CC BY
81
Вестник Челябинского государственного университета. 2012. № 23 (277). Филология. Искусствоведение. Вып. 69. С. 128-136.
В. И. Шаховский, Я. А. Волкова,
Н. И. Коробкина, А. А. Штеба
ПРОБЛЕМА ЗАВИСИМОСТИ МОДУСА ЭКОЛОГИЧНОСТИ ОТ АМБИВАЛЕНТНОСТИ ОЦЕНОЧНОГО ЗНАКА ЭМОЦИОНАЛЬНОЙ КОММУНИКАЦИИ
Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта РГНФ «Эмотивная лингвоэкология»,
проект № 12-04-00008 а
Рассматриваются логика становления, понятийно-терминологический аппарат и теоретико-методологическая основа эмотивной лингвоэкологии. За критерий определения экологичности /неэкологичности эмоциональной коммуникации предложено принимать ее оценочный знак (положительный или отрицательный). Любая оценка (положительная или отрицательная) амбивалентна, что подтверждают факты отрицательной реакции на положительный стимул и наоборот. Постулируется вывод о ситуативном характере экологичности / неэкологичности эмоциональной коммуникации.
Ключевые слова: эмотивная лингвоэкология, эмотивность, эмосема, коммуникативная эмоциональная ситуация, конструктивная / деструктивная коммуникация, здоровье языка / человека.
На сегодняшний день наблюдается два основных подхода к рассмотрению лингвистических проблем в аспекте лингвоэкологии. Первое направление тесно связано с культурой речи, а второе - с социолингвистикой, т. е. язык может рассматриваться и как среда, с которой взаимодействует человек (в которой происходит воздействие языка на человека и человека на язык), и как единица, взаимодействующая с другими элементами (в частности, экстралинг-вистического характера) в человеческой среде.
Идеи культуры речи в лингвоэкологическом аспекте получают новую интерпретацию и более глобальное, уже исходя из самих номинаций, применение, т. е. произошла перефокусировка внимания с грамотности и чистоты речи к рассмотрению языка как среды, в которой живет и функционирует ее пользователь. При этом именно от homo loquens зависит, применяет ли он свои знания с целью улучшения или ухудшения условий существования главного средства своего общения. Данное условие относится и к речемыслительной деятельности человека, что также предполагает два вектора развития: к эволюции или деградации языка, а значит, и мышления.
Эмотивная лингвоэкология - научное направление в современном языкознании, появление которого обусловлено тем, что теоретические положения лингвистики эмоций, апробированные на обширном материале в течение
последних 30 лет [2; 3; 6; 8; 10; 11 и др.], могут быть приняты за теоретико-методологическую основу, а ее методы и понятийно-терминологический аппарат должны быть использованы для решения проблем, связанных с экологией языка.
Обращение к эмоциям человека особенно важно потому, что это, при всей кажущейся противоречивости следующего тезиса, позволяет получить доступ к сфере ratio и cognitio, поскольку эмоция и когниция неразделимы, а эмоция является мотивационной основой сознания. Последнее положение особо значимо при анализе языка на предмет его экологичности. Как следствие, положительные эмоции лежат в основе экологичного, а отрицательные - неэкологичного языка. Сказанное верно на глубинном уровне анализа, тогда как путь к нему возможен только посредством расщепления многочисленных языковых (лексикосемантических и грамматических) и внеязы-ковых слоев, скрывающих и одновременно выражающих эмоцию. Переживание конкретной эмоции всегда сопровождается психосоматическими коррелятами, что имплицирует невозможность рассмотрения сферы эмоционального в отрыве от ее влияния на здоровье (психическое и физическое) homo sentiens. Это еще один факт, который должен учитываться в процессе лингвоэкологического анализа эмоциональной коммуникации: учет не только
качества языка, но и качества жизни человека, т. е. состояния его здоровья.
