CC BY
21Е.Д. Яценко, канд. филос. наук, доц., Восточноукраинский университет им. В. Даля
ПРОБЛЕМА ПРОСТРАНСТВА В СОВРЕМЕННОЙ МЕТАФИЗИКЕ
Жизнь есть борьба. Живое, будучи активным, реализует себя в некотором стремлении, преодолении или самоосуществлении. Подобная стратегия выживания с необходимостью предполагает навыки ориентирования. Животное, будучи вписанным в определенную экологическую нишу, полностью детерминировано контекстом. Основой для целеполагания, т.е. мотивации определенного поведения, выступают внешние факторы, или стимулы, которые влекут за собой прогнозируемые и закономерные типы реакций.
У человека стратегия выживания, а, следовательно, и принцип ориентирования в мире, существенно отличается. Стремление, свойственное живому, в человеке приобретает характер трансцен-дирования, т.е. способности интеллигибельного преодоления границ наличного бытия. Человек не является заложником данности, ему доступно сослагательное наклонение. Ж. Бодрийяр данный феномен интерпретирует так: «У животного нет бессознательного, потому что у него есть территория»1. Следовательно, ареол обитания настолько органично позволяет животному эксплицировать свою сущность, что конфликтная ситуация в этом отношении ничтожно маловероятна. Человек не вписывается в контекст в виде некоего органичного элемента. В человеке заложена способность выступать активным соавтором контекста, в координатах которого осуществляется его жизнь. Если животное эксплицирует сущность
1 Бодрийяр Ж. Симулякры и симуляция. - Режим доступа: http://lit.lib.ru/k/ kachalow a/simulacres et simulation.shtml
посредством территории, то таким полем в отношении человека выступает пространство. Это принципиальная дифференциация.
Философская проблема пространства является наименее исследованной. Почему имеет место подобная ситуация? Во-первых, причина в самоочевидности пространства: оно дано непосредственно в ощущениях. Во-вторых, из онтологии проблема пространства трансформируется в логические и синтаксические структуры языка, что весьма усложняет содержание и результативность дискурсивных практик. Следующий шаг на пути интериоризации пространства как стратегии его освоения - экзистенция как индекс, жест-указание, схватывание становления. Взаимодействие человека с миром строится по принципу объективации. Человек противопоставляет себя миру, осознает отдельность и автономность своего существования. Разорванность органичной связи с контекстом приводит к пониманию проблематичности мира-объекта, или пространства. Пространство, лишенное алиби мифологического сознания, ставшее объектом философской рефлексии, приобретает черты неустойчивости, текучести, релятивности. Это путь становления концепта пространства в качестве философской проблемы. В содержании этого становления заложено ключевое противоречие: чем настойчивее стремление мыслителя «приручить» пространство, обозначить его, сделать своим, тем более субъективистские и относительные черты оно приобретает. Главный тезис работы заключается в утверждении, что само понятие пространства как необходимого условия наличия сущего является первичной реализацией метафизической сущности человеческого познания. Пространство является исходной абстракцией, дифференцирующей сущее и сущность. Сущность сущего раскрывается в явлении, в пространственной координации. Но сущность сущего интеллигибельна по своей природе, следовательно, к пространству принципиально не редуцируема. Определение сущности как внутренне, или имманентно свойственное вещи; и явления как внешней экспликации внутреннего содержания дает основание утверждать, что пространство - условие, предпосылка и фон построения интеллигибельных конструкций любого уровня сложности.
В самом понятии пространства заложена диалектика простого и сложного. С одной стороны, понятие пространства предполагает некое единство, сущностное ядро, удерживающее уникальность означаемого объекта. С другой - пространство следует понимать как неоднородное, многоуровневое, модусное и т.д. Понимание пространства как единого и, следовательно, простого,
есть акт мышления трансцендентального субъекта. Закономерным следствием такой интерпретации будут метафизика и онтология. Если же ставить акцент на разнообразии - неминуем уход в эмпирику, в методологию естественных наук. Так или иначе, содержание естественных наук построено по принципу дескрипции. Метафизика, напротив, задает смысловую конструкцию для осуществления разведывательных практик, дает ключ интерпретации пространства объективной реальности.
