CC BY
84
ФИЛОСОФИЯ, СОЦИОЛОГИЯ И КУЛЬТУРОЛОГИЯ
ПРОБЛЕМА ТЕЛЕОЛОГИИ В СТРУКТУРЕ ЭВОЛЮЦИОННОГО ЗНАНИЯ
М.В. Лапшин
В статье анализируется тенденция в современной рационалистической традиции (философии и науке), заключающаяся в возврате и росте интереса к проблеме телеологии в природе. Использование телеологизма как метода изучения природных явлений и процессов требует корректировки редукционистской эпистемологической парадигмы. Однако новые идеи телеологистов базируются не на новых научных открытиях или философских идеях, которые бы легитимировали целесообразность в природе, а скорее обусловлены распространением новых ценностных ориентиров в науке и связанных с ними познавательных моделей.
Ключевые слова: биофилософия, телеология, эволюция, необратимость.
Идея целесообразности прочно вплетена в эволюционную проблематику. Телеологические теории вновь и вновь возвращаются в виде компонентов биологических эволюционных теорий и подходов, несмотря на то что Ч. Дарвин, как представлялось, открыл научно-механистический (редукционистский)
путь объяснения эволюционных процессов.
Телеология как учение о целесообразности не является научной концепцией. Не только гуманитарные науки, изучающие целесообразно действующего существо - человека, но и биология не могут «искоренить» из своей методологической базы телеологические (телеономические) мотивы [1]. Как отмечает В.Г. Борзенков, целесообразность является и всегда считалась отличительной особенностью всего живого, а телеологизм как подход очерчивает предметную область наук о живом. Дарвинизм боролся не с те-леологизмом вообще, а с одним из его вариантов - идеей внешнего источника целесообразности жизни, воплощавшейся во второй половине XIX в. в креационизме.
Опровергая внешний телеологизм, дарвинизм, таким образом, не дал окончательного ответа на вопрос о природе внутреннего телеологизма; в результате в Х1Х-ХХ вв. было предложено множество теорий ортогенеза (направленной эволюции), некоторые из которых основывались именно на идее о том, что в живом заложена способность к
творческому и целенаправленному саморазвитию [2].
Выбор внешнего или внутреннего источника «разумности» и целесообразности эволюционных изменений определяется мировоззренческими рамками концепции и представлениями об источнике (внутреннем или внешнем) новационных преобразований вообще. Современный эволюционизм находится в поле напряжения между двумя крайними позициями, задающими онтологическую и методологическую ориентацию исследователей.
Само слово «эволюция» (от лат. еуо1ийо) этимологически отсылает к процессу развертывания, развития (словно клубка ниток), т. е. содержит в себе преформистский смысловой заряд. Эта метафора сформировалась в научной среде (термин эволюция в привычном для нас значении использовал впервые Герберт Спенсер в 1860-е гг.), и она стала возможной вследствие проникновения редукционистской методологии в биологию, прежде всего благодаря, конечно, учению Ч. Дарвина.
Альтернативой редукционистскому подходу к эволюции может служить холизм, в духе которого предполагается, что развивающаяся система черпает новое извне; эта эпигенетическая парадигма присутствовала в учениях эволюционистов Ламарка и Сент-Илера.
Однако сам дарвинизм содержит в себе двойственность: природа изменчивости
предполагается внутренняя (в современной редакции - случайные генетические мутации, во времена Дарвина - естественная изменчивость при скрещиваниях); механизм же, движущий эволюцию по пути от простого к сложному, от низшего к высшему, т. е. естественный отбор, - является внешней силой по отношению к эволюционирующей системе.
По нашему мнению, редукционизм и холизм (и соответствующие им концепции внутренней или внешней природы изменчивости и новаций) - два полюса, задающие рамки онтологических и эпистемологических идей в области эволюционизма.
Дарвинизм и синергетика схожи в методологическом основании: природа первичной изменчивости (беспорядка) и нового порядка заложена внутри систем, сами же изменения случайны. Другими словами, в эволюции хаос и созидание не просто взаимно дополняют и уравновешивают друг друга, но и чуть ли не являются ипостасями одной и той же сущности.
