CC BY
127
7. Zharov S.N. Transcendentnoe v ontologicheskih strukturah filosofii i nauki: dis. ... d-ra filos. Nauk [Transcendent in the ontological structure of philosophy and science: dis. ... Dr. Philosophy]. Voronezh. Voronezh State University. 2007. 222 p.
8. Husserl E. Kartezianskie razmyshleniya [Cartesian thinkings: transl. from Germ. D.V. Sklyadnev; introd. art. J.A. Slinin. SPb. Nauka: Juventa. 1998. 206 p.
9. Ibid. P. 86.
10. Husserl, along with a constitutive way of transcendent givens, highlights also intuitive way of its given (See: E. Husserl Idei k chistoj fenomenologii i fenomenologicheskoj filosofii. Kn. pervaya [Ideas to pure phenomenology and phenomenological philosophy. Book first] / transl. from Germ. A.V. Mikhailov, introd. art. V.A. Kurennyj. M. Academic Project. 2009. P. 157).
11. E. Husserl Idei k chistoj fenomenologii i fenomenologicheskoj filosofii. Kn. pervaya [Ideas to pure phenomenology and phenomenological philosophy. Book first] P. 80.
12. Chamberlin J. Gordon Phenomenological Methodology and Understanding Education // Existentialism and Phenomenology in education. Coll. essays. D. E. Denton, ed. NY.-L., Teachers college press, 1974. P. 119.
13. E. Husserl Idei k chistoj fenomenologii i fenomenologicheskoj filosofii. Kn. pervaya [Ideas to pure phenomenology and phenomenological philosophy. Book first]. P. 112.
14. Semenov V.E. Dominiruyushchie paradigmy transcendentalizma v zapadnoevropejskoj filosofii: dis. ... d-ra filos. nauk [Dominant paradigms in the Western philosophy of transcendentalism: dis. ... Dr. Philosophy]. M. Russ. State University of Humanities (RSUH). 2011. 455 p.
15. E. Husserl Idei k chistoj fenomenologii i fenomenologicheskoj filosofii. Kniga pervaya [Ideas to pure phenomenology and phenomenological philosophy. Book first]. Pp. 116-118.
16. Ibid. Pp. 118-121.
17. Ibid. P. 132.
18. It should be noted, however, that on the contrary, already had certainty in perception, "leaves" in a state of uncertainty.
19. E. Husserl Idei k chistoj fenomenologii i fenomenologicheskoj filosofii. Kniga pervaya [Ideas to pure phenomenology and phenomenological philosophy. Book first]. P. 138.
20. See Ibid.
21. Husserl E. Kartezianskie razmyshleniya [Cartesian thinking]. Pp. 205-206.
22. Borisov E.V. EHvolyuciya transcendental'no-fenomenologicheskih osnovanij ontologii v rabotah EH. Gusserlya i M. Hajdeggera: avtoref. dis. ... kand. filos. nauk [Evolution of transcendental-phenomenological ontology in the works of Husserl and Heidegger: Abstract Dis. ... Cand. Philosophy]. IF RAS. M. 1997. P. 11.
23. Husserl E. Kartezianskie razmyshleniya [Cartesian thinkings]. P. 210.
24. Ibid. P. 212.
УДК 168.522
С. В. Коровин
Проблема субъекта социально-гуманитарного познания
В статье рассматривается вопрос о статусе субъекта социально-гуманитарного познания в контексте тенденций, присущих современному научно-философскому знанию. Делается вывод, что анализ субъекта социально-гуманитарного познания невозможен без рассмотрения субъекта познания как «включенного» в социокультурное пространство, которое априорно не является беспроблемным. Попытки рассмотрения негативных проявлений современного социума через анализ так называемой «массовой культуры» продемонстрировали концептуальные трудности. Эти трудности предполагается разрешить через анализ феноменов смысловой, игровой и потребительской избыточности.
The article is devoted to a question of the status of the subject of social and humanitarian knowledge in a context of a nonclassical epistemologiya. The analysis of the subject of social and humanitarian knowledge is impossible without consideration of the subject of the knowledge which is in sociocultural space. Consideration of negative manifestations of modern society through the analysis of "mass culture" showed conceptual difficulties. They as it is supposed, will be solved by means of the analysis of the phenomena of semantic, games and consumer redundancy.
