CC BY
145НАРОДЫ
Проблема описания языковой смерти (на материале урумского языка посёлков Мангуш и Старый Крым, Украина)
Владимир Иванов
Ключевые слова: вытесняющий язык, греки Приазовья (урумы и румеи), два периода советской языковой политики, Джона Эдвардса модель языковой смерти, диглоссия, отношение носителей языка к его сохранению, пассивная компетенция, Роберта Диксона стадии языкового сдвига, урумский язык, урумы цалкские и приазовские, уходящий язык, языковая смерть, языковой сдвиг.
Язык умирает не тогда, когда народ лишается государства, или естественной среды обитания, или культуры.
Язык умирает, когда на нём уже больше нечего сказать.
В. А. Плунгян. О (бес)конечности языка
Кто такие урумы Приазовья? Этот термин принят в этнографии для обозначения тюркоговорящих потомков греческого населения средневекового Крыма, переселённого в Мариупольскую губернию указом 1780 года императрицы Екатерины II. Основным местом проживания урумов являются город Мариуполь и его окрестности в Донецкой области Украины.
Относительно численности урумов точные данные отсутствуют, называется цифра в 45 тыс. человек. Насколько ей можно доверять?
В Донецкой области по Всеукраинской переписи, проведённой в 2001 году1, греками назвали себя 77 516 человек, из них 4153 человека назвали греческий родным языком. Сами по себе эти цифры мало
Владимир Григорьевич Иванов, студент английского отделения факультета иностранных языков Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена, Санкт-Петербург, участник Школы молодого автора в 2007 году.
о чём говорят. Хотя подавляющее большинство греков Приазовья проживает в Донецкой области, приазовские греки разделены на две большие группы — тюркоговорящие урумы и грекоговорящие румеи. Обе группы относятся к крымским переселенцам и считают себя греками, однако это всё-таки две разные группы: урумы называют себя «греко-татарами», румеи — «эллинцами». В переписи это разделение не отражено. При переселении из Крыма в Мариупольскую губернию было основано 21 поселение, из них десять урумских, девять румейских и два смешанных (город Мариуполь и посёлок Салгир Янисала, сейчас — Великая Новосёловка). По этим сведениям можно сделать вывод, что урумов при переселении было чуть больше, чем ру-меев. Косвенно это подтверждается и тем, что урумы в греческой общности XIX века считались городскими жителями, «базарянами», то есть в Мариуполе было всё-таки больше урумов, чем румеев. Если такая пропорция между группами сохранилась до сегодняшнего дня, то цифра в 40—45 тыс. человек кажется правдоподобной.
В отношении языка картина ещё более запутана. Например, часть урумов называют свой язык греческим, оговариваясь: «Он не такой, как у эллинцов, а греко-татарский», другие называют свой язык «татарским» и говорят: «Он близок к турецкому, азербальджан-скому (так! — В. И.), а не к греческому». Вопрос переписи: «Какой язык вы считаете родным?» — нельзя назвать корректным. Человек может не говорить по-урумски, но считать его родным языком. По результатам переписи только 5% греков назвали греческий родным (тогда как, например, 92% крымских татар в Крыму называют родным язык своей национальности); значит, оба языка — румейский и урумский — находятся в очень плохой степени сохранности.
Культурная традиция урумов представляет собой симбиоз исконно христианской культуры византийского населения Крыма и мусульманской культуры татар, являвшихся доминирующим этносом на полуострове вплоть до его присоединения к Российской империи. Эта двойственность находит отражение как в свадебном обряде, так и в национальной кухне и костюме урумов (Приложение 2).
Урумский язык принадлежит к тюркской языковой семье и при грубом обобщении может рассматриваться как «законсервированный» вариант крымско-татарского языка XVIII столетия. В нём существуют несколько групп диалектов. Полярными являются огуз-ская (близкая к турецкому) группа — диалект Старого Крыма и Мариуполя и кыпчакская (близкая к татарскому) группа — диалект урумов Мангуша, Старобешево, Великой Новосёловки. Остальные
диалекты смешанные и входят или в кыпчако-огузскую группу, или в огузо-кыпчакскую — в зависимости от преобладания в них тех или иных элементов. Диалект таких населённых пунктов, как Гранитное, Староласпы и Староигнатовка, — огузо-кыпчакский. Диалекты имеют выраженные соответствия в фонетике, лексике и грамматике. Характерным примером является наличие совместно-инструментального падежа в огузском диалекте и его отсутствие в кыпчакском2.
До недавнего времени урумский не имел статуса отдельного языка, а считался диалектом крымско-татарского. Сколько-нибудь значимые его описания начали появляться лишь в последние двадцать лет. Первым учёным, который посвятил серьёзные работы урумскому языку, стал Александр Гаркавец. Его перу принадлежит настольная книга всех занимающихся урумским языком — урумско-украинский словарь3, доступный и в электронном формате. Поражают энтузиазм и самоотверженность этого человека: практически в одиночку он не только собрал огромные сведения об урумском языке (скажем, о состоянии урумского языка в 1980-е годы мы можем судить только по его работам), но и сделал этот материал доступным для широкой публики. Среди работ, посвящённых культуре и традициям греков, проживающих на территории бывшего Советского Союза, стоит особо отметить сборник «Греки России и Украины», в котором собран обширный материал по переселению греков из Крыма в Приазовье, а отдельный раздел в несколько десятков страниц отведён этнографии приазовских греков4.