Ряд исследователей продолжают видеть в этой идее оксюморон. Так, А.В. Панкратов полагает, что преувеличенная оценка созидательной возможности случайности - это рудимент устаревшей модернистской научной парадигмы, в частности отголосок ее войны с религией и желания во что бы то ни стало игнорировать возможность разумности и це-леполагания в природе. В цикле своих статей [3] он развивает концепцию, согласно которой современное естествознание накопило достаточно материала для того, чтобы перестать удовлетворяться мифом о случайности, движущей эволюцией. По его мнению, главные предпосылки для этого были созданы еще в конце XIX в., когда было сформулировано второе начало термодинамики и в научный оборот было введено понятие необратимость. В открытой необратимости процессов нужно было увидеть основание для идеи развития, причем развития направленного. Панкратов считает, что идея развития по своему содержанию однозначно «взрывает» механистическую картину мира. Однако вместо мировоззренческой революции произошло нечто иное: механицистское мировоззрение определило русло интерпретации
открытого закона. Вместо того чтобы анализировать выявленную направленность времени и процессов, ученые и философы сосредоточились на опровержении идеи о тепловой смерти Вселенной. Сказался менталитет эпохи [3, с. 75]. Косная методология затормозила развитие мысли, повлияв на осмысление теории. По ложному пути пошел и И. Пригожин, провозгласив случайность в роли созидательного начала в термодинамике.
В необратимости тепловых процессов необходимо видеть, по его мнению, движение к цели. «Необратимость и есть синоним целеполагания» [3, с. 80]. Признание существования целеполагания в неживой природе должно с неизбежностью привести к смене мировоззренческой парадигмы и эпистемологической революции в естествознании. Развитие необратимо, направленно, а потому наполнено смыслом, а не случайностью: «Телеологическое мышление с его пониманием необратимости создает иное отношение к проблеме существования мира и тепловой смерти <.. .> Необратимость есть движение к цели, происходящее под воздействием телеологической силы. Энтропия и случайность вообще не имеют никакого отношения к сущности явления необратимости. Наш мир отнюдь не случаен, он осмыслен и целесообразен. Не случайность, а смысл управляет миром. Мир стабилен и устойчив. Он устойчив, потому что в нем присутствует телеологическая сила, управляющая движением» [3, с. 83].
Тепловая смерть в «осмысленной и целесообразной» Вселенной представляется не более вероятной, чем самоубийство психически здорового человека.
Похожую ситуацию можно наблюдать в биофилософии: интерес к телеологической проблематике возрастает, однако не за счет революционных конкретно-научных открытий или онтологических идей, а за счет корректировки эпистемологических и ценностных ориентиров.
Правда, если ранее недарвиновские концепции эволюции сосредоточивались на критике дарвинизма, то во второй половине ХХ и начале ХХ1 вв. их аргументация укрепляется за счет углубления познания генетики, в т. ч. устаревания многих идей, на которых строилась классическая синтетическая теория эволюции (СТЭ).
Стало создаваться ощущение, что мобильность генетического материала в биосфере намного больше, чем предполагалось во времена создания СТЭ. На этом основании исследователи сочли возможным выдвинуть идею, что коль скоро генетическая изменчивость не ограничивается ошибками при копировании, то она может использоваться целесообразно. Так, в последние десятилетия ХХ в. возникает представление о генофонде биосферы как единой информационной системе, где информация в высшей степени подвижна и элементы биосферы обмениваются эволюционными «достижениями» [4]. В. А. Кордюм [5] предлагает применить информационный подход к эволюции и развивает, соответственно, информационную концепцию эволюции. В основе этой концепции лежит идея информационного фактора, который подразумевает глобальную систему создания новой информации, ее преобразования и обмена между организациями биосферы. В рамках такой системы организмы находятся под постоянным информационным давлением, в них постоянно поступает разнообразный генетический материал, который они могут использовать для приспособления. В этом свете субъектами эволюции выступают не только отдельные информационно замкнутые организмы и популяции, но «следует говорить об эволюции биосферы в виде единого целого, в котором каждое конкретное проявление эволюции передает все всем и черпает все от всех» [5, с. 202].
В качестве ориентира эпистемологических и ценностных корректировок биофилософии выступает желание гуманизировать эволюцию, представить ее как проявление разумного, духовного начала. Если у Ч. Дарвина, по словам Н.Я. Данилевского, балом правят «бессмысленность и абсурд», развитие осуществляется на основе борьбы за существование, т. е. бесконечной гибели, а эволюция в этом свете явление крайне трагическое, то «новая» эволюционная парадигма фокусирует внимание на пользе сотрудничества, кооперации, взаимопомощи. Заметную роль при этом играют аксиологические установки. Это констатирует И.К. Лисеев: «В развитии процесса понимания коэволюции произошло столкновение дарвиновских традиций и недарвиновских подходов к эволюции, осуществилось разрушение монополизма
образа борьбы за существование и конкуренции, утвердилось осознание теоретической и общекультурной перспективности представлений о кооперации и взаимопомощи как факторах эволюции, т. е. произошла кардинальная смена ценностных установок» [6].