Ключевые слова: неклассическая теория познания, субъект познания, социокультурное пространство, массовая культура, феномен избыточности.
Keywords: nonclassical epistemologiya, subject of knowledge, sociocultural space, mass culture, phenomenon of redundancy.
© Коровин С. В., 2015 16
Актуальной проблемой отечественной философской мысли является необходимость разработки современных подходов к эпистемологической проблематике и формирование понимания неклассической эпистемологии. В свою очередь возможность «преодоления» эпистемологии классической и «снятия» сформированных в ее рамках проблем трактуется сегодня различно: как необходимость замены классической эпистемологии какой-либо новой дисциплиной, как необходимость переориентации теории познания на междисциплинарность или её рассмотрения в контексте социальной философии; также выдвигается идея о необходимости формирования философии познания [1].
Обозначим некоторые существенные с нашей точки зрения черты проблематики переосмысления классической теории познания. В связи с этим укажем на необходимость отказа от абсолютизации теории отражения и рассмотрения ее в качестве рядовой познавательной концепции; признание релятивности научного познания; анализа вненаучных познавательных практик; преодоления «разрыва» между трансцендентальным субъектом «как нигде не существующим» и эмпирическим субъектом «как нигде не укорененным» - через обращение к проблематике жизни и повседневности; актуализации философской рефлексии социально-гуманитарного познания; формирования проблемного «поля», обусловленного оппозицией разум-рациональность.
В литературе выдвигается идея неравноценности и несоотносимости разума и рациональности, при этом последняя интерпретируется как исторически изменчивая, проявляющая релятивность относительно исторической и дисциплинарной перспектив. Отмечается то, что «...разумное охватывает более широкую культурную сферу, нежели рациональное» [2]. На этом основании разум приобретает свое антропологическое понимание как родового качества человека, выступающего в том числе и в роли познающего субъекта.
Обозначенная тенденция «рискует» привести понимание разума исключительно в область психологического, минуя в целом научно-философский уровень осмысления человеческого познания. Подобная проблематика, проанализированная П. П. Гайденко, позволяет выявить причину тенденции к элиминированию принципа целесообразности из естествознания нового времени и дальнейшего перенесения данной тенденции «...на человеческую жизнь и деятельность, на сферу нравственности...». Это приводит к сужению понятия разума «...до так называемой научной рациональности, означавшей объяснение всех явлений с помощью установления между ними причинно-следственной связи - в смысле действующей, механической, а не целевой, конечной причины» [3]. ■
Одним из возможных способов преодоления подобного исключения познающей личности из научной познавательной парадигмы является обращение к социально-гуманитарным областям знания и к проблеме субъекта, когда cogito интерпретируется не как внеисторическое, а как длящееся во времени. Именно в этом случае память, являющаяся неотъемлемой частью человеческого разума, осознающего себя в исторической и культурной перспективе, расценивается не только как психологический феномен, состояние сознания, но и как неотъемлемая бытийная характеристика человеческой субъективности, существенно отличающей ее от «непомнящей» вещи [4]. В результате проблема субъекта рассматривается в контексте не максимального приближения к трансцендентальному субъекту через гносеологическое абстрагирование, но в необходимости рассмотрения эмпирического субъекта как присутствующего в знании, «укорененного в жизни» через снижение уровня абстракции [5].
Задача анализа субъекта познания в контексте социальной реальности, «жизненной укорененности» и как включенного в социокультурную среду приводит к необходимости рассмотрения проблематики социально-гуманитарного научного познания, рефлексия которого на философском уровне фактически никогда не стремилась к элиминации повседневности и жизненного мира из своего познавательного пространства.
Становление методологии наук о духе, начавшееся в XIX в. преимущественно в рамках Ба-денской школы, продемонстрировало важнейшие тенденции, присущие пониманию социально-гуманитарного познания, обозначаемые в рамках бинарных оппозиций: объяснение-понимание; номотетический-идеографический методы; натура - культура; науки о духе и науки о культуре.
