CC BY
113
Казимирова Олеся Александровна
помощник судьи Краснодарского краевого суда, г. Краснодар
Проблемы дифференциации уголовной ответственности за действия, посягающие на деятельность учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества (ст. 321 УК РФ)
Криминальная ситуа-Щ ция в учреждениях пенитенциарной системы традиционно была, есть и будет особо напряженной1. Высокая концентрация осужденных за тяжкие и особо тяжкие преступления (свыше 75%) обусловливает состояние риска, постоянной опасности совершения преступления. Начиная с 1991 г., акции группового неповиновения в исправительных колониях стали не редкостью, например, только в 2005 г. зарегистрировано 8 подобных акций. В 2006-2007 гг. также имели место факты совершения тяжких преступлений со стороны осужденных. Так, 16 октября 2007 г. в Кировоградской воспитательной колонии № 2 Свердловской области во время массовых беспорядков, в которых принимали участие свыше 200 осужденных, был забит насмерть офицер колонии, сожжена школа2. Поэтому персоналу учреждений и органов пенитенциарной системы приходится в сложнейших условиях решать стоящие перед ними задачи по достижению целей назна-
ченного осужденным наказания. В связи с чем вполне понятна забота законодателя об обеспечении безопасности их самих и их близких и наличие в системе Особенной части УК РФ статьи, устанавливающей уголовную ответственность за действия, посягающие на деятельность учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества (ст. 321 УК РФ), вполне обосновано. Однако законодательное описание составов, включенных в данную статью, и обусловленное этим построение санкций во всех ее частях вызывает серьезную критику и представителей теории уголовного права, и судебной практики. В юридической литературе высказаны различные суждения по поводу как архитектоники ст. 321 УК РФ, так и содержания сконструированных в ее частях составов преступлений, обладающих высокой общественной опасностью. Эти суждения предопределены своеобразным подходом законодателя, во-первых, к нормативному описанию в одной статье составов преступлений, связанных с применением насилия в отношении представителей персонала исправительных учреждений и осужденных, во-вторых, неконкретностью харак-
1 См.: Антонян Ю. Преступность в местах лишения свободы и ее причины // Уголовное право. 2002. № 4; Ткачевский Ю.М. Уголовная ответственность за побег // Законодательство 2003. № 8-9. Система Гарант; Минеев И. Квалификация злостных нарушений порядка отбывания уголовного наказания // Российская юстиция. 2000. № 5.
2 См.: Авдеев С., Куликов В. Детский бунт авторитетов // Российская газета. 2007. 18 окт.
_134
ОБЩЕСТВО И ПРАВО • 2007 • №4(18)
теристики насилия, особенно в ч. 3 ст. 321 УК, где диапазон возможного вреда установлен от легкого (ст. 115 УК) до тяжкого (ст. 111 УК).
Отмечаемые учеными и практиками недостатки в законодательном описании рассматриваемых составов имеют многолетнюю историю, так как и в предыдущем уголовном законодательстве советской России имелся аналог данной статьи. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 18 мая 1961 г. в Закон об уголовной ответственности за государственные преступления от 25 декабря 1958 г. введена ст. 14-1, предусматривавшая ответственность за действия, дезорганизующие работу исправительно-трудовых учреждений: «Особо опасные рецидивисты, а также лица, осужденные за тяжкие преступления, терроризирующие в местах лишения свободы заключенных, вставших на путь исправления, или совершающие нападения на администрацию, а также организующие в этих целях преступные группировки, или активно участвующие в таких группировках, наказываются лишением свободы на срок от восьми до пятнадцати лет или смертной казнью»1. Эта статья была включена в систему Особенной части под номером 77-1 УК РСФСР 1960 г.
В дальнейшем, осложнение криминальной ситуации в стране подвигло законодателя на усиление уголовной ответственности за данные действия. Это усиление было осуществлено за счет расширения круга субъектов данного состава преступления (кстати, эта позиция сохранилась и в УК РФ 1996 г.). Так, ст. 77-1 УК РСФСР подверглась существенной корректировке в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 30 января 1984 г., которым введена ч. 1 ст. 77-1 УК следующего содержания: «Лица, отбывающие наказание в виде лишения свободы, терроризирующие в местах лишения свободы заключенных, вставших на путь исправления, или совершающие нападения на администрацию, а также организующие в этих целях преступные группировки, или активно участвующие в таких группировках, наказываются лишением свободы на срок от трех до восьми лет». Те же действия, совершенные особо опасным рецидивистом, а также лицом, осужденным за тяжкие преступления, представляли собой уже квалифицированный состав (ч. 2 ст. 77-1 УК РСФСР). Следова-
тельно, любой осужденный, независимо от тяжести совершенного преступления или иной его правовой характеристики, мог быть признан субъектом данного преступления.