Одним из признаков столь тесной взаимосвязи качества языка, жизни и здоровья человека можно считать появление новой лексической единицы - оксюморонима Злобро (Зло + Добро). Речевым контекстом образования данного неологизма является, скорее всего, сложившаяся в настоящее время во многих сферах социума ситуация психологической неудовлетворенности, проявляющаяся в таких реалиях окружающей действительности, как терроризм, всевозможные виды конфликтов, техногенные и природные катастрофы и многое другое, т. е. это острая проблема негативного эффекта прогресса. Восприятие такой «некачественной» окружающей действительности происходит через ее личностное осмысление человеком. Впоследствии все это кристаллизуется и в продуктах ментальной деятельности человека, формирующих в пространстве языка «некачественное» лексико-семантическое поле «Злобро». Обращает на себя внимание и внутренняя форма анализируемого оксюморони-ма, первым позиционным конституэнтом которого не случайно, по нашему мнению, является лексема Зло. Однако, соглашаясь с С. А. Го-лубцовым, мы считаем, что в борьбе с этим существующим вокруг нас злом необходимо формировать оптимистическое представление о человеке, укреплять и заострять позитивные жизненные перспективы и противостоять тенденциям пессимистического, скептического, нигилистического отношения к действительности [1. С. 55]. И в этом процессе большую роль играет эмотивная лингвоэкология, одной из задач которой должно стать управление процессом производства и продуцирования лексики с экологичным началом в ее семантике.
Перечислим некоторые теоретико-методологические положения эмотивной лингвоэко-логии.
1. Существует три вида эмотивной семантики слова: собственно эмотивность, эмотив-ность как одна из реализаций семантики слова и ситуативная эмотивность, т. е. речь идет о таких трех статусах эмотивной семантики, как аффектив, коннотатив и потенциатив. Проблемным является вопрос о зависимости актуа-лизуемых в коммуникации статусов эмотивной семантики (эмотивный фонд языка в его коммуникативной реализации) от ее экологичности / неэкологичности, т. е. всегда ли использование отрицательного эмотива задает неэко-
логичную тональность коммуникации. Интересным кажется и сравнение перлокутивного эффекта сообщений, в которых доминируют слова с аффективным, коннотативным или по-тенциативным видом эмотивной семантики.
2. В результате вербализации эмоций последние могут быть названы (номинация), описаны (дескрипция), выражены (экспрессия). Зависимость формы экспликации эмоций от уровня экологичности / неэкологичности эмоциональной коммуникации является малоизученным и потому перспективным направлением будущих исследований (например, насколько адекватными с лингвоэкологической точки зрения являются выражения я ненавижу тебя vs ты разорвал мое сердце).
3. Способом реализации эмотивной функции языка является эмотивная валентность, которая должна быть рассмотрена и как бесконечная потенция к эмотивному приращению семантики любого слова, и как реализация данной потенции, приведшая к образованию эмотива. Кроме того, эмотивная валентность может быть использована как прием анализа эмотивной плотности (количественной и качественной) текста.
4. Эмоции коммуникантов регулируют создание эмотивных высказываний и эмотивных текстов. Это проблема текста-отношения, который характеризуется доминирующими в нем эмотивной и экспрессивной функциями, а также эффектом эмоционального воздействия.
5. Процесс семантизации эмоций состоит в их отображении в семантике слова в форме специфических сем эмотивности, структура которых следующая: инвариантный семантический признак «эмоция» и вариантный сем-ный конкретизатор, определяющий конкретную эмоцию.
Из положения о том, что в семантике любого слова присутствуют явные или скрытые семы эмоция и оценка, происходит важное следствие: оценочная семантика слова может рассматриваться как индикатор его экологичности / неэкологичности. Если складывается тенденция наличия у слова отрицательной оценочной семантики, то пространство языка заполняется неэкологичными лексическими единицами. Под их влиянием, с одной стороны, происходит порча языка и потеря его чистоты, а, с другой - постепенное разрушение сознания личности человека говорящего. Если же в основе семантической мотивировки слова заложена положительная оценка, то следует
говорить как о чистоте и правильности языка, так и о терапевтическом влиянии таких лексических единиц на его пользователей.
Такой вопрос о чистоте и экологичности языка / речи, с одной стороны, и их «коррозии» и неэкологичности, с другой, наглядно демонстрирует процесс создания ранее не существовавших речевых блендов и оксюморонимов: адорай (ад + о + рай), безумительный (безумный + изумительный), Злобро (Зло + Добро), музоль (музыкальный + мозоль), скворобушек (скворец + воробушек), такияж (Тайра + макияж) и др.