В современной британской философской традиции устойчиво проявляется принцип модальной метафизики, аккумулирующей основные методологические подходы аналитической философии. В отношении философского дискурса мы с необходимостью имеем дело с установлением своего рода «предельных оснований», из которых может проистекать система суждений о фундаментальных принципах бытия и мышления. Произошедший в ситуации постмодерна отказ от классической метафизики обусловил своеобразное «бегство от онтологии», в связи с чем негации подверглась собственно философия в своей научной определенности и дисцип-линарности. Отсюда можно утверждать, что последовавший в качестве реакции на постмодернистские штудии «спекулятивный поворот» есть не что иное, как необходимость вернуть философии присущие ей на протяжении почти трех тысячелетий (для европейской парадигмы) атрибуты рациональности.
С интеллектуально-творческого рассмотрения проблемы пространства начинается, по сути, философская рефлексия как таковая. Европейская философия дает ряд рецептов для решения проблемы пространства. Пространство как диалектика пустоты и полноты берет начало в атомистической философии. К этой парадигме примкнут позднее Р. Декарт, И. Ньютон и др. Пространство как принцип организации, т.е. упорядочивания внешнего мира (Г. Лейбниц) и внутреннего опыта (Дж. Беркли, И. Кант) является следствием нарастающей смелости и отчужденности субъекта познающего. Тенденция интериоризации пространства в ходе истории, безусловно, не случайна. Содержание ее можно отождествить с прогрессом человеческой свободы, по Г. Гегелю. Нарастающий субъективизм, спровоцированный христианской мировоззренческой парадигмой, культивируя и взращивая внутренний мир, внутреннее пространство, оказывает существенное влияние на саму природу социальности. У человека наряду с необходимостью ориентации во внешнем пространстве, как природном, так и социальном, возникает необходимость упорядочения пространства внутреннего. Приоритет первичности и актуально-
сти в этом стратегическом противостоянии на стороне интериоризи-рованного пространства. Итак, проблема пространства в классической философии варьируется между двух полюсов: пространство как внешнее, объективное, материальное и пространство как рационалистическая процедура структурации, т.е. внутреннее, субъективное, идеальное.
Неклассическая философия отказывается от решения проблемы пространства в координатах физики, а также от дизъюнктивного принципа формальной логики. Речь идет о взаимном проникновении друг в друга полей различной природы. Подобная трактовка проблемы пространства обнаруживается, к примеру, в концепции географического детерминизма Ш. Монтескье. В этом направлении пространство интерпретируется как эффект взаимодействия социума с природной средой. Эта идея приводит к формированию понятия «жизненное пространство» Ф. Ратцеля, понятия «жизненный мир» Э. Гуссерля. Человек как социокультурное создание привносит во внешнюю среду собственную меру, приводит хаос к порядку, многообразие к единству. При таком подходе снимается жесткость оппозиции «субъект - объект» и дихотомия «внутреннее - внешнее». Неклассическая философия отказывается от незыблемости онтологической границы между внутренним, субъективным пространством и внешним, объективным. При таком подходе рациональность как основание философствования сменяется эссеистикой, потерей специфики философского мышления. Условность границы, релятивность маркирования «стискивает» пространство, лишает человека почвы, фундаментальных оснований. Смешиваются ориентиры координации («близь» и «даль» у М. Хайдеггера), место обитания человека становится непригодным для жизни, не антропо-размерным, непредсказуемым и угрожающим.
Проблема социокультурной метрики пространства как неорганического образования весьма своеобразно представлена в концепции О. Шпенглера. По мнению автора, культура есть способ стояния во времени, динамика изменений внутри полноты. Пространство в такой интерпретации означает «след» культуры - цивилизацию, сферу производства и потребления, но не Духа. Есть все основания утверждать истинность этого тезиса. ХХ век - эпоха амнезии Духа. Помимо множества иных грандиозных свершений, она продуцирует переоткрытие проблемы пространства-времени. Волюнтаризм субъекта, героически отбросившего метафизические оковы Духа, приводит субъекта к выводу о невозможности собственного существования. Постмодернистские штудии нередко вы-
зывают ассоциации с квартальным отчетом работы бюро ритуальных услуг. Планета при сугубо утилитарном ее рассмотрении оказывается слишком маленькой. Нарастающий и убаюкивающий гул цивилизации, часто называемый прогрессом, сжимает пространство. Отсюда специализация знания (особенно в физике и математике), все более узкая локализация проблемных полей исследования, а значит, коммуникационный вакуум, герметизм, изоляция. Закономерным явлением в таком случае следует указать формирование дискурсивной этики, этики коммуникативного пространства. Это коммуникативное пространство, или сообщество, должно быть устроено по принципу системы высокого порядка организации. Однако с некоторых пор философия не строит большие системы. Следовательно, системный принцип мышления как таковой несколько скомпрометирован. Человек описывается как творящий некие последствия. Очень ярко и весьма последовательно данный принцип прослеживается, к примеру, в семиотике и грамматологии. Научные теории, содержащие в основании антиметафизический пафос, носят откровенно условный или конвенциональный характер, помимо указанного выше крайнего сужения проблемного поля. Аналитической философии, в том числе, нужны предельные основания, иначе вопрос о критерии истины проваливается в дурную бесконечность. Несложно заметить, что вся западноевропейская метафизика является своего рода заклинанием против дурной бесконечности. Само понятие пространства предполагает наличие системообразующего элемента, и, соответственно, возможности дальнейшей предметной локализации. Культура как таковая есть собирание пространства в интеллигибельную конструкцию. Именно таким образом человек вписан в мироздание, таков способ его пребывания в мире.