Оценивая отмеченную ситуацию с позиций сегодняшнего дня как не совсем отвечающую сложившимся реалиям, мы считаем целесообразным обозначить несколько проблем. Как справедливо отмечает А.Д. Шишкин, «в процессе криминализации тех либо иных общественно опасных деяний законодатель разрешает две важнейшие проблемы: а) конструирование основного состава преступления с точным и четким описанием объективных и субъективных признаков с последующим созданием квалифицированных составов; б) дифференциацию уголовной ответственности за этот вид преступлений, определение минимальных и максимальных пределов санкции, создающих необходимые предпосылки для последующей эффективной индивидуализации наказания за совершенное конкретное преступление, а равно выполняющих важнейшую функцию общего и индивидуального предупреждения преступлений2.
Следовательно, первая проблема сопряжена с недостаточным учетом законодателем разработанных теорией правил законотворческой техники, что породило значительные пробелы в уголовном законодательстве. Проведение правовой реформы в России было сопряжено с интенсивными процессами обновления уголовного законодательства в соответствии с новыми социально-экономическими и политическими отношениями. Построение в России эффективно действующей системы норм права, обеспечивающей стабильность и правопорядок в обществе, требует от законодателя создания на основе выработанных теорией и практикой правил, приемов и средств эффективных по форме и совершенных по содержанию законов3. Однако реформирование УК РФ осуществлено без учета этих, казалось бы, не оспариваемых истин. Этот вывод убедительно подтверждают те многочисленные изменения, которые были внесены в Уголовный кодекс РФ 1996 г.
Вторая проблема, практически важная в теории и правоприменительной практике, связана с рассогласованностью норм различных отраслей права и, прежде всего, уголовного и уго-
1 См.: Ведомости Верховного Совета СССР. 1961. № 21.
2 См.: Шишкин А.Д. Правовые и теоретические предпосылки построения квалифицированных составов вымогательства // Научный вестник Южного Федерального Округа. 2007. № 2. С. 66.
3 См.: Будяков Н.А. Привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности // Актуальные проблемы юридической науки. Материалы всероссийской научно-практической конференции 23-24 октября 2006. Краснодар, 2006. С. 21.
135
ловно-процессуального1. Однако это можно сказать и в отношении соотношения уголовного и уголовно-исполнительного права, что проявляется, прежде всего, в особенностях конструирования уголовно-правовых норм, имеющих задачу охраны нормальной деятельности учреждений и органов пенитенциарной системы. А это важно потому, что от эффективности деятельности данной системы во многом зависит достижение целей уголовного наказания, определенных в ч. 2 ст. 43 УК РФ. В противном случае исправление осужденного, предупреждение совершения новых преступлений, как цели наказания, останутся нормативной декларацией. Суд в приговоре определяет осужденному только вид и меру наказания и режим его отбывания, а цели этого наказания должны быть достигнуты в результате воздействия всех средств исправительного процесса. В Международном пакте о гражданских и политических правах 1966 г. специально отмечено, что «пенитенциарной системой предусматривается режим для заключенных, существенной целью которого является их исправление»2. Таким образом, выстраивается цепочка: уголовное право - уголовно-процессуальное право - уголовно-исполнительное право. Поэтому в систему преступлений против порядка управления в действующем УК РФ законодатель и включил преступление, связанное с дезорганизацией деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества (ст. 321 УК РФ). Содержание преступления составляют применение насилия, не опасного для жизни и здоровья осужденного, либо угроза применения насилия в отношении его с целью воспрепятствовать исправлению осужденного или из мести за оказанное им содействие администрации учреждения или органа уголовно-исполнительной системы, а равно те же действия, совершенные в отношении сотрудника места лишения свободы или места содержания под стражей в связи с осуществлением им служебной деятельности либо его близких. В ч. 3 ст. 321 УК РФ сконструирован квалифицированный состав преступления, сопряженный с применением насилия, опасного для жизни и здоровья,
либо совершенного организованной группой.