В настоящее время урумский язык находится на грани исчезновения, единственным разговорным языком для всех без исключения урумов служит русский. В урумских сёлах невозможно услышать самого примитивного диалога на урумском языке; он используется только в случае общения с исследователями.
Слово «урумы» (игит1аг) происходит от арабского '?)_> (гит), которое, видимо, является искажённым произношением греческого рошшо1 (готаю1) \ обозначавшего греческое население восточной части Римской империи. В тюркские языки слово было заимствовано в форме urum и использовалось как наименование для всего христианского населения Османской империи и Крыма. Помимо урумов Приазовья существуют цалкские урумы или триалетские греки, выходцы из Понта и Трапезунда, эмигрировавшие в Восточную Грузию (в район Цалкского нагорья) в период с XVIII до начала XX века. Их язык близок к турецкому. В литературе, особенно англоязычной, когда говорят об урумах, имеют в виду именно цалкских урумов.
Существуют различные гипотезы относительно этнического происхождения приазовских урумов. Елена Всеволодовна Пере-хвальская, описывая этнолингвистическую ситуацию в Приазовье, замечает6:
«В среде самих греков бытует легенда о том, что в условиях Крымского ханства, где мусульманство было официальной религией, а тюркский (крымско-татарский язык) официальным языком, они были поставлены перед выбором: сменить религию или язык. Они выбрали язык, сохранив религию, как большую ценность. По-видимому, в действительности имел место иной процесс — переход части крымских татар в православие под влиянием окружающего греческого населения. Как известно, в те времена религиозная принадлежность имела несравнимо большее значение для самосознания людей, чем язык или общность происхождения, а потому тюркоязычные христиане стали отождествлять себя с греками, а не с крымскими татарами, турками и другими народами, исповедующими ислам».
Среди греков Приазовья, наряду с греческими фамилиями, распространены фамилии и тюркского происхождения: Ахбаш, Беш, Джансыз, Кальянов, Сармамых, Джеломанов. В урумских посёлках тюркские фамилии преобладают над греческими.
Полевое социолингвистическое исследование состояния урум-ского языка, в котором участвовал автор, проводилось в 2005 году экспедицией Санкт-Петебургского государственного университета в двух посёлках Донецкой области: Мангуш и Старый Крым7. На полученные тогда материалы и опирается эта статья. Хочется сказать спасибо всем участникам экспедиции, в особенности поблагодарить Катю Смирнову и Веру Александрову, в самые тяжёлые моменты приходивших на помощь автору этих строк.
Какие термины и как используются в статье
Понятие «языковая смерть» охватывает целый ряд явлений: потерю титульного языка этнической группой; потерю языка иммигрантами в иноязычном окружении; потерю языка отдельно взятой личностью при разных обстоятельствах; структурные сдвиги в языке, приводящие к уходу его исконной формы и т. д.8 Терминами, близкими к термину «языковая смерть» (англ. language death) являются «убийство языка» (language murder), «самоубийство языка» (language suicide), «языковой каннибализм» (language cannibalism) и др.
Николай Борисович Вахтин, пытаясь каким-то образом структурировать запутанную терминологическую базу, предлагает выделять варианты языковой смерти в зависимости от того, какими качественными оппозициями может быть охарактеризовано это явление9.
1. Индивидуальное — групповое: идёт ли речь о потери языка индивидом или группой людей?
2. Структурное — внешнее: идёт ли речь о структурных изменениях в грамматике, лексике или фонетике или об утрате языка в целом как средства коммуникации?
3. Первый — второй язык: идёт ли речь об утрате родного языка или выученного второго языка?
За исключением нескольких экзотических случаев, когда языки погибали вследствие природных катаклизмов, языковая смерть — результат языкового сдвига (language shift). Языковый сдвиг в самом общем смысле — это динамичное состояние конкуренции двух языков в пределах одной языковой общности. Оно возникает тогда, когда на одной территории сосуществуют две этнические группы, одна из которых обладает рычагами политического и экономического влияния, а вторая находится в подчинённом или угнетённом положении. В XIX—XX веках эта ситуация была широко распространена в колониальных странах, где функцию административного управления над туземным населением исполняли европейцы. В результате за европейскими языками закреплялся статус более важных языков, с которыми ассоциируются власть, влияние, карьерные перспективы, а языки подчинённых этнических групп признавались их носителями отсталыми.
Языковой сдвиг может иметь самые разнообразные последствия, однако чаще всего он приводит к одной из двух ситуаций.
1. К ситуации диглосии, то есть стабильного сосуществования двух языков, когда за каждым из них закреплены свои собственные функции и сферы использования. Например, во многих странах Африки европейские языки — английский, французский, португальский — считаются официальными языками и используются в дело- и судопроизводстве, а также для межнационального общения, а многочисленные племенные языки — для общения внутри семьи или группы.
2. К поглощению местного языка доминирующим языком метрополии. Так случилось со многими индейскими языками в Северной Америке.
Вторая ситуация и называется языковой смертью.