В настоящее время науковедческий анализ частично преодолел проблематику, выработанную Баденской школой неокантианства [6]. Так, отмечается, что «...в гуманитарных науках, пусть они основаны на понимании, весьма значительную роль играют объяснительные методы», а «...современная физика и естествознание обнаруживают в своей области ряд проблем, которые в прошлом побуждали многих сомневаться в научности гуманитарных дисциплин» [7]. Вместе с тем обозначенные обстоятельства не устраняют актуальности рассмотрения специфики социально-гуманитарного познания, а, напротив, проецируют эту актуальность из области методологии в мировоззренческую область. Это находит свое выражение в осознании того, «...что гумани-
17
тарное знание является парадигмой человеческого знания вообще, а естествознание - частный случай человеческого познания...» [8]. Такая позиция неминуемо приводит к анализу социально-гуманитарного научного познания в широком социо-культурном контексте. Тогда область методического знания выступает как составляющая многогранного социокультурного пространства, включающего его, но не сводящегося к нему.
Науки о человеке и обществе не могут функционировать без самого понимания человека и общества в их социокультурном контексте. Дело в том, что в социально-гуманитарном познании субъект представлен дважды: «...как познающий субъект (индивид, научное сообщество или общество) и как часть объекта познания...» [9]. Отсюда следует расширение области философской рефлексии проблем социально-гуманитарного научного познания в рамках неокантианства, философии жизни, экзистенциализма, философской герменевтики, семиотики, различных постмодернистских концепций.
Понимание субъекта познания как включенного в культуру является сложным и для анализа, и для понимания деятельности самого субъекта. Это способствовало формированию двух основных линий ее преодоления, совпадающих в тенденции к элиминации культурного и экзистенциального содержания субъекта. Первая - «картезианская линия», опирающаяся на естествознание и математическую теорию, основоположником которой можно считать О. Конта (социальная физика). Во многом именно количественные параметры в их проецировании на общество привели к исключению из предметного поля изучения собственно культуры, оставив в нем неконституируемый, не соотнесенный с культурными процессами и как следствие этого отчужденный социум, который в таком рассмотрении действительно трудно считать чем-либо, кроме как массой. По словам В. М. Межуева, такой «культуре» масс «...соответствует и особый тип знания о культуре - социологический», и по отношению к ней «...важна не столько качественная характеристика образующих ее индивидов, сколько чисто количественное измерение ее численного состава и времени существования» [10]. Основополагающим здесь будет вопрос о том, является ли указанный выше подход стремлением к рассмотрению объективно сложившегося «порядка вещей», или же он сам конструирует изучаемую социальную реальность, выполняя функции социального инжиниринга, когда «...теоретическое знание об объекте, полученное исследователем, так или иначе влияет на сам объект» [11].
Вторая «постструктуралистская линия», выработанная в русле языкознания, основополо-жена идеями Ф. де Соссюра, согласно которым язык является формой, а не субстанцией [12]. В дальнейшем данная линия была развита в общем русле «лингвистического поворота», закрепившего «...победу структуралистской парадигмы над субстанциалистской...» [13]. Философское осмысление общегуманитарной проблематики через трактовку действительности, данной субъекту как опосредованной текстом и формируемыми им структурами и взаимосвязями, привело к известным «негативным» концептам постструктуралистского толка, фактически элиминировавшим человека из гуманитарной проблематики через дистанцирование «обозначающего» от «обозначаемого» [14]. В результате этого текстовая опосредованность восприятия реальности была заменена на структурную опосредованность самодостаточного текста.
Таким образом, стремление к «объективному» познанию общества стало противоречить самой сущности этого общества, демонстрирующего невозможность редукции к бессубстанциональной структуре или системе количественных данных.
Проблема понимания взаимодействия субъекта и текста ещё более усиливается, если рассматривать социально-гуманитарное познание в «широком» социокультурном контексте современности. С этих позиций классический линейный текст выступает как фиксированный статичный фрагмент длительного процесса формирования, взаимовлияния, конструирования, реконструирования и деконструирования смыслов, фундаментальное положение в котором занимает формирующий смысл посредством мышления субъект. В результате чего «...реконструкция смысла и текста и жизни предполагает адекватное и эффективное мышление, включающее мыслительные построения разного характера и уровня» [15].