Рассмотрим общий концептуальный подход к конструированию исследуемого состава преступления и определению его места в системе Особенной части действующего уголовного законодательства. В основу положим основной критерий - объект состава преступления и путем сравнительного анализа рассмотрим особенности объектов (интересов), которым причиняется вред действиями осужденных, предусмотренными ст. 321 УК РФ. Именно этот вопрос является наиболее дискуссионным при толковании данной статьи. С учетом расположения ее в системе УК, видовым объектом исследуемого преступления является порядок управления, ранее понимаемый в юридической литературе как совокупность общественных отношений, «которые обеспечивают нормальную работу органов Советского государства, т.е. порядок управления»3. Более четкое определение было предложено В.К. Глистиным -это складывающиеся в сфере управления общественные отношения «между управляющими (в качестве таковых в большинстве случаев выступают должностные лица) и управляемыми субъектами, т.е. гражданами»4. В современной литературе, учитывая новый подход к построению системы Особенной части УК РФ, видовой объект преступлений против порядка управления определяют как «складывающиеся между органами управления и гражданами отношения по поводу осуществления первыми распорядительных, административных функций и подчиненности, обязательности исполнения и дисциплины - вторыми»5. Показательно, что в характеристику видового объекта преступлений против порядка управления не включали и не включают отношения, складывающиеся в процессе отбывания уголовного наказания.
Видовой объект преступлений против правосудия представлен в литературе как комплексное понятие, включающее в себя три группы взаимосвязанных общественных отношений, складывающихся в сфере осуществления на основе конституционных и отраслевых правовых принципов правосудия; деятельности соответ-
1 См.: Концепция развития российского законодательства / Под ред. Л.А. Окунькова, Ю.А. Тихомирова, Ю.П. Орловского. М., 1998. С. 5; Малько А.В. Правовая жизнь: основы теории // Правовая жизнь в современной России: теоретико-методологический аспект: Сборник научных трудов. Саратов, 2005. С. 68; Панько К.К. Основы законодательной техники в уголовном праве России (теория и законодательная практика): Автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. Саратов, 2006. С. 5.
2 См.: Международный пакт о гражданских и политических правах 1966 г. // Международная защита прав и свобод человека. Сборник документов. М., 1990. С. 36-37.
3 См.: Курс советского уголовного права. Т. 6. М., 1971. С. 190.
4 См.: Курс советского уголовного права. Часть Особенная. Т. 4. Л., 1978. С. 406.
5 См.: Курс уголовного права. Особенная часть. Т. 5. / Под ред. Г.Н. Борзенкова и В.С. Комисарова. М., 2002.
С. 208.
_136
ствующих государственных органов и должностных лиц, направленной на оказание содействия правосудию; а также в сфере выполнения гражданами возложенных на них законом обязанностей как по содействию правосудию, так и по реализации вынесенного судебного решения (Л.В. Лобанова)1. Например, профессор А.И. Чу-чаев, рассматривая правосудие в узком и широком значениях, отмечает, что «в самом общем виде правосудие означает одну из форм государственной деятельности, имеющей своим содержанием применение права, т.е. правоприменительную или юрисдикционную деятельность»2. Далее, раскрывая содержание термина «правосудие» в уголовном праве, автор отмечает: «Под правосудием в этом случае признается не только рассмотренная выше специфическая деятельность суда,но и деятельность органов, способствующих ему в этом, - прокуратуры, предварительного расследования, органов и учреждений, исполняющих вступившие в законную силу приговоры и решения»3.
В соответствии с таким подходом к понятию видового объекта в литературе предложена классификация преступлений против правосудия с учетом особенностей непосредственного объекта. Так, М. Голоднюк полагает, что «по непосредственному объекту преступления против правосудия можно дифференцировать следующим образом.
1. Преступления, препятствующие исполнению работниками правоохранительных органов их обязанностей по осуществлению целей и задач правосудия.
2. Преступления, совершаемые в процессе отправления правосудия должностными лицами (судьями, прокурорами, лицами, производящими дознание и предварительное расследование).
3. Преступления, препятствующие осуществлению мер государственного принуждения, указанных в приговорах, решениях суда или иных судебных актах»4. Потерпевшими от данных преступлений являются, прежде всего, судьи, должностные лица, осуществляющие предварительное следствие, иные лица, вовлеченные в уголовный процесс, а также реализующие судебные решения.