Ещё один вопрос без однозначного ответа: когда наступает языковая смерть? Или, вернее, когда язык становится мёртвым? В нашей работе мы будем придерживаться простейшего определения — языковая смерть наступает тогда, когда язык перестаёт быть инструментом общения. Однако такое определение далеко не универсально. На мёртвом латинском языке не только вплоть до начала ХХ века создавалась элитарная поэзия, но и велась оживлённая переписка в среде европейской культурной элиты эпохи Возрождения и Реформации; да и в наше время латынь остаётся официальным языком государства Ватикан. В этой связи упомянем высказанное автору в частной беседе мнение доцента кафедры классической филологии СПбГУ Ирины Владимировной Нарусевич: «язык считается мёртвым, когда он перестаёт развиваться». Стоит, однако, заметить, что такое определение верно только для узкой группы языков с обширной письменной традицией: санскрита, древнегреческого, латыни, старославянского, классического арабского. Эти языки напрямую связаны с религией и используются в религиозных обрядах, тогда как большинство мёртвых языков — это языки малых этнических групп, вытесненные европейскими языками в результате колониальных завоеваний. В действительности перед смертью языки переживают бурный период изменений, который напоминает агонию: под воздействием «поглощающего» языка или «языка-убийцы» (1ап-gшge-kШer) в отмирающем языке появляется огромное количество заимствований даже тех слов, эквиваленты которых в нём имеются; сложные грамматические структуры заменяются простыми; нарушаются нормы лексической и стилистической сочетаемости; смещаются интонационные модели. Всё это можно наблюдать в урум-ском на современном этапе его развития. Например, информанты не помнили, как по-урумски будет «высокий», и предложение из грамматической анкеты «это дерево высокое», переводили — «это дерево длинное». Стремительные структурные изменения в языке — чёткий признак языкового сдвига.
Итак, мы будем говорить о потере языка целой этнической группой. Этот язык не был для неё изначально родным, однако использовался как единственное средство общения в течение нескольких веков и лишь к концу XX века был вытеснен русским языком. При этом структурные изменения в языке нас не интересуют. Под утерей языка мы понимаем утрату его устной формы, а в письменной форме урумский язык практически не зафиксирован10.
Первоначальной целью нашего исследования было описание феномена переключения кодов (code-switching). В социолингвистике семиотический термин «код» понимается в смысле языка как инструмента коммуникации. Стандартный пример кода — это диалект. Переключение кодов — основа языкового поведения индивида в многоязыковом сообществе, где один и тот же человек при разных обстоятельствах использует разные языки п. Иначе говоря, мы задумывали выяснить, в каких сферах общения и кем из языковой общности используется урумский/русский/украинский язык. Образцом служила знаменитая работа Сьюзен Гал, изучившей двуязычный австрийский посёлок Оберварт (Oberwart)12. Оберварт одно время находился на территории Венгрии, а потом перешёл к Австрии, вследствие чего в посёлке сложилось венгерско-немецкое двуязычие. Гал удалось показать, что в разных сферах или доменах13 общения используются разные коды; более того выбор того или иного кода зависит от возраста носителей. Так, если в церкви носители всех возрастов использовали только венгерский язык, в домашнем общении на нём говорили одни пожилые люди. Эти наблюдения были сведены в таблицу, наглядно демонстрирующую, что чем старше носитель — тем чаще он использует венгерский язык, а также что венгерский используется чаще в специфических сферах, например, на чёрном рынке, — как своего рода тайный язык.
Однако ситуация в урумских посёлках кардинально отличалась от зафиксированной Гал в Оберварте: во всех сферах общения использовался только русский язык, налицо была смерть урумского языка.
Единственной универсальной моделью для описания языковой смерти остаётся ещё не доработанная модель Джона Эдвардса14. В ней воедино сведены все мыслимые и немыслимые аспекты языковой смерти. В частности, Эдвардс предложил спроецировать 11 параметров языковой ситуации (демографический параметр, политический, образовательный, географический, религиозный и т. д.) на три разных уровня языковой смерти: на уровень говорящего, на уровень языка в целом, на уровень ситуации. Получилась таблица из тридцати трёх вопросов (например, параметр «демография» + уровень «говорящий» = вопрос о численности и компактности расселения носителей). Ответы на 33 вопроса дают целостную картину языковой смерти; если же периодически повторять описание, мы получим динамику ситуации на определённом отрезке времени, а сопоставление двух описаний даёт возможность выявить самые тонкие различия между двумя ситуациями.
Модель Эдвардса хороша тем, что учитывает практически все аспекты языковой смерти. Но она требует масштабного сбора информации, зачастую недоступной. Поэтому решено было к ней не прибегать, а описывать ситуацию с двух точек зрения: во-первых, оценить степень пассивного владения языком разными группами внутри посёлков: во-вторых, выяснить отношение к языковой смерти (бывших) носителей языка. Подобного рода работа проводилась и ранее и описана Владой Барановой15; проблема, однако, в том, что предыдущие исследования не опирались на широкий эмпирический материал и выводы делались в основном на основе частных интервью. Более того, Влада Баранова занималась вопросом, лишь отчасти соприкасающимся с темой языковой смерти: теперешнее состояние урумского языка интересовало её не само по себе, а в связи с самоидентификацией урумов.