Текст как объективированная форма социальных смыслов демонстрирует свою неоспоримую связь с социальной реальностью, а также со способом мышления человека. Это выражается в том, что, с одной стороны, текст объективирует в себе мировоззрение, а с другой - формирует его. В отношении текст - культура первый «...только в культуре приобретает свою определенность, бытийствует в своем качестве» [16]. В результате текст если и не становится тождественен культуре вообще, то во всяком случае играет в ней значительную роль, выполняя в том числе и функции накопления и передачи смыслов [17]. В настоящее время в связи с тенденциями рассмотрения познающего субъекта как целостного и «укорененного» в жизни отмечается, что формируемое в процессе познавательной деятельности знание «...есть определенный соответствую-18
щей системой когнитивный процесс, а не составление карты объективного мира в субъективных когнитивных структурах» [18]. Невозможность понимания мира с точки зрения, находящейся вне этого мира, формирует у сознания необходимость воспринимать «образы реальности как проявления его собственной организации... » и взаимодействовать «с этими образами» применительно к текущему опыту [19]. Текст представляется как объективированное выражение обозначенных выше образов реальности, взаимодействие с которыми в условиях конкретной исторической социокультурной ситуации формирует ряд значительных аспектов, актуализирующих как структуралистскую, так и субстанциалистскую проблематику текста.
Выделение в проблеме текста вопросов, касающихся его структуры и субстанционального наполнения, является важнейшей исходной позицией при ее анализе. Подобное двухуровневое рассмотрение текста прослеживается и в философских построениях М. М. Бахтина. Текст определяется наличием у него двух «полюсов»: «полюса» общепонятной системы знаков и «полюса» индивидуального и неповторимого текста [20]. Первый представляет из себя условную систему знаков и выражается в языке. Основными характеристиками языка как системы знаков выступают повторимость и воспроизводимость, обнаруживаемая вне конкретного, неповторимого текста. Второй «полюс» выражается в тексте, имеющем необходимую для его реализации диалектическую связь с системой языка, которая фактически и делает возможным существование текста, тогда как текст, существующий вне языковой системы, представляет из себя «комплекс криков и стонов, лишенных языковой (знаковой) повторяемости» [21]. Диалектичность взаимодействия текста и языка выражается посредством того, что первый, функционируя в рамках повторяемости и воспроизводимости второго, продуцирует индивидуальное, единственное и неповторимое. Фактически в тексте реализуется отрицание глобальной повторяемости языка в рамках локального текста, в результате чего система языка выступает средством для достижения цели (смысла) в тексте. Таким образом, фиксируется невозможность существования второго текстового «полюса» в автономии от его автора и в целом субъекта. Смысл, являясь результатом деятельности субъекта текста, представляет собой не самостоятельный предмет, но часть субъектного мировоззрения, поэтому «не может быть средством для каких-либо посторонних целей, в том числе и для так называемого "общего блага"» [22].
Современное состояние текста демонстрирует себя в практике гипертекста, который, по нашему мнению, является диалектически связанным с текстом, проявляя свою связь в отрицании линейности классического текста и сохранении важнейших сущностных характеристик текста, выражаемых через способность во взаимодействии с познающим субъектом продуцировать смыслы. Мы считаем, что гипертекст демонстрирует взаимодействие структурного и субстанционального компонентов языка через выражение субстанциональных характеристик текста на структурном уровне. Гипертекст структурно фиксирует субстанциональные характеристики текста, тем самым делая их доступными для чувственного восприятия и описания, возвращая субстанциональный диалог из интуитивно постигаемого в область рационального.
В ходе анализа гипертекста нами были выделены объективный гипертекст как существующий независимо от субъекта «сам для себя» и субъективный гипертекст как формирующийся в ходе активной целеполагающей деятельности субъекта, направленной на гипертекст. Эти два проявления гипертекста реализуются в пространстве избыточного, находящегося во взаимосвязи с волевой целеполагающей деятельностью субъекта, вынужденного находиться в пространстве избыточного, порождающего во взаимодействии с ним проблемы свободы через выбор и ответственности через целеполагание.