Таким образом, в теории уголовного права обоснована точка зрения, согласно которой отношения, складывающиеся в процессе исполнения решения суда, в том числе отбывания наказания, составляют объект преступлений против правосудия. Именно только на этом этапе могут или не могут быть достигнуты цели уголовного наказания, здесь завершается сложнейший процесс уголовно-правового воздействия против лиц, совершивших преступление. В связи с чем законодатель признает основными задачами уголовно-исполнительного законодательства РФ «регулирование порядка и условий исполнения и отбывания наказаний, определение средств исправления осужденных, охрана их прав, свобод и законных интересов, оказание осужденным помощи в социальной адаптации» (ч. 2 ст. 1 УИК РФ). Поэтому и возникло предложение о создании на основе ч. 2 ст. 321 УК самостоятельной статьи и помещении ее в гл. 31 «Преступления против правосудия» после ст. 313 УК «Побег из места лишения свободы, из-под ареста или из-под стражи».
Как известно, на характеристику объекта состава преступления накладывают существенный отпечаток свойства потерпевшего: его правовой статус, возраст, психическое и физическое состояние и т.д. Эти свойства дополняют содержание общественного отношения, которое законодатель считает необходимым поставить под охрану уголовного закона, и, соответственно, выбирает место конструируемого состава преступления в системе норм Особенной части Уголовного кодекса, т.е. определяет раздел, главу. При формулировании составов преступлений, сконструированных в ст. 321 УК РФ, учтены три категории потенциальных потерпевших: а) сотрудник места лишения свободы или места содержания под стражей; б) вольнонаемный сотрудник отмеченных учреждений или органов пенитенциарной системы; в) осужденный. Именно они включены в сферу охранительного действия названных уголовно-правовых норм, однако степень их защищенности различна.
К сотрудникам уголовно-исполнительной системы предложено относить «граждан Российской Федерации, проходящих службу в уголовно-исполнительной системе, которым в установ-
1 См.: Горелик А.С., Лобанова Л.В. Преступления против правосудия. СПб., 2005. С. 58-59.
2 Уголовное право России. Особенная часть: Учебник / Под ред. А.И. Рарога. М., 1998 г. С. 374.
3 Там же. С. 375.
4 Голоднюк М. Вопросы развития законодательства о преступлениях против правосудия // Вестник Московского университета. Серия 11. Право. 1996. № 6. С. 16.
137
ленном законом порядке присвоены специальные звания рядового или начальствующего состава»1. Таким образом, автор ограничил круг потерпевших за счет представителей персонала исправительных учреждений из числа вольнонаемного состава. С таким категорическим ограничением вряд ли можно согласиться. При этом следует подчеркнуть, что ранее в ст. 77-1 УК РСФСР при формулировании объективных и субъективных признаков состава преступления законодатель использовал другой термин - совершение нападения на администрацию исправительно-трудового учреждения. Пленум Верховного Суда СССР, разъясняя эту норму, указал, что к числу потерпевших следует относить «вольнонаемный состав, осуществляющий в местах лишения свободы политико-воспитательную работу и медицинское обслуживание; административный и инженерно-технический персонал, руководящий производственной деятельностью заключенных»2.
В статье 321 УК РФ законодатель вместо термина «администрация» употребил словосочетание «сотрудник места лишения свободы». По нашему мнению, нельзя признать данное решение удачным. Об этом свидетельствует и то, что в УИК РФ данный термин вообще не употреблен, а использован обобщенный термин - «персонал» исправительного учреждения. Нет этого термина и в соответствующих законах о государственной службе. Тем не менее, традиционно практика рассматривает в качестве потерпевших только аттестованный состав. На неравное положение потерпевших из числа не аттестованного состава в сравнении с аттестованным, в которое их ставит уголовный закон, уже было обращено в юридической литературе. Авторы отмечают, что эти лица, чья деятельность связана с обеспечением режима содержания осужденных, реализацией средств исправления, также способствуют достижению целей уголовного и уголовно-исполнительного законодательства3. Они также обладают единой виктимологической предрасположенностью к совершению насилия в отношении их4.
С данными соображениями нельзя не со-
гласиться. Действительно, исполнять свои обязанности не аттестованным сотрудникам приходится в сложнейших условиях общения с массой осужденных. Причем, эти обязанности предполагают инициативные действия, что предопределяет их повышенную виктимность, т.е. предрасположенность стать жертвой насильственных действий со стороны осужденных. Но эта виктимность, как отмечает С.А. Борисихина, является «позитивной», обусловленной спецификой их де-ятельности5. Продиктованный служебными обязанностями выход работников исправительных учреждений на контакт с осужденными создает ситуацию риска, способствует созданию конфликтных ситуаций. Но при всем этом, вольнонаемные служащие обладают наименьшей защищенностью по сравнению с имеющими специальные звания служащими, прошедшими специальную подготовку, располагающие оружием, специальными средствами защиты. Поэтому государство, прибегая к помощи вольнонаемных работников при осуществлении столь общественно важной, но опасной деятельности, обязано обеспечить их безопасность наравне с аттестованными.