Однако при всей плодотворности «реставрации» проблемы пространства в историко-философском контексте возникает ряд вопросов, которые мы попытаемся сформулировать:
1. В какой степени обозначает себя бытие, взятое как самоценность и не являющееся чистым феноменом, т.е. данностью, постулируемой и моделируемой в поле сознания?
2. Как в этой связи определяются координаты, в которых необходимо пребывает сознание: иными словами, являются ли пространство и время возможностью, моделирующей сознание, или онтологически присущи бытию как таковому?
3. Каково соотношение между трансцендирующими интенциями разума и экзистенциальной необходимостью (способностью) быть?
Итак, метафизика есть наука о предельных основаниях бытия и мышления. Метафизика легитимизирует экспликацию способности маркирования пространства. Онтология есть наука о бытии в его наличии, становлении и модусности; картография иерархически упорядоченной системы мироздания. Метафизика есть область полагания границ умопостигаемости, т.е. возможности обозначения модусов, равно как и определения области, где действительно только чистое теоретизирование, т. е. трансценди-рование. Онтология есть область развертывания модусов, когда сущее выражает себя через: а) пространство - время; б) субстанцию - акциденцию; в) возможность - вероятность, т. е. становится сущностью.
Метафизика путем постулирования и аппеляции к онтологии из пространственности присутствия сущего извлекает его интеллигибельную конструкцию, т. е. сущность. Сущность является целью отношения человека к миру, сущее как пространственная единица и локальность - условие и предпосылка бытия сущности. Уже античная метафизика созерцания постулирует разрыв между сущим как пространственной представленностью и сущностью как спекулятивным образованием. Человек в экзистенциальном горизонте присутствия сталкивается с сущим как данностью наличного бытия. Сущность, независимо полагающая себя, выступающая для «Я» объектом трансцендирования, есть вещь.
Исходя из сказанного пространство выступает областью локализации «Я» и одновременно полем трансцендирования. При этом его подобная интерпретация возможна только в том случае, если таковой возможностью обладает собственно бытие в его имманентном полагании. Взаимопереход трансцендентальных и экзистенциальных интенций определяет не только умопостигаемость пространства, его математическую выраженность, но, в первую очередь, возможность его непосредственного переживания и ощущения жизненного мира как устойчиво расположенного, «схваченного», «обжитого». Отсюда становится понятна причинность пространственно-конструктивной активности человека, моделирующего и модулирующего окружающий мир пространственно-пластическим образом, придавая оформленной вещности конструктивность взаимоотношения.
Горизонт человеческого существования не следует воспринимать как деструкцию или уничтожение пространства биологического. Весьма показательны в этом отношении труды выдающегося русского ученого В. И. Вернадского, сформулировавшего понятие ноосферы. Такая угроза действительно существует, однако утверждать некий закономерный характер такого отношения будет безосновательно. Альтернативный вариант «обживания» пространства представлен в фундаментальной онтологии М. Хайдеггера. Следует уделить особое внимание концепции «чуткого» существования. Однако в качестве пролога следует уточнить ряд существенных позиций.