Оценка пассивной компетенции
Под пассивной компетенцией понимается такое владение языком, когда человек не способен составить грамотное устное высказывание или поддержать беседу на языке, но понимает высказывания со слуха. Нас интересовало, насколько сложные в грамматическом и лексическом плане тексты способны понимать разные категории информантов.
Оценка пассивной компетенции проводилась в обоих посёлках. Для этого была разработана специальная анкета, включавшая в себя тексты пяти уровней сложности. Тексты разделялись по возрастанию сложности грамматических структур и относительной сложности лексики, хотя во всех текстах использовалась только бытовая лексика. Первый текст состоял из четырёх отдельных слов, обозначающих наименования блюд урумской кухни и названия праздников, а также из фразы «я тебя люблю». Пятый текст был записан на диалекте, отличном от мангушского. Так как исследователей не интересовали проблемы структурных изменений, происходящих в языке на стадии его умирания, ответы на анкету ранжировались по пяти социальным переменным с целью выяснить, какие из них окажутся релевантными: а) год рождения (возраст); б) место рождения (коренной житель или нет); в) место учёбы и работы (в посёлке или за его пределами); г) национальность родителей (оба урумы, или только один); д) национальность супруга/супруги.
В исследовании принимали участие около 80 человек, данные, полученные по ответам, были сведены в таблицу. В связи с техническими сложностями обработки этих материалов мы располагаем достоверными данными только по ответам 42 информантов, что даёт, конечно, незначительную выборку16, однако некоторые выводы сделать можно.
1. Практически все информанты справились с первым текстом. Более того, русские и украинцы, проживающие в посёлке вместе с урумами, свободно ориентировались в названиях урумских блюд и праздников. Так или иначе, все жители посёлка могли вспомнить одно или несколько урумских слов. Отдалённо это напоминает ситуацию с английским языком у образованных жителей Индии. Большинство из них владеет английским в классическом британском его варианте, однако для обозначения местных реалий они используют слова из местных языков.
2. С пятым, диалектным, текстом не справился никто. И это при том, что различия в диалектах на самом деле не настолько серьёзные, чтобы помешать говорящим на одном диалекте понять говорящих на другом. Единственное, что смогли сделать информанты пожилого возраста и информанты с высокой языковой компетентностью, — это определить, что текст записан на другом диалекте. Некоторые даже верно указывали, на каком.
3. В отношении остальных трёх текстов, различавшихся по уровню сложности, информанты разделились на три группы. Первая группа успешно справлялась со всеми тремя текстами; члены второй — полностью справились с самым лёгким из них, а два других понимали только наполовину или отдельные слова; третья группа делала ошибки в самом простом тексте, однако могла понимать некоторые грамматические структуры. Из 42 человек к первой группе относятся 14 человек, ко второй — 13, к третьей — девять человек, ещё шесть не смогли справиться ни с одним текстом.
4. Чёткого разделения ни по одной из переменных получить не удалось. Единственной переменной, которая показывает более или менее стабильные различия во владении языком, оказался возраст информантов. Во-первых, не было обнаружено ни одного носителя младше 25 лет, владевшего языком хотя бы пассивно. Правда, среди информантов была девочка 12 лет, знавшая несколько ругательств по-урумски, однако то был случай механического запоминания. Во-вторых, информанты старше 50 лет (родились до Великой Отечественной войны) в целом демонстрировали лучшее знание языка, чем
родившиеся после 1941 года. Так из 29 информантов, родившихся до 41 года, только двое не могли справиться ни с одним текстом. Самые старые информанты (1914, 1915 и 1920-е годы рождения) умели переводить тексты с русского на урумский. Два информанта 1940-го года рождения свободно переводили тексты с русского и умели говорить на урумском. Среди 13 информантов, родившихся после 1941 года, четверо не смогли справиться ни с одним текстом. Один человек справился со всеми текстами, кроме диалектного. Остальные продемонстрировали средний уровень пассивной компетенции. Ни один из них не смог перевести на урумский язык фразы с русского.
Такая картина возрастной дифференциации укладывается в предложенную Диксон17 схему стадий языкового сдвига. Диксон пишет о переходе аборигенов Австралии на английский, мы скорректируем её описание для урумской ситуации.
Стадия первая. Местный язык используется как единственный язык всей общностью. Применительно к урумам это справедливо для дореволюционного периода и первых лет советской власти. В немногочисленных описаниях и путевых заметках дореволюционной эпохи18 урумы, если и попадают в поле зрение авторов, то о них пишется, что они говорят на неясном крымско-татарском наречии. Отмечается, что урумы и румеи не понимают друг друга. В целом из описаний следует, что как в урумских, так и в румейских сёлах говорят только на местных языках, хотя в Мариуполе эти языки сосуществуют с русским (в городе были русские мужская и женская гимназии, выходили газеты на русском). Это подтверждается свидетельствами старейших жителей Мангуша. Они помнят то время, когда «никто вокруг по-русски не знал».