Избыточность демонстрирует себя в регулярном «преодолении» человеком и социумом вообще минимальных биологических оснований существования человека как существа природного, в том числе позволяя формулировать классическую оппозицию «культура - натура». Человеческое, понимаемое как культурное, проявляет свою избыточность относительно минимально необходимого природного. Вместе с тем феномен избыточности не тождественен восприятию субъектом культуры вообще, так как культура может быть и культурой аскетизма, в то время как избыточность является исключительно лишь одним из проявлений культуры в ее взаимодействии с субъектом.
Анализ проявлений феномена избыточности был проведен на основе идей У. Эко, Й. Хей-зинга, Ж. Бодрийара, Х.-Г. Гадамера. Избыточность представляет собой «пограничную» позицию в культуре, где ее практическая реализация непосредственно зависит от субъекта, результат деятельности которого соответствует как минимум двум вариантам: а) субъект как стремящийся к свободе мышления, проявлению воли, обладающий целеполаганием, продуцирует соответственно подлинную культуру; б) субъект как «укрывающийся» в избыточности и продуцирующий так называемую культуру массовую.
Исходной позицией понимания смысловой избыточности является идея сверхизбыточного сообщения, сформированная в структурализме. То есть такого сообщения, в котором форма увеличена относительно своего содержания так, что средства, используемые для передачи информации, являются избыточными относительно самого передаваемого содержания [23]. Подобная ситуация приводит к тому, что начинает довлеть над смысловым содержанием, что приводит к преобладанию «поверхностного» над «глубинным», или содержательным. В конечном счете это приводит к тому, что именно форма начинает содержать в себе смысловую «нагрузку» сообщения, в то время как содержательная составляющая сообщения служит не для передачи смысла, но констатации бессмысленности или по крайней мере малой значимости содержательного смысла.
Избыточное сообщение, составляющее, по мнению У. Эко, основу так называемых популярных художественных произведений и прежде всего литературных произведений, находит свою связь с вопросами социального характера. Характер популярных произведений стремится к компенсации таких черт современного общества, как высокая мобильность, нестабильность, изменчивость, неопределенность, непредсказуемость, сложность в его восприятии, информационная перегруженность. В этом отношении «избыточное повествование» представляет собой полную противоположность реалиям современного социума, демонстрируя неизменчивое, малосодержательное, узнаваемое этих повествований, подлинная цель которых выражается в «отдохновении» от социальной реальности, тогда как цель декларируемая, заключающаяся в передаче определенной информации, является по сути лишь бессмысленным, но не малозначимым «фоном», обеспечивающим избыточность. Таким образом, формируется понимание ценности смысла, заключающегося в его отрицании и низведении до бессмысленности. Смысл отчуждается от произведения и, как следствие, - от социальной реальности, культурной традиции, в которой это произведение существует.
Формирование отчужденного смысла проявляет себя и в негативной игровой избыточности. В частности, Й. Хёйзинга упоминает «игру на бирже», которая является настоящей игровой деятельностью, фактически не признаваемой таковой [24]. Обесценивается сам труд из-за осознания того, что игровая деятельность также приносит благосостояние, возвышается понимание места выигрыша в обществе, фиксируемое в ожидании получения тех или иных благ. Негативная избыточность игры демонстрирует себя через идею «укрывательства» субъектом в избыточности игры, когда культурная традиция «мертва», а собственная внеисторичность субъекта тягостна для него самого.
Конец истории в своей «секуляризованной» и антиутопической форме провозглашает существование после конца не только уже наступившим, но и не «истинным» в сравнении с собственно историческим временем. Применительно к научному познанию подобное мировоззрение выражается в стремлении к «онаучиванию» через овеществление, расщепление и атомиза-цию социальной реальности. В этом смысле единственной и «.желаемой реальностью признается "игра в концепции"», когда играющий в них «...не знает и не желает знать ничего, кроме этой "игры", и страшно боится, что вдруг в его руках окажутся части чего-то живого... ведь это означает конец "игры"» [25]. В этом отношении воля субъекта становится не волей к жизни через игру, какой она предстает у Й. Хёйзинга, а волей к игре через отказ от жизни.