Напомним, что бленд, как вербализованный результат процесса телескопии («кентав-ризации»), представляет собой проникновение одних единиц в другие и образование новой лексической единицы (алкоголодранец = алкоголь + голодранец; Гномео = гном + Ромео; журналглист = журналист + глист и др.). Что касается оксюморонима (термин М. Н. Эпштейна [подробнее см.: 12]), то отличительной чертой данной разновидности бленда является ее способность выражать единство противоположных понятий. С точки зрения семиотики данный факт объясняется двусторонней сущностью оксюморонима как языкового знака: его план содержания представляет собой семантическую фузию, а план выражения отражает телескопичный, блендинговый характер новообразования (благоглупость = благо + глупость; Злобро = Зло + Добро; думрак = думающий + дурак и пр.).
В том случае, если основу семантической мотивировки нового слова составляет положительная оценка, то это, по нашему мнению, может явиться индикатором его экологичности: блистенький (блестящий + чистенький), Вкусмайлики (вкус + смайлики), скворобушек (скворец + воробушек) и др. Объясняется это тем, что при продуцировании и дальнейшем использовании подобного рода блендов происходит эвокация позитивных эмоций у пользователей языка; в их сознании и памяти нередко возникают связанные с данными лексическими единицами приятные ассоциации и коммуникативные ситуации.
В качестве примера рассмотрим бленд сме-шарик (смешной + шарик). Данная лексическая единица используется для номинации забавных круглых существ, живущих в вымышленном мире. Семантическая мотивировка данного слова очевидна: один из конституэнтов рассматриваемого бленда - шарик - используется
для обозначения формы тела вымышленных персонажей, а второй конституэнт - смешной
- явно подчеркивает доброту персонажей, которая не может не вызывать положительных эмоций. Положительная эмотивность конституэнта смешной задает экологичный характер анализируемого бленда и моделирует соответствующее настроение пользователей языка. Аналогичный эффект оказывает и конституэнт шарик, уменьшительно-ласкательная форма которого предполагает позитивную тональность его коммуникативной реализации, а также оказывает терапевтический эффект на здоровье человека.
Если внутренняя форма бленда или оксю-моронима содержит отрицательную оценку, то можно говорить о неэкологичности такой лексической единицы: мэриози (мэр + мафиози), чинорай (чиновничий + рай) и пр. Появление такой тенденции обусловливается тем, что использование данных блендов в речи вызывает у коммуникантов неприятные ощущения и ассоциации, отрицательные эмоции, что отражается и на их здоровье.
Любое слово может не только становиться эмотивом, т. е. выражать определенное эмоциональное переживание, но и менять свой оценочный статус (трансформироваться из положительного в отрицательный и наоборот). Это обусловливает подвижность оценочного знака и его зависимость только от конкретных коммуникативных условий и интенции говорящего.
Здесь важна проблема нормы и ее гибкости. Так, слово может обладать устойчивой эмоциональной коннотацией, но способно и приобретать эмотивную окраску извне, причем речь идет не обязательно об усилении устойчивого созначения, но и об отказе от него и преобразовании слова в противоположно-оценочный ситуативный эмотив. Это проблема идиома-тичности и окказиональности в их влиянии на процесс понимания и мышления. С одной стороны, употребление единиц идиоматического фонда языка является своеобразным паролем к сфере своих, поскольку для адекватного декодирования подобного сообщения нужно знать норму. С другой стороны, любая нормализация является вынужденным искусственным процессом, предполагающим некую кодовую договоренность, что становится признаком притупления процесса мышления. В многочисленных исследованиях, посвященных проблемам языковой нормы, содержится мысль именно о том, что последняя огрубляет речь,
превращает ее в искусственный конструкт. Как писал С. И. Ожегов, «то нормально, что позволяет точно выразить мысль» [5. С. 285], когда сказанное подтверждает ситуативный характер нормы.
Если говорящий не соглашается с нормой коллективной, то он может пренебречь ею и представить свое видение последней. В процессе коммуникативного взаимодействия подобный шаг затормозит понимание, что естественно привлечет внимание адресата и обеспечит более глубокое понимание намерения говорящего. В терминах лингвоэкологии подобное нарушение нормы и соответственно культуры речи должно оцениваться отрицательно, но с позиции эмотивной лингвоэкологии, напротив, в этом видится попытка говорящего привлечь внимание к себе и своим намерениям, заинтересовать адресата и призвать его к эффективному коммуникативному взаимодействию.
