Сонечка» и Л. Улицкой. Филологические науки. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота. 2017. № 8 (74): в 2-х ч. Ч. 1. С. 9-11.
3. Быков А. «Сонечка» и другие. Урал. 1994. № 2-3. С. 287-288.
4. Горелик М. Прощание с ортодоксией. Новый мир. 2007. № 5. С. 168-172.
5. Дьякова Е. Большой книгой названо житие (Сюжеты). URL: https://novayagazeta.ru/articles/2007/11/26/30973-
bolshoy-knigoy-nazvano-zhitie(дата обращения: 03.04.2020).
6. Кириллина Т. Редуцированное христианство: роман Людмилы Улицкой «Даниэль Штайн, переводчик» как зеркало российской интеллигенции. URL: https://rusk.ru/st.php?idar=41096 (дата обращения: 15.06.2019).
7. Кокшенева К. Дыра нового атеизма. О романе Людмилы Улицкой «Даниэль Штайн, переводчик». Русский литературный журнал. URL: http://www.hrono.ru/text/2008/kok1008.html (дата обращения: 7.09.2018).
8. Кориц М. Две тысячи лет спустя. Лехаим. Март 2007. АДАР 5767-3 (179). URL: https://lechaim.ru/ARHIV/179/korits.htm (дата обращения: 13.04.2020).
9. Кузнецов И.В. «Даниэль Штайн» Л. Улицкой в русской литературной традиции. URL:
https://www.semanticscholar.org/paper/"Даниэль-Штайн" -Л. -Улицкой-в-
русскойлитературнойКузнецов/3d70f9015f23c29db1 0da1fbf1685f923a4ed4a3 (дата обращения: 15.06.2019).
10. Куклин Л. Казус Улицкой. Нева. 2003. № 7. С. 177-178.
11. Курбачева О.В. Онтология личности в художественной литературе на рубеже XX-XXI веков. Философия и социальные науки. 2015. № 1. С. 63-66.
12. Мотамедния М.Н. Экзистенциальная проблематика рассказов Л. Улицкой (на примере цикла рассказов «Бедные родственники»). Знание. Понимание. Умение. 2018. № 1. C. 216-224.
13. Наринская А. Роман о хорошем человеке. Коммерсант. № 224, 05.12.2007. С. 21. URL: https://www.kommersant.ru/doc/832404 (дата обращения: 8.04.2020).
14. Осьмухина О.Ю. Своеобразие рецепции христианства в прозе Улицкой 2000-х годов. Филология и культура. Phylologyandculture. 2013. № 2 (32). С. 176-180. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/svoeobrazie-retseptsii-hristianstva-v-proze-l-ulitskoy-2000-h-gg/viewer (дата обращения: 13.04.2020).
15. Ребель Г. Черты романа 21 века в произведениях А. Иванова и Л. Улицкой. Нева. 2008. № 4. С. 194-199.
16. Рыжова О. Коитус Кукоцкого, или Самая интеллигентная домохозяйка. Литературная газета. 2004. № 37. С. 4-7.
17. Семикина Ю.Г. Антиномия «открытого» и «замкнутого» хронотопа в романе Л. Улицкой «Казус Кукоцкого». Известия Волгоградского государственного педагогического университета. Серия «Филологические науки». 2008. № 2 (26). С. 167-171.
18. Скокова Т. А. Проза Людмилы Улицкой в контексте русского постмодернизма: дисс. . канд. филол. наук: 10.01.01. М., 2010. 168 c.
ÜB
ешяв
19. Смородина А.И., Смородин К.В. Казус от Улицкой. Москва. 2008. № 8. с. 213-226.
20. Цуркан А. Единство в многообразии, или народ избранный // Старое литературное обозрение. 2001. № 2(278). URL: http://magazines.russ.ru/slo/200172.
21. Черепова Т.И. «Проклятые вопросы» -этическое ядро русской философии и литературы.
East European Scientific Journal #6(70), 2021 45 Научные ведомости. Серия Философия. Социология. Право. 2016. № 24 (245) Выпуск 38.
22. Щеглова Е. Несбывшаяся мечта. О прозе Л. Улицкой. Звезда. 2012. № 3. С. 217-229.
23. Щеглова Е. О спокойном достоинстве - и не только о нем: Людмила Улицкая и ее мир. Нева. 2003. №7. С. 183-189.