Стадия вторая. Одни члены общности ещё владеют местным языком, для других он — уже второй язык. Сам этот язык сохраняется в традиционной форме. В судьбе урумского языка такой точкой перелома стали, на наш взгляд, 1920-е — начало 1930-х годов. И связано это, во-первых, со сталинским курсом на агрессивную русификацию малых народов СССР, во-вторых, с изменениями в этническом составе урумских посёлков в ходе индустриализации. В советской языковой политике традиционно выделяют два периода19: интернациональный 1920-х годов, когда под лозунгам освобождения от национального гнёта и в условиях подъёма самосознания малых народов на основе латиницы создавались многочисленные алфавиты для бесписьменных языков и открывались школы с обучением на языках малых народов СССР; и национальный, длившийся с непродол-
жительными «оттепелями» с конца 1930-х и до распада СССР — с «закручиванием гаек» на местах, с обязательным преподаванием русского в школах и прекращением какой бы то ни было государственной поддержки языков малых народов. В 1920-е годы в мангуш-ской школе открываются классы с преподаванием на урумском или на крымско-татарском языках. Учителей для этих классов готовили педагогические училища в Крыму, где преподавание велось на крымско-татарском. Но уже в начале 1930-х, когда в посёлке создаются промышленные предприятия и в него начинают приезжать русские и украинцы, школу целиком переводят на русский язык. Урумский язык уходит в тень, его существование игнорируется властью. Именно к этому моменту относится перелом и в передаче языка от старшего поколения к младшему. «Родители старались говорить с нами по-русски, между собой и со старшими говорили по-татарски», — утверждают информанты 1930—1940-х годов рождения.
Стадия третья. Лишь несколько человек помнят местный язык как первый, а безусловно доминирующим становится язык метрополии, хотя некоторые носители местного языка как второго ещё способны говорить на нём так, как говорили их предки. Эта ситуация совпадает с характерной для Мангуша от послевоенного времени вплоть до 1980-х годов. Давление власти в этот период только усиливается (косвенной причиной послужила насильственная депортация крымских татар и объявление их «народом-изменником»). Сразу после войны урумские посёлки получают «советские» или русифицированные названия: Первомайское, Старый Крым, Старомлинов-ка, Гранитное; Мариуполь переименовывают в Жданов. Напротив, румейские сёла в основном сохранили прежние названия: Константинополь, Урзуф, Стыла, Ялта (хотя Урзуф и Ялта — ойконимы тюркского происхождения). Нельзя исключить и влияние сталинских репрессий: после чисток 1930— 1940-х годов урумы боялись говорить на родном языке. Свидетельство информантки из посёлка Старый Крым: «В школе не разрешалось говорить по-гречески. На улице — тоже. Репрессии в отношении греко-татар были более жестокими, чем в отношении греко-эллинцев. Брали через дом, брали мужчин, оставляя вдов с четыремя детьми. Причем среди греков было представление, что наказывать должны богатых, а забирали бедных, рабочих с каменоломни». О сталинских репрессиях урумы до сих пор говорят с опаской. Необратимым же процесс умирания языка становится с повсеместным проникновением в быт средств массовой информации. Итог: если Гаркавец застал в Мангуше в 1980-е годы несколь-
ких носителей языка, умевших хорошо говорить по-гречески, то во время нашей экспедиции 2005 года в посёлке был обнаружен всего-навсего один человек, знающий урумский язык в его традиционной форме.
Стадии четвертая и пятая. Никто больше не помнит полноценной, традиционной формы местного языка, некоторые члены общности говорят, используя упрощённую его форму, а общность в целом уже не только говорит, но и думает на языке метрополии. Применительно к былому ареалу урумского языка это современный этап. О способе передачи румейского языка Перехвальская пишет, что, предположительно, «румейский язык передаётся и запоминается как набор формул “вопрос — ответ”, которые первоначально запоминаются как целостные клише»20. В основном такие клише запоминаются в детстве, поскольку представляют собой набор императивов («открой окно!», «принеси воды!» и т. д.) либо поясняющих фраз («это — дверь», «это — кастрюля» и т. п.), с которым старшие носители обращаются к младшим.
Как уже говорилось, экспедиция СПбГУ работала, помимо посёлка Мангуш, в посёлке Старый Крым. Здесь в проверке языковой компетенции участвовала группа информантов всего в 20 человек. Следует иметь в виду, что Мангуш по размерам в несколько раз больше Старого Крыма, расположен на крупной автомобильной трассе, в нём больше промышленных предприятий. К тому же Ман-гуш — районный центр Первомайского района Донецкой области, тогда как Старый Крым — обыкновенный рядовой посёлок. Кроме того, в Мангуше больше русского и украинского населения: здесь, по нашим оценкам, около 2/3 населения не урумы. Урумское население в Старом Крыму размещено более компактно, чем в Мангуше.
Диалектный текст в Старом Крыму для прослушивания не предлагался. Полученные результаты отличались от мангушских по следующим пунктам.
1. Информанты разделились на две чёткие группы по уровню пассивной компетенции. Первая группа, к которой в основном относились люди, родившиеся до 1940-го года, свободно справлялась со всеми текстами. Более того, находились носители, способные отвечать на самые сложные грамматические анкеты. Вторая группа, более молодая, не справилась ни с одним из предложенных текстов.