Итак, мы живем в математически и эвритмически организованной Вселенной. Этот принцип сформулирован в древнем пифагорействе и составляет содержательное ядро точных и естественных наук по сей день. Указанные науки стремятся к познанию мира как такового, т. е. объективно. Заведомо обреченная и ограниченная позиция. Во-первых, наука как сфера деятельности человека предполагает определенную эффективность, т.е. социокультурную значимость полученных результатов. Во-вторых, эвристическая установка точных наук на усмотрение мира как безличностного и безликого, не предполагающего наличия в нем человека, доходит до фундаментальных пластов мироздания, обнаруживая там пустоту. В итоге смысл достигнутых результатов теряется. Дискурс о смысле - это уже философия. Смысл по определению не может быть бесконечным, в отличие от вариабельности интерпретаций. Устойчивость смысла обеспечивается его целостностью и внутренним единством. Смысл субстантивирован посредством границы. Метафизика и есть методология установления границы. Согласно метафизическому познанию, Вселенная есть целое, пространственная общность. Физика исследует данность, метафизика рассматривает данность как целое с целью установления смысла. Физика, изучая мир, доходит до основания его как пустоты, метафизика очерчивает границы, рассматривая нечто как целостность, как факт, как сущее, обладающее сущностью, или существенное. Физика осуществляет неантизацию пространства как целого. Метафизика есть конвенция, презумпция «есть» как граница умопостигаемости. Если теряется целостная модель мира - рефлексия становится невозможной. Мышление беззащитно перед дурной бесконечностью. Поэтому необходима конвенция физики с метафизикой как рефлексия границы, т. е. понимание пространства как области человеческой способности «быть», устанавливать соотношение субъекта и объекта. Че-
ловек очерчивает ойкумену, «набрасывание» есть основной экзи-стенциал, притяжение чужого с целью усвоения. Способом «укрощения» сущего, экспликации внутреннего основания, является создание особого среза реальности, а именно пространства семиотического. Человек познает сущее путем именования, т.е. установления границы и конституирования смысла. Такой подход дает нам объяснение пространственных ориентаций на уровне горизонта. Относительно предельно широкого масштаба логичной будет постановка вопроса: является ли Бытие чисто метафизической категорией, или существуют реально онтологические основания для спекулятивного усмотрения целостности Вселенной? Пространство существует как онтологическая данность, но мышление обладает способностью и возможностью структурации пространства. Обнаружение структуры есть сфера деятельности наблюдателя (координаты расстояния, отношение и т.д.) Имеет ли мироздание структуру? Нет, только возможность этой структурации. Метафизика через пространство культуры позволяет эмпирически ощутить Вселенную как целое (полагаем как целое, устанавливая структуру), а значит, предполагать наличие смысла. Бытие как целостность не сводимо к данности изолированного сознания. Сознание обладает изначальной трансцендирующей способностью преодоления пределов наличного бытия и полагания пределов во внеположенном пространстве объективной данности. Такая специфика познающего разума не может носить произвольный и случайный характер, а закономерно детерминирована внешней по отношению к человеку средой. Многообразие и динамика наличного бытия не может получить достаточного обоснования исходя из собственных интенций. В классической традиции такой объяснительной инстанцией для многообразия опыта предполагалось наличие Абсолюта. В неклассической философии трансцендирование обретает горизонтальную проекцию как социальности и коммуникации. Так или иначе, бытие как целостная организация сущего не поддается локализации в рамках изолированной феноменальной сферы. Необходимым фактором восполнения по отношению к сознанию является пространство внешнего как источник аффицирования перцепции. Специфика внешнего, т.е. онтологии, предполагает соответствующие познавательные стратегии. Это дает нам основание утверждать достоверность и легитимность моделирующих практик сознания относительно бытия как онтологической целостности.
Итак, встреча бытия и мышления не просто возможна, а действительна и закономерна. Бытие понято теперь как пространство
мира вовне и человеческая способность притянуть, освоить, инте-риоризировать. Пространство не является сплошностью, индифферентным образованием. Пространство предполагает наличие основополагающих координат как стратегии ориентации. Пространство деятельно, используется через маркирование, установление границы, локализацию. Общение с миром в контексте пространственных дислокаций сущего предполагает размеренность, или размеривание сплошности становления, привнесения в первичный хаос порядка и числа. Трансцендирующий субъект является точкой отсчета в гносеологической процедуре трансформации становления в пространственную систему онтологии. Dasein является точкой-фокусом встречи индивидуума с Бытием.