Бесспорно, такого рода пренебрежение системой также двунаправлено и может быть ориентировано либо на созидание, либо на разрушение языка и мышления. Под созиданием понимается адекватное понимание языка как потенции. Поэтому для его существования нужны средства реализации данной потенции, причем их количество и качество определяет мировосприятие человека. Важно отметить, что количество способно компенсировать качество, поскольку качественные приращения семантики слова являются довольно длительным процессом, ускорить который может создание новой лексической единицы, с помощью которой устанавливается дополнительное смысловое измерение, «смысловая дистинкция» в анализируемом объекте. Нельзя забывать, что идиоматика является тем фондом, в котором концентрируются представления об этичном и эстетичном. Разрушение эталона предполагает только формальное развитие, когда на уровне содержания происходит деструкция моральнонравственных ценностей, свидетельствующих об упадке говорящего в интеллектуальном и духовном планах. Но норма опасна еще и тем, что она усиливает разрыв между миром реальным и миром кажущимся, создаваемом конвенциональным языком. Отступление от нормы указывает на то, что человек пытается более полно осознать окружающую действительность при всей ее динамичности и многоплановости.
Предлагается разграничивать явную неэко-логичность и явную экологичность, а также скрытую неэкологичность и скрытую эколо-
гичность. Примером первой (явная неэколо-гичность) является экспликация отрицательных эмоций; примером явной экологичности - положительных. Сказанное правомерно, не считая радикальных попыток полного исключения из эмоциональной сферы личности, например, отрицательных эмоций. Примером скрытой экологичности выступает выражение отрицательных эмоций в дидактических целях, а скрытой неэкологичности - имитация положительных эмоций. Таким образом, выражение отрицательных или положительных эмоций экологично, если оно мотивировано. А установить это можно путем комплексного анализа эмоционально-смысловой составляющей слова / словосочетания / текста с учетом затекста и подтекста.
Отрицательная эмотив-реакция вполне естественна на отрицательный или нейтральный эмотив-стимул в повседневной коммуникации. Одним из ярких примеров явно неэкологичного общения выступает деструктивная коммуникация, которая представляет собой тип общения, направленного на сознательное преднамеренное причинение собеседнику морального и физического вреда и характеризуемого чувством удовлетворения от страданий жертвы и сознанием собственной правоты. В деструктивное коммуникативное пространство входят такие явления, как враждебность, вербальная агрессия, насилие / языковое насилие, конфликтное речевое взаимодействие, языковое преступление, рассмотрение соотношения которых является предметом отдельного изучения. Данные коммуникативные проявления деструктивности неэкологичны по определению и несут мощный отрицательный заряд эмотивности, разрушающий межличностные взаимоотношения. Мы часто сталкиваемся с ситуациями открытого деструктивного общения в повседневной жизни и в художественных описаниях. Ситуации открытого деструктивного общения - это всегда коммуникативные конфликты с пиковым эмоциональным напряжением, психологический механизм которых связан со статусно-ролевой структурой поведения людей [7. С. 91]. Приведем пример художественного описания открытого деструктивного общения.
- Вон отсюда, грязные старикашки! - орала миссис Крик. ... - Я вас вышвырну, вышвырну! - визжала она, сжимая кулаки и скрежеща зубами. Ее лицо окрасилось в непостижимый цвет. - Вы кто такие? Вы старые, дряхлые бабки, шпики, недоумки! - вопила она, срывая
шляпу с мистера Фокса и выдирая из нее подкладку. - Убирайтесь, убирайтесь, убирайтесь! - Бросила шляпу на пол, раздавила каблуком, пнула ногой. - Вон! Вон!
...а тем временем женщина осыпала его самой отборной бранью. Не было таких слов, которые она постеснялась бы употребить. Она изрыгала громы, молнии, дым и винные пары.
- Вы кем себя возомнили? Вы что, Бог? Бог и Святой Дух, снисходящие до людей, вынюхивающие да высматривающие; ах вы, старые калоши, перечницы, хрычовки! Вы, вы... - Она сыпала и сыпала им на голову такие ругательства, что они, ошеломленные, попятились к двери. Она обзывала их самыми что ни на есть распоследними словами, затем умолкла, набрала полные легкие воздуха и обрушила на стариков новый поток помоев, еще более грязных и гнусных, чем предыдущие. (Р. Брэдбери. Прикосновение пламени. Перевод А. Оганяна).