2. В Старом Крыму были зафиксированы случаи устного использования урумского. Вот свидетельство Влады Барановой: «В школе, где мы жили, работали пожилые женщины-подруги (технички, сторожа и
уборщицы, приходившие каждый день делать ремонт), которые говорили между собой по-урумски. Они объяснили, что привыкли общаться между собой по-урумски, и, кроме того, по-урумски можно свободно жаловаться на нежелание работать, усталость, так как их не поймут учителя и школьное начальство, не знающие урумского (в основном, приезжие)»21. В последний день экспедиции автору этой работы тоже удалось услышать, как на урумском говорят несколько человек. Это были пожилые люди, вечерами игравшие в домино. Игра сопровождалась короткими репликами на урумском. При моём появлении старики перешли на русский, но через некоторое время вновь заговорили по-урумски. Молодые информанты также утверждают, что их дедушки и бабушки говорят между собой по-урумски. Приведём экспрессивное свидетельство одного из информантов: «Баба Варя по-гречески полным ходом базарит...». В отношении урумов Мангуша подобных свидетельств не было.
3. В Старом Крыму к урумскому языку греки относятся гораздо более эмоционально, чем в Мангуше. Если во втором посёлке на вопрос «почему всё меньше людей говорят на родном языке?» информанты лишь пожимали плечами либо давали односложные ответы, то в Старом Крыму исследователи получали ответы развёрнутые, выстраивающиеся в определённую систему (об этом ниже).
В целом можно утверждать, что урумский язык в Мангуше находится на более поздней стадии языковой смерти, чем в Старом Крыму. В последнем ситуация с урумским напоминает третью стадию по классификации Диксон. Что касается возрастного распределения носителей по уровню компетенции, наши данные подтверждают предположения, высказанные для села Гранитное22 и посёлка Старый Крым В. Барановой: «Активно используют урумский представители самого старшего поколения (1920-х гг. рождения)... Уровень владения языком у носителей 1930—1940-х годов рождения более разнообразен... Условно к 55 и 60-летним относится рубеж между теми, кто является и не является в глазах сообщества носителями языка... Люди среднего возраста (40—50 лет) не могут говорить на урумском языке, но способны его понимать... Самое младшее поколение, судя по всему, не знает идиома» 23. В отношении Мангуша необходимо уточнить: 1) язык перестал использоваться как средство коммуникации даже между самыми пожилыми носителями; 2) у людей среднего возраста уровень компетенции значительно ниже, чем в Гранитном и Старом Крыму: не все из них способны понимать урумский, а те, кто способен, понимают не полностью.
Отношение к языку внутри сообщества
Все исследователи, пишущие о языковой смерти24, так или иначе приходят к выводу, что помимо внешних обстоятельств, которые в случае с урумским языком очевидны и могут быть определены двумя словами — «советская власть», к смерти языка приводят и внутри-этнические факторы, а именно — установка, принятая по отношению к языку внутри сообщества его носителей.
Если мы сравним ситуации с близкородственными языками — крымско-татарским и урумским, то обнаружим множество сходств во внешних обстоятельствах их существования. Давление в отношении крымских татар со стороны властей было даже жёстче, особенно после войны. Однако крымские татары, в отличие от урумов, сумели сохранить язык и в настоящее время пребывают в состоянии стабильного двуязычия. Конечно, такие аналогии грубы. Крымскотатарский этнос, во-первых, имел уже древнюю письменную традицию, которой не было у урумов, во-вторых, крымских татар в численном отношении значительно больше, в-третьих, сыграла свою защитную роль мусульманская религия. Но всё же: почему одним народам, даже в условиях тотальной русификации удалось сохранить язык и традиции, а другие от них отказались? Почему из 26 народов крайнего Севера, разделявших одну судьбу в XX веке, одни потеряли свой язык безвозвратно, у других же остаётся шанс на возрождение?
Возможно, ключ к ответу даст реакция самих урумов — их отношение к потере языка. Для её выяснения в Старом Крыму задавался вопрос: «Почему урумский язык умирает?». При этом была использована особая техника, заключавшаяся в следующем.
1. Когда информант затруднялся с ответом на главный вопрос, тот разбивался на два и переформулировался (сначала с отсылкой к общине в целом, затем к самому информанту): «В посёлке, где живут греки, теперь не услышишь греческой речи, с чем это связано?», «Почему вы сами по-гречески не разговариваете?».
2. На ответы информантов предлагались контрдоводы. Например, на ответ: «Русских много, говорить не с кем», опрашивающий возражал: «А вот в Ялте (имеется в виду румейское село. — В. И.), где русских никак не меньше, говорят все — от мала до велика».
3. Поскольку респонденты давали несколько ответов, но в большинстве своем ответы мало различались по содержанию, специально учитывался порядок, в котором они поступали, что, на наш
взгляд, позволяло определить степень важности той или иной причины утраты языка.
Содержательно ответы укладывались в шесть основных объяснений утраты языка, ниже представлены типичные.
1. «Русских много, греков мало»; «Деревня многонациональная»; «Греки уже не большинство, музыки не заказывают».
2. «Смешение кровей»; «Вот у меня свекруха — русская, зять — хохол».
3. «Не учили нас греческому, греческой школы не было»; «Разговаривать не с кем»; «К соседке пойдёшь, а она по-русски, на базар пойдёшь, а там — по-русски».