Точка встречи есть единица в числовых закономерностях ритма Вселенной. Необходимым условием, или основанием рационального мышления, является представление о Единстве Бытия, и, следовательно, о более локальных единствах, или целостностях, на иных уровнях онтологической иерархии. Единица пригодна для калькуляции, исчисления, что приводит к развитию технической и технологической составляющей антропологической проекции в мир. Отсюда наука и техника как ведущие сферы деятельности человека в западной культуре. Весьма значимым принципом западной культуры является мышление в бинарных оппозициях, через двоичный код. Двойка - отражение принципа полярности: истина / ложь, идея / вещь, добро / зло, свет / тьма и т.д. Познание осуществляется через пространственно детерминированную процедуру соотнесения единиц, сравнения, аналогии. Таким способом осуществляется процедура верификации истины. Христианская мировоззренческая парадигма продуцирует иной числовой код. Безусловно, это Троица. Троичный код в осмыслении мироздания позволяет отразить закономерность динамики становления, изменений, обозначить и уловить нечто иррациональное. Тройка - это связь двух единиц, закономерность, проявляющая себя в результате отношения. Поэтому христианство столь настойчиво аргументирует телеологизм и эсхатологию.
Числовой код пространства, по М. Хайдеггеру, есть четве-рица. В этом нумерологическом акте заложена потенция преодоления координат классической метафизики. Классическая метафизика со времен Парменида зиждется на понимании бытия как единого, т.е. как вечной истины сущего. Для интерпретации сущего мы привыкли обходиться горизонталью, т.е. продолжаем осуществлять акты мышления в координатах Эвклидовой геометрии, геометрии плоскости. Для описания сущего троичного кода этой
стратегии ориентирования может быть достаточно: субъект, объект и событие их встречи. Однако место их встречи, как правило, оказывается полем брани, сражения. Не напрасно Гераклит Темный называл борьбу отцом всего сущего. Идентификация сущности исходя из сущего - роковая ошибка западной метафизики. Сущее есть трансценденталия, но не трансцендентное. Смыс-лоопределяющей, смылоустанавливающей природой обладает не сущее, а Бытие как трансценденция. Сущее есть уровень онтиче-ской сущности, мышление есть сфера логической сущности, но обе они сходятся в сущности онтологической, которая есть истина самого Бытия. Бытие является той благодатной почвой, на которой возможно осуществление встречи онтического и логического, мира и мышления.
Для иллюстрации системы онтологии, основанной на четве-рице, М. Хайдеггер использует тетрактиду Пифагора. Это правильная пирамида с треугольным основанием. Удел сущего - троичный код основания. Мышление, ввиду изначальной метафизической способности, в восприятие мира привносит четвертую координату. Фокус восприятия при этом меняется до основания. В акте чистого созерцания человеку открывается Непостижимое, сущность как непосредственная убедительность образа, превышающее возможности логического определения, т.е. Логоса. Четверица не является открытием еще одной координаты в искусстве картографии, скорее это мотивационное открытие в искусстве жизни.
Исходя из точки-фокуса возможно проецирование пространства нескольких типов: чистые субъект-объектные предикации составляют пространство науки, а следовательно, и техники, интересам которой призвано следовать современное знание. Повседневная сфера жизнедеятельности, общения и быта аккумулируют пространство обыденности. Сфера особого интереса и самоценности, т. е. искусство, продуцирует художественное пространство. В рамках художественного пространства не актуализируется в противоречии трансцендирующая способность рационального познания и экзистенциальная необходимость присутствия в пространстве.
Искусство ближе к чувственному созерцанию, непосредственно и непредвзято: более архаичная и прямая экспликация человеческой сущности. Искусство создает антропосообразный континуум без привлечения ритуализированных софистических практик. Искусство не покоряет или перекраивает физический мир, а дает возможность понимания его как простора. Физическое пространство обнаруживаемо как место, результат и следствие способности
вмещать. Абсолютизация данного подхода основательно представлена в рационализме западной метафизики. М. Хайдеггер использует понятие основы, грунта, на котором произрастает нечто совершенно органичное и необходимое в своем существовании. Простор не может быть эквивалентом протяженности. Простор означает высвобождение, дарование свободы и заботливое сочетание факторов, дающих возможность осуществления. В такой интерпретации пустота как незаполненность также есть некое место, ожидание открытость встречи.