В данном примере установка на деструктивность реализуется посредством двух семиотических кодов: вербального и невербального. Агрессивно-презрительное отношение к двум пожилым людям, пришедшим с добрыми намерениями, отражено в выборе слов (грязные старикашки; старые, дряхлые бабки, шпики, недоумки, старые калоши, перечницы, хрычовки), коммуникативных структур (использование грубой формы повелительного наклонения - Вон отсюда! Убирайтесь!), невербальных компонентов общения (описание просодического компонента - орала, вопила; метафорическое описание вербального агрессивного поведения - изрыгала громы, молнии, дым; обрушила новый поток помоев; описание агрессивной мимики - Ее лицо окрасилось в непостижимый цвет; жестики - сжимая кулаки; действий со шляпой мистера Фокса). Особо оскорбительным с точки зрения прагматики оказывается обращение к мужчинам в женском роде (бабки, перечницы, хрычовки). В ходе дальнейшего «общения» миссис Крик продолжает использовать широкий диапазон вербальных и невербальных средств оскорбления и унижения собеседников, что в конечном итоге, приводит к предсказуемому результату: Фокс пытается ударить женщину тростью и только вмешательство друга спасает его от этого предсказуемого, но непреднамеренного убийства.
При этом даже в рамках деструктивного общения можно говорить о разной степени его экологичности / неэкологичности. Приведем
пример описания деструктивного общения, взятый из лингвистического интервью (ручная запись).
Мои родители давно развелись, и они часто ссорились перед разводом. Ссорились просто ужасно: мама орала на отца, отец орал на маму. Но потом как-то все затихало, даже если они и не мирились, но просто успокаивались, расходились, спокойные и «довольные». Самое страшное началось тогда, когда мама стала игнорировать нападки и замечания отца - он скажет какую-нибудь гадость, а она смотрит сквозь него, как на пустое место, болтает со мной, как будто ничего не происходит, подружкам звонит. Отец бесился, кричал, что он ее ненавидит и т. п. В общем, вскоре они развелись.
Данное высказывание иллюстрирует удивительную черту деструктивного общения -амбивалентную природу его экологичности: ситуация, когда муж орет на жену и позволяет орать в ответ, более экологична, чем та, в которой жена откровенно игнорирует мужа. Обе ситуации общения относятся к деструктивному типу, но в первом случае разрушительный эффект на личность оказывается менее выраженным, ибо муж и жена в итоге «орут на равных». Во втором случае муж как личность полностью игнорируется путем выведения его из круга общения, что оказывает негативный эффект на его самооценку и взаимоотношения в семье.
Наши наблюдения в некоторой степени подтверждаются выводами британского психолога Т. Холмс, которая в 2008 году опубликовала данные о том, что ежедневные скандалы в семье между подростками и их родителями при определенных условиях укрепляют взаимоотношения, т. к. подростки чувствуют уважение родителей, ощущают себя ближе к ним [14]. Хотя результаты данного исследования нельзя напрямую перенести на межличностное взаимодействие взрослых людей, мы можем утверждать, что громкие открытые скандалы в ряде случаев могут быть менее разрушительными для психоэмоционального здоровья, чем косвенные проявления деструктивности, ибо они демонстрируют отношение к объекту как к личности, имеющей определенную ценность в глазах обидчика и посему достойную прямых и открытых коммуникативных атак. Из сказанного следует, что «нездоровый язык» имплицируемой коммуникативной ситуацией ссоры может быть экологичным.
В плоскости интимно-личностной коммуникации (ссора влюбленных) экологичной является положительная реакция на отрицательный стимул, которая происходит уже от намерения адресата сохранить позитивную и конструктивную тональность общения. Причем данная реакция может быть как моментальной, так и отсроченной. Отрицательная реакция в таком случае экологична только в случае предшествующей ей положительной, когда попытки говорящего понизить негативную тональность общения и амортизировать конфликт как одна из форм реализации стратегии конструктивного преодоления конфликтной ситуации отвергается коммуникативным партнером. В этом заключается проблема ориентации на себя или на Другого в процессе общения, из чего происходят две проекции последующего развития коммуникативной ситуации: взаимная обида (срыв коммуникации и / или взаимные оскорбления) или притупление собственной обиды в виду осознания ценности адресата и его намерения (не оскорбить, попросить понять причину, которая вынудила говорящего прибегнуть к тактике оскорбления, семантика и прагматика которой не обязательно отрицательна, т. е. амбивалентна). В последнем случае мы имеем дело с имитацией эмоций на уровне формы, когда намерение говорящего экологично (поддержание позитивной коммуникативной тональности), а значит, и такая эмоциональная коммуникативная ситуация будет экологичной.