Отчужденность субъекта в полной мере проявляет себя в негативной избыточности в области потребления, выражающейся в том числе через искаженное представление о «позитивном» и «негативном», приобретающее в рамках «массовой культуры» форму соотношения «избытка» и «нехватки», указывающего на необходимость постоянного исчезновения, уничтожения, смерти как свидетельства «позитива» В этом разрушении, как разрушении избыточного, вещи «свидетельствуют в своём исчезновении о богатстве» [26]. В этом смысле вновь созданные вещи уже в момент своего создания начинают «агонизировать», то есть бороться со смертью или даже играть, вступая в игру с умиранием, в свой агон, который Й. Хёйзинга при рассмотрении греческого агона также причисляет к сфере игры [27].
Таким образом, постоянное переживание смерти начинает формировать её «обесценивание». Смерть понимается как прекращение существования чего-то значимого, через противоречие высокой ценности и одновременного отсутствия потенций к сохранению этой ценности, когда разрушение воспринимается скорее как «вынужденное» удовольствие. Ввиду давления необходимости уничтожения, как свидетельства богатства, ценность начинает приписываться тому, что мимолетно, быстротечно. Стремление к постоянному переживанию смертей, фиксируемое в рамках «массовой культуры», можно интерпретировать как попытку «смягчения» экзистенциального страха конечного человека перед бесконечным миром. Это выражаются в том, «...чтобы рассматривать культуру, как нечто всеобъемлющее, стремясь одновременно ее распространить в форме конечных предметов...» [28]. Именно из подобной закономерности, вероятно, следует выводить нежелание создавать в рамках «массовой культуры» вечное, которое «переживет» своего 20
создателя. Обратной является «обесценивание» жизни, когда происходит замена в понимании «...культуры как символической системы смысла игровой и комбинаторной практикой культуры как системы знаков» [29].
Попытка обращения к бесконечному практически обречена, и в этом случае «средний» человек отдает предпочтение смерти вокруг него, которая трагична, но её трагичность можно компенсировать иронией, постоянно и безуспешно «догоняющим» потреблением.
Примечания
1. На пути к неклассической эпистемологии / Рос. акад. наук, Ин-т философии; отв. ред. В. А. Лекторский. М.: ИФРАН, 2009. С. 7.
2. Стоцкая Т. Г. Феномен рациональности: философская традиция и современные интерпретации // Известия Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена. 2009. № 96. С. 123.
3. Гайденко П. П. Научная рациональность и философский разум. М.: Прогресс-Традиция, 2003. С. 25-26.
4. См.: Микешина Л. А. Философия познания. Полемические главы. М.: Прогресс-Традиция, 2002. С. 536.
5. Микешина Л. А. Размышления о субъекте неклассической эпистемологии // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. 2015. № 1. С. 7.
6. Неокантианство немецкое и русское: между теорией познания и критикой культуры / под ред. И. Н. Грифцовой, Н. А. Дмитриевой. М.: РОССПЭН, 2010. С. 345.
7. Борсяков Ю. И. Естественные и гуманитарные науки как типы научной рациональности. Воронеж, Изд-во ВГПУ, 2005. С. 4-5.
8. Там же. С. 5.
9. Борсяков Ю. И., Коровин С. В. Философский анализ гипертекста в системе социально-гуманитарных наук // Современные проблемы гуманитарных и общественных наук. Сер. «Духовная жизнь общества и человека: история и современность». 2014. Вып. 3. С. 37.
10. Межуев В. М. Идея культуры. Очерки по философии культуры. М.: Прогресс-Традиция, 2006. С. 39.
11. Борсяков Ю. И. Парадигмальные основания гуманитарных наук // Новые идеи в философии. 2008. Т. 2. № 17. С. 89.
12. Береснева Н. И. Язык и реальность. Пермь: Изд-во Перм. гос. ун-та, 2004. С. 48.
13. Кутырев В. А. Крик о небытии // Вопросы философии. 2007. № 2. С. 72.