Подводя итоги проведенного сравнительного анализа законодательной интерпретации исследуемого нами состава в различные периоды, теоретических взглядов и судебной практики, считаем вполне обоснованным включать в понятие «сотрудник места лишения свободы или места содержания под стражей» тех лиц из числа персонала уголовно-исполнительной системы, чьи обязанности связаны с охраной, обеспечением режима содержания осужденных, медицинским обслуживанием, трудовым использованием и питанием. В настоящее время это является особо актуальным в связи с процессами либерализации, открытости пенитенциарной системы, усилением роли вольнонаемного состава, обслуживающего исправительные учреждения (преподавателей, священников и т.д.). Вместе с тем, отмечает В. Лукин, бытовая неустроенность, низкая заработная плата, прохождение службы в режиме постоянного стресса порождают раздра-
1 См.: Курс уголовного права. Особенная часть. Т. 5 / Под ред. Г.Н. Борзенкова и В.С. Комисарова. М., 2002.
С. 236.
2 См.: Постановление Пленума Верховного Суда СССР от 03 декабря 1962 г. № 16. «О судебной практике по делам об уголовной ответственности за действия, дезорганизующие работу исправительно-трудовых учреждений» // Сборник постановлений Пленума Верховного Суда СССР 1924-1977 гг. Ч. 2. М., 1978. С. 144.
3 См.: Ишигеев В.С. Пенитенциарные преступления: характеристика, предупреждение, ответственность: Ав-тореф. дис. . д-ра юрид. наук. Красноярск, 2004. С. 29.
4 См.: Примак А.А. Уголовная ответственность за преступления, посягающие на установленный порядок исполнения наказания в виде лишения свободы: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Красноярск, 2003. С. 20-21.
5 См.: Борисихина С.А. Уголовно-правовые и криминологические аспекты борьбы с посягательством на жизнь сотрудника правоохранительного органа: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Волгоград, 2004. С. 15.
_138
жение и нервозность, которые, в свою очередь, и приводят к обострению противостояния между персоналом учреждений и осужденными. В результате не достигается законодательно закрепленная цель уголовного наказания - исправление осужденных1. При этом можно подчеркнуть, что в истории советского уголовного права имеют место прецеденты, когда в одной норме была предусмотрена ответственность за посягательство на лиц, обладающим специальным статусом, и гражданских лиц, привлекаемых к исполнению обязанностей по охране общественного порядка (см. ст. ст. 191, 191-1, 191-2, 191-4, 191-5, 192, 192-1, 192-2, 193 УК РСФСР)2. Поэтому считаем целесообразным изложить это в специальном постановлении Пленума Верховного Суда РФ, посвященном толкованию ст. 321 УК РФ.
Особого внимания заслуживает обсуждение вопроса о правомерности включения в число потерпевших в рамках исследуемого состава осужденных, против которых применяется насилие из мести за исправление или оказание помощи администрации исправительного учреждения. Причем, этот подход просматривается на протяжении нескольких десятилетий. И если в первые годы советской власти его можно было, по крайней мере, понять, то в дальнейшем это можно расценивать как законотворческий парадокс. Ведь в одной статье объединены качественно отличные общественно опасные посягательства. По сути, уравнены по степени уголовно-правовой охраны и отбывающие наказание преступники, и государственные служащие, выполняющие свой непростой служебный долг перед государством, обществом. При всем уважении к гражданским правам и человеческому достоинству вора, убийцы, насильника, ставшего на путь исправления (нередко, искусственно), логика подобного подхода законодателя трудно объяснима. Более того, нарушен концептуальный подход к построению системы Особенной части Уголовного кодекса в зависимости от объекта посягательства.
Как отмечает Ю. Власов, «осужденный не может выступать в качестве носителя отношений порядка управления или интересов правосудия». Поэтому сохранение в действующем УК РФ ответственности за применение насилия в отноше-
нии сотрудников ИУ и осужденных в одной норме (ст. 321УКРФ) противоречит правилам юридической техники, поскольку при этом происходит посягательство на разные объекты деяниями, указанными в названии статьи и диспозиции. Эти преступные действия должны предусматриваться в самостоятельных нормах3. В связи с этим автор поддерживает предложение А.А. Примака о разделении ст. 321 УК РФ на две самостоятельные нормы, содержащиеся не в одной, а в разных статьях УК РФ: ст. 314-1 УК «Применение насилия в отношении работника учреждения или органа уголовно-исполнительной системы» и ст. 314-2 УК «Воспрепятствование исправлению осужденного»4. Следовательно, рассматриваемый вид преступлений понимается автором как посягательство против интересов правосудия, а не порядка управления.