Наиболее наглядно содержание этого утверждения прослеживается именно в художественном пространстве. Так, по мнению М. Хайдеггера, скульптура представляет собой центр единства трех разнокачественных пространств. Пространство, объемлющее скульптуру как нечто целое, замыкает пространство, исчерпывающееся объемом фигуры. Субстанциальность внутреннего пространства и его дифференциацию от внешнего удерживает пространство границы, которое несводимо к понятию «пустого» места, или отсутствия вообще. Искусство скульптуры заключается в мастерском установлении этой границы: убрать лишнее, но оставить существенное. Граница в данном случае не может быть названа пустотой, а скорее мерой существования, или произведением. Поэтому искусство как технология произведения художественного пространства является первичной способностью ориентирования, установления линий демаркации. Пустота, или граница, является истоком, создающим место. Кроме того, художественное пространство наиболее пластично, подвижно и жизненно. Иные пространственные измерения не обладают подобной чувствительностью, более статичны и, как ни парадоксально, искусственны. Так, М. Мерло-Понти в качестве основного инструментария освоения пространства называет тело человека. По мнению автора, именно тело служит отправной точкой ориентирования в пространстве. Все координаты получают содержание исходя из этого центра. Поэтому художник, в определенном смысле, творец мира. Позиция, идеологически близкая М. Хайдеггеру. Восприятие, перцепция не могут служить детерминантами пространства. Заинтересованный взгляд, вера в значимость, желание жизни - вот что придает пространству полноту и содержание.
Наиболее операционально проблема пространства раскрывается в живописи. Операции с пространством в живописи осуществляются посредством перспективы - способа изображения объемных тел, передающий их собственную пространственную структуру и расположение в пространстве. Как известно, в изобразительном
искусстве представлено различное применение перспективы: линейная прямая и обратная. Понятие прямой перспективы существовало еще в Античности. Однако в пространстве художественного творчества существенной роли не играла. Интерес к технике изображения трехмерной протяженности на плоскости полотна вспыхивает в эпоху Возрождения. Данный феномен вовсе не случаен. Большинство ученых связывает его с развитием точных и естественных наук, позицией статичного наблюдателя в жестко детерминированном пространстве механики. Существует мнение, что прямая перспектива является неестественным для человека фокусом взгляда на мир. Произведение, устроенное по принципу прямой перспективы, создает автономное пространство, не нуждающееся в присутствии Другого. Изображение как бы подавляет реципиента, как изливающая хрусталь ваза, по О. Мандельштаму, обнажая сущность, уничтожает тайну и лишает движения.
Обратная перспектива основана на другой векторности движения. Таким образом организованная композиция имеет несколько горизонтов и точек зрения, предметы кажутся увеличивающимися по мере удаления от реципиента. Зритель как бы вовлечен в изображение, является центром этой композиции. Весь живописный мир предназначен для него. Закономерно, что наибольшее распространение принцип обратной перспективы получил не в светской, а религиозной живописи, а именно православной иконописи. Линейная перспектива отражает принцип познания мира с помощью рациональных практик. Обратная перспектива глубоко символична по своей природе. Основательной критике принцип прямой перспективы подвергает П. Флоренский. Согласно его мнению, прямая перспектива является фокусом зрения циклопа, существа с одним глазом. Человеческое восприятие изначально динамично, поэтому однозначно зафиксированный центр изображения лишает это изображение противоречивости жизни. Возникновение прямой перспективы П. Флоренский связывает с решением задач утилитарного характера: впервые этот принцип организации пространства возникает при конструировании театральных декораций. В классическом театре зритель - лицо совершенно пассивное, созерцатель некоего объективно данного действа. Это именно объективированное пространство, однородное и бесконечное, распространяющееся одинаково во всех направлениях. Представление о бесконечном пространстве неестественно и угрожающе для человека. Человек же изначально существо конечное и ограниченное. Первичная локализация пространства в опыте - линия горизонта. Вся плоскость по-
вседневности так или иначе разграничена, обозначена и замкнута. Самодовлеющее пространство прямой перспективы предполагает эквивалентность мест по отношению друг к другу, мир равнозначных объектов, тотальная унификация. Субъективизм ставит задачей заменить реальность искусственным миром, улучшенной моделью, что в конечном счете оборачивается отчуждением.
Египетская и древнегреческая культуры располагали весьма основательными познаниями в области геометрии. Однако прямая перспектива не получила какого-либо значимого распространения. П. Флоренский утверждает отсутствие соответствующей мотивации в древних культурах, что делает неприемлемой линейную перспективу, основанную на принципе господства над природой. Часто живопись по принципу линейной перспективы называют фотографической. Известное преувеличение. Живопись не создает копию физического пространства. Она изображает мир определенным образом. Прямая перспектива дает нам рационалистическую картину мира сущего. Пространство представлено здесь как совокупность правильно упорядоченных мест. В этом выверенном и рафинированном пространстве движение носит характер случайного, несущественного элемента. Отсутствие внутренней напряженности полотна оставляет нейтральной эмоциональную сферу, так как изображение предполагает интеллектуальное созерцание, а не аффективную реакцию. Такая диспозиция тоже не случайна, ведь прямая перспектива есть прямой и однозначный ответ, в отличии от обратной перспективы как вопрошания. Обратная перспектива изображает невыразимое, символическое пространство, область Духа. Такая жесткость пространственных форм и конструкций отразилась в способах преодоления миметизма классики. С одной стороны, критика сводилась к абсолютизации пространства и формы, как, например, в кубизме. С другой - отказ от формы в пользу цвета, как, например, в импрессионизме и экспрессионизме.