14. Маслянка Ю. В. Современное общество: кризис смысла, идентичности, «полифония смыслов» // Вестник НГУ. Сер. «Философия». 2008. Т. 6. № 3. С. 64.
15. Розин В. М. Смысл текста, смысл жизни человека, смысл современного образования // Мир психологии. 2014. № 1. С. 181.
16. Кравец А. С., Каныкин С. В. Текст и его понимание // Вестник ВГУ. Сер. «Гуманитарные науки». 2005. № 1. С. 300.
17. Лотман Ю. М. Статьи по семиотике культуры и искусства. СПб.: Академ. проект, 2002. С. 61.
18. Князева Е. Н. Телесно-ориентированный подход в эпистемологии // Эпистемология и философия науки. 2010. Т. 23. № 1. С. 43-44.
19. Там же. С. 44.
20. Бахтин М. М. Автор и герой. К философским основам гуманитарных наук. СПб.: Азбука, 2000. С. 301.
21. Там же. С. 301.
22. Борсяков Ю. И. Парадигмальные основания гуманитарных наук... С. 79.
23. Эко У. Роль читателя. Исследования по семиотике текста. М.: Изд-во РГГУ, 2007. С. 198.
24. Хёйзинга Й. Homo ludens. Человек играющий. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2011. С. 88.
25. Борсяков Ю. И. Парадигмальные основания гуманитарных наук // Новые идеи в философии... С. 80.
26. Бодрийар Ж. Общество потребления. М.: Республика, 2006. С. 72.
27. Хёйзинга Й. Указ. соч. С. 62.
28. Бодрийар Ж. Указ. соч. С. 140.
29. Там же. С. 143.
Notes
1. Na puti k neklassicheskoj ehpistemologii - On the way to the non-classical epistemology / Rus. Acad. Sciences, Institute of Philosophy; resp. ed. V.A. Lektorsky. M. IFRAS. 2009. P. 7.
2. Stotskaya T.G. Fenomen racional'nosti: filosofskaya tradiciya i sovremennye interpretacii [Phenomenon of rationality: the philosophical tradition and modern interpretations] // Izvestiya Rossijskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta im. A. I. Gercena - News of the Russian State Pedagogical University named after Herzen. 2009, № 96, p. 123.
3. Gaidenko P.P. Nauchnaya racional'nost' i filosofskij razum [Scientific rationality and philosophical mind]. M. Progress-Traditsiya. 2003. Pp. 25-26.
4. See Mikeshina L.A. Filosofiya poznaniya. Polemicheskie glavy [Philosophy of knowledge. Polemical chapter]. M. Progress-Traditsiya. 2002. 536 p.
5. Mikeshina L.A. Razmyshleniya o sub"ekte neklassicheskoj ehpistemologii [Reflections on the subject of non-classical epistemology] // estnik Vyatskogo gosudarstvennogo gumanitarnogo universiteta - Herald of the Vyatka State Humanitarian University. 2015, № 1, p. 7.
6. Neokantianstvo nemeckoe i russkoe: mezhdu teoriej poznaniya i kritikoj kul'tury - Neo-Kantianism German and Russian, between the theory of knowledge and criticism of culture / ed. I.N. Griftsova, N.A. Dmitrieva. M. ROSSPEN. 2010. P. 345.
7. Borsyakov Yu.I. Estestvennye i gumanitarnye nauki kak tipy nauchnoj racional'nosti [Natural sciences and humanities as the types of scientific rationality]. Voronezh. Publishing House of the VSPU. 2005. Pp. 4-5.
8. Ibid. P. 5.
9. Borsyakov Yu.I., Korovin S.V. Filosofskij analiz giperteksta v sisteme social'no-gumanitarnyh nauk [Philosophical analysis of hypertext in the social sciences and humanities] // Sovremennye problemy gumanitarnyh i obshchestvennyh nauk. Ser. «Duhovnaya zhizn' obshchestva i cheloveka: istoriya i sovremennost'» - Modern problems of humanities and social sciences. Ser. "The spiritual life of society and man: Past and Present". 2014, Vol. 3, p. 37.