Новая («позитивная») парадигма подрывает коперниканский переворот Ричарда Докинза с его идеей о том, что не организм использует наследственный материал для продолжения рода, а наоборот: гены используют организмы как временные и нуждающиеся в обновлении машины для обеспечения своей сохранности в химически активной среде. Эволюция в таком контексте - результат борьбы эгоистичных репликаторов, конкретных материальных носителей признаков, а явления симбиоза, кооперации и альтруизма закрепляются только в случае обеспечения преимущества в конкуренции, представимом математически [7].
С новой точки зрения новация на низшем уровне является проявлением нормального течения процесса в системе высшего уровня. Эволюционирует биосфера в целом, при этом появление новых видов не случайно, а закономерно, оно отражает реакцию биосферы на экологические кризисы, появление новых экологических ниш, космические катаклизмы, т. е., в сущности, целесообразно. В общем, эволюционирующая биосфера ведет себя как разумный организм, только эта разумность не сознательна, как у человека, а бессознательна: ее разум как бы распылен по всей биомассе.
В.И. Назаров полагает, что биология нуждается в радикальной смене представления о причинности эволюции. Если ранее господствовало представление о мутациях и генетической изменчивости вообще как причинах новаций, то такую причинность следовало называть восходящей причинностью, а соответствующий взгляд на эволюцию -«эволюцией снизу» [8].
Выстраиваемая им экосистемная концепция эволюции, где эволюция видов как компонентов и функциональных единиц экосистемы определяется ее состоянием, должна базироваться на нисходящей причинности, а соответствующий взгляд на эволюцию называться «эволюцией сверху». Любая эволюция с этой точки зрения - локальный эффект более масштабного коэволюционного процесса.
Он оговаривает, что его концепция не является законченной научной теорией, ее нельзя проверить, проведя эксперимент. Это - теоретический проект, задающий направление и перспективу в будущих исследованиях, выражающий идейный настрой ученых, разочарованных натуралистичностью и пессимистичностью дарвинизма.
Таким образом, идея целесообразности, телеологизма, популярная в последнее время, находит все большее распространение в биофилософии, главным образом, в эволюционном контексте, проникает в науки физико-химического цикла. В контексте конкретных наук борьба телеологизма и ателеоло-гизма выражается в конкурировании редукционистских и холистских гипотез, направленных на объяснение механизмов эволюции. На доминирующие позиции в последнее время выходит холистская парадигма, т. к. теоретико-философский фундамент редукционистского (материалистического) на-
правления в эволюционной мысли со времен
Ч. Дарвина серьезно не укреплялся. Тем не менее это проникновение телеологии коренится не в появлении новых научных открытий или философских идей, которые бы обосновывали целесообразность в природе, но являет себя через уже известные модели: системную, экосистемную, коэволюционную, приводя к смене ценностных ориентиров.
1. Борзенков В.Г. Был ли Дарвин телеологи-стом? // Человек. 2006. №2. C. 5-20.
2. Попов И.Ю. Ортогенез против дарвинизма. Историко-научный анализ концепций направленной эволюции. СПб., 2005.
3. Панкратов А.В. Телеология и принцип необратимости // Вопр. философии. 2003. № 8.
С. 73-85.
4. Корочкин Л.И. К проблемам биофилософии: некоторые общие принципы организации и функционирования биологического материала // Методология биологии: новые идеи. М., 2001. С. 177-189.
5. Кордюм В.А. Эволюция и биосфера. К., 1982.
6. Лисеев И.К. Становление новой парадигматики в биологических исследованиях // Философия науки. Вып. 7: Формирование современной естественнонаучной парадигмы. М., 2001. С. 120.
7. Докинз Р. Эгоистичный ген / пер. с англ. М., 1993.
8. Назаров В.И. Эволюция не по Дарвину: Смена эволюционной модели. М., 2007. С. 435.
Поступила в редакцию 7.09.2008 г.
Lapshin M.V. Problem of teleology in the structure of evolutionary knowledge. The article deals with a tendency in modern rationalistic tradition (philosophy and science), consisting in the return and growth of interest to a problem of teleology in nature. Use of teleologism as a method of studying of natural phenomena and processes demands correction of the reductionist epistemological paradigm. However new teleological ideas are based not on new discoveries or philosophical ideas which could legitimize expediency in nature, and they are more likely caused by distribution of new valuable reference points in science and cognitive models connected with them.
Key words: biophilosophy, teleology, evolution, irreversibility.