Отрицательная эмотив-реакция на положительный стимул может также быть экологичной, когда, к примеру, говорящий находится в приподнятом настроении и не заботится об эмоциональном состоянии слушающего в момент общения. Подобная отрицательная реакция будет более интенсивной в зависимости от психотипа человека: склонен ли он переживать свои трудности самостоятельно или же хочет быть выслушанным, но не получает ожидаемого.
Как следствие, применительно к понятию «экологичность» определение «явная» ошибочно в виду, во-первых, отсутствия четкого перечня параметров и признаков экологичности / неэкологичности эмоциональной коммуникации, а во-вторых, по причине невозможности внешнего (поверхностного) установления характера экологичности общения без обращения к внутренним (глубинным) факторам, комплекс которых и позволит устано-
вить искомую характеристику эмоциональной коммуникации. В результате внимание переводится с семиотики выражения эмоций к семантике, т. е. необходимо определить, к примеру, имеются ли в тексте лексико-семантические признаки, конкретизируемые употреблением бранного слова. Если говорящий стремился к постепенной прагматической интенсификации своего коммуникативного поведения, то он сознательно употребил данную лексическую единицу и мог именно намереваться оскорбить адресата, а если таких признаков нет, то инвектива есть не более чем междометие, которым обозначается пик эмоциональной ситуации.
Возникает следующая проблема: чью позицию (адресанта или адресата) нужно учитывать, определяя модус экологичности эмоционального общения между ними? Решение проблемы видится в учете обеих позиций, когда исследователь занимает место стороннего наблюдателя, анализирующего коммуникативную ситуацию в ее многоаспектности и целостности.
Поэтому за точку отсчета экологичности эмоциональной коммуникации выбирается ситуация. Этим отправным пунктом не может быть социум, поскольку он задает норму коллективную, или человек, поскольку он является средством доступа к языку. Именно ситуация определяет норму и экологичность / неэкологичность общения. Ситуацию же задает эмоция, но посредством анализа ситуации происходит вскрытие эмоциональной составляющей: это уровень анализа «слово и слово»; «слово и словосочетание»; «слово и предложение»; «слово и ситуация», из ситуации проводятся проекции к актуальной эмоциональносмысловой составляющей слова, а значит и к намерениям человека. В связи со сказанным важно понятие коммуникативной эмоциональной ситуации, которое, в отличие от категориальной, предполагает анализ каждой отдельной ситуации общения в аспекте установления ее эмоциональной составляющей, а не направлено на выявление типовых формальных признаков как эталонных условий признания в любви, ссоры и под. Поэтому список параметров эмотивной экологичной / неэкологичной коммуникации не может быть четким и статичным, но он организуется сообразно с конкретной ситуацией.
Компенсировать подобную нестабильность должен корреляционный анализ, т. е. комплексное исследование отдельно взятой
коммуникативной ситуации для установления доминантной в ней эмоции, намерений говорящего, а значит и ее экологичности / неэколо-гичности. В случае соответствия эксплицируемых эмоций ситуации, последняя считается экологичной. Если же цель заключается не в сообщении информации, а в эмоциональнопрагматическом воздействии на аудиторию, такой текст не может быть экологичным. Уже экспериментально доказано, что состояние эмоциональной напряженности отрицательно сказывается на речемыслительном процессе, что выражается в примитивизации деятельности, отсутствии концентрации внимания, импульсивности и необдуманности реакций [4. С. 240]. Отсюда происходит важное следствие: современные масс-медиа прилагают максимум усилий для того, чтобы превратить человека из разумного в управляемое, лишенное собственного мнения и желания самостоятельно анализировать существо. И для кого-то это выгодно, поскольку homo debilis (человек ослабленный) ищет ту информационную среду, в которой ему комфортно, т. е. он будет вступать в опосредованное взаимодействие с теми, кто не заставит его принимать какие-либо усилия по интерпретации сообщения.