4. «Раньше запрещали, стыдили»; «Людей брали через дом»; «На улицах говорить было небезопасно».
5. «При русских разговаривать (на урумском языке. — В. И.) неприлично»; «Бывало, зайдёшь в автобус, а там эллинцы лопочут по-своему. У нас такого никогда не было». (Заметим в скобках, что этот аргумент «к политесу» несёт оттенок самоутверждения: урумы до некоторой степени гордятся, что, в отличие от румеев, не говорят на родном языке при посторонних.)
6. «От центра близко, культура рядом».
В этом опросе приняли участие 33 жителя Старого Крыма. Большинство (32) — урумы, так или иначе владеющие греческим языком, одна информантка — украинка, прожившая большую часть жизни в урумской семье. Около половины опрошенных сносно говорили по-урумски. Большинство (32) старше 50 лет, одному информанту 40 лет. Больше половины — коренные жители.
Полученные результаты представлены в диаграммах (см. Приложение 1). В первой из них учтён порядок, в котором информанты давали ответы: если ответ поступал первым, ему присваивались четыре балла, если вторым — два, если третьим — один. Ответы по порядку поступления дальше третьего в расчёт не принимались. В диаграмме указана доля каждого ответа в процентах от общего числа баллов. Во второй диаграмме показана частота встречаемости каждого аргумента, при этом все ответы принимались как равноценные и высчитывалась доля каждого ответа от их общего числа.
Очевидно, что в утрате языка урумы часто склонны винить внешние обстоятельства («школы нет», «русских много»). Однако основной причиной они называют «смешение кровей». Действительно, семья — это единственная ячейка, в которой мог сохраниться язык в условиях сильнейшего внешнего давления на него. Разрушение
языковой общности, исчезновение родного языка урумы напрямую связывают с разрушением этнического единства семьи. К тому же для деревенских жителей семья, семейный клан, семейные традиции являются очень важными вещами. Информанты отмечают, что в дореволюционный период браки между урумами и не урумами были невозможны, «смешения кровей» не допускалось. Другими словами, помимо жёсткого вмешательства советской власти, на судьбу урумского языка косвенно повлияли и социальные процессы, происходившие в ХХ веке в индустриально развитых обществах, в частности процесс разрушения семьи и сексуальная революция.
Отметим также пессимизм урумов в отношении перспектив сохранения языка. Влада Баранова замечает25:
«Носители нередко предсказывают смерть урумскому языку. Создаётся впечатление, что высказываемые информантами оценки современного состояния языка, их прогнозы на будущее рисуют чуть ли не более мрачную картину, чем та, которая складывается у внешнего наблюдателя. По крайней мере, ограничиваясь данными интервью, т. е. оценкой самих носителей, следовало бы констатировать этап языкового сдвига, на порядок значительнее самой реальности, выявленный лингвистическим материалом, записанным в посёлке».
«Холодность» по отношению к урумскому языку обнаруживается и в Мангуше.
Вместе с тем в отношении перспектив урумского языка информанты далеко не так единодушны, как может показаться на первый взгляд. В той же работе Влады Барановой приводится случай, когда информантка из Гранитного считала, что язык сохранится, и учила внучку урумскому. Впечатляющую картину мы наблюдали в Мангу-ше. Одна из информанток, заведующая краеведческим музеем, считала, что советская власть была абсолютным благом для урумов, и не видела ничего плохого в том, что урумы потеряли свой язык. Для неё русский ассоциировался с цивилизацией и культурой, урумский — с пережитком глубокой древности. Такая позиция сочеталась, однако, с трепетным отношением ко всему греческому, с заботой о сохранении старины. Её сын, один из немногих обнаруженных в поселке энтузиастов урумского, говорил исследователям, что урум-ский — это язык его народа, и он хочет, чтобы урумы умели на нём говорить. Не имея учебного пособия, он пытался изучить язык, слушая стариков и делая записи. В данном случае самые крайние
позиции в отношении языка уживались в пределах одной семьи, граница в отношении к языку и к идентификации пролегала между ближайшими родственниками.
Диаграммы
Приложение 1
Близко от центра При русских неудобно Запрещали Разговаривать не с кем Школы нет Смешение кровей
24,9
Рис 1. Распределение ответов с учетом порядка аргументации
Смешение
кровей
Русских МНОГО, греков мало *■'’э
18,5
Разговаривать не с кем
20
Школы
нет
12,3
При русских неудобно
13,8
Запрещали
7,7
Близко от центра
6,6
Рис. 2. Распределение ответов без учета порядка аргументации
Приложение 2
Фотографии из личного архива Елизаветы Елисеевны Бузломы, жительницы пос. Старый Крым
Рис. 3. Праздник Октября в пос. Старый Крым, 1954 год
Рис. 4. Жених и невеста на урумской свадьбе.
На девушке ритуальный головной убор (по-видимому, пуллар или явлух), жених перед обрядом венчания пострижен особым образом. Судя его по одежде, фотография относится к 1950-м годам
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См.: http://www.ukrcensus.gov.ua/rus/results/nationality_population/nationality_ popull.
2 Классификацию тюркских языков см. в классической работе: Баскаков Н. А. Тюркские языки. М., КомКнига, 2006.