Весьма неоднозначно решается проблема пространства в литературе. Наиболее содержательную теоретическую концепцию в этом отношении предлагает М.М. Бахтин. Он вводит понятие «хронотоп», содержательно близкое теории относительности А. Эйнштейна. Хронотоп - это единство пространственно-временного континуума, делающее возможным некие события. Как системообразующий принцип, задающий логику последующих событий. Тогда в произведении присутствуют достоверность и реалистичность, многоуровневость смысловой конструкции. Автор произведения становится создателем микрокосмоса, устроенного по его законам. Это понятие также отра-
жает известное единство времени, места и действия Н. Буало. Получается, что у художественного пространства существует своя имманентная логика. Необходимы первичные условия проявления смысла. Так, невозможно представить классический театр без сцены. Почему возникает сцена как условное ограничение и организация пространства? Во-первых, как реализация утилитарного принципа: концентрация пространства, освобождение места с целью акцентуации внимания. Во-вторых, как метафизическая необходимость «выгораживания» пространства в мировой пустоте. Сцена - это заменитель мировых координат. Данный принцип весьма назидательно представлен в «Театральном романе» М. Булгакова: главное - овладеть пространством. Сцена - это условность, делающая условным объективность пространства. Условность сцены позволяет сделать пространство пластичным. За счет технического оформления сцены пространство можно значительно расширить, сжать или сыграть на контрасте. Современный театр изобилует подобными экспериментами с физическим пространством и способами его перцепции. Семиотическое пространство театра также динамично и подвижно, насыщено и объемно. Действо, ограниченное во времени и пространстве, не может быть бессодержательным, должно давать квинтэссенцию смысла. В противном случае возникает ситуация абсурда, также популярная в театре модерна. Также пространство театра служит благодатной почвой для экспериментов в области синтетического искусства: опера, балет, эстрада и т. д.
Итак, искусство привносит в мир иной порядок, создает пространство иного типа. Как Господь, или Абсолют, есть великий геометр, или архитектор Вселенной, так и человек творит близкий ему мир по собственному усмотрению. Стремление творить является атрибутивной чертой человеческой сущности, условием и средством выживания. Счастливым союзом творчества и прагматизма можно назвать такой вид искусства, как архитектура. Храм, жилье - локализация с целью достижения безопасности, стремление убрать лишнее пространство.
Античная пифагорейско-платоновская геометрия пространства привносит в архитектуру канон «золотого сечения», различные теории пропорций, поиск структурного выражения гармонии мира. Античный космоцентризм находит отражение в практической жизнедеятельности человека. Мир как шедевральное произведение искусства предполагает совершенно четкую стратегию взаимоотношения с ним. Данный принцип весьма показательно прослежива-
ется в греческой трагедии как нарративе о последствиях реализации свободы, бунта против универсальных законов мироздания.
Совсем иную пластику пространства представляет средневековый собор. Вся архитектура сооружения указывает на разрыв между земным и божественным. Храм есть пространство иное не только по организации, но и по качеству, ритму, содержанию. Пребывание внутри этого континуума налагает четкие нормативы в поведении человека. Наряду с этим представлена иная альтернатива внутри мира, иное пространство есть путь к праху, гибели, забвению. Правильный выбор очевиден.
В эпоху Возрождения человек перенимает полномочия по части креатива у Вселенной и ее создателя: действует не только по установленным образцам, но и проявляет все большую свободу творчества, стремление к идеалу, основанному на уникальном видении. В эпоху Нового времени эта тенденция перерастет в стремление к прямолинейности и правильности форм, чистоте композиции, рациональности построения. Как и все связанное с рационализацией, этот процесс заведомо влечет отчуждение. Так, в романтизме возникает представление о городской архитектуре как гиганте, подавляющем и перемалывающем личность, беззащитную перед ее мощью и монументальностью.