Рассмотрим следующий текст в рамках определения его эмотивной экологичности / неэкологичности. Материал взят из Информационного бюллетеня ЦК КПРФ (май 2011 года), содержащего выступление Вл. Кашина в Государственной думе на тему «Петля на шее России». В первую очередь внимание нужно обратить на выбор названия, в котором содержится персонификация (страна как человек), задающая тональность последующего сообщения: петля на шее как нечто смертельно опасное, что может быть реализовано как путем самостоятельного, так и внешнего воздействия (затянуть петлю на шее). Собственно в анализируемой статье речь идет о коррупции, номинативное поле которой составляют такие лексемы, как мздоимство, спрут, болото и пр. В тексте наличествует множество отрицательно-оценочных эмотивов, которые относятся к пересекающимся лексико-семантическим полям «опасность» (мафиозные структуры), «унижение» (поставить на колени), «препятствие» (главный тормоз развития). Наиболее обширным является ЛСП «болезнь» (разложение общества, онкология власти, метастазы коррупции, прогнившее общество, гниение, деградация власти, поражение коррупцией,
коррупция разъедает и пр.). Необходимо отметить, что ни в одной из перечисленных выше метафор не содержится представления о необратимости происходящего, т. е. возможность преодоления характеризуемой проблемы (вылечиться от болезни) не отрицается. При этом автор прикладывает все усилия для того, чтобы увеличить экспрессивность и прагматическое воздействие своего сообщения: в тексте имеется множество гипербол, указывающих на масштаб проблемы коррупции в стране (скорейший, крупнейший, всеобщий, высший, доро-гущий, тысячи примеров и пр.). Наряду с этим используется такая единица, как «прямейший» (прямейший путь). Данное прилагательное (которое спел-чекер не подчеркивает красной линией) является грамматическим экспресси-вом, образованным, как пишет В. К. Харченко. путем действия двух основных механизмов: грамматического сжатия (образование превосходной степени прилагательного аффиксальным способом вместо употребления служебного слова) и игрового грамматического отклонения [9. С. 64]. Вектор данной языковой игры (экологичный / неэкологичный) мы определим позднее. Обращает на себя внимание и противоречивость автора, который в названии представляет образ страны, испытывающей на себе негативное воздействие («страдалец»), но уже далее по тексту, посредством использования выражений типа страна проглотила 143 млрд рублей, трансформирует образ жертвы в активного деятеля, приносящего разрушения.
На уровне формы данного текста можно выделить разочарованность автора в происходящем бездействии власть имущих перед лицом коррупции. Однако за этим скрывается ряд факторов, не позволяющих принять вышеуказанный довод, поскольку 1) речь идет об агитационных материалах, опубликованных в преддверии президентских выборов, 2) автор статьи является членом оппозиционной партии, а предлагаемые им решения занимают лишь 1/6 часть (15 %) всего печатного текста выступления. Интересно и невербальное сопровождение текста, в центре которого имеется изображение денежных купюр разного номинала на красном фоне; на купюрах лежат наручники. В левом верхнем углу на светло-голубом фоне помещено фото автора, лицо которого выражает спокойствие, сдержанность, уверенность. Создается своеобразная оппозиция «добро-зло», однако направле-
ние его понимания задает композиция данного креолизованного текста: предваряет текст изображение автора, а заканчивается статья предложением мер и путей решения обозначенной проблемы (правый нижний угол). Таким образом создается кольцевая модель логико-смысловой организации статьи, что несет в себе ответ на два ключевых вопроса: Кто этот человек на фото? Тот, кто решит проблему коррупции. VS Кто решит проблему коррупции? Человек на фото.
Исходя из сказанного, данный текст является эмотивно неэкологичным, поскольку в нем не выражается, а лишь имитируется кластер эмоций с центром «беспокойство». Намерение автора не заключается в представлении путей решения проблемы коррупции и / или сообщении о том, что все предпринимаемые попытки по ее устранению рушатся о коррумпированную систему власти, поскольку коммуникативной интенцией говорящего является критика правящей партии и создание посредством этого положительного образа себя и партии, членом которой является автор. Как нам представляется, потенциально отрицательное воздействие данного текста, осуществляемое в первую очередь посредством использования деструктивных образов, что указывает на движение сознания человека к дегуманизации [13], неоднозначно затрагивает разные социальные страты аудитории. Данный текст представляется опасным для сторонников партии, представителем которой является автор, поскольку они могут ошибочно воспринять это сообщение как побуждение к действию, что было бы заведомо выгодно для оратора. Текст небезопасен и в правовом аспекте, поскольку в качестве примеров в нем упоминаются фамилии и должности лиц, по мнению автора, активно содействующих росту коррупции. Вопрос о реальной вине данных персоналий остается открытым.