3 См.: Гаркавець О. Урумський словник. Алмати, Баур, 2000.
4 См.: Греки России и Украины / Состав. и отв. редактор Ю. В. Иванова, СПб, Алетейя, 2004.
5 См.: http://en.wikipedia.org/wiki/Urums. Последнее посещение 28 июня 2007 года.
6 Перехвальская Е. В. Этнолингвистическая ситуация. Эта заметка, размещенная в 2001 году, доступна по адресу: http://www.genling.nw.ru/Ethnolin/ethnosite/situation.htm.
7 Мангуш — посёлок городского типа, в 15 км к западу от Мариуполя. Численность населения — 8,4 тыс. человек. Центр Першотравневого района Донецкой области. Основан в 1779 году выходцами из одноимённого посёлка под Бахчисараем. С 1946 года до начала 1990-х носил название Першотравневое. Этимология ойкони-ма мангуш не ясна, жители обычно переводят слово «мангуш» как «белая птица». На гербе посёлка изображён белый журавль на голубом фоне. Старый Крым (эски — старый) также является посёлком городского типа, в 7 км к северу от Мариуполя. Сведения о численности его населения отсутствуют, так как он не считается отдельным поселением, административно входит в состав Мариуполя. Был основан в 1779 году переселенцами из посёлка Эски Крым в Восточном Крыму, неподалёку от Феодосии.
8 Список возможных определений см. в: Downes ^.Language and Society. Cambridge, Cambridge Univ. Press, 1998.
9 См.: Вахтин Н. Б. Языки народов Севера в XX веке. СПб, Дмитрий Буланов, 2001.
10 Правда, Александр Гаркавец опубликовал несколько письменных отрывков на урумском языке, в том числе и урумскую версию Евангелия (см.: Гаркавец О. Уруми Надазов’я: історія, мова, казки, пісні, загадки, прислів’я, писемні пам’ятки. Алма-Ата. Український культурний центр, 1999). Наша экспедиция также собрала небольшое число записей фольклорного характера, сделанных самими урумами; в основном, это записи песен. Существуют и сборник стихов на урумском языке, их автор — энтуази-аст и любитель греческих древностей В. И. Киор.
11 См. в этой связи: Crystal D. A Dictionary of Linguistics and Phonetics. Oxford, Basil Blackwell, 1991.
12 См.: Gal S. Language shift: Social determinants of linguistic change in bilingual Austria. New York, Academic Press, 1979.
13 Домен — понятие, обозначающее прототипическую ситуацию общения, при которой на выбор собеседниками языковых средств влияют как внешние, так и внутренние факторы. Домену обычно соответствует свой собственный языковой регистр или субъязык в рамках «большого» языка — со своим набором ограничений и правил на всех языковых уровнях. В работе Гал использовались такие домены: бог, чёрный рынок, разговор со сверстниками, приём у врача, беседа с правительственным чиновником и др.
14 Подробное описание модели Эдвардса и её критика даётся в статье, написанной редакторами сборника «Языки под угрозой исчезновения». См.: Endangered Languages. Current issues and future prospects. Ed. by L. A. Grenoble and L. J. Whaley. Cambridge, Cambridge Univ. Press, 1998.
15 Баранова В. Урумы Приазовья: язык и самоидентификация (рукопись).
16 Из 14,2 тыс. человек, проживающих в Першотравневом районе, 3,8 тыс. — русские, 5,6 тыс. — украинцы, 4,4 тыс. — греки (см.: http://www.ukrcensus.gov.ua/rus/ results/nationality_population/nationality_popul1). На долю греков приходится около 31% всего населения района. Если эта пропорция верна для Мангуша, то в посёлке должно проживать порядка 2600 греков, и тогда наша выборка составит 1,5%.
17 О ней см.: Вахтин Н. Б. Указ. соч. С. 202.
18 См.: Григорович В. И. Записки антиквара о его поездке на Калку и Кальмиус, в Корсуньскую землю и на южный берег Днепра и Днестра. Одесса, 1874; Марков С. Заметки о быте греков Мариуполя // Мариуполь и его окрестности. Мариуполь, 1892; Розанов В. Ф. Переселение греков из Крыма в Азовскую губернию и основание Готфийской и Кафийской епархии // Записки Одесского общества истории и древностей, 1844, т. 1; Серафимов С. Крымские христиане (греки) на северных берегах Азовского моря. Екатеринослав, 1901.
19 Подробнее см.: Алпатов В. М. 150 языков и политика. 1917—1997. Социолингвистические проблемы СССР и постсоветского пространства. М., Ин-т востоковедения РАН, 1997; он же. История одного мифа: марр и марризм. М., Эдиториал УРСС, 2004.
20 Перехвальская Е. В. Этнолингвистическая ситуация...
21 Баранова В. Урумы Приазовья...
22 Село Гранитное Тельмановского района Донецкой области (до 1946 года — Карань) расположено в 50 км к северо-востоку от Мариуполя, неподалёку от реки Кальмиус или Калки, предполагаемого места знаменитой битвы русских с татаро-монголами в 1223 году.
23 Баранова В. Указ. соч.
24 См. в этой связи: Crystal D. Language Death. Cambridge, Cambridge Univ. Press, 2000.
25 Баранова В. Указ. соч.