Такое предложение по конструированию рассматриваемых нами составов, конечно же, более соответствует и сущности деяний, посягающих на нормальную деятельность пенитенциарной системы, и правилам юридической техники. Однако окончательно это не решает проблему, и, прежде всего, потому, что в законе речь идет о качественно различных объектах, против которых направлены исследуемые общественно опасные деяния. Осужденный, как подчеркивает Ю. Власов, не является «носителем интересов правосудия», поэтому применение против него насилия, даже по мотиву мести за оказание содействия администрации исправительного учреждения, не означает посягательства против правосудия. Решение должно быть более радикальным, соответствующим общепринятой концепции построения системы Особенной части уголовного законодательства, когда основным критерием признается объект состава преступления (родовой, видовой, непосредственный).
Отмеченный неоднозначный подход законодателя к формулированию понятий опасных насильственных преступлений, дифференциации уголовной ответственности за их совершение создает затруднения при применении соответствующих норм на практике, сложности при квалификации совершенных насильственных действий и индивидуализации уголовного наказания.
1 Лукин В. Заявление Уполномоченного по правам человека в РФ // Российская газета. 2005. 6 июля.
2 См.: Постановление Пленума Верховного Суда СССР от 03 июля 1963 г. № 7. «О судебной практике по применению законодательства об ответственности за посягательство на жизнь, здоровье и достоинство работников милиции и народных дружинников» // Сборник постановлений Пленума Верховного Суда СССР 1924-1977 гг. Ч. 2. М., 1981. С. 230-232.
3 См.: Власов Ю. Проблемы конструкции и содержания ст. 321 УК РФ // Уголовное право. 2006. № 2. С. 16.
4 См.: Примак А.А. Указ. соч.
139
Эти коррективы связаны с характеристикой основного состава исследуемых преступлений, приведением их в соответствие с названием статьи. Особенности законодательного описания квалифицированных составов рассматриваемых преступлений, дифференциации ответственности в зависимости от степени опасности применяемого виновным насилия, а также возможные решения по их совершенствованию, как нам представляется, заслуживают дополнительного рассмотрения.
Как мы уже отметили, законодательная характеристика насилия в ст. 321 УК РФ (как и в других статьях Уголовного кодекса) - «насилие, не опасное для жизни и здоровья» и «насилие, опасное для жизни и здоровья» отличается неконкретностью, особенно это характерно для ч. 3 ст. 321 УК, где диапазон возможного вреда установлен от легкого (ст. 115 УК) до тяжкого (ст. 111 УК). Законодатель ввел эти квалифицирующие признаки в уголовное законодательство в качестве оценочных понятий. Поэтому судебная практика, а соответственно, и теоретические комментарии в настоящий период исходят из рекомендаций Пленума Верховного Суда РФ.
Так, в постановлении «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое» отмечено, что «под насилием, не опасным для жизни или здоровья (пункт «г» ч. 2 ст. 161 УК РФ), следует понимать побои или совершение иных насильственных действий, связанных с причинением потерпевшему физической боли либо с ограничением его свободы (связывание рук, применение наручников, оставление в закрытом помещении и др.). Под насилием, опасным для жизни или здоровья (ст. 162 УК РФ), следует понимать такое насилие, которое повлекло причинение тяжкого и средней тяжести вреда здоровью потерпевшего, а также причинение легкого вреда здоровью, вызвавшего кратковременное расстройство здоровья или незначительную стойкую утрату общей трудоспособности» (п. 21)1.
В юридической литературе уже отмечалось, что чрезмерное увлечение законодателя оценочными категориями при конструировании конкретных составов преступлений «влечет повышенный
риск судебной ошибки»2. С таким выводом нельзя не согласиться. При этом следует особо отметить, что если применительно к оценке материальных, экономического характера последствий оценочные категории в определенной степени допустимы, то подобный подход законодателя к формулировке таких серьезных, связанных со здоровьем человека квалифицирующих признаков в статусе оценочных понятий нельзя признать обоснованным3. Криминальное насилие в сегодняшней России качественно изменяется, что связано с повышением степени опасности, жестокости, изощренности и дерзости совершаемых насильственных преступлений.