Итак, архитектура - это прямая мировоззренческая проекция. Человек устраивает свое жилище в зависимости от того, как понимает мир и самого себя в нем. Архитектура есть сознательное определи-вание пространства исходя из его содержательного определения.
Временные искусства дольше шли к манипулированию пространством. Онтологические детерминанты в интерпретации феномена музыки впервые упоминаются в пифагорейском ордене. Теория гармонии сфер, музыки космоса основана на универсально-онтологической символике числа, меры. Метафизика описывала интеллигибельную конструкцию, в которой математика и музыка представляли собой единое целое, а разница появляется в способе проявления, обнаружения и восприятия. Такой подход был подвергнут жесткой критике в зрелой философии Античности. Платон и Аристотель культивируют интеллектуальное созерцание, отрицая при этом существенность восприятия эстетического как убывания сущности. В позднеантичной традиции эстетическое проходит определенную реабилитацию: музыка как числовая закономерная последовательность есть ритмическая и мелодическая организация сплошности потока становления. Музыка средневекового теоцентризма движется
в русле этой традиции, упорядоченность структуры звуковых связей оценивалась исходя из принципа консонантности.
С ослаблением целостности традиционной культуры, происходящим в эпоху Возрождения и Просвещения, намечается описанный выше процесс локализации и спецификации знания. Феномен музыки получает дуальную интерпретацию: на основании физики как континуума акустических волн и психологии как феномена ощущения и переживания. В дальнейшем тенденция дифференциации нарастает. Появляется история музыки, семиотика музыки, феноменология музыки, эстетика музыки, история музыки и т. д. Рассуждение о сущности музыки сводится к исследованию последствий ее существования.
Онтогносеологический анализ музыки осуществляет А.Ф. Лосев. Смысл музыкального произведения принципиально не редуцируем исключительно к эстетической доминанте. Музыкальное произведение как сложно организованная целостность, аккумулируемая с помощью нормы, закона, бытийственной меры есть символическое образование. Только поэтому мы воспринимаем акустические волны как транслятор внутреннего смыслового напряжения. Пространственная проблематика в музыке четко оформилась примерно к XII в. с возникновением полифонии. Музыкальное произведение, сконструированное по принципу полифонии, представляет собой пространственно-временной континуум, или пространственное соотношение временных линий. Венский классицизм, основанный на антропосообразном построении музыкального произведения, создал «универсальную выкройку» пространственно-временной континуальности. Сонатно-символический цикл XVIII и XIX вв. дает возможность уследить динамически и последовательно становящуюся гармонию, позволяет субъекту чувственно быть, а не познавать. Сонатно-символический цикл продуцирует онтологическую форму, в которой Бытие представлено как катарсически очищенное, как чистая смысловая конструкция.
Подведем некоторые итоги. Проблема пространства составляет одну из наиболее существенных магистралей истории западной метафизики. Вместе с тем решение проблемы носит скорее аксиоматический, нежели рефлексивный характер. Этот факт служит основанием утверждения о необходимости и актуальности постановки проблемы. Решение проблемы пространства в классической метафизике основано на реализации диалектического принципа раздвоения единого: дифференциация на абсолютное и относительное, внутреннее и внешнее. Неклассическая философия
в качестве атрибуции пространства определяет метафизическую сущность человека. Пространство как категория метафизики служит основанием для определения содержания бытия и мышления, а также необходимым условием их встречи, обозначения их взаимного полагания и взаимопроникновения. Наиболее ярко прослеживается социокультурная детерминация стратегии ориентирования в пространстве и его присвоения в искусстве.
Итак, пространственная проблематика является наиболее фундаментальной и показательной в определении специфики взаимоотношений человек - мир.
Список литературы
1. Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе // Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. - М.: Худож. лит., 1975. - С. 234-407.
2. Бодрийяр Ж. Симулякры и симуляция. - Режим доступа: http://lit.lib.rU/k/ каЛа1ош_а/8ти1асге8_е^8ти1айоп.8Ыт1
3. Мерло-Понти М. Феноменология восприятия.- М.: Ювента: Наука, 1999. - 608 с.
4. Флоренский П.А. Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях. - М.: Прогресс, 1993. - 321 с.
5. Хайдеггер М. Бытие и время. - М.: Республика, 1993. - 448 с.
6. Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет. - М.: Гнозис, 1993. - 464 с.
7. Шпенглер О. Закат Европы. - М.: Мысль, 1993. - Т. 1. - 592 с.