10. Mezhuev V.M. Ideya kul'tury. Ocherki po filosofii kul'tury [Idea of culture. Essays on the Philosophy of Culture]. M. Progress-Traditsiya. 2006. P. 39.
11. Borsyakov Yu.I. Paradigmal'nye osnovaniya gumanitarnyh nauk [Paradigmal bases of humanities] // Novye idei v filosofii - New ideas in philosophy. 2008, vol. 2, № 17, p. 89.
12. Beresneva N.I. YAzyk i real'nost' [Language and reality]. Perm. Publishing house of Perm State University. 2004. P. 48.
13. Kutyrev V.A. Krik o nebytii [Shout about nothingness] // Voprosy filosofii - Problems of Philosophy. 2007, № 2, p. 72.
14. Maslyanko Y.V. Sovremennoe obshchestvo: krizis smysla, identichnosti, «polifoniya smyslov» [Modern society: the crisis of meaning, identity, "polyphony of meanings"] // Vestnik NGU. Ser. «Filosofiya» - Vestnik NSU. Ser. "Philosophy". 2008, is. 6, № 3, p. 64.
15. Rozin V.M. Smysl teksta, smysl zhizni cheloveka, smysl sovremennogo obrazovaniya [Meaning of the text, the meaning of human life, the sense of modern education] // Mir psihologii - World of Psychology. 2014, № 1, s. 181.
16. A.S. Kravets, Kanykin S.V. Tekst i ego ponimanie [Text and its understanding] // Vestnik VGU. Ser. «Gumanitarnye nauki» - Herald of the Voronezh State University. Ser. "Humanitarian sciences". 2005, № 1, p. 300.
17. Lotman Y.M. Stat'i po semiotike kul'tury i iskusstva [Articles on semiotics of culture and the arts]. SPb. Academ. Project. 2002. 61 p.
18. Knyazev E.N. Telesno-orientirovannyj podhod v ehpistemologii [Body-oriented approach to epistemology] // EHpistemologiya i filosofiya nauki - Epistemology and philosophy of science. 2010, vol. 23, № 1, pp. 43-44.
19. Ibid. P. 44.
20. M.M. Bakhtin Avtor i geroj. K filosofskim osnovam gumanitarnyh nauk [Author and protagonist. To the philosophical foundations of the humanities]. SPb. Azbuka. 2000. Pp. 301.
21. Ibid. P. 301.
22. Borsyakov Y.I. Paradigmal'nye osnovaniya gumanitarnyh nauk...[Paradigmal base of humanities] P. 79.
23. Eco U. Rol' chitatelya. Issledovaniya po semiotike teksta [The role of the reader. Studies on the semiotics of the text]. M. Publishing House of the Russian State Humanitarian University. 2007. P. 198.
24. J. Heizinga Homo ludens. CHelovek igrayushchij [Homo ludens. Man playing]. SPb. Publishing House of Ivan Limbakh. 2011. P. 88.
25. Borsyakov Y.I. Paradigmal'nye osnovaniya gumanitarnyh nauk [Paradigmal base of humanities] // Novye idei v filosofii... - New ideas in philosophy ... P. 80.
26. J. Baudiyard Obshchestvo potrebleniya [Consumer society]. M. Republic. 2006. 72 p.
27. J. Heizinga Op. cit. P. 62.
28. J. Baudiyard Op. cit. P. 140.
29. Ibid. P. 143.
УДК 316.48
А. А. Плотников
Анализ опыта исследований социальных конфликтов в России
В статье рассмотрены основные направления отечественной конфликтологии, ее существующие методологические модели и особенности развития этой науки в нашей стране. Проведен анализ конфликтологических школ и направлений в российских исследованиях, показаны их сильные и слабые и стороны. Объяснена актуальность исследований социальных конфликтов, а также особое положение отечественной конфликтологии по сравнению с европейской и американской. Определены основные факторы, а также исторические предпосылки, повлиявшие на возникновение и развитие конфликтогенеза в современном российском обществе. Раскрыты основные сложности и проблемы исследований в данной области, а также намечены перспективы дальнейшего развития конфликтологической мысли в России.
© Плотников А. А., 2015 22