Позиция законодателя обусловила и предложенную Пленумом Верховного Суда РФ интерпретацию квалифицированных по признаку насилия составов преступлений. Верховный Суд РФ вынужден был искать компромиссное решение и предлагать для правоприменительной практики соответствующие критерии. Однако эти критерии, также как и законодательная формулировка квалифицирующих признаков, связанных с применением насилия, вызывают серьезную критику. Во-первых, Правила определения степени тяжести вреда, причиненного здоровью человека, утвержденные 17 августа 2007 г., понятий «насилие, не опасное для жизни и здоровья» и «насилие, опасное для жизни и здоровья» не содержат. В этом документе установлена точная градация возможного вреда здоровью человека: тяжкий вред, средней тяжести, легкий вред4. Поэтому он не может выполнить роль бланкетной основы для исследуемых квалифицированных составов. В системе уголовного законодательства также нет нормативно определенных критериев оценки таких видов насилия, как «насилие, не опасное для жизни и здоровья» и «насилие, опасное для жизни и здоровья».
С учетом особой опасности насильственных преступлений против личности, желательно более бережное отношение к потерпевшему, более четкое обеспечение его уголовно-правовой охраны. В этой связи можно привести опыт законодательного регулирования ответственности за насильственные посягательства зарубежных
1 См.: Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2002 г. № 29. «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое» // Бюллетень Верховного Суда РФ. 2003. № 2. С. 5.
2 См.: Трахов А.И. Уголовный закон в теории и судебной практике: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Саратов, 2002. С. 26.
3 См.: Федченко В.В. Криминологическая характеристика тяжкой насильственной преступности против личности и особенности ее профилактики: Автореф. дис. . канд. юрид. наук. Ростов н/Д, 2006. С. 3.
4 См.: Постановление Правительства РФ от 17 августа 2007 г. № 522. «Об утверждении Правил определения степени тяжести вреда, причиненного здоровью человека» // Российская газета. 2007. 24 авг.
_140
ОБЩЕСТВО И ПРАВО • 2007 • №4(18)
стран. Например, в ст. 312 УК Франции законодатель осуществляет дифференциацию уголовной ответственности за вымогательство по признаку насилия следующим образом: а) ст. 312-1, т.е. основной состав - «насилие, угроза применения насилия»; б) ст. 312-2 - «насильственные действия в отношении другого лица, повлекшие полную утрату его трудоспособности в течение не более восьми дней»; в) ст. 312-3 - «насильственные действия в отношении другого лица, повлекшие полную утрату его трудоспособности в течение более восьми дней»; г) ст. 312-4 - «насильственные действия в отношении другого лица, повлекшие полное увечье или хроническое заболевание»; д) ст. 312-7 - «насильственные действия, повлекшие смерть другого лица, либо пытки или акты жестокости», что влечет уже пожизненное уголовное заключение и штраф в размере 1 000 000 франков. Конечно, законодатель не смог полностью избежать оценочных категорий (пытки, акты насилия), но градация насилия довольно конкретна.
Во-вторых, использование таких формулировок при конструировании квалифицированных составов вряд ли способствует объективной, соответствующей характеру и степени общественной опасности оценке составов преступлений, в которых тот либо иной вид насилия выступает в качестве квалифицирующих признаков и, в конечном счете, индивидуализации наказания. Насилие, опасное для жизни и здоровья (в интерпретации Пленума Верховного Суда РФ), влечет применение следующих максимально строгих мер уголовного наказания: ч. 2 ст. 115 УК - лишение свободы на срок до двух лет; ч. 2 ст. 112 УК - лишение свободы на срок до пяти лет; ч. 4 ст. 111 УК - лишение свободы на срок до пятнадцати лет. Объединение в одной норме деяний, сопряженных с причинением таких различных по степени тяжести видов вреда здоровью, и установление за их совершение одной санкции не отвечает, как нам представляется, требованиям законотворческой техники, принципам дифференциации уголовной ответственности. И самое серьезное последствие такого решения заключается в том, что оно, как отмечает профессор А.И. Тра-хов, «влечет повышенный риск судебной ошибки», назначения формально правильного, в рамках санкции ст. 321 УК РФ, но несправедливого наказания.