Таким образом, применение теоретико-методологической базы, понятийного аппарата эмотивной лингвистики к лингвоэкологии обусловило появление такого научного направления, как эмотивная лингвоэкология. За критерий определения экологичности / неэко-логичности коммуникации предложено принимать характер эксплицируемых эмоций: положительные эмоции обусловливают экологичность, а отрицательные - неэкологич-ность общения, поскольку эмоции управляют выбором языковых средств в зависимости от
ситуации общения. Анализ эмоций осуществляется опосредованно через семантику слов / словосочетаний / предложений / текста, что является надежным приемом адекватного декодирования эмоционального переживания говорящего. Кроме того, именно обращение к эмоциям говорящего позволяет установить его коммуникативное намерение, определить мотив его деятельности. Особое внимание уделено проблеме амбивалентности, когда деструктивное общение может быть рассмотрено не как явно неэкологичное, а, скорее, как амбивалентно-экологичное, решающую роль в чем играет конкретная ситуация общения и ее отсроченные последствия. Данное положение требует дальнейшего изучения, но оно является значимым и перспективным для теории и практики эмотивной лингвоэкологии. Эмоционально-смысловая составляющая семантики слова / высказывания / текста также двумодусна, что не исключает возможности ситуативного использования положительных эмотивов с целью диффамации или отрицательной оценки адресата в воспитательных целях, т. е. это те случаи, подтверждающие неконгруэнтность семиотики и семантики любого знакового обозначения в целом. К одной из дальнейших перспектив исследования относится составление словаря ситуаций экологичности / неэкологичности общения, что требует структуризации и параметризации коммуникативных эмоциональных ситуаций на предмет выделения в них доминантного терапевтического или деструктивного компонента.
Список литературы
1. Голубцов, С. А. Амбивалентная активность человека // Вестн. Южно-Рос. отд-ния Междунар. акад. наук высш. школы. Сер. Природа, общество, человек. 1996. № 2-3 (5-6).
С. 54-55.
2. Жура, В. В. Эмоциональный дейксис в вербальном поведении английской языковой личности (на материале англоязычной художественной литературы) : дис. ... канд. филол. наук. Волгоград, 2000. 185 с.
3. Ионова, С. В. Эмотивность текста как лингвистическая проблема : дис. . канд. фи-лол. наук. Волгоград, 1998. 197 с.
4. Носенко, Э. Л. Влияние состояния эмоционального напряжения на восприятие речи // Смысловое восприятие речевого сообщения
(в условиях массовой коммуникации). М. : Наука, 1976. С. 233-247.
5. Ожегов, С. И. Лексикология. Лексикография. Культура речи : учеб. пособие для вузов. М. : Высш. шк., 1974. 352 с.
6. Панченко, Н. Н. Достоверность как коммуникативная категория : монография. Волгоград : Перемена, 2010. 304 с.
7. Седов, К. Ф. Дискурс и личность: эволюция коммуникативной компетенции. М. : Лабиринт, 2004. 320 с.
8. Тахтарова, С. С. Категория коммуникативного смягчения (когнитивно-дискурсивный и этнокультурный аспекты) : монография. Волгоград : Изд-во ВолГУ, 2009. 382 с.
9. Харченко, В. К. Современная повседневная речь. 3-е изд. М. : Либроком, 2012. 184 с.
10.Чесноков, И. И. Месть как эмоциональный поведенческий концепт (опыт когнитивно-коммуникативного описания в контексте русской лингвокультуры) : монография. Волгоград : Перемена, 2008. 261 с.
11.Шаховский, В. И. Категоризация эмоций в лексико-семантической системе языка. 2-е изд., испр. и доп. М. : Изд-во ЛКИ, 2008. 208 с.
12.Эпштейн, М. Н. Мат - язык тех, кто ничего не может // Огонёк. 2009. 14 дек. С. 42-44.
13.Horowitz, Fr. Е. Metaphors We Die By: George Lakoff" s “Metaphors Of Terror”. URL: http://www.ecoling.net.
14.Why a row a day is good for teenagers. URL: http://www.guardian.co.uk/lifeandstyle/2008/ mar/16/familyandrelationships.uk.