При осуществлении сравнительного анализа санкций уголовно-правовых норм, регламентирующих ответственность за причинение вреда здоровью вообще и за причинение такого же вреда в рамках специальных норм, в частности, об-
ращает на себя внимание определенная непропорциональность предусмотренных в них мер государственного принуждения. Ведь сущностью рассматриваемых нами преступлений является насилие. Так, за нанесение побоев законопослушному человеку (ст. 116 УК) виновному грозит максимальное наказание в виде ареста до трех месяцев и только лишь при наличии хулиганских побуждений - лишение свободы на срок до двух лет. За те же действия, совершенные в отношении осужденного (ч. 1 ст. 321 УК), т.е. лица, уже причинившего горе законопослушным гражданам или соответствующий ущерб обществу, виновному грозит максимальное наказание в виде лишения свободы на срок до пяти лет. Еще более парадоксальная ситуация просматривается при сравнении санкций ст. ст. 115 и 321 УК. В части 1 ст. 115 УК за умышленное причинение легкого вреда здоровью, вызвавшего кратковременное расстройство здоровья или незначительную стойкую утрату общей трудоспособности, виновному грозит максимальное наказание в виде ареста до четырех месяцев и только лишь при наличии хулиганских побуждений - лишение свободы на срок до двух лет. В части 3 ст. 321 УК за аналогичные деяния установлено максимальное наказание в виде лишения свободы на срок до двенадцати лет. Сходную ситуацию мы наблюдаем при сравнении ст. 321 и ст. ст. 111, 112 УК РФ.
Насколько обоснована подобная диспропорция пределов ответственности за сходные деяния, предусмотренные общей (ст. 116 УК) и специальной (ч. 1 ст. 321 УК) нормами? В принципе, в системе норм Особенной части УК РФ, как правило, такого не наблюдается. Основное предназначение специальных норм состоит в том, чтобы более точно, с учетом специфики общественно опасного поведения, сконструировать состав преступления и обеспечить правильную квалификацию совершенного преступления. Естественно, что наличие специфических признаков состава, относящихся к объекту, характеристике потерпевшего, предмету преступления и др., не могут не влиять на дифференциацию ответственности, но не так, как мы показали выше. Например, нормы, содержащиеся в ст. 295 УК «Посягательство на жизнь лица, осуществляющего правосудие или предварительное расследование» и п. «б» ч. 2 ст. 105 УК - убийство лица в связи с осуществлением данным лицом служебной деятельности - соотносятся как общая и специальная. Но максимальные пределы санкций этих уголовно-правовых норм идентичны, лишь минимальный предел в первом случае на четы-
141
ре года выше (в данном случае мы не ведем речь об особенностях квалификации данных видов преступлений). Такой неоднозначный подход законодателя к дифференциации уголовной ответственности за совершение опасных насильственных преступлений не способствует выполнению санкцией ее предупредительной роли, создает затруднения не только при квалификации совершенных насильственных действий, но и индивидуализации уголовного наказания. Поэтому мы предлагаем внести отдельные коррективы в формулировку понятия насилия и построение санкций в основном и квалифицированных составах.
Во-первых, необходимо подчеркнуть упущение, допущенное законодателем при конструировании состава угрозы применения насилия в ч. 1 ст. 321 УК. В соответствии с принципами российского уголовного права ответственность за идеи, убеждения, безосновательные угрозы в уголовном законе не предусмотрена. В связи с чем, в ст. 119 УК РФ «Угроза убийством или причинением тяжкого вреда здоровью» законодатель справедливо указал на то, что для состава данного преступления необходимо наличие реального основания опасаться осуществления виновным этой угрозы. И совершенно не понятно, почему в редакции ст. 321 УК законодатель не акцентировал внимания на этом важнейшем, име-
ющем принципиальное значение моменте. Такой подход к формулировке диспозиции может способствовать чрезмерно широкому толкованию данной уголовно-правовой нормы в правоприменительной практике. Поэтому аналогичное указание предлагаем включить в ч. 1 ст. 321 УК, изложив ее в следующей редакции: «Нанесение побоев либо угроза убийством или причинением тяжкого вреда здоровью, если имелись основания опасаться осуществления этой угрозы, осужденному с целью воспрепятствовать его исправлению или из мести за оказанное им содействие администрации учреждения или органа исполнительной системы, - наказывается лишением свободы на срок до трех лет».
Во-вторых, квалифицированные составы и, соответственно, санкции необходимо построить с учетом предусмотренных законом видов вреда здоровью: а) причинение легкого вреда здоровью - наказание в виде лишения свободы на срок до трех лет; б) причинение вреда здоровью средней тяжести - наказание в виде лишения свободы на срок от трех до пяти лет; в) причинение тяжкого вреда здоровью - наказание в виде лишения свободы на срок от восьми до пятнадцати лет (этот состав охватывает и причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее по неосторожности смерть потерпевшего).
142
